Она уже доставала розовую горошинку и поплотнее, чтоб не пропустить ни
слова, вставляла в ухо. Сестренка сделала то же, и обе девочки пустились в
обратный путь так уверенно, словно от мостика через речку по привычным
тропинкам к бабушке с дедушкой на дачу.
Зычный голос, раздавшийся внезапно с берега, заглушил тонкий и
визгливый хохот короля. Смысл слов, разносившихся над купальней, был так
ужасен, что придворные застыли в оцепенении.
-- Власть в стране принадлежит восставшему народу! Король и придворные
арестованы! Дворец захвачен! Выходите на берег спокойно, по одному!
Слуг с одеждой на площадке уже не было. Вместо них под липами
полукругом стояли рослые, как один, бородатые мужчины в грубых полукафтанах
простолюдинов.
Наступившую тишину вновь разорвал смех короля:
-- Ох, не могу! -- задыхался он. -- Ох, насмешил! Это все шуточки
первого министра, господа! Он, по секрету, обещал мне сегодня веселую
потеху. Ха-ха-ха! Народ будет править страной? О-хо-хо! Ну, придумал! Ну,
молодец! Ха-ха-ха! Сдаюсь, сдаюсь, сдаюсь!
С этими словами его величество первым ступил на мостки и направился к
берегу, подняв руки вверх и хихикая. Вслед за ним, облегченно улыбаясь,
зашлепали мокрыми ногами придворные. Брунгильда и обезьянка, легко прыгавшая
за ней, замыкали шествие.
Отряд, ожидавший на берегу, действовал быстро и слаженно. Всем
спускавшимся -- королю, царедворцам, фрейлинам мгновенно связывали руки за
спиной тонкими кожаными ремнями и под охраной отводили в сторону. Ремни
резали запястья, горячий песок обжигал босые ступни, недоуменный,
возмущенный шепот слышался то там, то тут в толпе королевских приближенных.
И тут из липовой аллеи, держа в руке пачку разлохмаченных листков
бумаги, с криком, хромая, выбежал на берег принц Лютик.
-- Спасайтесь, -- разнеслось вокруг. -- Какие-то страшные люди во
дворце! Всех связывают, бросают в подвалы! За мной гнались, я прыгнул из
окна! Где Диана? Где мой отец?!
Он внезапно замолк, поняв вдруг, что обстановка и здесь непростая.
Двое бородатых мужчин выросли уже за его спиной, но тут обезьянка,
куда-то исчезавшая в суматохе, появилась вновь. Она прыгнула с дерева на
плечо предводителя восставших и что-то быстро зашептала ему на ухо.
-- Не трогайте мальчика! -- велел тот. -- И развяжите женщин, они
свободны! А остальных -- пока в тюрьму. Потом решим, что с ними делать.
Женщины разбежались, кто куда. Только толстая Брунгильда спряталась за
дерево и, не понимая ничего, следила за происходящим.
-- Диана! Диана! Где ты?! -- метался по опустевшему берегу принц. --
Куда все делись?! Где она?! Где?!.
Ветер, неожиданно поднявшийся над заливом, погнал к берегу длинные
волны. Одна из них, возвращаясь назад, неохотно оставила на песке тело,
облепленное, как саваном, белой рубашкой до пят. Лица не было видно -- его
закрывали мокрые густые пряди длинных волос.
Лютик с истошным воплем кинулся к телу, упал рядом с ним на колени и
трясущимися пальцами отвел волосы с мертвого лица. Остановившимися навсегда
глазами прямо на потрясенного принца смотрел первый министр короля. Мокрый
белокурый парик медленно сползал с его коротко остриженной головы.
Брунгильда, сидевшая за деревом, вскрикнула диким басом и упала замертво.
Шатаясь, Лютик поднялся на ноги. Вот, сейчас, казалось ему, он сойдет с
ума. И в этот миг из зарослей камыша высунулись две головы -- черная и
светлая, и звонкий голос Дианы разнесся над берегом.
-- Пиччи! -- кричала девочка. -- Мы здесь в воде почти ничего не
слышим! Уже можно выходить?!
-- Понимаете, ребята,-- рассказывал Пиччи Диане, Гокко и Лютику, --
народ страны уже подготовил восстание. Его надо было только чуть-чуть
поторопить. Это-то я и сделал. Бродячих актеров, которых нанял
премьер-министр, мы остановили по дороге к берегу и отправили обратно. Слуг,
ожидавших с одеждой своих господ у купальни, бесшумно захватили восставшие,
когда Диана ныряла, а король делал вид, что тонет.
А с лилией все было просто. Диана нырнула с купальни и под водой
поплыла в камыши. Вместо нее, под водой же, из камышей подплыл к лилии и
вынырнул Гокко в парике и такой же рубашке. Он сорвал цветок, и тут его
схватил за ногу и утащил под воду первый министр. Вместо слабой девочки
перед ним неожиданно оказался закаленный сильный мальчуган.
-- Победить должен был тот, кто дольше сможет не дышать под водой, --
спокойно объяснил Гокко. -- Я смог дольше.
Диана украдкой бросила на него восхищенный взгляд.
-- Все правильно, -- согласилась обезьянка. -- Да и сердце у злодея не
выдержало. Что ж, поделом ему.
-- А что будет с королем, моим отцом? -- тихо спросил Лютик. -- Неужели
его казнят?
-- Он не отец тебе, -- ответил Пиччи. -- Ты был еще совсем маленьким,
когда от тяжелой болезни скончалась королева, твоя мать. Король так любил
жену, что не мог без нее жить. Он принял яд у гроба супруги и тоже расстался
с жизнью. Злодей-министр узнал об этом первым, и в голове его мгновенно
родился преступный план. У короля был двойник, пустой и ничтожный человек,
похожий на государя, как брат-близнец. Двойники есть у многих властителей.
Они подменяют тех, когда есть опасность покушения. Не очень красиво со
стороны королей, прямо скажу... Так вот, никто никогда не узнал о смерти
твоего отца, милый мой принц. Короля похоронили, как двойника, двойник стал
королем и вместе со своим первым министром сохранял страшную тайну. Он даже
немного повредился в уме, оттого и смеется все время.
-- Как же ты узнал об этом? -- спросила Диана обезьянку.
-- Я умею читать чужие мысли. Когда где-то должно совершиться зло, меня
тянет туда, как магнитом. Не очень-то приятное чувство, особенно когда тянет
в разные стороны. Но стараюсь, как могу, успевать везде... А участь
лжекороля уже решена. Его пожизненно запрут в лабиринте смеха. Мне кажется,
это слишком жестоко, но так решил народ...
-- Диана, -- прошептал принц. -- Ты сказала, вы покидаете нашу страну.
Как я смогу жить без тебя? Мне остается лишь яд, как и моему несчастному
отцу.
Девочка ласково посмотрела в растерянные глаза Лютика, погладила
несчастного по голове, взяла в свои ладони его пухлую теплую кисть с
пальцами в чернильных пятнах.
Глаза принца медленно закрылись, несколько минут он сидел неподвижно, а
Диана баюкала его руку в своих.
Вот ресницы мальчика распахнулись снова, он взглянул на Диану, и
отчаяния уже не было в этом взгляде, лишь глубокая грусть.
