Белов Руслан Альбертович. Хирург и Она. Матрица?

   Даша смотрела, не понимая. Подумав, решила, что причину своего возвращения Хирург изложил не лукавя. И неожиданно для себя по-глупому заулыбалась: "Не одна!"
   Денег она решила не убирать. Пусть лежат на столе и давят на психику. Если, конечно, его психика уже не выдавлена как лимон. Оглянув стол, взяла опустевшее блюдо с чахохбили, унесла на кухню. Когда вернулась с полным блюдом и баночкой черной икры, припасенной на "светлый день", он разливал вино.
   – Представляете, на винзаводе перепутали, и вместо бурды разлили прекрасное вино, вот, попробуйте.
   Даша пригубила вино. Вкусом оно действительно напоминало недурную "Изабеллу".
   Ей стало хорошо. Он теперь не уйдет. Не уйдет, пока не выпьет все.
   "Интересно, какая у него попочка?"
   Хирург выпил два фужера подряд, откинулся на спинку стула, оглядел стол безразличным взглядом и решил закусить. Чтобы не обижать хозяйку.
   Ел он не спеша, умело пользуясь ножом и вилкой.
   "Небось, в ресторанах полжизни провел, – подумала Даша. – Или мать генеральша.
   – Так на чем мы остановились? – спросил сын генеральши, вытря салфеткой уголки рта.
   – На том, что женщина должна быть охотницей, – вспомнила Даша.
   – Ну, не должна... То есть должна, если она мечтает пользоваться успехом у мужчин. А вам это надо?
   Даша покраснела.
   – Надо... – понаблюдав за ней, заключил Хирург. – У вас, извините, давно мужчина был?
   – Пять лет прошло...
   – И пять лет вы ни-ни?
   – Да... То есть нет, – спрятала глаза Даша.
   – Вы должны быть со мной откровенны. Я, как лечащий врач, должен все знать.
   – Четыре года назад я была у гинеколога. Он сказал, что если я не хочу раннего климакса, и если хочу родить ребенка, то я должна заниматься сексом. Хотя бы с подругой или сама с собой.
   – И вы купили вибратор?
   – Да, сначала вибратор, а потом и...
   – Понятно. Фаллоимитатор. Ваш врач разбирается в женщинах. Вы не стесняйтесь, курите. Вы же курите, я вижу.
   Даша впервые за два часа вспомнила о сигаретах. Обычно она курила каждые полчаса, а тут забыла. "Может, я уже становлюсь другой?" И горько усмехнулась: "Нет, не становлюсь. Я просто забылась".
   Хирург налил себе стакан вина и, подняв его, сказал:
   – Ну что ж, давайте, продолжим наши игры. Я как честный врач должен попытаться отработать гонорар в виде этого прекрасного вина. Ваше здоровье, Дарья Павловна!
   Он выпил. Глаза его в который раз стали счастливыми. Они любовно рассматривали Дашу.
   – Вы знаете, скальпель и хирургическая пила – это, конечно, мощные инструменты для сотворения привлекательной женщины, – начал он, поставив стакан и откинувшись на спинку стула. – Но главный инструмент в этом деле – это одухотворенность, это блистающий сопричастностью внутренний мир! Да, да, сопричастный внутренний мир, не схваченный намертво плотской своей оболочкой, внутренний мир, лучащийся светом глаз, улыбкой, внутренний мир, делающий походку легкой, а шею – гордой. Без него такого – тоска. Без него человек – это чучело на заброшенном огороде, без него человек – это существо для производства... некачественных удобрений. Блистающий внутренний мир заставляет человека распрямлять плечи, он зажигает его глаза изумительно притягательным огнем, он заставляет двигаться целеустремленно и привлекательно.
   Выговорившись, он принялся за салаты.
   – Сам себе такой мир не создашь, – сказала Даша, скривив губы. – Его должны вставить папа с мамой или близкие люди.
   – Вы правы. Я, кстати, этим и занимаюсь.
   – Вставляете в меня...
   Даша смялась, покраснела. Получилось черт те что. Правильно говорят: У кого что болит, тот о том и говорит. "Интересно какой у него... мальчик?"
   – Да, пытаюсь вставить, – понимающе улыбнулся Хирург. – Раньше я говорил девушкам: "Том Гумилева-младшего, томик его папаши, томик его маменьки-Ахматовой, рост минус вес – сто пять, плечи с попой назад, а грудь вперед, и вы – красавица". Теперь я смотрю глубже. И вижу, например, что у вас ослаблено кровоснабжение правого полушария мозга и пара пустяков с почками, печенью и желчным пузырем. И этих пустяков хватает для практически полного подавления в вас инстинкта размножения, и, следовательно, инстинкта быть красивой, быть аппетитной, быть привлекательной, быть востребованной, наконец. Это, так сказать, базис по марксистско-ленински. С надстройкой сложнее, я, к сожалению, не психоаналитик. Но то, что я знаю, позволяет мне утверждать, что ваш отец поколачивал вашу беременную вами мать. Еще я вижу, что ему на вас было наплевать. Я вас не обижаю?
