Страница:
- Кто его спрашивает?
- Передайте, Сталин спрашивает.
Я онемел. Зову папу рукой, а он медленно раздевается - перчатки, шапка, пальто, спрашивает устало:
- Кто там еще на ночь глядя? - Берет трубку. - Да. - И падает на стул, который я успеваю подставить.
- Да, я, товарищ Сталин. Товарищ Молотов мне звонил. Конечно, понимаю. Отозвали меня из ополчения? В ноябре сорок первого. Уже тогда?! Да, предусмотрены научные разработки по подготовке учителей всех ступеней школьного обучения. И высшего образования, и дошкольного обучения. Фребелевские курсы? Конечно, знаком, читал сводные отчеты об их работе в России с 1872 года, то есть, с момента основания. Всё ценное и в сфере подготовки воспитательниц детей дошкольного возраста тоже. Не только в России, но и в США и Англии. Меньше - Франции, Германии. Да, товарищ Сталин, в Нью-Йорке я проработал три с половиной года. Да, была. Француженка. Сергея? Если бы все были такими же преданными патриотами. Кого конкретно имею в виду?. Никого. Просто наслышался за последние годы о всяких власовых и ему подобных иудах. Кто должен быть президентом Академии Педагогических Наук? Потемкин Владимир Петрович. Ну и что же, что нарком просвещения. Зная Владимира Петровича, я полагаю, он вполне способен совместить эти два поста. Я счастлив, товарищ Сталин. До-свидания.
Папа положил трубку и долго смотрел на нее, не мигая. Сказал: подписывает постановление о создании академии. Свершилось! Не знал, что мой отзыв из ополчения был согласован с ним. Он уже тогда ознакомился с планом создания академии. - Помолчал, вздохнул. - Даже про Сильвию знает. Впрочем, что я удивляюсь? Консул не один донос соорудил. Деньги и звания за это получает. - И пошел в ванную. А я весь разговор сидел, затаив дыхание. Я, дурак, переживал, стеснялся, что мой папа не воюет. А его, оказывается, сам Сталин с фронта отозвал. Как сказал бы дядя Любомир - это тебе, брат, не фунт изюму. И не хухлы-мухлы, как скажет Кузьмич. Я ждал Анькин звонок. А попал на звонок самого Сталина! Теперь уж точно, если в школе ребятам расскажу, ни за что не поверят. Ни за какие коврижки! А я все равно расскажу. Шороху будет на всю школу. И нашу и женскую.
Май. Экзамен по военному делу сдавали в Нескучном саду.
"Полковник наш рожден был хватом.
Слуга царю, отец солдатам".
Наш пожилой, седовласый военрук, милый, добрый Тарасыч. Весь израненный, контуженный, он после всех госпиталей скакал вместе с нами, молодыми жеребцами, и по ухабам, и по горкам, и через рвы и ямы. Разделил нас на синих и красных и мы с деревянными винтовками и в разведку по-пластунски отправлялись, и в рукопашном схватывались. И, конечно, гранаты метали. Тут, понятно, равных Коле Игнатьеву не было. Его Тарасыч на городские соревнования отправить собирается. Венец экзамена - стрельба в тире парка Горького. Тут победителем вышел Игорь-маленький. Пятьдесят из пятидесяти. - Я, говорит, в детстве из рогаток по воронам бить наблатыкался. - После экзамена пошли в пивной павильон. Скинулись, Игорь-большой слетал тут же в парке к знакомому барыге, приволок четвертинку для Тарасыча. И мы махнули по кружке "Жигулевского". Заглянули в бильярдный зал. Сгонял я с Игорем-средним партейку в американку. Отвел душу - восемь-один. Куда ему со мной тягаться. Слабак.
Домой заявился в седьмом часу. Раскрываю дверь и - в кухне за столом папа, Костик и мама! Ма-ма!!! Моя худенькая, маленькая, самая любимая на свете! В гимнастерке, с орденами Боевого Красного Знамени, Красной Звезды, гвардейским значком. Одна нашивка тяжелого и три легкого ранения. Мамочка! Целую ее, обнимаю. И плачу от счастья. Матреша смотрит на нас, подперев руками голову. Тоже плачет: - Дождались мамки, дождались, родимые! - Костик тянет меня за рукав вязанки, заглядывает в глаза, радостно сообщает: - Мама всех фашистов победила. Она герой. Больше никуда не поедет, с нами теперь будет. А Ленки больше нет! А Ленки больше нет! - и прыгает, размахивает своим автоматом: - Ее мама выгнала. - Папа улыбается. Улыбка виноватая. Вот и Лёля пришел, - говорит он, заглушая слова Костика. Наливает в рюмки водку, рука дрожит. - Теперь вся семья в сборе. Давайте выпьем за возвращение мамы. - Ура! - кричит Костик. Я его поддерживаю. - Ты что, уже пьешь водку? - мама улыбается, неодобрительно смотрит на меня. - Ну, мам, за твое возвращение, только одну рюмочку. Мне уже скоро пятнадцать. - Мама машет рукой: - Ладно, одну за возвращение. - Я смотрю на мамину правую руку. Она почти по локоть забинтована и на перевязи. - Ранение в кисть разрывной пулей, - отвечает она на мой взгляд. - Я долго лежала в госпитале в Саратове. Надиктовала вам два письма санитарке, да, видно, не дошли. Война. - Скоро они ушли с папой в большую спальню. Сначала было глухо слышно, как они разговаривали. Дверь чуть приоткрыта, но слов не разобрать. Тон был спокойным, но постепенно становился резче, жестче. Потом дверь захлопнули. Двери у нас старинные, могучие, звуконепроницаемые. На вешалке в нише у окна я увидел солдатскую шинель. Провел по ней рукой. В обеих пoлах были рваные дыры. - Мама сказала - это осколки, - сообщила Матреша. Говорит, кругом людей наповал. А ей только шинелку пробьет, а сама живая. Ее Бог для вас сберег. - Она оглянулась на дверь спальной, поманила меня в ванную.
Рассказ Матреши
- Че туто было! Че было! Маша прям в двер встренулась с Ленкой. Ага. Стоять и смотрять друг на дружку. Маша сняла со спины эту, ну, военную торбу, говорить: - Значится, вот ты какая есть из себя! - Ленка говорить: Да, такая я и есть. Что, завидки беруть? - Ах ты, гнида тыловая, - Маша говорить. - Мы там всю кровь свою отдаем, вшей кормим, а ты тута в крепдешинах да меховых польтах прохлаждаисси. И ищо нашинских мужьев блядками завлякаишь! - А хоть бы и так! - Ленка ногу свою вперед выпятила, сама из себе как буряк малиновый стала. - Тода я те щас по-свойски, по-фронтовому пояснению покажу, - и, ты знаишь, я чуть в оморок не сподобилася. Достаеть Маша из торбы револьверт. - Я, говорить, тебя, курва бессовестна, смерти предам. Ага. Прям так и сказываеть. Ленка таперича заместь буряка молоком подернулась. - Я, говорить, беременна. Двоих, значится, жисти решишь. - Цельных пять минут был молчок. И вот Маша командоваит: - Даю те, крыса поганая, ноги отселева унесть четверть чaса. Апосля того стрыляю. Все, стрелка побёгла. - Ленка завсегда така надута, делат все важно. А здеся куды оно все подевалося? Глядь, она уж из двери шмыг на лестницу. Два чемодана еле тащить. А ить пришла в одном платьишке, и то штопано-перештопано. Маша ищо ее одежку найшла, с лестницы ей вдогон как швырнеть. И как крикнеть: - Как тебя из эвтой фатеры, так и фашистов с нашинской земли-то турнем так, что кшки вон. - А соседи, выскочимши на лестницу, на зло Ленке радоваются. Приговаривають: - Поделом шлюшке-страмнице. Другим неповадно будеть. На чужой каравай рот не разявай!