-- Ваше высочество! -- вмешался Пиччи. -- Я должен сообщить вам, что
принцесса Филифлюк будет здесь с минуты на минуту!
-- Зачем принцесса мне чужая... -- прошептал неуверенно Лютик:
Зачем принцесса мне чужая?
Ее совсем не уважаю.
Я не хочу судьбы другой,
Чем быть с Дианой дорогой!
-- Я забыл сказать, -- продолжал Пиччи, -- что в королевстве Филифлюк
тоже произошла революция. Принцесса, как и вы, осталась без работы.
Попробуйте ее утешить, поговорите хоть пять минут. Если вам она не
понравится, я, Пиччи-Нюш, при всех готов съесть свой хвост!
Дверь скромной комнаты в домике дворцового садовника, куда переселили
безработного принца, медленно приоткрылась.
Незнакомая девочка стояла на пороге. Тяжелое роскошное бархатное платье
на ней было порвано у локтя, подол в пыли. Рыженькая, полная, с лицом, шеей
и руками, обсыпанными веснушками, с большим пухлым ртом, она, конечно, не
была красавицей. Но от всего ее облика веяло теплотой и каким-то беззащитным
обаянием.
Неожиданная гостья шмыгнула вздернутым носиком:
-- Народ прогнал из замка сироту,
Я там стихи писала в тишине.
Лишь указали мне дорогу ту,
Где я смогу найти свою мечту
-- Ту душу, что близка одна лишь мне.
-- Что слышу я! -- воскликнул Лютик. -- Вы пишете стихи?!
-- Люблю их больше, чем французские духи! -- мгновенно отозвалась
принцесса:
Еще вчера льстецов придворных рой
Мои поэмы слушал не дыша,
Сегодня ж платье у меня с дырой,
Мечты разбиты и пуста душа...
И она зарыдала...
Глаза у принца сияли. Он сам не заметил, как стоял уже на коленях подле
несчастной принцессы Филифлюк, держа ее за руки. Даже неотмытые следы чернил
на их ладонях были одинакового цвета.
-- Всего лишь пять минут назад
Хотел принять я страшный яд... -- взволнованно говорил Лютик.
-- По-моему, здесь все в порядке, -- шепнул Пиччи-Нюш Диане и Гокко. --
Уйдем поскорей, не будем им мешать. Простите, ребята, ничего, что я говорю
прозой?..
На другой день принц и принцесса провожали Диану, Гокко и Пиччи.
Прощание оказалось долгим и трогательным. Наконец, огромная золотистая птица
оторвалась от земли и взмыла в небо, унося на себе названых брата и
сестренку.
Еще несколько лет мальчик с девочкой прожили в волшебном домике
Пиччи-Нюша. Они полюбили друг друга и, когда стали взрослыми, поженились.
Гокко решил вернуться в свое родное племя, и красавица Диана не
отговаривала мужа. Пиччи перенес их на родную юному индейцу землю Бразилии.
Гокко был так умен, силен и ловок, что скоро совет племени избрал его
вождем. У Дианы и Гокко родилось трое детей -- два мальчика, похожих на
отца, и синеглазая девочка, такая же прекрасная, как и ее мама. Все они жили
долго и счастливо.
Глава девятая
История закончилась. Впереди светлым пятнышком виднелся выход из
пещеры. Лиза тараторила без умолку.
-- ...А мне понравился Лютик. Он такой смешной, и все равно было его
жаль. Как ты думаешь, на кого похожа принцесса Филифлюк? Пожалуй, на Таню
Курихину из нашего класса. Та тоже толстенькая, и в веснушках, и носик
вздернутый. Только стихов не сочиняет. Ты любишь, Алена, когда тебе читают
стихи?
-- Я люблю, когда мама мне читает рецепты тортиков, -- мечтательно
отозвалась Алена.
-- Ну, ты опять об еде! Ты как считаешь, что стало с той толстой
Брунгильдой, женой министра? Она умерла или только в обморок хлопнулась? А
как думаешь, в Бразилии зима есть? Если там холодно, в чем, интересно,
индейцы ходят?
-- Лиза! -- ахнула сестренка. -- А шубка моя, корзинка, валенки? Все у
Ляпуса осталось. Стекло волочительное! Им и читать удобно, и драться. Их
отдадут?
-- Фу! Да попросим у Печенюшкина или Фантолетты, они тебе сто тысяч
миллионов стекол наколдуют. И валенок тоже.
-- Я тебе что, сороконожка! -- возмутилась Алена. -- Мне мои валенки
нужны. Там метка есть. Я ножку стерла. У меня мизинчик болит! Вот!
С этими словами, возбужденная, сердитая, она вылетела из пещеры и
попала прямо в объятия феи. Лизу подхватил Морковкин. Тут же была и
остальная компания.
Шумно нахваливая девочек и перебивая друг друга, волшебники
рассказывали новости. Выяснилось вот что.
У источника газирона, близ вершины Тики-Даг стоит просто тройной кордон
стражи во главе с Глупусом. Зато у замка Уснувшего Рыцаря возле реки
Помидорки, где негрустин и домик Ляпуса -- народу не счесть. И войско, и
фантазильцы, и сам Ляпус в парадных доспехах и с мечом. Видно, решил
отстоять хоть один источник -- ему бы и этого было достаточно.
-- Для нас ничья -- поражение, для него -- победа, -- веско заметил
благородный Морковкин.
-- Ой! -- вспомнила вдруг Лиза. -- Я все хотела спросить. Можно? Почему
у вас фамилия Морковкин? Это кролик может быть -- Морковкин. А вы -- как
старый король на картинке.
-- Ага! -- обрадовался чародей. -- Ребенок и тот видит. Моя настоящая
фамилия Каротель. Дон Диего де Каротель. Да вот, было время в Фантазилье,
когда всех заставляли менять фамилии на понятные. Так я и стал Морковкиным.
К тому же, -- закончил он смущенно, -- Каротель в переводе и значит --
морковка.
Посоветовавшись, девочки с волшебниками решили, что к источнику
газирона, где командует Глупус, пойдет Алена. Так безопасней.
-- Тем более, -- улыбнулся Печенюшкин, -- ты с ним уже знакома.
Понравился, а?
-- Он смешной и противный! -- заявила Алена. -- И шепелявит, как
маленький. Не понравился! Весь зеленый и сильно глазки большие. Хотел меня
лягушками накормить... Что-то опять есть хочется.
-- Некогда, Аленушка! -- чуть не заплакала Фантолетта. -- Может,
бутербродик сделать? С икрой? Ты какую больше любишь, черную или красную?
-- С маслом, -- ответила девочка. -- Только густо намажь, пожалуйста. И
сверху -- зеленый горошек.
Пока Алена перекусывала, Федя хвалился перед окружающими новой рубахой.
Непонятно было, когда он успел ее справить. Но рубашка, белая, с красным
пояском, с красными, вышитыми по вороту петушками, действительно была
хороша.
-- Крепкая, -- горячился домовой, -- сносу не будет! Да ты порви, ты
порви, попробуй!
-- В чистом -- не на смерть ли собрался? -- съехидничал Морковкин.
Федя презрительно показал ему свежее пятно на рукаве. Аленка, доедая
бутерброд, продолжала хныкать об исчезнувших валенках и шубке. Домовой ее
очень понимал, кипел гневом:
-- Жуть не люблю, когда личные вещи пропадают. Из горла вырву у Ляпуса!
