людьми и хотя Эрик - мой брат, я не видел его больше двух лет, с тех пор как
он сошел с ума.
Я поднялся и пошел на кухню, закрыть входную дверь и забрать мои
инструменты. Потом я пошел в ванную. Я решил посмотреть телевизор в моей
комнате или послушать радио и пойти рано спать, чтобы подняться сразу после
рассвета и поймать осу для Фабрики.
Я лежал на кровати, слушал Джона Пила по радио и шум ветра около дома и
шуршание моря, накатывающегося на пляж. Под моей кроватью самодельное пиво
пахло дрожжами.
Я опять подумал о жертвенных столбах; на этот раз более подробно,
представляя каждый по очереди, вспоминая их расположение и компоненты,
мысленно видя места, на которые они смотрят своими слепыми глазами,
перелистывая картинки, как охранник, меняющий изображения с камер на экране
монитора. Я ничего не пропустил, все было в порядке. Мои мертвые часовые,
продолжения меня, которые подчинились мне после простой, но окончательной
капитуляции смерти, не чувствовали ничего угрожающего мне или острову.
Я открыл глаза и опять включил лампу около кровати. Посмотрел на себя в
зеркале над туалетным столиком на другом конце комнаты. Я лежал на покрывале
голый, не считая трусов.
Я слишком толстый. Это не очень страшно и не моя вина, но в любом
случае я не выгляжу так, как хотелось бы. Кругленький - это я. Сильный и
ловкий, но все равно слишком полный. Я хочу выглядеть темным и угрожающим, я
должен так выглядеть, я мог бы так выглядеть, если бы со мной не случилось
маленькое происшествие. Если вы посмотрите на меня, вы никогда не подумаете,
что я убил трех человека. Это не честно.
Я опять выключил свет. Комната была абсолютно темной, даже свет звезд
не был виден, пока мои глаза приспосабливались. Может быть, я попрошу радио
со светящимся электронным табло, показывающим время, хотя я очень люблю мой
старый бронзовый будильник. Однажды я привязал по осе на ударную поверхность
каждого колокольчика цвета меди там, где молоточек ударяет их утром.
Я всегда просыпаюсь до сигнала будильника, чтобы увидеть.
Я взял уголек, который был останками осы и положил его в спичечный
коробок, обернутый старой фотографией Эрика с отцом. На фото отец держал
фотографию своей первой жены, матери Эрика и она была единственная, кто
улыбался. Отец таращился в объектив и выглядел грустным. Маленький Эрик
смотрел в сторону и ковырялся в носу со скучающим видом.
Утро было холодным и свежим. Я видел дымку над лесами у подножия гор и
туман над Северным морем. Я быстро бежал по мокрому песку, где он был тверд,
издавая звук самолета и держа бинокль и мешок плотно прижатыми к бокам.
Когда я поравнялся с Бункером, я плавно повернул от моря, замедляясь по мере
перехода к мягкому белому песку верхнего края пляжа. Пробегая мимо, я
проверил мусор, выброшенный на берег волнами, но среди него не было ничего,
что выглядело бы интересно, ничего, что стоило бы подобрать, просто старая
медуза, пурпурная масса с четырьмя бледными кольцами внутри. Я немного
изменил курс, чтобы пролететь над ней, гудя "Трррррфффау!" и толкнул медузу
ногой, взметнув вокруг себя грязный фонтан песка и желе. "Пучррт!" -
раздался звук взрыва. Я повернул опять и направился к Бункеру.
Столбы были в хорошем состоянии. Мешок с телами и головам не
понадобился. Я побывал около их всех, работая все утро, и закопал мертвую
осу в ее бумажном гробу не между двумя самыми важными столбами, как я
сначала собирался, но под тропинкой, на острове около моста. Когда я там
был, я залез по канатам, поддерживающим мост, на верхушку башни со стороны
большой земли и посмотрел вокруг. Я видел верхушку дома и окно чердака. Еще
я видел шпиль Шотландской церкви в Портнейле и дым, поднимающийся из труб в
городке. Я достал ножик из левого нагрудного кармана и осторожно надрезал
палец. Я размазал красную жидкость по верхушке главного столба, который
проходит от одного до второго вертикального столба башни, потом вытер мою
ранку антисептической тканью из одного из моих мешков. После этого я слез
вниз и поднял снаряд, которым вчера ударил знак.
Первая миссис Колдхейм, Мэри, мать Эрика, умерла в нашем доме, рожая
его. Голова Эрика была слишком большая, у Мэри открылось кровотечение, и она
до смерти истекла кровью на супружеском ложе в 1960-м. Эрик страдал от
сильных головных болей всю жизнь, и я склонен приписывать его мигрень
способу его прихода в мир. Вся история головных болей и его мертвой матери,
думаю, сильно повлияла на то Что Случилось С Эриком. Бедная несчастная душа,
он просто был в не правильном месте в не правильное время и случилось нечто
очень невероятное, что по чистой случайности значило больше для него, чем
для кого бы то ни было еще. Но этим вы рискуете, когда покидаете остров.
Если рассудить, Эрик тоже убил кого-то. Я думал, я единственный убийца
в семье, но старик Эрик опередил меня, убив свою маму даже до того, как
задышал. Конечно, непредумышленно, но не всегда умысел есть самое главное.
Фабрика сказала что-то об огне.
Я продолжал думать о том, что бы это значило на самом деле. Очевидная
интерпретация была в том, что Эрик собирался поджечь несколько собак, но я
слишком хорошо знал Фабрику, чтобы считать это определенным, я подозревал
большее.
Я немного жалел, что Эрик возвращается. Я думал скоро, приблизительно
через неделю, устроить Войну, но с вероятным появлением Эрика я решил этого
не делать. У меня не было хорошей Войны уже несколько месяцев, последняя
была Обычные Солдаты против Аэрозолей. По сценарию все 72 армии со всеми их
танками и оружием, и грузовиками, и складами, и вертолетами, и лодками
должны были объединиться против Вторжения Аэрозолей. Аэрозолей было почти
невозможно остановить, и солдаты и их оружие были сожжены и плавились
повсюду, пока один бравый солдат, который вцепился в летевший на базу
Аэрозоль, вернулся обратно (после множества приключений) с донесением, что
их база - это разделочная доска, прикрепленная под козырьком берега над
заливом. Объединенная группа коммандос появилась там вовремя, разнесла базу
на мелкие кусочки и в конце концов обрушила козырек на дымящиеся обломки.
Хорошая война со всеми нужными ингредиентами и более впечатляющим концом,
чем у большей части других (когда я пришел вечером домой, отец даже спросил
для чего были взрывы и огонь), но она была слишком давно.