Когда мы с Матрешей вернулись на кухню, Костик всё ещё сидел за столом. Поднял голову с ладони, на которой она лежала, зевнул, сладко чмокнул губами. Сказал сонно, обращаясь ко мне:
- Как ты думаешь, Лёлик, Ленка где-нибудь сейчас плачет?
- Не знаю. Может быть.
- Вот ее мне не жаль. Ни капелюшечки!
"...И ОСТАВИ НАМ ДОЛГИ НАШИ..."
У Сергея и Элис появились друзья в Белом Доме. Собственно это были ее соклассники по школе в Чикаго. И пришли они в офис американского президента с Франклином Делано Рузвельтом. Однако, Сергей неукоснительно следовал советам Аслана Ходжаева: воздерживаться от активных контактов с работниками администрации, особенно близкими к ФДР. У него были веские на то причины. Агенты-нелегалы, клерк в Госдепартаменте и высокопоставленный чиновник в Департаменте юстиции, сообщали, что Сергеем и Элис с недавнего времени всерьез заинтересовалось Федеральное Бюро Расследований. Его глава Эдгар Гувер не скрывал своей неприязни к самому лучшему другу отца Элис и ее крестному Фрэнку Ноксу, убежденному республиканцу, за то, что тот активно поддерживал внешнюю политику "нашего розового Франклина". Особенно Гувера бесило установление дипломатических отношений с большевистской Россией. "Признание беса есть откровенный шаг к отрицанию Бога". Когда в сороковом году Фрэнк Нокс - республиканец, отважившись на неслыханный прецедент, стал министром военно-морского флота в администрации президента-демократа, "железный Эдгар" в кругу близких друзей сказал: "Этот король вшивых репортеров у меня еще попляшет. И дочь его дружка-банкира, агитатор Кремля, московская подстилка!" Но одно дело - грозные словеса, другое - действия. Гувер ненавидел, но и боялся Рузвельта. А Нокс был с президентом на дружеской ноге. И отец Элис - это он вкyпе с приятелями-ньюйоркцами и бостонцами (как они с гордостью о себе говорили - "Мы - ого-го! Сила двенадцать миллиардов!") разработали для ФДР хитроумную механику ликвидации страшного банковского кризиса.
Теперь же, в марте сорок первого, когда полыхавшая в Европе война придвинулась вплотную к границам Советского Союза, Сталин хотел иметь постоянно перед глазами политическую палитру всего Старого и Нового света со всеми ее нюансами и оттенками, цветами и тенями. И к главной задаче Сергея - информировать Центр о разработке сверх оружия - добавилось поручение, как его в шифровке сформулировал Ходжаев, "стратегического характера: какова будет позиция правящих кругов США в случае агрессии Германии против СССР?" Сергея перевели из "Известий" в ТАСС и он стал шефом бюро в Вашингтоне. Особенно довольна была Элис. Именно здесь, в Вашингтоне, была политическая кухня страны и процветали ее школьные дружки-подружки. Первый же выход в высший столичный свет был на редкость удачным. Эрни Бейлиз , помощник одного из заправил "Мозгового треста" Гарри Гопкинса, и Сара Уитни, секретарь вице-президента Генри Уоллеса, познакомили их со своими боссами на приеме в Белом Доме. Прием этот, широкий, веселый, представительный (полторы тысячи гостей) - как, впрочем, многие приемы Рузвельтов - был проведен по случаю утверждения "Программы Ленд-лиза". В газетах только что промелькнуло сообщение, что главой ее назначен Гарри Гопкинс, а президентским куратором - Генри Уоллес. О целях программы ФДР поведал нации в одном из своих еженедельных радиовыступлений "Беседа у комелька".
Когда Эрни подвел Сергея и Элис к Уоллесу, он раскачивал на качелях одного из внуков президента. За его движениями с настороженной улыбкой наблюдала Элеонора. Сергей, много всякого слышавший о первой леди, подумал, несколько раз взглянув на нее со спины и сбоку: "Нда, пожалуй, не Венера Милосская. Но сплетни злопыхателей о ее отменной некрасивости явно преувеличены. Зато, что она наделена поистине мужским умом, никто отрицать не отваживается. Ибо тотчас получит достойную отповедь". Прекратив, вопреки протестам вошедшего в раж капризного мальца изрядно утомившие его экзерсисы, Уоллес дважды поцеловал Элис. Пожал руку Сергею: "ТАСС? Вы давно знакомы? Уж не под вашим ли влиянием наша девочка агитирует за колхозы и Советы? Я шучу - ее интервью с дядюшкой Джо помогло многим в этой стране лучше понять, что же в самом деле происходит в вашей загадочной Совдепии".
- Да? - саркастично улыбнулась Элеонора. - Даже мои несмышленыши-"цыплята", - она посмотрела на игравших в "салочки" внуков, даже они поняли бы ангажированность, допускаю, неосознанную, ангажированность того интервью. Ну, это я так, ради красного словца. Я, конечно же, имею ввиду вдумчивого наблюдателя мировых событий. Рядовой же обыватель, как это ни прискорбно, увидел в свирепом палаче и жестоком диктаторе доброго, рачительного, мудрого отца нации.
Элеонора, гордая, независимая, проницательная племянница "несгибаемого Теодора", два срока железной рукой правившего империей янки в начале века, не любила Элис. С юности была знакома с ее отцом, саму ее знала с пеленок. Однажды, когда Элис рассказывала Сергею о семейных отношениях Рузвельтов, она походя обронила слова, его поразившие: "Элеонора - колдунья, у которой ее злые чары может действенно нейтрализовать только один человек - ФДР". "Насколько я смог уразуметь, ты и Элеонора едва терпите друг друга. Почему?" "Есть хорошая русская пословица, - необычно резко ответила она. Будешь много знать - скоро состаришься". "Если принять эту пословицу за аксиому, я древний старик", - вздохнув, подумал Сергей. Но допытываться не стал. Зная Элис, понял - дальнейшие расспросы будут бесплодны, более того могут заставить ее замкнуться, ожесточиться. Позднее смутно слышал от разных людей разное - то ли ФДР однажды переусердствовал в своих симпатиях к юной красавице Элис, то ли она бесцеремонно, гневно, почти публично отвергла домогательства кого-то из сыновей президента - Джеймса или ФДР-Младшего. Что ж, это было на нее похоже.
- Извините, - Элеонора с деланной улыбкой обратилась к Сергею, - все, что я здесь сейчас сказала, выражает мою, абсолютно личную точку зрения. И не предназначено для печати никоим образом. Не так ли?
- Разумеется, даю слово, - поспешно ответил Сергей. Первая леди с минуту изучала его скептическим взглядом, после чего неспешно удалилась в сопровождении английского посла и двух звезд Голливуда.
- Бьюсь об заклад, вы не вполне знаете о роли нашего Тэдди в укреплении американо-русских отношений, - Генри Уоллес остановил пробегавшего мимо официанта с подносом наполненных всевозможными напитками рюмок и бокалов, предложил Элис и Сергею, - шампанское и джин, напитки дня.
- Почему именно шампанское и джин? - удивилась Элис.
- Ленд-лиз призван помогать Великобритании и Франции.