   – Нет... – солгала Дашина.
   Хирург это понял, посмотрел виновато, и ее вдруг прорвало:
   – Знаете, почему я вас слушаю? Потому что я не хочу, чтобы вы уходили, не хочу оставаться одна, и потому готова слушать, все, что вы скажете...
   "Интересно, может он ударить? Отстегать плеткой? Укусить до крови?"
   – Понятно. Кстати, я вас предупреждал, что я безнравственно честен.
   Даша посмотрела на деньги. На три тысячи, которые уносил Хирург.
   – Я их не крал, я их взял в счет будущего гонорара.
   – Да, да, конечно. Вы можете взять их себе.
   – А что, вы меня выгоняете?
   – Да нет, что вы! Продолжайте. Вы говорили о моем отце.
   – Так вот, ваш отец не смог, не захотел сделать из вас женщину.
   – Вы что имеете в виду?!
   – Да нет, я не о том... Понимаете, отец должен стать для дочери самым близким человеком. Если он сможет стать таким, если он захочет стать таким, то дочь станет полноценной женщиной. В вашем случае это не получилось. Во всех мужчинах вы волей-неволей видите неприятные черты отца. Кстати, ведь это он разбил вам нос?
   – Нет, не он. Он просто посадил меня на шкаф и ушел пить пиво. Через час я спрыгнула и ударилась о табуретку.
   – Замечательно. Весьма известного и весьма благородного француза, князя Шарля-Мориса Талейрана-Перигора, тоже в детстве сажали на шкаф, и он тоже упал, но сломал не нос, а ногу. И сильно хромал всю жизнь. Мы с вами говорили о мужчинах, говорили, что они в целом красивее женщин, Так вот это еще и потому, что они пытаются как-то восполнить свои физические недостатки. Талейран стал епископом, а потом и министром иностранных дел всех поголовно пожизненных правительств – от королевских до наполеоновских – и всегда был любим и преследуем самыми красивыми женщинами своего времени...
   Даша задумалась, о том, что "болит". Хирург посидел немного, глядя себе под ноги.
   – Что-то у нас очень мало действия, – наконец сказал он, устремляя взор на бутылку. – Может быть, выпьем?
   – Давайте. Налейте мне полный фужер. Мы выпьем, а потом вы мне расскажете о себе.
   Они выпили. Насладившись диалогом вина со слизистой желудка, Хирург заговорил.
   – А что рассказывать? Дед – генерал, его расстреляли в тридцать девятом. Мама с папой пропали в лагерях, жил у бабушки. Выучился, стал неплохим хирургом...
   – А спились как?
   Хирург посмотрел неприязненно, однако, переломив себя, ответил, скоморошески искря глазами:
   – Женщина. Меня сгубила женщина. Пошло сгубила.
   Даша посмотрела злорадно. Хирург, глянув на деньги, продолжил:
   – Однажды лежала у меня в палате женщина из богатой и весьма известной в мафиозных кругах семьи. Кожа, как у вас, кровь с молоком, гладенькая до глазопомешательства, но пара другая деталей совсем никуда. Оторви, как говориться, да брось. А я тогда был молодой, наглый, ни одну юбку не пропускал да гением себя мнил. А она глазки загадочные мне строила, о богатстве родителей рассказывала, о доме в Лондоне и дворце в Ницце. Так влюбилась, что, в конце концов, намекнула, что если не отдамся ей прямо в палате, то натравит на меня охранников отца с просьбой оставить от меня рожки да ножки. А у меня от одного ее вида все мужские гормоны напрочь скисали, ну и пришлось вкруговую идти. Сказал ей, что был уродцем, и лицо и прочие красивости сделал себе сам. И предложил сделать и ее красивой. Она, естественно, согласилась, и я сделал. В загородном доме ее папаши. У Лоры, так ее звали, были небольшие проблемы с надпочечниками и желчным пузырем, я их починил, потом повозился с полипами в носу. Когда с внутренними причинами было покончено, принялся за антураж. Икры выправил, скулы с ушами поправил, осаночку соорудил. Труднее всего с веками было. Чуть все не испортил, но получилось даже очень ничего, правда, не из русской оперы, а скорее, из китайской. Вы знаете, в лице должно быть что-то неправильное. Абсолютно правильное лицо выглядит искусственным и бездушным. А эти искусственные ее глаза, так притягивали, что отвязаться от них не было никакой возможности.
   Хирург говорил вяло, и Даша укрепилась во мнении, что ей рассказывают сказки. Рассказывают, чтобы она продала свой дом, свое имущество, принесла деньги на блюдечке с голубой каемочкой и сказала:
   – Вот вам! Режьте мне ноги, делайте из меня Чио-Чио-Сан.
