Эрика.
- Я - Рак! - крикнул он в ответ.
- Доброкачественный или злокачественный? - устало спросил я.
- Злокачественный! - крикнул Эрик. - У меня вши! - я отодвинул трубку
от уха, а Эрик бушевал.
- Слушай, Эрик... - начал я.
- Как ты? Как дела? Какдела? Ты в порядке? Чтоподелываешь? Аты? Где
сейчас твоя голова? Откуда ты родом? Боже, Франк, знаешь ли ты, почему
"Вольво" свистят? Ну, я тоже не знаю, но какая разница? Что сказал Троцкий?
"Мне нужен Сталин так же, как мне нужна дырка в голове" Ха-ха-ха-ха!
Вообще-то мне не нравятся немецкие машины, у них фары расположены слишком
близко друг к другу. Ты в порядке, Франки?
- Эрик...
- В постель, спать, возможно, мастурбировать. А, не гладь меня против
шерсти! Хо-хо-хо!
- Эрик, - сказал я, посмотрев вокруг и вверх по лестнице, убедившись,
что отца не было видно. - Ты заткнешься?
- Что? - обиженно спросил Эрик.
- Собака, - зашипел я. - Видел сегодня ту собаку. Около нового дома. Я
был там. Я ее видел.
- Какую собаку? - сказал Эрик удивленно. Я услышал, как он глубоко
вздохнул и что-то стукнуло на заднем плане.
- Не пытайся меня запутать, Эрик, я ее видел. Я хочу, чтобы ты
прекратил, понял? Не трогай собак. Ты меня слышишь? Ты понял? Ну?
- Что? Какие собаки?
- Ты слышал. Ты слишком близко. Не трогай собак. Оставь их в покое. И
детей тоже. И червей. Забудь. Приходи, увидимся. Если хочешь - это было бы
здорово - но горящих собак и червей не нужно. Я серьезно, Эрик. Поверь мне.
- Поверить чему? О чем ты? - он спросил грустным голосом.
- Ты слышал, - сказал я и положил трубку. Я стоял около телефона и
смотрел на лестницу. Через несколько секунд опять зазвонил телефон. Я поднял
трубку, услышал гудки и положил ее на аппарат. Постоял там несколько минут,
но больше ничего не произошло.
Когда я возвращался в холл, из кабинета пришел отец, вытирая руки о
тряпку, сопровождаемый странными запахами, глаза его были расширены.
- Кто это был?
- Джеми, - сказал я "смешным голосом".
- Хххх - с явным облегчением сказал он и ушел.
Если не считать отрыжку, вызванную кэрри, отец вел себя тихо. Вечером
стало прохладней, я вышел погулять и обошел вокруг острова. С моря набежали
облака, закрывая небо как дверь, которая заперла жару над островом. Гром без
молнии ворчал на другой стороне холмов. Я спал неспокойно, лежал, потея и
дергаясь, поворачиваясь на кровати, пока кровавый не рассвет поднялся над
песками острова.
Я проснулся после неспокойного сна, одеяло лежало на полу около
кровати. Но я все равно вспотел. Я встал, принял душ, тщательно побрился и
забрался на чердак, пока там не стало слишком жарко. На чердаке было очень
душно. Я открыл окно и высунул голову наружу, вглядываясь через бинокль в
землю позади и море впереди. Небо было закрыто облаками, свет казался
уставшим, и ветер был затхлый. Я немного повозился с Фабрикой, накормил
муравьев и паука, и венерину мухоловку, проверил провода и батарейки, стер
пыль со стекла над циферблатом, смазал дверцы и другие механизмы, большей
частью для того, чтобы успокоиться. Я стряхнул пыль с алтаря и аккуратно все
на нем расставил, проверил линейкой, что баночки и все остальное было
расположено строго симметрично.
Я начал потеть еще до того, как спустился, но мне было лень опять
принимать душ. Отец уже встал и приготовил завтрак, пока я смотрел утреннюю
субботнюю передачу, Мы ели молча. Я обошел остров, заглянув в Бункер и
забрав оттуда мешок с Головами для возможной починки Столбов во время их
обхода.
Обойти их заняло больше времени, чем обычно, потому что я много раз
останавливался, поднимался на вершину ближайшей дюны, чтобы осмотреть
округу. Я ничего не заметил. Головы на Жертвенных столбах были в хорошем
состоянии. Мне пришлось заменить пару мышиных голов, но и только. Остальные
головы и вымпелы были нетронуты. На обращенном к центру к большой земле
склоне дюны, которая была напротив центра острова, я нашел мертвую чайку.
Я забрал голову и бросил все остальное около Столба. Я положил голову,
которая уже начинала вонять, в полиэтиленовый пакет, а его положил к уже
засушенным в Мешок с Головами.
Я услышал, а потом и увидел как поднялись птицы, кто-то прошел по
тропинке, но я знал, что это просто миссис Клэмп. Я взобрался на дюну
посмотреть и увидел, как она ехала по мосту на своем старом велосипеде.
Когда она исчезла за дюной около дома, я бросил взгляд на пастбище, но там
не было ничего нового, лишь овцы и чайки. Со свалки поднимался дым, и я
слышал размеренное ворчание старого дизеля на железной дороге. Небо было в
облаках, но яркое, ветер липкий и неуверенный. На море около горизонта я
видел золотые полоски - вода блестела под разрывами в облаках - но они были
очень, очень далеко.
Я обошел все Жертвенные Столбы, потом в течение получаса радовал себя
стрельбой по мишени около старой лебедки. Я поставил несколько пустых
консервных банок на старое железо барабана, отошел на тридцать метров и сбил
их все из катапульты, мне понадобилось только три дополнительные железки для
шести банок. Когда я нашел все снаряды, кроме большого подшипника, я
поставил банки на место, вернулся на прежнюю позицию, и стал бросать по
бакам камни, теперь мне понадобилось четырнадцать камней, чтобы сбить их
все. Закончил я метанием ножа в дерево около старого загона для овец и был
рад убедиться, что правильно определяю нужное число поворотов ножа, лезвие
каждый раз входило прямо в изрезанную кору.
Дома я помылся, сменил тенниску, пришел на кухню и вовремя: миссис
Клэмп
Подавала первое, которое почему-то было обжигающим бульоном. Я помахал
над ним ломтиком мягкого, пахучего белого хлеба, а миссис Клэмп нагнулась
над своей тарелкой и шумно прихлебывала, отец крошил хлеб из отрубей, в
котором, похоже, были стружки, над своей тарелкой.
- Как поживаете, миссис Клэмп? - вежливо спросил я.
- О, у меня все в порядке, - сказала миссис Клэмп, сдвигая вместе
брови, похожие на лохматый конец шерстяной нити, выбившийся из носка. Она
закончила гримасу и посмотрела на ложку, с которой капало, она держала ложку
около рта, говоря. - О, да, у меня все в порядке.
- Горячее, правда? - сказал я и замычал, продолжая обмахивать хлебом
бульон, а отец посмотрел на меня, нахмурившись.
