Страница:
Круглыми от изумления глазами юная королева смотрела на супруга, несущего в одной руке большой зажженный фонарь, а в другой — круглую ширму и ночной горшок.
Этот комичный выход испанского монарха возымел неожиданное, но благотворное действие: королева, забыв о своем страхе, громко расхохоталась. Ее смех, как утверждали неусыпные свидетели этой кошмарной свадьбы, звучал большую часть ночи. Никогда еще ни одна испанская королева столько не смеялась — однако этот надрывный смех был горше слез… К счастью для Марии-Луизы, все закончилось обмороком, и самого ужасного она даже не почувствовала.
Король Карл хотя и не способен был иметь потомство, но овладеть женщиной вполне мог. Красота Марии-Луизы придала ему решимости, так что наутро его с превеликим трудом оторвали от жены и едва ли не силой заставили заняться государственными делами.
На следующий день жители Бургоса устроили юной королеве прощальный прием, а затем королевская чета отправилась в Мадрид. Кортеж двигался медленно. Путешествие продолжалось целых шесть недель, и молодая королева провела их, сидя рядом с королем в обитой черной кожей карете, напоминавшей похоронные дроги. Чтобы народ мог всласть налюбоваться новобрачными, экипаж был все время открыт. Продуваемая ледяными ветрами сьерры, карета то и дело застревала в глубоких ямах, подскакивала на колдобинах и несколько раз едва не рухнула с обрыва. К вечеру все настолько уставали, что рано ложились спать. Однако король не желал терять ни малейшей возможности насладиться супружеской близостью, отчего королева была чуть жива. С каждым днем она становилась все бледнее и таяла на глазах.
Герцогиня Терранова, сколь бы сурова она ни была, все же имела сердце. Статс-дама видела, что происходит, и понимала, что Мария-Луиза может не добраться до Мадрида живой. Поэтому каждый вечер герцогиня давала королеве чашку горячего шоколада со снотворным. Так продолжалось весь медовый месяц, который молодые провели во дворце в Буэн-Ретиро, и позже — до тех пор, пока любовный пыл слабого здоровьем короля не поутих.
В Мадриде Марию-Луизу ждало новое испытание. Ей предстояла встреча с королевой-матерью, бывшей эрцгерцогиней Австрийской, которая всю жизнь носила монашеское одеяние. Силы королевы-матери подтачивал страшный недуг: раковая опухоль в груди, ПОЭТОМУ на лице этой еще не старой женщины, казалось, навсегда застыло выражение страдания. Мать короля была душой проавстрийской партии придворных, которую до недавнего времени возглавлял иезуит Нитар — подлинный правитель Испании. После смерти иезуита его место занял принц Коллоредо-Мансфельд. Все эти люди люто ненавидели Францию, так что о симпатии между двумя королевами не могло быть и речи. Очень скоро Мария-Луиза заметила, что к придирчивой опеке ее первой статс-дамы добавилось ничуть не менее пристальное внимание к ней со стороны вдовствующей королевы.
Мария-Луиза с грустью думала о том, что ей придется всю жизнь провести в мрачных покоях старых замков, столь непохожих на очаровательный дворец в Сен-Клу, который только что отстроил герцог Орлеанский! Когда она вспоминала ослепительный Версаль, балеты, балы и пышные приемы, на глаза у нее наворачивались слезы. Да разве можно сравнить утонченные развлечения французов с кровавыми корридами и жуткими публичными казнями, к которым была по-прежнему привержена святая инквизиция?..
И все же юной королеве удалось найти друга. Им стал кардинал Портокарреро, глава профранцузской партии, исполнявший при короле обязанности первого министра. Благодаря ему жизнь Марии-Луизы стала вполне терпимой.
Именно кардинал сообщил ей о том, что королева Испании может проводить сколько угодно времени в монастырях, особенно если она пожелает их обновлять или благоустраивать.
— Устав многих монастырей не слишком суров, — сказал кардинал, — и жить в них веселее, чем в королевской резиденции.
— Как это понимать? — удивилась Мария-Луиза. — Ведь монастыри — не светские салоны…
— Но в большинстве своем и не оплоты истовой веры, — понизив голос, возразил кардинал. — Оттуда намного легче выйти, чем из королевских покоев…
— Что ж, — недолго думая, согласно кивнула молодая королева, — я с удовольствием посещу один из них. Ваше преосвященство, надеюсь, сможет меня сопровождать?
— Будет лучше, если Ваше Королевское Величество отправится в монастырь с одним из викариев, — мягко улыбаясь, ответил кардинал. — Я скоро пришлю его к вам.
Какую роль сыграли монастыри в жизни Марии-Луизы, точно не знал никто. Однако когда 12 февраля 1689 года королева внезапно умерла, многие шептались о том, что королева-мать и принц Коллоредо-Мансфельд ее отравили.
— Говорят, король собственноручно подписал смертный приговор, — прячась по углам, сплетничали фрейлины.
— Да-да, он страшно ревновал королеву…
— И у Его Величества опять случился припадок… Отдал ли Карл приказ в приступе ревности умертвить королеву, доподлинно неизвестно, однако о том, что супруга бесплодного монарха забеременела, знали все.
Но смерть Марии-Луизы не уменьшила страсти, какую питал к французской принцессе Карл II. Даже женившись на Марии Нойбургской, истеричной немке, он часто наведывался в Эскуриал, где навеки упокоилась Мария-Луиза, приказывал открыть гроб и, целуя полуразложившиеся останки, сквозь слезы шептал:
— Моя королева! Моя королева!
Подолгу оставался он в склепе, обнимая возлюбленную и повторяя слова, которые сказал ей при первой встрече…
БРАЧНЫЕ НОЧИ ДВУХ БЕЛЬГИЙСКИХ ПРИНЦЕСС
Этот комичный выход испанского монарха возымел неожиданное, но благотворное действие: королева, забыв о своем страхе, громко расхохоталась. Ее смех, как утверждали неусыпные свидетели этой кошмарной свадьбы, звучал большую часть ночи. Никогда еще ни одна испанская королева столько не смеялась — однако этот надрывный смех был горше слез… К счастью для Марии-Луизы, все закончилось обмороком, и самого ужасного она даже не почувствовала.
Король Карл хотя и не способен был иметь потомство, но овладеть женщиной вполне мог. Красота Марии-Луизы придала ему решимости, так что наутро его с превеликим трудом оторвали от жены и едва ли не силой заставили заняться государственными делами.