Однако с Эриком поблизости я не думаю, что было бы хорошей идеей начать
очередную войну только для того, чтобы бросить ее в середине и разбираться с
реальным миром. Я решил отложить войну на некоторое время. Вместо этого,
после того как я помазал несколько самых важных Столбов драгоценными
веществами, я построил систему дамб.
Когда я был младше, я мечтал о том, как спасу наш дом, построив дамбу.
Например, трава, растущая на дюнах, загорится или самолет разобьется, и
только я, отведя воду из дамб по каналу к дому, предотвращу возгорание
кордита в винном погребе. Было время, когда моим главным моим желанием было
заставить отца купить мне экскаватор, тогда бы я смог строить по-настоящему
большие дамбы. Но сейчас мой подход к их строительству более изощренный,
даже метафизический. Я понял: вы никогда не можете окончательно победить
воду, в конце концов всегда победит она, просачиваясь и намачивая, и
подтачивая, и переливаясь. Все, что вы можете сделать - построить нечто, что
изменит ее направление или задержит ее ненадолго, убедить ее сделать нечто,
чего она на самом деле не хочет. Удовольствие состоит в элегантности
компромисса между тем, куда вода хочет двигаться (направляемая гравитацией и
средой, над которой она движется) и тем, что вы хотите сделать с ней.
На самом деле, я считаю, в жизни мало удовольствий сравнимых со
строительством дамб. Дайте мне хороший широкий пляж с умеренным уклоном, не
слишком забросанный водорослями и среднего размера ручей, и я буду счастлив
целый день.
Когда солнце поднялось высоко, я снял жакет и положил его вместе с
моими мешками и биноклем. Стальной Удар надкусывал и резал, и копал, строя
огромную трехуровневую дамбу, главная секция которой сдерживала воду
Северного моря на протяжении восьмидесяти шагов, немного не дотягивая до
рекорда для выбранного мною места. Я использовал свой обычный кусок металла
для отвода лишней воды, я прятал его в дюнах недалеко от лучшего места для
строительства дамб; piece de resistance был акведук, выложенный старым
черным пластиковым мешком для мусора, найденным в плавнике. Акведук отвел
лишнюю воду над тремя секциями канала, который я прорезал в дамбе
неподалеку. За дамбой я построил маленькую деревню с дорогами, мостом над
остатками ручейка и церковью.
Взорвать хорошую большую дамбу или просто допустить, чтобы вода
перелилась через нее, удовлетворяет почти также как планирование и
строительство. Как обычно, я использовал маленькие ракушки для обозначения
людей в городке. И как обычно ни одна из ракушек не перенесла потоп после
прорыва дамбы, они все утонули, что означает - все умерли.
К тому времени я очень проголодался, мои руки устали и мои ладони
покраснели от ручки лопаты и от копания в песке. Я посмотрел на первый поток
бегущей к морю воды, грязной и замусоренной, потом повернулся и пошел домой.
- Ты вчера разговаривал вечером по телефону? - спросил отец.
Я покачал головой:
- Нет.
Мы сидели на кухне и заканчивали ленч, я ел тушеное мясо, отец -
коричневый рис и салат из морской капусты. Он был одет в свой Городской
Костюм: коричневые туфли, коричневый твидовый костюм-тройка, и на столе
лежала его коричневая шляпа. Я проверил свои часы и увидел, это был четверг.
Для отца было очень необычным пойти куда-нибудь в четверг, в Портнейл или
уехать дальше. Я не собирался спрашивать его, куда он собрался, он бы только
соврал. Когда раньше я спрашивал его, куда он едет, он отвечал: "В Фук",
который по его словам был небольшим городком к северу от Инвернесса
<Город в Шотландии>. Чтобы узнать правду потребовались годы и
множество странных взглядов на меня в Портнейле.
- Сегодня я еду в город, - сказал он мне между салатом и рисом. Я
кивнул, и он продолжил. - Буду обратно поздно.
Возможно, он шел в Портнейл напиться в гостиницу или в Инвернесс, где
он часто бывает по делам, относительно которых он напускает туману, но я
подозреваю, они как-то связаны с Эриком.
- Хорошо, - сказал я.
- Я возьму ключ, ты можешь замкнуться, когда захочешь. - Он со звоном
положил нож и вилку на пустую тарелку и вытер рот коричневой салфеткой,
сделанной из переработанной макулатуры. - Только не запирай засовы, хорошо?
- Хорошо, - сказал я.
- Ты приготовишь себе чего-нибудь поесть?
Я кивнул опять, не поднимая головы от еды.
- И ты помоешь посуду? - я кивнул опять. - Я не думаю, что Диггс
приедет опять, но если да, я хочу, чтобы ты ему не попадался.
- Не беспокойся, - сказал я ему и вздохнул.
- Тогда я поехал.
Я посмотрел вверх как раз вовремя, чтобы увидеть, как он надел свою
шляпу на голову и посмотрел вокруг кухни, хлопая по карманам. Он опять
посмотрел на меня и кивнул. Я сказал:
- Пока.
- Да, - сказал он. - Пока.
- До свидания.
- Да. - Он повернулся, потом снова повернулся, опять посмотрел вокруг
комнаты и пошел к двери, по пути взяв свою палку из угла около стиральной
машины. Я слышал, как хлопнула наружная дверь, потом была тишина. Я
вздохнул.
Я подождал минуту и потом поднялся, оставив почти чистую тарелку, и
прошел через дом на веранду, где я мог видеть тропинку, ведущую через дюны к
мосту. Отец шел по ней с опущенной головой, нетерпеливо переставляя палку,
быстро двигаясь в стиле чего-то вроде озабоченного марша. Я видел, как он
ударил палкой полевые цветы на обочине тропки.
Я взбежал по лестнице, задержавшись у окна на площадке посмотреть, как
отец исчезает за дюной перед мостом, дошел до двери кабинета и быстро
повернул ручку. Дверь не поддалась, она не сдвинулась и на миллиметр.
Однажды он забудет, я уверен, но не сегодня.
После того, как я закончил есть и помыл посуду, я пошел в мою комнату,
проверил пиво и взял мое духовое ружье. Я убедился, что у меня достаточно
пулек в карманах жакета, потом направился на Кроличью Землю - участок на
большой земле между рукавом залива и городской помойкой.
Я не люблю применять ружье, оно для меня слишком аккуратно действует.