Ребенка обокрал!
Настроение у всех было напряженно-приподнятым. В троллейбус Печенюшкина
поднялись Аленка, Федя, Фантолетта и Морковкин.
-- А мы на чем поедем? -- заволновалась Лиза.
-- На мне, -- спокойно ответил Пиччи и исчез. Вместо него стоял у
пещеры еще один троллейбус, точная копия первого. Лиза с открытым в
изумлении ртом обошла машины. Вся разница: у первой на номерной табличке
было написано "Вот и я, ребята", а у второй -- просто и скромно --
"Печенюшкин".
-- Прошу, прошу садиться! -- поторопил троллейбус знакомым голосом.
Лиза с коброй покорно уселись, помахали друзьям из окон. Машины
съехались, легонько стукнулись лобовыми стеклами, как двое дурашливых
мальчишек, и взмыли в воздух, разлетаясь под тупым углом.
Лиза недоверчиво трогала поручни, щупала сиденье.
-- Удобно ли тебе, Лизонька? -- ласково спросило сиденье голосом
Печенюшкина.
Девочка растерянно кивнула, встала, прошла вперед, присела в
водительское кресло, погладила руль.
-- Крути вправо! -- захохотала баранка. Лиза вскочила снова. Ей было не
по себе. Проходя к кобре, она покачнулась на вираже, и тут же поручень,
изогнувшись, заботливо поддержал ее под локоток.
-- Ну как, нравится? -- не унимался Пиччи. Точный и выдержанный на
земле, под облаками он становился воздушным хулиганом.
-- Здорово, -- поежилась Лиза, -- но все равно неуютно. Словно у кита в
брюхе. Нет, как будто живого человека, друга изнутри рассматриваешь.
Цель приближалась. Сбоку мелькнул и пропал замок Уснувшего Рыцаря.
Полноводная река Помидорка поплыла под ними. Уже видна была -- не больше
крышки от чайника -- мраморная чаша источника и пестрое скопление народа
вокруг нее. Троллейбус, снизившись немного, завис прямо над чашей. Рядом с
источником тускло отсвечивали металлом два огромных орудия, и крохотные
фигурки солдат копошились возле них.
-- Откуда в Фантазилье пушки? -- изумился Печенюшкин. -- Из музея
стащил, негодяй!
-- Они что, будут в нас стрелять? -- испугалась Лиза. -- Мы же
невидимы!
-- Это настоящий мой троллейбус невидим, -- обиделся Пиччи. -- А я в
решающий момент от врагов не прячусь.
Облачка дыма возникли над пушками, с запозданием раздался грохот, и два
снаряда с воем устремились к троллейбусу.
Войско осадило назад, образуя у источника свободное пространство --
ждали, что посыплются осколки.
Снаряды приближались, вопя: "Поберегись, взорву!!" Лиза втянула голову
в плечи. Кобра не шелохнулась, казалось, она спит.
И вдруг, в самый распоследний миг, у троллейбуса выросли две великаньи
руки, ухватили снаряды на лету и стукнули друг о друга, словно драчливых
псов. Раздался резкий хлопок, будто лопнуло колесо, и вниз посыпались тысячи
разноцветных листочков. Гигантская рука ловко подхватила один листок и
прижала к стеклу перед Лизой. Там был нарисован человечек в плаще с
серебряным капюшоном, жирно перечеркнутый крест-накрест, и написано: "Дурак
ты, Ляпус!"
-- Что толку в состязаниях чародеев, -- ворчал Печенюшкин-троллейбус,
стремительно падая вниз. -- И я разозлился -- не смог удержаться от глупой
выходки...
Обогнав кружащиеся листки, машина буквально рухнула на землю. Толпа еще
не успела прихлынуть. Однако, вплотную у чаши источника, тремя тесными
кольцами стояли гвардейцы, обнажив мечи. Этим бежать от осколков не имело
смысла. За шаг в сторону Ляпус обещал превратить их в дохлых пауков.
Троллейбус исчез. Пиччи-Нюш в белой, распахнутой на груди рубашке стоял
перед фантазильцами. Обнаженный клинок его горел, как сто тысяч молний.
Ровные белые зубы сверкали в недоброй улыбке. За ним кольцом свернулась
кобра. Над телом змеи воздух волнисто дрожал, и Лиза, стоящая в кругу в
королевском платье, виделась окружающим точно сквозь марево. Голову девочки
венчала корона -- для авторитета.
От источника, сзади, полетело в спину Лизе копье с посеребренным
древком. Оно пробило бы девочку насквозь, но, ударившись в марево, дрожащее
над коброй, отскочило, словно от каменной стены.
Расступившееся воинство медленно двинулось вперед. Но снова застыло,
натолкнувшись на взгляд Печенюшкина, горящий ярче лезвия шпаги. Что-то было
в нем такое, отчего подкашивались ноги у самых отъявленных головорезов.
И тогда Ляпус в знаменитом плаще с откинутым капюшоном появился из
рядов охраны. Оставляя войско за спиной, он двинулся к Печенюшкину.
Аленка, Фантолетта, Федя и Морковкин подлетали к вершине Тики-Даг.
-- Платьице красивое намокнет, -- горевала девочка. -- Можно, я платье
сниму, в трусиках останусь? В платьях же не купаются! А я, честно, не утону?
-- Нырну вслед за тобой! -- успокаивал Федя. -- Про то в волшебной
книге ничего не сказано. И навстре-е-ечу ветру я плыву-у... -- пропел он. --
Мыться не люблю, но плаваю как рыба!
Фантолетта сидела тихо, прижимая к себе Аленку. В глазах феи таилась
грусть -- сказка приближалась к концу, а, значит, предстояло расставанье.
Морковкин явно волновался за ребенка. Он все пытался рассказать историю,
случившуюся, якобы, с его знакомой, девочкой лет пяти.
-- Храбрая была, как лев, -- говорил старик. -- В ванне всегда ныряла.
Озеро увидит -- ныряет. Море увидит -- ныряет. Шторм в океане, волны высотой
в восемнадцать дворцов -- все равно ныряет!
-- А в бассейн без воды не ныряла? -- тихо спросил Федя.
Старик понял, что заврался, безнадежно махнул рукой, покраснел, умолк.
Троллейбус остановился в воздухе у чаши с рубиновым напитком, почти над
головой стражников.
-- Тише, -- прошептала Фантолетта. -- И не забывайте, мы невидимы.
Глупус стоял перед своим отрядом. Жестикулируя мягкими зелеными лапами,
он держал речь, обмирая от страха. Видя испуг предводителя, стражники тоже
отчаянно трусили. Плел водяной несусветную ерунду.
-- Сейсяс плилетят, знасит! Бояться нельзя никому, потому сто я сам
боюсь! А сто? Излубим на кусоцки, если, конесно, зывы останемся. Как
навалимся -- и конес! Нам конес! То есть им конес! Не лобей, лебята, и слазу
в кусты, то есть на влага! Ула-а-а-а!!
Слыша такое, внешнее кольцо охраны заранее потихоньку расползалось.
Чудесная машина, переместившись немного в сторону, чтоб не задеть
оставшихся горе-защитников, опустилась на землю. Троллейбус внезапно вырос
из пустоты перед глазами стражи. Полная паника овладела фантазильцами. С
дикой скоростью неслись они врассыпную.
