Страница:
— Вот мне тут рассказали, — вернулся к оставленной теме Денисов, потягивая бургундское, — Про Мерцалова…
Мерцалов, владелец крупной фармацевтической компании, классический «новый русский» со всей необходимой этому статусу атрибутикой — готическим особняком, некогда принадлежавшим царской любовнице, женой-блондинкой, глазастым «Брабусом» и всевозможными «понтами» — давно уже стал в бизнес-среде своеобразным клоуном. Истории о нем, выдуманные и реальные, пересказывали друг другу как анекдоты.
— Он, как будто, завел себе такую ниточку жемчуга, — ковырнув в тарелке, Денисов хихикнул, — Как появится у него новая баба, он на ниточку — бац! — и еще одну бусину натянет. Еще баба — еще бусина…
— И длинные бусы получились?… — полюбопытствовал Старцев.
— Говорят, метра полтора, — сообщил Денисов и с невинным видом заметил, — Нашему Сереге как раз на полгода жизни…
— Гнусный завистник, — резюмировал Малышев, поглядывая на губернатора Нганасанского округа с улыбкой снисходительной и, что там греха таить, довольной.
Старцев же, хоть и улыбался тоже, но головой покачал неодобрительно:
— Ох, Серега… Когда ж ты шляться перестанешь?… Это вот, — он кивнул в сторону брошенного на столе журнала, — мелочи… Встрянешь когда-нибудь по-крупному — будешь знать…
— Брось! — отмахнулся Малышев, — Для «по-крупному» у нас Шевелев имеется. А то я не знаю, что он о каждой моей бабе досье собирает!… Наклюнутся проблемы — он предупредит…
— В этот раз, как видишь, предупредить не успел, — Старцев снова кивнул в сторону «Лиц Столицы», — И я, честно говоря, вообще не понимаю, что это за кайф — каждый день новую девку в постель тащить… Женщину распробовать нужно… ну… вот, как вино… — он повертел в пальцах бокал, — Процесс узнавания — это и есть самое интересное…
— Точно!… — поддержал старшего Денисов, — Узнавание — это кайф… Весь первый вечер узнаешь — и балдеешь. А на следующий день узнавать уже нечего…
И они с Малышевым рассмеялись.
— Ладно вам из меня казанову-то делать! — отсмеявшись, вздохнул Малышев, — Ты, Олега, наверное, прав. Есть свой резон в длительных отношениях. Только мне до сих пор еще ни одна не попалась, чтобы возникло желание встретиться с ней больше пяти раз.
— Значит, не тех выбираешь, — заметил Старцев, — Если женщина становится не интересна уже на исходе первой недели, это не женщина вообще… Это, извини, тело…
— Ай!… — Малышев бросил на стол скомканную салфетку, — Тело… Тело, между прочим, тоже дело не последнее. Если не первое вообще. Тебя послушать, так надо вот такую себе найти, — и Малышев комично поправил на носу воображаемые очочки, — и беседовать с ней до конца дней о Шопенгауэре… Только мне, Олега, на хрен Шопенгауэр не нужен. Я за день устал, как собака, мне бы встряхнуться маленько — и спать. И никаких бесед. И никаких загадочных женских душ…
— Это пройдет, — усмехнулся Старцев, — Повзрослеешь, поумнеешь — пройдет… Дело-то, Сережа, не в Шопенгауэре. Дело даже не в том, чтобы было, о чем говорить. А в том, чтобы и молчать вместе было нескучно… Понимаешь?…
Судя по малышевскому взгляду, ничего Сережа не понимал. Но Старцев все же продолжил:
— И мечешься ты потому, что не нашел пока свою женщину… А не нашел потому, что не там ищешь. Эти твои… с ногами… это все не то. У них цели другие, они на тебя, как на добычу смотрят… Найдешь ту, которая будет смотреть на тебя просто как на человека, на мужика — вот тут и…
— Слушай, Олег, — вступился за друга Денисов, — Тебе вот легко так рассуждать. Мы с тобой женились, когда никем еще были. Тебе сколько было?… Двадцать три?… Мне — двадцать один, вообще студенческий брак… И девчонки на нас смотрели просто как на мужиков… А Серега уже — банкир, человек-функция, баста!… Не может он быть «просто человеком»…
— Не в этом дело! — пытался гнуть свою линию Старцев, — Не об этом я… Вот если женщина сумеет помимо этой, как ты говоришь, функции, увидеть что-то еще…
— А ты бы?… — просил вдруг Малышев, — Ты бы, вот сейчас… такой, какой ты есть… поверил бы, что в тебе видят что-то еще?… Кроме твоих возможностей?…
Слышала бы этот разговор Анна Старцева — ждала бы от мужа немедленного отречения, чего-то вроде: «Обо мне говорить нечего, я человек женатый…» И не дождалась бы, потому что Старцев, поразмыслив, сказал:
— Ну, ты, в общем, прав… в это поверить не так просто…
— Во!… — и Малышев поднял длинный палец, — А между прочим, есть такая возможность… — и глянул лукаво на Денисова.
Денисов же, давя ползущую во все стороны улыбку, застенчиво ковырял в тарелке.
— В смысле? — не понял Старцев.
— О, можно подумать, он ничего не видит! — всплеснул руками Малышев, — Олега, в жизни не поверю, что ты потерял всякий нюх и не замечаешь, как баба сходит от тебя с ума!…
— Какая баба? — нахмурился Старцев, ожидая подвоха.
— Томка! — ответил Малышев, — Железнова. Что, можно подумать, новость для тебя!…
Зря Малышев иронизировал — это была для Старцева новость. Тамара?… Железнова?… Бред!…
— Сережа, — назидательно произнес Старцев, — Тамара — наша сотрудница. Боевой товарищ. Даже — друг. Но никак не «баба»…
— Нуу… — поиграл бровями губернатор Денисов, — Это как посмотреть…
А Малышев заговорил вдруг горячо и быстро, и чем дольше он говорил, тем меньше понимал Старцев.
Выходило у Малышева, что Тамара, верный друг и безотказный соратник, будто бы была влюблена в Старцева с первого дня, как переступила порог будущей империи «Росинтера». Будто бы все доказательства были налицо — и краснела от вскользь брошенных им дежурных комплиментов, и вздрагивала, когда он невзначай касался унизанной серебряными перстнями руки, и на совещаниях смотрела на него долгими мечтательными взглядами…
— Да не верю я, что ты этого не видишь! — изумлялся Малышев, — Ты чего, Олега?…
Старцеву вдруг припомнился недавний с Тамарой разговор. Полчаса втолковывал ей что-то, она слушала, кивала — и не услышала ничего. И взгляд у нее был какой-то… в самом деле, странный какой-то взгляд… и вообще…
Он поборол наваждение.