- Логично, - согласился Сергей, взяв для себя напиток островитян и передавая золотистый брют Элис. - А насчет Т.Р., президента Теодора Рузвельта... Ну, почему же! Его роль в заключении Портсмутского договора 1905 года хорошо известна. Хотя... участники переговоров и добросовестные историки отмечают его прояпонскую позицию.
- Но он же поддержал Витте в вопросе о контрибуциях и в итоге японцы отказались от требований о ее выплате.
- А Ляодун и Порт-Артур? А ЮМЖД и Южный Сахалин? Нет, что ни говорите, этот договор саднит душу каждого русского до сих пор. И в адрес Тэдди в России лестных слов вы не услышите.
- А вот мировая общественность рассудила иначе. В 1906 году Т.Р., как великий миротворец, получил именно за Портсмутский мирный договор Нобелевскую премию мира. Кстати, первый американец, удостоенный этой премии!
"Хорош миротворец! - подумал Сергей, решив не обострять с первых же шагов отношения с влиятельным американцем. - Ведь именно он пригрозил Германии и Франции, что если они поддержат Россию, США выступят на стороне Японии".
- Хотите загадку? - Элис задорно тряхнула кудряшками, взяла еще бокал шампанского. - Кто сказал: "Правильный путь в международных отношениях разговаривать мягко, имея, однако, наготове большую дубинку"?
Уоллес тут же бросил взгляд на русского и по улыбке Сергея понял, что тот знает эти слова Тэдди.
- Плывем в далекую историю, - он сказал что-то Саре Уитни, выслушал ее тихий ответ, продолжал, - давайте о дне сегодняшнем. Я, между прочим, разрабатывая с Гарри Гопкинсон планы Ленд-лиза, подумываю и о России. Что скажете? - этот вопрос был прямо обращен к Сергею.
- О России? - Сергей готов был на резкое "Хотите, чтобы мы воевали с Германией?". Но сдержался, сказал преувеличенно беспечно: - Если вы имеете в виду Третий Рейх, то у нас гарантия - договор о ненападении.
- Вы верите гарантиям нацистов? - Уоллес смотрел на Сергея с удивлением, смешанным с сожалением. - Помнится, Гитлер не так давно откровенно провозгласил - любой международный договор есть всего лишь клочок бумаги. В лучшем случае - туалетной. Сталин тешит себя надеждой на нейтралитет гуннов. А между тем наш посол в Берлине сообщает, что план восточного блитц-крига не только разработан Генштабом в деталях, но и утвержден фюрером. Сомнения вашего правительства в истинности намерений нaци могут быть чреваты не только национальной, но мировой трагедией.
Безмолвно присоединившийся к ним Фрэнк Нокс внимательно слушал Уоллеса, с аппетитом обгладывая ножку индюшки.
- Ладно, я гражданский человек, последние семь лет занимался лишь навозом и прочими фермерскими проблемами... - Уоллес долго выбирал с подноса с закусками что-нибудь попривлекательнее и, махнув рукой, - мол, опять двадцать пять! - взял тарелку с пол дюжиной устриц... - А что скажет наш военно-морской министр?
Нокс отставил индюшку, поцеловал Элис, спросил вполголоса: "Это твой русский? Наконец-то я имею честь лицезреть твой выбор. Что ж, одобряю. Здравствуйте, я, как и Элис, ваш коллега". Повернулся к Уоллесу, подмигнул: "Генри все шутит. Я еще более штатский, чем он. А то, что он до вице-президентства командовал нашим сельским хозяйством, а я вот теперь крейсерами и эсминцами, я - прирожденный газетчик! - на то воля Божья и его наместника на Земле ФДР. Прошу простить за столь долгую, но и не менее необходимую интродукцию. А по существу вот что: над границами России нависли сто пятьдесят отлично вооруженных, вышколенных, победоносно промаршировавших по полям Европы нацистских дивизий. Не немецких нацистских! Безоговорочно и с удовольствием усвоивших то, что их Бог им объявил: "Я освобождаю вас от химеры, которая зовется совестью". Помните? А вы, русские, занимаете позу страуса - голову поглубже в песок, авось пронесет.
- Того, что произошло в Европе, могло бы и не быть, - Сергей старался говорить спокойно. - Мы выступали против Мюнхена.
- ФДР тоже, - вступила в разговор Элис. - И еще как! Но разве свой ум другому вложишь? Все эти Деладье и Чемберлены...
- Увы, с помощью нашего посла в Лондоне Кеннеди и Буллита в Париже, с горьким укором добавил Уоллес.
- Еще в октябре тридцать седьмого года ФДР призвал установить карантин против эпидемии мирового беззакония, - продолжила Элис. - Но его никто не захотел услышать, ни Англия, ни Франция, ни ...
- Ни Россия, - в голосе Нокса звучал явный упрек. - Во-первых, заключение договора с агрессором. Во-вторых, нападение на маленькую Финляндию. Большего подарка врагам ФДР - изоляционистам - трудно было бы и придумать.
"Хотел бы я посмотреть, как вы повели себя, если на ваших границах нахально проводили бы вооруженные провокации какая-нибудь Коста-Рика или Доминиканская Республика?" - Сергей стиснул зубы, чтобы не превысить пределы дипломатически возможного. Он слишком хорошо помнил выступление ФДР, в котором он в самых острых выражениях осудил агрессию Кремля. "Я объявляю моральное эмбарго на продажу России самолетов и военного снаряжения". Какой свист и улюлюканье, поддерживая своего президента, подняла тогда американская пресса! Слов нет, Рузвельт - великий оратор. Великий дирижер общественного мнения. Великий политик.
- Скажу и чисто по-мужски, - закончил Нокс, подморгнув Сергею. - Драка равных - это я еще понимаю. Но тут же связался черт с младенцем! - он протянул Сергею руку: - Зови меня Фрэнком. Идет? Однако, все хорошо, что хорошо кончается. Мы не рассорились вконец - и это главное.
- Как русские говорят, - с улыбкой добавила Элис, - "Кто старое помянет, тому глаз вон". - Она перевела пословицу дословно и Уоллес и Нокс долго смеялись. Сергей своей пятерней обхватил ладонь Фрэнка.
- Пойдем, представлю тебя президенту, - Нокс взял под руку Сергея и Элис и они стали пробираться сквозь толпу гостей. Миновали Входной Зал и, покинув помещения, обычно открытые для туристов, спустились в Дипломатическую Приемную. Там Рузвельт, сидевший в кресле-каталке, был окружен сенаторами и конгрессменами. Охранник, стоявший у дверей снаружи, при виде Сергей и Элис нахмурился, но Нокс бросил короткое: "Со мной!" и последовало четкое отдание чести. Президент что-то быстро говорил, энергично жестикулируя правой рукой. Увидев вошедших, смолк на полуслове, улыбнулся Элис, скользнул удивленным взглядом по Сергею, с немым вопросом остановил его на Ноксе. "Не забыл февраль тридцать третьего, когда на него в Майами Джузеппе Зангара покушался, - мелькнуло в сознании Сергея. Поневоле не забудешь. Врагов у ФДР вагон и маленькая тележка - туполобые республиканцы, Клан, берчисты. Тяжко быть главою нации - того и гляди, кто-нибудь или пулю или бомбу предложит".
- Извините, господин президент, - Нокс легонько подтолкнул Сергея вперед. - Памятуя наш недавний разговор о русских, я решил представить Вам их толкового парня.
- Трояновский, Уманский, Литвинов - у них много толковых парней, - ФДР пожал руку Сергею, с интересом его разглядывал. - Мы только что говорили о том, что вы задали славную трёпку джэпам и в Монголии, и в районе Владивостока.
