Торжествуя, девочка показала Печенюшкину склянку. Там, на дне,
плескалось еще немного голубоватой прозрачной жидкости.
-- Вот! Видишь, осталось! Я в последний момент заткнула пальцем. Хватит
Кларе-Генриетте?!
Лиза еще никогда не видела Пиччи хохочущим так радостно и заразительно.
-- Вот это да! -- воскликнул он наконец. -- Да ты просто гений!
Переливать нельзя, а оставить немножко -- про это в Волшебной книге ничего
не сказано. Разрешено все, что не запрещено!
А в небе уже показался и стремительно рос, снижаясь, синий троллейбус.
Развеселая музыка неслась оттуда. Из раскрытых окон махали руками Алена,
Фантолетта, Федя и Морковкин. Аленка кричала, пытаясь заглушить музыку:
-- Лизочкина!! Спорим, моя газировка была слаще!
Глава десятая
На Главной площади столицы веселился карнавал. Яркими лентами текли
фантазильцы из прилегающих улиц. Многие соскакивали в толпу прямо с
балконов, с крыш, из чердачных окон, производя комический переполох. Клоуны,
арлекины, рыцари, драконы, водяные... Невозможно было понять, кто здесь
ряженый, а кто вообще не менял облика к карнавалу.
Все размахивали руками, хохотали, пританцовывали, пели, кричали,
по-приятельски подталкивали друг друга. Над толпой на тоненьких ниточках
перемещались гигантские воздушные шары в виде смешных причудливых голов,
великанов, чайников, домиков. В одном месте в воздухе даже плыл паровоз с
десятком вагонов. Из окон этих вагонов тоже высовывались счастливые
размалеванные лица, и нарисованные руки махали собравшимся внизу. В глубоком
вечернем небе пылал нескончаемый фейерверк. Миллионы разноцветных огней
трещали, шипели, взрывались, вспыхивали, гасли и вспыхивали вновь, образуя
постоянно меняющуюся мозаику. Длинные искры летели вниз и оседали на головах
и плечах крошечными золотыми звездочками.
С высокого, выходящего на площадь, балкона в средней башне замка
смотрели на карнавал Алена, Лиза и Печенюшкин. Под балконом радостно бушевал
народ. Приветственные крики не смолкали.
-- ...Ура Лизе и Алене, спасителям Фантазильи!!! Да здравствует могучий
Печенюшкин!!! Ура-а-а!
-- Неужели все они еще вчера кричали: "Ура Великому злодею! Да
здравствует Зло!"? -- поражалась Лиза.
-- Прости их, -- задумчиво ответил Пиччи. -- В таком положении мог
оказаться каждый. Добро и зло перемешаны в душах, как железные опилки с
древесной трухой. Поднесешь магнит -- взлетят железные опилки. Дунешь --
взметнется труха, забивая глаза и горло. Совсем как у людей, -- добавил он,
помолчав. -- Верно?
Лиза не успела ответить. Балконные двери хлопнули, и влетела
возбужденная сияющая Фантолетта. Вились ее золотые кудри, голубые глаза
сверкали, щеки заливал румянец. Сегодня фее снова было семнадцать лет.
Хохоча, она обхватила девочек, закружила их по балкону. Вот зонтик в ее руке
щелкнул, раскрылся и стал разрастаться, превращаясь на глазах в огромный
парашют, красный в белый горох. Порыв теплого ветра ударил снизу под купол,
парашют задрожал, надувшись, девочки, Печенюшкин и фея схватились за лямки и
взлетели. Взмыв с балкона и описав над площадью круг, парашют плавно опустил
свою ношу прямо в пестрое скопление народа.
Толпа подхватила героев, они плыли над головами, постепенно разделяясь,
только Лиза с Аленой, крепко сцепившись руками, удержались вместе.
Ковер-самолет, яркий, точно июльская клумба, возник рядом, и девочки,
непонятно как, оказались стоящими на нем. Ковер медленно летел над площадью.
Гром аплодисментов сотрясал столицу, казалось, ему не будет конца. Весь
народ Волшебной страны хотел насмотреться на своих освободительниц.
Вздымались вверх плакаты, транспаранты, портреты Алены с Лизой вместе и
по отдельности, Печенюшкина, Морковкина, Фантолетты, Феди, Клары-Генриетты,
Мануэлы. Вот показался, мелькнул и пропал, поднимаясь к небу на воздушных
шарах, непомерно длинный транспарант: "Циркачи Фантазильи решительно
осуждают предательство Мишки -- бывшего Чемпиона!"
Ковер опустил девочек у ступеней замка, прямо перед троном Великого
Мага. Тело дракона с трудом размещалось на невероятных размеров сиденье. Три
кошачьих головы -- белая, черная и рыжая -- ласково глядели на сестер.
Длинный пушистый хвост стелился по полу за троном -- очевидно, в глубине
сиденья была прорезана дырка.