— Фигню какую-то говоришь! — сердито заявил он младшему товарищу, — Во-первых, никак это не могло столько лет продолжаться. Во-вторых, не может быть, чтобы я этого не заметил…
— Олег Андреевич, — елейным голосом пропел Денисов, — О том и речь!… Вы говорите, что надо Сереге найти ба… женщину, которая в нем, помимо функции человека увидит, мущщину… — выговаривая вкусное слово, он вытянул трубочкой губы, — А сами?… — у, какой ехидный был у Денисова взгляд! — А сами не видите. Вдолбили себе, что Железнова боевой товарищ, а ведь она…
— Так, — рассердился Старцев окончательно, — Сводничеством занялись?… Все, закрыли тему!… Давай-ка, Сережа, расскажи лучше, как сегодняшнее Правление прошло…
Сережа плечами пожал и стал рассказывать. Старцев внимательно слушал. А Денисов не менее внимательно смотрел на серьезно кивающего Старцева и видел совершенно ясно: мысли озадаченного президента «Росинтера» в эти минуты были от проблемы реструктуризации банка бесконечно далеки…
4
Мерцалов, владелец крупной фармацевтической компании, классический «новый русский» со всей необходимой этому статусу атрибутикой — готическим особняком, некогда принадлежавшим царской любовнице, женой-блондинкой, глазастым «Брабусом» и всевозможными «понтами» — давно уже стал в бизнес-среде своеобразным клоуном. Истории о нем, выдуманные и реальные, пересказывали друг другу как анекдоты.
— Он, как будто, завел себе такую ниточку жемчуга, — ковырнув в тарелке, Денисов хихикнул, — Как появится у него новая баба, он на ниточку — бац! — и еще одну бусину натянет. Еще баба — еще бусина…
— И длинные бусы получились?… — полюбопытствовал Старцев.
— Говорят, метра полтора, — сообщил Денисов и с невинным видом заметил, — Нашему Сереге как раз на полгода жизни…
— Гнусный завистник, — резюмировал Малышев, поглядывая на губернатора Нганасанского округа с улыбкой снисходительной и, что там греха таить, довольной.
Старцев же, хоть и улыбался тоже, но головой покачал неодобрительно:
— Ох, Серега… Когда ж ты шляться перестанешь?… Это вот, — он кивнул в сторону брошенного на столе журнала, — мелочи… Встрянешь когда-нибудь по-крупному — будешь знать…
— Брось! — отмахнулся Малышев, — Для «по-крупному» у нас Шевелев имеется. А то я не знаю, что он о каждой моей бабе досье собирает!… Наклюнутся проблемы — он предупредит…
— В этот раз, как видишь, предупредить не успел, — Старцев снова кивнул в сторону «Лиц Столицы», — И я, честно говоря, вообще не понимаю, что это за кайф — каждый день новую девку в постель тащить… Женщину распробовать нужно… ну… вот, как вино… — он повертел в пальцах бокал, — Процесс узнавания — это и есть самое интересное…
— Точно!… — поддержал старшего Денисов, — Узнавание — это кайф… Весь первый вечер узнаешь — и балдеешь. А на следующий день узнавать уже нечего…
И они с Малышевым рассмеялись.
— Ладно вам из меня казанову-то делать! — отсмеявшись, вздохнул Малышев, — Ты, Олега, наверное, прав. Есть свой резон в длительных отношениях. Только мне до сих пор еще ни одна не попалась, чтобы возникло желание встретиться с ней больше пяти раз.
— Значит, не тех выбираешь, — заметил Старцев, — Если женщина становится не интересна уже на исходе первой недели, это не женщина вообще… Это, извини, тело…
— Ай!… — Малышев бросил на стол скомканную салфетку, — Тело… Тело, между прочим, тоже дело не последнее. Если не первое вообще. Тебя послушать, так надо вот такую себе найти, — и Малышев комично поправил на носу воображаемые очочки, — и беседовать с ней до конца дней о Шопенгауэре… Только мне, Олега, на хрен Шопенгауэр не нужен. Я за день устал, как собака, мне бы встряхнуться маленько — и спать. И никаких бесед. И никаких загадочных женских душ…
— Это пройдет, — усмехнулся Старцев, — Повзрослеешь, поумнеешь — пройдет… Дело-то, Сережа, не в Шопенгауэре. Дело даже не в том, чтобы было, о чем говорить. А в том, чтобы и молчать вместе было нескучно… Понимаешь?…
Судя по малышевскому взгляду, ничего Сережа не понимал. Но Старцев все же продолжил:
— И мечешься ты потому, что не нашел пока свою женщину… А не нашел потому, что не там ищешь. Эти твои… с ногами… это все не то. У них цели другие, они на тебя, как на добычу смотрят… Найдешь ту, которая будет смотреть на тебя просто как на человека, на мужика — вот тут и…
— Слушай, Олег, — вступился за друга Денисов, — Тебе вот легко так рассуждать. Мы с тобой женились, когда никем еще были. Тебе сколько было?… Двадцать три?… Мне — двадцать один, вообще студенческий брак… И девчонки на нас смотрели просто как на мужиков… А Серега уже — банкир, человек-функция, баста!… Не может он быть «просто человеком»…
— Не в этом дело! — пытался гнуть свою линию Старцев, — Не об этом я… Вот если женщина сумеет помимо этой, как ты говоришь, функции, увидеть что-то еще…
— А ты бы?… — просил вдруг Малышев, — Ты бы, вот сейчас… такой, какой ты есть… поверил бы, что в тебе видят что-то еще?… Кроме твоих возможностей?…
Слышала бы этот разговор Анна Старцева — ждала бы от мужа немедленного отречения, чего-то вроде: «Обо мне говорить нечего, я человек женатый…» И не дождалась бы, потому что Старцев, поразмыслив, сказал:
— Ну, ты, в общем, прав… в это поверить не так просто…
— Во!… — и Малышев поднял длинный палец, — А между прочим, есть такая возможность… — и глянул лукаво на Денисова.
Денисов же, давя ползущую во все стороны улыбку, застенчиво ковырял в тарелке.
— В смысле? — не понял Старцев.
— О, можно подумать, он ничего не видит! — всплеснул руками Малышев, — Олега, в жизни не поверю, что ты потерял всякий нюх и не замечаешь, как баба сходит от тебя с ума!…
— Какая баба? — нахмурился Старцев, ожидая подвоха.