Катапульта - это Внутренняя вещь, требующая слияния тебя и ее в единое
целое. Если ты плохо себя чувствуешь, ты промахнешься, если ты знаешь, что
делаешь что-то не то, ты тоже промахнешься. Если ты стреляешь не с бедра,
стрельба - Внешнее действие, ты направляешь ружье, целишься и все, если
конечно видимость нормальная и не дует сильный ветер. Как только ты взвел
курок, вся сила уже здесь, ждет освобождения нажатием пальца. Катапульта
живет с тобой до последнего мгновения, она напряжена в твоих руках, дышит с
тобой, движется с тобой, готова прыгнуть, готова запеть и дернуться и
оставить тебя в драматической позе, а ты ждешь, пока темная дуга мяча с
сочным ударом найдет в своем полете цель.
Но охотясь на кроликов, особенно на маленьких ублюдков с Земли, тебе
понадобиться все, что ты можешь достать. Один выстрел и они разбегаются по
своим норам. Ружье тоже достаточно громкое, чтобы распугать их, но этот
спокойный хирургический инструмент увеличивает шанс убить с первого раза.
Насколько я знаю, ни один из моих несчастных родственников не умер от
ружья. Колдхеймы и их спутники жизни ушли в мир иной множеством странных
способов, но мне ничего не известно о ружье, которое пресекло бы земной путь
одного из них.
Я подошел к концу моста, где официально моя территория кончается и
постоял там несколько минут, думая, чувствуя, и слушая и нюхая. Кажется, все
было в порядке.
Кроме тех, кого убил я (они были все приблизительно одного возраста,
когда я их прикончил), я знаю по крайней мере трех из нашей семьи, ушедших к
тому, что они воображали своим Создателем, необычными путями. Левитикус
Колдхейм, старший брат моего отца эмигрировал в Южную Африку и купил там в
1954 ферму. Левитикус, человек, умственные способности которого были такой
крупнокалиберной глупости, что она вероятно была бы улучшена наступлением
старческого маразма, уехал из Шотландии поскольку консерваторы не отменили
социалистические реформы предшествующего лейбористского правительства:
железные дороги национализированы, рабочий класс размножается как мухи,
государственное здравоохранение препятствует естественной смерти от
болезней, государственные шахты... невозможно терпеть. Я читал письма,
которые он писал моему отцу. Левитикус был счастлив в другой стране, хотя
вокруг было много черных.
Однажды Левитикус проходил мимо полицейского управления в
Йоханнесбурге, и шел по тротуару после похода за покупками, когда
сумасшедший черный прыгнул с крыши и сорвал все свои ногти по пути вниз. Он
упал и смертельно ударил моего невинного и несчастного дядю, последними
словами которого были: "Боже, эти сволочи научились летать...".
Неясная струйка дыма поднялась впереди меня с городской свалки. Я не
собирался забираться сегодня так далеко, но я слышал бульдозер, который
разравнивал, крутясь и толкая, мусор.
Я давно не был на свалке, и было как раз время посмотреть, что
выбросили добрые люди Портнейла. Я достал там старые аэрозоли для последней
Войны, не говоря уже о нескольких важных частях Осиной фабрики, включая само
Лицо.
Мой дядя по материнской линии Асвольд Трэплей эмигрировал в Америку в
конце Второй Мировой войны. Он бросил хорошую работу в страховой компании
из-за женщины и оказался, в конце концов, сломанный и брошенный, на стоянке
караванов на окраине Форта Ворс, где решил покончить с собой.
Он открыл краны на газовой плите и обогревателе, но не зажег их, а сел
ждать конца. Нервничая по понятной причине и без сомнения будучи отвлечен
безвременным отбытием своей любимой и тем, которое он планировал для себя,
он без задней мысли решил успокоиться привычным способом и зажег "Мальборо".
Крича, он выскочил из пылающих остатков фургона, с головы до ног
объятый пламенем. Он хотел умереть без боли, а не сгореть заживо. Поэтому он
прыгнул головой вперед в сорокагалонную <Приблизительно 180 литров>
бочку из-под нефти, полную дождевой воды, которая стояла в конце площадки.
Втиснувшись внутрь бочки, он утонул, жалко болтая своими маленькими ножками
и глотая, и изгибаясь, и пытаясь ухватиться руками, чтобы достать себя
оттуда.
За двадцать метров от поросших травой холмов, смотрящих на Кроличью
Землю, я переключился на Молчаливый Бег, скрытно передвигаясь через траву и
камыш, заботясь, чтобы ничто из моей поклажи не звякнуло. Я надеялся поймать
маленьких вредителей рано утром, но если бы пришлось, я был готов ждать до
захода солнца.
Я тихо полз вверх по склону, трава скользила под грудью и животом. Мои
ноги напрягались, проталкивая мое тело вверх и вперед. Естественно, я был с
подветренной стороны, да и ветер был достаточно сильный, чтобы заглушить
небольшие звуки. Я не видел кроликов-часовых на холме. Я остановился в
приблизительно двух метрах от гребня и тихо взвел ружье, проверив пулю из
смеси стали с нейлоном, а потом положил ее в ружье и сложил его. Я закрыл
глаза и подумал о пойманной, сжатой пружине и маленькой пульке, сидящей на
дне блестящей трубки ствола. Потом я прополз на вершину холма.
Сначала я думал, что мне придется ждать. Земли в вечернем свете
казались пустыми, только трава колыхалась под ветром. Я видел норы,
маленькие кучки и россыпи помета и я видел кусты дрока на дальнем склоне, на
котором было большинство нор, где кроличьи тропы шли как неровные туннели
через кусты, но самих животных не было и следа. На этих тропах, идущих
сквозь дрок, местные мальчишки устанавливали ловушки. Но я нашел проволочные
петли, увидев, как они это делали, сорвал петли или поставил их под травой
на тропинках, которые использовали мальчишки, приходившие проверить ловушки.
Уж не знаю, попал ли кто-нибудь из них в свою собственную ловушку, но мне
нравиться думать, что они спотыкались и падали головой вперед. В любом
случае, они или их смена больше не ставят ловушек; полагаю, мода прошла, и
сейчас они рисуют краской лозунги на стенах, нюхают клей или пытаются с
кем-нибудь переспать.
Животные редко удивляют меня, но было что-то в сидящем кролике-самце,
которого я заметил, что остановило меня на секунду. Должно быть, он все
время был там, сидящий неподвижно и уставившийся прямо на меня с дальнего
конца ровной площадки Земель, но сначала я его не заметил. Когда же я его
заметил, эта неподвижность остановила и меня на секунду. Не двинув ни одним
мускулом, я мысленно очистил сознание и решил, что голова большого самца
пригодится для Столба. Кролик выглядел чучелом, он не сделал ни одного
движения, и я точно видел, что он уставился на меня, его глазки не мигали,
его носик не нюхал, его уши не двигались. В ответ я уставился на него и
очень медленно перенес ружье, двигая его сначала немного в одну сторону,
потом в другую, чтобы это выглядело как будто что-то качалось ветром в
траве. Перенести ружье в нужную позицию и повернуть мою голову заняло около
минуты, но животное не сдвинулось и на миллиметр.