-- Я не стану говорить долго, -- начала рыжая голова Дракошкиуса. -- В
событиях, потрясших страну и едва не окончившихся трагически, я не сумел
сыграть достойную роль. Хорошо, что мой план лег в основу действий настоящих
героев Фантазильи -- вот они перед вами. Плохо, что я не распознал скрытого
предателя, считал его своим давним другом. Негодяй-клоун раскрыл мои замыслы
злодею, надеясь стать Великим Магом при Ляпусе. Печенюшкину спешно пришлось
менять все на ходу. И совершенно ужасно, что я сам стал орудием в руках
подлеца в капюшоне. Драться с родным братом!.. -- голова всхлипнула. -- С
будущего новолуния я оставляю обязанности Великого Мага. Народ Фантазильи
сам выберет мне преемника. А сейчас я исполню приятный долг:
За ум и бесстрашие, за спасение Волшебной страны награждаются Лиза и
Алена! Любое одно желание каждой из них сбудется после того, как девочки
окажутся дома. Для совершения чуда достаточно шепотом произнести желание, а
потом -- четыре волшебных строчки.
Черная голова Дракошкиуса вытянулась к Лизе на длинной шее, белая -- к
Алене и принялись тихо нашептывать девочкам волшебный стишок.
Ликование толпы достигло предела. Казалось, небо лопнет от восторженных
воплей.
Затем, с трудом наведя тишину, стала произносить речь черная голова, за
ней белая, но их слушали уже не очень внимательно.
-- Неужели сказка кончается? -- жалобно шепнула Лиза стоящему рядом
Печенюшкину.
-- Все еще будет, -- тихо ответил спутник. -- Все шалости фей, все дела
чародеев, все елки на свете, все сны детворы...
-- Как красиво. Это стихи? Это ты их сочинил? Для нас?
-- Нет. Не я. Другой волшебник, -- он помолчал. -- Скоро перерыв.
Антракт. Но будет и следующее действие. А антракт -- это тоже настоящая
жизнь.
-- Как жаль... А разве эта наша жизнь здесь -- тоже настоящая?
-- Конечно. Ведь ты дышишь, ты чувствуешь. Ты радуешься и печалишься,
негодуешь и смеешься -- значит, ты живешь...
Алене стало скучно и немножко обидно, что столько времени разговаривают
не с ней. Зная, как обратить на себя внимание сестры, девочка вытащила из
кармана куклу-Ляпуса, рассматривала ее, приговаривая:
-- Вот, говорил, что я твоя названая дочка, а теперь сам будешь мой
сынок. Как мы его назовем, Лиза? Что ты надулась и злишься? Он теперь твой
племянник.
-- Как ты можешь, Ленка! -- воскликнула Лиза. -- Он же злодей!
-- Сама ты злодей, -- наставительно отвечала сестренка. -- Как он может
быть злодеем, если он кукла? -- Она успокоилась, приняв решение. -- Назову
его Петенькой.
Речь Великого Мага закончилась, и карнавал вновь окутал героев
волшебной пеной своего прибоя.
--Кстати, о родственниках! -- вспомнил Печенюшкин. -- Вы знаете, мои
хорошие, что здесь, на празднике, есть ваши далекие родственники?
-- Неужели, баба Катя! -- ахнула Аленка. -- Она тоже фея?!
-- Мало кто из людей помнит свою родню глубже трех-четырех поколений,
-- невозмутимо продолжал Пиччи. -- А тут их двадцать пять. Шутка ли! Трудно
представить теперь, что лет эдак четыреста назад прямые предки вашей мамы
жили в далекой Бразилии.
Лизины глаза распахнулись от догадки, рот приоткрылся, она пыталась
назвать имя, но от волнения язык не слушался ее.
-- Да, Лизонька, да! -- подтвердил Печенюшкин. -- Гокко! -- громко
позвал он в пространство. -- Братик мой названый, где ты?!
Сквозь танцующую толпу с тигриной гибкостью пробирался, умудряясь
никого не толкать, бронзовый индейский вождь. Убор из орлиных перьев
колыхался над невозмутимым лицом, и только узкие темные глаза лучились
нескрываемой радостью. За его могучей фигурой свободно продвигались вперед
прекрасная золотоволосая женщина и трое детей -- девочка и два мальчика.
Лиза и Алена бросились со всех ног встречать неожиданную родню.
Дети трещали наперебой. Диана, Гокко и Печенюшкин смотрели на них,
растроганно улыбаясь.
-- Эх! -- горевала Лиза. -- А папа с мамой никогда про это не узнают.
Вот бы всем сфотографироваться на память! Я думаю, даже "Пионерская правда"
такой портрет с удовольствием бы напечатала. Групповой портрет с
Печенюшкиным. Здорово?!
-- Вырастешь, Лизонька, -- советовал Пиччи, -- напиши обо всем этом
сказку. Тогда и папа с мамой прочтут ее.
-- Ну, да! Все равно -- сказку! А сказать, что так и было, решат, что я
-- баронесса Мюнхгаузен.
-- Раз Гокко твой названый братик, -- тормошила Алена Печенюшкина, --
значит, ты тоже наш дедушка?!
Тут уж всеми овладел поистине сумасшедший восторг. Взявшись за руки,
дети и взрослые пустились в пляс, вновь сливаясь в одном бесконечном
хороводе со счастливыми фантазильцами.
