Страница:
* * *
Уверенно загнав плоскодонку в свою бухточку, к тому самому месту, где он спрятал рюкзак, Семенчук бросил весла и перешел на нос, едва лодка ткнулась в берег. Спрыгнув на траву, он стал подтягивать ее повыше на песчаный берег. Дно лодки сплошным золотистым ковром покрывали выловленные караси. Они шевелились, похлопывая хвостами. Семенчук удовлетворенно хмыкнул. Достал из рюкзака мешок, встряхнул его, расправляя. Быстро нарвал лопухов, побросал их на дно мешка и, нагнувшись, стал широким черпаком выгребать карасей из лодки и вываливать в мешок. При этом он негромко и весело напевал себе под нос – без слов, одну мелодию.Ночной туман, уже набравший силу, сгустившийся до молочной белизны и плотности, надвинулся с озера и шлейфом накрыл и плоскодонку, и склонившуюся фигуру Семенчука, и прибрежные кусты.
Вокруг было тихо. Только слышалось, как шкрябает по дну лодки черпак, как шлепаются в мешок караси да довольно сопит Семенчук.
Где-то далеко крикнула выпь. И опять над озером воцарилась тишина. Семенчук на минуту решил оторваться от своего увлекательного занятия и выпрямился, потирая поясницу. Он стоял лицом к озеру и не мог видеть, как за его спиной в молоке тумана бесшумно выросла громадная фигура с уродливой головой и вздернутыми вверх лапами: на них, словно отточенные ножи, тускло светились длинные кривые когти.
И в ту же секунду чудовище бросилось на Семенчука.
В ватной туманной тишине сначала послышалось странное шипенье – словно выходил воздух из проколотой камеры. Затем – захлебывающееся бульканье, затем еще несколько коротких непонятных звуков. Раздался негромкий металлический стук и сразу же – сильный всплеск: словно пудовый сом ударил хвостом на мелководье возле берега. По воде кругами пошли волны. Некоторое время ничего не было слышно и видно. Потом, появившись из тумана, медленно проплыло по воде весло. А за ним, влекомая слабым течением, из белесой пелены, покачиваясь, выплыла плоскодонка: двигаясь по инерции от берега, лодка неслышно растаяла в тумане.
Она была пуста.
Глава 8. БУТУРЛИН
Проснулся я, словно меня кто толкнул.
Нет, ну надо же: все-таки не выдержал, уснул! Проспал ночь, сидя в кресле с заряженным ружьем, и остался жив?..
Я с трудом пошевелился. Мышцы, затекшие от неудобной позы и долгой неподвижности, казалось, даже постанывали от боли. Судя по звонким птичьим голосам, доносившимся даже сквозь закрытые окна и шторы, давно наступило утро. А когда я ночью последний раз смотрел на часы, была половина третьего утра. Я повернул голову. Да, так оно и было: стрелки часов показывали начало восьмого. Мало того, что я уснул самым бессовестным образом, так еще и проспал все на свете! Плакала сегодня моя пробежка. Никуда не годится.
Я разрядил ружье и морщась поднялся с кресла, растирая онемевшую спину и чувствуя в ногах мучительное покалывание сотен иголок. Подошел к окну. Раздвинув шторы, дернул за шпингалет и потянул на себя створки окна. Свежий прохладный воздух хлынул в кабинет, и я жадно, с наслаждением его вдохнул.
Сад стоял чистый, умытый и светлый – ни следа, ни малейшего намека на ночного гостя. Но проверить все равно следовало. И поэтому прежде, чем идти в душ, я отпер входную дверь и вышел в сад. Внимательно вглядываясь в траву, я осторожно прошелся среди деревьев там, где, как мне показалось ночью, мелькнула смутная загадочная тень, – я надеялся обнаружить хоть какой-нибудь след.
И обнаружил.
Но не в саду, а на огороде, ближе к дому. Когда я, уже оставив бесполезные поиски, наклонился возле той грядки, что была расположена на краю сада, нарвать редиски для салата, вот тогда я и увидел отпечаток ноги. Точнее – звериной лапы.
На влажной от росы земле след был виден особенно отчетливо – те же клинообразные когти, тот же размер: копия следа, на который я натолкнулся в лесу вчера днем. Значит, он действительно ночью здесь побывал. Это была плохая новость. Хорошая же – что этот тип действительно существует и след в лесу – не шутка, не игра моего воображения.
Дело принимало совсем серьезный оборот.
Я приставил руку козырьком ко лбу и огляделся. И увидел еще одно доказательство ночного посещения: грабли, поставленные мной – я помнил точно – вчера днем к стене сарайчика, валялись поперек грядки с петрушкой. Я внимательно осмотрел землю вокруг них. Но других следов не нашел – все-таки он был осторожен. Тогда я вернулся к найденному отпечатку лапы, прикрыл его куском полиэтилена и, собрав овощи, вернулся в дом.
– Станислава, ты? – крикнул я, удивляясь: совершенно не похоже на мою внучку – подняться в такую рань.
Но ответа не последовало.
Зато я услышал, как явственно скрипнули половицы в коридоре. Кто-то осторожно двигался от входа по направлению к кухне.
Он шел ко мне.
Неужели он решился напасть днем?! Я невольно отпрянул к столу, не сводя глаз с закрытой двери в коридор. Кухонный нож я инстинктивно выставил перед собой. Мелькнула запоздалая мысль о том, что ружье осталось в кабинете, а нож… Коротковата кольчужка, ох, коротковата, как говорил незадачливый ратник, герой знаменитого довоенного фильма…
Шаги приближались. Я поднял руку с ножом. Дверь резко распахнулась.
– Здравствуйте, Николай Сергеич!
На пороге кухни стоял высокий, загорелый мужчина лет тридцати. В руках он держал большой, туго набитый рюкзак. Мужчина весело улыбнулся, скинул рюкзак на пол и шагнул ко мне, раскрывая руки для объятий.
Это был тот, кому я вчера звонил, тот, кого я ждал. Кирилл Лебедев – старший из двойняшек.
– Как же ты меня напугал, Кирюша!.. Так ведь и до инфаркта довести можно! – воскликнул я, опуская враз обессилевшую руку.
Я с облегчением бросил нож на стол и обнял Кирилла. Здоровый парень. А со времени нашей последней встречи – пять лет прошло – он еще больше раздался в плечах, заматерел. Я отодвинул Кирилла от себя, посмотрел в лицо. Нет, внешне он почти не изменился – прежние смеющиеся серые глаза, короткая стрижка, широкая улыбка. Только у глаз чуть прибавилось легких морщинок.
