Страница:
Мои пальцы случайно коснулись камня у меня в кармане.
- Но я записал имя, да? На случай, если он когда-нибудь поправится...
- Его записал Викс. Он наложил на него заклятие, позволяющее прочесть его только тебе.
Викс не был рекконарре, он был моим наставником, защитником, учителем, молодым мадонеем, посвятившим себя мне, своему воспитаннику-получеловеку. Викс оставался рядом со мной все годы забвения, в страшные времена исполнения пророчества, когда я был уверен, что, если мы не примем мер предосторожности, какое-то крылатое существо освободит Безымянного бога, чтобы он разрушил мир, уже не помня, что этот бог мой отец. После чего мы, оставшиеся, рекконарре, строители, породили заклятие, разделившее наши души, и Викс жил со мной в Кир-Вагоноте, помня только, что когда-нибудь вернется в Кир-Наваррин и закончит свою жизнь, став частью стены.
Правда давила на меня тяжким грузом.
- Если мы не сумеем заново отстроить стену, что тогда?
- Его конец уже близок, дитя мое. Пусть нашим последним воспоминанием о нем станет его любовь к тебе. В твоей власти попытаться убить его, вызвав на бой, или зарезать во сне. Но сдержать его силу, которая оказалась гораздо больше, нежели мы предполагали, можно только с помощью стены. Каспариан помогает ему сейчас накапливать силу, забирая ее у этих несчастных теней, что появились в Кир-Наваррине, поэтому вероятность того, что он победит, велика. Однако единственный способ, которым он может сделать из тебя настоящего мадонея, это передать тебе свою силу, соединив ее с тем, что есть в тебе самом. Он не может воссоздать магию мадонеев, он может только передать ее, и в этот миг станет наиболее уязвимым.
Ниель не был моим настоящим отцом. У меня нет сыновнего долга перед ним. Но Денас... Валдис... стал частью меня, и, если я собираюсь жить дальше, мне придется быть очень осторожным.
- А что, если я не убью его? Что тогда?
Мы снова вернулись к башне. Госпожа раздвинула в стороны виноградные лозы и положила руки на камень, печально улыбаясь и говоря что-то не слышное для меня, наверное, она приветствовала невидимого стража. Потом повернулась ко мне.
- Наверное, ничего. Он может отдать тебе силу и умереть в крепости, довольный тем, что сделал все для искупления своей вины. Наверное, ты, с обретенной силой, окажешься в состоянии уйти из крепости и жить так, как тебе будет угодно. Но мой муж был одним из самых умных мадонеев и самым сильным из них, что многое значит. Наверное, он найдет способ отнять у тебя свой дар, если ты не оправдаешь его ожиданий, а после этого... Страшно подумать, что он может еще натворить. - Она сжала мои ладони в своих. Сохрани память о наших намерениях, чтобы ты не позабыл о высшей цели в череде ожидающих тебя перемен. Ты должен завершить начатое. Принять дар и забрать его жизнь, пока он будет переживать свою радость.
Правда тяжелее других слов, говорил отец моей души.
- Если я совершу задуманное, - с трудом выговарил я, борясь с болью в сердце, - кто потом удержит меня?
- Ты найдешь способ. В тебе живут две прекрасные души, одну я знаю, как знаю собственное сердце, другую встретила недавно. То, чего не сможет сделать мой сын, сделаешь ты, незнакомец. Силы земли и неба привели тебя в это место, выковали тебя, придали тебе форму, вдохновили тебя. Я верю им. И я верю тебе, мой сын и мой друг.
Все было сказано. Пройдя через стену башни, я поднялся по винтовой лестнице и осторожно положил камень в деревянную шкатулку. Керован. Безымянный бог. Я посмотрел в окно на поросшие лесом холмы и шагнул в бездну.
- Ты же хотел отказаться! - Рука Ниеля застыла над доской. - В последние дни ты был так несчастен, что я предположил...