Глупус собрал жалкие остатки храбрости. Замахиваясь в пространство
непосильно тяжелым мечом, шатаясь, он делал шаг вперед, два назад.
Первым из троллейбуса показался Морковкин. Увидев внушительную фигуру
старого чародея, Глупус выронил меч, плюхнулся на колени и отчаянно заорал:
-- Ныляй! Ныляй! Я не буду месать, я милный! -- и рухнул на бок.
-- Глубокий обморок! -- удовлетворенно промолвил Морковкин.
Компания друзей стояла у источника наготове, ожидая условленного знака
-- зеленой ракеты. Алена пальцем попробовала рубиновую жидкость.
-- Холодная, но ничего, надо потерпеть, -- говорила она, ища одобрения
в лицах волшебников, закрытых прозрачными масками от ядовитых испарений.
На лице Фантолетты застыла мука. "Заставлять ребенка рисковать! Лучше б
самой сто раз подряд головой в прорубь!" -- думала добрая фея.
Аленка деловито разулась, вручила Морковкину туфельки. Видно было, что
несчастный старик переживает не меньше Фантолетты. Федя, уже готовый к
погружению, подпрыгивал рядом на травке, разминаясь. На нем были
пронзительно-желтые до колен трусы с волком, зайцем и надписью "Ну, погоди!"
Ляпус поравнялся с Печенюшкиным и остановился прямо перед ним. Пиччи
поднял голову, устремив на противника нестерпимый ледяной огонь своего
взгляда. Тот вздрогнул, пошире расставил ноги для устойчивости, но не
отступил и глаз не отвел.
-- Негодяй! -- загремел голос Печенюшкина. -- У тебя есть последний
шанс сохранить жизнь! Объяви сейчас народу, что ты не господин его и
повелитель, что обманул всех, что раскаиваешься и умоляешь простить тебя!
-- Никогда! -- воскликнул Ляпус. Он скинул плащ с серебряным капюшоном
и остался в узких штанах и черной рубашке с пышными кружевами у ворота.
Черный клинок вороненой стали скрестился со шпагой Печенюшкина, и искры
брызнули в воздухе. Схватка началась настолько яростно, что зрители
отпрянули. Их словно опаляло невидимым пламенем.
Лиза напряженно следила за поединком. Вдруг от сияния солнечного клинка
у нее закружилась голова. Девочка пошатнулась и стала падать, теряя
сознание. Кобра мгновенно повернула к ней голову, разорвав магический круг,
дрожание воздуха исчезло, и тут же тяжелая стрела, пропев в воздухе, пробила
змее горло.
Девочка осталась беззащитна. Но не успела еще ни одна новая стрела
сорваться с тетивы, как Пиччи молниеносно обернулся и одним движением шпаги
начертил странную фигуру над Лизой. Раненая змея и ее королева оказались
внутри золотого конуса -- шатра из солнечных лучей. Враги снова не могли
добраться до них.
Но, в момент, когда Печенюшкин обернулся, Ляпус, воспользовавшись этим,
нанес ему стремительный коварный удар. Алая кровь залила батист рубашки,
правая рука Печенюшкина безжизненно повисла. Глаза злодея сверкнули
радостью. И совершенно зря. Солнечный клинок сам собою оказался в левой руке
его противника.
-- А-а-а!! -- дико закричал Ляпус. -- Оборотень! И тебя, оказалось,
можно достать! -- и шпаги вновь зазвенели в ожесточенной схватке.
Лиза, пришедшая в себя, сквозь паутину золотых лучей могла свободно
наблюдать за боем, но слезы застилали ей глаза. Змея умирала. Тело ее то
вытягивалось, то скручивалось причудливым клубком, глаза уже мутнели.
Собрав все силы, кобра в последний раз приподняла голову и, глядя на
свою королеву стекленеющим взором, едва слышно прошелестела:
-- Клара-Генриетта... Меня зовут... Клара-Генриетта...
Голова ее бессильно ударилась о землю. Все было кончено.
-- Прощай... Прощай, Клара-Генриетта... -- шептала Лиза.
Спина ее содрогалась от рыданий. Слезы текли и текли, заливая
королевское изумрудно-зеленое платье. "Желтое и зеленое. Цвета пустыни..."
-- вспомнила девочка и заплакала еще горше.
Разъяренный Печенюшкин теснил Ляпуса, наступая шаг за шагом. Вот шпага
его свистнула, как хлыст, и кровавый рубец перерезал лицо злодея. Вот,
словно золотой шмель, клинок ужалил в плечо Ляпуса, и кровь проступила на
черном шелке рубашки. Сталь звенела, скрежетала, визжала, снопами
рассыпались искры, и вдруг все смолкло. Ляпус тянулся вверх, привставая на
носки, запрокидывая лицо к солнцу, и одновременно заваливался назад.
Вороненый клинок выпал из разжавшихся пальцев. Шпага Печенюшкина торчала из
груди его, уйдя внутрь почти по рукоятку. Твердой рукой Пиччи взялся за эфес
и выдернул лезвие из страшного футляра.
Злодей рухнул на землю, в мертвых зрачках его навсегда застыло родное
небо. Черный клок невесть откуда взявшегося тумана окутал тело и тут же
мгновенно растаял. На земле осталась лишь кукла, величиной с детскую ладонь.
Воинство медленно отступало.
Печенюшкин поднял плащ с серебряным капюшоном, вытер лезвие шпаги,
вложил ее в ножны и бросил плащ туда, где валялась кукла. Тот полетел,
уменьшаясь в воздухе, и оказался на кукле. Теперь она была точной копией
Ляпуса.
Гвардейцы давно уже покинули источник и сейчас, вместе с народом и
войском, ждали поодаль -- то ли нападать, то ли разбегаться, то ли
приветствовать.
Лиза и Печенюшкин в горе склонились над коброй.
-- И ты, такой могучий волшебник, не можешь ее оживить?! Ну, неужели
ничего, совсем ничего нельзя сделать?.. Послушай! А нельзя отлить живой
воды? Хоть капельку!
-- Тогда все пропало. Или ей, или -- в источник.
Лиза встала. Лицо ее было хмурым, нос распух, но слезы высохли, и в
глазах светилась решимость. В руке, как и все это время, она крепко держала
склянку с живой водой.
-- Ладно. Я готова!
Пиччи поднял левую руку вверх, ракетница оказалась в его ладони, и в
уши ударил резкий хлопок. Через несколько мгновений неправдоподобно большая
зеленая ракета расцвела на небосклоне Волшебной страны. Высоко над горами
маленькой точкой вспыхнула в ответ красная ракета. Лиза сосчитала до трех,
вдохнула и, сжимая склянку, бросилась в источник...
Протяжный звон, как от удара в колокол, поплыл в воздухе. Фонтаном
выплеснулась из чаши толстая золотистая струя, образуя на излете как бы
чашечку цветка, в которой сидела Лиза. Постепенно снижаясь и перемещаясь к
краю, струя негрустина мягко опустила девочку на мраморное обрамление чаши
источника. Мокрые волосы облепили ее голову, на которой чудом держалась
корона. Платье прилипло у Лизы к телу, с нее текло ручьями, но, дрожа от
холода, она сияла счастьем.