– Напугал? Вас, Николай Сергеич? Вас напугаешь, как же, – сказал он, крепко держа меня за плечи. – А вот вы меня по телефону изрядно испугали! Что же у вас здесь такое происходит?..
Скажу честно: с появлением Кирилла у меня словно гора с плеч свалилась. Я слегка устал от давления обстоятельств. Устал от неизвестности.
– Потом, потом все расскажу, – сказал я Кириллу. – Сначала за стол. Ты когда прилетел?
– В четыре утра. Сразу на электричку – и сюда, к вам. Но вы не ответили…
– Значит, с дороги, голодный, – перебил я его. – Давай-ка, быстро за стол. Я сейчас салат доделаю. Все свое, только что с огорода. Залезай в холодильник, тащи все, что там найдешь, – сегодня я один.
Но Кирилл, хитро улыбаясь, остановил меня:
– Э-э-э, нет. Так, однако, дело не пойдет, хозяин. – В голосе его внезапно прорезалось нарочитое северное оканье. – Я за три тысячи километров не поленился харчей привезти. А вы – салат, салат.
Он потянулся к своему рюкзаку и подчеркнуто неторопливо стал извлекать из него пакеты и банки, комментируя по ходу дела:
– Это, хозяин, копченое мясо. Сам делал. Попробуйте угадать чье? К вашему салату будет в самый раз. Балык, естественно, горбуша. Естественно, своего засола. А это – кедровый орех. Правда, с прошлого года. Но сам в урмане шишку бил, и сохранился он отменно… Маринованные грибы, белые. Знаю, что у вас своих полно, но… – Кирилл извлек из глубины рюкзака двухлитровую банку, – не мог не привезти. Все же северный гриб – он другой. Черемша… Ну а тут – брусника, клюква, черника… Сало с чесноком… Тоже своего посола.
– Сам солил? – спросил я его.
– Сам.
– Значит, все еще не женился? – сказал я.
– Не женился, Николай Сергеич. На что жениться, коли рожа не годится? – засмеялся Кирилл, показывая в улыбке на зависть ровные, белоснежные зубы.
– Не наговаривай на себя, северянин.
– Да нет, честно. Кто ж за меня, лесного человека, пойдет? Разве что сумасшедшая какая.
Он перестал выкладывать свои северные гостинцы на стол и посмотрел на меня.
– Вот. Вроде все.
– Тогда помогай оттащить все это в сад.
– Будем завтракать в беседке? Как всегда? – улыбнулся Кирилл.
– Как всегда, – ответно улыбнулся я.
Нет, ну надо же: все-таки не выдержал, уснул! Проспал ночь, сидя в кресле с заряженным ружьем, и остался жив?..
Я с трудом пошевелился. Мышцы, затекшие от неудобной позы и долгой неподвижности, казалось, даже постанывали от боли. Судя по звонким птичьим голосам, доносившимся даже сквозь закрытые окна и шторы, давно наступило утро. А когда я ночью последний раз смотрел на часы, была половина третьего утра. Я повернул голову. Да, так оно и было: стрелки часов показывали начало восьмого. Мало того, что я уснул самым бессовестным образом, так еще и проспал все на свете! Плакала сегодня моя пробежка. Никуда не годится.
Я разрядил ружье и морщась поднялся с кресла, растирая онемевшую спину и чувствуя в ногах мучительное покалывание сотен иголок. Подошел к окну. Раздвинув шторы, дернул за шпингалет и потянул на себя створки окна. Свежий прохладный воздух хлынул в кабинет, и я жадно, с наслаждением его вдохнул.
Сад стоял чистый, умытый и светлый – ни следа, ни малейшего намека на ночного гостя. Но проверить все равно следовало. И поэтому прежде, чем идти в душ, я отпер входную дверь и вышел в сад. Внимательно вглядываясь в траву, я осторожно прошелся среди деревьев там, где, как мне показалось ночью, мелькнула смутная загадочная тень, – я надеялся обнаружить хоть какой-нибудь след.
И обнаружил.
Но не в саду, а на огороде, ближе к дому. Когда я, уже оставив бесполезные поиски, наклонился возле той грядки, что была расположена на краю сада, нарвать редиски для салата, вот тогда я и увидел отпечаток ноги. Точнее – звериной лапы.
На влажной от росы земле след был виден особенно отчетливо – те же клинообразные когти, тот же размер: копия следа, на который я натолкнулся в лесу вчера днем. Значит, он действительно ночью здесь побывал. Это была плохая новость. Хорошая же – что этот тип действительно существует и след в лесу – не шутка, не игра моего воображения.
Дело принимало совсем серьезный оборот.
Я приставил руку козырьком ко лбу и огляделся. И увидел еще одно доказательство ночного посещения: грабли, поставленные мной – я помнил точно – вчера днем к стене сарайчика, валялись поперек грядки с петрушкой. Я внимательно осмотрел землю вокруг них. Но других следов не нашел – все-таки он был осторожен. Тогда я вернулся к найденному отпечатку лапы, прикрыл его куском полиэтилена и, собрав овощи, вернулся в дом.
* * *
В это утро я действительно не стал делать обычную пробежку: после бессонной ночи слегка подскочило давление. Не стоило рисковать, особенно учитывая два микроинфаркта. К тому же на улице становилось все жарче: видимо, сегодня снова нахлынет зной. Об освежающем дожде можно только мечтать – на небе не было ни единого облачка. Поэтому я залез под ледяной душ, а потом стал готовить завтрак: сегодня у Анечки был выходной, она приходит ко мне через день. Я резал на кухне овощи для салата, когда услышал стук: это негромко хлопнула входная дверь.– Станислава, ты? – крикнул я, удивляясь: совершенно не похоже на мою внучку – подняться в такую рань.
Но ответа не последовало.
Зато я услышал, как явственно скрипнули половицы в коридоре. Кто-то осторожно двигался от входа по направлению к кухне.
Он шел ко мне.
Неужели он решился напасть днем?! Я невольно отпрянул к столу, не сводя глаз с закрытой двери в коридор. Кухонный нож я инстинктивно выставил перед собой. Мелькнула запоздалая мысль о том, что ружье осталось в кабинете, а нож… Коротковата кольчужка, ох, коротковата, как говорил незадачливый ратник, герой знаменитого довоенного фильма…
Шаги приближались. Я поднял руку с ножом. Дверь резко распахнулась.