- Лето, - объяснила миссис Клэмп.
- О, да, - сказал я, - а я и забыл.
- Франк, - неотчетливо сказал отец, его рот был полон овощей и стружки.
- Я не уверен, что ты помнишь вместимость наших ложек.
- Одна шестнадцатая пинты? - невинно спросил я.
Он сердито уставился на меня и отпил немного супа. Я продолжать махать,
остановившись только, чтобы отодвинуть коричневую пленку, которая собиралась
на поверхности моего бульона. Миссис Клэмп опять отхлебнула бульона.
- И как там в городе, миссис Клэмп? - спросил я.
- Отлично, насколько я знаю, - миссис Клэмп сказала супу. Я кивнул.
Отец дул в свою ложку.
- У Макисов пропала собака, так мне сказали, - добавила миссис Клэмп. Я
слегка поднял брови и озабоченно улыбнулся. Отец перестал дуть и поднял
глаза, суп стекал с ложки, конец которой стал медленно опускаться после
заявления миссис Клэмп, звук отдавался в комнате как звук мочи, льющийся в
унитаз.
- Неужели? - сказал я, продолжая махать. - Какая жалость. Хорошо, что
моего брата здесь нет, а то бы его тут же обвинили, - я улыбнулся, посмотрел
на моего отца, потом вернулся к миссис Клэмп, она смотрела на меня
сузившимися глазами сквозь пар от ее супа. В куске хлеба, которым я охлаждал
бульон, образовалась трещина и он разломился. Я ловко поймал отвалившийся
край свободной рукой и положил его на мою тарелку для второго, взял ложку и
нерешительно попробовал бульон.
- Хм, - сказала миссис Клэмп.
- Сегодня миссис Клэмп не смогла привезти твои котлеты, - сказал отец,
кашлянув на "не", - вместо них она привезла тебе фарш.
- Профсоюзы, - хмуро пробормотала миссис Клэмп, плюнув в свою тарелку.
Я поставил локоть на стол, оперся щекой о кулак и озадаченно посмотрел
на миссис Клэмп. Безрезультатно. Она не смотрела вверх, наконец я мысленно
пожал плечами и продолжал пить. Отец опустил ложку, вытер лоб рукавом и
попытался вынуть ногтем что-то застрявшее между двух верхних зубов, я
полагаю, это был кусочек стружки.
- Вчера около нового дома я увидел небольшой костер, миссис Клэмп. Я
его погасил. Я был там, увидел и погасил, - сказал я.
- Не хвастайся, парень, - сказал отец. Миссис Клэмп поджала губы.
- Ну, я же сделал это, - я улыбнулся.
- Миссис Клэмп это не интересно.
- Нет, я бы так не сказала, - заметила миссис Клэмп, кивнув головой с
непонятным ударением.
- Видишь? - спросил я, мурлыкая, посмотрел на моего отца и указал
головой на миссис Клэмп, которая громко прихлебывала.
Во время второго - тушеного мяса - я сидел тихо, отметив только во
время десерта, что заварной крем с ревенем имел необычный вкус, хотя на
самом деле просто молоко, из которого был приготовлен крем, явно скисло. Я
улыбался, отец рычал и миссис Клэмп прихлебывала десерт, сплевывая кусочки
ревеня на салфетку. Сказать по правде, крем был немного не доварен.
Ужин сильно меня развеселил, и хотя вторая половина дня была жарче, чем
утро, я был энергичней. Над морем не было щелей в облаках, свет просачивался
сквозь облачное покрывало, объединяясь с наэлектризованностью воздуха и
слабым ветром. Я вышел из дома, энергичной трусцой обежал остров, видел как
уехала миссис Клэмп, потом я пошел в том же направлении, я хотел посидеть на
верхушке высокой дюны, которая была в нескольких сотнях метров от острова и
осмотреть млеющую землю в бинокль.
Как только я остановился, с меня закапал пот, и я почувствовал как
начала побаливать голова. Я выпил воду, которую взял с собой, затем наполнил
фляжку в ближайшем ручье. Безусловно, отец правильно говорил, что овцы
испражнялись в ручьи, но я был уверен - у меня был иммунитет на все, чем я
мог бы заразиться от воды из ручьев, я его приобрел за годы строительства
плотин. Я выпил больше, чем хотел и вернулся на свой наблюдательный пункт.
Вдали на траве лежали неподвижные овцы. Даже чаек не было видно, только мухи
летали. Со свалки по-прежнему поднимался дымок, еще одна струйка
темно-голубого дыма поднималась в лесопосадках на холмах, дым был на краю
вырубки, где рубили деревья для изготовления бумаги на фабрике, которая была
на берегу залива. Я попробовал услышать жужжание пил, но не смог.
Я водил биноклем, наблюдая за югом, когда увидел моего отца. Я перевел
бинокль, потом рванул его обратно. Отец исчез, появился опять. Он был на
тропинке, он направлялся в город. Я посмотрел на место, где был Прыжок и
увидел, как отец взбирался по склону дюны, на котором я гонял на велосипеде,
я увидел отца, когда он был на гребне Прыжка. Я видел, как он споткнулся
незадолго до вершины дюны, но не упал и пошел дальше. Его шляпа исчезла за
дальним склоном дюны. Я подумал, что отец шатался как пьяный.
Я опустил бинокль и потер подбородок, который слегка чесался. Очень
необычно. Отец не сказал о намерении пойти в город. Мне было интересно,
почему он туда идет.
Я сбежал с дюны, перепрыгнул через ручей и быстро пошел к дому. Когда я
вошел в заднюю дверь, я почувствовал запах виски. Я подсчитал, как давно мы
ужинали и когда уехала миссис Клэмп. Это было около часа, полтора часа
назад. Я прошел на кухню, где запах виски был сильнее, на столе лежала
пустая бутылка 0,25 литра, а стакан стоял сбоку от нее. Я заглянул в
раковину, ожидая найти там второй стакан, но там были только грязные
тарелки. Я нахмурился.
Это было непохоже на моего отца: оставить немытую посуду. Я поднял
бутылку из-под виски и попытался найти на этикетке отметку, сделанную
шариковой ручкой с черным стержнем, но отметки не было. Это могло означать:
бутылка была открыта только что. Я покачал головой, вытер лоб полотенцем для
посуды. Я снял жилетку и повесил ее на спинку стула.
Я вышел в холл. Как только я посмотрел на лестницу, я увидел телефонную
трубку, лежавшую не на, а около аппарата. Я быстро подошел к ней. Поднял.
Звук был странный. Я положил трубку на аппарат, подождал несколько секунд,
опять поднял и услышал обычные гудки. Я бросил трубку и взбежал по лестнице
к кабинету, повернул ручку и налег на нее всем телом. Ручка не шелохнулась.