- Халхин-Гол и озеро Хасан, - уточнил Сергей.
- Да, Гитлер, Муссолини и Тодзио поделили сферы агрессии. Великая Япония мечтает не только о покорении Китая, Индии, Индонезии, - Рузвельт взглянул на висевшую на стене карту мира.
- Элис только что вернулась из поездки по Филиппинам, - Нокс посмотрел на девушку, приглашая ее принять участие в беседе.
- Теперь это твоя забота, Фрэнк, - вставил фразу Гопкинс. - Флот основа защиты наших заморских территорий.
- Моя, моя, - недовольно согласился Нокс. - Строить, большой флот строить надо.
- И срочно, - добавил твердо президент. Напряженно улыбнулся.
- Господин президент, - Элис достала из сумочки сложенные вчетверо листы бумаги. - Я могу передать Вам копию отчетной статьи о поездке, которая завтра появится в моей газете.
- Ну зачем так официально? - Рузвельт недовольно посмотрел на стоявших рядом с ним государственных мужей. Развернул листы: - "Гавайи? Филиппины? Кто первый?" Спасибо, Элис. После приема первым делом изучу твой труд. Действительно - кто? - И, обратившись к Сергею: - Вы, журналисты, народ осведомленный. Скажите, что думают в Кремле о скорой возможности большого конфликта между Германией и Россией?
Сергей посмотрел на Элис, на Нокса, на карту. Отыскал взглядом Берлин и Москву. В комнате стояло молчание. Все ждали ответа.
- Что думают в Кремле - я не знаю. Знаю, что думают простые люди, наконец, начал он. - Воевать с немцами придется, в этом не сомневаются даже неизлечимые оптимисты. Когда? Боюсь, эта большая кровавая драка может начаться в любой момент. Беда в том, что мы не совсем к ней готовы. Потому я был рад сегодня услышать от господина Уоллеса - надеюсь его мнение разделяет и господин Гопкинс - что Ленд-лиз, в случае печальной нужды, будет распространен и на мою страну.
Рузвельт и Гопкинс переглянулись и оба согласно кивнули.
- Драться мы умеем. Особенно с немцами. Да и со многими другими. Имеем большой исторический опыт.
- Медведь! - Элис поднялась на цыпочки, пощупала бицепсы Сергея. Все заулыбались, Рузвельт с явной симпатией смотрел на девушку и "медведя".
- Если эта страшная гроза разразится, весь мир удивится способности России сражаться, - эти слова Джозефа Дэвиса Элис встретила радостными хлопками.
- Кто-кто, а наш бывший посол в Москве слов на ветер не бросает, Рузвельт произнес эти слова одобрительно. Вновь обернулся к Сергею: Простые люди допускают вероятие войны на два фронта? Германия на Западе, Япония - на Востоке?
"Дернул меня лукавый идти на этот прием, - с тоской подумал Сергей. Ничего себе вопросики подкидывает! И ведь не кто-нибудь - Президент Соединенных Штатов Америки... Э, была не была, где наша не пропадала".
- На этот вопрос я отвечу так - будь я в Кремле, я сделал бы все возможное и невозможное, чтобы такого никогда не случилось. Ни за какие коврижки!
Последнюю фразу, сам того не осознавая, Сергей произнес по-русски. Рузвельт посмотрел на Дэвиса, словно ожидая перевода. Тот развел руками. Перевела Элис. Напряженно слушавший президент посмотрел долгим взглядом на Сергея. Подумал: "Многим на Западе, да чего греха таить - и в моем ближайшем окружении - хотелось, очень хотелось бы именно такого развития событий. Россия, воюющая на два фронта. Но этот русский прав. Jesus Christ, he IS right!"
После перевода Сергея в Вашингтон Элис сняла номер в отеле "Капитол Хилл", аккредитовалась в Белом Доме и Конгрессе. И занялась поисками жилья для Сергея. Пока он жил несколько дней в маленькой служебной квартирке в здании посольства, они исколесили весь город и пригороды. В центре они не нашли ничего подходящего - то просторно, но мрачновато; то светло, но не уютно; то просторно, светло и уютно, но очень шумно. Александрия, Сильвер Спринг, Фолз Чёрч, даже Роквилл - везде или она, или он находили что-нибудь, что делало жилье неприемлемым - планировка, расстояние от посольства, соседство с шумными общественными местами. Наконец, выбор был сделан: очаровательный двухэтажный домик в Бетезде - гостиная с камином, две комнатки для слуг, три спальни, гостевая, две террасы. Деревья и садовые кусты огораживали вместительный участок со всех сторон, по нему веером разбегались дорожки, обсаженные цветами. Одна из дорожек вела к ажурной беседке, почти сплошь заросшей плющем. Приятно удивили две вещи: умеренная арендная плата и - мебель. Владелец дома, молодой биржевой спекулянт, живший в Нью-Йорке и получивший родительскую недвижимость в наследство, заново обставил оба этажа, да так элегантно, модно, рационально, что не хотелось менять ни единой вещи. Даже картины, в основном олеографии и гравюры, изображавшие сцены покорения Дикого Запада. И в ближайший уик-энд решили устроить новоселье. Элис пригласила Эрни Бейлиза и Сару Уитни. Эрни прикатил на спортивном "бьюике" с агрессивно декольтированной девицей. - Знакомьтесь, моя кузена - крошка Хани, представил он ее несколько сконфуженно. Когда она скинула норковую пелерину, Элис недовольно прищурилась. "Из какого борделя подхватил наш тихоня Эрни этакую беззастенчивую стриптизершу? - фыркнула она про себя. И сама себе ответила: - Из того, который ненавидит вся Америка. Кузена! Как же, знаем мы таких кузен". Сару привез молодцеватый майор, крепкий, как двухдневный белый гриб, с лихо закрученными кверху до синевы нафабренными усами и обширной плешью. "Как сказал бы Иван - не одну супружескую подушку протер наш пострел!" - добродушно улыбнулся Сергей. И тут заметил значок военной разведки. Ого! Со своей стороны он пригласил посла Уманского. С ним у Сергея давно сложились добрые, приятельские отношения. Еще когда Уманский был советником. Тому способствовало несколько обстоятельств: они были почти одногодки; Константин Александрович много лет проработал в ТАСС'е; по складу характера они были на удивление близки. Уманский был наслышан о широких, а главное влиятельных связях Сергея. Теперь он сам убедился в этом. "Впечатляет, впечатляет! - довольно промурлыкал он про себя. - Все из офиса президента - и Бейлиз, и Уитни, и Хью Макинтайер - так, кажется, представился этот веселый майор. Из военных помощников ФДР. Достойно, Сергей. Очень даже достойно". А Сергей ощутил эту оценку его связей послом и тоже улыбнулся. Если бы он знал, что крошка Хани встретилась с Эрни, чтобы ехать на новоселье русского газетчика, полчаса спустя после дотошного инструктажа у заместителя "железного Эдгара", он воспринял бы ее совсем иначе. И вряд ли Сергей держал бы какое-то зло на Эрни - тот сделал то, что должен был сделать по инструкции: сообщил о первичном контакте с русским журналистом своему куратору из ФБР, передав при этом подробное описание по минутам всего, что произошло. Что. Кто. Почему. Где. Когда. Но Сергей ничего этого не знал. И эта крошка Хани такая милашка, такая аппетитная хохотушка. И весельчак-майор так уморительно пародирует и походку, и жесты, и говор военного министра Генри Стимсона. Он даже разыграл в лицах "доктрину Стимсона", что потребовало от него мгновенного перевоплощения в японца.
