Бенцони Жюльетта. Кинжал и яд

   Через час Гней Домиций Агенобарб навсегда покинул очаровательный приморский городок Анций. А новорожденному младенцу дали имя Нерон.
 
   Когда два года спустя Агриппина узнала о смерти своего обожаемого супруга, она не смогла сдержать улыбку и у нее вырвался вздох облегчения. Наконец-то она обрела свободу! Свободу устроить свою жизнь так, как ей хотелось. Прошедшие два года были ужасными, и молодая женщина частенько думала, что Агенобарб правильно поступил, удалившись от нее на столь приличное расстояние. Великие боги, она могла не устоять перед искушением слегка укоротить эту слишком долгую жизнь!
   Медленным и величавым шагом Агриппина приблизилась к громадному зеркалу из полированного серебра, в котором отражалась с головы до ног, и некоторое время с глубоким удовлетворением рассматривала себя. Высокая и белокурая, она походила на несколько тяжеловесную, но царственную статую Юноны. Нет, не зря ей всегда казалось, что эти безупречные точеные черты были созданы для императорской короны! И молодая женщина улыбнулась своему отражению.
   Сейчас на троне восседал ее брат Калигула, юноша весьма странный — обольстительный и образованный, но с головой у него было явно не в порядке. Поначалу он правил вполне разумно и народ обожал его. Однако затем у него начали появляться всевозможные фантазии, принимавшие все более опасный характер, и Агриппина давно уже подумывала, что если с императором что-нибудь случится, никто не пожалеет о нем.
   Калигула не любил женщин, отдав сердце юному Лепиду. И Агриппина, уверенная в силе собственной красоты, решила опробовать свои чары на фаворите Калигулы. Лепид имел доступ к молодому императору в любое время дня и ночи, следовательно, именно этому человеку было проще всего… нанести удар. Агриппина никогда не колебалась в выборе между честолюбивыми замыслами и родственными чувствами!
   — Приведи ко мне Лепида, — приказала она своей служанке Мирре. — Скажи, что я хочу поговорить с ним сегодня же вечером… и без свидетелей.
 
   Не пытаясь скрыть изумления и восторга, Лепид сидел на табурете и неотрывно глядел на Агриппину. Никогда еще он не видел ее так близко, ибо сестра императора обычно всячески демонстрировала ему свою холодность. И никогда еще она не казалась ему такой прекрасной! Полупрозрачная белоснежная стола подчеркивала безупречность ее золотистой кожи, великолепное колье с бирюзовыми камнями притягивало взор к стройной шее и округлым плечам. Она непривычно ласково улыбалась фавориту императора.
   — Я не всегда была справедлива к тебе, Лепид, и ты имеешь право сердиться на меня. Но я считала тебя виновным в том, что император забыл о своем долге. Мне казалось, что ты даешь ему дурные советы…
   — Делая это, я был бы просто безумцем, божественная Агриппина. Император ни с кем не советуется! Знаешь ли ты, что со вчерашнего дня он возненавидел лысых? Скоро все римляне с лысиной будут брошены на растерзание диким зверям.
   — Все? Мой дядя Клавдий также?
   — Надеюсь, Калигула не станет проливать собственную кровь. Однако кто знает… Но неужели ты думаешь, что я мог дать императору подобный совет?
   — Истребить всех лысых, — задумчиво промолвила Агриппина. — Какая странная мысль! Это же настоящая резня…
   — Странная мысль? Это еще мягко сказано. Самое ужасное, что император непредсказуем. А если завтра он возненавидит… ну, скажем, своих родных? Или ближайших друзей?
   — Ты имеешь в виду себя или меня? Я уже думала об этом, Лепид, и именно поэтому попросила тебя прийти. Подойди ко мне поближе, нам нужно многое сказать друг другу!
   Агриппина подвинулась, давая ему место на ложе, где полулежала, опираясь на локоть, и юноша робко присел рядом с ней. У него закружилась голова, когда в ноздри ему внезапно проник запах ее духов, и она улыбнулась, наслаждаясь его смятением. Пальцы ее нежно пробежались по руке юноши.
   — Ты мне нравишься, Лепид… Ты мне всегда нравился, хоть я и делала вид, что не желаю смотреть на тебя. Видишь ли… скорее всего я просто ревновала тебя к брату.
   — Ревновала? Ты так прекрасна, Агриппина! Какой мужчина не упадет к ногам твоим ради одной лишь улыбки?
   Она прижалась к нему, чуть приоткрыв свои полные алые губы.