"Черт", - сказал я. Я мог предположить, что случилось, и надеялся, отец
оставил дверь кабинета незапертой. Должно быть, звонил Эрик. Отец поднял
трубку, был шокирован, напился. Вероятно, он пошел в город за добавкой: в
магазин за бутылкой или - я посмотрел на свои часы - в этот ли уик-энд
открывалась забегаловка "Роб Рой"? Я покачал головой - неважно. Звонил Эрик.
Мой отец был пьян. Он ушел в город за выпивкой или встретиться с Диггсом.
Или Эрик назначил ему встречу. Нет, вряд ли, Эрик сначала нашел бы меня.
Я взбежал по лестнице, поднялся на горячий чердак, открыл окно,
смотревшее на большую землю и изучил в бинокль подходы к острову. Спустился,
замкнул дом, пробежал к мосту и по тропинке к высоким дюнам. Все было как
обычно. Я остановился на месте, где в последний раз видел моего отца, он был
на гребне дюны, идущей к Прыжку. Я почесал лобок в недоумении, раздумывая
над наилучшим планом действий. Я чувствовал, что поступаю не правильно,
уходя с острова, но у меня было подозрение: главные события произойдут в
городе или около него. Я подумал, не позвонить ли Джеми, но он был не в
состоянии долго шататься вокруг Портнейла, разыскивая моего отца или нюхая
воздух в поисках запаха горелых собак.
Я сел на тропинке и попытался думать. Какой будет следующий ход Эрика?
Он может подождать до ночи и подойти к дому (я был уверен, он подойдет к
нему, он бы не прошел весь путь, а потом повернул обратно в последний
момент, не так ли?) или он достаточно рискнул, когда позвонил и решил, что
ничего не потеряет, если прямо сейчас направится к дому. Но с тем же успехом
он мог бы придти вчера, что его задержало? У него был план. Или я слишком
резко с ним говорил. Почему я положил трубку? Идиот! Может, он собирался
сдаться или повернуть обратно! Ведь я оттолкнул его, я, его родной брат!
Я сердито потряс головой и встал. Все эти размышления не привели меня
ни к каким выводам. Мне пришлось предположить: Эрик собирался со мной
связаться. Значит, я должен вернуться домой, куда он либо позвонит, либо
придет раньше или позже. К тому же дом был центром моей силы, а также место,
которое я должен защищать. Решив так, с легким сердцем и конкретным планом -
если это и был план бездействия - я повернул в сторону дома и побежал
обратно.
Пока меня не было, в доме стало еще более душно. Я плюхнулся на стул на
кухне, потом встал вымыть стакан и убрать бутылку из-под виски. Я долго пил
апельсиновый сок, наполнил кувшин соком со льдом, взял пару яблок, половину
булки хлеба, сыр и перенес все на чердак. Я взял стул, который обычно стоял
около Фабрики и поставил его на платформу, сложенную из древних
энциклопедий; открыл окно с видом на большую землю и сделал подушку из
старых, выцветших штор. Сел на мой маленький трон и стал смотреть в бинокль.
Через несколько минут я достал старое - бакелит-и-катодные-лампы - радио из
ящика с игрушками и включил его во вторую розетку через переходник. Я нашел
третий канал, там передавали оперу Вагнера, прямо под настроение, подумал я.
Я вернулся к окну.
В нескольких местах в облачном покрывале появились дырки, облака
медленно двигались, участки ландшафта вдруг оказывались залиты ярким,
ослепительным светом солнца. Иногда свет затапливал дом, я наблюдал, как
тень от моего сарая медленно двигалась по кругу, день перешел в вечер, и
солнце двигалось за рваными облаками. Немного выше старой части города
солнце отражалось от окон новых домов, которые стояли среди деревьев.
Постепенно один ряд окон прекращал отражать свет, другие ряды начинали,
кое-где сплошной ряд прерывался случайными дырами открытых или закрытых
окон, или машинами, движущимися по улице. Я выпил сока, подержал кубики льда
во рту, а горячее дыхание дома мягко колыхалось вокруг меня. Я продолжал
равномерно водить биноклем, забираясь как можно дальше на север и на юг,
стараясь не выпасть при этом из окна. Опера закончилась, за ней передавали
ужасную современную музыку, звучавшую как еретик-на-дыбе и горящая-собака, я
не выключил радио, чтобы не дать себе уснуть.
Сразу после половины седьмого зазвонил телефон. Я вскочил со стула,
нырнул в проем двери с чердака и скатился по лестнице, сорвал трубку и
поднял ее ко рту одним плавным движением. Я был счастлив из-за своей
сегодняшней прекрасной координации и спокойно сказал:
- Да?
- Франц? - сказал голос моего отца, медленный и нечеткий. - Франц, этта
тыы?
Я почувствовал, как презрение просачивается в мой голос:
- Да, папа, это я. Что тебе нужно?
- ...в городе, сынок, - тихо сказал он, как будто собирался заплакать.
Я услышал, как он глубоко вздохнул. - Франц, знаешь, я всег-гда любил
тебя...звоню...я...звоню...приходи... приходи сюда, сынок. Они поймали
Эрика, сынок.
Я замер. Я уставился на обои над столиком в углу площадки, на котором
стоял телефон. На обоях был узор из листьев, зеленый на белом с чем-то вроде
сетки для вьюнков, просвечивающей кое-где сквозь зеленое. Обои были
приклеены слегка косо. Я никогда не намечал эти обои, ни разу за все годы, в
течение которых я разговаривал по телефону. Ужасно. Отец сглупил, когда их
купил.
- Франц, - он откашлялся. - Франц, сынок? - сказал он почти отчетливо,
потом опять. - Франц, тыы там? Скаж-жи что-то, сынок. Я...Скажи...Я
ск-казал, они поймали Эрика.
- Я слышал. Уже иду. Где мы с тобой встретимся, в полиции?
- Нет, нет, сынок. Нет, встр...встретимся около...около библиотеки.
Ага, библиотеки.
- Библиотеки? - спросил я. Почему?
- Ну, я пошел, сын. Потор-ропись, э? - было слышно, как он пытался
повесить трубку, потом телефон отключился.
Я медленно положил трубку, чувствуя нечто острое в легких, это было
ощущение стального осколка, который двигался с грохотом сердца и
головокружением.
Постояв немного, я поднялся на чердак выключить радио и закрыть окно. Я
вдруг понял: мои ноги устали и побаливали, я перегрузил их в последние дни.
Когда я шел в город, просветы в облаках медленно двигались в сторону
большой земли. Для половины седьмого было довольно темно, над сухой землей
был летний полумрак. Несколько птиц сонно заворочались, когда я проходил
мимо. Их много сидело на проводах телефонной линии, идущей на остров по
тонким столбам. Овцы издавали свое безобразное, отрывистое блеяние, ягнята
им отвечали. Птицы сидели на столбах ограды из колючей проволоки, где клочки
грязной шерсти обозначали овечьи следы. Не смотря на всю воду, которую я
выпил за день, моя голова снова начала тупо болеть. Я вздохнул и продолжал
идти сквозь медленно уменьшающиеся дюны, мимо неровных полей и не правильной
формы пастбищ.
