Ведь Мария всегда любила Суффолка, только его и никого больше…
   Оказавшись в вынужденном уединении в Клюни, все шесть недель Мария обдумывала ход своих действий. Она знала, что по истечении срока траура за ней явятся из Англии придворные, в числе которых будет и Чарльз Брэндон, любимец короля Генриха. Ей было также известно, что доверять обещанию брата нельзя. До Марии уже дошли слухи о том, что английский король собирается выдать ее замуж за какого-то испанского принца. Марии нужен был союзник — и она обратилась за помощью к королю Франции. Она поведала Франциску о своей любви к Чарльзу, и, когда тот прибыл в Париж, ему просто не оставили выбора. Франциск явился к нему и потребовал признаться в чувствах к Марии. Что ему оставалось — этому красивому доблестному придворному, пойманному в силки красавицей и коварным французским королем? С полной уверенностью в том, что собственный государь никогда его не простит, герцог Суффолк сдался.
   Через месяц Мария и Чарльз тайно обвенчались.
   Став герцогиней Суффолк, Мария, которая предпочла французской короне любовь, вернулась в Англию.

НОЧЬ ПОЛЬСКОЙ ЗОЛУШКИ

   «Как же я устала жить в нищете!» — думала бывшая польская королева Екатерина, склоняясь над шитьем. Она трудилась над платьем дочери, пытаясь обновить его.
   Ее дочь, принцесса Мария, сокрушаться, как мать, не могла, поскольку ничего другого, кроме жизни в изгнании и бедности, не помнила.
   — Боже мой, — вздохнула Екатерина, — когда же наконец все это изменится…
   — Когда отца призовут в Польшу, — уверенно заметила принцесса.
   — Сомневаюсь, что это когда-нибудь случится, — проговорила изгнанная королева, горько улыбаясь.
   — Тогда на что же нам, надеяться, матушка? — спросила Мария Лещинская, которую в семейном кругу нежно называли Марысей.
   — На твое удачное замужество, — сказала королева, штопая подол платья дочери.
   — Мое? — Мария улыбнулась, и щеки ее вспыхнули. — Какие могут быть надежды на удачное замужество у нищей принцессы, дочери короля-изгнанника?
   — Не смей говорить подобные вещи, дочь моя, — гневно остановила ее мать.
   Но Мария молчать не могла.
   — А разве я не права? У меня нет ни приданого, ни красоты, да и возраст…
   — Не смей даже думать об этом! — взволнованно повторила Екатерина. — Девушки куда менее красивые, чем ты, удачно выходят замуж. Не забывай, что ты — дочь короля!
   — Но почему мы не можем жить, как простая семья, любя друг друга и полагаясь только на себя? — не унималась Мария. Ей давно надоели разговоры о знатных женихах и свадьбе, которая, как казалось девушке, могла состояться лишь в воображении ее родителей.
   — Потому что польский престол по праву принадлежит твоему отцу, а не Августу, курфюрсту Саксонскому. Если бы не могущественная Россия, ему бы никогда не удалось изгнать нас из королевского дворца, ввергнуть в нищету и преследовать по всей Европе. Но твой отец всегда будет надеяться вернуть себе престол. Короли не могут жить в бедности — это слишком оскорбительно.
   Королева Екатерина была права. Станислав Лещинский, которого счастливый соперник лишил польской короны, все еще не терял надежды вернуть себе трон, опираясь на помощь французского монарха. Впрочем, о несчастной семье уже позаботились. Когда изгнанники оказались на берегах Рейна, к ним явились представители короля Франции и предложили выбрать город для проживания, пообещав к тому же выплачивать содержание. Тогда Станислав Лещинский и выбрал Виссембург, расположенный в Нижнем Эльзасе. На окраине городка семье предоставили старый обветшалый дом; обещанная же пенсия выплачивалась крайне нерегулярно.
   Лещинские жили очень скромно, у них почти не было слуг, кроме нескольких преданных друзей, которые пытались придать дому видимость королевского величия. Образованием Марыси занимался сам король — человек весьма ученый, философ и художник. Он не оставлял мысли об удачном замужестве дочери и потому заботился о ее воспитании. Вскоре девушка научилась танцевать, петь и играть на клавесине. Принцесса могла похвастаться отличной фигурой, высоким ростом, прекрасными густыми волосами цвета льна. Она не была настоящей красавицей, но ее отличал
   живой взгляд, очаровательная улыбка и великолепный цвет лица . — снег и розы. Словом, она была прелестна.