   — А если я дам тебе больше, чем одну улыбку, Лепид? Чем бы ты отплатил мне за это?
 
   Вскоре любовники стали сообщниками, ибо без труда поняли друг друга. Устранение Калигулы было благом для Рима, которому угрожала постоянная опасность, пока им правил этот безумный человек. Он дошел до того, что приказал воздать консульские почести своему коню, и это переполнило чашу всеобщего терпения. Если же Калигула умрет, кто знает, кому достанется корона?
   Агриппина уверяла Лепида, что из него получится превосходный император. Надо было лишь заручиться поддержкой гвардии… и подмазать самых влиятельных сенаторов. Оставалось найти удобное средство для устранения Калигулы, но Агриппине оно было известно. У этого средства имелось имя — Локуста…
   Всегда одетая в черное, Локуста выглядела так, словно у нее не было возраста. Эта странная женщина поселилась за Капенскими воротами, в покосившемся домике, стоявшем на отшибе. Суеверный ужас окружающих служил ей лучшей защитой от излишнего внимания любопытных. Одиночество отнюдь не тяготило ее; целыми днями она варила свои зелья и ухаживала за змеями, в чем помогал ей глухонемой и черный как смоль слуга — истинное исчадие ада. Но Агриппина не ведала страха и уже несколько раз проникала в смрадное жилище Локусты с целью заказать любовный или приворотный напиток. Кроме всего прочего, Локуста умела предсказывать будущее и однажды, склонившись над мутной водой, налитой в медный щит, напророчила:
 
   — Ты станешь Августой, а твой сын будет Цезарем!
   Агриппина часто повторяла про себя эти слова, упиваясь радостью, по сравнению с которой восторги любви казались жалкими. Она станет Августой и будет царствовать! Что можно поставить рядом со столь великой судьбой? И разве не следовало пойти на все, чтобы осуществилась эта блистательная мечта?
   Как бы то ни было, молодая женщина вновь отправилась к Капенским воротам. Увидев Агриппину, Локуста тут же протянула тощую руку за тяжелым кошелем с золотыми монетами, а затем, выслушав просьбу, вытащила откуда-то небольшой флакончик темно-синего стекла.
   — Три капли, — прошептала колдунья, — всего лишь три капли в любое кушанье. Вкус не меняется.
   Агриппине уже казалось, что она одержала свою первую победу, но, к несчастью, Лепид слишком неосторожно вербовал сообщников, а у Калигулы всегда были хорошие осведомители. Через два дня заговорщиков арестовали. Локусту бросили в тюрьму, Лепиду отрубили голову, Агриппину же посадили на корабль вместе с ее маленьким Нероном и отправили — со всеми положенными ей по рангу почестями — на Понтийские острова.
   Агриппина могла только скрежетать зубами в бессильной ярости. Пока галера мчалась по волнам, все больше удаляясь от порта Остии, она призывала в свидетели своего гнева небо и землю, взывая к звездам и духам.
   — Не все тебе торжествовать, Калигула! — воскликнула она. — Я еще вернусь!
   И она действительно вернулась несколько месяцев спустя, но Калигуле не довелось увидеть триумф своей сестры. Простой преторианец Кассий Херея оказался более ловким заговорщиком, чем Лепид, и нанес императору смертельный удар кинжалом в коридоре театра. Этот человек знал, что для успешного осуществления плана действовать надо быстро и в одиночку!
   После смерти Калигулы Агриппина с сыном вновь поселилась в своей вилле на Авентинском холме, но радовалась она недолго. Молодую женщину поджидали новые треволнения: с гибелью Калигулы она избавилась от смертельного врага, однако на троне уже восседал другой император. Все нужно было начинать заново!
 
   Сменивший Калигулу император Клавдий приходился Агриппине дядей и считался слабоумным. В день убийства его вытащили из-за занавески, где он прятался, стуча зубами от страха, и поволокли на императорский престол. Впрочем, человек он был кроткий, тихий, образованный… и совсем не такой глупый, каким казался. На самом деле Клавдий долгое время успешно разыгрывал роль безобидного дурачка, что позволило ему уцелеть при всех государственных переворотах. Он сохранил жизнь — и это было самое главное, ибо жизнь со всеми ее радостями Клавдий любил, хотя ему давно перевалило за пятьдесят.