На следующий день жители Бургоса устроили юной королеве прощальный прием, а затем королевская чета отправилась в Мадрид. Кортеж двигался медленно. Путешествие продолжалось целых шесть недель, и молодая королева провела их, сидя рядом с королем в обитой черной кожей карете, напоминавшей похоронные дроги. Чтобы народ мог всласть налюбоваться новобрачными, экипаж был все время открыт. Продуваемая ледяными ветрами сьерры, карета то и дело застревала в глубоких ямах, подскакивала на колдобинах и несколько раз едва не рухнула с обрыва. К вечеру все настолько уставали, что рано ложились спать. Однако король не желал терять ни малейшей возможности насладиться супружеской близостью, отчего королева была чуть жива. С каждым днем она становилась все бледнее и таяла на глазах.
Герцогиня Терранова, сколь бы сурова она ни была, все же имела сердце. Статс-дама видела, что происходит, и понимала, что Мария-Луиза может не добраться до Мадрида живой. Поэтому каждый вечер герцогиня давала королеве чашку горячего шоколада со снотворным. Так продолжалось весь медовый месяц, который молодые провели во дворце в Буэн-Ретиро, и позже — до тех пор, пока любовный пыл слабого здоровьем короля не поутих.
В Мадриде Марию-Луизу ждало новое испытание. Ей предстояла встреча с королевой-матерью, бывшей эрцгерцогиней Австрийской, которая всю жизнь носила монашеское одеяние. Силы королевы-матери подтачивал страшный недуг: раковая опухоль в груди, ПОЭТОМУ на лице этой еще не старой женщины, казалось, навсегда застыло выражение страдания. Мать короля была душой проавстрийской партии придворных, которую до недавнего времени возглавлял иезуит Нитар — подлинный правитель Испании. После смерти иезуита его место занял принц Коллоредо-Мансфельд. Все эти люди люто ненавидели Францию, так что о симпатии между двумя королевами не могло быть и речи. Очень скоро Мария-Луиза заметила, что к придирчивой опеке ее первой статс-дамы добавилось ничуть не менее пристальное внимание к ней со стороны вдовствующей королевы.
Мария-Луиза с грустью думала о том, что ей придется всю жизнь провести в мрачных покоях старых замков, столь непохожих на очаровательный дворец в Сен-Клу, который только что отстроил герцог Орлеанский! Когда она вспоминала ослепительный Версаль, балеты, балы и пышные приемы, на глаза у нее наворачивались слезы. Да разве можно сравнить утонченные развлечения французов с кровавыми корридами и жуткими публичными казнями, к которым была по-прежнему привержена святая инквизиция?..
И все же юной королеве удалось найти друга. Им стал кардинал Портокарреро, глава профранцузской партии, исполнявший при короле обязанности первого министра. Благодаря ему жизнь Марии-Луизы стала вполне терпимой.
Именно кардинал сообщил ей о том, что королева Испании может проводить сколько угодно времени в монастырях, особенно если она пожелает их обновлять или благоустраивать.
— Устав многих монастырей не слишком суров, — сказал кардинал, — и жить в них веселее, чем в королевской резиденции.
— Как это понимать? — удивилась Мария-Луиза. — Ведь монастыри — не светские салоны…
— Но в большинстве своем и не оплоты истовой веры, — понизив голос, возразил кардинал. — Оттуда намного легче выйти, чем из королевских покоев…
— Что ж, — недолго думая, согласно кивнула молодая королева, — я с удовольствием посещу один из них. Ваше преосвященство, надеюсь, сможет меня сопровождать?
— Будет лучше, если Ваше Королевское Величество отправится в монастырь с одним из викариев, — мягко улыбаясь, ответил кардинал. — Я скоро пришлю его к вам.
Какую роль сыграли монастыри в жизни Марии-Луизы, точно не знал никто. Однако когда 12 февраля 1689 года королева внезапно умерла, многие шептались о том, что королева-мать и принц Коллоредо-Мансфельд ее отравили.
— Говорят, король собственноручно подписал смертный приговор, — прячась по углам, сплетничали фрейлины.
— Да-да, он страшно ревновал королеву…
— И у Его Величества опять случился припадок… Отдал ли Карл приказ в приступе ревности умертвить королеву, доподлинно неизвестно, однако о том, что супруга бесплодного монарха забеременела, знали все.
Но смерть Марии-Луизы не уменьшила страсти, какую питал к французской принцессе Карл II. Даже женившись на Марии Нойбургской, истеричной немке, он часто наведывался в Эскуриал, где навеки упокоилась Мария-Луиза, приказывал открыть гроб и, целуя полуразложившиеся останки, сквозь слезы шептал:
— Моя королева! Моя королева!
Подолгу оставался он в склепе, обнимая возлюбленную и повторяя слова, которые сказал ей при первой встрече…
БРАЧНЫЕ НОЧИ ДВУХ БЕЛЬГИЙСКИХ ПРИНЦЕСС
Эта долгая и довольно печальная история началась февральской ночью 1875 года. Часовой, молодой солдат, лишь недавно призванный на службу и не очень хорошо знакомый с придворными порядками, стоял на посту возле великолепных теплиц королевского замка Лэкен, что неподалеку от Брюсселя. Ему было скучно и холодно, и он с нетерпением дожидался смены. И вдруг его внимание привлекли какие-то странные звуки — то ли вздохи, то ли рыдания. В оранжерее явно кто-то был!
— Пожалуй, надо бы взглянуть, что там такое, — рассудил солдат. — А вдруг среди кустов притаился злоумышленник?!
Разумеется, солдат отлично понимал, что никакой злоумышленник — если, конечно, он не пьян — не станет рыдать на месте преступления. Просто юноше было любопытно войти внутрь оранжереи (прежде он видел ее только снаружи) и посмотреть, что там происходит.
Открыв стеклянную дверь, солдат сделал несколько осторожных шагов. Потом он остановился и, вытянув шею, прислушался. Свое оружие он крепко сжимал в руке. Рыдания не прекращались. Поколебавшись, солдат опять двинулся вперед и вдруг застыл в недоумении.
В свете стоявшей на полу свечи он увидел под апельсиновым деревом белокурую девушку в неглиже. Закрыв руками лицо и полулежа на белой резной скамье, она горько плакала; ее прекрасные волосы рассыпалась по плечам.
Девушка так отчаянно рыдала, что даже не обратила внимания на сквозняк, едва не погасивший пламя ее свечи. Солдат поспешил притворить дверь, а потом вернулся к красавице и замер подле нее, раздумывая, что же предпринять. То, что ранним зимним утром в королевской оранжерее сидела и плакала несчастная девушка, было уже само по себе странно, но больше всего изумило солдата то, что в белокурой красавице он узнал принцессу Луизу. Королевская дочь только вчера вышла замуж за иноземного принца.