   На нее обратил внимание французский офицер, маркиз де Куртанво, чей полк стоял тогда в Виссембурге. Вернувшись в Версаль, маркиз стал полковником швейцарских гвардейцев, но рассчитывать на титул герцога он не мог, поэтому от короля Станислава получил отказ.
   В Париже тем временем происходили странные события. Регент скончался, и власть перешла в руки герцога де Бурбона, который как огня боялся возвышения герцога Орлеанского. Этот последний не унаследовал ни пороков, ни величия своего отца-регента — он был безликий набожный молодой человек, лишенный всякой хитрости. Единственное, что он любил по-настоящему, — это хорошая еда. Однако если бы юный король Людовик XV умер бездетным, именно герцог Орлеанский наследовал бы его трон. При одной мысли об этом премьер-министру Бурбону и его любовнице госпоже де При становилось дурно. Избежать подобной катастрофы было не так уж и сложно: королю надлежало сделаться отцом. Однако он мог умереть до того, как родится дофин, поскольку его невесте, испанской инфанте Марии-Анне-Виктории, которая вот уже три года жила в Версале, было всего восемь лет, и она еще не достигла брачного возраста. Король же по-прежнему самозабвенно охотился, а, как известно, именно на охоте чаще всего случаются несчастья. Людовик мог также просто заболеть, лечь в постель и умереть, не оставив потомства, и тогда…
   Целыми днями госпожа де При описывала герцогу де Бурбону коронование герцога Орлеанского и их опалу, унижение, разорение…
   И вот однажды Людовик XV в самом деле занемог. Герцог де Бурбон пережил страшные часы.
   — Как только он выздоровеет, надо его женить! — заявил герцог своей любовнице и через несколько дней заставил Совет принять решение об отправке инфанты домой.
   Филипп V никак не ожидал такого поворота событий и, разумеется, очень обиделся. Из Испании были немедленно выдворены французские послы, а также две дочери Филиппа Орлеанского, собиравшиеся выйти замуж в Мадриде. Оскорбленная Испания готова была надолго возненавидеть Францию и даже объединиться с австрийскими Габсбургами…
   Плачевный результат этого разрыва не очень обеспокоил госпожу де При, занятую поисками жены для Людовика, который к тому времени полностью выздоровел. Был составлен список всех европейских принцесс, и вскоре выяснилось, что из ста семьдесят семь не подходят по возрасту. Пришлось довольствоваться теми, кто остался. Но, к сожалению, после долгих раздумий все они были отвергнуты. К примеру, у принцессы Португальской был сумасшедший отец, а у принцессы Хессе-Ринфельд — весьма странная мать, о которой говорили, будто она родила сперва дочь, а потом — кролика… Не дай бог, если у дофина окажется заячья губа! Короче говоря, дело затянулось…
   И тут госпожа де При подумала о Марии Лещинской, которую в свое время прочила в супруги герцогу Бурбону, считая девушку совершенно безобидной и не способной лишить ее, госпожу де При, положения герцогской любовницы. В течение нескольких месяцев она тайно переписывалась с бывшим королем Польши, который, конечно же, не возражал, чтобы его Марыся стала спутницей жизни премьер-министра Франции.
   В списке принцесс на выданье ее имя стояло первым, но первым же и было вычеркнуто — по причине бедности невесты. Однако…
   Госпожа де При решила воспользоваться тем, что несчастная бесприданница будет бесконечно признательна людям, избавившим ее от нищеты, и, став королевой, не забудет своих благодетелей.
   И вот портрет Марии Лещинской, когда-то написанный Пьером Гобером для герцога Бурбона, поспешно извлекли на свет божий и показали королю.
   Людовик XV не очень удивился, услышав предложение жениться. Ему уже исполнилось пятнадцать, и он вполне созрел для брака. Он был очарован красотой Марии и немедленно объявил, что готов стать ее мужем. Девушке шел двадцать второй год, так что она была всего лишь на семь лет старше короля и, разумеется, могла вскоре подарить мужу наследника.
   Воскресным майским днем Людовик сам сообщил членам Совета:
   — Господа, я намерен жениться на польской принцессе, рожденной 23 июня 1703 года. Она единственная дочь Станислава Лещинского, избранного королем Польши в июле 1704 года. Он и королева Екатерина приедут во Францию вместе с дочерью, и я предоставлю в их распоряжение Дворец в Сен-Жермен-ан-Ле. Их будет сопровождать мать короля Станислава.