слова, вставляла в ухо. Сестренка сделала то же, и обе девочки пустились в
обратный путь так уверенно, словно от мостика через речку по привычным
тропинкам к бабушке с дедушкой на дачу.
Зычный голос, раздавшийся внезапно с берега, заглушил тонкий и
визгливый хохот короля. Смысл слов, разносившихся над купальней, был так
ужасен, что придворные застыли в оцепенении.
-- Власть в стране принадлежит восставшему народу! Король и придворные
арестованы! Дворец захвачен! Выходите на берег спокойно, по одному!
Слуг с одеждой на площадке уже не было. Вместо них под липами
полукругом стояли рослые, как один, бородатые мужчины в грубых полукафтанах
простолюдинов.
Наступившую тишину вновь разорвал смех короля:
-- Ох, не могу! -- задыхался он. -- Ох, насмешил! Это все шуточки
первого министра, господа! Он, по секрету, обещал мне сегодня веселую
потеху. Ха-ха-ха! Народ будет править страной? О-хо-хо! Ну, придумал! Ну,
молодец! Ха-ха-ха! Сдаюсь, сдаюсь, сдаюсь!
С этими словами его величество первым ступил на мостки и направился к
берегу, подняв руки вверх и хихикая. Вслед за ним, облегченно улыбаясь,
зашлепали мокрыми ногами придворные. Брунгильда и обезьянка, легко прыгавшая
за ней, замыкали шествие.
Отряд, ожидавший на берегу, действовал быстро и слаженно. Всем
спускавшимся -- королю, царедворцам, фрейлинам мгновенно связывали руки за
спиной тонкими кожаными ремнями и под охраной отводили в сторону. Ремни
резали запястья, горячий песок обжигал босые ступни, недоуменный,
возмущенный шепот слышался то там, то тут в толпе королевских приближенных.
И тут из липовой аллеи, держа в руке пачку разлохмаченных листков
бумаги, с криком, хромая, выбежал на берег принц Лютик.
-- Спасайтесь, -- разнеслось вокруг. -- Какие-то страшные люди во
дворце! Всех связывают, бросают в подвалы! За мной гнались, я прыгнул из
окна! Где Диана? Где мой отец?!
Он внезапно замолк, поняв вдруг, что обстановка и здесь непростая.
Двое бородатых мужчин выросли уже за его спиной, но тут обезьянка,
куда-то исчезавшая в суматохе, появилась вновь. Она прыгнула с дерева на
плечо предводителя восставших и что-то быстро зашептала ему на ухо.
-- Не трогайте мальчика! -- велел тот. -- И развяжите женщин, они
свободны! А остальных -- пока в тюрьму. Потом решим, что с ними делать.
Женщины разбежались, кто куда. Только толстая Брунгильда спряталась за
дерево и, не понимая ничего, следила за происходящим.
-- Диана! Диана! Где ты?! -- метался по опустевшему берегу принц. --
Куда все делись?! Где она?! Где?!.
Ветер, неожиданно поднявшийся над заливом, погнал к берегу длинные
волны. Одна из них, возвращаясь назад, неохотно оставила на песке тело,
облепленное, как саваном, белой рубашкой до пят. Лица не было видно -- его
закрывали мокрые густые пряди длинных волос.
Лютик с истошным воплем кинулся к телу, упал рядом с ним на колени и
трясущимися пальцами отвел волосы с мертвого лица. Остановившимися навсегда
глазами прямо на потрясенного принца смотрел первый министр короля. Мокрый
белокурый парик медленно сползал с его коротко остриженной головы.
Брунгильда, сидевшая за деревом, вскрикнула диким басом и упала замертво.
Шатаясь, Лютик поднялся на ноги. Вот, сейчас, казалось ему, он сойдет с
ума. И в этот миг из зарослей камыша высунулись две головы -- черная и
светлая, и звонкий голос Дианы разнесся над берегом.
-- Пиччи! -- кричала девочка. -- Мы здесь в воде почти ничего не
слышим! Уже можно выходить?!
-- Понимаете, ребята,-- рассказывал Пиччи Диане, Гокко и Лютику, --
народ страны уже подготовил восстание. Его надо было только чуть-чуть
поторопить. Это-то я и сделал. Бродячих актеров, которых нанял
премьер-министр, мы остановили по дороге к берегу и отправили обратно. Слуг,
ожидавших с одеждой своих господ у купальни, бесшумно захватили восставшие,
когда Диана ныряла, а король делал вид, что тонет.
А с лилией все было просто. Диана нырнула с купальни и под водой
поплыла в камыши. Вместо нее, под водой же, из камышей подплыл к лилии и
вынырнул Гокко в парике и такой же рубашке. Он сорвал цветок, и тут его
схватил за ногу и утащил под воду первый министр. Вместо слабой девочки
перед ним неожиданно оказался закаленный сильный мальчуган.
-- Победить должен был тот, кто дольше сможет не дышать под водой, --
спокойно объяснил Гокко. -- Я смог дольше.
Диана украдкой бросила на него восхищенный взгляд.
-- Все правильно, -- согласилась обезьянка. -- Да и сердце у злодея не
выдержало. Что ж, поделом ему.
-- А что будет с королем, моим отцом? -- тихо спросил Лютик. -- Неужели
его казнят?
-- Он не отец тебе, -- ответил Пиччи. -- Ты был еще совсем маленьким,
когда от тяжелой болезни скончалась королева, твоя мать. Король так любил
жену, что не мог без нее жить. Он принял яд у гроба супруги и тоже расстался
с жизнью. Злодей-министр узнал об этом первым, и в голове его мгновенно
родился преступный план. У короля был двойник, пустой и ничтожный человек,
похожий на государя, как брат-близнец. Двойники есть у многих властителей.
Они подменяют тех, когда есть опасность покушения. Не очень красиво со
стороны королей, прямо скажу... Так вот, никто никогда не узнал о смерти
твоего отца, милый мой принц. Короля похоронили, как двойника, двойник стал
королем и вместе со своим первым министром сохранял страшную тайну. Он даже
немного повредился в уме, оттого и смеется все время.
-- Как же ты узнал об этом? -- спросила Диана обезьянку.
-- Я умею читать чужие мысли. Когда где-то должно совершиться зло, меня
тянет туда, как магнитом. Не очень-то приятное чувство, особенно когда тянет
в разные стороны. Но стараюсь, как могу, успевать везде... А участь
лжекороля уже решена. Его пожизненно запрут в лабиринте смеха. Мне кажется,
это слишком жестоко, но так решил народ...
-- Диана, -- прошептал принц. -- Ты сказала, вы покидаете нашу страну.
Как я смогу жить без тебя? Мне остается лишь яд, как и моему несчастному
отцу.
Девочка ласково посмотрела в растерянные глаза Лютика, погладила
несчастного по голове, взяла в свои ладони его пухлую теплую кисть с
пальцами в чернильных пятнах.
Глаза принца медленно закрылись, несколько минут он сидел неподвижно, а
Диана баюкала его руку в своих.
Вот ресницы мальчика распахнулись снова, он взглянул на Диану, и
отчаяния уже не было в этом взгляде, лишь глубокая грусть.
-- Ваше высочество! -- вмешался Пиччи. -- Я должен сообщить вам, что
принцесса Филифлюк будет здесь с минуты на минуту!