В четыре раза больше, когда его большая усатая голова была аккуратно
рассечена прицелом на четыре части, он выглядел еще более впечатляюще и был
так же неподвижен. Я нахмурился и поднял голову, внезапно подумав, может он
и в самом деле чучело, возможно, кто-то решил посмеяться надо мной.
Городские мальчишки? Отец? Не Эрик же? Я сделал глупость, я дернул головой
слишком резко, и кролик метнулся вверх по склону. В тот же момент я опустил
голову и поднял ружье, даже не подумав. Времени вернуться в правильную
позицию, вдохнуть и мягко нажать курок не было, это было вверх и бах, мое
тело несбаласировано, обе руки на ружье, я упал вперед, переворачиваясь,
чтобы уберечь ружье от песка.
Когда я посмотрел вверх, прижимая к себе ружье и хватая ртом воздух,
моя спина вдавлена в песок, кролика я не увидел. Я переломил ружье и ударил
себя по коленям. "Дерьмо!" - сказал я себе.
Но кролика был не в норе. Он даже не был около склона, где расположены
норы. Он мчался по ровной земле большими скачками, направляясь прямо ко мне
и трясясь в воздухе при каждом прыжке. Он несся ко мне как пуля, голова
дрожала, губы раздвинуты, зубы длинные и желтые - самые большие из тех,
какие я когда-нибудь видел у кролика, живого или мертвого. Его глаза были
похожи на свернувшихся змей. Капли красного сочились из его левой задней
ноги после каждого атакующего прыжка, он был почти рядом, а я сидел и
смотрел.
Времени перезаряжать не было. Когда я начал реагировать, времени
что-нибудь сделать, кроме как реагировать на уровне инстинкта, уже не было.
Мои руки оставили ружье, повисшее над коленями и двинулись к катапульте,
которая всегда висела на поясе, рукоятка между ним и веревкой. Но даже мои
болты быстрого реагирования нельзя было достать вовремя, кролик добрался до
меня через секунду, нацелившись на горло.
Я поймал кролика катапультой. Толстая черная трубка из резины
перегнулась в воздухе, я сдвинул руки и упал назад, пропуская кролика над
головой, потом ударил его ногами и повернулся так, что я был на одном уровне
с ним, лягающимся и вырывающимся с силой росомахи, распятым на песке с шеей,
захваченной черной резиной. Его голова была повернута так, как будто он
пытался достать мои пальцы своими резцами. Я зашипел на кролика сквозь
стиснутые зубы и дернул резину туже, потом еще туже. Кролик бился, и
плевался, и издавал высокий громкий звук, на который, по моему мнению,
кролики не способны, и бил по земле ногами. Я был настолько выбит из колеи,
что огляделся вокруг, чтобы убедиться - это не сигнал для армии зайчиков
вроде этого добермана наступать на меня со спины и разорвать на кусочки.
Чертово животное не собиралась умирать! Резина растягивалась и
растягивалась, и не сжимала его горло достаточно плотно, а я не мог сдвинуть
руки из-за боязни, что кролик откусит кусок пальца или мой нос. Та же мысль
остановила меня от удара головой, я не собирался приближать свое лицо к этим
зубам. Я не мог поднять колено и сломать ему спину, потому что я почти
соскальзывал по склону, и я не мог бы закрепиться на такой поверхности одной
ногой. С ума сойти! Тут не Африка! Это кролик, а не лев! Что, черт побери,
происходит?
Наконец он меня укусил, вывернув шею больше, чем я считал возможным, и
поймав мой правый указательный палец на сгибе.
Это была последняя капля. Я закричал и потянул изо всех сил, напрягая
руки, и бросив себя назад и через голову, ударил колено о ружье, упавшее в
песок.
Я лежал на редкой траве под холмом и душил кролика, костяшки пальцев
белые от напряжения, мотая его перед моим лицом, его шея зажата тонкой
черной линией резиновой трубки, теперь завязанной узлом на черной струне. Он
до сих пор трясся. Я не мог определить, были ли движения его тела его
собственными или передавались от меня. Потом трубка порвалась. Кролик ударил
в мою левую ладонь, а другой конец резины выстрелил в правое запястье, мои
руки разлетелись в противоположные стороны, врезавшись в землю.
Я лежал на спине, голова на песчаной земле, смотря на ту сторону, где
тело кролика лежало на конце маленькой изогнутой черной линии, запутанное в
ручке катапульты. Животное было неподвижно.
Я посмотрело на небо, сжал кулак и вогнал его в землю. Посмотрел на
кролика, поднялся и встал около него на колени. Он был мертв, когда я поднял
его, голова вяло откинулась, шея была сломана. Левая задняя нога была
покрыта слипшейся от крови шерстью, там, где моя пуля попала в нее. Кролик
был большой, величиной с откормленного кота, это был самый большой кролик из
тех, что я когда-нибудь видел. Очевидно, я оставил кроликов в покое слишком
давно, иначе я бы знал о существовании подобного чудовища.
Я сосал небольшой ручеек крови, сочившийся из моего пальца. Моя
катапульта, моя гордость и радость, Черный Разрушитель, уничтожена кроликом!
О, конечно же, я мог бы забыть все и достать новый кусок резины или
попросить старого Камерона из мастерской найти мне что-нибудь, но я никогда
не мог бы чувствовать себя по-прежнему. Каждый раз, когда я бы поднимал ее,
чтобы нацелить на мишень - живую или нет - эта минута всплывет в
подсознании. Черному Разрушителю пришел конец.
Я сел на песок и быстро посмотрел вокруг. До сих пор ни одного другого
кролика. Не удивительно. Нельзя было терять ни минуты. Из создавшейся
ситуации был только один выход.
Я поднялся на ноги, взял ружье, полузасыпанное песком, пошел к вершине
холма, посмотрел вокруг, а потом решил рискнуть и оставить все как есть. Я
обнял ружье и сорвался с места на Чрезвычайной Скорости, сбежав по тропинке
на остров на максимуме, доверив удаче и адреналину, что я не поставлю ногу
не правильно и не окажусь, хватая ртом воздух, в траве с множественным
переломом бедренной кости. Я балансировал ружьем на крутых поворотах. Земля
и трава были сухими, поэтому я не очень рисковал. Я срезал обычный путь и
пробежал через дюну и по ее другой стороне, туда, где труба, проводящая воду
он сошел с ума.