На рассвете девочки собрались в обратный путь. Карнавальные огни
догорели, и рыжий краешек солнца уже показался над горизонтом. Впереди ждал
новый безоблачный день. Площадь опустела, с Аленой и Лизой оставались только
друзья.
Фантолетта, не стесняясь, плакала, обнимала Лизу, целовала Алену.
Сестренки тихо хлюпали носами.
-- Аленушка! -- оживился Пиччи. -- Ты еще не видела, какой я на самом
деле.
Мальчик исчез. Красновато-золотистая обезьянка вспрыгнула на плечо
Аленке, заглянула сбоку ей в глаза, кончиком хвоста пригладила волосы
девочки, ласково потрепала по носу.
Алена засмеялась и чихнула.
-- Гокко! -- допытывалась Лиза. -- Ты теперь останешься здесь, в
Фантазилье?
-- Нет, -- ответил суровый индеец. -- Я тороплюсь в свою страну, к
своему народу. Но вас и эту чудесную ночь моя семья будет помнить до конца
жизни. Пусть не иссякнет для вас милость богов, и да будет всегда удачна
ваша охота! Прощайте!
-- Ты с-с-спасла мне жизнь, маленькая королева, -- прошелестела в
наступившей тишине Клара-Генриетта. -- Теперь она принадлежит тебе. Помни об
этом. И не забывай, что вас-с-с с Аленой мы будем ждать в пус-с-с-стыне на
праздник вес-с-сны.
Змея обвилась вокруг ног девочки, подняла голову к ее плечу, потерлась
об него, прощаясь.
Притихший Федя робко трогал сестренок за руки, шептал Алене советы, как
наиболее практичной:
-- Вы желания-то попусту не тратьте. Я понимаю, ручку, там, самописку,
чтоб за тебя уроки делала... Или, значит, рубаху, в смысле платьишко, чтоб
не рвалось, не пачкалось, росло с тобой -- вот стоящая вещь.
Быстро, сбивчиво зазвенели где-то хрустальные колокольчики. Радуга
выросла впереди. Начало ее стелилось по земле светящейся дорогой, а вдали
круто уходило вверх, за дома, в небо. Розовая, как мечта, карета с крыльями
стояла на радуге.
Девочки, Фантолетта и Федя уселись. Наступил миг последнего прощания,
Печенюшкин расцеловал сестренок. Его глаза тоже были подозрительно влажными.
-- Пиччи! -- взмолилась Лиза. -- Неужели ты не проводишь нас?
Печенюшкин (он снова был мальчиком) заалел от смущения. Даже веснушки
пропали.
-- Понимаешь, -- бормотал он, извиняясь, -- в Трамонтании переворот.
Черные полковники, голубые лейтенанты, ох, намудрили они... Может произойти
непоправимое. Надо срочно спешить на выручку. Мы встретимся еще, обязательно
встретимся!
В отдалении показалась усатая Мануэла с целым выводком крысят. Из
скромности она не решалась подойти, окликнуть и только робко махала лапой.
-- До свидания, Мануэлина! -- дружно закричали девочки. -- Мы никогда
тебя не забудем! Счастливо!
-- "Родительский дом, начало начал..." -- тихо запел дрожащими губами
Федя.
От этих звуков Морковкин, молчавший до сих пор, затрепетал и
решительными шагами приблизился к карете. В окошко он протянул Лизе и Алене
два простеньких на вид колечка с чуть стершейся позолотой, с прозрачными
зелеными камешками.
-- Возьмите, -- заговорил он, торопясь. -- Это вам... Конечно, в
нарушение правил. Великий Маг не простит мне, ладно, я старик, переживу.
Если там, дома, случится серьезная беда -- поверните три раза на пальце, --
я приду на помощь в тот же миг.
-- Дон Диего! -- Лиза вдруг даже привстала с сиденья. -- А помните
надпись на камне? Ну, в который ступа превратилась? Что же там, все-таки,
было написано?
Старый чародей грустно улыбнулся.
-- Вот об этом, Лизочек, -- проговорил он тихо, -- я не могу тебе
сейчас рассказать. Может быть, в следующий раз?
Карета заскользила по радуге, отрываясь от земли, над ней взмыла вверх
большая золотистая птица, махнула крыльями, прощаясь, и растаяла в небе.
Внизу, под радугой, ничего уже нельзя было различить. Фантазилья оставалась
позади.
Майский погожий день стоял за окнами квартиры No 77 по улице Весенней.
Сестры уныло бродили по дому. Казалось, ничего и не было. На Аленкином столе
лежала раскраска, открытая на изображении Бабы Яги, на Лизином -- учебник и
тетрадь по математике.
Но волшебные кольца -- прощальный дар Морковкина -- блестели у девочек
на пальцах. В Аленкиной кукольной коляске мирно покоилась кукла --
Ляпус-Петя, заботливо укрытая плащом с серебряным капюшоном. И, видимо,
оставались два желания. Любые. Фантастические. Невероятные. Значит,
все-таки, все было на самом деле?!