— Томка! — ответил Малышев, — Железнова. Что, можно подумать, новость для тебя!…
Зря Малышев иронизировал — это была для Старцева новость. Тамара?… Железнова?… Бред!…
— Сережа, — назидательно произнес Старцев, — Тамара — наша сотрудница. Боевой товарищ. Даже — друг. Но никак не «баба»…
— Нуу… — поиграл бровями губернатор Денисов, — Это как посмотреть…
А Малышев заговорил вдруг горячо и быстро, и чем дольше он говорил, тем меньше понимал Старцев.
Выходило у Малышева, что Тамара, верный друг и безотказный соратник, будто бы была влюблена в Старцева с первого дня, как переступила порог будущей империи «Росинтера». Будто бы все доказательства были налицо — и краснела от вскользь брошенных им дежурных комплиментов, и вздрагивала, когда он невзначай касался унизанной серебряными перстнями руки, и на совещаниях смотрела на него долгими мечтательными взглядами…
— Да не верю я, что ты этого не видишь! — изумлялся Малышев, — Ты чего, Олега?…
Старцеву вдруг припомнился недавний с Тамарой разговор. Полчаса втолковывал ей что-то, она слушала, кивала — и не услышала ничего. И взгляд у нее был какой-то… в самом деле, странный какой-то взгляд… и вообще…
Он поборол наваждение.
— Фигню какую-то говоришь! — сердито заявил он младшему товарищу, — Во-первых, никак это не могло столько лет продолжаться. Во-вторых, не может быть, чтобы я этого не заметил…
— Олег Андреевич, — елейным голосом пропел Денисов, — О том и речь!… Вы говорите, что надо Сереге найти ба… женщину, которая в нем, помимо функции человека увидит, мущщину… — выговаривая вкусное слово, он вытянул трубочкой губы, — А сами?… — у, какой ехидный был у Денисова взгляд! — А сами не видите. Вдолбили себе, что Железнова боевой товарищ, а ведь она…
— Так, — рассердился Старцев окончательно, — Сводничеством занялись?… Все, закрыли тему!… Давай-ка, Сережа, расскажи лучше, как сегодняшнее Правление прошло…
Сережа плечами пожал и стал рассказывать. Старцев внимательно слушал. А Денисов не менее внимательно смотрел на серьезно кивающего Старцева и видел совершенно ясно: мысли озадаченного президента «Росинтера» в эти минуты были от проблемы реструктуризации банка бесконечно далеки…
4
6 июня 2000 года, вторник. Москва.
Вот спасибо дорогому другу, вот уважил!… Малышев с остервенением затягивал на шее узел галстука — и узел выходил возмутительно кривой. Черт, ну, до чего ж не хочется ехать туда!…
Когда неделю назад Старцев, сославшись на необходимость присутствия в какой-то «рабочей группе» при Правительстве, упросил Сергея заменить его на ежегодном благотворительном мероприятии, Малышев поморщился, но согласился. Он не ходил на подобные встречи, где столько было вокруг чужих и ненужных людей, и Старцев это, конечно, знал. Но тут ситуация была особенная: на сегодня назначено было вручение ежегодных грантов «Росинтера» молодым ученым, один из лучших благотворительных проектов Корпорации, организованный, к тому же, совместно с Министерством науки и технологий, и там министр будет, и обязательно должен быть кто-то из первых лиц «Росинтера».
И вот вместо того, чтобы явиться в свой уютный и обжитой кабинет в топ-этаже Центрального офиса, в кабинет, надежно отгороженный от чужих и ненужных, Малышев вынужден был тащиться в Миннауки, чтобы там, на глазах у восхищенной публики, произносить торжественные речи и дрессированным пуделем подавать лапку…
По обе стороны просторного зала, который успел беглым взглядом окинуть Малышев, тянулись бесконечно длинные столы. Из-за стола левого немедленно защелкали фотоаппараты и засверкали вспышки — там окопалась пресса. Справа же сидела совершенно несуразная какая-то публика, которую Малышев, мгновенно ослепший от блицев, не сразу и разглядел — надо понимать, лауреаты…
Сопровождаемый министром, едва достававшим долговязому Малышеву до плеча, банкир на негнущихся ногах прошел по номенклатурной ковровой дорожке в противоположный конец зала, где высился эшафот… Ах, нет, не было никакого эшафота, конечно, это все озлобленному президенту Росинтербанка привиделось — всего лишь стоял небольшой такой столик с аккуратными стопочками в кожу переплетенных дипломов. Как проинструктировала Малышева неизвестная женская личность, сначала министр произнесет речь, потом он будет читать фамилии и выдавать дипломы, а Малышеву надлежит от имени Корпорации вручать лауреатам конверты с сертификатами, подтверждающими перечисление денежной суммы на личный счет лауреата, и жать лауреатам руки.
Кончились приветственные рукоплескания, и министр заговорил, а Малышев заводил по сторонам глазами, жмурясь от предательских фотовспышек и изнывая от тоски. Тут-то он и разглядел тех самых «молодых ученых», на поддержку которых Корпорация ежегодно отчисляла какие-то деньги…
Мама дорогая!… Это что же — молодая российская наука?… Во всей красе?…
Поколение будущих светил и членов-корреспондентов выглядело ужасно. Какие понурые, пришибленные позы, какие потерянные лица, какие затравленные взгляды!… Мальчики были патлаты и прыщавы, в дедовских, что ли, очках с толстенными линзами, в невозможных совершенно свитерах и вязаных (вязаных!) жилетах… Девочки корявы до неприличия, с тусклыми, жалобно обвисшими волосами… Груди их под старомодными пиджаками с огромными лацканами смотрелись, как досадное недоразумение… Девочек, впрочем, было совсем немного, это наметанный малышевский взгляд определил сразу — из шестидесяти молодых научных сотрудников, слабый пол представляли лишь десять трогательных страшилок.
Тут снова зааплодировали, из чего стало ясно, что речь министра закончилась, и министр стал брать из рук какой-то пышной дамы дипломы и называть фамилии. И потекли к эшафоту, где маялся Старцев, лауреаты…
Шли они, сутулясь, высоко вздернув неразвитые плечики, подволакивая ноги, сгорая под несколькими сотнями горячо одобряющих глаз… Вот же, бедные, — подумалось Малышеву, — Как зверьки в зоопарке… Им бы сидеть в своих лабораториях, заниматься тем, что сердцу мило, а не таскаться по этим дурацким мероприятиям… И следующая мысль: На фуршет не останусь. Ни за что!…
Он потерял счет крепко пожатым ладоням — вялым, неприятно влажным, трепещущим девичьим, безвольным юношеским… Ему казалось, что теперь до конца своих дней будет он стоять тут, на лобном месте, и жать чужие руки — хоть и бы и будущих гениев, и не иметь даже возможности украдкой вытереть ладонь о штаны… Но вот Малышев скосил глаза, и сердце радостно екнуло: запас кожаных переплетов на столике иссяк, церемония вручения подходила к концу.