– Здравствуйте, Николай Сергеич!
На пороге кухни стоял высокий, загорелый мужчина лет тридцати. В руках он держал большой, туго набитый рюкзак. Мужчина весело улыбнулся, скинул рюкзак на пол и шагнул ко мне, раскрывая руки для объятий.
Это был тот, кому я вчера звонил, тот, кого я ждал. Кирилл Лебедев – старший из двойняшек.
– Как же ты меня напугал, Кирюша!.. Так ведь и до инфаркта довести можно! – воскликнул я, опуская враз обессилевшую руку.
Я с облегчением бросил нож на стол и обнял Кирилла. Здоровый парень. А со времени нашей последней встречи – пять лет прошло – он еще больше раздался в плечах, заматерел. Я отодвинул Кирилла от себя, посмотрел в лицо. Нет, внешне он почти не изменился – прежние смеющиеся серые глаза, короткая стрижка, широкая улыбка. Только у глаз чуть прибавилось легких морщинок.
– Напугал? Вас, Николай Сергеич? Вас напугаешь, как же, – сказал он, крепко держа меня за плечи. – А вот вы меня по телефону изрядно испугали! Что же у вас здесь такое происходит?..
Скажу честно: с появлением Кирилла у меня словно гора с плеч свалилась. Я слегка устал от давления обстоятельств. Устал от неизвестности.
– Потом, потом все расскажу, – сказал я Кириллу. – Сначала за стол. Ты когда прилетел?
– В четыре утра. Сразу на электричку – и сюда, к вам. Но вы не ответили…
– Значит, с дороги, голодный, – перебил я его. – Давай-ка, быстро за стол. Я сейчас салат доделаю. Все свое, только что с огорода. Залезай в холодильник, тащи все, что там найдешь, – сегодня я один.
Но Кирилл, хитро улыбаясь, остановил меня:
– Э-э-э, нет. Так, однако, дело не пойдет, хозяин. – В голосе его внезапно прорезалось нарочитое северное оканье. – Я за три тысячи километров не поленился харчей привезти. А вы – салат, салат.
Он потянулся к своему рюкзаку и подчеркнуто неторопливо стал извлекать из него пакеты и банки, комментируя по ходу дела:
– Это, хозяин, копченое мясо. Сам делал. Попробуйте угадать чье? К вашему салату будет в самый раз. Балык, естественно, горбуша. Естественно, своего засола. А это – кедровый орех. Правда, с прошлого года. Но сам в урмане шишку бил, и сохранился он отменно… Маринованные грибы, белые. Знаю, что у вас своих полно, но… – Кирилл извлек из глубины рюкзака двухлитровую банку, – не мог не привезти. Все же северный гриб – он другой. Черемша… Ну а тут – брусника, клюква, черника… Сало с чесноком… Тоже своего посола.
– Сам солил? – спросил я его.
– Сам.
– Значит, все еще не женился? – сказал я.
– Не женился, Николай Сергеич. На что жениться, коли рожа не годится? – засмеялся Кирилл, показывая в улыбке на зависть ровные, белоснежные зубы.
– Не наговаривай на себя, северянин.
– Да нет, честно. Кто ж за меня, лесного человека, пойдет? Разве что сумасшедшая какая.
Он перестал выкладывать свои северные гостинцы на стол и посмотрел на меня.
– Вот. Вроде все.
– Тогда помогай оттащить все это в сад.
– Будем завтракать в беседке? Как всегда? – улыбнулся Кирилл.
– Как всегда, – ответно улыбнулся я.
Глава 9. КИРИЛЛ
Все, что мне он рассказал за завтраком, больше всего походило на страшную сказку. Я думал об этом, глядя, как Николай Сергеевич молча наливает мне кофе. Потом я придвинул к себе сахарницу и сказал:
– Даже трудно поверить… Какие-то страсти-мордасти: служебные собаки боятся взять след, которого нет. Милицейские майоры всех подряд подозревают, в тихом поселке убийство за убийством… Все могу понять, во все могу поверить, но чтобы переодетые маньяки или, того веселей, оборотни бегали по мирному дачному поселку и обывателям головы отрывали?! Да мы такие страшилки в детдоме на ночь рассказывали. И то только класса до пятого.
Я отхлебнул кофе. Николай Сергеевич по-прежнему молчал, никак не реагируя на мои слова. Над клумбами трудолюбиво гудели шмели.
– Сдается мне, – подытожил я, – что, скорее всего, это медведь-шатун. Для ваших лесов не слишком фантастичное предположение… Но он наверняка уже ушел отсюда. Все-таки зверь – он и есть зверь. Не будет долго вблизи жилья околачиваться. А мальчишке вашему, Скокову, просто с перепугу черт-те что померещилось. Небось пьяный был?
– Он был трезв, – твердо сказал Николай Сергеевич. – Да и за мной, как ты знаешь, такого греха не водится. Но последние дни я постоянно ставлю дом на сигнализацию.
Я посмотрел на Николая Сергеевича: нет, конечно, я его нежно люблю, он мне, считай, второй отец. Но сейчас старик явно мандражировал. И, на мой взгляд, преувеличивал опасность.
– Я вам, Николай Сергеич, буленбейснера подарю.
– Что подаришь?
– Буленбейснера, – усмехнулся я. – Порода собак есть такая. В переводе с английского – быкодав. В холке, – я показал рукой, – метр двадцать. И никакой медведь близко не подойдет.
– Медведь, говоришь, по поселку ходит и головы отрывает?.. Пойдем-ка.
Николай Сергеич поднялся и пошел к дому. Я – следом за ним. В гостиной он достал с полки ключ и открыл ящик буфета. Вынул увесистый газетный сверток и брякнул его передо мной на стол.
– А это что тогда? – спросил он. – Посмотри.
Я развернул газету. Передо мной лежала гипсовая отливка следа огромной лапы. Длинной, широкой, с огромными когтями. Ничего подобного я в жизни не видел. Отдаленно след напоминал отпечаток волчьей лапы. Только увеличенный раза в три. И напоминал очень отдаленно. Я вопросительно посмотрел на молчащего старика.
– Вчера в лесу нашел, – пояснил Николай Сергеич. – Возле того места, где Станислава бродила.