- Буду тебе признателен, если ты перестанешь думать за меня. Я не ребенок и способен сам принимать решения, тебе незачем скрывать от меня жестокую правду. Я понимаю последствия совершенных мной поступков, принимаю их и собираюсь идти до конца. Естественно, я горевал, убив неповинных людей, и это произошло оттого, что мой друг Александр не доверился мне полностью. Потом я обнаружил, что не могу пройти через эту стену, поскольку изменения уже произошли. Значит, ты тоже не веришь мне. Какой человек, или мадоней, не ощутит себя "несчастным", когда два самых дорогих ему существа не доверяют ему?
- Боюсь, я был слишком настойчив, заставляя тебя принять мой дар.
Я догадался, что эти слова следовало считать извинением.
- Так ты сделаешь, как я прошу?
Ниель осторожно поставил фигурку белого рыцаря на черно-серую доску. Потом поднялся и быстро подошел к окну, сложив руки за спиной.
- Как скажешь. Я отправлю тебя к новому спящему на тех же условиях, что и раньше. Но знай: это приключение, каковы бы ни были его цели, будет последним шагом в превращении, не считая полной передачи силы. Вернувшись, ты станешь мадонеем, телом и душой. Твои человеческие качества покинут тебя, но ты получишь кое-что взамен. Часть твоего прошлого... воспоминания... чувства... тоже уйдут.
- А мои шрамы? Каспариан говорит, что даже эти отметины со временем исчезнут. - Я налил себе стакан вина, удивляясь тому, что рука не дрожит. Наверное, ты позволил им остаться, чтобы напоминать мне людском вероломстве. - Пусть он сам истолковывает горечь, звучащую в моем голосе. Я хотел получить ответ.
- Тебе не откажешь в проницательности. Но эти два шрама действительно непросто удалить. Их корни уходят слишком глубоко. Мы ведь только начали твое образование, тебе еще много предстоит узнать, но нам нет нужды спешить, эти... напоминания... пригодятся. - Лицо Ниеля светилось, словно на юге уже взошла луна. - Все твое человеческое прошлое покинет тебя, когда ты окончательно превратишься. Не исчезнет, а отойдет на задний план, как будто оно относится вовсе не к тебе, словно это история, рассказанная тебе в далеком детстве. Иначе изменения, произошедшие в твоем разуме, будут слишком пугающими, я не хочу, чтобы ты думал, будто у тебя отняли твою жизнь. Поэтому я позволил этим двум отметинам на твоем физическом теле остаться, ты уничтожишь их сам, когда захочешь, вместе с болезненными воспоминаниями.
Боги, он гордится своим до мелочей продуманным планом. Считает, что оказывает мне милость. Я перевел дух и сложил на груди руки, ощутив боль в боку, там, где была одна из "отметин". Мой собственный план родился всего несколько часов назад, когда я вернулся из гамарандового леса. Смертельная игра, с неожиданными ходами. Меня бесило то, что я зависел не только от себя, делая нужный ход.
- Отлично, - произнес я вслух. - Надо быстрее кончать с этим делом. Оставь мне напоминания. Я не хочу, чтобы меня опять вовлекли во всякие идиотские аферы, как это было в последний раз... боги, как они нелепы. Все было бы иначе, если бы Александр доверился моему спящему. Какая вопиющая глупость. Я думал, он все понимает.
- Ты орудие, которое они используют в собственных целях, - подхватил Ниель. - Какой настоящий друг заставит своего товарища испытывать угрызения совести?
Ночь опустилась на горы, северный ветер прогнал облака. Воздух был ясным и холодным, выглянувшие звезды казались твердыми, как алмазы. Пока Ниель ходил за Каспарианом, который должен был помочь нам отправиться в мир снов, я метался по комнате, думая о своем спящем и о том, что я ему скажу.
Прежде чем я успел додумать все до конца, вернулся Ниель, Каспариан шел за ним. Недовольство огромного мадонея затопило всю комнату, когда он уселся за стол с игровым полем. Рассказ Госпожи объяснял его ненависть и зависть. Горько видеть, как твой учитель расточает свои дары, вручая их тюремщику, тому, кто не родился мадонеем, сыну, который не любил своего отца так, как любил его воспитанник, разделивший с учителем заточение. Какой несправедливостью ему это кажется.