Я поднялся и пошел на кухню, закрыть входную дверь и забрать мои
инструменты. Потом я пошел в ванную. Я решил посмотреть телевизор в моей
комнате или послушать радио и пойти рано спать, чтобы подняться сразу после
рассвета и поймать осу для Фабрики.
Я лежал на кровати, слушал Джона Пила по радио и шум ветра около дома и
шуршание моря, накатывающегося на пляж. Под моей кроватью самодельное пиво
пахло дрожжами.
Я опять подумал о жертвенных столбах; на этот раз более подробно,
представляя каждый по очереди, вспоминая их расположение и компоненты,
мысленно видя места, на которые они смотрят своими слепыми глазами,
перелистывая картинки, как охранник, меняющий изображения с камер на экране
монитора. Я ничего не пропустил, все было в порядке. Мои мертвые часовые,
продолжения меня, которые подчинились мне после простой, но окончательной
капитуляции смерти, не чувствовали ничего угрожающего мне или острову.
Я открыл глаза и опять включил лампу около кровати. Посмотрел на себя в
зеркале над туалетным столиком на другом конце комнаты. Я лежал на покрывале
голый, не считая трусов.
Я слишком толстый. Это не очень страшно и не моя вина, но в любом
случае я не выгляжу так, как хотелось бы. Кругленький - это я. Сильный и
ловкий, но все равно слишком полный. Я хочу выглядеть темным и угрожающим, я
должен так выглядеть, я мог бы так выглядеть, если бы со мной не случилось
маленькое происшествие. Если вы посмотрите на меня, вы никогда не подумаете,
что я убил трех человека. Это не честно.
Я опять выключил свет. Комната была абсолютно темной, даже свет звезд
не был виден, пока мои глаза приспосабливались. Может быть, я попрошу радио
со светящимся электронным табло, показывающим время, хотя я очень люблю мой
старый бронзовый будильник. Однажды я привязал по осе на ударную поверхность
каждого колокольчика цвета меди там, где молоточек ударяет их утром.
Я всегда просыпаюсь до сигнала будильника, чтобы увидеть.
Я взял уголек, который был останками осы и положил его в спичечный
коробок, обернутый старой фотографией Эрика с отцом. На фото отец держал
фотографию своей первой жены, матери Эрика и она была единственная, кто
улыбался. Отец таращился в объектив и выглядел грустным. Маленький Эрик
смотрел в сторону и ковырялся в носу со скучающим видом.
Утро было холодным и свежим. Я видел дымку над лесами у подножия гор и
туман над Северным морем. Я быстро бежал по мокрому песку, где он был тверд,
издавая звук самолета и держа бинокль и мешок плотно прижатыми к бокам.
Когда я поравнялся с Бункером, я плавно повернул от моря, замедляясь по мере
перехода к мягкому белому песку верхнего края пляжа. Пробегая мимо, я
проверил мусор, выброшенный на берег волнами, но среди него не было ничего,
что выглядело бы интересно, ничего, что стоило бы подобрать, просто старая
медуза, пурпурная масса с четырьмя бледными кольцами внутри. Я немного
изменил курс, чтобы пролететь над ней, гудя "Трррррфффау!" и толкнул медузу
ногой, взметнув вокруг себя грязный фонтан песка и желе. "Пучррт!" -
раздался звук взрыва. Я повернул опять и направился к Бункеру.
Столбы были в хорошем состоянии. Мешок с телами и головам не
понадобился. Я побывал около их всех, работая все утро, и закопал мертвую
осу в ее бумажном гробу не между двумя самыми важными столбами, как я
сначала собирался, но под тропинкой, на острове около моста. Когда я там
был, я залез по канатам, поддерживающим мост, на верхушку башни со стороны
большой земли и посмотрел вокруг. Я видел верхушку дома и окно чердака. Еще
я видел шпиль Шотландской церкви в Портнейле и дым, поднимающийся из труб в
городке. Я достал ножик из левого нагрудного кармана и осторожно надрезал
палец. Я размазал красную жидкость по верхушке главного столба, который
проходит от одного до второго вертикального столба башни, потом вытер мою
ранку антисептической тканью из одного из моих мешков. После этого я слез
вниз и поднял снаряд, которым вчера ударил знак.
Первая миссис Колдхейм, Мэри, мать Эрика, умерла в нашем доме, рожая
его. Голова Эрика была слишком большая, у Мэри открылось кровотечение, и она
до смерти истекла кровью на супружеском ложе в 1960-м. Эрик страдал от
сильных головных болей всю жизнь, и я склонен приписывать его мигрень
способу его прихода в мир. Вся история головных болей и его мертвой матери,
думаю, сильно повлияла на то Что Случилось С Эриком. Бедная несчастная душа,
он просто был в не правильном месте в не правильное время и случилось нечто
очень невероятное, что по чистой случайности значило больше для него, чем
для кого бы то ни было еще. Но этим вы рискуете, когда покидаете остров.
Если рассудить, Эрик тоже убил кого-то. Я думал, я единственный убийца
в семье, но старик Эрик опередил меня, убив свою маму даже до того, как
задышал. Конечно, непредумышленно, но не всегда умысел есть самое главное.
Фабрика сказала что-то об огне.
Я продолжал думать о том, что бы это значило на самом деле. Очевидная
интерпретация была в том, что Эрик собирался поджечь несколько собак, но я
слишком хорошо знал Фабрику, чтобы считать это определенным, я подозревал
большее.
Я немного жалел, что Эрик возвращается. Я думал скоро, приблизительно
через неделю, устроить Войну, но с вероятным появлением Эрика я решил этого
не делать. У меня не было хорошей Войны уже несколько месяцев, последняя
была Обычные Солдаты против Аэрозолей. По сценарию все 72 армии со всеми их
танками и оружием, и грузовиками, и складами, и вертолетами, и лодками
должны были объединиться против Вторжения Аэрозолей. Аэрозолей было почти
невозможно остановить, и солдаты и их оружие были сожжены и плавились
повсюду, пока один бравый солдат, который вцепился в летевший на базу
Аэрозоль, вернулся обратно (после множества приключений) с донесением, что
их база - это разделочная доска, прикрепленная под козырьком берега над
заливом. Объединенная группа коммандос появилась там вовремя, разнесла базу
на мелкие кусочки и в конце концов обрушила козырек на дымящиеся обломки.
Хорошая война со всеми нужными ингредиентами и более впечатляющим концом,
чем у большей части других (когда я пришел вечером домой, отец даже спросил
для чего были взрывы и огонь), но она была слишком давно.