   А еще он любил свою жену Мессалину, которая была лет на сорок его моложе: ее опасная красота воспламеняла его уже начинавшую стынуть кровь. Мессалина, чей злобный нрав не был ни для кого секретом, помыкала своим супругом, словно собачонкой на привязи… и ненавидела Агриппину, инстинктивно угадав в ней врага. А в таких случаях эта маленькая похотливая тварь мгновенно показывала зубы и пускала в ход когти. Она не желала, чтобы красивая вдовушка свободно разгуливала по Палатинскому дворцу и разыгрывала перед Клавдием роль нежной племянницы. Агриппина вполне могла пробудить в нем желание своими прелестями, и Мессалина не сомневалась, что соперница без зазрения совести использует любой шанс. Родственные отношения с Клавдием ничуть не помешают ей залезть к нему в постель и прогнать оттуда Мессалину. Поэтому кроткая Мессалина заявила Клавдию, что у нее сердце разрывается при виде печали и одиночества Агриппины, которая должна либо вступить в брак, либо не высовываться из своего дома на Авентинском холме. И вскоре вышел императорский указ, в котором Агриппине возбранялось появляться во дворце до тех пор, пока она не выберет себе нового супруга.
   Вступить в брак? По правде говоря, Агриппина уже думала об этом: ее тяготило вдовство, из-за которого она оказалась в ложном и неуютном положении. Богатый, влиятельный и знатный мужчина всегда является наилучшей ширмой для предприимчивой женщины, тогда как бедную беззащитную вдову всякий может обидеть.
   Но приказывать легко… куда труднее найти такого мужа, который отвечал бы всем требованиям разборчивой Агриппины. Она совсем было решилась на брак с невероятно богатым вдовцом Гальбой, однако этот глупец никак не желал расставаться с матерью покойной супруги — женщиной проницательной и решительной. Агриппине пришлось в этом убедиться в тот злополучный день, когда она без всякой задней мысли явилась к Гальбе с невинным дружеским визитом. Разъяренная фурия буквально вытолкала ее за дверь с криком:
   — Прибереги свои улыбки и вздохи для другого, Агриппина! Гальбу ты не получишь! Ему не нужна вдова Агенобарба! Убирайся прочь!
   Агриппина убралась, но не забыла внести имя старухи Юлии в свой черный список. Недолго будет мерзавка скрипеть, когда исполнится предсказание Локусты!
   Именно тогда прославленный оратор Пассиен с робостью переступил порог племянницы Клавдия. С давних пор он обожал ее, не смея надеяться на взаимность, и лишь теперь, узнав о приказе Мессалины, дерзнул прийти. Пассиен заявил, что, если Агриппина согласится стать его супругой, он положит к ее ногам свое сердце, безграничную любовь и все состояние…
   Состоянием этим отнюдь не следовало пренебрегать. Пассиен был, вероятно, богатейшим человеком Рима — разумеется, после императора. Он славился пристрастием к роскоши, и Агриппина, которой не слишком много перепало от имущества Агенобарба, сочла этот вариант приемлемым.
   — Я всегда восхищалась твоим талантом, Пассиен, — сказала она с ободряющей улыбкой. — Я буду тебе верной и покорной женой.
   Пассиен о таком и мечтать не смел. Он упал перед красавицей на колени, а затем ринулся зажигать факелы в честь бога Гименея. Через несколько дней торжествующая Агриппина устроила грандиозное празднество в своем новом дворце, куда пригласила дядю и «милую тетушку» — с единственной целью посмотреть, какую мину скорчит Мессалина при виде драгоценностей, которыми осыпал жену Пассиен!
 
   Увы, брак с Пассиеном недолго радовал Агриппину, и недолго она утешалась мыслью, что стала самой богатой женщиной в Риме. Прежде всего, она очень скоро ощутила разочарование в своем супруге. Это был превосходный человек и в высшей степени талантливый оратор, но у него совсем не оказалось честолюбия — он был вполне доволен своей судьбой и не желал никаких перемен.
   — Чего нам не хватает? — с нежностью говорил Пассиен жене. — У нас есть все: любовь, богатство, слава. И нет на свете женщины красивее, чем ты.
   Безусловно, это звучало лестно, однако Агриппина могла бы многое сказать по поводу того, чего ей не хватает. Корона, пресловутая корона! Мысль о ней преследовала Агриппину, которая не оставила надежды в один прекрасный день завладеть ею.