«Кто его знает, что за всем этим кроется… — подумал солдат. — А может, мне в это дело нос совать не надо? Может, тут какая государственная тайна? Но с другой стороны… не могу же я просто уйти и оставить старшую королевскую дочь обливаться слезами, точно она кухарка, которой отказали от места!»
И молодой человек решился. Тихонько выскользнув из оранжереи, он полной грудью вдохнул морозный воздух, пробормотал себе под нос: «Апельсиновые деревца никуда не денутся. Так и объясню капралу, если станет придираться!» — и со всех ног помчался в покои королевы Марии-Генриетты. Там он разбудил дежурную статс-даму и робко сказал изумленной его бесцеремонностью матроне:
— Пожалуйста, извините меня за то, что я посмел потревожить вас. Но поверьте: мне очень, очень нужно поговорить с Ее Величеством!
Окинув солдата внимательным взглядом, придворная дама решила, что он достоин доверия, и отправилась доложить королеве о странном посетителе.
Мария-Генриетта до замужества была австрийской эрцгерцогиней и прекрасно владела собой в любых обстоятельствах. Уже через пять минут она предстала перед нашим часовым, причем ее туалет был в полном порядке, а из прически не выбивалось ни единого волоска.
— Говорите! — коротко приказала она.
— Ваше Величество… — запинаясь, начал молодой человек, — дочь Вашего Величества… она…
— Которая дочь? — осведомилась Мария-Генриетта.
— Принцесса Луиза. Она, видите ли, рыдает… и я волнуюсь… я не понимаю…
— Где рыдает Ее Высочество?
— В оранжерее.
— Ага, значит, вы стояли там на посту и услышали рыдания. Так?
— Так, — ответил солдат, восхищенный проницательностью государыни.
— И что же было дальше?
— Ее Высочество все еще там. Я не посмел заговорить с ней.
— Все ясно. — И Мария-Генриетта обернулась к своей статс-даме: — Графиня, принесите, пожалуйста, теплую шаль. Боюсь, девочка не совсем одета.
Тут королева бросила вопросительный взгляд на молодого человека. Тот смущенно потупился.
И вот Луиза увидела, что к ней решительным шагом направляется ее мать. Вскочив со скамьи, принцесса, не переставая рыдать, бросилась к матери.
— Ах, матушка, — пролепетала она, — если бы вы знали!.. Если бы вы только знали… — И Луиза уткнулась заплаканным лицом в материнскую грудь.
— Ну-ну, родная, успокойся. — Королева ласково похлопала дочь по спине и набросила ей на плечи шаль. — Сейчас мы пойдем ко мне, ты выпьешь горячего кофе и все мне расскажешь.
Мария-Генриетта обняла свою дорогую девочку и повела ее к выходу из оранжереи, на ходу пытаясь понять, что же стряслось. Нет, конечно, Луизу ни о чем не спрашивали, когда просватали за Филиппа, принца Саксен-Кобургского, но матери казалось, что молодой офицер нравился принцессе. Луиза всегда шутила, всегда много смеялась и обожала веселиться. С чего же вдруг ее охватило такое отчаяние? Вот уж невозможно было представить, что брачная ночь закончится слезами и едва ли не истерикой! Королева терялась в догадках.
…И действительно — когда отец девушки король Бельгии Леопольд II представил ей своего кузена Филиппа и объявил, что отныне они жених и невеста, Луиза не выказала ни отвращения, ни враждебности. Напротив. Она зарделась, сделала положенный этикетом реверанс и тут же приветливо улыбнулась Филиппу.
— Но он же старше вас на целых четырнадцать лет! — говорила принцессе выросшая с ней вместе и потому считавшаяся почти подругой Магда фон Гердль. — Ах, сумеет ли он подарить вам истинное счастье?
— Но, Магда, как же ты не понимаешь, — горячо возражала принцесса, — что мужчина с такой выправкой и с такой родословной не может быть плохим мужем?! (Обе девушки были чересчур романтичны, но что поделать — виноваты в этом были не они, а многочисленные любовные романы, которые подруги просто обожали.)
— Да, — вынуждена была признать Магда, — он и вправду привлекателен. И улыбка у него мягкая, и бородка красивая. Да и шатены вам всегда нравились… Вот только очки… Странно, ведь он же из венгерской стражи императора Австрии, значит, должен отменно гарцевать верхом. Неужто ему очки не мешают? А вдруг упадут?
И девушки залились веселым смехом.
В Брюсселе принц Филипп очаровал всех на удивление быстро. Он блистал прекрасными манерами, любил и умел охотиться, ловко танцевал и готов был поддержать самую скучную из светских бесед. Король Леопольд привязался к нему по-родственному: Филипп приходился ему кузеном и с материнской, и с отцовской стороны. А королева… Королева очень обрадовалась тому, что ее старшая дочь будет жить в Вене, по которой Мария-Генриетта никогда втайне не переставала скучать. Сама же принцесса Луиза довольно скоро убедила себя, будто Филипп — это истинный рыцарь из старинного романа, который явился в Брюссель только для того, чтобы стать ее мужем и всю жизнь носить на руках.
К тому же Луизе очень понравилось быть невестой. Все ее поздравляли, дарили замечательные подарки, говорили комплименты и желали счастья — разумеется, искренне, полагала Луиза. И даже отец, обычно суровый Леопольд II, расчувствовался и проникновенно произнес:
— Верю, что ты не разочаруешься в муже. Все-таки он нам родня.
И поцеловал дочь в лоб.
Луиза с утра до вечера вертелась перед зеркалом, примеряла наряды, меняла шляпки, ссорилась с портнихами, никак не желавшими сшить свадебное платье по ее рисункам («Ну да, — в запальчивости кричала она, — вчера я хотела с острым мыском спереди, а сегодня хочу с полукруглым! Я передумала! Ах, как жаль, что я так плохо шью! Ей-богу, давно бы уж все было готово!»), и строила планы счастливой семейной жизни.
Церемония бракосочетания прошла пышно и торжественно. Луиза утопала в облаке брюссельских кружев, и Филипп, затянутый в парадный мундир, с нескрываемым восторгом глядел на свою белокурую невесту.
Когда за Филиппом и Луизой закрылись двери спальни, все подумали, что молодые проведут поистине сказочную ночь. И вот эти слезы!..
Королева заставила Луизу умыться и выпить горячего кофе с булочкой, а потом села напротив дочери и спросила:
— Что же все-таки произошло?
— Матушка, он зверь! Зверь!
Королева сказала осторожно:
— Доченька, я же предупреждала тебя — то, что станет делать с тобой в постели муж, может показаться тебе странным и неприличным.
