Берд Николь. Дорогой притворщик

   Гейбриел признал свое поражение и взял печенье.
   – Так тебе нравятся акварели? Она вздохнула:
   – Да, но мне бы очень хотелось попробовать писать маслом. Только если я буду учиться сама, это требует много времени, а мы не можем найти хорошего учителя. Видишь ли, молодые леди должны рисовать акварели, а масло – для серьезных художников. Живопись открывает большие возможности для самовыражения. Мистер Тернер пользовался вместо кисти мастихином, разве не интересно? Мне так хочется научиться. – Впервые в ее голосе послышалась грусть.
   – Я понимаю, как это важно для тебя, – тихо сказал Гейбриел.
   – Да, и мне хочется писать пейзажи, а не портреты или натюрморты. Знаешь, что сказал сэр Джошуа Рейнолдс?
   Гейбриел не знал, но постарался сохранить заинтересованный вид.
   – Что же?
   – Он сказал, что живопись должна не копировать природу, а идеализировать ее. Он предпочитал исторические сюжеты, «возвышенный стиль», чтобы поднимать дух людей. Но лично я не понимаю, почему талантливо написанный пейзаж не может возвышать дух!
   – Совершенно верно, – согласился Гейбриел, пораженный больше ее страстностью, чем словами.
   – Как несправедливо, что меня не примут в Королевскую академию искусств, потому что я – женщина, – вздохнула Цирцея.
   Гейбриел с изумлением смотрел в ее ясные сверкающие глаза.
   – Но ты не должна сдаваться, – сказал он и был награжден сияющей улыбкой, так редко озарявшей лицо девочки.
   – Нет-нет, – заверила Цирцея. – Мы с Психеей не теряем надежды, что в Европе мы сумеем найти художника, возможно, бедного, которому нужен ученик и у которого нет предубеждения против женщин. Мама всегда говорила, Что женщины должны развивать свои таланты, как и мужчины. А большинство людей считают такие взгляды предосудительными. – Она замолчала, ожидая, что он скажет.
   Гейбриел улыбнулся и ответил совершенно искренне:
   – Я много путешествовал, и, вероятно, поэтому у меня более широкие взгляды. Не понимаю, почему талантливая женщина должна скрывать свой дар.
   Цирцея снова широко улыбнулась ему.
   Внезапно он понял, что испытывала Психея к этому милому и необыкновенному ребенку. У девочки не осталось никого, кроме старшей сестры, некому было поддержать и защитить ее. Психея взяла бремя ответственности за нее на свои плечи в слишком молодом возрасте и поэтому вела себя так сдержанно и холодно, не позволяя никому заглянуть в ее душу.
   – Когда-нибудь, – сказал он Цирцее, – ты позволишь мне посмотреть твои картины. А печенье это, между прочим, отличное.
   Войдя в детскую, Психея увидела Цирцею, сидящую за круглым столом, на котором когда-то сама она устраивала чаепития для своих кукол. Напротив нее сидел актер, и они оба пили чай с миндальным печеньем.
   – Цирцея, что ты тут делаешь с этим… этим человеком? – сердито спросила Психея. – А где Телли?
   – Здесь, мисс, я вам нужна? – Гувернантка, мисс Теллман, задремавшая в своем уголке, вздрогнув, выпрямилась на стуле.
   – Нет, все в порядке, – успокаиваясь, сказала Психея, но с подозрением посмотрела на актера. – А что привело вас сюда?
   – Я подумал, что следует нанести визит вежливости будущей свояченице, – с добродушной улыбкой ответил актер.
   – Что за вздор! – резко оборвала его Психея и прикусила язык, чтобы не сказать лишнего. Цирцея знала о выдумке Психеи, но Телли понятия о ней не имела, а она была не прочь посплетничать со слугами. – Я хочу сказать, что ценю ваши хорошие манеры, но…
   – А я думаю, это было очень любезно с его стороны, – с обычной прямотой заявила Цирцея. – Он не забыл обо мне и не пренебрег мной, как некоторые, только потому, что я еще не выезжаю и не ношу длинные юбки.
   – О Цирцея! – Гнев Психеи сменился раскаянием. – Ты же знаешь, я всегда думаю о тебе, дорогая.
   – Это я не о тебе, – объяснила Цирцея. – О Перси. Его совсем не волнует, что моя жизнь станет невыносимой, если он на тебе женится. Как ужасно жить с Перси и дядей Уилфредом.
   Психея не нуждалась в напоминании. Она никогда не оставит сестренку, которой так нужна.
   – Это игра, Психея, мы притворяемся, как на сцене, – шепотом сказала ей Цирцея.
   Психея смирилась с неизбежным.
   – Выпей чаю, – возвращаясь к роли радушной хозяйки, предложила ей Цирцея.
   Психея опустилась на стул. Ее сестра в своем двенадцатилетнем возрасте иногда бывала пугающе взрослой, а иногда казалась совершенным ребенком. Она не сердилась на нее за проявленное любопытство к самозванцу, но ей не нравилось его общение с ней. Психея ничего не знала о нем и его прошлом.
   – Лорд Таррингтон, – осторожно подбирая слова, сказала Цирцея, – очень много путешествовал. Он рассказывал мне о картинах, которые видел во Франции.
   Психея постаралась скрыть свое удивление. Если Цирцея говорила с актером о живописи, значит, она решила, что он достоин ее доверия. Цирцея удивительно хорошо разбиралась в людях. Она всегда испытывала отвращение к Перси.
   Психея смотрела на актера, непринужденно сидевшего за столом. Он не переставал удивлять ее.
   – В Испании я видел удивительные картины Эль Греко, – задумчиво произнес Гейбриел. – Его зарисовки Толедо – потрясающи. Конечно, им уже двести лет, но в них передано настроение. Я согласен с Цирцеей – пейзажи не должны быть только топографией.
   Цирцея просияла, а Психея окончательно смягчилась. Слишком мало было людей, с которыми Цирцея могла свободно беседовать о живописи серьезно. Она ненавидела, когда с ней сюсюкали и говорили о важности рукоделия или фортепьяно для молодой леди. Похоже, этот актер разбирается в живописи, или он все придумал ради ее сестренки?
   Глядя в сияющие глаза девочки, Психея почти не осуждала его.
   Актер, казалось, догадался, о чем она думает.
   – Боюсь, я просто невежда по сравнению с вашей сестрой, – обратился он к ним обеим. – Но знаю достаточно, чтобы оценить истинное искусство.
   Психее понравились его искренность и признание таланта Цирцеи.
   Любовь и желание защитить свою удивительную младшую сестру владели Психеей. У Цирцеи был талант, следовало дать ей возможность свободно развивать его, иначе дух ее будет сломлен, талант завянет, и Цирцея всю жизнь будет страдать. А она уже и так много потеряла… Но Психея спасет ее. Она найдет необходимые деньги, свои собственные деньги, наследство своих родителей, которые бы поняли, что нужно Цирцее. Дядя Уилфред не понимал, да и не стремился к этому.
   – Вы очень любите свою сестру? – тихо спросил актер.
   Психея посмотрела ему в глаза.
   – Да, и никому не позволю причинить ей вред, – так же тихо ответила она.
   – Обещаю вам, что никогда не причиню вреда ребенку, – улыбнулся Гейбриел.
   Но он мог сделать это, вольно или невольно, если его разоблачат. Слезы навернулись на глаза Психеи.
   – У меня плохие новости.
   Он, не теряя выдержки, выжидающе посмотрел на нее. Ему совершенно неведом страх, с восхищением заметила Психея.
   – Я приняла приглашение на сегодняшний вечер, когда еще не знала, что вы останетесь здесь. Я полагала, что мой жених, то есть вы, сразу же уедет в Европу, – объяснила она, не забывая о присутствии гувернантки. – И если я откажусь от приглашения теперь, когда Перси всем рассказал, что вы здесь, это будет выглядеть слишком подозрительно. У вас хотя бы есть вечерний костюм? – продолжала она. – Надо что-то делать с вашим гардеробом…
   Психея прикусила губу. Какой портной управится за такой короткий срок? Симона может помочь. Она сейчас же пошлет ей записку. Ничего кричащего, не слишком дорогое, а затем сапожник и…
   Психея неожиданно почувствовала на себе чей-то взгляд. Круглое лицо Телли выражало изумление, лицо Цирцеи – заинтересованность, а Гейбриел выглядел несколько растерянным.
   – О Боже. Я говорила вслух?
   – Да, Психея, – кивнула Цирцея.
   – Как я понимаю, вы говорили обо мне? – спросил Гейбриел.
   – Нет, это для моего другого голого жениха. – Психея округлила глаза. – Конечно, я говорила о вас.
   Цирцея фыркнула. Телли ахнула:
   – Мисс!
   – Ему нужна одежда, Телли. Что в этом неприличного?
   – Но вы не должны… молодые леди не обсуждают мужскую одежду. Вам об этом прекрасно известно, мисс Психея.
   – Извините, Телли. – Девушка повернулась к актеру. – Если я веду себя неприлично, то не по вине нашей милой гувернантки.
   – Я не нахожу в вашем поведении ничего неприличного, дорогая мисс Хилл. Вы, как всегда, само совершенство.
   Психее было приятно это услышать, но она старалась не поддаваться его чарам. Он – актер. Она должна помнить, что его слова неискренни, все это напускное. Психея больше не удивлялась, что его мало знают. Она начинала думать, что Синклер исполняет свои роли в дамских спальнях чаще, чем на сцене. Будучи таким невероятно красивым, он, конечно, пользовался бешеным успехом у дам.
   Но после смерти родителей Психея научилась не только думать, но и действовать. Она отодвинулась от стола и встала. Актер тоже поднялся, и ей показалось, что в его синих глазах мелькнуло разочарование. Неужели ему действительно жаль, что она уходит? Нет, очевидно, он снова притворяется.
   – Я уезжаю, – объявила она, – но скоро вернусь. Мы отправимся в гости в восемь после легкого обеда. Мы званы на поздний ужин.
   Гейбриел улыбнулся в ответ. Психея не знала, имеет ли он представление о жизни высшего света. У неизвестного актера едва ли была возможность с ней познакомиться. А в присутствии Телли она не могла спросить его напрямик.
   – Я буду готов. – Он с иронией бросил взгляд на свой костюм. Поскольку вечерний костюм был единственным, что уцелело, то Гейбриел безусловно уже был готов.
   Психея с трудом удержалась от смеха. Он мог подумать, что она насмехается над его затруднительным положением, а девушка никогда не оскорбила бы насмешкой чьих-либо чувств, даже этого наглого фигляра.
   – Психея, – вмешалась Цирцея, – мне нужна бумага для рисования, пожалуйста.
   – Конечно, дорогая. Я загляну к тебе позже.
   Актер поклонился, Психея кивнула и вышла из комнаты. Иногда она даже жалела, что эта помолвка ненастоящая. Его непрестанное внимание, его уважение… нет, ей нельзя даже думать об этом. Не следует забывать, что это только игра. И она скоро закончится.

Глава 6

   «Что может быть приятнее посещения магазинов и удачных покупок?» – думала Психея, поднимаясь по ступеням своего дома. Она купила бумагу для рисования для Цирцеи и несколько кистей. Размышляя о том, как обрадуется Цирцея кисточкам из собольего волоса, она не обратила внимания на странное выражение лица Джоурса, с которым тот смотрел на сопровождавших ее людей.
   Она заезжала к сапожнику, перчаточнику и, конечно, к Симоне, которая с радостью дала ей адрес портного. Симона имела неплохой доход, обслуживая дам семьи Хилл.
   Сидя на кушетке, обитой розовым шелком, Психея с восхищением рассматривала образцы последней французской моды. После победы над Наполеоном торговля снова процветала, и англичане наслаждались любимыми французскими тканями и новыми фасонами. Конечно, даже во время войны что-то доставляли контрабандисты, но родители Психеи относились к этому с неодобрением…
   Психея примерила новое платье, которое собиралась надеть на вечер у Форсайтов. О таком платье можно было лишь мечтать: в зависимости от света оно переливалось то холодным голубым, то серебристым цветом. Воздушные нежные кружева пенились на рукавах и вокруг квадратного декольте. Лиф плотно облегал ее фигуру, юбка мягко спускалась по бедрам и заканчивалась шлейфом. Психея, стоя перед зеркалом, поворачивалась то в одну, то в другую сторону. И в эту минуту она позволила себе представить Гейбриела, кружащего ее в вальсе, и прикосновение его щеки, и его теплое дыхание, когда он наклоняется, чтобы запечатлеть на ее холодных губах еще один запретный поцелуй… Ведь никто не узнает об этих глупых мыслях!
   Симона сказала, что платье сидит идеально, и Психея в сопровождении Симпсон, несшей платье, отправилась домой. По дороге она забрала все остальное и вернулась с чувством полного удовлетворения. Отдавая ридикюль и перчатки лакею, она, наконец, заметила несчастный вид дворецкого.
   – Мисс, простите меня. Кто эти люди, и что мне с ними делать?
   Психея прижалась к стене, пропуская человека с большим рулоном черного шелка.
   – Не волнуйся, Джоурс. Это портные, они пришли, чтобы пополнить гардероб лорда Таррингтона. Ты же знаешь, его одежду испортили.
   – Да, мисс, понимаю. – Его морщинистое лицо выражало сомнение. – Но, мисс, а вы уверены, что лорд Таррингтон пожелает принять помощь такого рода? Времени после смерти вашего отца прошло много, но обычаи не так уж изменились с тех пор…
   Психея отмахнулась от его слов.
   – Джоурс, а где лорд Таррингтон?
   – В Желтой гостиной, мисс.
   – Прекрасно! – Психея повернулась и поманила портных за собой.
   Она решительно распахнула дверь и увидела своего «жениха», разглядывающего портрет ее матери, висевший над камином, Он пил чай, но его рука с чашкой замерла в воздухе при появлении Психеи и ее портных.
   Гейбриел в изумлении застыл на месте. Психея впустила в комнату свою армию и направила ее прямо на него. Толпа подмастерьев окружила его. Маленький человечек с ловкостью обезьяны выхватил чашку из его руки. Гейбриел был так ошарашен подобной наглостью, что даже не ответил на дерзкую фамильярность незнакомца.
   – Вот он, джентльмены, – указала Психея. – Ему нужны утренние костюмы, костюм для верховой езды, что-нибудь подходящее для дома, и, Анри, – обратилась она к невысокому, крепко сбитому человеку, который явно был главным в этой толпе, – думаю, он будет великолепен в темно-бордовом.
   Анри, торопясь угодить новой благодетельнице, развернул перед ней рулон тяжелого бархата.
   – О да, Анри. Это то, что надо.
   – Oui, мадемуазель. И еще цвета ночного неба.
   – Обязательно, Анри. Симона была права, у вас прекрасный вкус.
   – Благодарю вас, мадемуазель Хилл.
   Они, прищурив глаза, бесцеремонно рассматривали Гейбриела.
   – Да, ему пойдут яркие цвета. И минимум украшений, он в них не нуждается.
   – Вы снова правы, Анри, какой у вас острый глаз.
   – И никакой ваты на плечах, у мсье широкие, крепкие плечи.
   Психея отвела глаза и прикусила нижнюю губу.
   – В самом деле? А я и не заметила.
   «Лгунья», – подумал довольный Гейбриел. Словно загипнотизированный змеей кролик, он смотрел, как суетятся помощники Анри. Одни раскатывали рулоны тканей, вдевали нитки в иголки, готовили ножницы и прочие инструменты. Другие, как надоедливые мухи, облепили Гейбриела, измеряя его шею, грудь, талию, а один из них – черт бы его побрал! – измерял длину ног.
   – И, Анри, лорду Таррингтону, без сомнения, нужны личные вещи.
   В Гейбриеле начинал закипать гнев: «Бесстыжая женщина! Она лишь слегка покраснела». Анри понимающе кивнул:
   – Oui, мадемуазель. У меня есть превосходная фланель. Психея недовольно нахмурилась:
   – Фланель? Я бы предпочла тонкое полотно. Думаю, белое.
   Настала очередь Анри покраснеть.
   – Если мадемуазель предпочитает полотно… Психея с ужасом поняла, что она сказала.
   – О нет, мне все равно! Меня нисколько не интересует, из чего его… они сделаны, – растерянно забормотала она. – Пусть он даже не носит никаких… О нет, я опять не то хотела сказать.
   Внезапно Гейбриел снова почувствовал себя семнадцатилетним, и другая женщина, другая властная красавица одевала его и распоряжалась им. Тогда в чувственном тумане он позволял это, и ему льстило ее внимание. Сначала. Но Гейбриел уже не был мальчиком. Сознание, что им управляют, украшают, как куклу, кому-то на потеху, вернулось к нему и вызвало чувства, которые, как он надеялся, остались в прошлом.
   – Мисс Хилл, я начинаю думать, что вы чего-то не понимаете.
   Не обращая внимания на портных, Гейбриел подошел к Психее.
   – Я надеялась получить от вас хотя бы какую-то благодарность.
   – Вам нужна моя благодарность? Хорошо, вы ее получите.
   Он подошел еще ближе, и Психея настороженно посмотрела на него.
   – Благодарю вас, мисс Хилл, – продолжал он, сдвинув брови над сверкающими гневом глазами. – Благодарю вас за то, что пригласили этих людей и нарушили мое одиночество, благодарю вас за то, что по вашему распоряжению они бесцеремонно ощупывали меня без моего разрешения, благодарю вас за то, что выбирали цвет и материю для моего нижнего белья! Он повернулся к Анри.
   – Между прочим, я хочу полотно, но не белое, а черное. И полагаю, должен поблагодарить вас за то, что вы не выбрали розовое и еще больше не унизили меня, – добавил он, снова поворачиваясь к Психее.
   Голубые глаза девушки сердито блеснули и наполнились слезами.
   – Шерсть, Анри, сшейте их из самой дешевой и грубой шерсти. И пусть они будут красными!
   – Красными? Распутница!
   Гейбриел не знал, смеяться ему или растоптать подмастерье, все еще пытавшегося снять с него мерку. Сжав кулаки, он сделал огромное усилие, чтобы обуздать свой гнев.
   – Если вы не уведете своих собачонок, я найду хорошее применение вашим булавкам и иголкам, – сказал он Анри.
   Француз побледнел. Он что-то быстро пролепетал по-французски своим помощникам. Видимо, он не смягчил слов Гейбриела, поскольку все мгновенно отскочили от него и настороженно ждали, что будет дальше.
   Гейбриел распахнул дверь и жестом приказал им убираться.
   – В ваших услугах больше не нуждаются, уходите. Немедленно! – бросил он портным, неохотно собиравшим свои инструменты и ткани.
   Он взглянул на Психею, ожидая от нее возражений.
   Черт бы побрал этого человека! Он поставил ее в безвыходное положение. Анри считал Гейбриела ее женихом, которому она делает подарок. И если она не подчинится ему, то нарушит все светские условности. А заставить его принять подарок, когда он этого не хотел, Психея не могла. Пойдут разговоры, в свете узнают обо всем от какого-нибудь лакея или портного.
   С трудом сохраняя спокойствие, Психея улыбнулась Анри.
   – Лорд Таррингтон сейчас не желает воспользоваться вашими услугами, но потом он…
   – Он сам найдет для себя портного, – перебил ее возмущенный голос Гейбриела.
   Анри был явно огорчен. Психея понимала, как важен для него этот заказ. Она тронула его за рукав.
   – Лорд Таррингтон не нуждается в ваших услугах, но одному лакею требуется новая ливрея.
   Лицо Анри просветлело. Обрадованная Психея продолжала:
   – И всем моим слугам следовало бы обновить ливреи. Обсудите это с Джоурсом перед уходом. До свидания, Анри.
   Когда портные покинули комнату, Гейбриел заговорил с ней, он уже не сердился, но выглядел озадаченным.
   – Вы были чрезвычайно добры к нему.
   Психея медленно повернулась. Он выглядел таким уверенным, так естественно смотрелся в этой роскошной обстановке, что Психея просто не могла поверить, что он родился в небогатом имении. А его поведение – он вел себя так высокомерно, с такой вызывающей надменностью… С каждой минутой Гейбриел все больше напоминал настоящего маркиза.
   – А вы чрезвычайно злы, – ответила она.
   К ее удивлению, он не смутился, не покраснел и не стал этого отрицать.
   – Мне не следовало терять самообладания.
   – Признаете свою вину? – недоверчиво спросила Психея.
   – Да.
   – Не настаиваете на своей правоте?
   – Когда я всего лишь неизвестный актер? – усмехнулся он.
   – Совершенно верно, – с серьезным видом кивнула она.
   Гейбриел расхохотался, а затем с таким же серьезным видом сказал:
   – Я был непростительно груб и приношу свои извинения.
   – Вы – что? – Психея никогда не слышала, чтобы мужчина добровольно признал, что был не прав.
   – Прошу прощения, – повторил Гейбриел.
   – Признаете, что вели себя безобразно?
   – Несомненно.
   Психея опустилась на ближайший стул.
   – Становится все интереснее.
   – О нет, дорогая моя Психея! Вам самой надо попросить прощения. – Гейбриел подошел и опустился перед ней на одно колено.
   Она отвела глаза, чтобы избежать его проницательного взгляда.
   – Глупости, не нахожу причин для извинений. Он протянул руку и взял ее за подбородок.
   – Извинитесь, Психея. Я никогда не считал вас трусихой.
   – Я никогда ею и не была! Если было бы необходимо, я бы извинилась.
   Гейбриел продолжал пристально смотреть ей в глаза.
   – Мне не за что извиняться. Я помогала вам!
   – Я чувствовал себя, – медленно заговорил он, – жалкой слабой пародией на мужчину. Черт, да я и не чувствовал себя мужчиной. Я ощущал себя продажной девкой, которую наряжают на утеху покупателю.
   – Но так оно и есть! – вырвалось у нее. Если бы ее так не волновала его близость, Психея бы подумала, прежде чем это сказать. Но было уже поздно, слова были произнесены.
   Сразу же все изменилось. Хотя Гейбриел не шевельнулся, Психея почувствовала, как между ними разверзлась пропасть.
   И она поняла, что натворила.
   – Конечно же, вы не слабый, – запинаясь заговорила Психея, пытаясь найти слова, чтобы исправить положение, – и вы не… – она запнулась на грубом слове, – не «девка». Но вы у меня на службе, и моя обязанность одевать вас, пока вы находитесь здесь, как и всех моих слуг…
   Слова прозвучали неубедительно даже для нее самой.
   Гейбриел встал, подошел к камину и залпом выпил остатки остывшего чая. По выражению его лица она видела, что он предпочел бы что-нибудь покрепче.
   Ей стало стыдно. Кто она такая, чтобы рассуждать о доброте? Разве она только что не оскорбила беззащитного человека?
   Психея не знала, как ей поступить. Если бы она могла кого-то спросить, как надо обращаться с мужчинами, что ей делать, что сказать. Ее тетя, старая дева, не могла ей помочь, а Цирцея была всего лишь ребенком. Если бы была жива ее мать…
   Психея помнила, как ее мать говорила об отце: «Дорогая, твой отец большой человек. Но он никогда не стал бы таким, если бы я не была рядом и не поддерживала своей верой в него».
   Ее мать хотела, чтобы и Психея выбрала такого человека, в которого можно было верить. Психее почему-то захотелось, чтобы этот самозванец простил ее. Она осторожно подошла и встала рядом с ним. Он не взглянул на нее, продолжая смотреть на огонь, весело потрескивавший в камине.
   Гейбриел заговорил первым:
   – Я беден, это правда, я не обладаю богатством, которое должно бы мне принадлежать. Но, Психея, у меня есть гордость. Я сохранял ее все эти годы, и никто не отнимет ее у меня, даже вы. Было время, когда я позволял распоряжаться собой, но больше я этого не допущу. У меня и так отобрали слишком много.
   Он повернулся и вышел из комнаты. Психея смотрела ему вслед, чувствуя, что совершила ужасную ошибку.
   Гейбриел поднялся в свою комнату и, вызвав Бриксона, прежде всего приказал принести бокал бренди. Он должен был взять себя в руки, он не собирался так откровенно рассказывать о себе Психее. Почему эта женщина так действует на него? Ее холодная красота, ее слишком властные попытки помочь разрушили стену, которую он многие годы старательно воздвигал вокруг себя… Ему следует быть осторожнее.
   С тех пор как Гейбриел покинул Англию, он не позволял командовать собой ни одной женщине, яростно защищал свою независимость и гордился, что никогда не теряет головы. Конечно, у него случались увлечения, но никогда, никогда после Сильвии, он не позволял женщине брать над собой власть.
   Воспоминания о молодости до сих пор причиняли ему боль.
   Когда Бриксон принес бренди, Гейбриел уже обрел свое обычное спокойствие. Психея была права в одном: ему необходима одежда. Поговорив с Бриксоном, он узнал имена самых лучших портных и сапожников. Бриксон был прекрасно осведомлен в вопросах мужской моды.
   Гейбриел спустился в холл и надел шляпу и перчатки. Когда Джоурс спросил, не требуется ли милорду карета, Гейбриел на минуту задумался. В середине дня в вечернем костюме он выглядел бы странно, а ему не хотелось привлекать к себе внимание.
   – Это не причинит неудобства дамам? – спросил он.
   – Мм, нет, милорд. Леди не собираются выезжать сегодня днем, – заверил его, слегка замявшись, Джоурс.
   – Тогда не откажусь, – сказал Гейбриел.
   И он отправился в роскошной семейной карете Психеи, развалившись на мягких подушках, на Бонд-стрит.
   Услужливый подмастерье ввел Гейбриела в небольшую, но хорошо обставленную приемную портного Уэстона и попросил подождать, пока появится сам великий человек.
   – Милорд, – поклонился мастер, – добро пожаловать в наше скромное заведение.
   – Благодарю вас, – сказал Гейбриел. – Мой багаж, к сожалению, сильно пострадал, и вся одежда порвана. Мне срочно требуется ваша помощь.
   – Да, милорд, – задумчиво кивнул портной. – Жаль, что я не знаком с вашей семьей. Но я бы сказал, что это, – он внимательно оглядел Гейбриела, – сшито во Франции?
   – Да, действительно.
   Осторожный вопрос был задан не без основания. Англичане уезжали в Европу, когда не могли оплатить свои счета, а кредиторы становились слишком настойчивыми.
   – Я некоторое время жил за границей, но когда унаследовал титул, довольно скромный, но все же накладывающий на меня определенные обязательства, счел необходимым вернуться. – Гейбриел, не стыдясь, воспользовался выдумкой Психеи. – А в связи с моей помолвкой с мисс Хилл мне нужен достойный гардероб для выполнения светских обязанностей.
   – Мисс Психеей Хилл? – переспросил Уэстон.
   – Да, я более чем счастлив, что заслужил ее расположение.