   Молодая женщина убивала время, выслеживая Мессалину, — насколько это было в ее силах. Интуиция подсказывала ей, что рано или поздно эта красивая мегера сделает какую-нибудь глупость и тем самым погубит себя. Разве не шептались люди о том, что время от времени императрица, закутавшись в тяжелый плащ, наведывается в подозрительные притоны Субурры, где, словно последняя проститутка, заводит шашни с гладиаторами и матросами? Агриппина была убеждена, что нужно лишь дождаться того момента, когда Мессалина совершит какое-нибудь непростительное безумство.
   Пока же она целиком посвятила себя воспитанию сына, и можно смело утверждать, что юного Нерона не приводило в восторг такое материнское рвение. Агриппина требовала, чтобы он во всем превосходил сына Мессалины, молодого Британника, а это было делом совсем не шуточным. Нерон, любивший музыку и поэзию, вынужден был часами заниматься гимнастикой, принимать участие в бешеных скачках на лошадях, проходить полный курс обучения будущего олимпийского чемпиона — и все это ради того, чтобы мать насладилась его победами над сыном соперницы.
   — Я хочу общаться с поэтами и с тобой, — жаловался он своему наставнику Сенеке. — Почему мать подталкивает меня к соперничеству с кузеном?
   — Потому что надеется увидеть тебя на римском престоле! — отвечал испанский философ, посвященный во все тайны своей хозяйки. — Для этого ты должен стать самым сильным.
   — Но это же смешно! — негодовал мальчик. — С того дня, когда я стану императором, никто не посмеет соперничать со мной.
   — Это, пожалуй, верно… Однако ты еще не император, и тебе, вероятно, придется преодолеть множество препятствий. Следовательно, нужно готовить себя к этому!
   Такие речи были понятны Нерону; после беседы с Сенекой он с большей охотой отправлялся метать копье и лишь после изнурительных упражнений погружался в чтение обожаемых греческих поэтов.
 
   В 48 году наступил наконец момент, которого так долго ждала Агриппина. Мессалина забыла всякую осторожность и вступила на крайне опасный путь. Императрица уже давно была влюблена в Гая Силия, самого красивого мужчину в Риме, но, пока тот находился далеко, страсть эта роковых последствий не имела. Когда же Гай Силий вернулся в родной город, Мессалина без всяких раздумий отдалась своему влечению, и вскоре в Риме все знали, что Августа стала любовницей красавца Гая, — один лишь Клавдий пребывал в счастливом неведении. Безрассудство Мессалины достигло такой степени, что она приказала вынести лучшую мебель и дорогие картины из императорского дворца, чтобы украсить дом своего возлюбленного.
   — Она просто обезумела! Кроме Силия, для нее никто не существует, — рассказывал Агриппине вольноотпущенник Нарцисс, на глазах которого происходил грабеж.
   Мессалина совершила непростительную ошибку, поссорившись с этим чрезвычайно умным и крайне злопамятным человеком. Хитрая Агриппина, напротив, всячески привлекала его к себе, не считаясь с расходами и не скупясь на ласковые слова.
   — А что же Цезарь? Неужели он ничего не замечает?
   Нарцисс пожал плечами.
   — Он в ней души не чает. Она его просто околдовала! Я никогда не видел, чтобы мужчина до такой степени превращался в раба женщины.
   — Я считаю, что ради блага империи необходимо открыть ему глаза, — заявила Агриппина. — Цезарь не должен быть посмешищем!
   — Я за это не возьмусь, благородная Агриппина. Да и тебе не советую. Он не станет нас слушать. Будем надеяться, что Клавдий сам узнает обо всем, — если так решат всесильные боги.
   По правде говоря, Агриппина гораздо больше надеялась на помощь людей, а не богов. Она дорожила дружбой с Нарциссом, ибо это позволяло ей быть в курсе всех поступков и даже мыслей императорской четы. Кроме того, по ее просьбе он сумел вытащить из тюрьмы знаменитую Локусту, и она была очень признательна ему за эту услугу.
   — Если мне подвернется благоприятный случай, — сказала в завершение беседы, — я попытаюсь вразумить дядюшку.
   — Весь Рим будет благодарить тебя за это!
   Но Агриппине не пришлось тратить силы. Мессалина, сгорая от страсти, устремилась к гибели по собственной воле. В голове ее созрел дерзкий замысел — выйти замуж за своего любовника и посадить его рядом с собой на троне. Она заявила суеверному Клавдию, что слышала предсказание пифий, согласно которому в определенный день «супругу Мессалины» предназначено умереть. Трусливый от природы Клавдий настолько перепугался, что одобрил невероятный план своей жены: на этот день ей следует взять временного мужа… и эту роль исполнит преданный друг Гай Силий. А Клавдию нужно отправиться в Байи и сидеть Там, пока не минет опасность.