- Передайте, Сталин спрашивает.
Я онемел. Зову папу рукой, а он медленно раздевается - перчатки, шапка, пальто, спрашивает устало:
- Кто там еще на ночь глядя? - Берет трубку. - Да. - И падает на стул, который я успеваю подставить.
- Да, я, товарищ Сталин. Товарищ Молотов мне звонил. Конечно, понимаю. Отозвали меня из ополчения? В ноябре сорок первого. Уже тогда?! Да, предусмотрены научные разработки по подготовке учителей всех ступеней школьного обучения. И высшего образования, и дошкольного обучения. Фребелевские курсы? Конечно, знаком, читал сводные отчеты об их работе в России с 1872 года, то есть, с момента основания. Всё ценное и в сфере подготовки воспитательниц детей дошкольного возраста тоже. Не только в России, но и в США и Англии. Меньше - Франции, Германии. Да, товарищ Сталин, в Нью-Йорке я проработал три с половиной года. Да, была. Француженка. Сергея? Если бы все были такими же преданными патриотами. Кого конкретно имею в виду?. Никого. Просто наслышался за последние годы о всяких власовых и ему подобных иудах. Кто должен быть президентом Академии Педагогических Наук? Потемкин Владимир Петрович. Ну и что же, что нарком просвещения. Зная Владимира Петровича, я полагаю, он вполне способен совместить эти два поста. Я счастлив, товарищ Сталин. До-свидания.
Папа положил трубку и долго смотрел на нее, не мигая. Сказал: подписывает постановление о создании академии. Свершилось! Не знал, что мой отзыв из ополчения был согласован с ним. Он уже тогда ознакомился с планом создания академии. - Помолчал, вздохнул. - Даже про Сильвию знает. Впрочем, что я удивляюсь? Консул не один донос соорудил. Деньги и звания за это получает. - И пошел в ванную. А я весь разговор сидел, затаив дыхание. Я, дурак, переживал, стеснялся, что мой папа не воюет. А его, оказывается, сам Сталин с фронта отозвал. Как сказал бы дядя Любомир - это тебе, брат, не фунт изюму. И не хухлы-мухлы, как скажет Кузьмич. Я ждал Анькин звонок. А попал на звонок самого Сталина! Теперь уж точно, если в школе ребятам расскажу, ни за что не поверят. Ни за какие коврижки! А я все равно расскажу. Шороху будет на всю школу. И нашу и женскую.
Май. Экзамен по военному делу сдавали в Нескучном саду.
"Полковник наш рожден был хватом.
Слуга царю, отец солдатам".
Наш пожилой, седовласый военрук, милый, добрый Тарасыч. Весь израненный, контуженный, он после всех госпиталей скакал вместе с нами, молодыми жеребцами, и по ухабам, и по горкам, и через рвы и ямы. Разделил нас на синих и красных и мы с деревянными винтовками и в разведку по-пластунски отправлялись, и в рукопашном схватывались. И, конечно, гранаты метали. Тут, понятно, равных Коле Игнатьеву не было. Его Тарасыч на городские соревнования отправить собирается. Венец экзамена - стрельба в тире парка Горького. Тут победителем вышел Игорь-маленький. Пятьдесят из пятидесяти. - Я, говорит, в детстве из рогаток по воронам бить наблатыкался. - После экзамена пошли в пивной павильон. Скинулись, Игорь-большой слетал тут же в парке к знакомому барыге, приволок четвертинку для Тарасыча. И мы махнули по кружке "Жигулевского". Заглянули в бильярдный зал. Сгонял я с Игорем-средним партейку в американку. Отвел душу - восемь-один. Куда ему со мной тягаться. Слабак.
Домой заявился в седьмом часу. Раскрываю дверь и - в кухне за столом папа, Костик и мама! Ма-ма!!! Моя худенькая, маленькая, самая любимая на свете! В гимнастерке, с орденами Боевого Красного Знамени, Красной Звезды, гвардейским значком. Одна нашивка тяжелого и три легкого ранения. Мамочка! Целую ее, обнимаю. И плачу от счастья. Матреша смотрит на нас, подперев руками голову. Тоже плачет: - Дождались мамки, дождались, родимые! - Костик тянет меня за рукав вязанки, заглядывает в глаза, радостно сообщает: - Мама всех фашистов победила. Она герой. Больше никуда не поедет, с нами теперь будет. А Ленки больше нет! А Ленки больше нет! - и прыгает, размахивает своим автоматом: - Ее мама выгнала. - Папа улыбается. Улыбка виноватая. Вот и Лёля пришел, - говорит он, заглушая слова Костика. Наливает в рюмки водку, рука дрожит. - Теперь вся семья в сборе. Давайте выпьем за возвращение мамы. - Ура! - кричит Костик. Я его поддерживаю. - Ты что, уже пьешь водку? - мама улыбается, неодобрительно смотрит на меня. - Ну, мам, за твое возвращение, только одну рюмочку. Мне уже скоро пятнадцать. - Мама машет рукой: - Ладно, одну за возвращение. - Я смотрю на мамину правую руку. Она почти по локоть забинтована и на перевязи. - Ранение в кисть разрывной пулей, - отвечает она на мой взгляд. - Я долго лежала в госпитале в Саратове. Надиктовала вам два письма санитарке, да, видно, не дошли. Война. - Скоро они ушли с папой в большую спальню. Сначала было глухо слышно, как они разговаривали. Дверь чуть приоткрыта, но слов не разобрать. Тон был спокойным, но постепенно становился резче, жестче. Потом дверь захлопнули. Двери у нас старинные, могучие, звуконепроницаемые. На вешалке в нише у окна я увидел солдатскую шинель. Провел по ней рукой. В обеих пoлах были рваные дыры. - Мама сказала - это осколки, - сообщила Матреша. Говорит, кругом людей наповал. А ей только шинелку пробьет, а сама живая. Ее Бог для вас сберег. - Она оглянулась на дверь спальной, поманила меня в ванную.
Рассказ Матреши
- Че туто было! Че было! Маша прям в двер встренулась с Ленкой. Ага. Стоять и смотрять друг на дружку. Маша сняла со спины эту, ну, военную торбу, говорить: - Значится, вот ты какая есть из себя! - Ленка говорить: Да, такая я и есть. Что, завидки беруть? - Ах ты, гнида тыловая, - Маша говорить. - Мы там всю кровь свою отдаем, вшей кормим, а ты тута в крепдешинах да меховых польтах прохлаждаисси. И ищо нашинских мужьев блядками завлякаишь! - А хоть бы и так! - Ленка ногу свою вперед выпятила, сама из себе как буряк малиновый стала. - Тода я те щас по-свойски, по-фронтовому пояснению покажу, - и, ты знаишь, я чуть в оморок не сподобилася. Достаеть Маша из торбы револьверт. - Я, говорить, тебя, курва бессовестна, смерти предам. Ага. Прям так и сказываеть. Ленка таперича заместь буряка молоком подернулась. - Я, говорить, беременна. Двоих, значится, жисти решишь. - Цельных пять минут был молчок. И вот Маша командоваит: - Даю те, крыса поганая, ноги отселева унесть четверть чaса. Апосля того стрыляю. Все, стрелка побёгла. - Ленка завсегда така надута, делат все важно. А здеся куды оно все подевалося? Глядь, она уж из двери шмыг на лестницу. Два чемодана еле тащить. А ить пришла в одном платьишке, и то штопано-перештопано. Маша ищо ее одежку найшла, с лестницы ей вдогон как швырнеть. И как крикнеть: - Как тебя из эвтой фатеры, так и фашистов с нашинской земли-то турнем так, что кшки вон. - А соседи, выскочимши на лестницу, на зло Ленке радоваются. Приговаривають: - Поделом шлюшке-страмнице. Другим неповадно будеть. На чужой каравай рот не разявай!
Когда мы с Матрешей вернулись на кухню, Костик всё ещё сидел за столом. Поднял голову с ладони, на которой она лежала, зевнул, сладко чмокнул губами. Сказал сонно, обращаясь ко мне:
- Как ты думаешь, Лёлик, Ленка где-нибудь сейчас плачет?
- Не знаю. Может быть.
- Вот ее мне не жаль. Ни капелюшечки!
"...И ОСТАВИ НАМ ДОЛГИ НАШИ..."
У Сергея и Элис появились друзья в Белом Доме. Собственно это были ее соклассники по школе в Чикаго. И пришли они в офис американского президента с Франклином Делано Рузвельтом. Однако, Сергей неукоснительно следовал советам Аслана Ходжаева: воздерживаться от активных контактов с работниками администрации, особенно близкими к ФДР. У него были веские на то причины. Агенты-нелегалы, клерк в Госдепартаменте и высокопоставленный чиновник в Департаменте юстиции, сообщали, что Сергеем и Элис с недавнего времени всерьез заинтересовалось Федеральное Бюро Расследований. Его глава Эдгар Гувер не скрывал своей неприязни к самому лучшему другу отца Элис и ее крестному Фрэнку Ноксу, убежденному республиканцу, за то, что тот активно поддерживал внешнюю политику "нашего розового Франклина". Особенно Гувера бесило установление дипломатических отношений с большевистской Россией. "Признание беса есть откровенный шаг к отрицанию Бога". Когда в сороковом году Фрэнк Нокс - республиканец, отважившись на неслыханный прецедент, стал министром военно-морского флота в администрации президента-демократа, "железный Эдгар" в кругу близких друзей сказал: "Этот король вшивых репортеров у меня еще попляшет. И дочь его дружка-банкира, агитатор Кремля, московская подстилка!" Но одно дело - грозные словеса, другое - действия. Гувер ненавидел, но и боялся Рузвельта. А Нокс был с президентом на дружеской ноге. И отец Элис - это он вкyпе с приятелями-ньюйоркцами и бостонцами (как они с гордостью о себе говорили - "Мы - ого-го! Сила двенадцать миллиардов!") разработали для ФДР хитроумную механику ликвидации страшного банковского кризиса.
Теперь же, в марте сорок первого, когда полыхавшая в Европе война придвинулась вплотную к границам Советского Союза, Сталин хотел иметь постоянно перед глазами политическую палитру всего Старого и Нового света со всеми ее нюансами и оттенками, цветами и тенями. И к главной задаче Сергея - информировать Центр о разработке сверх оружия - добавилось поручение, как его в шифровке сформулировал Ходжаев, "стратегического характера: какова будет позиция правящих кругов США в случае агрессии Германии против СССР?" Сергея перевели из "Известий" в ТАСС и он стал шефом бюро в Вашингтоне. Особенно довольна была Элис. Именно здесь, в Вашингтоне, была политическая кухня страны и процветали ее школьные дружки-подружки. Первый же выход в высший столичный свет был на редкость удачным. Эрни Бейлиз , помощник одного из заправил "Мозгового треста" Гарри Гопкинса, и Сара Уитни, секретарь вице-президента Генри Уоллеса, познакомили их со своими боссами на приеме в Белом Доме. Прием этот, широкий, веселый, представительный (полторы тысячи гостей) - как, впрочем, многие приемы Рузвельтов - был проведен по случаю утверждения "Программы Ленд-лиза". В газетах только что промелькнуло сообщение, что главой ее назначен Гарри Гопкинс, а президентским куратором - Генри Уоллес. О целях программы ФДР поведал нации в одном из своих еженедельных радиовыступлений "Беседа у комелька".
Когда Эрни подвел Сергея и Элис к Уоллесу, он раскачивал на качелях одного из внуков президента. За его движениями с настороженной улыбкой наблюдала Элеонора. Сергей, много всякого слышавший о первой леди, подумал, несколько раз взглянув на нее со спины и сбоку: "Нда, пожалуй, не Венера Милосская. Но сплетни злопыхателей о ее отменной некрасивости явно преувеличены. Зато, что она наделена поистине мужским умом, никто отрицать не отваживается. Ибо тотчас получит достойную отповедь". Прекратив, вопреки протестам вошедшего в раж капризного мальца изрядно утомившие его экзерсисы, Уоллес дважды поцеловал Элис. Пожал руку Сергею: "ТАСС? Вы давно знакомы? Уж не под вашим ли влиянием наша девочка агитирует за колхозы и Советы? Я шучу - ее интервью с дядюшкой Джо помогло многим в этой стране лучше понять, что же в самом деле происходит в вашей загадочной Совдепии".
- Да? - саркастично улыбнулась Элеонора. - Даже мои несмышленыши-"цыплята", - она посмотрела на игравших в "салочки" внуков, даже они поняли бы ангажированность, допускаю, неосознанную, ангажированность того интервью. Ну, это я так, ради красного словца. Я, конечно же, имею ввиду вдумчивого наблюдателя мировых событий. Рядовой же обыватель, как это ни прискорбно, увидел в свирепом палаче и жестоком диктаторе доброго, рачительного, мудрого отца нации.
Элеонора, гордая, независимая, проницательная племянница "несгибаемого Теодора", два срока железной рукой правившего империей янки в начале века, не любила Элис. С юности была знакома с ее отцом, саму ее знала с пеленок. Однажды, когда Элис рассказывала Сергею о семейных отношениях Рузвельтов, она походя обронила слова, его поразившие: "Элеонора - колдунья, у которой ее злые чары может действенно нейтрализовать только один человек - ФДР". "Насколько я смог уразуметь, ты и Элеонора едва терпите друг друга. Почему?" "Есть хорошая русская пословица, - необычно резко ответила она. Будешь много знать - скоро состаришься". "Если принять эту пословицу за аксиому, я древний старик", - вздохнув, подумал Сергей. Но допытываться не стал. Зная Элис, понял - дальнейшие расспросы будут бесплодны, более того могут заставить ее замкнуться, ожесточиться. Позднее смутно слышал от разных людей разное - то ли ФДР однажды переусердствовал в своих симпатиях к юной красавице Элис, то ли она бесцеремонно, гневно, почти публично отвергла домогательства кого-то из сыновей президента - Джеймса или ФДР-Младшего. Что ж, это было на нее похоже.
- Извините, - Элеонора с деланной улыбкой обратилась к Сергею, - все, что я здесь сейчас сказала, выражает мою, абсолютно личную точку зрения. И не предназначено для печати никоим образом. Не так ли?
- Разумеется, даю слово, - поспешно ответил Сергей. Первая леди с минуту изучала его скептическим взглядом, после чего неспешно удалилась в сопровождении английского посла и двух звезд Голливуда.
- Бьюсь об заклад, вы не вполне знаете о роли нашего Тэдди в укреплении американо-русских отношений, - Генри Уоллес остановил пробегавшего мимо официанта с подносом наполненных всевозможными напитками рюмок и бокалов, предложил Элис и Сергею, - шампанское и джин, напитки дня.
- Почему именно шампанское и джин? - удивилась Элис.
- Ленд-лиз призван помогать Великобритании и Франции.