Министр проследил траекторию малышевского взгляда и тоже повеселел. Голос его зазвучал бодрее:
— И в заключении хотелось бы предоставить слово представителю корпорации «Росинтер», президенту «Росинтербанка» Сергею Малышеву…
Переждав жиденькие хлопки, Малышев открыл было рот, чтобы осчастливить публику выученной накануне двухминутной речью во славу российской науки, но тут вдоль стола с красными от смущения лауреатами, зашуршало, загомонило — сначала тихонько, потом чуть громче…
— Что такое?… — не разжимая зубов спросил у кого-то министр, но навстречу министру по номенклатурной дорожке уже шагал невысокий седой человек, нервно поправляя очки…
— Простите великодушно… — он доверительно потянулся к министрову уху, — Какое-то недоразумение… Аспирантка наша, кафедра цветной металлургии… Институт стали и сплавов… Настя… Артемьева Настя…
«Упс! — сказала за министровой спиной пышная дама, — Накладочка…» И возник из воздуха еще один диплом, и министр, смущенный «накладочкой», с какой-то особенной торжественной теплотой произнес:
— Артемьева Анастасия, Институт стали и сплавов!…
И из— за дальнего конца стола поднялась и пошла к Малышеву забытая было лауреатка.
«Хм!» — подумалось Малышеву.
Не сутулилась Артемьева Анастасия и ног не подволакивала. Шла легко, с удивительно ровной спиной, с гордо вздернутым подбородком. И грудь ее под серым немодным пиджачком вовсе не выглядела неуместной, и ножки — ух ты! — очень даже были правильные ножки, стройные такие, с тонкими щиколотками и точеными выемками под коленями.
И, как в замедленной съемке, она все шла и шла по ковровой дорожке этими своими точеными ногами, с прямой, как у балерины, спинкой, с гордо откинутой на высокой шее головой… И Малышеву стало понятно, отчего эта нарочитая гордость — слезы стояли у девушки в глазах, господи боже, слезы!… Обиделась, растерялась, испугалась, что забудут…
И такое умиление почувствовал в себе Малышев, что едва навстречу не кинулся — но удержался все-таки. Только не заплачь!… — подумал он растроганно. И следующая мысль: А на фуршет я, пожалуй, останусь…
…К нему кинулась, было, пресса, но здесь уже рядом был Еремин и пара ребят в неприметных серых костюмах, ловко и необидно, как бы невзначай, оттесняющих любопытных… Малышев чокнулся с министром шампанским, перекинулся парой фраз и зарыскал взглядом по чужим лицам, ища высоко поднятую голову с гладко зачесанными темными волосами. Наткнулся вместо этого на голову седую, мужскую, тут же поймавшую его взгляд и так хорошо улыбнувшуюся, что захотелось даже поговорить с интеллигентным старичком — тем самым, что так взволновался из-за забытой лауреатки.
— Быстров, Валентин Петрович, — представился старичок голосом глуховатым, но приятным, — Завкафедрой цветной металлургии Института стали и сплавов… Я только хотел сказать вам, Сергей… эээ…
— Константинович, — подсказал Малышев.
— …Сергей Константинович… Я только хотел сказать, что очень вы большое и нужное дело делаете. — Быстров смотрел снизу на Малышева тепло и ясно, — Очень нужное!… Наука в России в таком печальном состоянии, вы сами посудите — мы уже лет на десять, а то и пятнадцать отстаем от Запада. Я имею в виду и академическую науку, и, что немаловажно, прикладную… А ведь такие корпорации, как «Росинтер», да весь, казалось бы, большой бизнес, связанный с промышленными технологиями, заинтересован должен быть в развитии науки!…
— Мы заинтересованы, — серьезно подтвердил Малышев, — Поэтому и гранты эти…
— Да, да, да!… — подхватил Быстров, — И низкий вам за это поклон!… Ведь эти ребята… — тут он перешел на страстный шепот, и Малышеву, чтобы слышать в веселом гуле, пришлось с нему пригнуться, — Эти вот ребята — это же наше будущее!… Удивительные умнички, и… я надеюсь, вас не рассмешит это слово… настоящие подвижники!… — он строго посмотрел, не улыбается ли банкир — Малышев не улыбался, — На таких всегда все держалось и держаться будет… Посвятить жизнь делу неблагодарному, в общем, обречь себя на нищенское существование, зная, что твои разработки принесут кому-то миллионы… — тут старичок запнулся, поняв, что хватил лишку — собеседник-то его был как раз из тех, кому чьи-то научные разработки как раз и «принесли миллионы». И более того, в часть малышевских миллионов был вложен труд и лично его, профессора Быстрова, доктора технических наук академика РАН, совместно со знаменитым Ванюковым разработавшим когда-то уникальные плавильные печи для Снежнинских заводов. — Вы знаете, они же все почти из очень небогатых семей. Живут на нищенские зарплаты, или даже на стипендии… А ведь многим из них просто нечем заплатить за жилье!… — глаза профессора округлились от ужаса, — И эти ваши гранты — это очень важно, это такое им подспорье!…
Быстров сжал длиннопалую малышевскую ладонь обеими руками — горячо сжал, истово.
— Да, я заметил… — невпопад ответил банкир и свернул на любимое, — Я как-то всегда думал, что наука — дело сугубо мужское… А тут и девушки среди лауреатов…
Академик, довольный, понимающе склонил голову.
— Вот и от нас, Сергей Константинович, девушка. Настенька Артемьева. Ну, ее бы уж пора Анастасией Павловной величать, даром что всего двадцать шесть годочков, но ведь состоявшийся уже человек!… Умница! Настоящий талант!…
— Она металлург? — спросил Малышев с улыбкой — никак это слово не клеилось к девушке с балетной осанкой.
— Она химик, — поправил Быстров, — Но занимается именно металлургической проблемой, разработкой новых, более эффективных ПАВов… — заметив на лице банкира недоумение, счел нужным пояснить, — Поверхностно активных веществ, они применяются в металлургии при обеднении шлаков… — но взгляд Малышева и тут не прояснился, — Впрочем, это неважно… Важно, что очень серьезные разработки у девочки, удивительный образ мышления, нестандартный… Вы понимаете?… — Малышев поспешно кивнул, — И это ведь при том, что такая сложная у девочки судьба…
Малышев напрягся. Он не любил девочек со сложными судьбами. Такие непременно оказываются злобными стервами с целой кучей комплексов.
— Рано осталась без родителей, — продолжал Быстров, не замечая перемены в лице банкира, — С маленькой сестренкой на руках… Работала, но учебу не бросила. Девочку воспитывает. И при этом, вы знаете… — Быстров улыбнулся, — Удивительно порядочный и достойный человек, дружелюбная, ласковая… Солнышко такое… Ее и зовут-то все не иначе как Настенька, вот и я тоже, хотя обычно фамильярности в отношении студентов, и уж тем более, аспирантов, себе не позволяю…
Но Малышев его не слушал, ибо дружелюбное солнышко, Настенька, подошедшая неслышно, стояла уже за спиной профессора и хмурилась, вникая в окончание хвалебной песни.
— Я вам бутербродов принесла, Валентин Петрович, — и она, стараясь не смотреть на Малышева, протянула научному руководителю тарелку, — Вам надо поесть, вы же наверняка не позавтракали…
— Спасибо, детка… — академик растроганно принял тарелку и глянул на Малышева — ну, дескать, что я вам говорил?…
Бледное личико. Высокие скулы, большие глаза — темно-серые, необычайно серьезные, с лиловатыми тенями. Высокие брови. На прямой пробор шелковые волосы, убранные назад, в академичную «колбаску». Такой вот синий чулочек, такое вот хмурое институтское солнышко…
Очень невовремя пришла эта мысль: взять тонкое личико обеими ладонями, поднять к себе да и поцеловать в бледные мягкие губы… Мысль Малышев немедленно отогнал — до времени, до срока. И вовсе даже от девушки Насти отвернулся. Полез во внутренний карман и выудил визитку, обратившись к Быстрову:
— Я полагаю, у «Росинтера» и вашего Института найдутся кое-какие общие задачи. И, насколько я понимаю, институт испытывает переодически некоторые… эээ… финансовые проблемы… Возможно, буду вам полезен, — с этими словами он передал профессору визитку.
Быстров как-то растерялся, переложил зачем-то тарелку из одной руки в другую, помялся, потом заговорил нерешительно:
— Конечно, трудности есть, как же им не быть… время такое…Нам бы реактивы кое-какие…
— Отлично!… — Малышев кивнул, — Подготовьте бумагу и обращайтесь, рад буду помочь… Да, кстати! — он обернулся к лауреатке Артемьевой, — Мы сейчас разрабатываем новую программу… для аспирантов профильных вузов… Может быть, прохождение практики на лабораторной базе предприятий «Росинтера»… — «Что я несу? — ужаснулся Малышев, — Какая практика?… Какая база?…», но отступать было поздно, — Хотел бы с вами, Анастасия, посоветоваться, прикинуть в общих чертах… — и с этими словами он выдал вторую визитку — Насте.
Настя сбивчивую речь банкира выслушала с удивлением, но визитку взяла, положила в кармашек и, помедлив, ответила:
— Хорошо!…
Полковник Шевелев, аккуратно сложив на столе веснушчатые руки, докладывал:
— Суммируя неофициальные данные, полученные нашими людьми в Снежном, и информацию, предоставленную сегодня по моему запросу Службой безопасности СГК, происходит следующее. Объедком… Объединенный профсоюзный комитет СГК в настоящее время готовится к акции протеста, направленной против администрации Снежнинской компании и руководства Корпорации в целом, — длинными развернутыми предложениями и с совершенно невозмутимым лицом говорил Шевелев, — Как удалось установить, лидер снежнинских профсоюзов Валерий Пупков уже проводил предварительные переговоры с Адольфом Немченко, однако никаких мер господином Немченко предпринято не было, и Центральный офис не был поставлен в известность о происходящем в Снежном.
Тут рыжий полковник быстро глянул на шефа. Шеф, погрузившись в кресло, слушал молча, и выражение его лица ничего хорошего не сулило ни упрямому Фюреру, ни снежнинским профсоюзам.
— Требования профсоюзов к администрации компании вкратце изложены здесь, — он протянул Старцеву распечатанный на принтере листок, продублировав его устными комментариями, — Повышение уровня оплаты труда — некоторым категориям работающих до ста процентов… Дополнительные социальные гарантии, повышение уровня охраны труда, дополнительный пакет бесплатного медицинского обслуживания…
Темные глаза главы Корпорации скользили по листу, губы открылись для одного слова:
— Сколько?…
Вместо Шевелева ответил Леня Щеглов:
— Общая сумма требований, Олег Андреевич, порядка двухсот миллионов долларов…
Старцев только хмыкнул.
— Буквально завтра Объедком намерен сделать заявление о подготовке акции протеста, — продолжал Шевелев, — Заявление громкое — обязательно попадет на ленты информагентств, так что шума будет много… В качестве акции протеста будет избрана, наверняка, забастовка, поскольку профсоюзы, по нашим данным, настроены очень решительно… Дата забастовки пока неизвестна…
— Ну-ну, — Старцев отшвырнул от себя пакостный листок, — А теперь объясните мне, что происходит. Почему буча, откуда?… У нас Снежный — островок социализма, тамошняя администрация разве что задницы не подтирает своим работникам!… Дополнительные пенсии для ветеранов труда и производства, дополнительные пособия одиноким матерям, зарплата в штуку баков, отпуска по два месяца… Полтора миллиарда долларов в год тратится на социалку. Мало?…
Вопрос был, скорее, риторическим — уникальный для России пакет социальных программ был «коньком» СГК, его гордостью…
— Кто еще так живет в нашей стране, хотел бы я знать… — пробормотал Старцев.
— А они, Олег Андреевич, на нашу страну уже не ориентируются, — Леня позволил себе улыбнуться, — Они теперь ориентируются на уровень жизни своих коллег в Канаде и Финляндии. Месяц назад профсоюзная делегация вернулась с экскурсии на заводы «Оутокумпу»…
— Ха!… — внезапно охрип голос президента «Росинтера», — Да, конечно, на «Оутокумпу» рабочие раз в десять лучше живут. Отлично! Будем ориентироваться на «Оутокумпу»!… Сколько там работает человек?… Тысяч десять?… А у нас — сто!… Автоматизируем производство, сократим девять человек из десяти, а оставшимся обеспечим райскую жизнь!… — Старцев разозлился не на шутку, — Если б мы могли себе позволить такую производительность труда и такую себестоимость товара, как на «Оутокумпу», они бы давно у нас были в шоколаде!… Но попробуй я сейчас потребовать сокращения хотя бы десяти тысяч человек — какой при этом вой поднимется…
Старцев, наконец, умолк. Подергал себя за нос, посопел, успокаиваясь.