   Закончив свою маленькую речь, Его Величество отправил герцога де Жевра оповестить всех во дворце о своем решении, а сам занялся приготовлениями к свадьбе.
   Тем же вечером в Виссембург помчался гонец с письмом от кардинала де Роана, адресованным бывшему королю Польши.
   Прочитав послание, Станислав в великом смятении со всех ног бросился туда, где королева и принцесса трудились над очередным платьем.
   — Помолимся, — вскричал король, вбегая в комнату, — и возблагодарим господа за его великую милость!
   Удивленно взглянув на мужа, Екатерина безмолвно опустилась на колени.
   — Что вы говорите, отец? Неужели вам вернули польский престол? — воскликнула Марыся, с нежностью глядя на короля.
   — Небо послало нам лучший подарок, — задыхаясь от радости, заявил Станислав. — Дочь моя, вы — королева Франции!..
   С этой минуты все изменилось в убогом доме в Виссембурге.
   Люди, последовавшие за Станиславом в изгнание, ходили с гордо поднятыми головами и с весьма довольными лицами. Когда же семье Лещинских нанесли визит кардинал де Роан и маршал дю Бур, домочадцы стали особенно учтивы с Марией.
   Королева Екатерина наконец перестала печалиться и даже сняла траур, который носила со дня изгнания из королевского дворца в Польше.
   Станислав был весел, и Марыся радовалась, видя его довольным. Отец и дочь были очень похожи: удачу они принимали с восторгом, неудачу же — со смирением (в отличие от королевы, которая не умела и не пыталась скрывать свое горе).
   — Любовь моя, — заявил король Екатерине, весело улыбаясь, — пришло время выкупить ваши драгоценности.
   — Если мы не заплатим за них полностью, ювелиры Франкфурта не вернут нам их, — ответила Екатерина.
   — Ну что вы, дорогая, — беззаботно проговорил король, — я не терял времени и взял необходимые ссуды.
   — Зачем вы это сделали?! — испугалась королева.
   — Вы забываете, мадам, что я уже не просто польский король в изгнании, а отец будущей королевы Франции!
   И приготовления к свадьбе пошли полным ходом.
   В течение нескольких недель предстоящую женитьбу короля сохраняли в тайне от парижан. Но частые поездки из Версаля в Виссембург и обратно не остались незамеченными, и тайное стало явным.
   — Король женится на дочери изгнанника?! — недоумевали парижане.
   — Это невероятно! — негодовали кумушки, встречаясь на рынке. — Ведь самые знаменитые принцессы Европы готовы выйти замуж за нашего Людовика!
   — Такого не может быть! — возмущались добропорядочные горожане, обсуждая новость за стаканом красного вина. — Людовик — король величайшей страны в Европе, к тому же он молод и божественно красив. Не может быть, чтобы он решил жениться на девице, о которой никто даже не слышал, на дочери какого-то нищего изгнанника, да еще семью годами старше его!
   Сторонники герцога Орлеанского, разочарованного и недовольного всем, что происходило в королевском дворце, принялись распускать разнообразные слухи, и вскоре на улицах Парижа заговорили о том, что невеста короля не просто некрасива, а совершенно безобразна, что у нее на руке два сросшихся пальца и что она отличается противоестественной холодностью… К тому же, добавляли сплетники, у нее золотуха.
   Но король, не обращая на досужие вымыслы никакого внимания, торопил со свадьбой, сгорая от нетерпения.
   Наконец толпа придворных отправилась в Виссембург; вместе с ними ехала и госпожа де При.
   Узнав о прибытии любовницы премьер-министра в Страсбург, а также о том, что эта дама собирается нанести визит невесте короля, Станислав Лещинский велел подготовить для нее пышный прием — насколько то позволял скромный дом в Виссембурге.
   Грациозная же и очаровательная госпожа де При была полна решимости не дать Лещинским ни на минуту забыть о своей роли в их судьбе. Она сразу же принялась пристально разглядывать невесту.
   «Все верно, — с удовлетворением думала любовница герцога де Бурбона, — она не красавица, но не лишена изящества и элегантности; в то же время она наверняка не из тех женщин, которые правят страной благодаря личному обаянию. Кажется, неожиданная удача ее ошеломила, но она сознает, кому обязана своим счастьем».
   — Я привезла подарки от герцога Бурбона вам и вашим родителям, — с милой улыбкой сказала она, обнимая Марию. — Но я не смогла устоять перед искушением подарить вам кое-что лично от себя. Мне кажется, я догадалась, как вам угодить. — И госпожа де При властным жестом распорядилась внести в комнату сундуки.
   О, она прекрасно знала, что ее подарок понравится Марии. От нее не укрылся восторг, вспыхнувший в глазах девушки при виде дюжины тончайших сорочек и вороха нежнейших шелковых чулок.
   — Это вам, — сказала госпожа де При, целуя Марию.
   — Какая прелесть! — воскликнула Мария. — Благодарю вас от всего сердца!
   Госпожа де При засияла от удовольствия. Она думала о своем счастливом будущем. И не могла дождаться свадьбы…
   Наконец Мария — в великолепной карете, в сопровождении толпы придворных и королевской стражи — вместе с родителями покинула грустный дом в Виссембурге, чтобы начать новую и богатую жизнь.
   Кортеж направился в Страсбург, где должно было произойти бракосочетание по доверенности. Когда карета въехала в город, бедная Золушка впервые услышала пушечный залп в свою честь и приветственный звон колоколов.
   Будущая королева, в знак благодарности за дружбу и поддержку в трудные времена, приняла приглашение графини д'Андлау и остановилась в ее доме, а не во дворце.
   И вот пятнадцатого августа в прекрасном платье из серебряной парчи, украшенном серебряными же кружевами, Мария Лещинская в сопровождении родителей вошла в собор Страсбурга. За ней следовала мадемуазель де Клермон, сестра герцога де Бурбона, которой поручили привезти принцессу в Париж. Марию впервые окружало поистине королевское великолепие. Людовик прислал придворных, королевскую стражу, швейцарских гвардейцев во главе с полковником, несчастным отвергнутым Куртанво, а также множество фрейлин и придворных дам. Под звуки большого органа и пение церковного хора будущая королева Франции приблизилась к алтарю и преклонила колени рядом с… герцогом Орлеанским. Молодой человек с радостью оказался бы в любом другом месте, не будь он первым принцем крови, которому король поручил сыграть в этом бракосочетании известную роль.
   Мария, нарядная и сияющая, выглядела прелестно. Церемонию совершил кардинал де Роан, епископ Страсбургский, давний друг короля Станислава.
   Когда отгремели пушечные залпы и церемония подошла к концу, ошеломленная Мария все еще не могла поверить, что стала королевой Франции.
   Во время публичного обеда, устроенного в ее честь Королевскими сановниками, она сидела во главе стола, смущенно улыбаясь, и с тревогой думала о том, что ее ждет впереди.
   Через два дня молодая государыня покинула гостеприимный Страсбург и отправилась в Фонтенбло, где ее уже ждал юный супруг.
   Не успела принцесса тронуться в путь, как полил дождь. Сидя в королевской карете, Мария молча смотрела на поля и утопавшую в грязи дорогу. Жители окрестных городков, несмотря на плохую погоду, выходили приветствовать королеву и бросали цветы под копыта ее коней. Ей казалось, что люди рады видеть ее, и, проезжая по стране, Мария щедро раздавала деньги. Король прислал ей пятьдесят тысяч ливров, чтобы она могла одарить ими своих подданных.
   Из-за непогоды кортеж продвигался медленно, тяжелая карета королевы часто застревала в грязи. Задержки в дороге случались все чаще, и вот в окрестностях Монтеро увязли, без всякой надежды стронуться с места, все экипажи.
   И только благодаря помощи герцога Бурбона королева, пересев в более легкую карету мадемуазель де Клермон, смогла продолжить путь.
   Когда Мария готовилась отправиться в Фонтенбло, Флери, воспитатель короля, отложил все дела и решил просветить Людовика в вопросах любви.
   Целомудрие короля было столь велико, что однажды он прогнал из Версаля камердинера, которого застал с любовницей. Между тем в свои пятнадцать лет Людовик в развитии не уступал восемнадцатилетнему юноше, и многие прелестные дамы не скрывали, что с удовольствием лишили бы короля девственности.
   Перед Флери стояла сложная задача, но старый воспитатель не привык отступать. Он поручил молодому художнику, мастерски изображавшему обнаженную натуру, нарисовать несколько непристойных картинок. Однако ученик едва взглянул на них. Пришлось пойти другим путем. Была отыскана некая неприличная скульптура, и Людовика попросили потрогать ее собственными руками, дабы он не смущался, когда польская принцесса, такая же целомудренная и скромная, как и ее супруг, окажется в его постели.
   Людовик волновался. Ему, конечно, очень хотелось жениться, но не слишком ли быстро дал он свое согласие? А вдруг то, что говорили парижане о его невесте, правда?..
   «Если она не понравится мне, — в конце концов решил Людовик, — я дам ей это понять. Ведь я все-таки король! Отошлю ее обратно к родителям, словно я и не женился вовсе».
   Подбодрив себя подобным образом, он поспешил навстречу королеве.
   Свидание супругов должно было состояться четвертого сентября. К счастью, погода улучшилась, стало тепло и ясно, на небе даже появилась радуга. Но королева задерживалась, и раздосадованному Людовику сообщили, что ее карета застряла в грязи, так что понадобилось тридцать лошадей, чтобы вытащить экипаж.
   Только в четыре часа кортеж Марии подъехал к Фруадфонтену, где с явным нетерпением ждал свою супругу Людовик.
   На том месте, где карета должна была остановиться, расстелили ковер. Под звуки скрипки королева покинула экипаж и направилась к супругу. Любопытные глаза Людовика отмечали каждую мелочь в ее внешности. На ней было то же платье, в котором она венчалась в Страсбурге. Серебро было ей к лицу. Пурпурная бархатная накидка, наброшенная поверх платья, складками опускалась вниз, подчеркивая легкость походки. Из-под большой шляпы, украшенной страусиными перьями, на плечи падали густые светлые локоны.
   Глядя на супругу, Людовик почувствовал, как по его телу пробежала непонятная дрожь. Мария не была ни горбатой, ни хромой. Она вовсе не была безобразной. Он нашел ее прелестной!
   Она хотела преклонить колени, как того требовал обычай, но он ей не позволил. Людовик привлек Марию к себе, обнял и несколько раз поцеловал в щеку. С минуту они стояли, присматриваясь друг к другу. Людовику она показалась самой прекрасной женщиной в мире, Мария же убедилась, что рассказы о нем нисколько не лгали. Не кривя душой, она могла бы сказать, что никогда не встречала такого красивого юноши. А потом он ей улыбнулся, и Мария испытала настоящее счастье.
   На следующий день в часовне замка Фонтенбло состоялось второе бракосочетание. Оно было пышнее, чем первое. На церемонии присутствовали все знатные вельможи королевства; драгоценные камни сверкали на их парадных одеждах. Часовню украшали драпировки с вышитыми на них золотыми королевскими лилиями.
   По лестнице, с обеих сторон которой выстроились швейцарские гвардейцы, из галереи Франциска I медленно спускалась процессия во главе с королем. Красота Людовика вызывала восторг у всех, кто смотрел на него. В тот день он больше, чем когда-либо, напоминал своего прадеда. Он был необычайно привлекателен в великолепном наряде из серебряной парчи; его мантию украшали золотые испанские кружева. На шляпе с белыми перьями сиял знаменитый бриллиант «Санси». Церемония одевания продолжалась три часа и несколько утомила Людовика.
   Вслед за королем по лестнице спустилась Мария. Ее сопровождали герцог де Бурбон и герцог Орлеанский, но ей и в голову не пришло, что эти двое ненавидят друг друга лютой ненавистью. На их лицах светились приветливые улыбки.
   Принцесса все еще находилась под впечатлением церемонии одевания, которая длилась даже дольше, чем одевание короля. Теперь на ней было платье фиолетового бархата, опушенное горностаем и украшенное россыпью драгоценных камней. На светлых волосах сияла корона — настоящий шедевр из бриллиантов с двойной королевской лилией. Длинный шлейф пурпурного бархата несли за королевой принцесса де Конти, вдовствующая герцогиня де Бурбон и мадемуазель де Шароле. Принцессы чувствовали себя оскорбленными тем, что они — особы королевской крови! — вынуждены нести шлейф за дочерью польского правителя, который мало того, что лишился трона, так еще и был ниже их по рождению. Свои чувства они скрывали с трудом, хотя их и предупреждали, чтобы они не забывали: Мария Лещинская — уже не просто дочь Станислава Лещинского, но королева Франции.
   У алтаря молодоженов ждал кардинал де Роан, который прекрасно провел церемонию в Фонтенбло, как сделал это и прежде, в Страсбурге. А потом кардинал произнес речь, где говорилось о величии любимого короля и о славе его предков. Наконец, обращаясь к Людовику, он заявил, что безмерно рад представить королю невесту скромную и добродетельную.
   В часовне зазвучали благодарственные гимны, и Людовик, застенчиво улыбаясь, взял жену за руку и повел ее в королевские покои.
   Торжества по случаю бракосочетания только начались; в большом зале шел пир. Король и королева сидели рядом, бросая друг на друга восторженные взгляды, когда герцог де Мортемар опустился на колени перед Марией и протянул ей шкатулку, обтянутую бархатом с золотым узором. В шкатулке находились драгоценности — свадебные подарки, которые королева могла поднести своим близким, принцессам и фрейлинам.
   Улыбаясь, Мария простодушно воскликнула:
   — Впервые в жизни я могу сделать подарок! Как это прекрасно!
   Людовик, до глубины души тронутый этими словами, крепко сжал руку молодой супруги. Он был очень доволен. Мария оказалась не только красивой, но еще и доброй. На следующий день она сможет одарить придворных и вообще всех, кого захочет. А теперь… Теперь пора идти… смотреть комедию Мольера! После спектакля будет ужин, а когда совсем стемнеет, начнется фейерверк…
   Людовик уже перестал скрывать свое нетерпение, тем более что и пьеса, и фейерверк показались ему весьма посредственным развлечением. Когда же наконец он останется наедине со своей женой? Но, увы, ему еще предстояла долгая церемония раздевания и отхода ко сну…
   Вильруа внушил королю уважение к этикету, и им не пренебрегли даже в первую брачную ночь!
   Но вот счастливая минута наступила, и юный супруг смог отправиться к своей возлюбленной. Он почти бегом устремился в опочивальню королевы. Он так торопился, что просто-напросто прыгнул к ней в кровать. Устроившись рядом с женой, Людовик милостиво улыбнулся и пожелал всем спокойной ночи. Он — король, и никому не дозволено задерживаться в спальне. Церемонные поклоны, реверансы, положенные по этикету слова… Стук высоких красных каблуков стих вдалеке… Стража закрыла дверь. Людовик и Мария остались одни.
   Справился ли Людовик со своими супружескими обязанностями? Был ли он застенчив, или неловок, или излишне стыдлив? Кажется, нет, ибо на следующее утро, когда герцог де Бурбон, герцог де Мортемар и герцог де Ларошфуко вошли в спальню молодоженов для утреннего приветствия, их встретили сияющие улыбки. Для королевских опочивален это редчайшее зрелище. Судя же по письму, которое в то утро герцог Бурбон отправил Станиславу Лещинскому, юный Людовик вполне преуспел.
   «Позвольте сообщить Вам, Ваше Величество, деликатные подробности, о которых обычно хранят молчание, — писал герцог польскому королю, делая вид, что ему известно больше, чем всем остальным. — Надеюсь, они убедят Вас в том, что я и раньше твердил Вам: королева бесконечно дорога королю. И это вовсе не лесть царедворца. Да будет Вам известно, что Его Величество король Людовик с нетерпением ожидал конца торжеств, чтобы поскорее оказаться в спальне королевы. Ночью он семь раз доказал ей свою нежность. Когда я утром вошел к королю, Его Величество сам описал мне удовольствие, доставленное ему королевой…»
   Восхитительный медовый месяц Людовика и Марии в Фонтенбло длился всю осень. Идиллия продолжалась и зимой, когда верховые прогулки сменились катанием на санях. Король и королева были неразлучны.
   Побуждаемый проснувшейся и столь долго сдерживаемой мужественностью, король каждый вечер отправлялся в апартаменты королевы и совершал с нею подвиги, отзвуки которых приводили в восторг придворных дам и кавалеров, толпившихся за дверью.
   Утром, когда король покидал постель королевы и возвращался на большое парадное ложе в спальне Людовика XIV для церемонии пробуждения, по всему дворцу уже неслись короткие, но полные смысла слова:
   — Шесть раз…
   — Семь…
   — Восемь…
   Благодаря внимательным наблюдателям все во дворце знали число любовных поединков между Людовиком XV и его супругой, проведенных ночью на королевском ложе. Многие дамы с задумчивым видом качали головами, явно завидуя молодой королеве.