До того, как я совсем прошел дюны, я сел на землю, прислонился спиной к
дюне и вытер лоб. Я стряхнул каплю пота с пальцев, посмотрел на неподвижных
овец и торчащих на столбах птиц. Услышал звон колоколов, доносящийся из
города, вероятно, из католического собора. Или прошел слух, что их проклятые
собаки в безопасности. Я хмыкнул, издал звук вроде смешка, посмотрел над
травой, высохшими кустами и сорняками на колокольню Шотландской Церкви. Я
почти видел библиотеку. Я чувствовал, как жаловались на усталость мои ноги,
зря я сел. Когда я встану и пойду, ноги будут болеть. Черт возьми, я знал, я
просто откладываю визит в город, так же как я откладывал момент выхода из
дома после звонка моего отца. Я оглянулся на птиц, похожих на ноты,
нарисованные вдоль тех же проводов, которые принесли новость. Я заметил:
птицы избегали садиться на одну из секций между двумя столбами.
Я нахмурился, огляделся, нахмурился опять. Я поискал бинокль, но только
ощупал собственную грудь - я оставил его в доме. Я встал и пошел по неровной
земле, в сторону от дорожки, побежал трусцой, потом побежал, наконец
припустил изо всех сил через сорняки и тростник, перепрыгнув загородку на
пастбище, где вскочили и разбежались, грустно блея, овцы.
Пока я добежал до проводов, я запыхался.
Линия была порвана. Перерезанный недавно провод выделялся на фоне
дерева столба на большой земле. Я посмотрел вверх, убедившись, что это не
глюк. Ближние птицы взлетели и, крича темными голосами в почти неподвижном
воздухе, кружились над высохшей травой. Я сбежал к столбу, который стоял на
другой стороне залива, на острове. Ухо, покрытое короткой черно-белой
шерстью, еще сочащееся кровью, было прибито к столбу. Я дотронулся до уха и
улыбнулся. Стал дико оглядываться, но быстро успокоился. Посмотрел в
направлении города, где торчала как обвиняющий палец колокольня.
"Ты, лживый ублюдок", - выдохнул я и пошел на остров, набирая скорость,
выключив тормоза, стуча по утоптанной тропке, взбежал на Прыжок и перелетел
через него. Я кричал, потом заткнулся и стал расходовать дыхание только на
бег.
Я добрался до дома покрытый потом, взбежал на чердак к окну,
остановившись проверить телефон. Он был мертв. На чердаке я быстро осмотрел
округу в бинокль, собрался, приготовился, проверил. Сел на стул, включил
радио и продолжал наблюдать.
Он был где-то там. Слава Богу за птиц. Мой желудок радовался, посылая
по телу волну нутряной радости, я задрожал, не смотря на жару. Лживое старое
дерьмо, он пытался выманить меня из дома, поскольку он боялся встречи с
Эриком. Боже мой, я был глуп, когда не услышал откровенную фальшь в его
пьяном голосе. И у него хватило совести кричать на меня из-за выпивки. По
крайней мере, я пил, когда знал, что могу себе позволить, а не когда мне
нужны все мои способности на пике форме для борьбы с кризисом. Дерьмо. И он
еще называет себя мужчиной!
Я сделал несколько глотков из еще прохладного кувшина с соком, съел
яблоко, немного хлеба с сыром и продолжил осматривать местность. Солнце
садилось, облака смыкались, быстро темнело. Теплые потоки воздуха от земли,
которые открыли щели в облаках, умирали, и серое бесформенное одеяло,
висевшее над холмами и равниной, становилось плотнее. Я опять услышал гром,
и в воздухе появилось что-то острое и угрожающее. Я был взвинчен, я
продолжал ждать телефонного звонка, хотя и понимал его невозможность.
Сколько времени понадобится моему отцу, чтобы понять мое опоздание? Упал ли
он где-нибудь в канаву или уже шел, шатаясь, во главе городского ополчения,
которое несло факелы и собиралось линчевать Убийцу Собак?
Неважно. Даже при таком свете я бы увидел любого и вышел бы, чтобы
приветствовать брата или убежать из дома и спрятаться на острове, если бы
появились линчеватели. Я выключил радио, надеясь услышать крики на большой
земле и напряг глаза, пытаясь рассмотреть землю в затухающем свете. Потом я
сбежал вниз, на кухню и упаковал небольшой ужин и положил его в полотняный
мешочек на чердаке, это на случай, если мне придется уйти из дома и я
встречу Эрика. Он может быть голодным. Я дома и я его встречу. Я сел на
стул, стал рассматривать тени на темнеющей земле. Далеко, у подножия холмов,
по дороге двигались огоньки, переливаясь в полумраке, они сверкали сквозь
деревья, как нерегулярные маяки, они огибали холмы или поднимались на них. Я
потер глаза и потянулся, пытаясь выгнать усталость из всего тела.
Подумав, я положил обезболивающее в мешок, который я возьму в случае
необходимости с собой. При такой погоде у Эрика может начаться мигрень, и
ему понадобится лекарство. Надеюсь, у него ничего подобного с собой не было.
Я зевнул, раскрыл глаза пошире, съел второе яблоко. Неясные тени под
облаками стали темнее.
Я проснулся.
Было темно, я сидел на стуле, скрещенные руки лежали под головой на
металлической раме окна. Какой-то шум в доме разбудил меня. Секунду я
посидел, чувствуя как колотится мое сердце, а спина протестует против позы,
в которой ей пришлось быть так долго. Мне стало больно: кровь пробиралась в
клетки рук, куда ей был затруднен доступ весом головы. Я тихо и быстро
обернулся на стуле кругом. На чердаке было темно, я ничего не видел, Я нажал
кнопку на моих часах и обнаружил, что было пять минут двенадцатого. Я
проспал несколько часов. Идиот! Я услышал, как кто-то ходил внизу, нечеткие
шаги, закрылась дверь, другие звуки. Разбилось стекло. Я почувствовал, как
волосы на шее встали дыбом второй раз за неделю. Я сжал челюсти и приказал
себе прекратить бояться и сделать что-нибудь. Это или Эрик или отец. Я
спущусь и выясню. Для безопасности я возьму с собой нож.
Я слез со стула, осторожно пошел в направлении двери, нащупывая дорогу
по неровностям кирпичей трубы от камина. Я остановился, достал из штанов
подол майки и опустил ее висеть, так она скрывала прикрепленный к ремню нож.
Я тихо опустился в темный проем. Внизу лестницы, в холле был свет, он
отбрасывал странные тени, желтые и неясные, на стены вокруг лестницы. Я
подошел к перилам и посмотрел вниз. И ничего не увидел. Шум прекратился. Я
понюхал воздух.
Я почувствовал запах дыма и паба, запах выпивки. Должно быть, отец. Я
ощутил облегчение. Тут же я услышал, как он вышел из столовой. За ним,
подобно реву океана, выплыл шум. Я отошел от перил и стоял, прислушиваясь.
Отец шатался, натыкался на стены и спотыкался на лестнице. Я слышал, как он
- Я - Рак! - крикнул он в ответ.
- Доброкачественный или злокачественный? - устало спросил я.
- Злокачественный! - крикнул Эрик. - У меня вши! - я отодвинул трубку
от уха, а Эрик бушевал.
- Слушай, Эрик... - начал я.
- Как ты? Как дела? Какдела? Ты в порядке? Чтоподелываешь? Аты? Где
сейчас твоя голова? Откуда ты родом? Боже, Франк, знаешь ли ты, почему
"Вольво" свистят? Ну, я тоже не знаю, но какая разница? Что сказал Троцкий?
"Мне нужен Сталин так же, как мне нужна дырка в голове" Ха-ха-ха-ха!
Вообще-то мне не нравятся немецкие машины, у них фары расположены слишком
близко друг к другу. Ты в порядке, Франки?
- Эрик...
- В постель, спать, возможно, мастурбировать. А, не гладь меня против
шерсти! Хо-хо-хо!
- Эрик, - сказал я, посмотрев вокруг и вверх по лестнице, убедившись,
что отца не было видно. - Ты заткнешься?
- Что? - обиженно спросил Эрик.
- Собака, - зашипел я. - Видел сегодня ту собаку. Около нового дома. Я
был там. Я ее видел.
- Какую собаку? - сказал Эрик удивленно. Я услышал, как он глубоко
вздохнул и что-то стукнуло на заднем плане.
- Не пытайся меня запутать, Эрик, я ее видел. Я хочу, чтобы ты
прекратил, понял? Не трогай собак. Ты меня слышишь? Ты понял? Ну?
- Что? Какие собаки?
- Ты слышал. Ты слишком близко. Не трогай собак. Оставь их в покое. И
детей тоже. И червей. Забудь. Приходи, увидимся. Если хочешь - это было бы
здорово - но горящих собак и червей не нужно. Я серьезно, Эрик. Поверь мне.
- Поверить чему? О чем ты? - он спросил грустным голосом.
- Ты слышал, - сказал я и положил трубку. Я стоял около телефона и
смотрел на лестницу. Через несколько секунд опять зазвонил телефон. Я поднял
трубку, услышал гудки и положил ее на аппарат. Постоял там несколько минут,
но больше ничего не произошло.
Когда я возвращался в холл, из кабинета пришел отец, вытирая руки о
тряпку, сопровождаемый странными запахами, глаза его были расширены.
- Кто это был?
- Джеми, - сказал я "смешным голосом".
- Хххх - с явным облегчением сказал он и ушел.
Если не считать отрыжку, вызванную кэрри, отец вел себя тихо. Вечером
стало прохладней, я вышел погулять и обошел вокруг острова. С моря набежали
облака, закрывая небо как дверь, которая заперла жару над островом. Гром без
молнии ворчал на другой стороне холмов. Я спал неспокойно, лежал, потея и
дергаясь, поворачиваясь на кровати, пока кровавый не рассвет поднялся над
песками острова.
Я проснулся после неспокойного сна, одеяло лежало на полу около
кровати. Но я все равно вспотел. Я встал, принял душ, тщательно побрился и
забрался на чердак, пока там не стало слишком жарко. На чердаке было очень
душно. Я открыл окно и высунул голову наружу, вглядываясь через бинокль в
землю позади и море впереди. Небо было закрыто облаками, свет казался
уставшим, и ветер был затхлый. Я немного повозился с Фабрикой, накормил
муравьев и паука, и венерину мухоловку, проверил провода и батарейки, стер
пыль со стекла над циферблатом, смазал дверцы и другие механизмы, большей
частью для того, чтобы успокоиться. Я стряхнул пыль с алтаря и аккуратно все
на нем расставил, проверил линейкой, что баночки и все остальное было
расположено строго симметрично.
Я начал потеть еще до того, как спустился, но мне было лень опять
принимать душ. Отец уже встал и приготовил завтрак, пока я смотрел утреннюю
субботнюю передачу, Мы ели молча. Я обошел остров, заглянув в Бункер и
забрав оттуда мешок с Головами для возможной починки Столбов во время их
обхода.
Обойти их заняло больше времени, чем обычно, потому что я много раз
останавливался, поднимался на вершину ближайшей дюны, чтобы осмотреть
округу. Я ничего не заметил. Головы на Жертвенных столбах были в хорошем
состоянии. Мне пришлось заменить пару мышиных голов, но и только. Остальные
головы и вымпелы были нетронуты. На обращенном к центру к большой земле
склоне дюны, которая была напротив центра острова, я нашел мертвую чайку.
Я забрал голову и бросил все остальное около Столба. Я положил голову,
которая уже начинала вонять, в полиэтиленовый пакет, а его положил к уже
засушенным в Мешок с Головами.
Я услышал, а потом и увидел как поднялись птицы, кто-то прошел по
тропинке, но я знал, что это просто миссис Клэмп. Я взобрался на дюну
посмотреть и увидел, как она ехала по мосту на своем старом велосипеде.
Когда она исчезла за дюной около дома, я бросил взгляд на пастбище, но там
не было ничего нового, лишь овцы и чайки. Со свалки поднимался дым, и я
слышал размеренное ворчание старого дизеля на железной дороге. Небо было в
облаках, но яркое, ветер липкий и неуверенный. На море около горизонта я
видел золотые полоски - вода блестела под разрывами в облаках - но они были
очень, очень далеко.
Я обошел все Жертвенные Столбы, потом в течение получаса радовал себя
стрельбой по мишени около старой лебедки. Я поставил несколько пустых
консервных банок на старое железо барабана, отошел на тридцать метров и сбил
их все из катапульты, мне понадобилось только три дополнительные железки для
шести банок. Когда я нашел все снаряды, кроме большого подшипника, я
поставил банки на место, вернулся на прежнюю позицию, и стал бросать по
бакам камни, теперь мне понадобилось четырнадцать камней, чтобы сбить их
все. Закончил я метанием ножа в дерево около старого загона для овец и был
рад убедиться, что правильно определяю нужное число поворотов ножа, лезвие
каждый раз входило прямо в изрезанную кору.
Дома я помылся, сменил тенниску, пришел на кухню и вовремя: миссис
Клэмп
Подавала первое, которое почему-то было обжигающим бульоном. Я помахал
над ним ломтиком мягкого, пахучего белого хлеба, а миссис Клэмп нагнулась
над своей тарелкой и шумно прихлебывала, отец крошил хлеб из отрубей, в
котором, похоже, были стружки, над своей тарелкой.
- Как поживаете, миссис Клэмп? - вежливо спросил я.
- О, у меня все в порядке, - сказала миссис Клэмп, сдвигая вместе
брови, похожие на лохматый конец шерстяной нити, выбившийся из носка. Она
закончила гримасу и посмотрела на ложку, с которой капало, она держала ложку
около рта, говоря. - О, да, у меня все в порядке.
- Горячее, правда? - сказал я и замычал, продолжая обмахивать хлебом
бульон, а отец посмотрел на меня, нахмурившись.
- Лето, - объяснила миссис Клэмп.
- О, да, - сказал я, - а я и забыл.
- Франк, - неотчетливо сказал отец, его рот был полон овощей и стружки.
- Я не уверен, что ты помнишь вместимость наших ложек.
- Одна шестнадцатая пинты? - невинно спросил я.
Он сердито уставился на меня и отпил немного супа. Я продолжать махать,
остановившись только, чтобы отодвинуть коричневую пленку, которая собиралась
на поверхности моего бульона. Миссис Клэмп опять отхлебнула бульона.
- И как там в городе, миссис Клэмп? - спросил я.
- Отлично, насколько я знаю, - миссис Клэмп сказала супу. Я кивнул.
Отец дул в свою ложку.
- У Макисов пропала собака, так мне сказали, - добавила миссис Клэмп. Я
слегка поднял брови и озабоченно улыбнулся. Отец перестал дуть и поднял
глаза, суп стекал с ложки, конец которой стал медленно опускаться после
заявления миссис Клэмп, звук отдавался в комнате как звук мочи, льющийся в
унитаз.
- Неужели? - сказал я, продолжая махать. - Какая жалость. Хорошо, что
моего брата здесь нет, а то бы его тут же обвинили, - я улыбнулся, посмотрел
на моего отца, потом вернулся к миссис Клэмп, она смотрела на меня
сузившимися глазами сквозь пар от ее супа. В куске хлеба, которым я охлаждал
бульон, образовалась трещина и он разломился. Я ловко поймал отвалившийся
край свободной рукой и положил его на мою тарелку для второго, взял ложку и
нерешительно попробовал бульон.
- Хм, - сказала миссис Клэмп.
- Сегодня миссис Клэмп не смогла привезти твои котлеты, - сказал отец,
кашлянув на "не", - вместо них она привезла тебе фарш.
- Профсоюзы, - хмуро пробормотала миссис Клэмп, плюнув в свою тарелку.
Я поставил локоть на стол, оперся щекой о кулак и озадаченно посмотрел
на миссис Клэмп. Безрезультатно. Она не смотрела вверх, наконец я мысленно
пожал плечами и продолжал пить. Отец опустил ложку, вытер лоб рукавом и
попытался вынуть ногтем что-то застрявшее между двух верхних зубов, я
полагаю, это был кусочек стружки.
- Вчера около нового дома я увидел небольшой костер, миссис Клэмп. Я
его погасил. Я был там, увидел и погасил, - сказал я.
- Не хвастайся, парень, - сказал отец. Миссис Клэмп поджала губы.
- Ну, я же сделал это, - я улыбнулся.
- Миссис Клэмп это не интересно.
- Нет, я бы так не сказала, - заметила миссис Клэмп, кивнув головой с
непонятным ударением.
- Видишь? - спросил я, мурлыкая, посмотрел на моего отца и указал
головой на миссис Клэмп, которая громко прихлебывала.
Во время второго - тушеного мяса - я сидел тихо, отметив только во
время десерта, что заварной крем с ревенем имел необычный вкус, хотя на
самом деле просто молоко, из которого был приготовлен крем, явно скисло. Я
улыбался, отец рычал и миссис Клэмп прихлебывала десерт, сплевывая кусочки
ревеня на салфетку. Сказать по правде, крем был немного не доварен.
Ужин сильно меня развеселил, и хотя вторая половина дня была жарче, чем
утро, я был энергичней. Над морем не было щелей в облаках, свет просачивался
сквозь облачное покрывало, объединяясь с наэлектризованностью воздуха и
слабым ветром. Я вышел из дома, энергичной трусцой обежал остров, видел как
уехала миссис Клэмп, потом я пошел в том же направлении, я хотел посидеть на
верхушке высокой дюны, которая была в нескольких сотнях метров от острова и
осмотреть млеющую землю в бинокль.
Как только я остановился, с меня закапал пот, и я почувствовал как
начала побаливать голова. Я выпил воду, которую взял с собой, затем наполнил
фляжку в ближайшем ручье. Безусловно, отец правильно говорил, что овцы
испражнялись в ручьи, но я был уверен - у меня был иммунитет на все, чем я
мог бы заразиться от воды из ручьев, я его приобрел за годы строительства
плотин. Я выпил больше, чем хотел и вернулся на свой наблюдательный пункт.
Вдали на траве лежали неподвижные овцы. Даже чаек не было видно, только мухи
летали. Со свалки по-прежнему поднимался дымок, еще одна струйка
темно-голубого дыма поднималась в лесопосадках на холмах, дым был на краю
вырубки, где рубили деревья для изготовления бумаги на фабрике, которая была
на берегу залива. Я попробовал услышать жужжание пил, но не смог.
Я водил биноклем, наблюдая за югом, когда увидел моего отца. Я перевел
бинокль, потом рванул его обратно. Отец исчез, появился опять. Он был на
тропинке, он направлялся в город. Я посмотрел на место, где был Прыжок и
увидел, как отец взбирался по склону дюны, на котором я гонял на велосипеде,
я увидел отца, когда он был на гребне Прыжка. Я видел, как он споткнулся
незадолго до вершины дюны, но не упал и пошел дальше. Его шляпа исчезла за
дальним склоном дюны. Я подумал, что отец шатался как пьяный.
Я опустил бинокль и потер подбородок, который слегка чесался. Очень
необычно. Отец не сказал о намерении пойти в город. Мне было интересно,
почему он туда идет.
Я сбежал с дюны, перепрыгнул через ручей и быстро пошел к дому. Когда я
вошел в заднюю дверь, я почувствовал запах виски. Я подсчитал, как давно мы
ужинали и когда уехала миссис Клэмп. Это было около часа, полтора часа
назад. Я прошел на кухню, где запах виски был сильнее, на столе лежала
пустая бутылка 0,25 литра, а стакан стоял сбоку от нее. Я заглянул в
раковину, ожидая найти там второй стакан, но там были только грязные
тарелки. Я нахмурился.
Это было непохоже на моего отца: оставить немытую посуду. Я поднял
бутылку из-под виски и попытался найти на этикетке отметку, сделанную
шариковой ручкой с черным стержнем, но отметки не было. Это могло означать:
бутылка была открыта только что. Я покачал головой, вытер лоб полотенцем для
посуды. Я снял жилетку и повесил ее на спинку стула.
Я вышел в холл. Как только я посмотрел на лестницу, я увидел телефонную
трубку, лежавшую не на, а около аппарата. Я быстро подошел к ней. Поднял.
Звук был странный. Я положил трубку на аппарат, подождал несколько секунд,
опять поднял и услышал обычные гудки. Я бросил трубку и взбежал по лестнице
к кабинету, повернул ручку и налег на нее всем телом. Ручка не шелохнулась.
"Черт", - сказал я. Я мог предположить, что случилось, и надеялся, отец
оставил дверь кабинета незапертой. Должно быть, звонил Эрик. Отец поднял
трубку, был шокирован, напился. Вероятно, он пошел в город за добавкой: в
магазин за бутылкой или - я посмотрел на свои часы - в этот ли уик-энд
открывалась забегаловка "Роб Рой"? Я покачал головой - неважно. Звонил Эрик.