– Как ваша внучка? Она здесь? – поинтересовался я из чистой вежливости. Последний раз я видел Стасю совсем еще маленькой, веселой девчушкой, которая тогда заканчивала начальную школу. В прошлый свой приезд, ровно пять лет назад, я ее не застал – она была в Москве. Сейчас, если мне не изменяет память, ей уже лет двадцать. Невеста.
– Здесь, здесь. Где же ей быть?
– Интересно было бы на нее посмотреть.
– Смотри, – кивнул старик на большой цветной фотопортрет, висящий в простенке.
С него улыбалась хорошенькая девушка. Да какое девушка – на меня смотрела очаровательная молодая женщина. И еще: в ней был и шарм, и хитринка, и бутурлинская порода.
– Не отвлекайся, – совершенно нелогично проворчал старик, возвращая меня на землю.
– Действительно, это не медведь, – вынужден был признать я, снова поворачиваясь к столу. – Ни на что не похоже. Разве что сук случайно обломился, упал да и оставил вмятину?
– Сук? В болотной грязи, в десяти метрах от ближайшего дерева?.. Пошли.
Мы вышли в сад. Николай Сергеевич подвел меня к свежевскопанной грядке, наклонился и сдернул с ботвы редиски кусок полиэтилена.
– А это что? Тоже сук?.. Утром обнаружил. Сегодня.
Я присел на корточки.
На влажной мягкой земле четко виднелся свежий глубокий отпечаток лапы. Точно такой же, как и на отливке из гипса. Я осторожно потрогал пальцем края подсохшего следа. Старик молчал. Снизу вверх я посмотрел на него:
– Надеюсь, вы меня не разыгрываете?
– А что, я сейчас очень похож на массовика-затейника? – саркастически спросил Николай Сергеевич.
Мы пошли обратно в беседку. Только когда мы уселись за стол, старик устало сказал:
– Я, как ты понимаешь, тоже мало верю в сказки про оборотней и вервольфов. Переодетый маньяк-убийца – это ближе к правде жизни. Так же, как и два покойника за последние четверо суток. Но в любом случае: если бы не дурацкие грабли, вполне возможно, нам бы не довелось вести этот разговор. И одним покойником стало бы больше. Да, грабли… Как в старом анекдоте: он, видимо, их случайно задел, когда крался сегодня ночью вдоль стены сарая. Стук был едва слышен. Я сидел в кабинете, окна были открыты, а ночью звук разносится далеко – поэтому я и услышал. И вроде бы даже потом что-то увидел. Тень какую-то. Пришлось с ружьем всю ночь просидеть.
Я внимательно посмотрел на него: старик вовсе не шутил.
– Но дело не в этом, – продолжил он. – Пусть эта история выглядит странно. Но кем бы он ни был, ты должен его выследить. И опознать.
– Опознать? Но я не сыщик, Николай Сергеич, – улыбнулся я. – И в поселке никого, кроме вас, не знаю. Я всего-навсего обычный егерь.
– Во-первых – очень хороший егерь. А во-вторых, ты – охотник.
– Вы тоже.
– Ты – профессиональный охотник на волков. Такой же опытный, как твой покойный учитель и друг Пахомов. Я уже стар для такого занятия… И, должен тебе сказать, Кирилл, что, кроме тебя, этого никто здесь не сделает.
– Почему?
– Об этом – позже. Если ты согласишься. А пока скажи: ты согласен сделать то, о чем я тебя прошу, или нет?
– А если все уже закончилось и он отсюда ушел? – ответил я вопросом на вопрос.
Николай Сергеевич явно хотел было мне возразить, но не успел. Взвизгнули тормоза, и возле калитки остановились "Жигули". Из них вылез высокий молодой мужик в милицейской форме. Старлей. Он вытащил с заднего сиденья большую корзину. Толкнул калитку и уверенно – видать, не в первый раз здесь – прошел к беседке.
– Здравствуйте, Николай Сергеич, – сказал мужик, мельком окидывая меня взглядом.
Мельком-то мельком, но взгляд у него было ой-ой-ой какой цепкий. Милиционер, одно слово.
– Вот, принес вам долг за вчерашнее, – продолжил мужик.
– Какой долг? – явно не понял старик.
– Сами посмотрите, – милиционер поставил корзину на скамейку.
Николай Сергеевич приподнял лопухи, прикрывавшие корзину сверху, и я увидел, что она под завязку полна отборных белых – небольших, крепких, один к одному. То, что надо. Сразу видно: знатный грибник собирал.
– Ну что ж… Признателен, признателен, – довольно улыбнулся старик. – Да, позволь тебе представить, Антон: это Кирилл, мой дальний родственник. Из Сибири. Геолог.
– Очень приятно. Антон Михайлишин.
Мы протянули друг другу руки; пожатие у него было сильное, ровное, но без излишнего понта, типа: посмотри, какой я сильный. Нормальный мужик.
– Присоединяйся к нам, Антон, – сказал Николай Сергеевич.
Тот повернулся к старику:
– Извините, Николай Сергеич, но мне пора. Служба.
– Что в поселке? – быстро спросил старик.
– Паника, – ответил Михайлишин. – Впрочем, выйдете – сами увидите.
Он помолчал и добавил, глядя в сторону:
– Семенчука убили.
– Кого? – явно не понимая, о ком идет речь, переспросил Николай Сергеевич.
– Семенчука, браконьера. Помните, мы еще его вчера с вами на перекрестке встретили? Маленький такой, в кепке и брезентовой куртке.
– Как убили? – растерянно спросил Николай Сергеевич.
– На Марьином озере, – сказал Михайлишин. – Ребята наши, патрульные, сегодня поутру заметили на озере лодку. Пустую. Всю в кровище. Потом на берегу нашли тело. Без головы. Голова в кустах лежала, неподалеку. – Он тяжело вздохнул. – Ладно, я поеду. Майор ждет.
Михайлишин быстро распрощался и пошел к калитке.
– Вот видишь, Кирилл, – тихо сказал Николай Сергеевич, поворачиваясь ко мне. – Ничего не закончилось. Боюсь, все только по-настоящему начинается.
Я проводил взглядом отъезжавшую машину Михайлишина:
– А почему вы ему не сказали про меня правду?
– Он местный участковый, лицо официальное. А наши дела – это наши дела. Мы же не можем взять у них официальное разрешение на поиск, вроде лицензии на отстрел, – усмехнулся старик. – И так после всего, что здесь произошло, они следят за каждым человеком в поселке. Тем более за новым.
– Значит, и за мной тоже будут следить?.. Глупость какая-то. А вы, по-моему, просто перестраховываетесь.
– Ты так и не ответил на мой вопрос. – Николай Сергеевич нахмурился.
Я взял из вазы яблоко, надкусил. Поморщился – на мой вкус оно было кисловато. И сказал:
– Я уже здесь. Это и есть ответ на ваш вопрос. Узнать, кто убил Пахомыча, и мое дело. А выбор… Выбор я сделал еще до того, как сел в самолет.
– Хорошо. Тогда пойдем, я тебе еще кое-что покажу.
Он поднялся и не оглядываясь пошел в дом.
Я ожидал услышать от старика все что угодно. Но только не это. Мой брат? Спятивший убийца, переодевающийся в волка? Мстящий за смерть волчонка? Вернувшийся спустя столько лет? Почему он, и вообще – возможно ли все это?..
Эти и еще многие-многие вопросы вертелись у меня на языке, пока Николай Сергеевич заканчивал свой достаточно длинный, но толковый рассказ. И выходило из него, что я должен буду выследить убийцу. Каковым, по его убеждению, является мой пропавший более пятнадцати лет назад брательник. Потому что я единственный человек, который может и должен его узнать.
М-да-а-аа… Веселые дела.
Старик поведал мне и про майора Терехина с его нелепыми подозрениями, и про запрет на походы в лес, и про то, как кто-то неизвестный преследовал Стасю по дороге от озера.
Все он мне рассказал, ничего не скрыл.
Я тупо смотрел на старые фотографии, разложенные на письменном столе. И думал о том, что своим рассказом старик меня почти убедил в правдоподобности происходящего.
– Но почему вы думаете, что это он? – наконец спросил я.
– Предчувствие. Интуиция. К тому же после того, как Пахомыч убил волчонка, у Филиппа наверняка произошел сильный психический надлом. Такие потрясения, поверь, не проходят для ребенка бесследно. И могут дать о себе знать спустя даже многие годы.
– Вот именно, годы, – фыркнул я. – Думаете, я его узнаю? Да он же вырос, изменился, стал, в конце концов, совсем другой!
– Узнаешь, – убежденно сказал старик. – Вы – братья. Близнецы.
Ничего себе логика! Братья. Близнецы. Вообще-то мы были двойняшками, а не близнецами. Но дело не в этом… А если мне придется в него стрелять?..
– Ты не передумал мне помочь? – вывел меня из раздумий голос старика.
– Вы думаете, будут еще убийства?
– Будут, – убежденно сказал Николай Сергеевич.
И тут меня осенило: если этот псих, которого он принимает за моего брата, сегодня ночью приходил к его дому, значит… Значит, мой бывший учитель – наиболее вероятный следующий кандидат на алпатовское кладбище?! Я посмотрел на Николая Сергеевича. Умный старик тут же догадался, о чем я подумал: он невесело усмехнулся и сказал:
– Поверь, я прошу тебя не потому, что боюсь за свою жизнь. Я свое уже прожил, старикам умиратьне…
– Я согласен, – перебил я его. – Что мне делать?
Он вздохнул, потянулся за папиросой. Сосредоточенно прикурил и только тогда сказал:
– Внимательно осмотреть места, где происходили нападения. Наблюдать. Думать. И быть осторожным. Даже если это человек, все равно он – волк.
Я посмотрел на старика и улыбнулся:
– Не первый и не последний в моей жизни.
Так оно и получилось.
Стояла невероятная, особенно для меня, северянина, жара: ни облачка на небе, ни дуновения ветерка, хотя старик и утверждал, что не сегодня завтра начнутся дожди. Мало в это верилось. Я, как и велел Николай Сергеевич, незаметно вошел в лес со стороны железной дороги. Мне не надо было вспоминать его схему – все окрестные места были лазаны-перелазаны в те далекие времена, когда я был еще сопливым мальчишкой. Пару раз я издали видел милицейские патрули – и каждый раз предусмотрительно прятался. Меня никто не засек. Помимо чрезмерного присутствия милиции я отметил для себя и то, о чем говорил Михайлишин, – нарастающую панику. По улицам академпоселка в сторону шоссе одна за другой проезжали легковушки, нагруженные скарбом; на платформе, от которой отправлялись электрички в московском направлении, толпился народ с сумками и рюкзаками. Суетящиеся на перроне люди, да и вся атмосфера слегка напоминали Москву в октябре сорок первого года.
Дачный народ был явно напуган. И немудрено после убийств, случившихся за последние дни в поселке. И теперь люди со всех ног улепетывали подальше от этого гиблого места. Будь я на их месте – не раздумывая сделал бы то же самое.
Но у меня были другие дела. Углубившись в лес, я знакомой тропинкой прошел к Марьину озеру. Внимательно осмотрел полянку, где Стасины приятели устраивали пикник. От кострища я снова пошел в лес: по спирали, все увеличивая и увеличивая радиус кругов. Солнце уже палило вовсю, и жара стояла просто несусветная. Я чувствовал, что рубашка промокла от пота и прилипла к спине. К тому же донимали комары, тучами кружившиеся надо мной в густых болотистых зарослях, – забыл намазаться репеллентом. Я ходил по замершему в безветрии лесу долго, внимательно рассматривая землю и стараясь ничего не пропустить.
И в конце концов кое-что нашел.
Это "кое-что" было весьма любопытно. И об этом обязательно следовало рассказать Николаю Сергеевичу. Но прежде чем отправиться к нему домой, я двинул в другую сторону.
К старой барской усадьбе, в которой я провел десять лет – почти треть своей жизни.
Я прошел по знакомой с детства улице, потом повернул к решетчатой ограде, за которой стеной стояли столетние деревья: почти заброшенный парк, чудом сохранившийся и не вырубленный во время войны на дрова. Парк примыкал прямо к усадьбе, вернее когда-то был ее частью. С обратной стороны к барскому дому вела основательно заросшая аллея, больше напоминавшая теперь старую заброшенную просеку. И вообще парк больше напоминал лес: настолько разросся нижний ярус, образовав мощный подлесок, состоящий из переплетенья кустов и высокой травы. Только форма посадки, пожалуй, напоминала о том, что когда-то здесь был ухоженный парк в английском стиле.
По едва заметной тропинке, вьющейся по бывшей аллее, я пошел к усадьбе. Солнечные пятна лежали на высокой траве, на стволах древних елей – черных, в белых прожилках смолы и зеленовато-серых бородах мха. Истомленные дневным зноем кузнечики лениво стрекотали в траве. Внезапно впереди послышались громкие голоса и рычание какого-то механизма.
Я вышел на край обширной поляны и остановился перед усадьбой, не веря своим глазам.
Да, я знал, что детский дом давно уже выселили из усадьбы – в прошлый свой приезд я навещал это место. Тогда старое здание выглядело окончательно пришедшим в упадок и одиноко доживающим свой век, глядя пустыми глазницами оконных проемов. Кирпичные стены с облупившейся штукатуркой, растущие на карнизах кусты, голые ребра стропил, торчащие в остатках крыши, – что-то печальное и даже зловещее увидел я тогда в руинах дома, где провел свое детство и раннюю юность.
Ничего этого больше не было.
Вместо заброшенной барской усадьбы передо мной высилось тщательно и качественно, капитально отремонтированное здание. Полтора десятка рабочих в строительных касках и ярко-желтых комбинезонах словно муравьи сновали по лесам, наводя окончательный глянец на фасад. Рычали грузовики, повизгивала лебедка, поднимая платформу на крышу здания.
Машинально, еще толком не придя в себя от изумления, я вышел из-за деревьев и приблизился к дому.
– Вообще-то здесь частное владение. И посторонним ходить по парку не рекомендуется, – прозвучал у меня за спиной негромкий голос.
Я обернулся.
Передо мной стоял невысокий мужчина лет сорока в слегка помятом летнем костюме. Темно-русые, уже начинающие редеть волосы, загорелое лицо и пристальный, но не агрессивный взгляд карих, почти черных глаз. В руке он держал трубку радиотелефона.
– Даже трудно поверить… Какие-то страсти-мордасти: служебные собаки боятся взять след, которого нет. Милицейские майоры всех подряд подозревают, в тихом поселке убийство за убийством… Все могу понять, во все могу поверить, но чтобы переодетые маньяки или, того веселей, оборотни бегали по мирному дачному поселку и обывателям головы отрывали?! Да мы такие страшилки в детдоме на ночь рассказывали. И то только класса до пятого.
Я отхлебнул кофе. Николай Сергеевич по-прежнему молчал, никак не реагируя на мои слова. Над клумбами трудолюбиво гудели шмели.
– Сдается мне, – подытожил я, – что, скорее всего, это медведь-шатун. Для ваших лесов не слишком фантастичное предположение… Но он наверняка уже ушел отсюда. Все-таки зверь – он и есть зверь. Не будет долго вблизи жилья околачиваться. А мальчишке вашему, Скокову, просто с перепугу черт-те что померещилось. Небось пьяный был?
– Он был трезв, – твердо сказал Николай Сергеевич. – Да и за мной, как ты знаешь, такого греха не водится. Но последние дни я постоянно ставлю дом на сигнализацию.
Я посмотрел на Николая Сергеевича: нет, конечно, я его нежно люблю, он мне, считай, второй отец. Но сейчас старик явно мандражировал. И, на мой взгляд, преувеличивал опасность.
– Я вам, Николай Сергеич, буленбейснера подарю.
– Что подаришь?
– Буленбейснера, – усмехнулся я. – Порода собак есть такая. В переводе с английского – быкодав. В холке, – я показал рукой, – метр двадцать. И никакой медведь близко не подойдет.
– Медведь, говоришь, по поселку ходит и головы отрывает?.. Пойдем-ка.
Николай Сергеич поднялся и пошел к дому. Я – следом за ним. В гостиной он достал с полки ключ и открыл ящик буфета. Вынул увесистый газетный сверток и брякнул его передо мной на стол.
– А это что тогда? – спросил он. – Посмотри.
Я развернул газету. Передо мной лежала гипсовая отливка следа огромной лапы. Длинной, широкой, с огромными когтями. Ничего подобного я в жизни не видел. Отдаленно след напоминал отпечаток волчьей лапы. Только увеличенный раза в три. И напоминал очень отдаленно. Я вопросительно посмотрел на молчащего старика.
– Вчера в лесу нашел, – пояснил Николай Сергеич. – Возле того места, где Станислава бродила.
– Как ваша внучка? Она здесь? – поинтересовался я из чистой вежливости. Последний раз я видел Стасю совсем еще маленькой, веселой девчушкой, которая тогда заканчивала начальную школу. В прошлый свой приезд, ровно пять лет назад, я ее не застал – она была в Москве. Сейчас, если мне не изменяет память, ей уже лет двадцать. Невеста.
– Здесь, здесь. Где же ей быть?
– Интересно было бы на нее посмотреть.
– Смотри, – кивнул старик на большой цветной фотопортрет, висящий в простенке.
С него улыбалась хорошенькая девушка. Да какое девушка – на меня смотрела очаровательная молодая женщина. И еще: в ней был и шарм, и хитринка, и бутурлинская порода.
– Не отвлекайся, – совершенно нелогично проворчал старик, возвращая меня на землю.
– Действительно, это не медведь, – вынужден был признать я, снова поворачиваясь к столу. – Ни на что не похоже. Разве что сук случайно обломился, упал да и оставил вмятину?
– Сук? В болотной грязи, в десяти метрах от ближайшего дерева?.. Пошли.
Мы вышли в сад. Николай Сергеевич подвел меня к свежевскопанной грядке, наклонился и сдернул с ботвы редиски кусок полиэтилена.
– А это что? Тоже сук?.. Утром обнаружил. Сегодня.
Я присел на корточки.
На влажной мягкой земле четко виднелся свежий глубокий отпечаток лапы. Точно такой же, как и на отливке из гипса. Я осторожно потрогал пальцем края подсохшего следа. Старик молчал. Снизу вверх я посмотрел на него:
– Надеюсь, вы меня не разыгрываете?
– А что, я сейчас очень похож на массовика-затейника? – саркастически спросил Николай Сергеевич.
Мы пошли обратно в беседку. Только когда мы уселись за стол, старик устало сказал:
– Я, как ты понимаешь, тоже мало верю в сказки про оборотней и вервольфов. Переодетый маньяк-убийца – это ближе к правде жизни. Так же, как и два покойника за последние четверо суток. Но в любом случае: если бы не дурацкие грабли, вполне возможно, нам бы не довелось вести этот разговор. И одним покойником стало бы больше. Да, грабли… Как в старом анекдоте: он, видимо, их случайно задел, когда крался сегодня ночью вдоль стены сарая. Стук был едва слышен. Я сидел в кабинете, окна были открыты, а ночью звук разносится далеко – поэтому я и услышал. И вроде бы даже потом что-то увидел. Тень какую-то. Пришлось с ружьем всю ночь просидеть.