— Нет-нет, вы не понимаете! — захлебывалась слезами Луиза. — Он набросился на меня прямо возле двери… порвал платье… я даже не заметила, когда он успел раздеться… Даже очки куда-то исчезли! Борода торчком, глаза безумные… Он…
Луиза опустила голову и замолчала.
— Ну же, продолжай, — попросила королева, все уже, впрочем, понявшая.
— Филипп изнасиловал меня, матушка. Несколько раз. Вот, поглядите, это следы его пальцев. А это — зубов. — И принцесса обнажила грудь.
Мария-Генриетта коснулась красных полукружий, резко выделявшихся на белоснежной коже, и сказала:
— Прижги одеколоном, хорошо? Только сама, чтобы горничные этого не видели. Ладно, Луиза, утро вечера мудренее. Однако что это я? Ведь утро уже наступило. Тебе надо отдохнуть. А с Филиппом я поговорю, не волнуйся.
Зять бельгийских монархов привык вести жизнь казарменную и при этом рассеянную. Он любил женщин, но все они были продажными и грубыми. И хотя принцу было уже больше тридцати, ему ни разу не довелось обнимать и целовать девственницу — да еще воспитанную на рыцарских романах. Луиза была принцессой, а Филипп обошелся с ней как с дешевой девкой.
Мария-Генриетта попыталась растолковать принцу, что он обидел и напугал Луизу. Тот сначала попробовал обратить все в шутку и сказал:
— Ах, маменька, так это вы похитили у меня жену? А я-то волновался утром, не пригрезилась ли мне вчерашняя свадьба!
Но Мария-Генриетта вовсе не намеревалась подхватывать этот легкомысленный тон. Да и то, что ее назвали «маменькой», ей не слишком понравилось, потому что это звучало вульгарно и простонародно.
— Одумайтесь, принц, — произнесла она холодно. — Не забывайте, что Луиза — дочь короля!
И Филипп склонился над ее рукой и обещал исправиться.
Но слова своего он не сдержал. Когда Луиза, печальная и повзрослевшая, покидала Лэкен, она уже твердо знала, что супружеский долг — это именно долг, причем обременительный.
«Я не смогу полюбить его, — думала она, глядя на ехавшего верхом рядом с ее каретой мужа, — ни за что не смогу! Дай бог, чтобы я его не возненавидела…»
Ни в венском дворце семейства Кобург, ни в многочисленных имениях Филиппа, разбросанных по Венгрии, Луизе не понравилось. Одно примиряло ее с действительностью — то, что циничный, распутный и грубый принц вернулся к своим прежним любовницам и завел себе вдобавок несколько новых. Он очень часто не ночевал дома, и Луиза готова была молиться за своих соперниц. Впрочем, о жене он, к сожалению, тоже не забывал. Ему нравилась красота Луизы и забавлял ее явный страх перед ним.
— Так ты боишься меня, моя малышка? — шептал Филипп, медленно приближаясь к супружескому ложу и постепенно освобождаясь от всех предметов туалета. — Это хорошо! Это славно! Это меня возбуждает!
И он, точно дикое животное, набрасывался на дрожавшую от отвращения и ужаса жену.
Со временем принц Филипп решил заняться воспитанием Луизы. Он заставлял ее пить вино, играть в карты и выслушивать скабрезные истории. К тому же он старательно просвещал ее — на свой лад. Луиза узнала, как следует себя вести, чтобы понравиться мужчине и обольстить его, а также, повинуясь приказу мужа, прочла с десяток учивших разврату книжек. При этом муж страшно ревновал ее и устраивал безобразные сцены, если она танцевала с кем-нибудь на балу более двух танцев кряду.
— Я ни в чем не провинилась перед вами! — говорила поначалу Луиза и пыталась оправдаться. Но принц кричал, брызгал слюной, топал ногами и ничего не слушал. Тогда женщина изменила тактику. Она стала суровее и неприступнее, так что многие заядлые танцоры (а Луиза прекрасно вальсировала) уже остерегались подойти к ней, а если Филипп все же отыскивал повод для ревности, то она отвечала громко, внятно, коротко и иногда грубо. Это действовало. Принц умолкал и потом долго еще бросал на жену удивленные взгляды.
Чтобы утешиться и отвлечься от грустных дум, Луиза принялась тратить мужнины деньги на модные наряды и драгоценности. Она звала обувщиков, портных и ювелиров к себе во дворец и сама ездила в их магазины.
— Запишите на наш счет, — небрежно говорила красавица и шла к карете, а за ней шагал приказчик, нагруженный картонками и штуками материй. Прижимистому Филиппу приходилось платить. Другого выхода у него не было. Он не мог уронить себя в глазах императора Франца-Иосифа, а также показаться скупцом его сыну — эрцгерцогу Рудольфу, ровеснику Луизы.
С некоторых пор наследник престола полюбил охотиться вместе с Филиппом и ездить с ним во всевозможные злачные места, которыми так славилась Вена. Филиппу нравилось, что Рудольф повсюду следует за ним. «Станет мальчик императором — эта дружба мне пригодится!» — думал принц.
Да, Рудольф безусловно ценил «истинно мужские» качества своего кузена — волокиты и заядлого охотника, но при этом он еще испытывал неизъяснимую нежность к красивой и элегантной Луизе. Она уже стала матерью двух прелестных дочерей — Луизы и Доротеи, но по-прежнему считалась одной из самых обольстительных женщин Вены. Теперь Луиза несколько напоминала рубенсовских красавиц — румяных, улыбчивых, пышущих здоровьем, — но, конечно же, она не была столь упитанной и обладала чуждой им грациозностью. Ее всегда окружало множество ухажеров, и Рудольф тоже был среди них. Скорее всего он пользовался особой благосклонностью принцессы Саксен-Кобургской. Дальнейшие события показывают, что именно Рудольф сумел убедить ее в том, что плотская любовь вовсе не отвратительна.
Осенью 1880 года эрцгерцог приехал с визитом во дворец Кобургов и с печалью во взоре сообщил Луизе:
— Его Величество собирается женить меня. Вот только неизвестно пока, кто же невеста.
— Почему же вы грустите, сударь? — Луиза поудобнее устроила ноги на обтянутой гобеленом низенькой скамеечке и принялась перебирать шелковые нитки, отыскивая подходящие цвета для новой вышивки. — Вы же знали, что рано или поздно наследнику престола придется жениться.