Мой отец был пьян. Он ушел в город за выпивкой или встретиться с Диггсом.
Или Эрик назначил ему встречу. Нет, вряд ли, Эрик сначала нашел бы меня.
Я взбежал по лестнице, поднялся на горячий чердак, открыл окно,
смотревшее на большую землю и изучил в бинокль подходы к острову. Спустился,
замкнул дом, пробежал к мосту и по тропинке к высоким дюнам. Все было как
обычно. Я остановился на месте, где в последний раз видел моего отца, он был
на гребне дюны, идущей к Прыжку. Я почесал лобок в недоумении, раздумывая
над наилучшим планом действий. Я чувствовал, что поступаю не правильно,
уходя с острова, но у меня было подозрение: главные события произойдут в
городе или около него. Я подумал, не позвонить ли Джеми, но он был не в
состоянии долго шататься вокруг Портнейла, разыскивая моего отца или нюхая
воздух в поисках запаха горелых собак.
Я сел на тропинке и попытался думать. Какой будет следующий ход Эрика?
Он может подождать до ночи и подойти к дому (я был уверен, он подойдет к
нему, он бы не прошел весь путь, а потом повернул обратно в последний
момент, не так ли?) или он достаточно рискнул, когда позвонил и решил, что
ничего не потеряет, если прямо сейчас направится к дому. Но с тем же успехом
он мог бы придти вчера, что его задержало? У него был план. Или я слишком
резко с ним говорил. Почему я положил трубку? Идиот! Может, он собирался
сдаться или повернуть обратно! Ведь я оттолкнул его, я, его родной брат!
Я сердито потряс головой и встал. Все эти размышления не привели меня
ни к каким выводам. Мне пришлось предположить: Эрик собирался со мной
связаться. Значит, я должен вернуться домой, куда он либо позвонит, либо
придет раньше или позже. К тому же дом был центром моей силы, а также место,
которое я должен защищать. Решив так, с легким сердцем и конкретным планом -
если это и был план бездействия - я повернул в сторону дома и побежал
обратно.
Пока меня не было, в доме стало еще более душно. Я плюхнулся на стул на
кухне, потом встал вымыть стакан и убрать бутылку из-под виски. Я долго пил
апельсиновый сок, наполнил кувшин соком со льдом, взял пару яблок, половину
булки хлеба, сыр и перенес все на чердак. Я взял стул, который обычно стоял
около Фабрики и поставил его на платформу, сложенную из древних
энциклопедий; открыл окно с видом на большую землю и сделал подушку из
старых, выцветших штор. Сел на мой маленький трон и стал смотреть в бинокль.
Через несколько минут я достал старое - бакелит-и-катодные-лампы - радио из
ящика с игрушками и включил его во вторую розетку через переходник. Я нашел
третий канал, там передавали оперу Вагнера, прямо под настроение, подумал я.
Я вернулся к окну.
В нескольких местах в облачном покрывале появились дырки, облака
медленно двигались, участки ландшафта вдруг оказывались залиты ярким,
ослепительным светом солнца. Иногда свет затапливал дом, я наблюдал, как
тень от моего сарая медленно двигалась по кругу, день перешел в вечер, и
солнце двигалось за рваными облаками. Немного выше старой части города
солнце отражалось от окон новых домов, которые стояли среди деревьев.
Постепенно один ряд окон прекращал отражать свет, другие ряды начинали,
кое-где сплошной ряд прерывался случайными дырами открытых или закрытых
окон, или машинами, движущимися по улице. Я выпил сока, подержал кубики льда
во рту, а горячее дыхание дома мягко колыхалось вокруг меня. Я продолжал
равномерно водить биноклем, забираясь как можно дальше на север и на юг,
стараясь не выпасть при этом из окна. Опера закончилась, за ней передавали
ужасную современную музыку, звучавшую как еретик-на-дыбе и горящая-собака, я
не выключил радио, чтобы не дать себе уснуть.
Сразу после половины седьмого зазвонил телефон. Я вскочил со стула,
нырнул в проем двери с чердака и скатился по лестнице, сорвал трубку и
поднял ее ко рту одним плавным движением. Я был счастлив из-за своей
сегодняшней прекрасной координации и спокойно сказал:
- Да?
- Франц? - сказал голос моего отца, медленный и нечеткий. - Франц, этта
тыы?
Я почувствовал, как презрение просачивается в мой голос:
- Да, папа, это я. Что тебе нужно?
- ...в городе, сынок, - тихо сказал он, как будто собирался заплакать.
Я услышал, как он глубоко вздохнул. - Франц, знаешь, я всег-гда любил
тебя...звоню...я...звоню...приходи... приходи сюда, сынок. Они поймали
Эрика, сынок.
Я замер. Я уставился на обои над столиком в углу площадки, на котором
стоял телефон. На обоях был узор из листьев, зеленый на белом с чем-то вроде
сетки для вьюнков, просвечивающей кое-где сквозь зеленое. Обои были
приклеены слегка косо. Я никогда не намечал эти обои, ни разу за все годы, в
течение которых я разговаривал по телефону. Ужасно. Отец сглупил, когда их
купил.
- Франц, - он откашлялся. - Франц, сынок? - сказал он почти отчетливо,
потом опять. - Франц, тыы там? Скаж-жи что-то, сынок. Я...Скажи...Я
ск-казал, они поймали Эрика.
- Я слышал. Уже иду. Где мы с тобой встретимся, в полиции?
- Нет, нет, сынок. Нет, встр...встретимся около...около библиотеки.
Ага, библиотеки.
- Библиотеки? - спросил я. Почему?
- Ну, я пошел, сын. Потор-ропись, э? - было слышно, как он пытался
повесить трубку, потом телефон отключился.
Я медленно положил трубку, чувствуя нечто острое в легких, это было
ощущение стального осколка, который двигался с грохотом сердца и
головокружением.
Постояв немного, я поднялся на чердак выключить радио и закрыть окно. Я
вдруг понял: мои ноги устали и побаливали, я перегрузил их в последние дни.
Когда я шел в город, просветы в облаках медленно двигались в сторону
большой земли. Для половины седьмого было довольно темно, над сухой землей
был летний полумрак. Несколько птиц сонно заворочались, когда я проходил
мимо. Их много сидело на проводах телефонной линии, идущей на остров по
тонким столбам. Овцы издавали свое безобразное, отрывистое блеяние, ягнята
им отвечали. Птицы сидели на столбах ограды из колючей проволоки, где клочки
грязной шерсти обозначали овечьи следы. Не смотря на всю воду, которую я
выпил за день, моя голова снова начала тупо болеть. Я вздохнул и продолжал
идти сквозь медленно уменьшающиеся дюны, мимо неровных полей и не правильной
формы пастбищ.