   Самое поразительное состоит в том, что дерзкая затея Августы едва не увенчалась полным успехом. Неизвестно сколько времени наивный Клавдий спокойно дожидался бы окончания «маскарада», если бы в Байи не приехал Нарцисс в сопровождении нескольких человек из окружения императора. Все вместе они стали умолять Клавдия немедленно вернуться в Рим, а принесенные ими вести (большей частью выдуманные Агриппиной) были столь тревожными, что старик наконец осознал опасность и перепугался не на шутку. Он понял, что Мессалина обманула его с целью свергнуть с престола.
   Прибыв в столицу, разъяренный Клавдий приказал схватить обоих любовников. Силий был казнен публично, а Мессалину зарезали втихомолку… однако стоило ей умереть, император стал горячо оплакивать ее.
   И вот тогда во дворец явилась Агриппина. Проливая горькие слезы и не помня себя от скорби, она принялась утешать милого дядюшку, к которому испытывала бесконечную нежность и глубочайшую привязанность.
   — О, Цезарь! Ты еще достаточно молод, твое сердце исцелится. Ты вновь познаешь любовь.
   — Аюбовь? Не говори мне об этом! Отныне я буду жить холостяком: ведь брак не принес мне ничего хорошего.
   — Тебе просто не повезло, и долго это не продлится. Я знаю женщин, которые грезят только о твоем счастье!
   — Старухи или уродки…
   — Вовсе нет, — Агриппина потупилась с превосходно разыгранной скромностью. — Я знаю по меньшей мере одну, которую все считают красивой и желанной… Она еще молода и безгранично любит тебя!
   Клавдий вытаращил глаза. Мысль о красивой молодой женщине мгновенно осушила его слезы, однако сдаваться он пока не желал.
   — Чуть позже, Агриппина, чуть позже ты расскажешь об этой женщине… — На мгновение его неожиданно проницательный взгляд остановился на племяннице. — Если эта женщина похожа на тебя, быть может, она и в самом деле мне понравится… Но сейчас я хочу только одного: оплакать мои разбитые мечты и мою глупость. Чуть позже, Агриппина… чуть позже!
   Он зарыдал вновь, и Агриппина не стала настаивать. Наживка была брошена — оставалось лишь ждать, пока рыба клюнет. В любом случае, упускать такой шанс, открывающий дорогу к трону, было нельзя!
   Внезапно она вспомнила об одной мелочи, которую в порыве радости как-то упустила из вида. Чтобы выйти замуж за Клавдия, надо быть свободной, а у нее между тем имелся законный супруг…
   Агриппина никогда не колебалась, если на карту было поставлено ее будущее. В тот же вечер она, закрыв лицо плотной вуалью, села в свои носилки и велела рабам двигаться к Капенским воротам. Оттуда она пешком дошла до жилища Локусты…
   Последствия не заставили себя ждать. Вскоре бедный Пассиен внезапно скончался, и скорбящая вдова поспешила к дяде, чтобы разделить общее горе и оплакать свалившееся на них обоих несчастье. Клавдию так понравилось это занятие, что весной 49 года он вступил в брак со своей племянницей.
   Агриппина делала все возможное, чтобы оградить от посягательств и корону, и супруга, а эта двойная задача требовала целого ряда весьма энергичных мер. Однажды в ее покои вошли рабы и водрузили на треножник отрубленную голову Лоллии Паулины. Ясный взгляд Агриппины не утратил своей безмятежности, и она лишь слегка побледнела. Грациозно и неторопливо императрица приблизилась к своей жертве.
   Кровь еще сочилась из точеной шеи. Смерть совсем недавно сомкнула эти чудесные черные глаза и залила синевой золотистую кожу, но прекрасное лицо, которое на секунду привлекло к себе внимание Клавдия, уже стало неузнаваемым. Застывшие на этом лице ужас и мука изуродовали его. Созерцая останки казненной, Агриппина нахмурилась и недоверчиво сощурила глаза: она вдруг усомнилась, та ли это женщина, которая посмела уже после смерти Мессалины с вожделением взглянуть на Клавдия.
   — Какая уродливая голова! — воскликнула императрица. — Ты уверен, Фарос, что это Лоллия Паулина?
   Старший из рабов не смог скрыть своего изумления, но Агриппина говорила вполне серьезно.
   — Ты хочешь доказательств, Августа? Эту женщину мы схватили в доме Лоллии Паулины, на ней были одежды Лоллии Паулины, она спала в постели Лоллии Паулины. Что я могу добавить к этому?