Лиза стояла у зеркала в коридоре, а вокруг нее крутилась Аленка.
-- Лизочкина! -- не умолкала она. -- Ты что на свое желание сделаешь? А
что я на свое сделаю, это секрет! Хочешь, расскажу?
-- Ну, Алена! -- отгоняла ее сестра. -- Пожалуйста, займись чем-нибудь.
Иди в детскую, прошу тебя! Понимаешь, мне надо подумать.
Аленка ушла, закрыв дверь, и в детской подозрительно затихла. Лиза же
продолжала трогать свой нос, поворачиваясь то так, то этак -- и все
представляла, как бы он выглядел, будучи коротким и прямым. Тикали часы в
гостиной. И с каждым их ударом все отчетливей вспоминался девочке услышанный
как-то случайно ночной разговор родителей.
Было это несколько дней назад. Лиза, учась со второй смены,
укладывалась в постель довольно поздно, часов в одиннадцать. Обычно она
засыпала мигом, но в этот раз уснуть отчего-то не удавалось. Слабо светился
ночник, посапывала на своем диванчике Аленка, а Лиза все лежала с открытыми
глазами, отвернувшись к стенке. Думалось ей сразу о трех вещах: о завтрашней
контрольной, о фильме "Джен Эйр" и о велосипеде, твердо обещанном
родителями.
В гостиной, считая, что дети спят, негромко разговаривали папа с мамой,
но девочка сквозь панельную стенку могла разобрать каждое слово. Вот
послышалось знакомое имя -- Машенька, -- и здесь слух у Лизы как бы
включился.
-- ...Это ужас, ужас, -- повторяла мама. -- Неужели ничего нельзя
сделать?
-- Этот профессор у них был последней надеждой, -- устало ответил папа.
-- Говорят, он в своей клинике творит чудеса... Вот он и сказал вчера.
Несколько месяцев, в лучшем случае год... Такое даже представить невозможно,
лучше самому...
Глаза у Лизы уже закрывались помимо ее воли. Девочка засыпала. Мир
расплывался перед ней сказочным зонтиком Оле-Лукойе. Слова отца доносились
глухо, то отдаляясь, то вырастая. Сон погладил ее уютной мягкой лапой и
забрал к себе -- до утра.
И вот сейчас, потерянный было в полусне разговор выплыл в памяти весь,
до последнего слова. Машеньке Каримовой -- дочке соседей Зайкиных -- было
шесть лет. Худенькая, смуглая, с большими черными глазами, точеным носиком и
пунцовым румянцем на бархатистых щечках, она походила на маленькую царевну
Будур из сказки про Аладдина и волшебную лампу. Двери квартир Зайкиных и
Каримовых находились напротив. Аленка и Машенька постоянно бегали в гости
друг к другу. Их игры могли быть, наверняка, интересней, но Аленкина мама не
разрешала дочке бывать у Каримовых подолгу. Если же Маша приходила к
Зайкиным, то ее тоже очень скоро забирала мама.
-- Машенька больна, -- объясняли родители Лизе и Алене. -- Ей ни в коем
случае нельзя утомляться. Скоро она немножко окрепнет, ей сделают операцию,
и тогда Маша станет совсем-совсем здорова. Вот тут уж наиграетесь вдоволь...
Лиза еще раз с тоской посмотрела на свой нос, решительно отвернулась от
зеркала и скрестила руки на груди. Быстрым шепотом она произнесла желание, а
за ним -- четыре волшебных строчки. Потом девочка закрыла лицо руками и, в
последний раз в этой, и без того богатой слезами повести, заплакала навзрыд.
Сколько времени прошло -- минута, десять минут, полчаса, -- Лиза бы
затруднилась сказать. Но вот дверь детской резко распахнулась, и в коридоре
появилась Алена. Лиза, моргая, уставилась на сестру. На голые ноги та обула
валенки, в руках держала деревянную ложку и кружку, под распахнутой шубкой
на девочке были только купальные трусики.
-- Ты что ревешь, глупая! -- закричала Алена. -- Спорим, они опять
прилетят! Бежим во двор, гляди, что там творится!
Лиза бросилась к окну. Во дворе на месте детской площадки вздымалась до
пятого этажа гора из шоколадного мороженого. Рядом, в мраморном бассейне,
шипела, пузырилась, выбрасывала вверх коричневые искрящиеся фонтаны
пепси-кола. В песочнице высился холм зеленого горошка. Гору, бассейн и
гороховый холм опоясывала ажурная ограда с тремя низенькими -- для детей --
проемами ворот. Над каждыми воротами ослепительно горела надпись: "ЭТА
НАВСИГДА!" -- с грамотностью у Алены было еще слабовато.
Из трех домов, окружавших двор, кто в чем, выскакивали ребятишки.
Худенький белоголовый мальчуган в коротких штанах и синей клетчатой рубашке,
видимо, самый быстрый, со всех ног подлетал уже к бассейну. Несколько детей,
обалдевших от счастья, -- среди них Лиза разглядела и Машеньку Каримову --
штурмовали шоколадную гору. Алена в развевающейся шубке выбежала из
подъезда.