Я внимательно посмотрел на него: старик вовсе не шутил.
– Но дело не в этом, – продолжил он. – Пусть эта история выглядит странно. Но кем бы он ни был, ты должен его выследить. И опознать.
– Опознать? Но я не сыщик, Николай Сергеич, – улыбнулся я. – И в поселке никого, кроме вас, не знаю. Я всего-навсего обычный егерь.
– Во-первых – очень хороший егерь. А во-вторых, ты – охотник.
– Вы тоже.
– Ты – профессиональный охотник на волков. Такой же опытный, как твой покойный учитель и друг Пахомов. Я уже стар для такого занятия… И, должен тебе сказать, Кирилл, что, кроме тебя, этого никто здесь не сделает.
– Почему?
– Об этом – позже. Если ты согласишься. А пока скажи: ты согласен сделать то, о чем я тебя прошу, или нет?
– А если все уже закончилось и он отсюда ушел? – ответил я вопросом на вопрос.
Николай Сергеевич явно хотел было мне возразить, но не успел. Взвизгнули тормоза, и возле калитки остановились "Жигули". Из них вылез высокий молодой мужик в милицейской форме. Старлей. Он вытащил с заднего сиденья большую корзину. Толкнул калитку и уверенно – видать, не в первый раз здесь – прошел к беседке.
– Здравствуйте, Николай Сергеич, – сказал мужик, мельком окидывая меня взглядом.
Мельком-то мельком, но взгляд у него было ой-ой-ой какой цепкий. Милиционер, одно слово.
– Вот, принес вам долг за вчерашнее, – продолжил мужик.
– Какой долг? – явно не понял старик.
– Сами посмотрите, – милиционер поставил корзину на скамейку.
Николай Сергеевич приподнял лопухи, прикрывавшие корзину сверху, и я увидел, что она под завязку полна отборных белых – небольших, крепких, один к одному. То, что надо. Сразу видно: знатный грибник собирал.
– Ну что ж… Признателен, признателен, – довольно улыбнулся старик. – Да, позволь тебе представить, Антон: это Кирилл, мой дальний родственник. Из Сибири. Геолог.
– Очень приятно. Антон Михайлишин.
Мы протянули друг другу руки; пожатие у него было сильное, ровное, но без излишнего понта, типа: посмотри, какой я сильный. Нормальный мужик.
– Присоединяйся к нам, Антон, – сказал Николай Сергеевич.
Тот повернулся к старику:
– Извините, Николай Сергеич, но мне пора. Служба.
– Что в поселке? – быстро спросил старик.
– Паника, – ответил Михайлишин. – Впрочем, выйдете – сами увидите.
Он помолчал и добавил, глядя в сторону:
– Семенчука убили.
– Кого? – явно не понимая, о ком идет речь, переспросил Николай Сергеевич.
– Семенчука, браконьера. Помните, мы еще его вчера с вами на перекрестке встретили? Маленький такой, в кепке и брезентовой куртке.
– Как убили? – растерянно спросил Николай Сергеевич.
– На Марьином озере, – сказал Михайлишин. – Ребята наши, патрульные, сегодня поутру заметили на озере лодку. Пустую. Всю в кровище. Потом на берегу нашли тело. Без головы. Голова в кустах лежала, неподалеку. – Он тяжело вздохнул. – Ладно, я поеду. Майор ждет.
Михайлишин быстро распрощался и пошел к калитке.
– Вот видишь, Кирилл, – тихо сказал Николай Сергеевич, поворачиваясь ко мне. – Ничего не закончилось. Боюсь, все только по-настоящему начинается.
Я проводил взглядом отъезжавшую машину Михайлишина:
– А почему вы ему не сказали про меня правду?
– Он местный участковый, лицо официальное. А наши дела – это наши дела. Мы же не можем взять у них официальное разрешение на поиск, вроде лицензии на отстрел, – усмехнулся старик. – И так после всего, что здесь произошло, они следят за каждым человеком в поселке. Тем более за новым.
– Значит, и за мной тоже будут следить?.. Глупость какая-то. А вы, по-моему, просто перестраховываетесь.
– Ты так и не ответил на мой вопрос. – Николай Сергеевич нахмурился.
Я взял из вазы яблоко, надкусил. Поморщился – на мой вкус оно было кисловато. И сказал:
– Я уже здесь. Это и есть ответ на ваш вопрос. Узнать, кто убил Пахомыча, и мое дело. А выбор… Выбор я сделал еще до того, как сел в самолет.
– Хорошо. Тогда пойдем, я тебе еще кое-что покажу.
Он поднялся и не оглядываясь пошел в дом.
* * *
Чего уж скрывать – я был потрясен.Я ожидал услышать от старика все что угодно. Но только не это. Мой брат? Спятивший убийца, переодевающийся в волка? Мстящий за смерть волчонка? Вернувшийся спустя столько лет? Почему он, и вообще – возможно ли все это?..
Эти и еще многие-многие вопросы вертелись у меня на языке, пока Николай Сергеевич заканчивал свой достаточно длинный, но толковый рассказ. И выходило из него, что я должен буду выследить убийцу. Каковым, по его убеждению, является мой пропавший более пятнадцати лет назад брательник. Потому что я единственный человек, который может и должен его узнать.
М-да-а-аа… Веселые дела.
Старик поведал мне и про майора Терехина с его нелепыми подозрениями, и про запрет на походы в лес, и про то, как кто-то неизвестный преследовал Стасю по дороге от озера.
Все он мне рассказал, ничего не скрыл.
Я тупо смотрел на старые фотографии, разложенные на письменном столе. И думал о том, что своим рассказом старик меня почти убедил в правдоподобности происходящего.
– Но почему вы думаете, что это он? – наконец спросил я.
– Предчувствие. Интуиция. К тому же после того, как Пахомыч убил волчонка, у Филиппа наверняка произошел сильный психический надлом. Такие потрясения, поверь, не проходят для ребенка бесследно. И могут дать о себе знать спустя даже многие годы.
– Вот именно, годы, – фыркнул я. – Думаете, я его узнаю? Да он же вырос, изменился, стал, в конце концов, совсем другой!
– Узнаешь, – убежденно сказал старик. – Вы – братья. Близнецы.
