Страница:
– А у тебя такой вид, словно ты не спал недели три.
– Больше месяца, – усмехнулся Джесон.
– Что, поездка не удалась? – Одно его прикосновение сразу свело ее с ума, и она с трудом сдерживала эмоции.
– Да, нет. С бизнесом все отлично. Дело совсем в другом.
«Миранда, вот в чем дело», – догадалась Касси и сделала шаг назад, словно уступая место сестре.
– А как твоя новая работа? – хрипло спросил Джесон, думая совсем о другом.
– Прекрасно, – ответила Касси, раздумывая над тем, как бы поскорее сбежать. Она совершенно не знала, как ей сейчас себя вести, и готова была хоть сквозь землю провалиться. «О, Боже, – думала она, – как же мы будем дальше жить под одной крышей?» Ей хотелось прижаться к нему, коснуться пальцами его небритой щеки. Хотя бы на одно мгновение… «Нет, нет даже думать не смей». И тут, словно ток прошел по всему ее телу.
– Правда? – спросил он и нечаянно взглянул на ее губы. Что-то перевернулось в его душе. – Правда? – спросил он еще раз, сам не очень понимая, о чем спрашивает, потому что думал уже совсем о другом. Он вновь подошел к ней совсем близко, но на этот раз она не сделала шага назад.
15
16
– Больше месяца, – усмехнулся Джесон.
– Что, поездка не удалась? – Одно его прикосновение сразу свело ее с ума, и она с трудом сдерживала эмоции.
– Да, нет. С бизнесом все отлично. Дело совсем в другом.
«Миранда, вот в чем дело», – догадалась Касси и сделала шаг назад, словно уступая место сестре.
– А как твоя новая работа? – хрипло спросил Джесон, думая совсем о другом.
– Прекрасно, – ответила Касси, раздумывая над тем, как бы поскорее сбежать. Она совершенно не знала, как ей сейчас себя вести, и готова была хоть сквозь землю провалиться. «О, Боже, – думала она, – как же мы будем дальше жить под одной крышей?» Ей хотелось прижаться к нему, коснуться пальцами его небритой щеки. Хотя бы на одно мгновение… «Нет, нет даже думать не смей». И тут, словно ток прошел по всему ее телу.
– Правда? – спросил он и нечаянно взглянул на ее губы. Что-то перевернулось в его душе. – Правда? – спросил он еще раз, сам не очень понимая, о чем спрашивает, потому что думал уже совсем о другом. Он вновь подошел к ней совсем близко, но на этот раз она не сделала шага назад.
15
Джесон так привык, общаясь с Мирандой, к ее эгоизму и напористости, что совершенно забыл, что такое общаться с женщиной, которой ты действительно нужен. Живя с Мирандой он, сам того не осознавая, стал смотреть на секс – как и на многое другое в их браке – как на оружие в бесконечной междоусобной войне.
– Ну что, мы будем сегодня, наконец, трахаться? – вызывающе спрашивала Миранда после очередной их ссоры. Скандалы, злые и грубые, происходили между ними настолько часто, что стали делом привычным. Ссоры, с годами повторявшиеся все чаще, и сопровождавшие их ненависть и злоба переходили в бурную интимную близость. Джесон даже начал подозревать, что для того, чтобы им друг друга захотелось, нужно непременно переругаться.
– У меня нет сейчас сил, Миранда, – обычно говорил он.
– Сил для твоего… – отвечала Миранда. Возбуждаясь, она любила выражаться неприлично. – Все что мне нужно сейчас – это чтобы ты меня как следует вы…. и я смогу пойти отдохнуть. – Она приблизилась к нему, и ее тонкая рука заскользила, как змея, по его телу, все быстрее и быстрее, пока не достала того места, которое, считал Джесон, было единственным, еще интересовавшим Миранду. И все же он почувствовал, что сдается, и простонал:
– Ты развратная…
– Да, конечно, – шептала она, сползая на ковер. Она кусала губами молнию на его брюках. Он не протестовал.
Потом, стянув с него брюки и трусы, она взяла его в рот, но ненадолго – только для того, чтобы он стал достаточно влажным для ее собственного удовольствия.
– Иди сюда, туда, где ты нужен, – говорила она, стаскивая его на ковер. Ее глаза горели, губы пересохли. Она скидывала с себя одежду и оставалась только в кружевных трусиках да тоненькой полоске лифчика. – Потрогай, – говорила она, кладя его руку на свой золотистый бугорок, – все влажное, все тебя ждет. – И она скидывала с себя все и ложилась на него, прижимаясь всем своим длинным телом.
– Пососи их, – говорила она и подставляла ему свои теплые маленькие груди. И он целовал их – одну, затем другую, пока соски не становились твердыми, а она не приходила в крайнее возбуждение.
– Трахай меня, трахай! – почти кричала она. Ее волосы становились влажными от пота, а губы растягивались в безумную улыбку. На самом деле это не он трахал Миранду, а она его. Чтобы усилить удовольствие, она внезапно отстранялась от него, ложилась рядом и тихо водила головой по мохнатой груди. «Могут ли два человека, – думал он в такие минуты, – быть так близки телом и так далеки душой?»
Но вот она вновь возобновляла игру.
– Да, да, – мычала она, теряя голову от собственных действий и движений. Управляя им, словно лихая наездница, она все быстрее приближалась к апогею. А что же доставляло удовольствие ему в этом грубом, необузданном сексе? Только одно. Глядя в полуоткрытый рот жены в момент оргазма, он понимал, он был абсолютно уверен в том, что он – единственный мужчина, который может дать ей такое удовлетворение. Нет, это была не любовь. Эти сеансы долгих физических развлечений нельзя было даже назвать «занятие любовью». Это было нечто из сферы противоестественного, грешного, что-то вроде кровосмешения. Они немилосердно друг другом пользовались. Оба были жестоки и грубы, как животные. Но, в конце концов, они оба получали то удовлетворение, в котором нуждались.
Единственная разница между ними заключалась в том, что для Миранды этого было недостаточно. Такая сдержанная на публике, она была очень страстна и нетерпелива в постели.
– Я хочу, чтобы меня пососали, – говорила она ему буквально минут через пять. – Я хочу, чтобы мне пососали…
– О, Боже! Миранда от кого ты набралась таких слов? – спрашивал Джесон, но тут же спешил остановить ее: – Нет, не надо, не говори мне, кто он. Я не хочу этого знать.