КОНЕЦ
1986-1988 гг.
плескалось еще немного голубоватой прозрачной жидкости.
-- Вот! Видишь, осталось! Я в последний момент заткнула пальцем. Хватит
Кларе-Генриетте?!
Лиза еще никогда не видела Пиччи хохочущим так радостно и заразительно.
-- Вот это да! -- воскликнул он наконец. -- Да ты просто гений!
Переливать нельзя, а оставить немножко -- про это в Волшебной книге ничего
не сказано. Разрешено все, что не запрещено!
А в небе уже показался и стремительно рос, снижаясь, синий троллейбус.
Развеселая музыка неслась оттуда. Из раскрытых окон махали руками Алена,
Фантолетта, Федя и Морковкин. Аленка кричала, пытаясь заглушить музыку:
-- Лизочкина!! Спорим, моя газировка была слаще!
Глава десятая
На Главной площади столицы веселился карнавал. Яркими лентами текли
фантазильцы из прилегающих улиц. Многие соскакивали в толпу прямо с
балконов, с крыш, из чердачных окон, производя комический переполох. Клоуны,
арлекины, рыцари, драконы, водяные... Невозможно было понять, кто здесь
ряженый, а кто вообще не менял облика к карнавалу.
Все размахивали руками, хохотали, пританцовывали, пели, кричали,
по-приятельски подталкивали друг друга. Над толпой на тоненьких ниточках
перемещались гигантские воздушные шары в виде смешных причудливых голов,
великанов, чайников, домиков. В одном месте в воздухе даже плыл паровоз с
десятком вагонов. Из окон этих вагонов тоже высовывались счастливые
размалеванные лица, и нарисованные руки махали собравшимся внизу. В глубоком
вечернем небе пылал нескончаемый фейерверк. Миллионы разноцветных огней
трещали, шипели, взрывались, вспыхивали, гасли и вспыхивали вновь, образуя
постоянно меняющуюся мозаику. Длинные искры летели вниз и оседали на головах
и плечах крошечными золотыми звездочками.
С высокого, выходящего на площадь, балкона в средней башне замка
смотрели на карнавал Алена, Лиза и Печенюшкин. Под балконом радостно бушевал
народ. Приветственные крики не смолкали.
-- ...Ура Лизе и Алене, спасителям Фантазильи!!! Да здравствует могучий
Печенюшкин!!! Ура-а-а!
-- Неужели все они еще вчера кричали: "Ура Великому злодею! Да
здравствует Зло!"? -- поражалась Лиза.
-- Прости их, -- задумчиво ответил Пиччи. -- В таком положении мог
оказаться каждый. Добро и зло перемешаны в душах, как железные опилки с
древесной трухой. Поднесешь магнит -- взлетят железные опилки. Дунешь --
взметнется труха, забивая глаза и горло. Совсем как у людей, -- добавил он,
помолчав. -- Верно?
Лиза не успела ответить. Балконные двери хлопнули, и влетела
возбужденная сияющая Фантолетта. Вились ее золотые кудри, голубые глаза
сверкали, щеки заливал румянец. Сегодня фее снова было семнадцать лет.
Хохоча, она обхватила девочек, закружила их по балкону. Вот зонтик в ее руке
щелкнул, раскрылся и стал разрастаться, превращаясь на глазах в огромный
парашют, красный в белый горох. Порыв теплого ветра ударил снизу под купол,
парашют задрожал, надувшись, девочки, Печенюшкин и фея схватились за лямки и
взлетели. Взмыв с балкона и описав над площадью круг, парашют плавно опустил
свою ношу прямо в пестрое скопление народа.
Толпа подхватила героев, они плыли над головами, постепенно разделяясь,
только Лиза с Аленой, крепко сцепившись руками, удержались вместе.
Ковер-самолет, яркий, точно июльская клумба, возник рядом, и девочки,
непонятно как, оказались стоящими на нем. Ковер медленно летел над площадью.
Гром аплодисментов сотрясал столицу, казалось, ему не будет конца. Весь
народ Волшебной страны хотел насмотреться на своих освободительниц.
Вздымались вверх плакаты, транспаранты, портреты Алены с Лизой вместе и
по отдельности, Печенюшкина, Морковкина, Фантолетты, Феди, Клары-Генриетты,
Мануэлы. Вот показался, мелькнул и пропал, поднимаясь к небу на воздушных
шарах, непомерно длинный транспарант: "Циркачи Фантазильи решительно
осуждают предательство Мишки -- бывшего Чемпиона!"
Ковер опустил девочек у ступеней замка, прямо перед троном Великого
Мага. Тело дракона с трудом размещалось на невероятных размеров сиденье. Три
кошачьих головы -- белая, черная и рыжая -- ласково глядели на сестер.
Длинный пушистый хвост стелился по полу за троном -- очевидно, в глубине
сиденья была прорезана дырка.