Ничего себе логика! Братья. Близнецы. Вообще-то мы были двойняшками, а не близнецами. Но дело не в этом… А если мне придется в него стрелять?..
– Ты не передумал мне помочь? – вывел меня из раздумий голос старика.
– Вы думаете, будут еще убийства?
– Будут, – убежденно сказал Николай Сергеевич.
И тут меня осенило: если этот псих, которого он принимает за моего брата, сегодня ночью приходил к его дому, значит… Значит, мой бывший учитель – наиболее вероятный следующий кандидат на алпатовское кладбище?! Я посмотрел на Николая Сергеевича. Умный старик тут же догадался, о чем я подумал: он невесело усмехнулся и сказал:
– Поверь, я прошу тебя не потому, что боюсь за свою жизнь. Я свое уже прожил, старикам умиратьне…
– Я согласен, – перебил я его. – Что мне делать?
Он вздохнул, потянулся за папиросой. Сосредоточенно прикурил и только тогда сказал:
– Внимательно осмотреть места, где происходили нападения. Наблюдать. Думать. И быть осторожным. Даже если это человек, все равно он – волк.
Я посмотрел на старика и улыбнулся:
– Не первый и не последний в моей жизни.
* * *
Не зря по своей первой профессии Николай Сергеевич был картографом. Он безукоризненно точно нарисовал мне схему окрестностей и те места, где в лесу, по его мнению, мог побывать прошлыми ночами этот псих – я не мог даже мысленно назвать его своим братом. Мой брат умер. Давным-давно. Схему я тут же запомнил и брать с собой не стал – на зрительную память мне жаловаться грех. Все же я живу в тайге, где трудно найти уличные указатели. Я вышел из дому, сказав старику, что буду отсутствовать не более трех-четырех часов и к обеду вернусь.Так оно и получилось.
Стояла невероятная, особенно для меня, северянина, жара: ни облачка на небе, ни дуновения ветерка, хотя старик и утверждал, что не сегодня завтра начнутся дожди. Мало в это верилось. Я, как и велел Николай Сергеевич, незаметно вошел в лес со стороны железной дороги. Мне не надо было вспоминать его схему – все окрестные места были лазаны-перелазаны в те далекие времена, когда я был еще сопливым мальчишкой. Пару раз я издали видел милицейские патрули – и каждый раз предусмотрительно прятался. Меня никто не засек. Помимо чрезмерного присутствия милиции я отметил для себя и то, о чем говорил Михайлишин, – нарастающую панику. По улицам академпоселка в сторону шоссе одна за другой проезжали легковушки, нагруженные скарбом; на платформе, от которой отправлялись электрички в московском направлении, толпился народ с сумками и рюкзаками. Суетящиеся на перроне люди, да и вся атмосфера слегка напоминали Москву в октябре сорок первого года.
Дачный народ был явно напуган. И немудрено после убийств, случившихся за последние дни в поселке. И теперь люди со всех ног улепетывали подальше от этого гиблого места. Будь я на их месте – не раздумывая сделал бы то же самое.
Но у меня были другие дела. Углубившись в лес, я знакомой тропинкой прошел к Марьину озеру. Внимательно осмотрел полянку, где Стасины приятели устраивали пикник. От кострища я снова пошел в лес: по спирали, все увеличивая и увеличивая радиус кругов. Солнце уже палило вовсю, и жара стояла просто несусветная. Я чувствовал, что рубашка промокла от пота и прилипла к спине. К тому же донимали комары, тучами кружившиеся надо мной в густых болотистых зарослях, – забыл намазаться репеллентом. Я ходил по замершему в безветрии лесу долго, внимательно рассматривая землю и стараясь ничего не пропустить.
И в конце концов кое-что нашел.
Это "кое-что" было весьма любопытно. И об этом обязательно следовало рассказать Николаю Сергеевичу. Но прежде чем отправиться к нему домой, я двинул в другую сторону.
К старой барской усадьбе, в которой я провел десять лет – почти треть своей жизни.
Я прошел по знакомой с детства улице, потом повернул к решетчатой ограде, за которой стеной стояли столетние деревья: почти заброшенный парк, чудом сохранившийся и не вырубленный во время войны на дрова. Парк примыкал прямо к усадьбе, вернее когда-то был ее частью. С обратной стороны к барскому дому вела основательно заросшая аллея, больше напоминавшая теперь старую заброшенную просеку. И вообще парк больше напоминал лес: настолько разросся нижний ярус, образовав мощный подлесок, состоящий из переплетенья кустов и высокой травы. Только форма посадки, пожалуй, напоминала о том, что когда-то здесь был ухоженный парк в английском стиле.
По едва заметной тропинке, вьющейся по бывшей аллее, я пошел к усадьбе. Солнечные пятна лежали на высокой траве, на стволах древних елей – черных, в белых прожилках смолы и зеленовато-серых бородах мха. Истомленные дневным зноем кузнечики лениво стрекотали в траве. Внезапно впереди послышались громкие голоса и рычание какого-то механизма.
Я вышел на край обширной поляны и остановился перед усадьбой, не веря своим глазам.
Да, я знал, что детский дом давно уже выселили из усадьбы – в прошлый свой приезд я навещал это место. Тогда старое здание выглядело окончательно пришедшим в упадок и одиноко доживающим свой век, глядя пустыми глазницами оконных проемов. Кирпичные стены с облупившейся штукатуркой, растущие на карнизах кусты, голые ребра стропил, торчащие в остатках крыши, – что-то печальное и даже зловещее увидел я тогда в руинах дома, где провел свое детство и раннюю юность.
Ничего этого больше не было.
Вместо заброшенной барской усадьбы передо мной высилось тщательно и качественно, капитально отремонтированное здание. Полтора десятка рабочих в строительных касках и ярко-желтых комбинезонах словно муравьи сновали по лесам, наводя окончательный глянец на фасад. Рычали грузовики, повизгивала лебедка, поднимая платформу на крышу здания.
Машинально, еще толком не придя в себя от изумления, я вышел из-за деревьев и приблизился к дому.
– Вообще-то здесь частное владение. И посторонним ходить по парку не рекомендуется, – прозвучал у меня за спиной негромкий голос.
Я обернулся.
Передо мной стоял невысокий мужчина лет сорока в слегка помятом летнем костюме. Темно-русые, уже начинающие редеть волосы, загорелое лицо и пристальный, но не агрессивный взгляд карих, почти черных глаз. В руке он держал трубку радиотелефона.