— Но сейчас мне не хочется думать ни о какой другой женщине, кроме…
— Молчите, друг мой, молчите. И потом, по-моему, я кое-что придумала. Я разрешаю вам закурить сигару, только не приближайтесь с ней ко мне. Так. А теперь садитесь и слушайте. Вы не забыли, надеюсь, что у меня есть две сестры?
— Я помню все, что имеет к вам отношение.
— Отлично. Старшую зовут Стефания, и ей уже исполнилось пятнадцать. Почему бы нашему императору не женить вас на ней? Она очень похожа на меня.
Эрцгерцог попыхивал «гаваной» и задумчиво глядел на Луизу. Действительно, а отчего бы не прислушаться к этому совету? Юное свежее создание, наивное дитя, которое будет во всем послушно ему… в постели. Оба отца скорее всего обрадуются и поспешат дать свое согласие. Но погодите-ка, ведь у Луизы две сестры… А что, если?..
— Нет-нет, друг мой, и не думайте, — прочитала его мысли принцесса. — Клементина еще слишком мала, и замуж ей рано.
Клементине пришлось очень долго дожидаться собственной свадьбы. Лишь после того, как в 1909 году умер Леопольд II, которому совершенно не нравился избранник младшей дочери, принцесса вышла наконец замуж за любимого — за изгнанника — принца Виктора Наполеона. Но пока до этого еще далеко.
— Хорошо, вы убедили меня… как всегда! — Рудольф лениво поднялся и поправил гортензию в петлице. — Если отец не будет против, я поспешу в Брюссель. А Ее Высочество Стефания и вправду похожа на вас?
— Конечно. Не подходите ко мне, Рудольф, вы же еще не докурили!
— Докурил. — Эрцгерцог бросил сигару в камин и шагнул к Луизе. — Неужели у вашей сестры есть и эта чудесная родинка на шее?
— Оставьте, оставьте… вы же спутаете мне нитки… К тому же Филипп…
— Он во дворце и пробудет там до вечера. Я справлялся… И что, у Стефании такие же плечи?.. И волосы?..
Очень скоро эрцгерцог отправился в Брюссель знакомиться с принцессой. Когда он попросил ее руки, король Леопольд довольно сказал:
— Я согласен, и жена моя тоже. Девочка, конечно, будет счастлива с вами, тем более что жить ей предстоит в одном городе с любимой сестрой.
Рудольф подумал, что это будет забавно — сравнить двух сестер, и предложил:
— Ваше Величество, может, не станем откладывать свадьбу? Надеюсь, вы простите мне мое нетерпение? Ваша дочь совершенно очаровала меня.
Бельгийский монарх, польщенный тем, что его дочь станет со временем императрицей, кивнул.
— Свадьба будет в мае. Раньше нам просто не успеть.
Мать жениха, Елизавета Баварская, которую австрийцы любовно называли просто Зизи, охотилась в это время на лис где-то в Англии. О помолвке сына она узнала из телеграммы. Прочтя ее, Зизи нахмурилась и проговорила еле слышно:
— Девушка слишком молода. Дай бог, чтобы этот брак оказался удачным.
10 мая 1881 года в Вене состоялось венчание. Гостей было так много, что они с трудом разместились в главном соборе имперской столицы: Габсбурги всегда любили размах. Маленькая Стефания поразила всех своим чудесным платьем с длинным-предлинным шлейфом, затканным серебром, обилием брюссельских кружев и изумительными драгоценностями, среди которых было и знаменитое ожерелье из опалов и бриллиантов — оно украшало шею шестнадцатилетней принцессы Елизаветы в тот день, когда она выходила замуж за Франца-Иосифа.
На торжественном обеде сестры сидели рядом, и Луиза попыталась подбодрить Стефанию, которая растерялась от окружавшей ее пышности. Слишком уж отличалась яркая веселая Вена от скромного и сдержанного Брюсселя.
— Не волнуйся, девочка, — прошептала Луиза на ухо своей младшей сестре, — тебе понравится здесь, я уверена.
— Но я боюсь того, что… что вот-вот наступит, — ответила Стефания.
— Да, наверное, тебе будет неприятно и больно, но это продлится недолго, верь мне!
Молодые уехали в Лаксенбург, где должна была пройти их брачная ночь. Луиза не слишком волновалась за Стефи — ведь Рудольф не такой зверь, как Филипп. Но, как оказалось, беспокоиться было о чем.
Лаксенбург показался усталой шестнадцатилетней принцессе очень неприветливым — угрюмые комнаты, холодная спальня, голые стены… Замок только что закончили, ремонтировать и не потрудились украсить к приезду молодой четы хотя бы цветами, которых, впрочем, не было и в саду. Стефания с грустью вспоминала милый ее сердцу Лэкен, где на каждом столе непременно стояли роскошные букеты, а ванная комната была теплой и уютной.
— Как же можно жить здесь? — шептала принцесса, оглядывая ватерклозет с белеными стенами и тщетно отыскивая глазами вешалку с полотенцами. М-да, о бельгийском комфорте следовало забыть…
Едва войдя в замок, Рудольф принялся ругаться, как грубый солдафон. Он разбранил слуг, потребовал подавать ужин и мрачно прошествовал в столовую, не предложив жене руку. Трапеза прошла в молчании. Супруги устали и думали каждый о своем. Стефи была очень разочарована, но виду не подавала, сидела по обыкновению прямо, ела чинно и неторопливо. «И этот человек пригласил однажды певцов, чтобы они исполнили серенаду под моими окнами?!» — думала она, смотря на мужа, который громко зевал, то и дело ковырял в зубах зубочисткой и вообще вел себя очень невоспитанно. Он был тут у себя дома и не стеснялся молодой жены.
Когда супруги встали из-за стола, Рудольф сказал с улыбкой:
— Я только выкурю в бильярдной сигару и сразу приду к вам, дорогая!
…Ночь разочаровала Рудольфа. Он, как и Филипп, привык к женщинам опытным и смелым, а Стефания была робка и неумела. Она сильно смущалась, все время норовила прикрыться одеялом и шептала:
— Пожалуй, надо бы взглянуть, что там такое, — рассудил солдат. — А вдруг среди кустов притаился злоумышленник?!
Разумеется, солдат отлично понимал, что никакой злоумышленник — если, конечно, он не пьян — не станет рыдать на месте преступления. Просто юноше было любопытно войти внутрь оранжереи (прежде он видел ее только снаружи) и посмотреть, что там происходит.
Открыв стеклянную дверь, солдат сделал несколько осторожных шагов. Потом он остановился и, вытянув шею, прислушался. Свое оружие он крепко сжимал в руке. Рыдания не прекращались. Поколебавшись, солдат опять двинулся вперед и вдруг застыл в недоумении.