-- Зачем принцесса мне чужая... -- прошептал неуверенно Лютик:
Зачем принцесса мне чужая?
Ее совсем не уважаю.
Я не хочу судьбы другой,
Чем быть с Дианой дорогой!
-- Я забыл сказать, -- продолжал Пиччи, -- что в королевстве Филифлюк
тоже произошла революция. Принцесса, как и вы, осталась без работы.
Попробуйте ее утешить, поговорите хоть пять минут. Если вам она не
понравится, я, Пиччи-Нюш, при всех готов съесть свой хвост!
Дверь скромной комнаты в домике дворцового садовника, куда переселили
безработного принца, медленно приоткрылась.
Незнакомая девочка стояла на пороге. Тяжелое роскошное бархатное платье
на ней было порвано у локтя, подол в пыли. Рыженькая, полная, с лицом, шеей
и руками, обсыпанными веснушками, с большим пухлым ртом, она, конечно, не
была красавицей. Но от всего ее облика веяло теплотой и каким-то беззащитным
обаянием.
Неожиданная гостья шмыгнула вздернутым носиком:
-- Народ прогнал из замка сироту,
Я там стихи писала в тишине.
Лишь указали мне дорогу ту,
Где я смогу найти свою мечту
-- Ту душу, что близка одна лишь мне.
-- Что слышу я! -- воскликнул Лютик. -- Вы пишете стихи?!
-- Люблю их больше, чем французские духи! -- мгновенно отозвалась
принцесса:
Еще вчера льстецов придворных рой
Мои поэмы слушал не дыша,
Сегодня ж платье у меня с дырой,
Мечты разбиты и пуста душа...
И она зарыдала...
Глаза у принца сияли. Он сам не заметил, как стоял уже на коленях подле
несчастной принцессы Филифлюк, держа ее за руки. Даже неотмытые следы чернил
на их ладонях были одинакового цвета.
-- Всего лишь пять минут назад
Хотел принять я страшный яд... -- взволнованно говорил Лютик.
-- По-моему, здесь все в порядке, -- шепнул Пиччи-Нюш Диане и Гокко. --
Уйдем поскорей, не будем им мешать. Простите, ребята, ничего, что я говорю
прозой?..
На другой день принц и принцесса провожали Диану, Гокко и Пиччи.
Прощание оказалось долгим и трогательным. Наконец, огромная золотистая птица
оторвалась от земли и взмыла в небо, унося на себе названых брата и
сестренку.
Еще несколько лет мальчик с девочкой прожили в волшебном домике
Пиччи-Нюша. Они полюбили друг друга и, когда стали взрослыми, поженились.
Гокко решил вернуться в свое родное племя, и красавица Диана не
отговаривала мужа. Пиччи перенес их на родную юному индейцу землю Бразилии.
Гокко был так умен, силен и ловок, что скоро совет племени избрал его
вождем. У Дианы и Гокко родилось трое детей -- два мальчика, похожих на
отца, и синеглазая девочка, такая же прекрасная, как и ее мама. Все они жили
долго и счастливо.
Глава девятая
История закончилась. Впереди светлым пятнышком виднелся выход из
пещеры. Лиза тараторила без умолку.
-- ...А мне понравился Лютик. Он такой смешной, и все равно было его
жаль. Как ты думаешь, на кого похожа принцесса Филифлюк? Пожалуй, на Таню
Курихину из нашего класса. Та тоже толстенькая, и в веснушках, и носик
вздернутый. Только стихов не сочиняет. Ты любишь, Алена, когда тебе читают
стихи?
-- Я люблю, когда мама мне читает рецепты тортиков, -- мечтательно
отозвалась Алена.
-- Ну, ты опять об еде! Ты как считаешь, что стало с той толстой
Брунгильдой, женой министра? Она умерла или только в обморок хлопнулась? А
как думаешь, в Бразилии зима есть? Если там холодно, в чем, интересно,
индейцы ходят?
-- Лиза! -- ахнула сестренка. -- А шубка моя, корзинка, валенки? Все у
Ляпуса осталось. Стекло волочительное! Им и читать удобно, и драться. Их
отдадут?
-- Фу! Да попросим у Печенюшкина или Фантолетты, они тебе сто тысяч
миллионов стекол наколдуют. И валенок тоже.
-- Я тебе что, сороконожка! -- возмутилась Алена. -- Мне мои валенки
нужны. Там метка есть. Я ножку стерла. У меня мизинчик болит! Вот!
С этими словами, возбужденная, сердитая, она вылетела из пещеры и
попала прямо в объятия феи. Лизу подхватил Морковкин. Тут же была и
остальная компания.
Шумно нахваливая девочек и перебивая друг друга, волшебники
рассказывали новости. Выяснилось вот что.
У источника газирона, близ вершины Тики-Даг стоит просто тройной кордон
стражи во главе с Глупусом. Зато у замка Уснувшего Рыцаря возле реки
Помидорки, где негрустин и домик Ляпуса -- народу не счесть. И войско, и
фантазильцы, и сам Ляпус в парадных доспехах и с мечом. Видно, решил
отстоять хоть один источник -- ему бы и этого было достаточно.
-- Для нас ничья -- поражение, для него -- победа, -- веско заметил
благородный Морковкин.
-- Ой! -- вспомнила вдруг Лиза. -- Я все хотела спросить. Можно? Почему
у вас фамилия Морковкин? Это кролик может быть -- Морковкин. А вы -- как
старый король на картинке.
-- Ага! -- обрадовался чародей. -- Ребенок и тот видит. Моя настоящая
фамилия Каротель. Дон Диего де Каротель. Да вот, было время в Фантазилье,
когда всех заставляли менять фамилии на понятные. Так я и стал Морковкиным.
К тому же, -- закончил он смущенно, -- Каротель в переводе и значит --
морковка.
Посоветовавшись, девочки с волшебниками решили, что к источнику
газирона, где командует Глупус, пойдет Алена. Так безопасней.
-- Тем более, -- улыбнулся Печенюшкин, -- ты с ним уже знакома.
Понравился, а?
-- Он смешной и противный! -- заявила Алена. -- И шепелявит, как
маленький. Не понравился! Весь зеленый и сильно глазки большие. Хотел меня
лягушками накормить... Что-то опять есть хочется.
-- Некогда, Аленушка! -- чуть не заплакала Фантолетта. -- Может,
бутербродик сделать? С икрой? Ты какую больше любишь, черную или красную?
-- С маслом, -- ответила девочка. -- Только густо намажь, пожалуйста. И
сверху -- зеленый горошек.
Пока Алена перекусывала, Федя хвалился перед окружающими новой рубахой.
Непонятно было, когда он успел ее справить. Но рубашка, белая, с красным
пояском, с красными, вышитыми по вороту петушками, действительно была
хороша.
-- Крепкая, -- горячился домовой, -- сносу не будет! Да ты порви, ты
порви, попробуй!
-- В чистом -- не на смерть ли собрался? -- съехидничал Морковкин.
Федя презрительно показал ему свежее пятно на рукаве. Аленка, доедая
бутерброд, продолжала хныкать об исчезнувших валенках и шубке. Домовой ее
очень понимал, кипел гневом:
-- Жуть не люблю, когда личные вещи пропадают. Из горла вырву у Ляпуса!