Да, Джесон отлично понимал, что он не единственный ее мужчина. Были, безусловно, и другие, и он почувствовал это, чуть ли не с первых дней их совместной жизни. Он знал, что они есть, но его совершенно не волновало, кто они и как их зовут. Он просто ощущал их присутствие, иногда даже улавливал их запах, исходивший от Миранды – какой-то чужой запах. Любовники Миранды были словно ее духи. Их присутствие было едва заметным, но в то же время постоянным. Она меняла их часто, что называется, как перчатки, находя себе нового мужчину, вероятно, только потому, что ей хотелось каких-то неиспытанных ощущений. Но всех этих мужчин, сколько бы их ни было, Миранде все равно было недостаточно. Все равно она нуждалась в Джесоне, и он это прекрасно понимал.
Джесон и не помнил уже, когда он в последний раз заходил в ту комнату для гостей, где была теперь спальня Касси. Да и заходил ли он туда вообще? Он так привык к изысканным запахам в комнате Миранды – к сладким, дразнящим ароматам ее духов, ароматам роз, геоцинтов и других цветов, – что простой запах пудры и новых туфель в комнате Касси почему-то наполнил его сердце радостью. Их окружала темнота. Только слабая полоска света с улицы позволяла разглядеть предметы, находившиеся в комнате: мягкое кресло, стол из вишневого дерева, на котором аккуратными стопками лежали книги и газеты, двуспальная кровать, накрытая простым клетчатым пледом, без того огромного количества маленьких подушечек, предназначения которых Джесон никогда не понимал, маленький ночной столик с настольной лампой и маленькой фотографией в серебряной рамочке. И все. Никаких бесконечных прибамбасов, что сопровождали по жизни Миранду. Никаких композиций из искусственных цветов. Никаких фарфоровых статуэток.
Стояла такая тишина, что он слышал, как бьется его собственное сердце. Или, может, это билось не его, а ее сердце? Он целовал ее белый холодный лоб, напоминавший ему чистое, прохладное озеро, одному лишь ему известное. Он целовал ее переносицу, восхищаясь при этом изящной формой ее прямого носика, в меру длинного, королевского. Это был тот самый классический нос, который не меняется даже тогда, когда его обладательнице стукнет восемьдесят. Целуя ее подбородок, он впервые задумался над тем, насколько сексуальным может быть именно подбородок. Он никогда не видел раньше такого подбородка – маленького, изящно очерченного, с едва заметной ямочкой.
Он целовал ее губы.
– Может, мы… – сказал он, с наслаждением вдыхая ее аромат. Она не пользовалась духами, но ее запах просто сводил его с ума: это был запах теплой кожи, чистых волос и чего-то еще – глубокого и необъяснимого. Он подумал, что, должно быть, так пахнут чистые белые простыни, которые сушатся ранней весной на солнце. Этот запах перенес его в детство и напомнил все то хорошее, что было тогда. Это был аромат Рождества. Он ни на минуту не хотел выпускать ее из своих объятий.
– Ты считаешь, мы поступаем благоразумно?
– Нет, – прошептал он ласково. – Конечно же, нет. Но я думаю, ты еще слишком молода, чтобы быть благоразумной.
– Я… А ты? Ты понимаешь, что делаешь?
– Да, – твердо ответил он. Еще никогда и ни в чем он не был так твердо уверен, как в этом. Он понял это сразу, как увидел ее: она та самая. Она, а не Миранда. Отнюдь не Миранда. Если бы он встретил тогда, раньше, сразу двух сестер, то с самого начала выбрал бы Касси. Он совершил колоссальную ошибку, но судьба милосердна: ему предоставлена возможность ее исправить. Неужели это правда? Нет, не может быть! Он понимал, что не заслуживает такого счастья. Прошло всего несколько недель со смерти Миранды, и Касси так скорбит по ней. Он сознавал, что зашел слишком далеко, что предает память жены. Но он ничего не мог с собой поделать. Он хочет этого. Касси должна принадлежать ему. Еще ни одну женщину в своей жизни он так не жаждал. Но вдруг внезапная мысль отрезвила его: а с чего он взял, что Касси согласится отдаться ему? А что, если она к этому еще не готова? Он как можно осторожнее взял ее ладонь в свою – он готов был, если надо, отпустить ее, отступить.
– Все зависит от тебя. Ты хочешь этого? Касси целовалась в своей жизни со многими мужчинами. Ей всегда нравилось это ощущение: тепло губ мужчины, одновременность дыхания, внезапное прикосновение языка к языку. Но поцелуи Джесона были чем-то совершенно другим. Да, ощущения те же, но осмысливались они как-то совершенно иначе. Глубже, серьезнее. Еще в тот раз, во время их первого поцелуя, Касси сразу поняла, что они охвачены какой-то такой страстью, которую ни он, ни она не в силах остановить. Или осознать. Так должно быть, и все тут. Поэтому вопрос Джесона – ты хочешь этого? – рассмешил ее: они оба во власти силы, с которой бесполезно бороться, и возможности выбора у них нет.
Держась за руки, как дети, они медленно подошли к кровати.
– Разреши. – Он откинул назад ее волосы и предался сладостному процессу расстегивания пуговок на ее платье, он пытался сделать это так медленно и так аккуратно, как только умел. Но с ужасом вдруг заметил, что у него трясутся руки. Ее пальчики прикасались к его рукам, словно помогали ему справиться с застежкой. Казалось, это длилось целую вечность, и, когда он преодолел последнюю пуговку, и платье из джерси было расстегнуто до пояса, уже не скрывая ее груди, они оба с трудом могли дышать от волнения. Они сели на край кровати и взглянули друг другу в глаза.
– Скажи мне, чего тебе хочется… – сказал Джесон, вновь начиная ее целовать. Но тут же сам позабыл, о чем спросил. Слова не имели сейчас никакого значения. Мысли, чувства – он понимал, что не способен не только точно их выразить, но даже составить самое простое предложение. Неожиданно осмелев, они перешли на язык прикосновений. Он обнажил ее плечи, целуя восхитительные впадинки у шеи. Он ласкал ее шею – нежный теплый островок, простиравшийся от подбородка до ключиц. Его язык гостил там, а руки страстно гладили ее плечи.
Счастье захлестнуло Касси, словно океанская волна, и она долгое время не могла издать ни звука. Она никак не реагировала на ласки Джесона, наслаждаясь этим захватившим ее неизвестным ей ощущением полного восторга. Он даже растерялся и на мгновение отстранился.
Тогда она взяла его ладонь и положила себе на левую грудь – его жесткие пальцы коснулись ее тоненького лифчика. Он уложил ее на постель, внимательно вглядываясь в ее лицо в темноте. Сев подле нее на край кровати, он водил правым указательным пальцем по ее щекам, губам. Она поймала его палец зубами и взяла его в рот, не отрывая взгляда от его лица. Он осторожно расстегнул ее простенький хлопчатобумажный лифчик и прильнул губами к ее груди.
Сам того, не осознавая, он мысленно сравнивал ее с Мирандой. Они были совсем разные, хотя, казалось, очень походили друг на друга – обе высокие, стройные, идеально сложенные. Но если тело Миранды состояло из прекрасных гладких углов, то у Касси – из сотни тайных пещер и было оно значительно мягче. Груди оказались больше и полнее. Ее соски становились роскошными холмиками от одного его прикосновения. И он целовал их, совершая счастливое путешествие от одного к другому.
Она обвила руками его шею, ласкала пальцами волосы, вдыхала его глубокий мужской запах теплой кожи, дорогого лосьона после бритья, какого-то пряного аромата волос. Она будто погрузилась в сладчайший густой туман и даже испугалась, когда услышала свой собственный хрипловатый голос:
– А эта… – Она нетерпеливо потянула за воротник его рубашки. – Эта вещь вообще снимается?
– Да… да… еще как быстро. – Он моментально расстегнул две пуговицы, через голову снял рубашку и отбросил ее. Потом он так же быстро разделался с белой футболкой. И повернулся к ней.
– А это снимается каким-либо образом? – спросил он, осторожно дотрагиваясь до ее платья. – Нет, я сам, – добавил он, когда она начала расстегивать замшевый ремешок на талии. Его неуверенность исчезла, осторожность сменилась страстью. Через несколько секунд ремень уже валялся на полу, платье – в дальнем углу кровати, а он стягивал с нее колготки и тоненькие трусики. Он целовал ее ступни, бедра, поднимаясь все выше, пока, наконец, не достиг треугольника светлых волос, таких светлых, что они едва выделялись на фоне кожи. И, прижавшись к ним, Джесон зарылся в них губами, а его язык проскользнул в желанную неизведанную долину.
Касси всегда относилась к сексу, как к удовольствию вроде здорового спорта. Она была стройна, хорошо сложена, никогда не стеснялась своей наготы и редко когда не достигала оргазма; если удовлетворение не наступало, она считала, что просто игра немного не удалась. Занимаясь с Кеннетом любовью, она за последний год все реже и реже получала удовлетворение, но и не думала искать этому объяснений. Постоянное физическое удовлетворение, говорила она себе, ничто в сравнении с ощущением полного душевного и физического слияния с любимым человеком. Но сейчас, почувствовав прилив неизъяснимого удовольствия от теплого проникновения в нее языка Джесона, она поняла, каким это было заблуждением.
Это… о, это было совсем не похоже на то, как ласкал ее Кеннет. Его прикосновения всегда были сугубо профессиональными, хирургическими, такими, словно он относился к их любовной игре как к очередной операции. Нет, то, что она чувствовала сейчас, были отнюдь не спорт и даже не игра, это было прекрасно, бесконечно, так хорошо, что невозможно передать словами. Она чувствовала, как легко поднимаются и опускаются ее бедра. Она гладила голову Джесона и словно направляла его, хотя, кажется, он гораздо лучше, чем она, знал дорогу. А дорога эта вела в джунгли прикосновений, первобытный лес ощущений. Она никогда не была там раньше – здесь пела каждая клеточка ее тела, бешено циркулировала кровь, сердце стучало, словно молот. Она услышала, что кричит.
И тогда Джесон оказался там уже вместе с ней, внутри нее, и они помчались вместе. Он наполнил ее всю, умело двигаясь в ней. Она почувствовала, что он хочет сбавить темп, на мгновение остановиться, но тут, словно острое чувство голода вновь охватило ее.
– Пожалуйста, пожалуйста, – бормотала она, прижимаясь к нему все крепче и помогая управлять их общим движением. Он колебался секунду, стараясь оставаться спокойным, но теперь, когда она направляла их путь, они стремительно понеслись в желаемый край. И он уже не в состоянии был отступить, да и не хотел этого больше. Яростно, счастливо, мчался он вперед, к горизонту, увлекая ее за собой. Он набирал скорость – все быстрее и быстрее, пока вдруг неожиданно не потерял над собой контроль и не впал в состояние сладостного самозабвения.
– Ну что, мы будем сегодня, наконец, трахаться? – вызывающе спрашивала Миранда после очередной их ссоры. Скандалы, злые и грубые, происходили между ними настолько часто, что стали делом привычным. Ссоры, с годами повторявшиеся все чаще, и сопровождавшие их ненависть и злоба переходили в бурную интимную близость. Джесон даже начал подозревать, что для того, чтобы им друг друга захотелось, нужно непременно переругаться.
– У меня нет сейчас сил, Миранда, – обычно говорил он.
– Сил для твоего… – отвечала Миранда. Возбуждаясь, она любила выражаться неприлично. – Все что мне нужно сейчас – это чтобы ты меня как следует вы…. и я смогу пойти отдохнуть. – Она приблизилась к нему, и ее тонкая рука заскользила, как змея, по его телу, все быстрее и быстрее, пока не достала того места, которое, считал Джесон, было единственным, еще интересовавшим Миранду. И все же он почувствовал, что сдается, и простонал:
– Ты развратная…
– Да, конечно, – шептала она, сползая на ковер. Она кусала губами молнию на его брюках. Он не протестовал.
Потом, стянув с него брюки и трусы, она взяла его в рот, но ненадолго – только для того, чтобы он стал достаточно влажным для ее собственного удовольствия.
– Иди сюда, туда, где ты нужен, – говорила она, стаскивая его на ковер. Ее глаза горели, губы пересохли. Она скидывала с себя одежду и оставалась только в кружевных трусиках да тоненькой полоске лифчика. – Потрогай, – говорила она, кладя его руку на свой золотистый бугорок, – все влажное, все тебя ждет. – И она скидывала с себя все и ложилась на него, прижимаясь всем своим длинным телом.
– Пососи их, – говорила она и подставляла ему свои теплые маленькие груди. И он целовал их – одну, затем другую, пока соски не становились твердыми, а она не приходила в крайнее возбуждение.
– Трахай меня, трахай! – почти кричала она. Ее волосы становились влажными от пота, а губы растягивались в безумную улыбку. На самом деле это не он трахал Миранду, а она его. Чтобы усилить удовольствие, она внезапно отстранялась от него, ложилась рядом и тихо водила головой по мохнатой груди. «Могут ли два человека, – думал он в такие минуты, – быть так близки телом и так далеки душой?»
Но вот она вновь возобновляла игру.
– Да, да, – мычала она, теряя голову от собственных действий и движений. Управляя им, словно лихая наездница, она все быстрее приближалась к апогею. А что же доставляло удовольствие ему в этом грубом, необузданном сексе? Только одно. Глядя в полуоткрытый рот жены в момент оргазма, он понимал, он был абсолютно уверен в том, что он – единственный мужчина, который может дать ей такое удовлетворение. Нет, это была не любовь. Эти сеансы долгих физических развлечений нельзя было даже назвать «занятие любовью». Это было нечто из сферы противоестественного, грешного, что-то вроде кровосмешения. Они немилосердно друг другом пользовались. Оба были жестоки и грубы, как животные. Но, в конце концов, они оба получали то удовлетворение, в котором нуждались.
Единственная разница между ними заключалась в том, что для Миранды этого было недостаточно. Такая сдержанная на публике, она была очень страстна и нетерпелива в постели.
– Я хочу, чтобы меня пососали, – говорила она ему буквально минут через пять. – Я хочу, чтобы мне пососали…
– О, Боже! Миранда от кого ты набралась таких слов? – спрашивал Джесон, но тут же спешил остановить ее: – Нет, не надо, не говори мне, кто он. Я не хочу этого знать.
Да, Джесон отлично понимал, что он не единственный ее мужчина. Были, безусловно, и другие, и он почувствовал это, чуть ли не с первых дней их совместной жизни. Он знал, что они есть, но его совершенно не волновало, кто они и как их зовут. Он просто ощущал их присутствие, иногда даже улавливал их запах, исходивший от Миранды – какой-то чужой запах. Любовники Миранды были словно ее духи. Их присутствие было едва заметным, но в то же время постоянным. Она меняла их часто, что называется, как перчатки, находя себе нового мужчину, вероятно, только потому, что ей хотелось каких-то неиспытанных ощущений. Но всех этих мужчин, сколько бы их ни было, Миранде все равно было недостаточно. Все равно она нуждалась в Джесоне, и он это прекрасно понимал.
Джесон и не помнил уже, когда он в последний раз заходил в ту комнату для гостей, где была теперь спальня Касси. Да и заходил ли он туда вообще? Он так привык к изысканным запахам в комнате Миранды – к сладким, дразнящим ароматам ее духов, ароматам роз, геоцинтов и других цветов, – что простой запах пудры и новых туфель в комнате Касси почему-то наполнил его сердце радостью. Их окружала темнота. Только слабая полоска света с улицы позволяла разглядеть предметы, находившиеся в комнате: мягкое кресло, стол из вишневого дерева, на котором аккуратными стопками лежали книги и газеты, двуспальная кровать, накрытая простым клетчатым пледом, без того огромного количества маленьких подушечек, предназначения которых Джесон никогда не понимал, маленький ночной столик с настольной лампой и маленькой фотографией в серебряной рамочке. И все. Никаких бесконечных прибамбасов, что сопровождали по жизни Миранду. Никаких композиций из искусственных цветов. Никаких фарфоровых статуэток.
Стояла такая тишина, что он слышал, как бьется его собственное сердце. Или, может, это билось не его, а ее сердце? Он целовал ее белый холодный лоб, напоминавший ему чистое, прохладное озеро, одному лишь ему известное. Он целовал ее переносицу, восхищаясь при этом изящной формой ее прямого носика, в меру длинного, королевского. Это был тот самый классический нос, который не меняется даже тогда, когда его обладательнице стукнет восемьдесят. Целуя ее подбородок, он впервые задумался над тем, насколько сексуальным может быть именно подбородок. Он никогда не видел раньше такого подбородка – маленького, изящно очерченного, с едва заметной ямочкой.
Он целовал ее губы.
– Может, мы… – сказал он, с наслаждением вдыхая ее аромат. Она не пользовалась духами, но ее запах просто сводил его с ума: это был запах теплой кожи, чистых волос и чего-то еще – глубокого и необъяснимого. Он подумал, что, должно быть, так пахнут чистые белые простыни, которые сушатся ранней весной на солнце. Этот запах перенес его в детство и напомнил все то хорошее, что было тогда. Это был аромат Рождества. Он ни на минуту не хотел выпускать ее из своих объятий.
– Ты считаешь, мы поступаем благоразумно?
– Нет, – прошептал он ласково. – Конечно же, нет. Но я думаю, ты еще слишком молода, чтобы быть благоразумной.
– Я… А ты? Ты понимаешь, что делаешь?
– Да, – твердо ответил он. Еще никогда и ни в чем он не был так твердо уверен, как в этом. Он понял это сразу, как увидел ее: она та самая. Она, а не Миранда. Отнюдь не Миранда. Если бы он встретил тогда, раньше, сразу двух сестер, то с самого начала выбрал бы Касси. Он совершил колоссальную ошибку, но судьба милосердна: ему предоставлена возможность ее исправить. Неужели это правда? Нет, не может быть! Он понимал, что не заслуживает такого счастья. Прошло всего несколько недель со смерти Миранды, и Касси так скорбит по ней. Он сознавал, что зашел слишком далеко, что предает память жены. Но он ничего не мог с собой поделать. Он хочет этого. Касси должна принадлежать ему. Еще ни одну женщину в своей жизни он так не жаждал. Но вдруг внезапная мысль отрезвила его: а с чего он взял, что Касси согласится отдаться ему? А что, если она к этому еще не готова? Он как можно осторожнее взял ее ладонь в свою – он готов был, если надо, отпустить ее, отступить.
– Все зависит от тебя. Ты хочешь этого? Касси целовалась в своей жизни со многими мужчинами. Ей всегда нравилось это ощущение: тепло губ мужчины, одновременность дыхания, внезапное прикосновение языка к языку. Но поцелуи Джесона были чем-то совершенно другим. Да, ощущения те же, но осмысливались они как-то совершенно иначе. Глубже, серьезнее. Еще в тот раз, во время их первого поцелуя, Касси сразу поняла, что они охвачены какой-то такой страстью, которую ни он, ни она не в силах остановить. Или осознать. Так должно быть, и все тут. Поэтому вопрос Джесона – ты хочешь этого? – рассмешил ее: они оба во власти силы, с которой бесполезно бороться, и возможности выбора у них нет.
Держась за руки, как дети, они медленно подошли к кровати.
– Разреши. – Он откинул назад ее волосы и предался сладостному процессу расстегивания пуговок на ее платье, он пытался сделать это так медленно и так аккуратно, как только умел. Но с ужасом вдруг заметил, что у него трясутся руки. Ее пальчики прикасались к его рукам, словно помогали ему справиться с застежкой. Казалось, это длилось целую вечность, и, когда он преодолел последнюю пуговку, и платье из джерси было расстегнуто до пояса, уже не скрывая ее груди, они оба с трудом могли дышать от волнения. Они сели на край кровати и взглянули друг другу в глаза.
– Скажи мне, чего тебе хочется… – сказал Джесон, вновь начиная ее целовать. Но тут же сам позабыл, о чем спросил. Слова не имели сейчас никакого значения. Мысли, чувства – он понимал, что не способен не только точно их выразить, но даже составить самое простое предложение. Неожиданно осмелев, они перешли на язык прикосновений. Он обнажил ее плечи, целуя восхитительные впадинки у шеи. Он ласкал ее шею – нежный теплый островок, простиравшийся от подбородка до ключиц. Его язык гостил там, а руки страстно гладили ее плечи.
Счастье захлестнуло Касси, словно океанская волна, и она долгое время не могла издать ни звука. Она никак не реагировала на ласки Джесона, наслаждаясь этим захватившим ее неизвестным ей ощущением полного восторга. Он даже растерялся и на мгновение отстранился.
Тогда она взяла его ладонь и положила себе на левую грудь – его жесткие пальцы коснулись ее тоненького лифчика. Он уложил ее на постель, внимательно вглядываясь в ее лицо в темноте. Сев подле нее на край кровати, он водил правым указательным пальцем по ее щекам, губам. Она поймала его палец зубами и взяла его в рот, не отрывая взгляда от его лица. Он осторожно расстегнул ее простенький хлопчатобумажный лифчик и прильнул губами к ее груди.
Сам того, не осознавая, он мысленно сравнивал ее с Мирандой. Они были совсем разные, хотя, казалось, очень походили друг на друга – обе высокие, стройные, идеально сложенные. Но если тело Миранды состояло из прекрасных гладких углов, то у Касси – из сотни тайных пещер и было оно значительно мягче. Груди оказались больше и полнее. Ее соски становились роскошными холмиками от одного его прикосновения. И он целовал их, совершая счастливое путешествие от одного к другому.
Она обвила руками его шею, ласкала пальцами волосы, вдыхала его глубокий мужской запах теплой кожи, дорогого лосьона после бритья, какого-то пряного аромата волос. Она будто погрузилась в сладчайший густой туман и даже испугалась, когда услышала свой собственный хрипловатый голос:
– А эта… – Она нетерпеливо потянула за воротник его рубашки. – Эта вещь вообще снимается?
– Да… да… еще как быстро. – Он моментально расстегнул две пуговицы, через голову снял рубашку и отбросил ее. Потом он так же быстро разделался с белой футболкой. И повернулся к ней.
– А это снимается каким-либо образом? – спросил он, осторожно дотрагиваясь до ее платья. – Нет, я сам, – добавил он, когда она начала расстегивать замшевый ремешок на талии. Его неуверенность исчезла, осторожность сменилась страстью. Через несколько секунд ремень уже валялся на полу, платье – в дальнем углу кровати, а он стягивал с нее колготки и тоненькие трусики. Он целовал ее ступни, бедра, поднимаясь все выше, пока, наконец, не достиг треугольника светлых волос, таких светлых, что они едва выделялись на фоне кожи. И, прижавшись к ним, Джесон зарылся в них губами, а его язык проскользнул в желанную неизведанную долину.
Касси всегда относилась к сексу, как к удовольствию вроде здорового спорта. Она была стройна, хорошо сложена, никогда не стеснялась своей наготы и редко когда не достигала оргазма; если удовлетворение не наступало, она считала, что просто игра немного не удалась. Занимаясь с Кеннетом любовью, она за последний год все реже и реже получала удовлетворение, но и не думала искать этому объяснений. Постоянное физическое удовлетворение, говорила она себе, ничто в сравнении с ощущением полного душевного и физического слияния с любимым человеком. Но сейчас, почувствовав прилив неизъяснимого удовольствия от теплого проникновения в нее языка Джесона, она поняла, каким это было заблуждением.
Это… о, это было совсем не похоже на то, как ласкал ее Кеннет. Его прикосновения всегда были сугубо профессиональными, хирургическими, такими, словно он относился к их любовной игре как к очередной операции. Нет, то, что она чувствовала сейчас, были отнюдь не спорт и даже не игра, это было прекрасно, бесконечно, так хорошо, что невозможно передать словами. Она чувствовала, как легко поднимаются и опускаются ее бедра. Она гладила голову Джесона и словно направляла его, хотя, кажется, он гораздо лучше, чем она, знал дорогу. А дорога эта вела в джунгли прикосновений, первобытный лес ощущений. Она никогда не была там раньше – здесь пела каждая клеточка ее тела, бешено циркулировала кровь, сердце стучало, словно молот. Она услышала, что кричит.
И тогда Джесон оказался там уже вместе с ней, внутри нее, и они помчались вместе. Он наполнил ее всю, умело двигаясь в ней. Она почувствовала, что он хочет сбавить темп, на мгновение остановиться, но тут, словно острое чувство голода вновь охватило ее.
– Пожалуйста, пожалуйста, – бормотала она, прижимаясь к нему все крепче и помогая управлять их общим движением. Он колебался секунду, стараясь оставаться спокойным, но теперь, когда она направляла их путь, они стремительно понеслись в желаемый край. И он уже не в состоянии был отступить, да и не хотел этого больше. Яростно, счастливо, мчался он вперед, к горизонту, увлекая ее за собой. Он набирал скорость – все быстрее и быстрее, пока вдруг неожиданно не потерял над собой контроль и не впал в состояние сладостного самозабвения.
16
Они не стеснялись смотреть друг другу в глаза. Джесон улыбался загадочной улыбкой, даже тогда, когда, нажимая на газ, набирал скорость и обгонял на 17-ом шоссе ехавший впереди грузовик.
– Папа, ты слишком разогнался! – кричала с заднего сиденья Хивер. Она удобно расположилась там вместе со всеми своими подарками, полученными в день рождения, – куклами, играми и прочими радостями детской жизни, среди которых была и привезенная ей Джесоном из Германии волшебная музыкальная шкатулка. Все это ей разрешили взять с собой, чтобы девочка могла скоротать время по дороге в Беркшир-коттедж, как его все называли. А езды туда было часа три, не меньше.
– Да, мэм, – сказал Джесон, снимая ногу с педали газа. Сам того, не осознавая, он торопился: ведь чем быстрее они доедут до места, тем раньше он и Касси вновь смогут заняться любовью. В Джесона, словно демон вселился: с трудом заставляя себя смотреть на дорогу, а руки держать на руле, он думал только о том, как бы дотронуться до Касси. Они обменивались иногда легкими рукопожатиями и многозначительными взглядами, но в тишину их взаимности без конца врывался нетерпеливый голос Хивер.
– А Минди Фаберстейн хочет, чтобы я приехала к ней на следующей неделе, – тараторила она, уже в десятый раз, заводя шкатулку. Звуки «К Элизе», казалось, заполняли все пространство, когда она открывала крышку.
– Слушай, Хивер, ты ее доломаешь, если будешь без конца заводить, – глядя на дочку в переднее зеркало, говорил Джесон.
Интересно, это оттого, что он сам так безумно счастлив, или Хивер действительно веселая? Обычно не особенно разговорчивая, сегодня она уже в течение нескольких часов трещала как сорока, в который раз рассказывая ему о своем дне рождения. И выглядела она лучше. Миранда вечно напяливала на дочь платья с оборками и заставляла няню завивать ей волосы в локоны, Касси же разрешила ей надеть джинсы и простой зеленый свитерок. А волосы девочки, от природы густые и слегка волнистые, были зачесаны назад и не лезли ей в глаза, поскольку держались при помощи симпатичного обруча. Несмотря на все предупреждения Джесона, Хивер вновь завела шкатулку. Раздалось несколько нот… и музыка прекратилась.
– Она сломалась! – заревела Хивер. – Уже сломалась! Ненавижу ее! – Слезы хлынули у нее из глаз.
– Папа же говорил тебе, что нельзя без конца ее заводить, – повернулась к ней сидевшая на переднем сиденье Касси. – Ты сама виновата, что не послушалась. И не говори, что ты ненавидишь шкатулку. Ты только посмотри, какая она красивая. Сейчас же попроси у нее прощения.
– Ненавижу ее, и тебя ненавижу, – твердила Хивер сквозь слезы.
– Плакса, вакса, гуталин, – смеясь, дразнила ее Касси. – Ну-ка, дай мне шкатулку, я попробую починить ее. Но учти, она не захочет к тебе вернуться, пока ты перед ней не извинишься.
Касси взяла у девочки шкатулку. Хивер притихла и только слегка всхлипывала. Джесон с любовью посмотрел на Касси, склонившую свою милую головку над механизмом шкатулки, а потом взглянул на отражение в зеркале заплаканного личика Хивер, внимательно наблюдавшей за тем, что делает ее тетя. Он не помнил, чтобы Миранда когда-нибудь воспитывала девочку так, как сейчас Касси. Миранда предпочитала, чтобы эту грязную работу выполняли за нее другие. «Если хочешь, попроси, чтобы няня ее наказала», – говорила она Джесону, после того как он битый час убеждал ее в том, что их дочь совершенно не умеет себя вести. – Я не собираюсь тратить время, таская ее потом по разным психоаналитикам. У нее есть няня, и пусть она этим занимается». – «При чем здесь психоаналитики? Я говорю о тебе самой, она ведь с тебя берет пример. А твои вечные истерики – далеко не самый лучший образец для подражания». – «Ой, Джесон, ну неужели мы раз и навсегда не можем с тобой договориться?..»
Самое горькое было то, что договориться они как раз и не могли. Они были непримиримы во всем: по-разному смотрели на то, с какими людьми нужно общаться, какую одежду носить… Враждебность и злоба все нарастали, так как ни один из них не хотел уступить. Из их общения начисто исчезли чувство юмора и шутливый тон. Они не расставались только потому, что ни один из них не решался отпустить другого. А Хивер стала невольной жертвой их взаимоотношений. И Джесон настолько был уверен в том, что брак вообще не может быть разрушен, что ему потребовались годы – точнее, все то время, пока он не встретил Касси, – чтобы понять, какой отвратительной была его жизнь с Мирандой.
У Миранды вся нежность заканчивалась с завершением полового акта. Прошлой же ночью он понял, что для Касси это – только начало. Она гладила его тело, нежно целовала лоб…
– Касси, дорогая это не сон? – спросил вчера Джесон шепотом, – мне почудилось, что земля ушла из-под ног… Знаешь, мне показалось, я слышал, как что-то разбилось.
Касси нащупала в темноте выключатель и зажгла свет:
– О, Боже, ну, конечно!
Фотография семьи, которую Миранда оставила Касси в сейфе, валялась на полу разбитая.
– Мне очень жаль, Касси, – пробормотал Джесон, приподнимаясь. – Я куплю тебе новую рамку.
– Нет, нет, не нужно, – сказала Касси, встав с кровати и подбирая с пола осколки стекла. Она аккуратно сложила все вместе с фотографией в небольшой ящичек ночного столика. – Я все это склею. Я была очень тронута тем, что Миранда сохранила эту фотографию и даже вставила ее в рамочку. Я подумала даже, что она была, не совсем безразлична ко мне, папе и маме.
Разумеется, Джесон не стал разубеждать Касси, хотя сам никогда прежде не видел этой фотографии. Вообще он всегда поражался, в каких выражениях отзывалась Миранда о своей семье и детстве. «Слушай, поверь мне, я ничего интересного об этом тебе сообщить не смогу, – говорила ему Миранда всякий раз, когда он просил ее рассказать о своем детстве. – Это было обычное скучное правильное воспитание в семье среднего класса. Я никогда не была членом этой семьи: я всегда чувствовала себя падчерицей отчима и сводной сестрой. Ничего интересного, дорогой, не было, и мне нечего тебе рассказать».
Сможет ли он когда-нибудь поведать Касси правду об их браке с ее сестрой, размышлял Джесон, сворачивая с шоссе. Обогнув озеро, машина выехала на дорогу, ведущую к Беркшир-коттеджу. Джесон вновь посмотрел на Касси. Она ответила на его взгляд ласковой улыбкой. Нет, сказал он сам себе, правда иногда бывает слишком отвратительна. Иногда молчание лучшее, что можно придумать.
Сладкие звуки из починенной шкатулки прервали его раздумья. Касси с торжествующим видом повернулась к племяннице.
– Ну, что ты теперь скажешь, Хивер? – спросила она девочку. Джесон увидел в зеркале, как жадно смотрит дочка на музыкальную коробочку.
– Ладно, я прошу прощения, – сказала Хивер, нетерпеливо протягивая руку к коробочке. Теперь она не ненавидела ни шкатулку, ни тетю. Почти не ненавидела тетю. Временами – когда Касси читала ей на ночь сказки или помогала делать уроки – Хивер совсем ее не ненавидела. А в день своего рождения Хивер даже подумала, что почти любит свою тетю Касси.
Когда Касси слышала слово «коттедж», ей представлялся маленький, крытый шифером домик с крылечком и с трубой, из которой валит дым. Но стоило им переехать через небольшой каменный мост, соединяющий остров с большой землей, ее иллюзии рассеялись: она увидела внушительных размеров дом из белого кирпича, построенный еще во времена колонизации. Он был прекрасно отреставрирован. Сзади, где когда-то помещались конюшни, теперь были построены летние домики для гостей, огромный бассейн и теннисный корт. Перед домом раскинулась огромная лужайка, где пестрели полевые цветы, кивавшие головками навстречу радостному солнечному свету. У подножия холма блестело озеро, на котором уже появились первые рыбацкие лодки.
– А чего еще ты ожидала? – спросил Джесон, когда Касси прямо-таки открыла рот от восхищения. Коттедж в Беркшире, в отличие от летнего дома в Ист-Хемптоне, был детищем Джесона, и он им очень гордился. Миранда с самого начала его невзлюбила. «О, Господи, да ведь он похож на ферму!» – фыркнула Миранда, когда впервые увидела его. Джесон же с первого взгляда влюбился в это дикое, почти безлюдное место.
Тогда он часто ездил по делам в Бостон. И всем другим поездкам предпочитал поездку на собственном мотоцикле, хотя она занимала гораздо больше времени, чем на машине или поезде. Просто ему нравилось нестись на бешеной скорости, взлетая с холма на холм. Солнце и ветер в лицо наполняли его сердце радостью. В одну из этих поездок он и увидел это место, и оно запало ему в душу. Через некоторое время, наведя справки, он узнал, что коттедж принадлежит его партнеру по бизнесу в Бостоне, и тот согласился его продать Джесону за вполне умеренную сумму. Джесон решил преподнести Беркшир-коттедж Миранде в качестве подарка ко дню рождения.
«Но ведь никто не приедет в Беркшир, – возражала Миранда, когда Джесон предлагал ей провести там очередной уик-энд. – Зато все приедут в Хэмптон». – «Именно поэтому я и предлагаю тебе отправиться в Беркшир, – отвечал Джесон, – потому что там мы будем одни. Неужели тебе никогда не хотелось убежать ото всех, Миранда? Лежать на траве и просто смотреть на звезды? Или купаться ночью в озере нагишом?» – «Ты же знаешь, что я даже морю предпочитаю бассейн», – отвечала она. И хотя Джесону хотелось сохранить коттедж в Беркшире в первозданном виде, он все же построил там бассейн, сауну, теннисный корт – все, только чтобы Миранда согласилась туда ездить. Но это мало повлияло на ее отношение к коттеджу, и она использовала любую возможность, чтобы только там не появляться.
– Как же здесь хорошо! – проговорила Касси, когда машина въехала в мощенный булыжником двор перед домом. Несмотря на новый корт и бассейн, это место производило впечатление заповедника. Стены дома оплетали кусты вьющихся роз, сзади виднелись заросли рододендрона. В холодном майском воздухе царил аромат свежестриженной травы.
– Папа, ты слишком разогнался! – кричала с заднего сиденья Хивер. Она удобно расположилась там вместе со всеми своими подарками, полученными в день рождения, – куклами, играми и прочими радостями детской жизни, среди которых была и привезенная ей Джесоном из Германии волшебная музыкальная шкатулка. Все это ей разрешили взять с собой, чтобы девочка могла скоротать время по дороге в Беркшир-коттедж, как его все называли. А езды туда было часа три, не меньше.
– Да, мэм, – сказал Джесон, снимая ногу с педали газа. Сам того, не осознавая, он торопился: ведь чем быстрее они доедут до места, тем раньше он и Касси вновь смогут заняться любовью. В Джесона, словно демон вселился: с трудом заставляя себя смотреть на дорогу, а руки держать на руле, он думал только о том, как бы дотронуться до Касси. Они обменивались иногда легкими рукопожатиями и многозначительными взглядами, но в тишину их взаимности без конца врывался нетерпеливый голос Хивер.
– А Минди Фаберстейн хочет, чтобы я приехала к ней на следующей неделе, – тараторила она, уже в десятый раз, заводя шкатулку. Звуки «К Элизе», казалось, заполняли все пространство, когда она открывала крышку.
– Слушай, Хивер, ты ее доломаешь, если будешь без конца заводить, – глядя на дочку в переднее зеркало, говорил Джесон.
Интересно, это оттого, что он сам так безумно счастлив, или Хивер действительно веселая? Обычно не особенно разговорчивая, сегодня она уже в течение нескольких часов трещала как сорока, в который раз рассказывая ему о своем дне рождения. И выглядела она лучше. Миранда вечно напяливала на дочь платья с оборками и заставляла няню завивать ей волосы в локоны, Касси же разрешила ей надеть джинсы и простой зеленый свитерок. А волосы девочки, от природы густые и слегка волнистые, были зачесаны назад и не лезли ей в глаза, поскольку держались при помощи симпатичного обруча. Несмотря на все предупреждения Джесона, Хивер вновь завела шкатулку. Раздалось несколько нот… и музыка прекратилась.
– Она сломалась! – заревела Хивер. – Уже сломалась! Ненавижу ее! – Слезы хлынули у нее из глаз.
– Папа же говорил тебе, что нельзя без конца ее заводить, – повернулась к ней сидевшая на переднем сиденье Касси. – Ты сама виновата, что не послушалась. И не говори, что ты ненавидишь шкатулку. Ты только посмотри, какая она красивая. Сейчас же попроси у нее прощения.
– Ненавижу ее, и тебя ненавижу, – твердила Хивер сквозь слезы.
– Плакса, вакса, гуталин, – смеясь, дразнила ее Касси. – Ну-ка, дай мне шкатулку, я попробую починить ее. Но учти, она не захочет к тебе вернуться, пока ты перед ней не извинишься.
Касси взяла у девочки шкатулку. Хивер притихла и только слегка всхлипывала. Джесон с любовью посмотрел на Касси, склонившую свою милую головку над механизмом шкатулки, а потом взглянул на отражение в зеркале заплаканного личика Хивер, внимательно наблюдавшей за тем, что делает ее тетя. Он не помнил, чтобы Миранда когда-нибудь воспитывала девочку так, как сейчас Касси. Миранда предпочитала, чтобы эту грязную работу выполняли за нее другие. «Если хочешь, попроси, чтобы няня ее наказала», – говорила она Джесону, после того как он битый час убеждал ее в том, что их дочь совершенно не умеет себя вести. – Я не собираюсь тратить время, таская ее потом по разным психоаналитикам. У нее есть няня, и пусть она этим занимается». – «При чем здесь психоаналитики? Я говорю о тебе самой, она ведь с тебя берет пример. А твои вечные истерики – далеко не самый лучший образец для подражания». – «Ой, Джесон, ну неужели мы раз и навсегда не можем с тобой договориться?..»
Самое горькое было то, что договориться они как раз и не могли. Они были непримиримы во всем: по-разному смотрели на то, с какими людьми нужно общаться, какую одежду носить… Враждебность и злоба все нарастали, так как ни один из них не хотел уступить. Из их общения начисто исчезли чувство юмора и шутливый тон. Они не расставались только потому, что ни один из них не решался отпустить другого. А Хивер стала невольной жертвой их взаимоотношений. И Джесон настолько был уверен в том, что брак вообще не может быть разрушен, что ему потребовались годы – точнее, все то время, пока он не встретил Касси, – чтобы понять, какой отвратительной была его жизнь с Мирандой.
У Миранды вся нежность заканчивалась с завершением полового акта. Прошлой же ночью он понял, что для Касси это – только начало. Она гладила его тело, нежно целовала лоб…
– Касси, дорогая это не сон? – спросил вчера Джесон шепотом, – мне почудилось, что земля ушла из-под ног… Знаешь, мне показалось, я слышал, как что-то разбилось.
Касси нащупала в темноте выключатель и зажгла свет:
– О, Боже, ну, конечно!
Фотография семьи, которую Миранда оставила Касси в сейфе, валялась на полу разбитая.
– Мне очень жаль, Касси, – пробормотал Джесон, приподнимаясь. – Я куплю тебе новую рамку.
– Нет, нет, не нужно, – сказала Касси, встав с кровати и подбирая с пола осколки стекла. Она аккуратно сложила все вместе с фотографией в небольшой ящичек ночного столика. – Я все это склею. Я была очень тронута тем, что Миранда сохранила эту фотографию и даже вставила ее в рамочку. Я подумала даже, что она была, не совсем безразлична ко мне, папе и маме.
Разумеется, Джесон не стал разубеждать Касси, хотя сам никогда прежде не видел этой фотографии. Вообще он всегда поражался, в каких выражениях отзывалась Миранда о своей семье и детстве. «Слушай, поверь мне, я ничего интересного об этом тебе сообщить не смогу, – говорила ему Миранда всякий раз, когда он просил ее рассказать о своем детстве. – Это было обычное скучное правильное воспитание в семье среднего класса. Я никогда не была членом этой семьи: я всегда чувствовала себя падчерицей отчима и сводной сестрой. Ничего интересного, дорогой, не было, и мне нечего тебе рассказать».
Сможет ли он когда-нибудь поведать Касси правду об их браке с ее сестрой, размышлял Джесон, сворачивая с шоссе. Обогнув озеро, машина выехала на дорогу, ведущую к Беркшир-коттеджу. Джесон вновь посмотрел на Касси. Она ответила на его взгляд ласковой улыбкой. Нет, сказал он сам себе, правда иногда бывает слишком отвратительна. Иногда молчание лучшее, что можно придумать.
Сладкие звуки из починенной шкатулки прервали его раздумья. Касси с торжествующим видом повернулась к племяннице.
– Ну, что ты теперь скажешь, Хивер? – спросила она девочку. Джесон увидел в зеркале, как жадно смотрит дочка на музыкальную коробочку.
– Ладно, я прошу прощения, – сказала Хивер, нетерпеливо протягивая руку к коробочке. Теперь она не ненавидела ни шкатулку, ни тетю. Почти не ненавидела тетю. Временами – когда Касси читала ей на ночь сказки или помогала делать уроки – Хивер совсем ее не ненавидела. А в день своего рождения Хивер даже подумала, что почти любит свою тетю Касси.
Когда Касси слышала слово «коттедж», ей представлялся маленький, крытый шифером домик с крылечком и с трубой, из которой валит дым. Но стоило им переехать через небольшой каменный мост, соединяющий остров с большой землей, ее иллюзии рассеялись: она увидела внушительных размеров дом из белого кирпича, построенный еще во времена колонизации. Он был прекрасно отреставрирован. Сзади, где когда-то помещались конюшни, теперь были построены летние домики для гостей, огромный бассейн и теннисный корт. Перед домом раскинулась огромная лужайка, где пестрели полевые цветы, кивавшие головками навстречу радостному солнечному свету. У подножия холма блестело озеро, на котором уже появились первые рыбацкие лодки.
– А чего еще ты ожидала? – спросил Джесон, когда Касси прямо-таки открыла рот от восхищения. Коттедж в Беркшире, в отличие от летнего дома в Ист-Хемптоне, был детищем Джесона, и он им очень гордился. Миранда с самого начала его невзлюбила. «О, Господи, да ведь он похож на ферму!» – фыркнула Миранда, когда впервые увидела его. Джесон же с первого взгляда влюбился в это дикое, почти безлюдное место.
Тогда он часто ездил по делам в Бостон. И всем другим поездкам предпочитал поездку на собственном мотоцикле, хотя она занимала гораздо больше времени, чем на машине или поезде. Просто ему нравилось нестись на бешеной скорости, взлетая с холма на холм. Солнце и ветер в лицо наполняли его сердце радостью. В одну из этих поездок он и увидел это место, и оно запало ему в душу. Через некоторое время, наведя справки, он узнал, что коттедж принадлежит его партнеру по бизнесу в Бостоне, и тот согласился его продать Джесону за вполне умеренную сумму. Джесон решил преподнести Беркшир-коттедж Миранде в качестве подарка ко дню рождения.
«Но ведь никто не приедет в Беркшир, – возражала Миранда, когда Джесон предлагал ей провести там очередной уик-энд. – Зато все приедут в Хэмптон». – «Именно поэтому я и предлагаю тебе отправиться в Беркшир, – отвечал Джесон, – потому что там мы будем одни. Неужели тебе никогда не хотелось убежать ото всех, Миранда? Лежать на траве и просто смотреть на звезды? Или купаться ночью в озере нагишом?» – «Ты же знаешь, что я даже морю предпочитаю бассейн», – отвечала она. И хотя Джесону хотелось сохранить коттедж в Беркшире в первозданном виде, он все же построил там бассейн, сауну, теннисный корт – все, только чтобы Миранда согласилась туда ездить. Но это мало повлияло на ее отношение к коттеджу, и она использовала любую возможность, чтобы только там не появляться.
– Как же здесь хорошо! – проговорила Касси, когда машина въехала в мощенный булыжником двор перед домом. Несмотря на новый корт и бассейн, это место производило впечатление заповедника. Стены дома оплетали кусты вьющихся роз, сзади виднелись заросли рододендрона. В холодном майском воздухе царил аромат свежестриженной травы.