Однако с Эриком поблизости я не думаю, что было бы хорошей идеей начать
очередную войну только для того, чтобы бросить ее в середине и разбираться с
реальным миром. Я решил отложить войну на некоторое время. Вместо этого,
после того как я помазал несколько самых важных Столбов драгоценными
веществами, я построил систему дамб.
Когда я был младше, я мечтал о том, как спасу наш дом, построив дамбу.
Например, трава, растущая на дюнах, загорится или самолет разобьется, и
только я, отведя воду из дамб по каналу к дому, предотвращу возгорание
кордита в винном погребе. Было время, когда моим главным моим желанием было
заставить отца купить мне экскаватор, тогда бы я смог строить по-настоящему
большие дамбы. Но сейчас мой подход к их строительству более изощренный,
даже метафизический. Я понял: вы никогда не можете окончательно победить
воду, в конце концов всегда победит она, просачиваясь и намачивая, и
подтачивая, и переливаясь. Все, что вы можете сделать - построить нечто, что
изменит ее направление или задержит ее ненадолго, убедить ее сделать нечто,
чего она на самом деле не хочет. Удовольствие состоит в элегантности
компромисса между тем, куда вода хочет двигаться (направляемая гравитацией и
средой, над которой она движется) и тем, что вы хотите сделать с ней.
На самом деле, я считаю, в жизни мало удовольствий сравнимых со
строительством дамб. Дайте мне хороший широкий пляж с умеренным уклоном, не
слишком забросанный водорослями и среднего размера ручей, и я буду счастлив
целый день.
Когда солнце поднялось высоко, я снял жакет и положил его вместе с
моими мешками и биноклем. Стальной Удар надкусывал и резал, и копал, строя
огромную трехуровневую дамбу, главная секция которой сдерживала воду
Северного моря на протяжении восьмидесяти шагов, немного не дотягивая до
рекорда для выбранного мною места. Я использовал свой обычный кусок металла
для отвода лишней воды, я прятал его в дюнах недалеко от лучшего места для
строительства дамб; piece de resistance был акведук, выложенный старым
черным пластиковым мешком для мусора, найденным в плавнике. Акведук отвел
лишнюю воду над тремя секциями канала, который я прорезал в дамбе
неподалеку. За дамбой я построил маленькую деревню с дорогами, мостом над
остатками ручейка и церковью.
Взорвать хорошую большую дамбу или просто допустить, чтобы вода
перелилась через нее, удовлетворяет почти также как планирование и
строительство. Как обычно, я использовал маленькие ракушки для обозначения
людей в городке. И как обычно ни одна из ракушек не перенесла потоп после
прорыва дамбы, они все утонули, что означает - все умерли.
К тому времени я очень проголодался, мои руки устали и мои ладони
покраснели от ручки лопаты и от копания в песке. Я посмотрел на первый поток
бегущей к морю воды, грязной и замусоренной, потом повернулся и пошел домой.
- Ты вчера разговаривал вечером по телефону? - спросил отец.
Я покачал головой:
- Нет.
Мы сидели на кухне и заканчивали ленч, я ел тушеное мясо, отец -
коричневый рис и салат из морской капусты. Он был одет в свой Городской
Костюм: коричневые туфли, коричневый твидовый костюм-тройка, и на столе
лежала его коричневая шляпа. Я проверил свои часы и увидел, это был четверг.
Для отца было очень необычным пойти куда-нибудь в четверг, в Портнейл или
уехать дальше. Я не собирался спрашивать его, куда он собрался, он бы только
соврал. Когда раньше я спрашивал его, куда он едет, он отвечал: "В Фук",
который по его словам был небольшим городком к северу от Инвернесса
<Город в Шотландии>. Чтобы узнать правду потребовались годы и
множество странных взглядов на меня в Портнейле.
- Сегодня я еду в город, - сказал он мне между салатом и рисом. Я
кивнул, и он продолжил. - Буду обратно поздно.
Возможно, он шел в Портнейл напиться в гостиницу или в Инвернесс, где
он часто бывает по делам, относительно которых он напускает туману, но я
подозреваю, они как-то связаны с Эриком.
- Хорошо, - сказал я.
- Я возьму ключ, ты можешь замкнуться, когда захочешь. - Он со звоном
положил нож и вилку на пустую тарелку и вытер рот коричневой салфеткой,
сделанной из переработанной макулатуры. - Только не запирай засовы, хорошо?
- Хорошо, - сказал я.
- Ты приготовишь себе чего-нибудь поесть?
Я кивнул опять, не поднимая головы от еды.
- И ты помоешь посуду? - я кивнул опять. - Я не думаю, что Диггс
приедет опять, но если да, я хочу, чтобы ты ему не попадался.
- Не беспокойся, - сказал я ему и вздохнул.
- Тогда я поехал.
Я посмотрел вверх как раз вовремя, чтобы увидеть, как он надел свою
шляпу на голову и посмотрел вокруг кухни, хлопая по карманам. Он опять
посмотрел на меня и кивнул. Я сказал:
- Пока.
- Да, - сказал он. - Пока.
- До свидания.
- Да. - Он повернулся, потом снова повернулся, опять посмотрел вокруг
комнаты и пошел к двери, по пути взяв свою палку из угла около стиральной
машины. Я слышал, как хлопнула наружная дверь, потом была тишина. Я
вздохнул.
Я подождал минуту и потом поднялся, оставив почти чистую тарелку, и
прошел через дом на веранду, где я мог видеть тропинку, ведущую через дюны к
мосту. Отец шел по ней с опущенной головой, нетерпеливо переставляя палку,
быстро двигаясь в стиле чего-то вроде озабоченного марша. Я видел, как он
ударил палкой полевые цветы на обочине тропки.
Я взбежал по лестнице, задержавшись у окна на площадке посмотреть, как
отец исчезает за дюной перед мостом, дошел до двери кабинета и быстро
повернул ручку. Дверь не поддалась, она не сдвинулась и на миллиметр.
Однажды он забудет, я уверен, но не сегодня.
После того, как я закончил есть и помыл посуду, я пошел в мою комнату,
проверил пиво и взял мое духовое ружье. Я убедился, что у меня достаточно
пулек в карманах жакета, потом направился на Кроличью Землю - участок на
большой земле между рукавом залива и городской помойкой.
Я не люблю применять ружье, оно для меня слишком аккуратно действует.