Мы все разместились вокруг стола, Каспариан зажег свечу. По ней карабкался паук. Ниель сидел с сосредоточенным лицом, готовый выпустить наружу заклятие. Прежде чем первые капли упали со свечи, заливая злополучное насекомое, я уже плыл над морем снов.
Она просто дремала. Ее сон был таким призрачным и закончился так быстро, что я едва не упустил его. Но с момента, когда Ниель коснулся меня, я был полон силы и нашел бы ее, даже если бы сон Элинор был не длиннее жизни снежинки в знойной пустыне.
- Сейонн! - она вжалась спиной в лимонное дерево, сонливость покинула ее. - Что ты здесь делаешь? - Элинор казалась усталой, но не испуганной, что лишний раз доказывало ее мужество. Проснуться после легкого послеобеденного сна и обнаружить возвышающегося над собой мужчину, одетого только в перевязь меча и желтое сияние, было серьезным испытанием. Тем более что в ходе моих последних подвигов я разрушил здание, похоронив под ним ее сводного брата. Печально, но я не собирался сообщать ей что-либо утешительное.
- Я пришел за своим сыном. Настало время забрать его.
Лучше бы я ударил ее. Она вскочила на ноги, лицо вспыхнуло.
- Ты дал мне слово!
- Все изменилось.
- Ты сказал, что Эван должен жить в безопасности и любви. Я поверила тебе.
- Так и будет! Где он?
- Посмотри на себя, Сейонн! Ты испугаешь его. Ты всех нас пугаешь.
- Ты тоже сомневаешься во мне, госпожа? Что мне сделать еще, чтобы убедить вас? - Мы стояли лицом к лицу на крутом подъеме, под нами раскинулся городок из палаток, где я был, когда навещал своего ребенка. Солнце заливало мир красно-золотым светом, был вечер. - Я не собираюсь спорить. Настало время Эвану узнать меня и свое истинное место в мире.
Она презрительно скривила губы.
- Чему ты научишь его? Мы даже не знаем, что ты теперь такое. Даже принц опасается, что ты превратился в невесть кого. Как я могу отдать своего ребенка тому, кто...
- Эван мой ребенок. Он должен быть со мной, а не метаться по пустыне с бандой несчастных оборванцев, ведущих войну. С вашей глупостью и самонадеянностью вы не продержитесь и года. - Я призвал ветер, расправил крылья и сделал шаг по направлению к высокой женщине. - Лучше поверь в серьезность моих намерений и не испытывай мое терпение. Вспомни Парассу.
Румянец Элинор исчез, но она не отступила и не шагнула назад.
- Никто из нас не забудет Парассу. Разве не в Парассе твоя слепая жажда крови убила моего брата Фаррола, человека, называвшего тебя другом, человека чести, который принес себя в жертву, чтобы спасти твоего принца? Где семь воинов лорда Кирила погибли, потому что ты не соизволил поговорить с Аведди? Почему же ты считаешь, что сможешь воспитать своего ребенка?
Правда. Все это правда. Ее обвинения больно хлестали меня. Но сейчас я обязан нарушить клятву, которую считал нерушимой, я должен подвергнуть своего ребенка опасности. Я знал своих друзей, ничто иное не заставит их поверить... - Скажи мне, где он, или я подожгу все палатки и найду его сам. - Мой голос громыхал между холмов, угрожая разрушить скалы и повалить деревья. - Я буду уничтожать людей одного за другим, если ты не ответишь мне.
- Огонь небес. - Наконец-то она начала верить.
Я расправил крылья и взлетел, кружась над ней словно стервятник, ревя так, что все в поселении слышали меня.
- Где мой сын?
- Ладно, я покажу тебе. - Элинор побежала вниз, спотыкаясь на ходу. Но и сейчас она не переставала думать. - Ты заберешь его в Кир-Наваррин?
- Это его дом.
- Тебе понадобится кто-то, чтобы заботиться о нем. Он совсем мал...
- У меня есть слуги, которые будут делать все, что нужно. - Я махнул крыльями, засыпая ее пылью.