- Логично, - согласился Сергей, взяв для себя напиток островитян и передавая золотистый брют Элис. - А насчет Т.Р., президента Теодора Рузвельта... Ну, почему же! Его роль в заключении Портсмутского договора 1905 года хорошо известна. Хотя... участники переговоров и добросовестные историки отмечают его прояпонскую позицию.
- Но он же поддержал Витте в вопросе о контрибуциях и в итоге японцы отказались от требований о ее выплате.
- А Ляодун и Порт-Артур? А ЮМЖД и Южный Сахалин? Нет, что ни говорите, этот договор саднит душу каждого русского до сих пор. И в адрес Тэдди в России лестных слов вы не услышите.
- А вот мировая общественность рассудила иначе. В 1906 году Т.Р., как великий миротворец, получил именно за Портсмутский мирный договор Нобелевскую премию мира. Кстати, первый американец, удостоенный этой премии!
"Хорош миротворец! - подумал Сергей, решив не обострять с первых же шагов отношения с влиятельным американцем. - Ведь именно он пригрозил Германии и Франции, что если они поддержат Россию, США выступят на стороне Японии".
- Хотите загадку? - Элис задорно тряхнула кудряшками, взяла еще бокал шампанского. - Кто сказал: "Правильный путь в международных отношениях разговаривать мягко, имея, однако, наготове большую дубинку"?
Уоллес тут же бросил взгляд на русского и по улыбке Сергея понял, что тот знает эти слова Тэдди.
- Плывем в далекую историю, - он сказал что-то Саре Уитни, выслушал ее тихий ответ, продолжал, - давайте о дне сегодняшнем. Я, между прочим, разрабатывая с Гарри Гопкинсон планы Ленд-лиза, подумываю и о России. Что скажете? - этот вопрос был прямо обращен к Сергею.
- О России? - Сергей готов был на резкое "Хотите, чтобы мы воевали с Германией?". Но сдержался, сказал преувеличенно беспечно: - Если вы имеете в виду Третий Рейх, то у нас гарантия - договор о ненападении.
- Вы верите гарантиям нацистов? - Уоллес смотрел на Сергея с удивлением, смешанным с сожалением. - Помнится, Гитлер не так давно откровенно провозгласил - любой международный договор есть всего лишь клочок бумаги. В лучшем случае - туалетной. Сталин тешит себя надеждой на нейтралитет гуннов. А между тем наш посол в Берлине сообщает, что план восточного блитц-крига не только разработан Генштабом в деталях, но и утвержден фюрером. Сомнения вашего правительства в истинности намерений нaци могут быть чреваты не только национальной, но мировой трагедией.
Безмолвно присоединившийся к ним Фрэнк Нокс внимательно слушал Уоллеса, с аппетитом обгладывая ножку индюшки.
- Ладно, я гражданский человек, последние семь лет занимался лишь навозом и прочими фермерскими проблемами... - Уоллес долго выбирал с подноса с закусками что-нибудь попривлекательнее и, махнув рукой, - мол, опять двадцать пять! - взял тарелку с пол дюжиной устриц... - А что скажет наш военно-морской министр?
Нокс отставил индюшку, поцеловал Элис, спросил вполголоса: "Это твой русский? Наконец-то я имею честь лицезреть твой выбор. Что ж, одобряю. Здравствуйте, я, как и Элис, ваш коллега". Повернулся к Уоллесу, подмигнул: "Генри все шутит. Я еще более штатский, чем он. А то, что он до вице-президентства командовал нашим сельским хозяйством, а я вот теперь крейсерами и эсминцами, я - прирожденный газетчик! - на то воля Божья и его наместника на Земле ФДР. Прошу простить за столь долгую, но и не менее необходимую интродукцию. А по существу вот что: над границами России нависли сто пятьдесят отлично вооруженных, вышколенных, победоносно промаршировавших по полям Европы нацистских дивизий. Не немецких нацистских! Безоговорочно и с удовольствием усвоивших то, что их Бог им объявил: "Я освобождаю вас от химеры, которая зовется совестью". Помните? А вы, русские, занимаете позу страуса - голову поглубже в песок, авось пронесет.
- Того, что произошло в Европе, могло бы и не быть, - Сергей старался говорить спокойно. - Мы выступали против Мюнхена.
- ФДР тоже, - вступила в разговор Элис. - И еще как! Но разве свой ум другому вложишь? Все эти Деладье и Чемберлены...
- Увы, с помощью нашего посла в Лондоне Кеннеди и Буллита в Париже, с горьким укором добавил Уоллес.
- Еще в октябре тридцать седьмого года ФДР призвал установить карантин против эпидемии мирового беззакония, - продолжила Элис. - Но его никто не захотел услышать, ни Англия, ни Франция, ни ...
- Ни Россия, - в голосе Нокса звучал явный упрек. - Во-первых, заключение договора с агрессором. Во-вторых, нападение на маленькую Финляндию. Большего подарка врагам ФДР - изоляционистам - трудно было бы и придумать.
"Хотел бы я посмотреть, как вы повели себя, если на ваших границах нахально проводили бы вооруженные провокации какая-нибудь Коста-Рика или Доминиканская Республика?" - Сергей стиснул зубы, чтобы не превысить пределы дипломатически возможного. Он слишком хорошо помнил выступление ФДР, в котором он в самых острых выражениях осудил агрессию Кремля. "Я объявляю моральное эмбарго на продажу России самолетов и военного снаряжения". Какой свист и улюлюканье, поддерживая своего президента, подняла тогда американская пресса! Слов нет, Рузвельт - великий оратор. Великий дирижер общественного мнения. Великий политик.
- Скажу и чисто по-мужски, - закончил Нокс, подморгнув Сергею. - Драка равных - это я еще понимаю. Но тут же связался черт с младенцем! - он протянул Сергею руку: - Зови меня Фрэнком. Идет? Однако, все хорошо, что хорошо кончается. Мы не рассорились вконец - и это главное.
- Как русские говорят, - с улыбкой добавила Элис, - "Кто старое помянет, тому глаз вон". - Она перевела пословицу дословно и Уоллес и Нокс долго смеялись. Сергей своей пятерней обхватил ладонь Фрэнка.
- Пойдем, представлю тебя президенту, - Нокс взял под руку Сергея и Элис и они стали пробираться сквозь толпу гостей. Миновали Входной Зал и, покинув помещения, обычно открытые для туристов, спустились в Дипломатическую Приемную. Там Рузвельт, сидевший в кресле-каталке, был окружен сенаторами и конгрессменами. Охранник, стоявший у дверей снаружи, при виде Сергей и Элис нахмурился, но Нокс бросил короткое: "Со мной!" и последовало четкое отдание чести. Президент что-то быстро говорил, энергично жестикулируя правой рукой. Увидев вошедших, смолк на полуслове, улыбнулся Элис, скользнул удивленным взглядом по Сергею, с немым вопросом остановил его на Ноксе. "Не забыл февраль тридцать третьего, когда на него в Майами Джузеппе Зангара покушался, - мелькнуло в сознании Сергея. Поневоле не забудешь. Врагов у ФДР вагон и маленькая тележка - туполобые республиканцы, Клан, берчисты. Тяжко быть главою нации - того и гляди, кто-нибудь или пулю или бомбу предложит".
- Извините, господин президент, - Нокс легонько подтолкнул Сергея вперед. - Памятуя наш недавний разговор о русских, я решил представить Вам их толкового парня.
- Трояновский, Уманский, Литвинов - у них много толковых парней, - ФДР пожал руку Сергею, с интересом его разглядывал. - Мы только что говорили о том, что вы задали славную трёпку джэпам и в Монголии, и в районе Владивостока.