   Но все равно в глубине души хотелось все продать. И дом, и имущество. Вместе со своей неприглядностью и убогостью. Продать все. И отдать этому человеку, которому так хочется отдать все.
   – Кончилось все очень и очень банально, – продолжал рассказывать Хирург. – Когда я снял с нее повязки, в зобу у меня дыханье сперло. Это было невообразимо. Нет, конечно же, можно было найти девушек, таких же красивых как она, и даже красивее. Но понимаете, человек, который видел ее некрасивость, да что некрасивость, безобразие, не мог не понять, что случилось божественное чудо. Вы представляете, что я чувствовал?
   – И она вас бросила, – мстительно хмыкнула Даша.
   – Да, конечно, как же без этого?. Но я всласть попользовался ее телом и практически пресытился, когда меня выперли из дома, чтобы привести в него сногсшибательного пуэрториканца.
   – И вы спились, потому что попользовались всласть и пресытились? – продолжала язвить Даша.
   – Да нет, не из-за этого. Дело в том, что я почувствовал себя богом...
   – Богом?
   – Да. Вы просто не представляете, что это такое брать глину и делать из нее совершенного человека.
   – Это сладко?
   – Нет. Не сладко. Вы берете глину и делаете из нее человека. Вы берете глину, которую фиг кто морально достанет, и делаете из нее человека-бога, который страдает...
   – Не понимаю... Почему страдает? – Даша отметила, что собеседник пьян и говорит на "автопилоте".
   – Как бы вам сказать...Понимаете, вот вам есть на что сваливать. На отца, на свою некрасоту, неудачливость. А что делать совершенному человеку? На что ему сваливать?
   – Совершенный человек совершенен. У него все хорошо. Он живет в свое удовольствие, он наслаждается жизнью, почетом, узнаванием.
   – Все это так. Но совершенного человека нельзя сделать без... без хирургического вмешательства в его мозг. Его нельзя сделать, не удалив часть его мозга.
   – Чепуха...
   – Да, конечно. Но...
   – Погодите, погодите... Как я понимаю, вы и в самом деле были некрасивым?
   Хирург посмотрел непонимающим взглядом. Он смотрел несколько секунд, потом странно улыбнулся и сказал:
   – Уродцем? Пожалуй, нет. Я был незаметным. Но сделал из себя красавца. Посредством косметической операции и совершенствования души. И понял, что потерял что-то. Что-то, данное мне Богом. Не что-то, а возможность приблизиться к чему-то. Понимаете, красота и внутреннее совершенство – это не для человека. Человек – это переходное звено от инфузории, от животного, к Богу. И если он на миллионной доле пути становится красивым и совершенным, то человечество, то есть множество, которому человек принадлежит, на шаг останавливается в развитии. Представьте – все красивы и совершенны. Все себя любят, все имеют и ничего особо не хотят, кроме, конечно гадости для ближнего. Это конец. Начнется эпоха самоубийств...
   – Это все фантазии. И вообще я вам не верю...
   Хирург отрезвел. Даша отметила, что гость пьянеет постепенно, а трезвеет на глазах.
   – Вы не верите? – подался он к женщине. – Тогда вперед! Давайте, я сделаю из вас совершенную красавицу? Совершенную не только внешне, но внутренне. Сделаю, чтобы вы поняли, что в моих словах есть истина. Истина, заключающаяся в том, что совершенный человек несчастнее несовершенного.
   – Я вам не верю в другом...
   – В чем же?
   – Судя по тому, что вы сказали, вы изощренный мошенник. Вы просто хотите обокрасть меня. Отнять квартиру, дачу. Отнять все, чем я живу, все, что у меня есть...
   Хирург стал похож на человека, которого схватили за руку. Он заулыбался, и улыбка его была не цельной. Губы, глаза улыбались несвязанно. Даше стало противно.
   – Да, вы правы, – наконец сказал он, глядя на бутылку. – Я вас обманываю. И, в общем-то, хочу, вернее, хотел попользоваться вашими деньгами. Руки, понимаете, чесались. Ну да ладно. Не получилось, так не получилось. Я сейчас допью и пойду.
   Даша посмотрела в окно. Падал снег. "Опять снег, – подумала она. – Когда же это кончится?"
   – Вы можете остаться. К вечеру я уеду. В пятницу вернусь, и мне хотелось бы, чтобы вас здесь не было. И сдайте, пожалуйста, ваш хрусталь. И спрячьте краденые дрова в сарай.
   Хирург благодарно заулыбавшись, взялся за бутылку. Через пятнадцать минут она была пуста. Еще через минуту он спал, уронив голову на грудь. Сухонький от пьянства, он весил немного, и Даша без труда уложила его на диван.
   "Окончен бал, погасли свечи, – подумала она, возвратившись к столу. – Надо все убрать и ехать домой. Завтра на работу".
   Три тысячи она оставила на столе. Он заработал.

6. Размечталась. Разденет...

   Всю неделю Даша мучалась. Она была одинока и несчастна, как никогда. Одинока и несчастна, потому что сама изгнала из своей жизни этого странного человека. Этого человека, который наполнил ее жизнь. Пусть чепухой, пусть обманом. Он был рядом, мужчина был рядом, он хотел ее, хотел от нее чего-то. А она прогнала.
   "Как я найду его теперь? – мрачно думала она, куря на лестничной площадке с коллегами по работе. – Надо было делать все, говорить все по-другому. Догадывалась ведь, что он неоднозначен, догадывалась, что говорит неоднозначно и предлагает неоднозначное. Теперь его нет. И никогда не будет. И я буду жить в своей опостылевшей шкуре. Буду жить еще хуже, еще горше, потому что с каждым днем его предложение все явственнее и явственнее будет казаться мне непростительно упущенным шансом. Единственным за всю жизнь шансом.
   Нет! Он еще не упущен!
   Я найду его! Пусть делает со мной все, что ему угодно.
   Пусть ограбит, пусть разденет.
   Размечталась. Разденет...
   А почему нет? У меня такое шелковое, такое мягкое тело, я так много читала, я знаю, как сделать так, чтобы мужчине было хорошо, очень хорошо...
   Нет, я найду его!
   Пусть ограбит, пусть разденет... Но пусть будет рядом.
   Пусть пилит мои кости, если ему хочется, пусть режет мое лицо, пусть выжигает в моем мозгу эту тоску, эту тягу к чему-то настоящему.
   Эту тоску, эту тягу... Неужели она не исчезнет, когда... когда я стану красивой? Нет, исчезнет, я нарожаю детей, и буду думать только о них...
   Нарожаю детей, и они будут похожи на меня, и им придется ломать кости, чтобы хоть кто-то на них посмотрел.
   Нет, они будут похожи на него!
   А он тоже был уродом...
   Почему все это? Почему нас, несчастных, так много? Неужели он прав? Это нужно, чтобы человечество шло к Богу, чтобы в нем было больше энергии стремления? Или просто кому-то надо, чтобы были люди, которые из года в год исправляют справочники, которые на пятьдесят получают ползарплаты, а на пятьдесят пять – зарплату?
   Кому-то это нужно. Тем, которые выше. Или думают, что выше.
   Пусть думают. А я прорвусь к ним.
   Я стану другой.
   Я хочу испытать, что такое быть красивой и богатой.
   И я стану красивой и богатой.
   Я найду его.

7. Ангел и литература.

   Вечером в пятницу Даша шла домой, вся погруженная в мысли о Хирурге. Было уже поздно – два часа она провела в агентстве по операциям с недвижимостью. Там ей рассказали, что за двухкомнатную квартиру на Ленинском проспекте и дачу она сможет получить около шестидесяти тысяч долларов. Рядом с домом что-то заставило ее поднять голову, и она увидела несущуюся на нее машину, нет, не машину увидела, а глаза человека, сидевшего за рулем. Это были глаза убийцы. Холодные, остановившиеся, они сделали невозможное – бросили ее через палисадник на раскисшую весеннюю землю.
   Дома Даша расплакалась. Вся в грязи, тушь потекла, сумка была полна молока, вылившегося из раздавленного пакета.
   Она не верила, что ее хотели убить. "Кому я нужна? – думала она, сидя на пуфике перед зеркалом. – А эти шестьдесят тысяч? Чепуха, их ведь не было в сумочке, одно молоко да плюшка на утро. Это моя жизнь исторгает меня из себя. Этот убийца, – кого же он мне напоминает? – будет гоняться за мной, пока я не уйду из этого серого, убогого существования. И потому он не убийца, а мой ангел. Ангел..."
   В дверь позвонили. "Это он!" – вспомнила Даша холодные остановившиеся глаза. Посмотрев в глазок, увидела двух обычных полных женщин в черных платках. В руках у них были книжки в мягких простых обложках.
   Открыла.
   – Возьмите эту книжечку, – сказала одна из женщин, поздоровавшись. – Она вам поможет.
   Даша взяла. Женщины, крестясь и благодарно улыбаясь, ушли.
   Закрыв дверь, Даша уселась в кресло, стоявшее в прихожей, и пролистала книжечку страниц в восемь. В ней простым и не очень грамотным языком было сказано, что Бог все отпустил человеку сполна. И нищету, и богатство. И счастье, и несчастье, И красоту, и уродство. И веру, и неверие. Все это разбросано по земле и во времени. Человек начинает свою жизнь в одной из этих своих ипостасей и все их пройдет. Должен пройти, потому что этого хочет Бог. Красивый станет некрасивым, чтобы стать счастливым и рухнуть потом в бездну горя. Человек же упорствующий, не желающий расставаться с привычной жизнью, не желающий расстаться со своим убожеством и "совершенством" умрет, не увидев Бога. "Становитесь богатыми и отдавайте нажитое! – было написано на последней странице. – Становитесь бедными и отдавайте просветление! Становитесь красивыми и отдавайте красоту! Становитесь счастливыми и отдавайте себя людям! Становитесь несчастными и отдавайте себя Богу!
   Закрыв книжицу, Даша улыбнулась. Она не желала расставаться со своим убожеством, и Бог прислал ей Хирурга и Ангела за рулем. А чтобы она, глупая, все поняла, прислал... прислал техническую литературу.
   Даша засмеялась получившейся шутке.
   Всю неделю до пятницы она ходила счастливой. Она знала, что если Бог прислал ей Хирурга, ангела и книжечку, то Хирург никуда не ушел, а спит сейчас на дачном диване, под которым стоит бутылка "Трех семерок", в которой на донышке своего часа дожидается сто граммов простого удовольствия.

8. Началось за здравие.

   В пятницу после работы Даша накупила хорошего вина, еды и парного мяса на шашлыки. Села в электричку и, смотря, как течет кровь из пакета с мясом, лежавшего на полу, представляла, как они будут жечь на угли дрова, украденные у Семенова, как она скажет, что уже договорилась о продаже дома и дачи, как потемнеют у него глаза, когда он это услышит. "Если потемнеют, значит, не обманывает, – подумала она, подкладывая под пакет газету со скандинавскими кроссвордами, купленную на дорогу. – Мне всего-то надо согласиться и потерпеть. А ему работать. Такие как он, не могут работать плохо, и, начиная труд, они серьезнеют. А если спрячет глаза, если не захочет показать, как они блестят, значит, обманывал..."
   Даша улыбнулась. Ей казалось, что все будет хорошо и просто.

* * *

   На даче Хирурга она не нашла. То, что его нет, что он ушел, Даша поняла, лишь завидев дом. Отпирая калитку, она была уже мертва. Все ушло из нее. Надежда, вера, цветы и овощи, которые надо каждый год выращивать. Эта дача... Зачем она? Чтобы выращивать цветы? Чтобы ходить меж ними и жить их красотой? Их красотой? К черту цветы!
   Даша села на крыльцо, бутылки в сумке ненужно звякнули. Посидев, достала пакетики с семенами. Китайские хризантемы, астры, ромашки. Красочные глянцевые пакетики с картинками, жалко вскрывать.
   Ожесточилась в секунду, разорвала каждый надвое, выкинула подальше. Цветные бумажки разбросало ветром по всему двору.
   Все! С нее хватит. Работа, дом, дача, стирка, готовка, закупка продуктов. Зачем все это? В прошлую субботу, когда она мыла посуду, пьяненький Хирург лежал на диване и говорил в потолок, что больше всего времени у человека уходит на то, чтобы оставаться человеком. "Тогда кто он? – вопрошал он сам себя. Кто он на самом деле? Если ты живешь в доме, который нужно ежесекундно укреплять, поддерживать, подправлять, чинить, чтобы он не рухнул, то дом ли это? Может быть, тогда лучше жить под небом, чем каждую секунду опасаться, что кров обрушится на тебя? Так и с человеческим образом. Стоит ли его ежедневно, ежечасно поддерживать, может выскочить наружу и поселиться в тайге подсознания? И жить там животным, цельным животным, животным, свободным от придуманных страхов? Животным, неспособным мечтать и надеяться?"
   Даша представила себя животным. Свободной степной лисицей.
   Самца хочется всего раз в год. Еды полно. Ешь, спи гуляй.
   А силы уйдут, подступит конец – тоже хорошо. У животных нет смерти, потому что они ее не ждут.
   А может, в самом деле, уехать в тайгу, в зимовье и зажить там животной жизнью? Хирург ведь ушел в свою тайгу и живет в ней в свое удовольствие. Или начать новую жизнь здесь? Да, здесь! Не вернусь в город! Буду жить на своих шести сотках, за забором. В своем доме. Нет, в доме слишком много человеческого. Буду жить в сарае. Нет, за сараем.
   Даша, вконец развинченная стрессом, вскочила со ступенек и бросилась за сарай. И увидела Хирурга.
   Мертвый, он лежал в луже крови.

9. Смерть и жизнь Хаокина Мурьетты, парохода и человека.

   В левой стороне груди Хирурга была ножевая рана. Однако смерть не овладела им не до конца – сердце его билось.
   Даша бросилась в сарай за тележкой, взвалила на нее тело, повезла к дому. Перед крыльцом Хирург очнулся. Глаза его подперли по-осеннему серое небо. Оказавшись на диване, он зашептал, задвигал губами, шевеля выступившую кровавую пену. Даша придвинула ухо и услышала: "Жизнь... и смерть Хаокина Мурьетты, парохода и человека..."
   Покачав головой, она осмотрела рану и решила звонить в скорую помощь. Перед тем, как уйти к телефону-автомату, подошла к Хирургу удостовериться, жив ли еще.
   Он смотрел умоляюще. Она склонилась и скорее угадала по губам, чем услышала:
   – Не ходи никуда... Убьют... И тебя...
   Cказав, Хирург надолго забылся.
   Даша задумалась. Если бы не человек, едва не задавивший ее у дома, она, не раздумывая, позвонила бы в скорую помощь и милицию. А тут получается что-то страшное. Его хотели убить, ее тоже. И все началось после их знакомства. Может, и в самом деле, позвонить в милицию? Ведь без сомнения на нее покушались из-за него. Кому-то не понравилось их знакомство. Или кто-то побоялся утечки информации.
   Нет... Надо сначала разобраться.
   Нет, не надо разбираться, надо делать что-то с его раной.
   Она побежала на кухню за аптечкой. В ней было все – как большинство несчастных и одиноких людей Даша любила лечиться. Вернувшись в комнату с двумя картонными коробками, увидела, что Хирург безучастно смотрит в потолок. Она показала ему содержимое коробки. Он покачал головой и шепотом, умолкая после каждой цифры, назвал номер телефона.
   Даша побежала на улицу к телефону-автомату.
   Позвонила.
   Трубку поднял мужчина со скрипучим голосом. Выслушав без вопросов, он спросил адрес. Записав его, сказал, что через два часа будет.
   По дороге домой Даша решила купить мобильный телефон. Когда на тебя наезжают машины с убийцами и когда за собственными дачными сараями обнаруживаются мужчины с проникающим ранением груди, мобильник просто необходим.
   Знакомый хирурга приехал через два часа десять минут. Невысокий, молоденький, лет двадцать пять, не больше, с нежными пальцами пианиста. Осмотрев раненого, он приказал освободить стол, постелить на него чистую простыню и продезинфицировать комнату ультрафиолетовой лампой (ее он привез с собой).
   Через час Даша была в прострации. Она ничего не соображала, мозг ее отключился, сразу после того, как с ее помощью мужчина вскрыл грудную клетку Хирурга. Она автоматически подавала скальпели, зажимы, иглы. Когда был наложен последний шов и в надрез ниже раны вставлена пластмассовая трубка, она потеряла сознание.

10. Другого имени я не знаю.

   Очнулась Даша на диване. Очнулась от едкого запаха нашатырного спирта. Лишь только ее глаза стали осмысленными, мужчина, оперировавший Хирурга, сказал, что приедет через неделю, если, конечно в этом возникнет необходимость. Затем он выписал ей бюллетень на десять дней и подробно рассказал, что надо делать с больным. Даша записала, как, куда и когда делать уколы, какие давать лекарства (их он оставил). Уже уходя, человек с пальцами пианиста дал Даше свой мобильный телефон.
   – Номера близких, знакомых и коллег я заблокировал, а если все же кто-то позвонит, скажите, что я ушел в реальность, – улыбнулся он.
   – Куда ушел?! В какую реальность? – озадачилась она.
   – Хирург вам о ней непременно расскажет. Ну, всего вам доброго.
   Даша не стала озадачиваться, а задала вопрос, давно сидевший у нее в голове.
   – А сюда никто не придет? Я имею в виду, меня... нас не убъют?