В свете стоявшей на полу свечи он увидел под апельсиновым деревом белокурую девушку в неглиже. Закрыв руками лицо и полулежа на белой резной скамье, она горько плакала; ее прекрасные волосы рассыпалась по плечам.
Девушка так отчаянно рыдала, что даже не обратила внимания на сквозняк, едва не погасивший пламя ее свечи. Солдат поспешил притворить дверь, а потом вернулся к красавице и замер подле нее, раздумывая, что же предпринять. То, что ранним зимним утром в королевской оранжерее сидела и плакала несчастная девушка, было уже само по себе странно, но больше всего изумило солдата то, что в белокурой красавице он узнал принцессу Луизу. Королевская дочь только вчера вышла замуж за иноземного принца.
«Кто его знает, что за всем этим кроется… — подумал солдат. — А может, мне в это дело нос совать не надо? Может, тут какая государственная тайна? Но с другой стороны… не могу же я просто уйти и оставить старшую королевскую дочь обливаться слезами, точно она кухарка, которой отказали от места!»
И молодой человек решился. Тихонько выскользнув из оранжереи, он полной грудью вдохнул морозный воздух, пробормотал себе под нос: «Апельсиновые деревца никуда не денутся. Так и объясню капралу, если станет придираться!» — и со всех ног помчался в покои королевы Марии-Генриетты. Там он разбудил дежурную статс-даму и робко сказал изумленной его бесцеремонностью матроне:
— Пожалуйста, извините меня за то, что я посмел потревожить вас. Но поверьте: мне очень, очень нужно поговорить с Ее Величеством!
Окинув солдата внимательным взглядом, придворная дама решила, что он достоин доверия, и отправилась доложить королеве о странном посетителе.
Мария-Генриетта до замужества была австрийской эрцгерцогиней и прекрасно владела собой в любых обстоятельствах. Уже через пять минут она предстала перед нашим часовым, причем ее туалет был в полном порядке, а из прически не выбивалось ни единого волоска.
— Говорите! — коротко приказала она.
— Ваше Величество… — запинаясь, начал молодой человек, — дочь Вашего Величества… она…
— Которая дочь? — осведомилась Мария-Генриетта.
— Принцесса Луиза. Она, видите ли, рыдает… и я волнуюсь… я не понимаю…
— Где рыдает Ее Высочество?
— В оранжерее.
— Ага, значит, вы стояли там на посту и услышали рыдания. Так?
— Так, — ответил солдат, восхищенный проницательностью государыни.
— И что же было дальше?
— Ее Высочество все еще там. Я не посмел заговорить с ней.
— Все ясно. — И Мария-Генриетта обернулась к своей статс-даме: — Графиня, принесите, пожалуйста, теплую шаль. Боюсь, девочка не совсем одета.
Тут королева бросила вопросительный взгляд на молодого человека. Тот смущенно потупился.
И вот Луиза увидела, что к ней решительным шагом направляется ее мать. Вскочив со скамьи, принцесса, не переставая рыдать, бросилась к матери.
— Ах, матушка, — пролепетала она, — если бы вы знали!.. Если бы вы только знали… — И Луиза уткнулась заплаканным лицом в материнскую грудь.
— Ну-ну, родная, успокойся. — Королева ласково похлопала дочь по спине и набросила ей на плечи шаль. — Сейчас мы пойдем ко мне, ты выпьешь горячего кофе и все мне расскажешь.
Мария-Генриетта обняла свою дорогую девочку и повела ее к выходу из оранжереи, на ходу пытаясь понять, что же стряслось. Нет, конечно, Луизу ни о чем не спрашивали, когда просватали за Филиппа, принца Саксен-Кобургского, но матери казалось, что молодой офицер нравился принцессе. Луиза всегда шутила, всегда много смеялась и обожала веселиться. С чего же вдруг ее охватило такое отчаяние? Вот уж невозможно было представить, что брачная ночь закончится слезами и едва ли не истерикой! Королева терялась в догадках.
…И действительно — когда отец девушки король Бельгии Леопольд II представил ей своего кузена Филиппа и объявил, что отныне они жених и невеста, Луиза не выказала ни отвращения, ни враждебности. Напротив. Она зарделась, сделала положенный этикетом реверанс и тут же приветливо улыбнулась Филиппу.
— Но он же старше вас на целых четырнадцать лет! — говорила принцессе выросшая с ней вместе и потому считавшаяся почти подругой Магда фон Гердль. — Ах, сумеет ли он подарить вам истинное счастье?
— Но, Магда, как же ты не понимаешь, — горячо возражала принцесса, — что мужчина с такой выправкой и с такой родословной не может быть плохим мужем?! (Обе девушки были чересчур романтичны, но что поделать — виноваты в этом были не они, а многочисленные любовные романы, которые подруги просто обожали.)
— Да, — вынуждена была признать Магда, — он и вправду привлекателен. И улыбка у него мягкая, и бородка красивая. Да и шатены вам всегда нравились… Вот только очки… Странно, ведь он же из венгерской стражи императора Австрии, значит, должен отменно гарцевать верхом. Неужто ему очки не мешают? А вдруг упадут?
И девушки залились веселым смехом.
В Брюсселе принц Филипп очаровал всех на удивление быстро. Он блистал прекрасными манерами, любил и умел охотиться, ловко танцевал и готов был поддержать самую скучную из светских бесед. Король Леопольд привязался к нему по-родственному: Филипп приходился ему кузеном и с материнской, и с отцовской стороны. А королева… Королева очень обрадовалась тому, что ее старшая дочь будет жить в Вене, по которой Мария-Генриетта никогда втайне не переставала скучать. Сама же принцесса Луиза довольно скоро убедила себя, будто Филипп — это истинный рыцарь из старинного романа, который явился в Брюссель только для того, чтобы стать ее мужем и всю жизнь носить на руках.
К тому же Луизе очень понравилось быть невестой. Все ее поздравляли, дарили замечательные подарки, говорили комплименты и желали счастья — разумеется, искренне, полагала Луиза. И даже отец, обычно суровый Леопольд II, расчувствовался и проникновенно произнес:
— Верю, что ты не разочаруешься в муже. Все-таки он нам родня.
И поцеловал дочь в лоб.
Луиза с утра до вечера вертелась перед зеркалом, примеряла наряды, меняла шляпки, ссорилась с портнихами, никак не желавшими сшить свадебное платье по ее рисункам («Ну да, — в запальчивости кричала она, — вчера я хотела с острым мыском спереди, а сегодня хочу с полукруглым! Я передумала! Ах, как жаль, что я так плохо шью! Ей-богу, давно бы уж все было готово!»), и строила планы счастливой семейной жизни.