До того, как я совсем прошел дюны, я сел на землю, прислонился спиной к
дюне и вытер лоб. Я стряхнул каплю пота с пальцев, посмотрел на неподвижных
овец и торчащих на столбах птиц. Услышал звон колоколов, доносящийся из
города, вероятно, из католического собора. Или прошел слух, что их проклятые
собаки в безопасности. Я хмыкнул, издал звук вроде смешка, посмотрел над
травой, высохшими кустами и сорняками на колокольню Шотландской Церкви. Я
почти видел библиотеку. Я чувствовал, как жаловались на усталость мои ноги,
зря я сел. Когда я встану и пойду, ноги будут болеть. Черт возьми, я знал, я
просто откладываю визит в город, так же как я откладывал момент выхода из
дома после звонка моего отца. Я оглянулся на птиц, похожих на ноты,
нарисованные вдоль тех же проводов, которые принесли новость. Я заметил:
птицы избегали садиться на одну из секций между двумя столбами.
Я нахмурился, огляделся, нахмурился опять. Я поискал бинокль, но только
ощупал собственную грудь - я оставил его в доме. Я встал и пошел по неровной
земле, в сторону от дорожки, побежал трусцой, потом побежал, наконец
припустил изо всех сил через сорняки и тростник, перепрыгнув загородку на
пастбище, где вскочили и разбежались, грустно блея, овцы.
Пока я добежал до проводов, я запыхался.
Линия была порвана. Перерезанный недавно провод выделялся на фоне
дерева столба на большой земле. Я посмотрел вверх, убедившись, что это не
глюк. Ближние птицы взлетели и, крича темными голосами в почти неподвижном
воздухе, кружились над высохшей травой. Я сбежал к столбу, который стоял на
другой стороне залива, на острове. Ухо, покрытое короткой черно-белой
шерстью, еще сочащееся кровью, было прибито к столбу. Я дотронулся до уха и
улыбнулся. Стал дико оглядываться, но быстро успокоился. Посмотрел в
направлении города, где торчала как обвиняющий палец колокольня.
"Ты, лживый ублюдок", - выдохнул я и пошел на остров, набирая скорость,
выключив тормоза, стуча по утоптанной тропке, взбежал на Прыжок и перелетел
через него. Я кричал, потом заткнулся и стал расходовать дыхание только на
бег.
Я добрался до дома покрытый потом, взбежал на чердак к окну,
остановившись проверить телефон. Он был мертв. На чердаке я быстро осмотрел
округу в бинокль, собрался, приготовился, проверил. Сел на стул, включил
радио и продолжал наблюдать.
Он был где-то там. Слава Богу за птиц. Мой желудок радовался, посылая
по телу волну нутряной радости, я задрожал, не смотря на жару. Лживое старое
дерьмо, он пытался выманить меня из дома, поскольку он боялся встречи с
Эриком. Боже мой, я был глуп, когда не услышал откровенную фальшь в его
пьяном голосе. И у него хватило совести кричать на меня из-за выпивки. По
крайней мере, я пил, когда знал, что могу себе позволить, а не когда мне
нужны все мои способности на пике форме для борьбы с кризисом. Дерьмо. И он
еще называет себя мужчиной!
Я сделал несколько глотков из еще прохладного кувшина с соком, съел
яблоко, немного хлеба с сыром и продолжил осматривать местность. Солнце
садилось, облака смыкались, быстро темнело. Теплые потоки воздуха от земли,
которые открыли щели в облаках, умирали, и серое бесформенное одеяло,
висевшее над холмами и равниной, становилось плотнее. Я опять услышал гром,
и в воздухе появилось что-то острое и угрожающее. Я был взвинчен, я
продолжал ждать телефонного звонка, хотя и понимал его невозможность.
Сколько времени понадобится моему отцу, чтобы понять мое опоздание? Упал ли
он где-нибудь в канаву или уже шел, шатаясь, во главе городского ополчения,
которое несло факелы и собиралось линчевать Убийцу Собак?
Неважно. Даже при таком свете я бы увидел любого и вышел бы, чтобы
приветствовать брата или убежать из дома и спрятаться на острове, если бы
появились линчеватели. Я выключил радио, надеясь услышать крики на большой
земле и напряг глаза, пытаясь рассмотреть землю в затухающем свете. Потом я
сбежал вниз, на кухню и упаковал небольшой ужин и положил его в полотняный
мешочек на чердаке, это на случай, если мне придется уйти из дома и я
встречу Эрика. Он может быть голодным. Я дома и я его встречу. Я сел на
стул, стал рассматривать тени на темнеющей земле. Далеко, у подножия холмов,
по дороге двигались огоньки, переливаясь в полумраке, они сверкали сквозь
деревья, как нерегулярные маяки, они огибали холмы или поднимались на них. Я
потер глаза и потянулся, пытаясь выгнать усталость из всего тела.
Подумав, я положил обезболивающее в мешок, который я возьму в случае
необходимости с собой. При такой погоде у Эрика может начаться мигрень, и
ему понадобится лекарство. Надеюсь, у него ничего подобного с собой не было.
Я зевнул, раскрыл глаза пошире, съел второе яблоко. Неясные тени под
облаками стали темнее.
Я проснулся.
Было темно, я сидел на стуле, скрещенные руки лежали под головой на
металлической раме окна. Какой-то шум в доме разбудил меня. Секунду я
посидел, чувствуя как колотится мое сердце, а спина протестует против позы,
в которой ей пришлось быть так долго. Мне стало больно: кровь пробиралась в
клетки рук, куда ей был затруднен доступ весом головы. Я тихо и быстро
обернулся на стуле кругом. На чердаке было темно, я ничего не видел, Я нажал
кнопку на моих часах и обнаружил, что было пять минут двенадцатого. Я
проспал несколько часов. Идиот! Я услышал, как кто-то ходил внизу, нечеткие
шаги, закрылась дверь, другие звуки. Разбилось стекло. Я почувствовал, как
волосы на шее встали дыбом второй раз за неделю. Я сжал челюсти и приказал
себе прекратить бояться и сделать что-нибудь. Это или Эрик или отец. Я
спущусь и выясню. Для безопасности я возьму с собой нож.
Я слез со стула, осторожно пошел в направлении двери, нащупывая дорогу
по неровностям кирпичей трубы от камина. Я остановился, достал из штанов
подол майки и опустил ее висеть, так она скрывала прикрепленный к ремню нож.
Я тихо опустился в темный проем. Внизу лестницы, в холле был свет, он
отбрасывал странные тени, желтые и неясные, на стены вокруг лестницы. Я
подошел к перилам и посмотрел вниз. И ничего не увидел. Шум прекратился. Я
понюхал воздух.
Я почувствовал запах дыма и паба, запах выпивки. Должно быть, отец. Я
ощутил облегчение. Тут же я услышал, как он вышел из столовой. За ним,
подобно реву океана, выплыл шум. Я отошел от перил и стоял, прислушиваясь.
Отец шатался, натыкался на стены и спотыкался на лестнице. Я слышал, как он