-- Я не стану говорить долго, -- начала рыжая голова Дракошкиуса. -- В
событиях, потрясших страну и едва не окончившихся трагически, я не сумел
сыграть достойную роль. Хорошо, что мой план лег в основу действий настоящих
героев Фантазильи -- вот они перед вами. Плохо, что я не распознал скрытого
предателя, считал его своим давним другом. Негодяй-клоун раскрыл мои замыслы
злодею, надеясь стать Великим Магом при Ляпусе. Печенюшкину спешно пришлось
менять все на ходу. И совершенно ужасно, что я сам стал орудием в руках
подлеца в капюшоне. Драться с родным братом!.. -- голова всхлипнула. -- С
будущего новолуния я оставляю обязанности Великого Мага. Народ Фантазильи
сам выберет мне преемника. А сейчас я исполню приятный долг:
За ум и бесстрашие, за спасение Волшебной страны награждаются Лиза и
Алена! Любое одно желание каждой из них сбудется после того, как девочки
окажутся дома. Для совершения чуда достаточно шепотом произнести желание, а
потом -- четыре волшебных строчки.
Черная голова Дракошкиуса вытянулась к Лизе на длинной шее, белая -- к
Алене и принялись тихо нашептывать девочкам волшебный стишок.
Ликование толпы достигло предела. Казалось, небо лопнет от восторженных
воплей.
Затем, с трудом наведя тишину, стала произносить речь черная голова, за
ней белая, но их слушали уже не очень внимательно.
-- Неужели сказка кончается? -- жалобно шепнула Лиза стоящему рядом
Печенюшкину.
-- Все еще будет, -- тихо ответил спутник. -- Все шалости фей, все дела
чародеев, все елки на свете, все сны детворы...
-- Как красиво. Это стихи? Это ты их сочинил? Для нас?
-- Нет. Не я. Другой волшебник, -- он помолчал. -- Скоро перерыв.
Антракт. Но будет и следующее действие. А антракт -- это тоже настоящая
жизнь.
-- Как жаль... А разве эта наша жизнь здесь -- тоже настоящая?
-- Конечно. Ведь ты дышишь, ты чувствуешь. Ты радуешься и печалишься,
негодуешь и смеешься -- значит, ты живешь...
Алене стало скучно и немножко обидно, что столько времени разговаривают
не с ней. Зная, как обратить на себя внимание сестры, девочка вытащила из
кармана куклу-Ляпуса, рассматривала ее, приговаривая:
-- Вот, говорил, что я твоя названая дочка, а теперь сам будешь мой
сынок. Как мы его назовем, Лиза? Что ты надулась и злишься? Он теперь твой
племянник.
-- Как ты можешь, Ленка! -- воскликнула Лиза. -- Он же злодей!
-- Сама ты злодей, -- наставительно отвечала сестренка. -- Как он может
быть злодеем, если он кукла? -- Она успокоилась, приняв решение. -- Назову
его Петенькой.
Речь Великого Мага закончилась, и карнавал вновь окутал героев
волшебной пеной своего прибоя.
--Кстати, о родственниках! -- вспомнил Печенюшкин. -- Вы знаете, мои
хорошие, что здесь, на празднике, есть ваши далекие родственники?
-- Неужели, баба Катя! -- ахнула Аленка. -- Она тоже фея?!
-- Мало кто из людей помнит свою родню глубже трех-четырех поколений,
-- невозмутимо продолжал Пиччи. -- А тут их двадцать пять. Шутка ли! Трудно
представить теперь, что лет эдак четыреста назад прямые предки вашей мамы
жили в далекой Бразилии.
Лизины глаза распахнулись от догадки, рот приоткрылся, она пыталась
назвать имя, но от волнения язык не слушался ее.
-- Да, Лизонька, да! -- подтвердил Печенюшкин. -- Гокко! -- громко
позвал он в пространство. -- Братик мой названый, где ты?!
Сквозь танцующую толпу с тигриной гибкостью пробирался, умудряясь
никого не толкать, бронзовый индейский вождь. Убор из орлиных перьев
колыхался над невозмутимым лицом, и только узкие темные глаза лучились
нескрываемой радостью. За его могучей фигурой свободно продвигались вперед
прекрасная золотоволосая женщина и трое детей -- девочка и два мальчика.
Лиза и Алена бросились со всех ног встречать неожиданную родню.
Дети трещали наперебой. Диана, Гокко и Печенюшкин смотрели на них,
растроганно улыбаясь.
-- Эх! -- горевала Лиза. -- А папа с мамой никогда про это не узнают.
Вот бы всем сфотографироваться на память! Я думаю, даже "Пионерская правда"
такой портрет с удовольствием бы напечатала. Групповой портрет с
Печенюшкиным. Здорово?!
-- Вырастешь, Лизонька, -- советовал Пиччи, -- напиши обо всем этом
сказку. Тогда и папа с мамой прочтут ее.
-- Ну, да! Все равно -- сказку! А сказать, что так и было, решат, что я
-- баронесса Мюнхгаузен.
-- Раз Гокко твой названый братик, -- тормошила Алена Печенюшкина, --
значит, ты тоже наш дедушка?!
Тут уж всеми овладел поистине сумасшедший восторг. Взявшись за руки,
дети и взрослые пустились в пляс, вновь сливаясь в одном бесконечном
хороводе со счастливыми фантазильцами.
На рассвете девочки собрались в обратный путь. Карнавальные огни
догорели, и рыжий краешек солнца уже показался над горизонтом. Впереди ждал
новый безоблачный день. Площадь опустела, с Аленой и Лизой оставались только
друзья.
Фантолетта, не стесняясь, плакала, обнимала Лизу, целовала Алену.
Сестренки тихо хлюпали носами.
-- Аленушка! -- оживился Пиччи. -- Ты еще не видела, какой я на самом
деле.
Мальчик исчез. Красновато-золотистая обезьянка вспрыгнула на плечо
Аленке, заглянула сбоку ей в глаза, кончиком хвоста пригладила волосы
девочки, ласково потрепала по носу.
Алена засмеялась и чихнула.
-- Гокко! -- допытывалась Лиза. -- Ты теперь останешься здесь, в
Фантазилье?
-- Нет, -- ответил суровый индеец. -- Я тороплюсь в свою страну, к
своему народу. Но вас и эту чудесную ночь моя семья будет помнить до конца
жизни. Пусть не иссякнет для вас милость богов, и да будет всегда удачна
ваша охота! Прощайте!
-- Ты с-с-спасла мне жизнь, маленькая королева, -- прошелестела в
наступившей тишине Клара-Генриетта. -- Теперь она принадлежит тебе. Помни об
этом. И не забывай, что вас-с-с с Аленой мы будем ждать в пус-с-с-стыне на
праздник вес-с-сны.
Змея обвилась вокруг ног девочки, подняла голову к ее плечу, потерлась
об него, прощаясь.
Притихший Федя робко трогал сестренок за руки, шептал Алене советы, как
наиболее практичной:
-- Вы желания-то попусту не тратьте. Я понимаю, ручку, там, самописку,
чтоб за тебя уроки делала... Или, значит, рубаху, в смысле платьишко, чтоб
не рвалось, не пачкалось, росло с тобой -- вот стоящая вещь.
Быстро, сбивчиво зазвенели где-то хрустальные колокольчики. Радуга
выросла впереди. Начало ее стелилось по земле светящейся дорогой, а вдали
круто уходило вверх, за дома, в небо. Розовая, как мечта, карета с крыльями
стояла на радуге.
Девочки, Фантолетта и Федя уселись. Наступил миг последнего прощания,
Печенюшкин расцеловал сестренок. Его глаза тоже были подозрительно влажными.
-- Пиччи! -- взмолилась Лиза. -- Неужели ты не проводишь нас?
Печенюшкин (он снова был мальчиком) заалел от смущения. Даже веснушки
пропали.
-- Понимаешь, -- бормотал он, извиняясь, -- в Трамонтании переворот.
Черные полковники, голубые лейтенанты, ох, намудрили они... Может произойти
непоправимое. Надо срочно спешить на выручку. Мы встретимся еще, обязательно
встретимся!
В отдалении показалась усатая Мануэла с целым выводком крысят. Из
скромности она не решалась подойти, окликнуть и только робко махала лапой.
-- До свидания, Мануэлина! -- дружно закричали девочки. -- Мы никогда
тебя не забудем! Счастливо!
-- "Родительский дом, начало начал..." -- тихо запел дрожащими губами
Федя.
От этих звуков Морковкин, молчавший до сих пор, затрепетал и
решительными шагами приблизился к карете. В окошко он протянул Лизе и Алене
два простеньких на вид колечка с чуть стершейся позолотой, с прозрачными
зелеными камешками.
-- Возьмите, -- заговорил он, торопясь. -- Это вам... Конечно, в
нарушение правил. Великий Маг не простит мне, ладно, я старик, переживу.
Если там, дома, случится серьезная беда -- поверните три раза на пальце, --
я приду на помощь в тот же миг.
-- Дон Диего! -- Лиза вдруг даже привстала с сиденья. -- А помните
надпись на камне? Ну, в который ступа превратилась? Что же там, все-таки,
было написано?
Старый чародей грустно улыбнулся.
-- Вот об этом, Лизочек, -- проговорил он тихо, -- я не могу тебе
сейчас рассказать. Может быть, в следующий раз?
Карета заскользила по радуге, отрываясь от земли, над ней взмыла вверх
большая золотистая птица, махнула крыльями, прощаясь, и растаяла в небе.
Внизу, под радугой, ничего уже нельзя было различить. Фантазилья оставалась
позади.
Майский погожий день стоял за окнами квартиры No 77 по улице Весенней.
Сестры уныло бродили по дому. Казалось, ничего и не было. На Аленкином столе
лежала раскраска, открытая на изображении Бабы Яги, на Лизином -- учебник и
тетрадь по математике.
Но волшебные кольца -- прощальный дар Морковкина -- блестели у девочек
на пальцах. В Аленкиной кукольной коляске мирно покоилась кукла --
Ляпус-Петя, заботливо укрытая плащом с серебряным капюшоном. И, видимо,
оставались два желания. Любые. Фантастические. Невероятные. Значит,
все-таки, все было на самом деле?!
Лиза стояла у зеркала в коридоре, а вокруг нее крутилась Аленка.