Церемония бракосочетания прошла пышно и торжественно. Луиза утопала в облаке брюссельских кружев, и Филипп, затянутый в парадный мундир, с нескрываемым восторгом глядел на свою белокурую невесту.
Когда за Филиппом и Луизой закрылись двери спальни, все подумали, что молодые проведут поистине сказочную ночь. И вот эти слезы!..
Королева заставила Луизу умыться и выпить горячего кофе с булочкой, а потом села напротив дочери и спросила:
— Что же все-таки произошло?
— Матушка, он зверь! Зверь!
Королева сказала осторожно:
— Доченька, я же предупреждала тебя — то, что станет делать с тобой в постели муж, может показаться тебе странным и неприличным.
— Нет-нет, вы не понимаете! — захлебывалась слезами Луиза. — Он набросился на меня прямо возле двери… порвал платье… я даже не заметила, когда он успел раздеться… Даже очки куда-то исчезли! Борода торчком, глаза безумные… Он…
Луиза опустила голову и замолчала.
— Ну же, продолжай, — попросила королева, все уже, впрочем, понявшая.
— Филипп изнасиловал меня, матушка. Несколько раз. Вот, поглядите, это следы его пальцев. А это — зубов. — И принцесса обнажила грудь.
Мария-Генриетта коснулась красных полукружий, резко выделявшихся на белоснежной коже, и сказала:
— Прижги одеколоном, хорошо? Только сама, чтобы горничные этого не видели. Ладно, Луиза, утро вечера мудренее. Однако что это я? Ведь утро уже наступило. Тебе надо отдохнуть. А с Филиппом я поговорю, не волнуйся.
Зять бельгийских монархов привык вести жизнь казарменную и при этом рассеянную. Он любил женщин, но все они были продажными и грубыми. И хотя принцу было уже больше тридцати, ему ни разу не довелось обнимать и целовать девственницу — да еще воспитанную на рыцарских романах. Луиза была принцессой, а Филипп обошелся с ней как с дешевой девкой.
Мария-Генриетта попыталась растолковать принцу, что он обидел и напугал Луизу. Тот сначала попробовал обратить все в шутку и сказал:
— Ах, маменька, так это вы похитили у меня жену? А я-то волновался утром, не пригрезилась ли мне вчерашняя свадьба!
Но Мария-Генриетта вовсе не намеревалась подхватывать этот легкомысленный тон. Да и то, что ее назвали «маменькой», ей не слишком понравилось, потому что это звучало вульгарно и простонародно.
— Одумайтесь, принц, — произнесла она холодно. — Не забывайте, что Луиза — дочь короля!
И Филипп склонился над ее рукой и обещал исправиться.
Но слова своего он не сдержал. Когда Луиза, печальная и повзрослевшая, покидала Лэкен, она уже твердо знала, что супружеский долг — это именно долг, причем обременительный.
«Я не смогу полюбить его, — думала она, глядя на ехавшего верхом рядом с ее каретой мужа, — ни за что не смогу! Дай бог, чтобы я его не возненавидела…»
Ни в венском дворце семейства Кобург, ни в многочисленных имениях Филиппа, разбросанных по Венгрии, Луизе не понравилось. Одно примиряло ее с действительностью — то, что циничный, распутный и грубый принц вернулся к своим прежним любовницам и завел себе вдобавок несколько новых. Он очень часто не ночевал дома, и Луиза готова была молиться за своих соперниц. Впрочем, о жене он, к сожалению, тоже не забывал. Ему нравилась красота Луизы и забавлял ее явный страх перед ним.
— Так ты боишься меня, моя малышка? — шептал Филипп, медленно приближаясь к супружескому ложу и постепенно освобождаясь от всех предметов туалета. — Это хорошо! Это славно! Это меня возбуждает!
И он, точно дикое животное, набрасывался на дрожавшую от отвращения и ужаса жену.
Со временем принц Филипп решил заняться воспитанием Луизы. Он заставлял ее пить вино, играть в карты и выслушивать скабрезные истории. К тому же он старательно просвещал ее — на свой лад. Луиза узнала, как следует себя вести, чтобы понравиться мужчине и обольстить его, а также, повинуясь приказу мужа, прочла с десяток учивших разврату книжек. При этом муж страшно ревновал ее и устраивал безобразные сцены, если она танцевала с кем-нибудь на балу более двух танцев кряду.
— Я ни в чем не провинилась перед вами! — говорила поначалу Луиза и пыталась оправдаться. Но принц кричал, брызгал слюной, топал ногами и ничего не слушал. Тогда женщина изменила тактику. Она стала суровее и неприступнее, так что многие заядлые танцоры (а Луиза прекрасно вальсировала) уже остерегались подойти к ней, а если Филипп все же отыскивал повод для ревности, то она отвечала громко, внятно, коротко и иногда грубо. Это действовало. Принц умолкал и потом долго еще бросал на жену удивленные взгляды.
Чтобы утешиться и отвлечься от грустных дум, Луиза принялась тратить мужнины деньги на модные наряды и драгоценности. Она звала обувщиков, портных и ювелиров к себе во дворец и сама ездила в их магазины.
— Запишите на наш счет, — небрежно говорила красавица и шла к карете, а за ней шагал приказчик, нагруженный картонками и штуками материй. Прижимистому Филиппу приходилось платить. Другого выхода у него не было. Он не мог уронить себя в глазах императора Франца-Иосифа, а также показаться скупцом его сыну — эрцгерцогу Рудольфу, ровеснику Луизы.
С некоторых пор наследник престола полюбил охотиться вместе с Филиппом и ездить с ним во всевозможные злачные места, которыми так славилась Вена. Филиппу нравилось, что Рудольф повсюду следует за ним. «Станет мальчик императором — эта дружба мне пригодится!» — думал принц.
Да, Рудольф безусловно ценил «истинно мужские» качества своего кузена — волокиты и заядлого охотника, но при этом он еще испытывал неизъяснимую нежность к красивой и элегантной Луизе. Она уже стала матерью двух прелестных дочерей — Луизы и Доротеи, но по-прежнему считалась одной из самых обольстительных женщин Вены. Теперь Луиза несколько напоминала рубенсовских красавиц — румяных, улыбчивых, пышущих здоровьем, — но, конечно же, она не была столь упитанной и обладала чуждой им грациозностью. Ее всегда окружало множество ухажеров, и Рудольф тоже был среди них. Скорее всего он пользовался особой благосклонностью принцессы Саксен-Кобургской. Дальнейшие события показывают, что именно Рудольф сумел убедить ее в том, что плотская любовь вовсе не отвратительна.