— Черт с ним, — сказал он наконец, — Меня другое интересует. Насколько эти выступления спонтанны? И на что они реально надеются?… Пупков, насколько я знаю, не самый умный человек в Снежном. Но даже Пупков должен соображать, что в такой момент, когда нас Генпрокуратура дергает и требует денег, мы не можем себе позволить кинуть двести миллионов на чьи-то капризы… Сам он все это придумал?… И если да — то для чего?… Или все-таки помог кто-то?…
— Могут быть варианты, — мягко прокашлялся Шевелев, — Например, Немченко.
Старцев взглянул на Шевелева. Глаза полковника, зеленые, как оконное стекло на распиле, были пусты и холодны.
Немченко?… Ну что ж, с Фюрера станется… Чувствует, что в Москве его руководством недовольны, что может произойти замена. Решил продемонстрировать свою незаменимость — сначала распалить послушные ему профсоюзы, довести до кипения, потом самостоятельно их укротить, показав, кто в доме хозяин. Вот только…
— Вот только Немченко вряд ли делал бы это втихаря… — покрутил головой Старцев, — Какой ему прок был скрывать от нас подготовку к бунту?… В его интересах было бы пошуметь, попугать нас…
Вот спасибо дорогому другу, вот уважил!… Малышев с остервенением затягивал на шее узел галстука — и узел выходил возмутительно кривой. Черт, ну, до чего ж не хочется ехать туда!…
Когда неделю назад Старцев, сославшись на необходимость присутствия в какой-то «рабочей группе» при Правительстве, упросил Сергея заменить его на ежегодном благотворительном мероприятии, Малышев поморщился, но согласился. Он не ходил на подобные встречи, где столько было вокруг чужих и ненужных людей, и Старцев это, конечно, знал. Но тут ситуация была особенная: на сегодня назначено было вручение ежегодных грантов «Росинтера» молодым ученым, один из лучших благотворительных проектов Корпорации, организованный, к тому же, совместно с Министерством науки и технологий, и там министр будет, и обязательно должен быть кто-то из первых лиц «Росинтера».
И вот вместо того, чтобы явиться в свой уютный и обжитой кабинет в топ-этаже Центрального офиса, в кабинет, надежно отгороженный от чужих и ненужных, Малышев вынужден был тащиться в Миннауки, чтобы там, на глазах у восхищенной публики, произносить торжественные речи и дрессированным пуделем подавать лапку…
По обе стороны просторного зала, который успел беглым взглядом окинуть Малышев, тянулись бесконечно длинные столы. Из-за стола левого немедленно защелкали фотоаппараты и засверкали вспышки — там окопалась пресса. Справа же сидела совершенно несуразная какая-то публика, которую Малышев, мгновенно ослепший от блицев, не сразу и разглядел — надо понимать, лауреаты…
Сопровождаемый министром, едва достававшим долговязому Малышеву до плеча, банкир на негнущихся ногах прошел по номенклатурной ковровой дорожке в противоположный конец зала, где высился эшафот… Ах, нет, не было никакого эшафота, конечно, это все озлобленному президенту Росинтербанка привиделось — всего лишь стоял небольшой такой столик с аккуратными стопочками в кожу переплетенных дипломов. Как проинструктировала Малышева неизвестная женская личность, сначала министр произнесет речь, потом он будет читать фамилии и выдавать дипломы, а Малышеву надлежит от имени Корпорации вручать лауреатам конверты с сертификатами, подтверждающими перечисление денежной суммы на личный счет лауреата, и жать лауреатам руки.
Кончились приветственные рукоплескания, и министр заговорил, а Малышев заводил по сторонам глазами, жмурясь от предательских фотовспышек и изнывая от тоски. Тут-то он и разглядел тех самых «молодых ученых», на поддержку которых Корпорация ежегодно отчисляла какие-то деньги…
Мама дорогая!… Это что же — молодая российская наука?… Во всей красе?…
Поколение будущих светил и членов-корреспондентов выглядело ужасно. Какие понурые, пришибленные позы, какие потерянные лица, какие затравленные взгляды!… Мальчики были патлаты и прыщавы, в дедовских, что ли, очках с толстенными линзами, в невозможных совершенно свитерах и вязаных (вязаных!) жилетах… Девочки корявы до неприличия, с тусклыми, жалобно обвисшими волосами… Груди их под старомодными пиджаками с огромными лацканами смотрелись, как досадное недоразумение… Девочек, впрочем, было совсем немного, это наметанный малышевский взгляд определил сразу — из шестидесяти молодых научных сотрудников, слабый пол представляли лишь десять трогательных страшилок.
Тут снова зааплодировали, из чего стало ясно, что речь министра закончилась, и министр стал брать из рук какой-то пышной дамы дипломы и называть фамилии. И потекли к эшафоту, где маялся Старцев, лауреаты…
Шли они, сутулясь, высоко вздернув неразвитые плечики, подволакивая ноги, сгорая под несколькими сотнями горячо одобряющих глаз… Вот же, бедные, — подумалось Малышеву, — Как зверьки в зоопарке… Им бы сидеть в своих лабораториях, заниматься тем, что сердцу мило, а не таскаться по этим дурацким мероприятиям… И следующая мысль: На фуршет не останусь. Ни за что!…
Он потерял счет крепко пожатым ладоням — вялым, неприятно влажным, трепещущим девичьим, безвольным юношеским… Ему казалось, что теперь до конца своих дней будет он стоять тут, на лобном месте, и жать чужие руки — хоть и бы и будущих гениев, и не иметь даже возможности украдкой вытереть ладонь о штаны… Но вот Малышев скосил глаза, и сердце радостно екнуло: запас кожаных переплетов на столике иссяк, церемония вручения подходила к концу.
Министр проследил траекторию малышевского взгляда и тоже повеселел. Голос его зазвучал бодрее:
— И в заключении хотелось бы предоставить слово представителю корпорации «Росинтер», президенту «Росинтербанка» Сергею Малышеву…
Переждав жиденькие хлопки, Малышев открыл было рот, чтобы осчастливить публику выученной накануне двухминутной речью во славу российской науки, но тут вдоль стола с красными от смущения лауреатами, зашуршало, загомонило — сначала тихонько, потом чуть громче…
— Что такое?… — не разжимая зубов спросил у кого-то министр, но навстречу министру по номенклатурной дорожке уже шагал невысокий седой человек, нервно поправляя очки…
— Простите великодушно… — он доверительно потянулся к министрову уху, — Какое-то недоразумение… Аспирантка наша, кафедра цветной металлургии… Институт стали и сплавов… Настя… Артемьева Настя…
«Упс! — сказала за министровой спиной пышная дама, — Накладочка…» И возник из воздуха еще один диплом, и министр, смущенный «накладочкой», с какой-то особенной торжественной теплотой произнес:
— Артемьева Анастасия, Институт стали и сплавов!…
И из— за дальнего конца стола поднялась и пошла к Малышеву забытая было лауреатка.