- Халхин-Гол и озеро Хасан, - уточнил Сергей.
- Да, Гитлер, Муссолини и Тодзио поделили сферы агрессии. Великая Япония мечтает не только о покорении Китая, Индии, Индонезии, - Рузвельт взглянул на висевшую на стене карту мира.
- Элис только что вернулась из поездки по Филиппинам, - Нокс посмотрел на девушку, приглашая ее принять участие в беседе.
- Теперь это твоя забота, Фрэнк, - вставил фразу Гопкинс. - Флот основа защиты наших заморских территорий.
- Моя, моя, - недовольно согласился Нокс. - Строить, большой флот строить надо.
- И срочно, - добавил твердо президент. Напряженно улыбнулся.
- Господин президент, - Элис достала из сумочки сложенные вчетверо листы бумаги. - Я могу передать Вам копию отчетной статьи о поездке, которая завтра появится в моей газете.
- Ну зачем так официально? - Рузвельт недовольно посмотрел на стоявших рядом с ним государственных мужей. Развернул листы: - "Гавайи? Филиппины? Кто первый?" Спасибо, Элис. После приема первым делом изучу твой труд. Действительно - кто? - И, обратившись к Сергею: - Вы, журналисты, народ осведомленный. Скажите, что думают в Кремле о скорой возможности большого конфликта между Германией и Россией?
Сергей посмотрел на Элис, на Нокса, на карту. Отыскал взглядом Берлин и Москву. В комнате стояло молчание. Все ждали ответа.
- Что думают в Кремле - я не знаю. Знаю, что думают простые люди, наконец, начал он. - Воевать с немцами придется, в этом не сомневаются даже неизлечимые оптимисты. Когда? Боюсь, эта большая кровавая драка может начаться в любой момент. Беда в том, что мы не совсем к ней готовы. Потому я был рад сегодня услышать от господина Уоллеса - надеюсь его мнение разделяет и господин Гопкинс - что Ленд-лиз, в случае печальной нужды, будет распространен и на мою страну.
Рузвельт и Гопкинс переглянулись и оба согласно кивнули.
- Драться мы умеем. Особенно с немцами. Да и со многими другими. Имеем большой исторический опыт.
- Медведь! - Элис поднялась на цыпочки, пощупала бицепсы Сергея. Все заулыбались, Рузвельт с явной симпатией смотрел на девушку и "медведя".
- Если эта страшная гроза разразится, весь мир удивится способности России сражаться, - эти слова Джозефа Дэвиса Элис встретила радостными хлопками.
- Кто-кто, а наш бывший посол в Москве слов на ветер не бросает, Рузвельт произнес эти слова одобрительно. Вновь обернулся к Сергею: Простые люди допускают вероятие войны на два фронта? Германия на Западе, Япония - на Востоке?
"Дернул меня лукавый идти на этот прием, - с тоской подумал Сергей. Ничего себе вопросики подкидывает! И ведь не кто-нибудь - Президент Соединенных Штатов Америки... Э, была не была, где наша не пропадала".
- На этот вопрос я отвечу так - будь я в Кремле, я сделал бы все возможное и невозможное, чтобы такого никогда не случилось. Ни за какие коврижки!
Последнюю фразу, сам того не осознавая, Сергей произнес по-русски. Рузвельт посмотрел на Дэвиса, словно ожидая перевода. Тот развел руками. Перевела Элис. Напряженно слушавший президент посмотрел долгим взглядом на Сергея. Подумал: "Многим на Западе, да чего греха таить - и в моем ближайшем окружении - хотелось, очень хотелось бы именно такого развития событий. Россия, воюющая на два фронта. Но этот русский прав. Jesus Christ, he IS right!"
После перевода Сергея в Вашингтон Элис сняла номер в отеле "Капитол Хилл", аккредитовалась в Белом Доме и Конгрессе. И занялась поисками жилья для Сергея. Пока он жил несколько дней в маленькой служебной квартирке в здании посольства, они исколесили весь город и пригороды. В центре они не нашли ничего подходящего - то просторно, но мрачновато; то светло, но не уютно; то просторно, светло и уютно, но очень шумно. Александрия, Сильвер Спринг, Фолз Чёрч, даже Роквилл - везде или она, или он находили что-нибудь, что делало жилье неприемлемым - планировка, расстояние от посольства, соседство с шумными общественными местами. Наконец, выбор был сделан: очаровательный двухэтажный домик в Бетезде - гостиная с камином, две комнатки для слуг, три спальни, гостевая, две террасы. Деревья и садовые кусты огораживали вместительный участок со всех сторон, по нему веером разбегались дорожки, обсаженные цветами. Одна из дорожек вела к ажурной беседке, почти сплошь заросшей плющем. Приятно удивили две вещи: умеренная арендная плата и - мебель. Владелец дома, молодой биржевой спекулянт, живший в Нью-Йорке и получивший родительскую недвижимость в наследство, заново обставил оба этажа, да так элегантно, модно, рационально, что не хотелось менять ни единой вещи. Даже картины, в основном олеографии и гравюры, изображавшие сцены покорения Дикого Запада. И в ближайший уик-энд решили устроить новоселье. Элис пригласила Эрни Бейлиза и Сару Уитни. Эрни прикатил на спортивном "бьюике" с агрессивно декольтированной девицей. - Знакомьтесь, моя кузена - крошка Хани, представил он ее несколько сконфуженно. Когда она скинула норковую пелерину, Элис недовольно прищурилась. "Из какого борделя подхватил наш тихоня Эрни этакую беззастенчивую стриптизершу? - фыркнула она про себя. И сама себе ответила: - Из того, который ненавидит вся Америка. Кузена! Как же, знаем мы таких кузен". Сару привез молодцеватый майор, крепкий, как двухдневный белый гриб, с лихо закрученными кверху до синевы нафабренными усами и обширной плешью. "Как сказал бы Иван - не одну супружескую подушку протер наш пострел!" - добродушно улыбнулся Сергей. И тут заметил значок военной разведки. Ого! Со своей стороны он пригласил посла Уманского. С ним у Сергея давно сложились добрые, приятельские отношения. Еще когда Уманский был советником. Тому способствовало несколько обстоятельств: они были почти одногодки; Константин Александрович много лет проработал в ТАСС'е; по складу характера они были на удивление близки. Уманский был наслышан о широких, а главное влиятельных связях Сергея. Теперь он сам убедился в этом. "Впечатляет, впечатляет! - довольно промурлыкал он про себя. - Все из офиса президента - и Бейлиз, и Уитни, и Хью Макинтайер - так, кажется, представился этот веселый майор. Из военных помощников ФДР. Достойно, Сергей. Очень даже достойно". А Сергей ощутил эту оценку его связей послом и тоже улыбнулся. Если бы он знал, что крошка Хани встретилась с Эрни, чтобы ехать на новоселье русского газетчика, полчаса спустя после дотошного инструктажа у заместителя "железного Эдгара", он воспринял бы ее совсем иначе. И вряд ли Сергей держал бы какое-то зло на Эрни - тот сделал то, что должен был сделать по инструкции: сообщил о первичном контакте с русским журналистом своему куратору из ФБР, передав при этом подробное описание по минутам всего, что произошло. Что. Кто. Почему. Где. Когда. Но Сергей ничего этого не знал. И эта крошка Хани такая милашка, такая аппетитная хохотушка. И весельчак-майор так уморительно пародирует и походку, и жесты, и говор военного министра Генри Стимсона. Он даже разыграл в лицах "доктрину Стимсона", что потребовало от него мгновенного перевоплощения в японца.