   — Жалкие у тебя доказательства! К счастью для тебя, я знаю способ удостовериться в истине твоих слов. Открой ей рот!
   — Как это…
   — Делай, что приказано, если не хочешь подвергнуться той же участи! — нетерпеливо оборвала его императрица.
   Дрожащий раб повиновался. Наклонившись, Агриппина некоторое время внимательно разглядывала зубы умершей, затем выпрямилась и произнесла с удовлетворенной улыбкой:
   — Да, это Лоллия Паулина. Смерть исказила ее черты, но таких позолоченных зубов больше ни у кого нет. Унесите голову и сделайте с ней, что хотите.
   С этими словами Агриппина, которая уже два месяца была римской императрицей, со спокойной душой отправилась к поджидавшим ее рабыням, чтобы достойным образом подготовиться к вечернему пиршеству.
   Надо сказать, после свадьбы Агриппина уделяла повышенное внимание своей внешности. Хотя Клавдий был стар и уродлив, он все же являлся императором — иными словами, мужчиной, привлекавшим к себе взоры всех женщин. Красивейшие из них были готовы по первому же знаку броситься в объятия Цезаря, а печальная участь Мессалины доказывала, что ее преемнице следует постоянно пребывать настороже и во всеоружии.
   Впрочем, Мессалина также это знала, и в ее броне имелось лишь одно уязвимое место: покойная императрица была влюбчива и не умела бороться со своими страстями. Новая Августа мысленно поклялась навсегда закрыть сердце для любви — чувства слишком опасного. Она завоевала трон и твердо решила, что отныне будет жить ради того, чтобы передать престол своему сыну Нерону — в обход Британника, сына Клавдия от Мессалины.
   «Царствовать прекрасно, — думала Агриппина, нежась под ласковыми руками своих женщин, — но царствовать до конца своих дней еще лучше!»
 
   У Клавдия было два фаворита — Нарцисс и Паллант, — и последний даже не скрывал страсти, которую испытывал к новой Августе. Еще до того, как Клавдий сделал ее своей супругой, Паллант всеми силами стремился ускорить этот брак, расхваливая перед своим господином чарующую красоту его прелестной племянницы… и надеясь обрести награду. В один прекрасный день он решился объясниться с Агриппиной напрямик.
   — Ты стала императрицей только благодаря мне! Лоллия Паулина всегда нравилась Клавдию ничуть не меньше, чем ты, и неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не мои советы. Но знай: я действовал лишь во имя любви к тебе!
   — И что из этого следует? — сухо осведомилась Агриппина.
   Столь откровенные речи были ей неприятны, однако она ощущала какое-то странное смятение, не желая признаваться в том даже самой себе. Паллант не блистал красотой, но в нем чувствовались мощь и порода, которые не оставили ее равнодушной.
   — Из этого следует, — произнес Паллант, склоняясь к ложу, на котором отдыхала императрица, — что я могу многое сделать для тебя… гораздо больше, чем ты думаешь!
   — Но мне от тебя ничего не нужно, — возразила Агриппина. — Разве Клавдий меня не любит? Он только мной и дышит! Прислушивается к любому моему слову… и каждую ночь приходит ко мне.
   — Зато каждый день он слушает мои советы и даже сам о них просит. Я хорошо знаю тебя, Агриппина, и мне известны твои тайные устремления. Тебе мало быть Августой, ты жаждешь большего.
   — Чего же?
   — Трона для сына! А ведь у Клавдия есть наследник, который сменит его на престоле. Если ты хочешь сделать Нерона императором, Клавдий должен его усыновить. Иначе он никогда не будет царствовать… даже если с Британником случится какое-нибудь несчастье.
   — Я сама сумею уговорить Клавдия усыновить Нерона! — воскликнула молодая женщина, все еще не желая уступать.
   — Мне будет проще добиться этого. Клавдий никогда уже не доверится полностью жене. Мессалина оставила вечный шрам на его сердце. Но своему лучшему другу он поверит.
   Агриппина ответила не сразу: в душе ее боролись противоречивые чувства. Она испытывала влечение к этому Палланту — ни один мужчина не оказывал на нее такого сильного воздействия. Ей было понятно, к чему он клонит, и она не собиралась превращать его во врага. Но уступить ему означало оказаться в полной его власти! Паллант слишком нравился ей, и кто знает, не утеряет ли она в его объятьях ту блистательную ясность ума, которую следовало сохранить любой ценой…