-- Лизочкина! -- не умолкала она. -- Ты что на свое желание сделаешь? А
что я на свое сделаю, это секрет! Хочешь, расскажу?
-- Ну, Алена! -- отгоняла ее сестра. -- Пожалуйста, займись чем-нибудь.
Иди в детскую, прошу тебя! Понимаешь, мне надо подумать.
Аленка ушла, закрыв дверь, и в детской подозрительно затихла. Лиза же
продолжала трогать свой нос, поворачиваясь то так, то этак -- и все
представляла, как бы он выглядел, будучи коротким и прямым. Тикали часы в
гостиной. И с каждым их ударом все отчетливей вспоминался девочке услышанный
как-то случайно ночной разговор родителей.
Было это несколько дней назад. Лиза, учась со второй смены,
укладывалась в постель довольно поздно, часов в одиннадцать. Обычно она
засыпала мигом, но в этот раз уснуть отчего-то не удавалось. Слабо светился
ночник, посапывала на своем диванчике Аленка, а Лиза все лежала с открытыми
глазами, отвернувшись к стенке. Думалось ей сразу о трех вещах: о завтрашней
контрольной, о фильме "Джен Эйр" и о велосипеде, твердо обещанном
родителями.
В гостиной, считая, что дети спят, негромко разговаривали папа с мамой,
но девочка сквозь панельную стенку могла разобрать каждое слово. Вот
послышалось знакомое имя -- Машенька, -- и здесь слух у Лизы как бы
включился.
-- ...Это ужас, ужас, -- повторяла мама. -- Неужели ничего нельзя
сделать?
-- Этот профессор у них был последней надеждой, -- устало ответил папа.
-- Говорят, он в своей клинике творит чудеса... Вот он и сказал вчера.
Несколько месяцев, в лучшем случае год... Такое даже представить невозможно,
лучше самому...
Глаза у Лизы уже закрывались помимо ее воли. Девочка засыпала. Мир
расплывался перед ней сказочным зонтиком Оле-Лукойе. Слова отца доносились
глухо, то отдаляясь, то вырастая. Сон погладил ее уютной мягкой лапой и
забрал к себе -- до утра.
И вот сейчас, потерянный было в полусне разговор выплыл в памяти весь,
до последнего слова. Машеньке Каримовой -- дочке соседей Зайкиных -- было
шесть лет. Худенькая, смуглая, с большими черными глазами, точеным носиком и
пунцовым румянцем на бархатистых щечках, она походила на маленькую царевну
Будур из сказки про Аладдина и волшебную лампу. Двери квартир Зайкиных и
Каримовых находились напротив. Аленка и Машенька постоянно бегали в гости
друг к другу. Их игры могли быть, наверняка, интересней, но Аленкина мама не
разрешала дочке бывать у Каримовых подолгу. Если же Маша приходила к
Зайкиным, то ее тоже очень скоро забирала мама.
-- Машенька больна, -- объясняли родители Лизе и Алене. -- Ей ни в коем
случае нельзя утомляться. Скоро она немножко окрепнет, ей сделают операцию,
и тогда Маша станет совсем-совсем здорова. Вот тут уж наиграетесь вдоволь...
Лиза еще раз с тоской посмотрела на свой нос, решительно отвернулась от
зеркала и скрестила руки на груди. Быстрым шепотом она произнесла желание, а
за ним -- четыре волшебных строчки. Потом девочка закрыла лицо руками и, в
последний раз в этой, и без того богатой слезами повести, заплакала навзрыд.
Сколько времени прошло -- минута, десять минут, полчаса, -- Лиза бы
затруднилась сказать. Но вот дверь детской резко распахнулась, и в коридоре
появилась Алена. Лиза, моргая, уставилась на сестру. На голые ноги та обула
валенки, в руках держала деревянную ложку и кружку, под распахнутой шубкой
на девочке были только купальные трусики.
-- Ты что ревешь, глупая! -- закричала Алена. -- Спорим, они опять
прилетят! Бежим во двор, гляди, что там творится!
Лиза бросилась к окну. Во дворе на месте детской площадки вздымалась до
пятого этажа гора из шоколадного мороженого. Рядом, в мраморном бассейне,
шипела, пузырилась, выбрасывала вверх коричневые искрящиеся фонтаны
пепси-кола. В песочнице высился холм зеленого горошка. Гору, бассейн и
гороховый холм опоясывала ажурная ограда с тремя низенькими -- для детей --
проемами ворот. Над каждыми воротами ослепительно горела надпись: "ЭТА
НАВСИГДА!" -- с грамотностью у Алены было еще слабовато.
Из трех домов, окружавших двор, кто в чем, выскакивали ребятишки.
Худенький белоголовый мальчуган в коротких штанах и синей клетчатой рубашке,
видимо, самый быстрый, со всех ног подлетал уже к бассейну. Несколько детей,
обалдевших от счастья, -- среди них Лиза разглядела и Машеньку Каримову --
штурмовали шоколадную гору. Алена в развевающейся шубке выбежала из
подъезда.
КОНЕЦ
1986-1988 гг.