Ребенка обокрал!
Настроение у всех было напряженно-приподнятым. В троллейбус Печенюшкина
поднялись Аленка, Федя, Фантолетта и Морковкин.
-- А мы на чем поедем? -- заволновалась Лиза.
-- На мне, -- спокойно ответил Пиччи и исчез. Вместо него стоял у
пещеры еще один троллейбус, точная копия первого. Лиза с открытым в
изумлении ртом обошла машины. Вся разница: у первой на номерной табличке
было написано "Вот и я, ребята", а у второй -- просто и скромно --
"Печенюшкин".
-- Прошу, прошу садиться! -- поторопил троллейбус знакомым голосом.
Лиза с коброй покорно уселись, помахали друзьям из окон. Машины
съехались, легонько стукнулись лобовыми стеклами, как двое дурашливых
мальчишек, и взмыли в воздух, разлетаясь под тупым углом.
Лиза недоверчиво трогала поручни, щупала сиденье.
-- Удобно ли тебе, Лизонька? -- ласково спросило сиденье голосом
Печенюшкина.
Девочка растерянно кивнула, встала, прошла вперед, присела в
водительское кресло, погладила руль.
-- Крути вправо! -- захохотала баранка. Лиза вскочила снова. Ей было не
по себе. Проходя к кобре, она покачнулась на вираже, и тут же поручень,
изогнувшись, заботливо поддержал ее под локоток.
-- Ну как, нравится? -- не унимался Пиччи. Точный и выдержанный на
земле, под облаками он становился воздушным хулиганом.
-- Здорово, -- поежилась Лиза, -- но все равно неуютно. Словно у кита в
брюхе. Нет, как будто живого человека, друга изнутри рассматриваешь.
Цель приближалась. Сбоку мелькнул и пропал замок Уснувшего Рыцаря.
Полноводная река Помидорка поплыла под ними. Уже видна была -- не больше
крышки от чайника -- мраморная чаша источника и пестрое скопление народа
вокруг нее. Троллейбус, снизившись немного, завис прямо над чашей. Рядом с
источником тускло отсвечивали металлом два огромных орудия, и крохотные
фигурки солдат копошились возле них.
-- Откуда в Фантазилье пушки? -- изумился Печенюшкин. -- Из музея
стащил, негодяй!
-- Они что, будут в нас стрелять? -- испугалась Лиза. -- Мы же
невидимы!
-- Это настоящий мой троллейбус невидим, -- обиделся Пиччи. -- А я в
решающий момент от врагов не прячусь.
Облачка дыма возникли над пушками, с запозданием раздался грохот, и два
снаряда с воем устремились к троллейбусу.
Войско осадило назад, образуя у источника свободное пространство --
ждали, что посыплются осколки.
Снаряды приближались, вопя: "Поберегись, взорву!!" Лиза втянула голову
в плечи. Кобра не шелохнулась, казалось, она спит.
И вдруг, в самый распоследний миг, у троллейбуса выросли две великаньи
руки, ухватили снаряды на лету и стукнули друг о друга, словно драчливых
псов. Раздался резкий хлопок, будто лопнуло колесо, и вниз посыпались тысячи
разноцветных листочков. Гигантская рука ловко подхватила один листок и
прижала к стеклу перед Лизой. Там был нарисован человечек в плаще с
серебряным капюшоном, жирно перечеркнутый крест-накрест, и написано: "Дурак
ты, Ляпус!"
-- Что толку в состязаниях чародеев, -- ворчал Печенюшкин-троллейбус,
стремительно падая вниз. -- И я разозлился -- не смог удержаться от глупой
выходки...
Обогнав кружащиеся листки, машина буквально рухнула на землю. Толпа еще
не успела прихлынуть. Однако, вплотную у чаши источника, тремя тесными
кольцами стояли гвардейцы, обнажив мечи. Этим бежать от осколков не имело
смысла. За шаг в сторону Ляпус обещал превратить их в дохлых пауков.
Троллейбус исчез. Пиччи-Нюш в белой, распахнутой на груди рубашке стоял
перед фантазильцами. Обнаженный клинок его горел, как сто тысяч молний.
Ровные белые зубы сверкали в недоброй улыбке. За ним кольцом свернулась
кобра. Над телом змеи воздух волнисто дрожал, и Лиза, стоящая в кругу в
королевском платье, виделась окружающим точно сквозь марево. Голову девочки
венчала корона -- для авторитета.
От источника, сзади, полетело в спину Лизе копье с посеребренным
древком. Оно пробило бы девочку насквозь, но, ударившись в марево, дрожащее
над коброй, отскочило, словно от каменной стены.
Расступившееся воинство медленно двинулось вперед. Но снова застыло,
натолкнувшись на взгляд Печенюшкина, горящий ярче лезвия шпаги. Что-то было
в нем такое, отчего подкашивались ноги у самых отъявленных головорезов.
И тогда Ляпус в знаменитом плаще с откинутым капюшоном появился из
рядов охраны. Оставляя войско за спиной, он двинулся к Печенюшкину.
Аленка, Фантолетта, Федя и Морковкин подлетали к вершине Тики-Даг.
-- Платьице красивое намокнет, -- горевала девочка. -- Можно, я платье
сниму, в трусиках останусь? В платьях же не купаются! А я, честно, не утону?
-- Нырну вслед за тобой! -- успокаивал Федя. -- Про то в волшебной
книге ничего не сказано. И навстре-е-ечу ветру я плыву-у... -- пропел он. --
Мыться не люблю, но плаваю как рыба!
Фантолетта сидела тихо, прижимая к себе Аленку. В глазах феи таилась
грусть -- сказка приближалась к концу, а, значит, предстояло расставанье.
Морковкин явно волновался за ребенка. Он все пытался рассказать историю,
случившуюся, якобы, с его знакомой, девочкой лет пяти.
-- Храбрая была, как лев, -- говорил старик. -- В ванне всегда ныряла.
Озеро увидит -- ныряет. Море увидит -- ныряет. Шторм в океане, волны высотой
в восемнадцать дворцов -- все равно ныряет!
-- А в бассейн без воды не ныряла? -- тихо спросил Федя.
Старик понял, что заврался, безнадежно махнул рукой, покраснел, умолк.
Троллейбус остановился в воздухе у чаши с рубиновым напитком, почти над
головой стражников.
-- Тише, -- прошептала Фантолетта. -- И не забывайте, мы невидимы.
Глупус стоял перед своим отрядом. Жестикулируя мягкими зелеными лапами,
он держал речь, обмирая от страха. Видя испуг предводителя, стражники тоже
отчаянно трусили. Плел водяной несусветную ерунду.
-- Сейсяс плилетят, знасит! Бояться нельзя никому, потому сто я сам
боюсь! А сто? Излубим на кусоцки, если, конесно, зывы останемся. Как
навалимся -- и конес! Нам конес! То есть им конес! Не лобей, лебята, и слазу
в кусты, то есть на влага! Ула-а-а-а!!
Слыша такое, внешнее кольцо охраны заранее потихоньку расползалось.
Чудесная машина, переместившись немного в сторону, чтоб не задеть
оставшихся горе-защитников, опустилась на землю. Троллейбус внезапно вырос
из пустоты перед глазами стражи. Полная паника овладела фантазильцами. С
дикой скоростью неслись они врассыпную.