Катапульта - это Внутренняя вещь, требующая слияния тебя и ее в единое
целое. Если ты плохо себя чувствуешь, ты промахнешься, если ты знаешь, что
делаешь что-то не то, ты тоже промахнешься. Если ты стреляешь не с бедра,
стрельба - Внешнее действие, ты направляешь ружье, целишься и все, если
конечно видимость нормальная и не дует сильный ветер. Как только ты взвел
курок, вся сила уже здесь, ждет освобождения нажатием пальца. Катапульта
живет с тобой до последнего мгновения, она напряжена в твоих руках, дышит с
тобой, движется с тобой, готова прыгнуть, готова запеть и дернуться и
оставить тебя в драматической позе, а ты ждешь, пока темная дуга мяча с
сочным ударом найдет в своем полете цель.
Но охотясь на кроликов, особенно на маленьких ублюдков с Земли, тебе
понадобиться все, что ты можешь достать. Один выстрел и они разбегаются по
своим норам. Ружье тоже достаточно громкое, чтобы распугать их, но этот
спокойный хирургический инструмент увеличивает шанс убить с первого раза.
Насколько я знаю, ни один из моих несчастных родственников не умер от
ружья. Колдхеймы и их спутники жизни ушли в мир иной множеством странных
способов, но мне ничего не известно о ружье, которое пресекло бы земной путь
одного из них.
Я подошел к концу моста, где официально моя территория кончается и
постоял там несколько минут, думая, чувствуя, и слушая и нюхая. Кажется, все
было в порядке.
Кроме тех, кого убил я (они были все приблизительно одного возраста,
когда я их прикончил), я знаю по крайней мере трех из нашей семьи, ушедших к
тому, что они воображали своим Создателем, необычными путями. Левитикус
Колдхейм, старший брат моего отца эмигрировал в Южную Африку и купил там в
1954 ферму. Левитикус, человек, умственные способности которого были такой
крупнокалиберной глупости, что она вероятно была бы улучшена наступлением
старческого маразма, уехал из Шотландии поскольку консерваторы не отменили
социалистические реформы предшествующего лейбористского правительства:
железные дороги национализированы, рабочий класс размножается как мухи,
государственное здравоохранение препятствует естественной смерти от
болезней, государственные шахты... невозможно терпеть. Я читал письма,
которые он писал моему отцу. Левитикус был счастлив в другой стране, хотя
вокруг было много черных.
Однажды Левитикус проходил мимо полицейского управления в
Йоханнесбурге, и шел по тротуару после похода за покупками, когда
сумасшедший черный прыгнул с крыши и сорвал все свои ногти по пути вниз. Он
упал и смертельно ударил моего невинного и несчастного дядю, последними
словами которого были: "Боже, эти сволочи научились летать...".
Неясная струйка дыма поднялась впереди меня с городской свалки. Я не
собирался забираться сегодня так далеко, но я слышал бульдозер, который
разравнивал, крутясь и толкая, мусор.
Я давно не был на свалке, и было как раз время посмотреть, что
выбросили добрые люди Портнейла. Я достал там старые аэрозоли для последней
Войны, не говоря уже о нескольких важных частях Осиной фабрики, включая само
Лицо.
Мой дядя по материнской линии Асвольд Трэплей эмигрировал в Америку в
конце Второй Мировой войны. Он бросил хорошую работу в страховой компании
из-за женщины и оказался, в конце концов, сломанный и брошенный, на стоянке
караванов на окраине Форта Ворс, где решил покончить с собой.
Он открыл краны на газовой плите и обогревателе, но не зажег их, а сел
ждать конца. Нервничая по понятной причине и без сомнения будучи отвлечен
безвременным отбытием своей любимой и тем, которое он планировал для себя,
он без задней мысли решил успокоиться привычным способом и зажег "Мальборо".
Крича, он выскочил из пылающих остатков фургона, с головы до ног
объятый пламенем. Он хотел умереть без боли, а не сгореть заживо. Поэтому он
прыгнул головой вперед в сорокагалонную <Приблизительно 180 литров>
бочку из-под нефти, полную дождевой воды, которая стояла в конце площадки.
Втиснувшись внутрь бочки, он утонул, жалко болтая своими маленькими ножками
и глотая, и изгибаясь, и пытаясь ухватиться руками, чтобы достать себя
оттуда.
За двадцать метров от поросших травой холмов, смотрящих на Кроличью
Землю, я переключился на Молчаливый Бег, скрытно передвигаясь через траву и
камыш, заботясь, чтобы ничто из моей поклажи не звякнуло. Я надеялся поймать
маленьких вредителей рано утром, но если бы пришлось, я был готов ждать до
захода солнца.
Я тихо полз вверх по склону, трава скользила под грудью и животом. Мои
ноги напрягались, проталкивая мое тело вверх и вперед. Естественно, я был с
подветренной стороны, да и ветер был достаточно сильный, чтобы заглушить
небольшие звуки. Я не видел кроликов-часовых на холме. Я остановился в
приблизительно двух метрах от гребня и тихо взвел ружье, проверив пулю из
смеси стали с нейлоном, а потом положил ее в ружье и сложил его. Я закрыл
глаза и подумал о пойманной, сжатой пружине и маленькой пульке, сидящей на
дне блестящей трубки ствола. Потом я прополз на вершину холма.
Сначала я думал, что мне придется ждать. Земли в вечернем свете
казались пустыми, только трава колыхалась под ветром. Я видел норы,
маленькие кучки и россыпи помета и я видел кусты дрока на дальнем склоне, на
котором было большинство нор, где кроличьи тропы шли как неровные туннели
через кусты, но самих животных не было и следа. На этих тропах, идущих
сквозь дрок, местные мальчишки устанавливали ловушки. Но я нашел проволочные
петли, увидев, как они это делали, сорвал петли или поставил их под травой
на тропинках, которые использовали мальчишки, приходившие проверить ловушки.
Уж не знаю, попал ли кто-нибудь из них в свою собственную ловушку, но мне
нравиться думать, что они спотыкались и падали головой вперед. В любом
случае, они или их смена больше не ставят ловушек; полагаю, мода прошла, и
сейчас они рисуют краской лозунги на стенах, нюхают клей или пытаются с
кем-нибудь переспать.
Животные редко удивляют меня, но было что-то в сидящем кролике-самце,
которого я заметил, что остановило меня на секунду. Должно быть, он все
время был там, сидящий неподвижно и уставившийся прямо на меня с дальнего
конца ровной площадки Земель, но сначала я его не заметил. Когда же я его
заметил, эта неподвижность остановила и меня на секунду. Не двинув ни одним
мускулом, я мысленно очистил сознание и решил, что голова большого самца
пригодится для Столба. Кролик выглядел чучелом, он не сделал ни одного
движения, и я точно видел, что он уставился на меня, его глазки не мигали,
его носик не нюхал, его уши не двигались. В ответ я уставился на него и
очень медленно перенес ружье, двигая его сначала немного в одну сторону,
потом в другую, чтобы это выглядело как будто что-то качалось ветром в
траве. Перенести ружье в нужную позицию и повернуть мою голову заняло около
минуты, но животное не сдвинулось и на миллиметр.