«Хм!» — подумалось Малышеву.
Не сутулилась Артемьева Анастасия и ног не подволакивала. Шла легко, с удивительно ровной спиной, с гордо вздернутым подбородком. И грудь ее под серым немодным пиджачком вовсе не выглядела неуместной, и ножки — ух ты! — очень даже были правильные ножки, стройные такие, с тонкими щиколотками и точеными выемками под коленями.
И, как в замедленной съемке, она все шла и шла по ковровой дорожке этими своими точеными ногами, с прямой, как у балерины, спинкой, с гордо откинутой на высокой шее головой… И Малышеву стало понятно, отчего эта нарочитая гордость — слезы стояли у девушки в глазах, господи боже, слезы!… Обиделась, растерялась, испугалась, что забудут…
И такое умиление почувствовал в себе Малышев, что едва навстречу не кинулся — но удержался все-таки. Только не заплачь!… — подумал он растроганно. И следующая мысль: А на фуршет я, пожалуй, останусь…
…К нему кинулась, было, пресса, но здесь уже рядом был Еремин и пара ребят в неприметных серых костюмах, ловко и необидно, как бы невзначай, оттесняющих любопытных… Малышев чокнулся с министром шампанским, перекинулся парой фраз и зарыскал взглядом по чужим лицам, ища высоко поднятую голову с гладко зачесанными темными волосами. Наткнулся вместо этого на голову седую, мужскую, тут же поймавшую его взгляд и так хорошо улыбнувшуюся, что захотелось даже поговорить с интеллигентным старичком — тем самым, что так взволновался из-за забытой лауреатки.
— Быстров, Валентин Петрович, — представился старичок голосом глуховатым, но приятным, — Завкафедрой цветной металлургии Института стали и сплавов… Я только хотел сказать вам, Сергей… эээ…
— Константинович, — подсказал Малышев.
— …Сергей Константинович… Я только хотел сказать, что очень вы большое и нужное дело делаете. — Быстров смотрел снизу на Малышева тепло и ясно, — Очень нужное!… Наука в России в таком печальном состоянии, вы сами посудите — мы уже лет на десять, а то и пятнадцать отстаем от Запада. Я имею в виду и академическую науку, и, что немаловажно, прикладную… А ведь такие корпорации, как «Росинтер», да весь, казалось бы, большой бизнес, связанный с промышленными технологиями, заинтересован должен быть в развитии науки!…
— Мы заинтересованы, — серьезно подтвердил Малышев, — Поэтому и гранты эти…
— Да, да, да!… — подхватил Быстров, — И низкий вам за это поклон!… Ведь эти ребята… — тут он перешел на страстный шепот, и Малышеву, чтобы слышать в веселом гуле, пришлось с нему пригнуться, — Эти вот ребята — это же наше будущее!… Удивительные умнички, и… я надеюсь, вас не рассмешит это слово… настоящие подвижники!… — он строго посмотрел, не улыбается ли банкир — Малышев не улыбался, — На таких всегда все держалось и держаться будет… Посвятить жизнь делу неблагодарному, в общем, обречь себя на нищенское существование, зная, что твои разработки принесут кому-то миллионы… — тут старичок запнулся, поняв, что хватил лишку — собеседник-то его был как раз из тех, кому чьи-то научные разработки как раз и «принесли миллионы». И более того, в часть малышевских миллионов был вложен труд и лично его, профессора Быстрова, доктора технических наук академика РАН, совместно со знаменитым Ванюковым разработавшим когда-то уникальные плавильные печи для Снежнинских заводов. — Вы знаете, они же все почти из очень небогатых семей. Живут на нищенские зарплаты, или даже на стипендии… А ведь многим из них просто нечем заплатить за жилье!… — глаза профессора округлились от ужаса, — И эти ваши гранты — это очень важно, это такое им подспорье!…
Быстров сжал длиннопалую малышевскую ладонь обеими руками — горячо сжал, истово.
— Да, я заметил… — невпопад ответил банкир и свернул на любимое, — Я как-то всегда думал, что наука — дело сугубо мужское… А тут и девушки среди лауреатов…
Академик, довольный, понимающе склонил голову.
— Вот и от нас, Сергей Константинович, девушка. Настенька Артемьева. Ну, ее бы уж пора Анастасией Павловной величать, даром что всего двадцать шесть годочков, но ведь состоявшийся уже человек!… Умница! Настоящий талант!…
— Она металлург? — спросил Малышев с улыбкой — никак это слово не клеилось к девушке с балетной осанкой.
— Она химик, — поправил Быстров, — Но занимается именно металлургической проблемой, разработкой новых, более эффективных ПАВов… — заметив на лице банкира недоумение, счел нужным пояснить, — Поверхностно активных веществ, они применяются в металлургии при обеднении шлаков… — но взгляд Малышева и тут не прояснился, — Впрочем, это неважно… Важно, что очень серьезные разработки у девочки, удивительный образ мышления, нестандартный… Вы понимаете?… — Малышев поспешно кивнул, — И это ведь при том, что такая сложная у девочки судьба…
Малышев напрягся. Он не любил девочек со сложными судьбами. Такие непременно оказываются злобными стервами с целой кучей комплексов.
— Рано осталась без родителей, — продолжал Быстров, не замечая перемены в лице банкира, — С маленькой сестренкой на руках… Работала, но учебу не бросила. Девочку воспитывает. И при этом, вы знаете… — Быстров улыбнулся, — Удивительно порядочный и достойный человек, дружелюбная, ласковая… Солнышко такое… Ее и зовут-то все не иначе как Настенька, вот и я тоже, хотя обычно фамильярности в отношении студентов, и уж тем более, аспирантов, себе не позволяю…
Но Малышев его не слушал, ибо дружелюбное солнышко, Настенька, подошедшая неслышно, стояла уже за спиной профессора и хмурилась, вникая в окончание хвалебной песни.
— Я вам бутербродов принесла, Валентин Петрович, — и она, стараясь не смотреть на Малышева, протянула научному руководителю тарелку, — Вам надо поесть, вы же наверняка не позавтракали…
— Спасибо, детка… — академик растроганно принял тарелку и глянул на Малышева — ну, дескать, что я вам говорил?…
Бледное личико. Высокие скулы, большие глаза — темно-серые, необычайно серьезные, с лиловатыми тенями. Высокие брови. На прямой пробор шелковые волосы, убранные назад, в академичную «колбаску». Такой вот синий чулочек, такое вот хмурое институтское солнышко…
Очень невовремя пришла эта мысль: взять тонкое личико обеими ладонями, поднять к себе да и поцеловать в бледные мягкие губы… Мысль Малышев немедленно отогнал — до времени, до срока. И вовсе даже от девушки Насти отвернулся. Полез во внутренний карман и выудил визитку, обратившись к Быстрову:
— Я полагаю, у «Росинтера» и вашего Института найдутся кое-какие общие задачи. И, насколько я понимаю, институт испытывает переодически некоторые… эээ… финансовые проблемы… Возможно, буду вам полезен, — с этими словами он передал профессору визитку.