Глупус собрал жалкие остатки храбрости. Замахиваясь в пространство
непосильно тяжелым мечом, шатаясь, он делал шаг вперед, два назад.
Первым из троллейбуса показался Морковкин. Увидев внушительную фигуру
старого чародея, Глупус выронил меч, плюхнулся на колени и отчаянно заорал:
-- Ныляй! Ныляй! Я не буду месать, я милный! -- и рухнул на бок.
-- Глубокий обморок! -- удовлетворенно промолвил Морковкин.
Компания друзей стояла у источника наготове, ожидая условленного знака
-- зеленой ракеты. Алена пальцем попробовала рубиновую жидкость.
-- Холодная, но ничего, надо потерпеть, -- говорила она, ища одобрения
в лицах волшебников, закрытых прозрачными масками от ядовитых испарений.
На лице Фантолетты застыла мука. "Заставлять ребенка рисковать! Лучше б
самой сто раз подряд головой в прорубь!" -- думала добрая фея.
Аленка деловито разулась, вручила Морковкину туфельки. Видно было, что
несчастный старик переживает не меньше Фантолетты. Федя, уже готовый к
погружению, подпрыгивал рядом на травке, разминаясь. На нем были
пронзительно-желтые до колен трусы с волком, зайцем и надписью "Ну, погоди!"
Ляпус поравнялся с Печенюшкиным и остановился прямо перед ним. Пиччи
поднял голову, устремив на противника нестерпимый ледяной огонь своего
взгляда. Тот вздрогнул, пошире расставил ноги для устойчивости, но не
отступил и глаз не отвел.
-- Негодяй! -- загремел голос Печенюшкина. -- У тебя есть последний
шанс сохранить жизнь! Объяви сейчас народу, что ты не господин его и
повелитель, что обманул всех, что раскаиваешься и умоляешь простить тебя!
-- Никогда! -- воскликнул Ляпус. Он скинул плащ с серебряным капюшоном
и остался в узких штанах и черной рубашке с пышными кружевами у ворота.
Черный клинок вороненой стали скрестился со шпагой Печенюшкина, и искры
брызнули в воздухе. Схватка началась настолько яростно, что зрители
отпрянули. Их словно опаляло невидимым пламенем.
Лиза напряженно следила за поединком. Вдруг от сияния солнечного клинка
у нее закружилась голова. Девочка пошатнулась и стала падать, теряя
сознание. Кобра мгновенно повернула к ней голову, разорвав магический круг,
дрожание воздуха исчезло, и тут же тяжелая стрела, пропев в воздухе, пробила
змее горло.
Девочка осталась беззащитна. Но не успела еще ни одна новая стрела
сорваться с тетивы, как Пиччи молниеносно обернулся и одним движением шпаги
начертил странную фигуру над Лизой. Раненая змея и ее королева оказались
внутри золотого конуса -- шатра из солнечных лучей. Враги снова не могли
добраться до них.
Но, в момент, когда Печенюшкин обернулся, Ляпус, воспользовавшись этим,
нанес ему стремительный коварный удар. Алая кровь залила батист рубашки,
правая рука Печенюшкина безжизненно повисла. Глаза злодея сверкнули
радостью. И совершенно зря. Солнечный клинок сам собою оказался в левой руке
его противника.
-- А-а-а!! -- дико закричал Ляпус. -- Оборотень! И тебя, оказалось,
можно достать! -- и шпаги вновь зазвенели в ожесточенной схватке.
Лиза, пришедшая в себя, сквозь паутину золотых лучей могла свободно
наблюдать за боем, но слезы застилали ей глаза. Змея умирала. Тело ее то
вытягивалось, то скручивалось причудливым клубком, глаза уже мутнели.
Собрав все силы, кобра в последний раз приподняла голову и, глядя на
свою королеву стекленеющим взором, едва слышно прошелестела:
-- Клара-Генриетта... Меня зовут... Клара-Генриетта...
Голова ее бессильно ударилась о землю. Все было кончено.
-- Прощай... Прощай, Клара-Генриетта... -- шептала Лиза.
Спина ее содрогалась от рыданий. Слезы текли и текли, заливая
королевское изумрудно-зеленое платье. "Желтое и зеленое. Цвета пустыни..."
-- вспомнила девочка и заплакала еще горше.
Разъяренный Печенюшкин теснил Ляпуса, наступая шаг за шагом. Вот шпага
его свистнула, как хлыст, и кровавый рубец перерезал лицо злодея. Вот,
словно золотой шмель, клинок ужалил в плечо Ляпуса, и кровь проступила на
черном шелке рубашки. Сталь звенела, скрежетала, визжала, снопами
рассыпались искры, и вдруг все смолкло. Ляпус тянулся вверх, привставая на
носки, запрокидывая лицо к солнцу, и одновременно заваливался назад.
Вороненый клинок выпал из разжавшихся пальцев. Шпага Печенюшкина торчала из
груди его, уйдя внутрь почти по рукоятку. Твердой рукой Пиччи взялся за эфес
и выдернул лезвие из страшного футляра.
Злодей рухнул на землю, в мертвых зрачках его навсегда застыло родное
небо. Черный клок невесть откуда взявшегося тумана окутал тело и тут же
мгновенно растаял. На земле осталась лишь кукла, величиной с детскую ладонь.
Воинство медленно отступало.
Печенюшкин поднял плащ с серебряным капюшоном, вытер лезвие шпаги,
вложил ее в ножны и бросил плащ туда, где валялась кукла. Тот полетел,
уменьшаясь в воздухе, и оказался на кукле. Теперь она была точной копией
Ляпуса.
Гвардейцы давно уже покинули источник и сейчас, вместе с народом и
войском, ждали поодаль -- то ли нападать, то ли разбегаться, то ли
приветствовать.
Лиза и Печенюшкин в горе склонились над коброй.
-- И ты, такой могучий волшебник, не можешь ее оживить?! Ну, неужели
ничего, совсем ничего нельзя сделать?.. Послушай! А нельзя отлить живой
воды? Хоть капельку!
-- Тогда все пропало. Или ей, или -- в источник.
Лиза встала. Лицо ее было хмурым, нос распух, но слезы высохли, и в
глазах светилась решимость. В руке, как и все это время, она крепко держала
склянку с живой водой.
-- Ладно. Я готова!
Пиччи поднял левую руку вверх, ракетница оказалась в его ладони, и в
уши ударил резкий хлопок. Через несколько мгновений неправдоподобно большая
зеленая ракета расцвела на небосклоне Волшебной страны. Высоко над горами
маленькой точкой вспыхнула в ответ красная ракета. Лиза сосчитала до трех,
вдохнула и, сжимая склянку, бросилась в источник...
Протяжный звон, как от удара в колокол, поплыл в воздухе. Фонтаном
выплеснулась из чаши толстая золотистая струя, образуя на излете как бы
чашечку цветка, в которой сидела Лиза. Постепенно снижаясь и перемещаясь к
краю, струя негрустина мягко опустила девочку на мраморное обрамление чаши
источника. Мокрые волосы облепили ее голову, на которой чудом держалась
корона. Платье прилипло у Лизы к телу, с нее текло ручьями, но, дрожа от
холода, она сияла счастьем.