В четыре раза больше, когда его большая усатая голова была аккуратно
рассечена прицелом на четыре части, он выглядел еще более впечатляюще и был
так же неподвижен. Я нахмурился и поднял голову, внезапно подумав, может он
и в самом деле чучело, возможно, кто-то решил посмеяться надо мной.
Городские мальчишки? Отец? Не Эрик же? Я сделал глупость, я дернул головой
слишком резко, и кролик метнулся вверх по склону. В тот же момент я опустил
голову и поднял ружье, даже не подумав. Времени вернуться в правильную
позицию, вдохнуть и мягко нажать курок не было, это было вверх и бах, мое
тело несбаласировано, обе руки на ружье, я упал вперед, переворачиваясь,
чтобы уберечь ружье от песка.
Когда я посмотрел вверх, прижимая к себе ружье и хватая ртом воздух,
моя спина вдавлена в песок, кролика я не увидел. Я переломил ружье и ударил
себя по коленям. "Дерьмо!" - сказал я себе.
Но кролика был не в норе. Он даже не был около склона, где расположены
норы. Он мчался по ровной земле большими скачками, направляясь прямо ко мне
и трясясь в воздухе при каждом прыжке. Он несся ко мне как пуля, голова
дрожала, губы раздвинуты, зубы длинные и желтые - самые большие из тех,
какие я когда-нибудь видел у кролика, живого или мертвого. Его глаза были
похожи на свернувшихся змей. Капли красного сочились из его левой задней
ноги после каждого атакующего прыжка, он был почти рядом, а я сидел и
смотрел.
Времени перезаряжать не было. Когда я начал реагировать, времени
что-нибудь сделать, кроме как реагировать на уровне инстинкта, уже не было.
Мои руки оставили ружье, повисшее над коленями и двинулись к катапульте,
которая всегда висела на поясе, рукоятка между ним и веревкой. Но даже мои
болты быстрого реагирования нельзя было достать вовремя, кролик добрался до
меня через секунду, нацелившись на горло.
Я поймал кролика катапультой. Толстая черная трубка из резины
перегнулась в воздухе, я сдвинул руки и упал назад, пропуская кролика над
головой, потом ударил его ногами и повернулся так, что я был на одном уровне
с ним, лягающимся и вырывающимся с силой росомахи, распятым на песке с шеей,
захваченной черной резиной. Его голова была повернута так, как будто он
пытался достать мои пальцы своими резцами. Я зашипел на кролика сквозь
стиснутые зубы и дернул резину туже, потом еще туже. Кролик бился, и
плевался, и издавал высокий громкий звук, на который, по моему мнению,
кролики не способны, и бил по земле ногами. Я был настолько выбит из колеи,
что огляделся вокруг, чтобы убедиться - это не сигнал для армии зайчиков
вроде этого добермана наступать на меня со спины и разорвать на кусочки.
Чертово животное не собиралась умирать! Резина растягивалась и
растягивалась, и не сжимала его горло достаточно плотно, а я не мог сдвинуть
руки из-за боязни, что кролик откусит кусок пальца или мой нос. Та же мысль
остановила меня от удара головой, я не собирался приближать свое лицо к этим
зубам. Я не мог поднять колено и сломать ему спину, потому что я почти
соскальзывал по склону, и я не мог бы закрепиться на такой поверхности одной
ногой. С ума сойти! Тут не Африка! Это кролик, а не лев! Что, черт побери,
происходит?
Наконец он меня укусил, вывернув шею больше, чем я считал возможным, и
поймав мой правый указательный палец на сгибе.
Это была последняя капля. Я закричал и потянул изо всех сил, напрягая
руки, и бросив себя назад и через голову, ударил колено о ружье, упавшее в
песок.
Я лежал на редкой траве под холмом и душил кролика, костяшки пальцев
белые от напряжения, мотая его перед моим лицом, его шея зажата тонкой
черной линией резиновой трубки, теперь завязанной узлом на черной струне. Он
до сих пор трясся. Я не мог определить, были ли движения его тела его
собственными или передавались от меня. Потом трубка порвалась. Кролик ударил
в мою левую ладонь, а другой конец резины выстрелил в правое запястье, мои
руки разлетелись в противоположные стороны, врезавшись в землю.
Я лежал на спине, голова на песчаной земле, смотря на ту сторону, где
тело кролика лежало на конце маленькой изогнутой черной линии, запутанное в
ручке катапульты. Животное было неподвижно.
Я посмотрело на небо, сжал кулак и вогнал его в землю. Посмотрел на
кролика, поднялся и встал около него на колени. Он был мертв, когда я поднял
его, голова вяло откинулась, шея была сломана. Левая задняя нога была
покрыта слипшейся от крови шерстью, там, где моя пуля попала в нее. Кролик
был большой, величиной с откормленного кота, это был самый большой кролик из
тех, что я когда-нибудь видел. Очевидно, я оставил кроликов в покое слишком
давно, иначе я бы знал о существовании подобного чудовища.
Я сосал небольшой ручеек крови, сочившийся из моего пальца. Моя
катапульта, моя гордость и радость, Черный Разрушитель, уничтожена кроликом!
О, конечно же, я мог бы забыть все и достать новый кусок резины или
попросить старого Камерона из мастерской найти мне что-нибудь, но я никогда
не мог бы чувствовать себя по-прежнему. Каждый раз, когда я бы поднимал ее,
чтобы нацелить на мишень - живую или нет - эта минута всплывет в
подсознании. Черному Разрушителю пришел конец.
Я сел на песок и быстро посмотрел вокруг. До сих пор ни одного другого
кролика. Не удивительно. Нельзя было терять ни минуты. Из создавшейся
ситуации был только один выход.
Я поднялся на ноги, взял ружье, полузасыпанное песком, пошел к вершине
холма, посмотрел вокруг, а потом решил рискнуть и оставить все как есть. Я
обнял ружье и сорвался с места на Чрезвычайной Скорости, сбежав по тропинке
на остров на максимуме, доверив удаче и адреналину, что я не поставлю ногу
не правильно и не окажусь, хватая ртом воздух, в траве с множественным
переломом бедренной кости. Я балансировал ружьем на крутых поворотах. Земля
и трава были сухими, поэтому я не очень рисковал. Я срезал обычный путь и
пробежал через дюну и по ее другой стороне, туда, где труба, проводящая воду