Быстров как-то растерялся, переложил зачем-то тарелку из одной руки в другую, помялся, потом заговорил нерешительно:
— Конечно, трудности есть, как же им не быть… время такое…Нам бы реактивы кое-какие…
— Отлично!… — Малышев кивнул, — Подготовьте бумагу и обращайтесь, рад буду помочь… Да, кстати! — он обернулся к лауреатке Артемьевой, — Мы сейчас разрабатываем новую программу… для аспирантов профильных вузов… Может быть, прохождение практики на лабораторной базе предприятий «Росинтера»… — «Что я несу? — ужаснулся Малышев, — Какая практика?… Какая база?…», но отступать было поздно, — Хотел бы с вами, Анастасия, посоветоваться, прикинуть в общих чертах… — и с этими словами он выдал вторую визитку — Насте.
Настя сбивчивую речь банкира выслушала с удивлением, но визитку взяла, положила в кармашек и, помедлив, ответила:
— Хорошо!…
* * *
За круглым шоколадным столом, в мягких креслах цвета корицы, попирая ногами ковер оттенка крепчайшего чая, сидели трое: Старцев, Щеглов, Шевелев.Полковник Шевелев, аккуратно сложив на столе веснушчатые руки, докладывал:
— Суммируя неофициальные данные, полученные нашими людьми в Снежном, и информацию, предоставленную сегодня по моему запросу Службой безопасности СГК, происходит следующее. Объедком… Объединенный профсоюзный комитет СГК в настоящее время готовится к акции протеста, направленной против администрации Снежнинской компании и руководства Корпорации в целом, — длинными развернутыми предложениями и с совершенно невозмутимым лицом говорил Шевелев, — Как удалось установить, лидер снежнинских профсоюзов Валерий Пупков уже проводил предварительные переговоры с Адольфом Немченко, однако никаких мер господином Немченко предпринято не было, и Центральный офис не был поставлен в известность о происходящем в Снежном.
Тут рыжий полковник быстро глянул на шефа. Шеф, погрузившись в кресло, слушал молча, и выражение его лица ничего хорошего не сулило ни упрямому Фюреру, ни снежнинским профсоюзам.
— Требования профсоюзов к администрации компании вкратце изложены здесь, — он протянул Старцеву распечатанный на принтере листок, продублировав его устными комментариями, — Повышение уровня оплаты труда — некоторым категориям работающих до ста процентов… Дополнительные социальные гарантии, повышение уровня охраны труда, дополнительный пакет бесплатного медицинского обслуживания…
Темные глаза главы Корпорации скользили по листу, губы открылись для одного слова:
— Сколько?…
Вместо Шевелева ответил Леня Щеглов:
— Общая сумма требований, Олег Андреевич, порядка двухсот миллионов долларов…
Старцев только хмыкнул.
— Буквально завтра Объедком намерен сделать заявление о подготовке акции протеста, — продолжал Шевелев, — Заявление громкое — обязательно попадет на ленты информагентств, так что шума будет много… В качестве акции протеста будет избрана, наверняка, забастовка, поскольку профсоюзы, по нашим данным, настроены очень решительно… Дата забастовки пока неизвестна…
— Ну-ну, — Старцев отшвырнул от себя пакостный листок, — А теперь объясните мне, что происходит. Почему буча, откуда?… У нас Снежный — островок социализма, тамошняя администрация разве что задницы не подтирает своим работникам!… Дополнительные пенсии для ветеранов труда и производства, дополнительные пособия одиноким матерям, зарплата в штуку баков, отпуска по два месяца… Полтора миллиарда долларов в год тратится на социалку. Мало?…
Вопрос был, скорее, риторическим — уникальный для России пакет социальных программ был «коньком» СГК, его гордостью…
— Кто еще так живет в нашей стране, хотел бы я знать… — пробормотал Старцев.
— А они, Олег Андреевич, на нашу страну уже не ориентируются, — Леня позволил себе улыбнуться, — Они теперь ориентируются на уровень жизни своих коллег в Канаде и Финляндии. Месяц назад профсоюзная делегация вернулась с экскурсии на заводы «Оутокумпу»…
— Ха!… — внезапно охрип голос президента «Росинтера», — Да, конечно, на «Оутокумпу» рабочие раз в десять лучше живут. Отлично! Будем ориентироваться на «Оутокумпу»!… Сколько там работает человек?… Тысяч десять?… А у нас — сто!… Автоматизируем производство, сократим девять человек из десяти, а оставшимся обеспечим райскую жизнь!… — Старцев разозлился не на шутку, — Если б мы могли себе позволить такую производительность труда и такую себестоимость товара, как на «Оутокумпу», они бы давно у нас были в шоколаде!… Но попробуй я сейчас потребовать сокращения хотя бы десяти тысяч человек — какой при этом вой поднимется…
Старцев, наконец, умолк. Подергал себя за нос, посопел, успокаиваясь.
— Черт с ним, — сказал он наконец, — Меня другое интересует. Насколько эти выступления спонтанны? И на что они реально надеются?… Пупков, насколько я знаю, не самый умный человек в Снежном. Но даже Пупков должен соображать, что в такой момент, когда нас Генпрокуратура дергает и требует денег, мы не можем себе позволить кинуть двести миллионов на чьи-то капризы… Сам он все это придумал?… И если да — то для чего?… Или все-таки помог кто-то?…
— Могут быть варианты, — мягко прокашлялся Шевелев, — Например, Немченко.
Старцев взглянул на Шевелева. Глаза полковника, зеленые, как оконное стекло на распиле, были пусты и холодны.
Немченко?… Ну что ж, с Фюрера станется… Чувствует, что в Москве его руководством недовольны, что может произойти замена. Решил продемонстрировать свою незаменимость — сначала распалить послушные ему профсоюзы, довести до кипения, потом самостоятельно их укротить, показав, кто в доме хозяин. Вот только…
— Вот только Немченко вряд ли делал бы это втихаря… — покрутил головой Старцев, — Какой ему прок был скрывать от нас подготовку к бунту?… В его интересах было бы пошуметь, попугать нас…