Осенью 1880 года эрцгерцог приехал с визитом во дворец Кобургов и с печалью во взоре сообщил Луизе:
— Его Величество собирается женить меня. Вот только неизвестно пока, кто же невеста.
— Почему же вы грустите, сударь? — Луиза поудобнее устроила ноги на обтянутой гобеленом низенькой скамеечке и принялась перебирать шелковые нитки, отыскивая подходящие цвета для новой вышивки. — Вы же знали, что рано или поздно наследнику престола придется жениться.
— Но сейчас мне не хочется думать ни о какой другой женщине, кроме…
— Молчите, друг мой, молчите. И потом, по-моему, я кое-что придумала. Я разрешаю вам закурить сигару, только не приближайтесь с ней ко мне. Так. А теперь садитесь и слушайте. Вы не забыли, надеюсь, что у меня есть две сестры?
— Я помню все, что имеет к вам отношение.
— Отлично. Старшую зовут Стефания, и ей уже исполнилось пятнадцать. Почему бы нашему императору не женить вас на ней? Она очень похожа на меня.
Эрцгерцог попыхивал «гаваной» и задумчиво глядел на Луизу. Действительно, а отчего бы не прислушаться к этому совету? Юное свежее создание, наивное дитя, которое будет во всем послушно ему… в постели. Оба отца скорее всего обрадуются и поспешат дать свое согласие. Но погодите-ка, ведь у Луизы две сестры… А что, если?..
— Нет-нет, друг мой, и не думайте, — прочитала его мысли принцесса. — Клементина еще слишком мала, и замуж ей рано.
Клементине пришлось очень долго дожидаться собственной свадьбы. Лишь после того, как в 1909 году умер Леопольд II, которому совершенно не нравился избранник младшей дочери, принцесса вышла наконец замуж за любимого — за изгнанника — принца Виктора Наполеона. Но пока до этого еще далеко.
— Хорошо, вы убедили меня… как всегда! — Рудольф лениво поднялся и поправил гортензию в петлице. — Если отец не будет против, я поспешу в Брюссель. А Ее Высочество Стефания и вправду похожа на вас?
— Конечно. Не подходите ко мне, Рудольф, вы же еще не докурили!
— Докурил. — Эрцгерцог бросил сигару в камин и шагнул к Луизе. — Неужели у вашей сестры есть и эта чудесная родинка на шее?
— Оставьте, оставьте… вы же спутаете мне нитки… К тому же Филипп…
— Он во дворце и пробудет там до вечера. Я справлялся… И что, у Стефании такие же плечи?.. И волосы?..
Очень скоро эрцгерцог отправился в Брюссель знакомиться с принцессой. Когда он попросил ее руки, король Леопольд довольно сказал:
— Я согласен, и жена моя тоже. Девочка, конечно, будет счастлива с вами, тем более что жить ей предстоит в одном городе с любимой сестрой.
Рудольф подумал, что это будет забавно — сравнить двух сестер, и предложил:
— Ваше Величество, может, не станем откладывать свадьбу? Надеюсь, вы простите мне мое нетерпение? Ваша дочь совершенно очаровала меня.
Бельгийский монарх, польщенный тем, что его дочь станет со временем императрицей, кивнул.
— Свадьба будет в мае. Раньше нам просто не успеть.
Мать жениха, Елизавета Баварская, которую австрийцы любовно называли просто Зизи, охотилась в это время на лис где-то в Англии. О помолвке сына она узнала из телеграммы. Прочтя ее, Зизи нахмурилась и проговорила еле слышно:
— Девушка слишком молода. Дай бог, чтобы этот брак оказался удачным.
10 мая 1881 года в Вене состоялось венчание. Гостей было так много, что они с трудом разместились в главном соборе имперской столицы: Габсбурги всегда любили размах. Маленькая Стефания поразила всех своим чудесным платьем с длинным-предлинным шлейфом, затканным серебром, обилием брюссельских кружев и изумительными драгоценностями, среди которых было и знаменитое ожерелье из опалов и бриллиантов — оно украшало шею шестнадцатилетней принцессы Елизаветы в тот день, когда она выходила замуж за Франца-Иосифа.
На торжественном обеде сестры сидели рядом, и Луиза попыталась подбодрить Стефанию, которая растерялась от окружавшей ее пышности. Слишком уж отличалась яркая веселая Вена от скромного и сдержанного Брюсселя.
— Не волнуйся, девочка, — прошептала Луиза на ухо своей младшей сестре, — тебе понравится здесь, я уверена.
— Но я боюсь того, что… что вот-вот наступит, — ответила Стефания.
— Да, наверное, тебе будет неприятно и больно, но это продлится недолго, верь мне!
Молодые уехали в Лаксенбург, где должна была пройти их брачная ночь. Луиза не слишком волновалась за Стефи — ведь Рудольф не такой зверь, как Филипп. Но, как оказалось, беспокоиться было о чем.
Лаксенбург показался усталой шестнадцатилетней принцессе очень неприветливым — угрюмые комнаты, холодная спальня, голые стены… Замок только что закончили, ремонтировать и не потрудились украсить к приезду молодой четы хотя бы цветами, которых, впрочем, не было и в саду. Стефания с грустью вспоминала милый ее сердцу Лэкен, где на каждом столе непременно стояли роскошные букеты, а ванная комната была теплой и уютной.
— Как же можно жить здесь? — шептала принцесса, оглядывая ватерклозет с белеными стенами и тщетно отыскивая глазами вешалку с полотенцами. М-да, о бельгийском комфорте следовало забыть…
Едва войдя в замок, Рудольф принялся ругаться, как грубый солдафон. Он разбранил слуг, потребовал подавать ужин и мрачно прошествовал в столовую, не предложив жене руку. Трапеза прошла в молчании. Супруги устали и думали каждый о своем. Стефи была очень разочарована, но виду не подавала, сидела по обыкновению прямо, ела чинно и неторопливо. «И этот человек пригласил однажды певцов, чтобы они исполнили серенаду под моими окнами?!» — думала она, смотря на мужа, который громко зевал, то и дело ковырял в зубах зубочисткой и вообще вел себя очень невоспитанно. Он был тут у себя дома и не стеснялся молодой жены.
Когда супруги встали из-за стола, Рудольф сказал с улыбкой:
— Я только выкурю в бильярдной сигару и сразу приду к вам, дорогая!
…Ночь разочаровала Рудольфа. Он, как и Филипп, привык к женщинам опытным и смелым, а Стефания была робка и неумела. Она сильно смущалась, все время норовила прикрыться одеялом и шептала: