Страница:
Она не сомневалась, что избрала верную тактику, и оказалась права. Иоанн так боялся потерять жену навсегда и был так счастлив вновь увидеться с ней, что принял ее с распростертыми объятиями, не упрекнул ни единым словом, хотя имел на это полное право, и попросил прощения за все доставленные ей огорчения. На сей раз великодушная Изабелла соблаговолила впустить его в спальню, и опьяневший от счастья Иоанн забыл обо всем, кроме своей обожаемой королевы.
Вернувшись с мужем в Англию, Изабелла решила продолжить приятные опыты, столь удачно начатые в Ангулеме. Она давно уже осознала свою власть над мужчинами, но находила особое наслаждение в том, чтобы вновь и вновь подчинять их себе. Супруга своего она теперь допускала в спальню довольно часто, но решительно пресекала все его любовные поползновения, если ей хотелось остаться на ночь одной. Иоанн, превратившись в покорного раба, подчинялся безропотно, поскольку больше всего на свете страшился ее бегства. Все, что угодно, лишь бы не эта мучительная разлука! Он готов был молиться на Изабеллу — единственную отраду своей жизни.
Среди тех, кого пленила ее красота, королева выбрала прекрасного графа Ковентри и без всякого труда сделала его своим любовником. Иногда они встречались в маленьком замке в окрестностях Лондона, но бывало и так, что верная служанка открывала потайную дверь в королевскую спальню, куда монарху на это время вход был запрещен.
Опасаясь пробудить неистовую ревность Иоанна, Изабелла старалась действовать с величайшей осторожностью, но это не помогало. Однажды вечером королеву поджидал крайне неприятный сюрприз: у себя в спальне она обнаружила графа Ковентри — со связанными за спиной руками он висел на крюке, вбитом прямо над ее ложем…
Изабелле пришлось проглотить это оскорбление. Она была готова отразить все упреки Иоанна, однако король сделал вид, будто ничего не произошло. Он вполне удовлетворился тем, что избавился от соперника.
На некоторое время Изабелла притихла, но отказывать себе в удовольствиях не могла. На смену Ковентри пришел смазливый трубадур из Гиени… который в один прекрасный вечер оказался на том же самом крюке. Третьего любовника постигла сходная участь, но Иоанн по-прежнему был ласков и нежен с женой.
Озадаченная Изабелла сочла за лучшее родить ему еще одного ребенка…
Между тем злополучное царствование Иоанна близилось к своему концу. Вступив в конфликт с папой Иннокентием III, король в 1213 году был отлучен от Церкви, а в 1215 году мятежные английские бароны вырвали у него обещание подписать Великую Хартию Вольностей — этот прославленный документ не утратил силу и по сей день. От пережитого унижения король впал в состоянии полной апатии, которая порой сменялась вспышками дикой ярости. И теперь уже Изабелла делала вид, будто ничего не случилось, хотя гордость ее была безмерно уязвлена и она страдала куда больше, нежели слабовольный монарх.
Ситуация ухудшалась с каждым днем. Английские бароны, пользуясь тем, что папа наложил интердикт на все королевство, объявили о низложении Иоанна и обратились за помощью к французскому королю, который послал в Англию наследного принца Людовика. Иоанну пришлось бежать из столицы вместе с негодующей Изабеллой. Это бегство было таким стремительным, что король не сумел сохранить даже символ своей власти — его корона пропала в болотах Линкольншира!
Несчастный Иоанн пытался найти забвение в обильной еде и, разумеется, в любовных утехах, которые Изабелла, по правде говоря, дарила ему весьма неохотно. Как-то вечером в Ньюарке, после плотного ужина, он поглотил громадное количество персиков, маринованных в вине. Ночью у него началась сильнейшая рвота, и врачи оказались бессильны помочь ему. По городу тут же поползли слухи, что болезнь оказалась столь тяжелой не без тайного содействия королевы… Как бы то ни было, на следующей день, 18 октября 1216 года, Иоанн скончался, не достигнув сорока девяти лет.
Своей смертью он спас корону, которая перешла к его старшему сыну. Людовику Французскому пришлось вернуться в Париж.
Спустя три года после смерти мужа Изабелла начала подумывать об отъезде из Англии, где правил ее сын Генрих III, а она сама была всего лишь королевой-матерью. Не довольствуясь этой незначительной ролью, которая так мало соответствовала ее ослепительной красоте, она устремилась мечтами в Ангулем, уверенная, что на сей раз Гуго де Лузиньян не станет уклоняться от встречи.
Размышления ее привели к тому, что она наконец решилась — и не ошиблась в своих ожиданиях: подданные устроили ей восторженный прием. Разумеется, во дворец явились все окрестные дворяне — за исключением лишь одного. В течение нескольких месяцев Гуго де Лузиньян отклонял приглашения Изабеллы, пока не настал день, когда он наконец приехал — в черном одеянии и с траурным крепом по случаю кончины жены, так и не подарившей ему детей. Лишь теперь мог он увидеться с той, которую никогда не переставал любить.
Когда Лузиньян вошел в зал, Изабелла восседала на троне — этим троном она дорожила чрезвычайно, поскольку никто не должен был забывать, что находится перед коронованной особой. Едва заметив Гуго, она поднялась с места и, протянув руки, двинулась ему навстречу. Подобное приветствие означало многое: Изабелла словно бы просила прощения за долгие годы сожалений и обид.
Двадцать лет! Двадцать лет прошло, и вот они снова стоят друг перед другом — честолюбивая дочь графа Тайфера и ее прежний жених, который был так жестоко покинут. Казалось, ничто в них обоих не изменилось: в тридцать пять лет Изабелла по-прежнему блистала красотой, а сорокалетний Гуго сохранил все свое обаяние и мощь.
— Господи, — в изумлении пробормотал он, — время не властно над вами! Будто бы вы покинули нас вчера…
В глазах Изабеллы сияла радость. Нынешней осенью 1219 года английская королева вновь превратилась в графиню Ангулемскую, ибо граф Тайфер навеки упокоился под благородными сводами аббатства, стоявшего у ворот его родного города. И Изабелла вернулась домой — не только потому, что отныне стала здесь полновластной хозяйкой, но и потому, что любила свой добрый народ и свой край с его мягким климатом.
— Я действительно обрел вас вновь? — спросил Гуго.
— Неужели вы поверили, будто я для вас навсегда потеряна? Мне так и не удалось забыть вас, Гуго де Лузиньян!
Через несколько месяцев, весной 1220 года, в соборе Святого Петра, который утопал в цветах и был разукрашен цветными лентами до самого свода, королева Англии Изабелла Ангулемская стала женой Гуго де Лузиньяна, получившего тем самым титул графа Ангулемско-го. И торжественный обряд венчания на сей раз не был нарушен высокомерным чужеземцем — ни один король не явился, чтобы похитить прямо у алтаря прекрасную невесту…
В последующие годы Гуго де Лузиньян, граф Ангулемский и граф де ла Марш познал наконец заслуженное и долгожданное счастье. Он занял в сердце Изабеллы место, которое не принадлежало прежде ни одному мужчине, и если королеве-графине, подобно другим знатным дамам, нравилось окружать себя менестрелями и поэтами, выслушивать их галантные комплименты, а порой и слегка флиртовать с ними, то с любовными приключениями было покончено навсегда. Дав обет перед алтарем, Изабелла хранила нерушимую верность мужу, которому родила двух сыновей.
И в Ангулеме, и в замке Лузиньян супруги жили в роскоши, наслаждаясь полным согласием и довольством. Они поддерживали превосходные отношения с Англией, где Изабелла оставила троих своих детей: короля Генриха, графа Корнуэлльского Ричарда и дочь Элеонору. Однако положение Гуго было довольно двусмысленным: как граф Ангулемский он являлся вассалом английского короля, а как граф де ла Марш находился в подчинении короля французского. Впрочем, благодаря своей дипломатической ловкости он умудрялся пользоваться благосклонностью обоих монархов-соперников… и собственной жены, которая готова была признать сюзереном сына, но категорически отказывалась склониться перед королем Франции Людовиком IX и его грозной матерью Бланкой Кастильской. В 1236 году надменность Изабеллы едва не привела к скандалу: король Англии выбрал себе в жены Элеонору Прованскую, сестру королевы Маргариты Французской, его мать сочла этот союз неравным. Однако ей пришлось скрепя сердце дать согласие на брак, и до конфликта дело не дошло.
Отношения между супругами были совершенно необыкновенными: они напоминали служение рыцаря прекрасной даме. Гуго главенствовал только в спальне, тогда как на людях неизменно выказывал жене куртуазное обожание и глубочайшее почтение, словно она по-прежнему была царствующей королевой, а сам он состоял при ней в скромной роли принца-консорта. Верное сердце Гуго де Лузиньяна пылало одной лишь страстью — любовью к Изабелле. И она была счастлива: казалось, небеса наконец вознаградили ее за все муки уязвленной гордости.
Однако близилось время, когда честолюбие в очередной раз одержало верх над любовью. Из-за глупой бравады и неумеренного тщеславия бывшая английская королева пожертвовала счастьем, за которое пришлось заплатить такую дорогую цену.
В 1241 году Альфонсу де Пуатье, брату короля Людовика IX, исполнился двадцать один год, и он вступил во владение землями, доставшимися ему по завещанию отца — покойного короля Людовика VIII. Это были графства Овернь и Пуату, на территории которого находился фамильный замок Лузиньянов. Естественно, юный принц — в сопровождении коронованного брата, матери и всего французского двора — явился в свои новые владения, чтобы принять изъявления верности от вассалов… в число которых входили Гуго де Лузиньян и его супруга. Для надменной Изабеллы подобное напоминание о вассальной зависимости было невыносимым. Муж попытался кротко вразумить ее, но лишь пробудил в ней безумную, слепую ярость. Несчастный Гуго убедился в этом, когда молодой французский король вместе со своими братьями остановился на ночлег в замке Лузиньянов.
Хотя Людовик IX по праву заслужил прозвище «святого», он был весьма чувствителен к тонкостям этикета и к почестям, положенным ему по рангу. Вместе с тем он ценил хорошую шутку и отличался своеобразным чувством юмора. Когда Гуго де Лузиньян ввел короля в парадную залу замка, где не оказалось ни одного ковра, ни одного предмета мебели, ни одного светильника, тот с лукавой улыбкой заметил:
— Я знал, что у вас в Пуату роскошь не в почете, но чтобы до такой степени! Вам не кажется, что здесь не слишком уютно?
Побагровевший от стыда Лузиньян растерянно смотрел на голые стены. Он прекрасно понимал, что произошло: Изабелла, вне себя от гнева, приказала вывезти из замка всю обстановку. Однако нужно было как-то спасать положение. Призвав к себе интенданта, который робко приблизился к коронованным особам и тут же опустился на колени, Гуго сурово спросил:
— Что все это значит? На нас напали грабители? Где моя супруга?
Интендант дрожал всем телом: у Лузиньяна была тяжелая рука, а молодой король с золотыми волосами и ясным взглядом внушал почтение одним своим видом.
— Графиня… я хочу сказать, королева уехала в Ангулем. Это она распорядилась все отсюда забрать. Она… она говорит, что ей нужно обставить свой дворец.
Глубоко униженный Лузиньян не нашелся, что ответить, а Людовик IX от души расхохотался:
— Изабелла поступила совершенно правильно. Боже упаси, чтобы наша благородная кузина испытывала в чем-либо недостаток! Нам же вполне достаточно соломы для постели, хлеба и вина на ужин. Не в первый и не в последний раз! Не сокрушайтесь так, Лузиньян. Дамам следует уступать во всем!
Пришлось Лузиньяну проглотить обиду, ведь король тонко намекнул на его бедность, из-за которой графиня должна была переезжать с места на место со всем своим имуществом. Однако едва лишь Людовик направился со своим эскортом в сторону Луары, Гуго вскочил на коня и поскакал в Ангулем, намереваясь потребовать объяснений у Изабеллы. Впрочем, ему не удалось даже рта раскрыть. Увидев супруга, Изабелла устремилась навстречу, словно разъяренная фурия, и закричала, указывая на дверь:
— Вон отсюда! Как посмели вы явиться ко мне?! Вам нравится принимать с почетом тех, кто вас обездолил? В таком случае я не желаю вас больше видеть!
— С почетом? — горько усмехнулся Лузиньян. — Хорош почет! Вы унизили меня, опустошив мой замок! За кого теперь принимает меня король? За нищего, который не может обставить два дома…
— Это мне безразлично. По крайней мере, ваш король не расхаживал горделиво по моим владениям…
— Но это вовсе не ваши владения, а мои! Что же касается короля, то не забывайте, что он мой сюзерен.
— Я не признаю никаких сюзеренов, кроме себя самой! Вы вассал английской короны, а я королева Англии!
— Вы уже не королева! И если уж говорить о сюзеренах, то я предпочитаю вашему сыну мудрого короля Людовика, которого почитает весь народ.
Продолжать начавшийся таким образом спор было бессмысленно. В течение трех дней Изабелла, запершись в своей комнате, отказывалась впускать мужа — иными словами, прибегла к испытанному способу, который некогда принес ей полный успех. Но затем она решила сменить тактику, поскольку поняла, что не следует унижать такого гордого человека, как Лузиньян. И на следующий день Изабелла открыла мужу дверь.
Войдя в ее покои, Гуго был потрясен: он никогда не видел свою жену плачущей — казалось, подобная женская слабость была ей неведома.
— Изабелла! — в изумлении пробормотал он. — Что с вами? Что означают эти слезы?
— Я поверила вам, я думала, что вы мой защитник, мой верный рыцарь! А вы позволили унизить меня и даже не помышляете о мести…
— Я позволил унизить вас? Но кому? Кто посмел это сделать?
— Вы прекрасно знаете. Ваш король и его гнусная мать! Это произошло год назад, когда я отправилась во дворец Пуатье, чтобы приветствовать их, — вас в то время не было во Франции. Неужели я поступила бы так с вашим домом в Лузиньяне, если бы у меня не было для этого веских оснований?
— Что я слышу? Вас унизили? И вы ничего мне не сказали?! Каким образом это произошло?
— Прежде всего, меня заставили ожидать три дня, прежде чем допустить к вашему королю и вашей королеве. Когда же я вошла, король сидел в высоком кресле, а обе королевы рядом с ним — и никто из них не поднялся, чтобы приветствовать меня, как того требует мой титул. Они не предложили мне сесть, и я стояла перед ними, будто служанка, в присутствии всего двора. И они даже не встали, чтобы проводить меня, желая выказать свое презрение! Вот как они относятся ко мне — и к вам тоже! А вы хотели, чтобы я покорно приползла к ним и открыла им двери моего дома…
Удрученный Гуго не прерывал поток этих горьких жалоб, завершившихся рыданиями. Лишь тогда он опустился на колени перед плачущей женой и бережно взял ее руки в свои.
— Почему же вы не сказали мне об этом раньше? Почему так упорно все скрывали?
— Я не хотела подвергать вас опасности: ведь если бы вы заступились за меня, произошло бы неминуемое столкновение. Но когда я поняла, что вы хотите принять их со всеми почестями, мне стало так больно, так обидно…
Зарыдав еще громче, она склонила голову на плечо мужа, который сел с ней рядом и нежно обнял ее. После долгого молчания Гуго наконец спросил:
— Что я должен сделать, Изабелла? Приказывайте! Ведь вы знаете, что ради вас я готов совершить все возможное и невозможное.
— Отомстите за меня, иначе, клянусь богом, я никогда не допущу вас к себе на ложе! Зачем вы давали присягу в верности графу Пуатье? Вы не уступаете ему в знатности, в ваших жилах течет такая же королевская
кровь, как и у него… К тому же вы мой супруг, а я королева!
Гуго был слишком взволнован и растерян, чтобы обратить внимание на то, с какой неожиданной твердостью заявила о своих требованиях жена, еще мгновение назад проливавшая слезы отчаяния. Она крепко прижималась к нему, и для него было важно только одно: Изабелла нуждалась в нем и взывала о помощи.
Вот так и случилось, что Гуго де Лузиньян оказался во главе заговора против своего законного сюзерена. Он начал вербовать сообщников и без труда склонил на свою сторону многих дворян Пуату. Все без исключения предпочитали быть вассалами английского короля, который находился далеко и, следовательно, почти ничем не стеснял свободу сеньоров. Гуго сумел привлечь к заговору даже тестя юного Альфонса де Пуатье, коварного и алчного графа Тулузского, который грезил лишь об одном — возвращении под свою власть Лангедока. Вскоре Лузиньян собрал целую армию, и Изабелла преисполнилась честолюбивыми надеждами. Ее хитрость принесла блестящие результаты: пресловутая сцена унижения, почти целиком выдуманная ею, возымела должный эффект — именно тот, на который она рассчитывала.
С какой радостью провожала Изабелла своего супруга в Пуатье! Она уже не сомневалась, что Гуго и его сторонники полны решимости отказаться от вассальной зависимости.
— Я не признаю вас больше своим сеньором! — дерзко заявил Лузиньян, заявившись к юному Альфонсу де Пуатье. — И беру назад клятву в верности.
Затем он вскочил на коня и умчался прочь во главе своего отряда, но перед этим приказал поджечь дом, где остановился на ночлег, отчего весь город Пуатье едва не сгорел дотла.
И совсем уж счастливой почувствовала себя Изабелла, когда во Франции высадился ее сын, король Англии. По правде сказать, все его войско состояло из семисот всадников, но зато он привез деньги для продолжения войны. Генрих явился на помощь матери, не посчитавшись с мнением собственной супруги, которая защищала своего родственника, короля Франции, и осыпала упреками мужа, поддавшегося на уговоры мстительной и тщеславной женщины.
— Скоро вы войдете победителем в Париж и займете место, принадлежащее вам по праву как лучшему и благороднейшему из монархов, — сказала Изабелла сыну.
Однако всем этим дивным мечтам не суждено было осуществиться. Французский король ответил на брошенный ему вызов: двадцать галер были посланы на охрану побережья от англичан, а сам Людовик, взяв в аббатстве Сен-Дени знамя французских королей, двинулся на непокорные провинции во главе сильной армии.
Благочестивому государю сдались без боя все города и крепости мятежников. Даже Тайбур-ле-Фье открыл ворота перед молодым королем, который расположил свой лагерь на берегах Шаранты. В сравнении с королевскими войсками маленькая армия, которой так гордилась Изабелла, выглядела жалко. Настолько жалко, что сама графиня-королева посчитала битву нежелательной и задумалась о других способах добиться победы…
У Изабеллы был дворецкий по прозвищу Гоше Кривой — человек, всецело ей преданный. Ради своей королевы он готов был отречься от бога или убить собственную мать и выполнял любой приказ без всяких колебаний — Изабелла удостоверилась в этом во время внезапного недомогания короля Иоанна.
— Лишь одно может спасти нас от гнева короля Франции, — сказала она ему. — Знаешь ли ты, что это?
Гоше мрачно кивнул.
— Все будет так, как вы пожелаете, благородная королева. Назовите только средство. Вы предпочитаете железо или огонь?
— То, что не оставляет следов. Сейчас я тебе покажу…
Из крохотной шкатулки, спрятанной в большом ларце, Изабелла достала пакетик, перевязанный серебряной нитью, и протянула его Гоше.
— Это яд, убивающий без пощады и почти мгновенно. Отправляйся в лагерь, проберись в шатер короля и, улучив момент, подсыпь ему в питье или в пищу этот порошок.
Гоше Кривой взял пакетик с ядом и, поклонившись, удалился. Ближе к вечеру он пробрался в королевский лагерь, где встретился со своим кузеном — главным помощником во всех его темных делишках. Они разделили яд на две части в надежде, что хотя бы одному из них удастся осуществить задуманное убийство.
Но Людовика охраняли надежно: любовь и уважение подданных служили ему лучшей защитой, чем вооруженная до зубов армия. Двое злодеев привлекли к себе внимание, когда пытались подобраться к королевскому шатру. Их схватили и нашли при них яд. Пытка развязала им язык: они признались, что были посланы Изабеллой Ангулемской, приказавшей убить короля Франции.
Через некоторое время Людовик IX нанес такое сокрушительное поражение мятежникам у стен крепости Сент, что Лузиньян посчитал за лучшее сдаться. Не обращая внимания на вопли и мольбы Изабеллы, которую пришлось запереть в спальне, чтобы она не убила и его, он попросил своего друга Пьера де Дре, графа Бретонского, ходатайствовать за него перед королем.
Людовик принял посланника в походном шатре.
— Мой повелитель, — сказал Пьер де Дре, — ваш вассал граф де ла Марш раскаивается в совершенном против вас преступлении и предает себя не правосудию вашему, а только милосердию.
Король, прозванный «святым», не был злопамятен. Он простил Лузиньяна, приказав ему сдать все свои крепости королевским войскам и принести новую присягу в верности графу Альфонсу де Пуатье, своему законному сюзерену. Сверх того, на публичной церемонии присяги должна была засвидетельствовать свою покорность и графиня-королева, виновная в оскорблении величества.
— Никогда она на это не согласится! — со стоном вымолвил Гуго, узнав об условиях примирения. — Она скорее умрет…
— Тогда скажите ей, что смерть не заставит себя ждать, — сурово произнес Пьер де Дре. — Король по-прежнему держит в темнице двух мерзавцев, которым она поручила отравить его и которые в любой момент готовы под присягой подтвердить ее вину. Если графиню не устраивают эти условия — согласитесь, весьма мягкие для подданной, замыслившей убийство своего сюзерена, — пусть гибнет от руки палача! Неужели Изабелла предпочтет позорную казнь на эшафоте?
— Что ж, — вздохнул несчастный супруг, — я поговорю с ней.
1 августа 1242 года военный лагерь Людовика IX расположился на дивном прибрежном лугу недалеко от города Понс. На зеленой траве были расстелены ковры, палатки покрыты нарядными гобеленами, бесчисленные знамена сверкали на солнце, а голову короля украшала корона с золотыми лилиями. Через мгновение должны были появиться мятежные вассалы, которым предстояло дать новый обет в верности и изъявить свою полную покорность.
И вот они, сгорая от стыда, поочередно преклоняли колени перед королем. Никто из них не смел поднять голову, однако король одним своим словом возвращал им уважение к себе и желание жить, ибо был подлинным христианином и понимал, сколь тягостно для человеческой гордыни признаваться в ошибке и молить о прощении. Между тем собравшаяся на поляне толпа ожидала не этих знатных сеньоров и даже не великого Лузиньяна, который вместе с двумя своими сыновьями присягнул последним.
Наконец появилась и графиня-королева. Ненависть и тщеславие толкнули ее на преступление, теперь же наступил час расплаты. В длинном платье из черной шерсти, без всяких украшений, распустив волосы, прикрытые траурной вуалью, она медленно вышла на поляну.
Мгновенно воцарилась полная тишина. Держась очень прямо, Изабелла двигалась к трону короля, словно бы направляемая невидимой рукой. Лицо ее было смертельно бледным, зеленые глаза полыхали лихорадочным огнем. Казалось, в ней не осталось ничего от прежнего изящества и величия — потускнела даже красота, неизменно покорявшая мужчин. Теперь это была раздавленная поражением женщина, отчаянно молившая бога о смерти, которая могла бы освободить ее от неизбежного унижения.
Но небеса не вняли этой мольбе. Шаг… второй… третий… ужасный миг становился все ближе. В мертвом молчании Изабелла Ангулемская остановилась у подножия трона и склонила голову. Внезапно ноги у нее подкосились, и она тяжело упала на колени перед тем, кого хотела убить.
Однако ни один звук не вырвался из ее посиневших уст. Раздавленная необходимостью пойти наперекор своей безумной гордыне, Изабелла оказалась не в силах произнести обет верности. Захлебываясь от рыданий, она закрыла лицо дрожащими руками.
Неожиданно король поднялся и сошел со ступенек трона. Побежденная королева почувствовала, как он берет ее руки в свои, а затем услышала мягкий, полный жалости голос:
— Нет такого греха, который нельзя было бы простить, мадам, если сердце преисполнено подлинной муки. Кузина, ваша скорбь тронула мою душу. Поднимитесь и займите место среди дам. Они утешат вас в вашей горести, ибо я не хочу, чтобы здесь были победители и побежденные — все мы принадлежим одному королевству и покорно склоняемся перед одним лишь господом.
Ошеломленная Изабелла не верила своим ушам. Она думала, что ее встретят с холодным и насмешливым презрением — быть может, даже подвергнут тюремному заключению… Она подняла голову, и впервые взор ее, устремленный на короля, не был затуманен ненавистью. Голубые глаза Людовика сияли небесным светом, и он улыбался ей.
— Разве вы не знаете, что падшие мира сего возвысятся в мире ином? Будем отныне жить в мире, дорогая кузина, и забудем прошлое.
Однако Изабелла забыть не могла. Уязвленное сердце откликнулось на величие и жалость короля Людовика, но не простило тем, кто обрек ее на эту жалость.
Считая себя обманутой и преданной, Изабелла не замедлила это показать. Когда вечером Гуго де Лузи-ньян пришел к ней, чтобы спросить, угодно ли ей будет утром вернуться в Ангулем, она отвела взгляд и сухо произнесла:
— Я никогда не вернусь в Ангулем. Здесь мы расстанемся навсегда, Гуго!
Вернувшись с мужем в Англию, Изабелла решила продолжить приятные опыты, столь удачно начатые в Ангулеме. Она давно уже осознала свою власть над мужчинами, но находила особое наслаждение в том, чтобы вновь и вновь подчинять их себе. Супруга своего она теперь допускала в спальню довольно часто, но решительно пресекала все его любовные поползновения, если ей хотелось остаться на ночь одной. Иоанн, превратившись в покорного раба, подчинялся безропотно, поскольку больше всего на свете страшился ее бегства. Все, что угодно, лишь бы не эта мучительная разлука! Он готов был молиться на Изабеллу — единственную отраду своей жизни.
Среди тех, кого пленила ее красота, королева выбрала прекрасного графа Ковентри и без всякого труда сделала его своим любовником. Иногда они встречались в маленьком замке в окрестностях Лондона, но бывало и так, что верная служанка открывала потайную дверь в королевскую спальню, куда монарху на это время вход был запрещен.
Опасаясь пробудить неистовую ревность Иоанна, Изабелла старалась действовать с величайшей осторожностью, но это не помогало. Однажды вечером королеву поджидал крайне неприятный сюрприз: у себя в спальне она обнаружила графа Ковентри — со связанными за спиной руками он висел на крюке, вбитом прямо над ее ложем…
Изабелле пришлось проглотить это оскорбление. Она была готова отразить все упреки Иоанна, однако король сделал вид, будто ничего не произошло. Он вполне удовлетворился тем, что избавился от соперника.
На некоторое время Изабелла притихла, но отказывать себе в удовольствиях не могла. На смену Ковентри пришел смазливый трубадур из Гиени… который в один прекрасный вечер оказался на том же самом крюке. Третьего любовника постигла сходная участь, но Иоанн по-прежнему был ласков и нежен с женой.
Озадаченная Изабелла сочла за лучшее родить ему еще одного ребенка…
Между тем злополучное царствование Иоанна близилось к своему концу. Вступив в конфликт с папой Иннокентием III, король в 1213 году был отлучен от Церкви, а в 1215 году мятежные английские бароны вырвали у него обещание подписать Великую Хартию Вольностей — этот прославленный документ не утратил силу и по сей день. От пережитого унижения король впал в состоянии полной апатии, которая порой сменялась вспышками дикой ярости. И теперь уже Изабелла делала вид, будто ничего не случилось, хотя гордость ее была безмерно уязвлена и она страдала куда больше, нежели слабовольный монарх.
Ситуация ухудшалась с каждым днем. Английские бароны, пользуясь тем, что папа наложил интердикт на все королевство, объявили о низложении Иоанна и обратились за помощью к французскому королю, который послал в Англию наследного принца Людовика. Иоанну пришлось бежать из столицы вместе с негодующей Изабеллой. Это бегство было таким стремительным, что король не сумел сохранить даже символ своей власти — его корона пропала в болотах Линкольншира!
Несчастный Иоанн пытался найти забвение в обильной еде и, разумеется, в любовных утехах, которые Изабелла, по правде говоря, дарила ему весьма неохотно. Как-то вечером в Ньюарке, после плотного ужина, он поглотил громадное количество персиков, маринованных в вине. Ночью у него началась сильнейшая рвота, и врачи оказались бессильны помочь ему. По городу тут же поползли слухи, что болезнь оказалась столь тяжелой не без тайного содействия королевы… Как бы то ни было, на следующей день, 18 октября 1216 года, Иоанн скончался, не достигнув сорока девяти лет.
Своей смертью он спас корону, которая перешла к его старшему сыну. Людовику Французскому пришлось вернуться в Париж.
Спустя три года после смерти мужа Изабелла начала подумывать об отъезде из Англии, где правил ее сын Генрих III, а она сама была всего лишь королевой-матерью. Не довольствуясь этой незначительной ролью, которая так мало соответствовала ее ослепительной красоте, она устремилась мечтами в Ангулем, уверенная, что на сей раз Гуго де Лузиньян не станет уклоняться от встречи.
Размышления ее привели к тому, что она наконец решилась — и не ошиблась в своих ожиданиях: подданные устроили ей восторженный прием. Разумеется, во дворец явились все окрестные дворяне — за исключением лишь одного. В течение нескольких месяцев Гуго де Лузиньян отклонял приглашения Изабеллы, пока не настал день, когда он наконец приехал — в черном одеянии и с траурным крепом по случаю кончины жены, так и не подарившей ему детей. Лишь теперь мог он увидеться с той, которую никогда не переставал любить.
Когда Лузиньян вошел в зал, Изабелла восседала на троне — этим троном она дорожила чрезвычайно, поскольку никто не должен был забывать, что находится перед коронованной особой. Едва заметив Гуго, она поднялась с места и, протянув руки, двинулась ему навстречу. Подобное приветствие означало многое: Изабелла словно бы просила прощения за долгие годы сожалений и обид.
Двадцать лет! Двадцать лет прошло, и вот они снова стоят друг перед другом — честолюбивая дочь графа Тайфера и ее прежний жених, который был так жестоко покинут. Казалось, ничто в них обоих не изменилось: в тридцать пять лет Изабелла по-прежнему блистала красотой, а сорокалетний Гуго сохранил все свое обаяние и мощь.
— Господи, — в изумлении пробормотал он, — время не властно над вами! Будто бы вы покинули нас вчера…
В глазах Изабеллы сияла радость. Нынешней осенью 1219 года английская королева вновь превратилась в графиню Ангулемскую, ибо граф Тайфер навеки упокоился под благородными сводами аббатства, стоявшего у ворот его родного города. И Изабелла вернулась домой — не только потому, что отныне стала здесь полновластной хозяйкой, но и потому, что любила свой добрый народ и свой край с его мягким климатом.
— Я действительно обрел вас вновь? — спросил Гуго.
— Неужели вы поверили, будто я для вас навсегда потеряна? Мне так и не удалось забыть вас, Гуго де Лузиньян!
Через несколько месяцев, весной 1220 года, в соборе Святого Петра, который утопал в цветах и был разукрашен цветными лентами до самого свода, королева Англии Изабелла Ангулемская стала женой Гуго де Лузиньяна, получившего тем самым титул графа Ангулемско-го. И торжественный обряд венчания на сей раз не был нарушен высокомерным чужеземцем — ни один король не явился, чтобы похитить прямо у алтаря прекрасную невесту…
В последующие годы Гуго де Лузиньян, граф Ангулемский и граф де ла Марш познал наконец заслуженное и долгожданное счастье. Он занял в сердце Изабеллы место, которое не принадлежало прежде ни одному мужчине, и если королеве-графине, подобно другим знатным дамам, нравилось окружать себя менестрелями и поэтами, выслушивать их галантные комплименты, а порой и слегка флиртовать с ними, то с любовными приключениями было покончено навсегда. Дав обет перед алтарем, Изабелла хранила нерушимую верность мужу, которому родила двух сыновей.
И в Ангулеме, и в замке Лузиньян супруги жили в роскоши, наслаждаясь полным согласием и довольством. Они поддерживали превосходные отношения с Англией, где Изабелла оставила троих своих детей: короля Генриха, графа Корнуэлльского Ричарда и дочь Элеонору. Однако положение Гуго было довольно двусмысленным: как граф Ангулемский он являлся вассалом английского короля, а как граф де ла Марш находился в подчинении короля французского. Впрочем, благодаря своей дипломатической ловкости он умудрялся пользоваться благосклонностью обоих монархов-соперников… и собственной жены, которая готова была признать сюзереном сына, но категорически отказывалась склониться перед королем Франции Людовиком IX и его грозной матерью Бланкой Кастильской. В 1236 году надменность Изабеллы едва не привела к скандалу: король Англии выбрал себе в жены Элеонору Прованскую, сестру королевы Маргариты Французской, его мать сочла этот союз неравным. Однако ей пришлось скрепя сердце дать согласие на брак, и до конфликта дело не дошло.
Отношения между супругами были совершенно необыкновенными: они напоминали служение рыцаря прекрасной даме. Гуго главенствовал только в спальне, тогда как на людях неизменно выказывал жене куртуазное обожание и глубочайшее почтение, словно она по-прежнему была царствующей королевой, а сам он состоял при ней в скромной роли принца-консорта. Верное сердце Гуго де Лузиньяна пылало одной лишь страстью — любовью к Изабелле. И она была счастлива: казалось, небеса наконец вознаградили ее за все муки уязвленной гордости.
Однако близилось время, когда честолюбие в очередной раз одержало верх над любовью. Из-за глупой бравады и неумеренного тщеславия бывшая английская королева пожертвовала счастьем, за которое пришлось заплатить такую дорогую цену.
В 1241 году Альфонсу де Пуатье, брату короля Людовика IX, исполнился двадцать один год, и он вступил во владение землями, доставшимися ему по завещанию отца — покойного короля Людовика VIII. Это были графства Овернь и Пуату, на территории которого находился фамильный замок Лузиньянов. Естественно, юный принц — в сопровождении коронованного брата, матери и всего французского двора — явился в свои новые владения, чтобы принять изъявления верности от вассалов… в число которых входили Гуго де Лузиньян и его супруга. Для надменной Изабеллы подобное напоминание о вассальной зависимости было невыносимым. Муж попытался кротко вразумить ее, но лишь пробудил в ней безумную, слепую ярость. Несчастный Гуго убедился в этом, когда молодой французский король вместе со своими братьями остановился на ночлег в замке Лузиньянов.
Хотя Людовик IX по праву заслужил прозвище «святого», он был весьма чувствителен к тонкостям этикета и к почестям, положенным ему по рангу. Вместе с тем он ценил хорошую шутку и отличался своеобразным чувством юмора. Когда Гуго де Лузиньян ввел короля в парадную залу замка, где не оказалось ни одного ковра, ни одного предмета мебели, ни одного светильника, тот с лукавой улыбкой заметил:
— Я знал, что у вас в Пуату роскошь не в почете, но чтобы до такой степени! Вам не кажется, что здесь не слишком уютно?
Побагровевший от стыда Лузиньян растерянно смотрел на голые стены. Он прекрасно понимал, что произошло: Изабелла, вне себя от гнева, приказала вывезти из замка всю обстановку. Однако нужно было как-то спасать положение. Призвав к себе интенданта, который робко приблизился к коронованным особам и тут же опустился на колени, Гуго сурово спросил:
— Что все это значит? На нас напали грабители? Где моя супруга?
Интендант дрожал всем телом: у Лузиньяна была тяжелая рука, а молодой король с золотыми волосами и ясным взглядом внушал почтение одним своим видом.
— Графиня… я хочу сказать, королева уехала в Ангулем. Это она распорядилась все отсюда забрать. Она… она говорит, что ей нужно обставить свой дворец.
Глубоко униженный Лузиньян не нашелся, что ответить, а Людовик IX от души расхохотался:
— Изабелла поступила совершенно правильно. Боже упаси, чтобы наша благородная кузина испытывала в чем-либо недостаток! Нам же вполне достаточно соломы для постели, хлеба и вина на ужин. Не в первый и не в последний раз! Не сокрушайтесь так, Лузиньян. Дамам следует уступать во всем!
Пришлось Лузиньяну проглотить обиду, ведь король тонко намекнул на его бедность, из-за которой графиня должна была переезжать с места на место со всем своим имуществом. Однако едва лишь Людовик направился со своим эскортом в сторону Луары, Гуго вскочил на коня и поскакал в Ангулем, намереваясь потребовать объяснений у Изабеллы. Впрочем, ему не удалось даже рта раскрыть. Увидев супруга, Изабелла устремилась навстречу, словно разъяренная фурия, и закричала, указывая на дверь:
— Вон отсюда! Как посмели вы явиться ко мне?! Вам нравится принимать с почетом тех, кто вас обездолил? В таком случае я не желаю вас больше видеть!
— С почетом? — горько усмехнулся Лузиньян. — Хорош почет! Вы унизили меня, опустошив мой замок! За кого теперь принимает меня король? За нищего, который не может обставить два дома…
— Это мне безразлично. По крайней мере, ваш король не расхаживал горделиво по моим владениям…
— Но это вовсе не ваши владения, а мои! Что же касается короля, то не забывайте, что он мой сюзерен.
— Я не признаю никаких сюзеренов, кроме себя самой! Вы вассал английской короны, а я королева Англии!
— Вы уже не королева! И если уж говорить о сюзеренах, то я предпочитаю вашему сыну мудрого короля Людовика, которого почитает весь народ.
Продолжать начавшийся таким образом спор было бессмысленно. В течение трех дней Изабелла, запершись в своей комнате, отказывалась впускать мужа — иными словами, прибегла к испытанному способу, который некогда принес ей полный успех. Но затем она решила сменить тактику, поскольку поняла, что не следует унижать такого гордого человека, как Лузиньян. И на следующий день Изабелла открыла мужу дверь.
Войдя в ее покои, Гуго был потрясен: он никогда не видел свою жену плачущей — казалось, подобная женская слабость была ей неведома.
— Изабелла! — в изумлении пробормотал он. — Что с вами? Что означают эти слезы?
— Я поверила вам, я думала, что вы мой защитник, мой верный рыцарь! А вы позволили унизить меня и даже не помышляете о мести…
— Я позволил унизить вас? Но кому? Кто посмел это сделать?
— Вы прекрасно знаете. Ваш король и его гнусная мать! Это произошло год назад, когда я отправилась во дворец Пуатье, чтобы приветствовать их, — вас в то время не было во Франции. Неужели я поступила бы так с вашим домом в Лузиньяне, если бы у меня не было для этого веских оснований?
— Что я слышу? Вас унизили? И вы ничего мне не сказали?! Каким образом это произошло?
— Прежде всего, меня заставили ожидать три дня, прежде чем допустить к вашему королю и вашей королеве. Когда же я вошла, король сидел в высоком кресле, а обе королевы рядом с ним — и никто из них не поднялся, чтобы приветствовать меня, как того требует мой титул. Они не предложили мне сесть, и я стояла перед ними, будто служанка, в присутствии всего двора. И они даже не встали, чтобы проводить меня, желая выказать свое презрение! Вот как они относятся ко мне — и к вам тоже! А вы хотели, чтобы я покорно приползла к ним и открыла им двери моего дома…
Удрученный Гуго не прерывал поток этих горьких жалоб, завершившихся рыданиями. Лишь тогда он опустился на колени перед плачущей женой и бережно взял ее руки в свои.
— Почему же вы не сказали мне об этом раньше? Почему так упорно все скрывали?
— Я не хотела подвергать вас опасности: ведь если бы вы заступились за меня, произошло бы неминуемое столкновение. Но когда я поняла, что вы хотите принять их со всеми почестями, мне стало так больно, так обидно…
Зарыдав еще громче, она склонила голову на плечо мужа, который сел с ней рядом и нежно обнял ее. После долгого молчания Гуго наконец спросил:
— Что я должен сделать, Изабелла? Приказывайте! Ведь вы знаете, что ради вас я готов совершить все возможное и невозможное.
— Отомстите за меня, иначе, клянусь богом, я никогда не допущу вас к себе на ложе! Зачем вы давали присягу в верности графу Пуатье? Вы не уступаете ему в знатности, в ваших жилах течет такая же королевская
кровь, как и у него… К тому же вы мой супруг, а я королева!
Гуго был слишком взволнован и растерян, чтобы обратить внимание на то, с какой неожиданной твердостью заявила о своих требованиях жена, еще мгновение назад проливавшая слезы отчаяния. Она крепко прижималась к нему, и для него было важно только одно: Изабелла нуждалась в нем и взывала о помощи.
Вот так и случилось, что Гуго де Лузиньян оказался во главе заговора против своего законного сюзерена. Он начал вербовать сообщников и без труда склонил на свою сторону многих дворян Пуату. Все без исключения предпочитали быть вассалами английского короля, который находился далеко и, следовательно, почти ничем не стеснял свободу сеньоров. Гуго сумел привлечь к заговору даже тестя юного Альфонса де Пуатье, коварного и алчного графа Тулузского, который грезил лишь об одном — возвращении под свою власть Лангедока. Вскоре Лузиньян собрал целую армию, и Изабелла преисполнилась честолюбивыми надеждами. Ее хитрость принесла блестящие результаты: пресловутая сцена унижения, почти целиком выдуманная ею, возымела должный эффект — именно тот, на который она рассчитывала.
С какой радостью провожала Изабелла своего супруга в Пуатье! Она уже не сомневалась, что Гуго и его сторонники полны решимости отказаться от вассальной зависимости.
— Я не признаю вас больше своим сеньором! — дерзко заявил Лузиньян, заявившись к юному Альфонсу де Пуатье. — И беру назад клятву в верности.
Затем он вскочил на коня и умчался прочь во главе своего отряда, но перед этим приказал поджечь дом, где остановился на ночлег, отчего весь город Пуатье едва не сгорел дотла.
И совсем уж счастливой почувствовала себя Изабелла, когда во Франции высадился ее сын, король Англии. По правде сказать, все его войско состояло из семисот всадников, но зато он привез деньги для продолжения войны. Генрих явился на помощь матери, не посчитавшись с мнением собственной супруги, которая защищала своего родственника, короля Франции, и осыпала упреками мужа, поддавшегося на уговоры мстительной и тщеславной женщины.
— Скоро вы войдете победителем в Париж и займете место, принадлежащее вам по праву как лучшему и благороднейшему из монархов, — сказала Изабелла сыну.
Однако всем этим дивным мечтам не суждено было осуществиться. Французский король ответил на брошенный ему вызов: двадцать галер были посланы на охрану побережья от англичан, а сам Людовик, взяв в аббатстве Сен-Дени знамя французских королей, двинулся на непокорные провинции во главе сильной армии.
Благочестивому государю сдались без боя все города и крепости мятежников. Даже Тайбур-ле-Фье открыл ворота перед молодым королем, который расположил свой лагерь на берегах Шаранты. В сравнении с королевскими войсками маленькая армия, которой так гордилась Изабелла, выглядела жалко. Настолько жалко, что сама графиня-королева посчитала битву нежелательной и задумалась о других способах добиться победы…
У Изабеллы был дворецкий по прозвищу Гоше Кривой — человек, всецело ей преданный. Ради своей королевы он готов был отречься от бога или убить собственную мать и выполнял любой приказ без всяких колебаний — Изабелла удостоверилась в этом во время внезапного недомогания короля Иоанна.
— Лишь одно может спасти нас от гнева короля Франции, — сказала она ему. — Знаешь ли ты, что это?
Гоше мрачно кивнул.
— Все будет так, как вы пожелаете, благородная королева. Назовите только средство. Вы предпочитаете железо или огонь?
— То, что не оставляет следов. Сейчас я тебе покажу…
Из крохотной шкатулки, спрятанной в большом ларце, Изабелла достала пакетик, перевязанный серебряной нитью, и протянула его Гоше.
— Это яд, убивающий без пощады и почти мгновенно. Отправляйся в лагерь, проберись в шатер короля и, улучив момент, подсыпь ему в питье или в пищу этот порошок.
Гоше Кривой взял пакетик с ядом и, поклонившись, удалился. Ближе к вечеру он пробрался в королевский лагерь, где встретился со своим кузеном — главным помощником во всех его темных делишках. Они разделили яд на две части в надежде, что хотя бы одному из них удастся осуществить задуманное убийство.
Но Людовика охраняли надежно: любовь и уважение подданных служили ему лучшей защитой, чем вооруженная до зубов армия. Двое злодеев привлекли к себе внимание, когда пытались подобраться к королевскому шатру. Их схватили и нашли при них яд. Пытка развязала им язык: они признались, что были посланы Изабеллой Ангулемской, приказавшей убить короля Франции.
Через некоторое время Людовик IX нанес такое сокрушительное поражение мятежникам у стен крепости Сент, что Лузиньян посчитал за лучшее сдаться. Не обращая внимания на вопли и мольбы Изабеллы, которую пришлось запереть в спальне, чтобы она не убила и его, он попросил своего друга Пьера де Дре, графа Бретонского, ходатайствовать за него перед королем.
Людовик принял посланника в походном шатре.
— Мой повелитель, — сказал Пьер де Дре, — ваш вассал граф де ла Марш раскаивается в совершенном против вас преступлении и предает себя не правосудию вашему, а только милосердию.
Король, прозванный «святым», не был злопамятен. Он простил Лузиньяна, приказав ему сдать все свои крепости королевским войскам и принести новую присягу в верности графу Альфонсу де Пуатье, своему законному сюзерену. Сверх того, на публичной церемонии присяги должна была засвидетельствовать свою покорность и графиня-королева, виновная в оскорблении величества.
— Никогда она на это не согласится! — со стоном вымолвил Гуго, узнав об условиях примирения. — Она скорее умрет…
— Тогда скажите ей, что смерть не заставит себя ждать, — сурово произнес Пьер де Дре. — Король по-прежнему держит в темнице двух мерзавцев, которым она поручила отравить его и которые в любой момент готовы под присягой подтвердить ее вину. Если графиню не устраивают эти условия — согласитесь, весьма мягкие для подданной, замыслившей убийство своего сюзерена, — пусть гибнет от руки палача! Неужели Изабелла предпочтет позорную казнь на эшафоте?
— Что ж, — вздохнул несчастный супруг, — я поговорю с ней.
1 августа 1242 года военный лагерь Людовика IX расположился на дивном прибрежном лугу недалеко от города Понс. На зеленой траве были расстелены ковры, палатки покрыты нарядными гобеленами, бесчисленные знамена сверкали на солнце, а голову короля украшала корона с золотыми лилиями. Через мгновение должны были появиться мятежные вассалы, которым предстояло дать новый обет в верности и изъявить свою полную покорность.
И вот они, сгорая от стыда, поочередно преклоняли колени перед королем. Никто из них не смел поднять голову, однако король одним своим словом возвращал им уважение к себе и желание жить, ибо был подлинным христианином и понимал, сколь тягостно для человеческой гордыни признаваться в ошибке и молить о прощении. Между тем собравшаяся на поляне толпа ожидала не этих знатных сеньоров и даже не великого Лузиньяна, который вместе с двумя своими сыновьями присягнул последним.
Наконец появилась и графиня-королева. Ненависть и тщеславие толкнули ее на преступление, теперь же наступил час расплаты. В длинном платье из черной шерсти, без всяких украшений, распустив волосы, прикрытые траурной вуалью, она медленно вышла на поляну.
Мгновенно воцарилась полная тишина. Держась очень прямо, Изабелла двигалась к трону короля, словно бы направляемая невидимой рукой. Лицо ее было смертельно бледным, зеленые глаза полыхали лихорадочным огнем. Казалось, в ней не осталось ничего от прежнего изящества и величия — потускнела даже красота, неизменно покорявшая мужчин. Теперь это была раздавленная поражением женщина, отчаянно молившая бога о смерти, которая могла бы освободить ее от неизбежного унижения.
Но небеса не вняли этой мольбе. Шаг… второй… третий… ужасный миг становился все ближе. В мертвом молчании Изабелла Ангулемская остановилась у подножия трона и склонила голову. Внезапно ноги у нее подкосились, и она тяжело упала на колени перед тем, кого хотела убить.
Однако ни один звук не вырвался из ее посиневших уст. Раздавленная необходимостью пойти наперекор своей безумной гордыне, Изабелла оказалась не в силах произнести обет верности. Захлебываясь от рыданий, она закрыла лицо дрожащими руками.
Неожиданно король поднялся и сошел со ступенек трона. Побежденная королева почувствовала, как он берет ее руки в свои, а затем услышала мягкий, полный жалости голос:
— Нет такого греха, который нельзя было бы простить, мадам, если сердце преисполнено подлинной муки. Кузина, ваша скорбь тронула мою душу. Поднимитесь и займите место среди дам. Они утешат вас в вашей горести, ибо я не хочу, чтобы здесь были победители и побежденные — все мы принадлежим одному королевству и покорно склоняемся перед одним лишь господом.
Ошеломленная Изабелла не верила своим ушам. Она думала, что ее встретят с холодным и насмешливым презрением — быть может, даже подвергнут тюремному заключению… Она подняла голову, и впервые взор ее, устремленный на короля, не был затуманен ненавистью. Голубые глаза Людовика сияли небесным светом, и он улыбался ей.
— Разве вы не знаете, что падшие мира сего возвысятся в мире ином? Будем отныне жить в мире, дорогая кузина, и забудем прошлое.
Однако Изабелла забыть не могла. Уязвленное сердце откликнулось на величие и жалость короля Людовика, но не простило тем, кто обрек ее на эту жалость.
Считая себя обманутой и преданной, Изабелла не замедлила это показать. Когда вечером Гуго де Лузи-ньян пришел к ней, чтобы спросить, угодно ли ей будет утром вернуться в Ангулем, она отвела взгляд и сухо произнесла:
— Я никогда не вернусь в Ангулем. Здесь мы расстанемся навсегда, Гуго!