- Слуги... - Элинор посмотрела на меня так, что ее взгляд едва не пронзил меня насквозь, и покачала головой. - Разве ты не понимаешь? Он боится чужих. Это обычно для детей его возраста. Ты не можешь...
- Привыкнет.
Элинор оступилась на камне и едва не упала. Задыхаясь, она остановилась, чтобы осмотреть ногу и поискать более безопасный спуск. Люди из лагеря собрались под холмом и во все глаза глядели на нас.
- Неважно, чем ты стал, ты не можешь быть настолько жесток, чтобы так резко лишить ребенка его привычного окружения.
- Не говори мне, что я могу, а чего не могу! Разве я все еще раб? Все поучают меня, говорят мне: "сделай это, сделай то, ты должен, тебе нельзя". Но теперь все станет по-другому. Я нашел свой настоящий дом, свое истинное обличье. Я унаследовал такую силу, которую вы не можете даже вообразить, я еще не войду в средний возраст, когда вы, людишки, превратитесь в пыль. Я спасу мальчика от опасностей этого мира. Будь проклята ваша наглая...
- А в твоем новом доме разве нет опасностей? - вспылила Элинор.
Страх пронзил меня от головы до пят. Опомнись. Возьми себя в руки. Я собирался высказать ей все, напугать ее, но неистовая сила распирала меня, угрожая все испортить, и я с трудом удерживался, чтобы не наброситься на нее, что было бы, мягко выражаясь, излишне.
Я грубо одернул себя, заставив сосредоточиться. Окончательное превращение в мадонея состоится только по возвращении к Ниелю, когда мой спящий снова заснет. Придерживайся плана. Ниель наблюдает...
- Я не безумец. Кто-нибудь один может пойти с ним. - Пока все не закончится, для моего сына не будет безопасных мест.
Я взмыл в воздух, прежде чем она успела ответить, и полетел к поселению. Когда Элинор сбежала с холма, я опустился на землю в нескольких шагах от собравшейся толпы. Сложив руки на груди, я повернулся к ним спиной.
До меня донеслись шаги, перешептывания. Знакомый голос позвал:
- Поговори со мной, Сейонн. - Александр остановился на почтительном расстоянии от меня.
Я смотрел только на Элинор и молчал. Лишь через несколько минут, когда задыхающаяся от бега Элинор оказалась на дороге рядом с принцем, я повернулся к нему. Толпа расступилась, чтобы дать ему пройти. Он ступал величественно, словно король, принимающий посла неведомой, страны. Феид стоял неподалеку, низко наклонив голову, чтобы я не увидел его лица. Интересно, молодой сузейниец расстраивается, что я выбрал кого-то другого, или радуется, что я оставил его в покое? Рядом с принцем стоял Блез. Его лицо окаменело, он держал за руку моего сына. Эван смотрел на меня с любопытством, прижимаясь к худощавому эззарийцу.
Я вновь переключил внимание на Элинор.
- Кто пойдет с ребенком? - спросил я, словно кроме нас здесь никого не было.
Элинор перевела взгляд с меня на остальных, капельки пота блестели у нее на лбу.
- Сейонн пришел за Эваном, - пояснила она собравшимся. - Он хочет, чтобы мальчик жил в безопасности в Кир-Наваррине. - Ее слова мгновенно разлетелись по толпе, Блез с Александром возмущенно переглянулись. - Он... твердо решил... нет смысла спорить. Прошу вас, успокойтесь. Кто-то должен пойти с ними, чтобы Эван не боялся. Я собираюсь пойти сама.
- Линни, ты не можешь. - Блез с трудом сдерживал ярость. - Ты же слышала, что Фиона говорила о болезнях. Ты проживешь там не больше нескольких месяцев.
- Будем решать проблемы по мере их появления, - ответила она.
- Я пойду, - заявил Блез. - Мальчику со мной хорошо, я могу...
Элинор покачала головой:
- Ты нужен здесь. От тебя зависит Аведди и будущее Империи, которое гораздо важнее будущего любого из нас. Кроме того, Сейонн один раз уже доверил мне заботу о ребенке. Я не покину своего сына.
- Хорошо.- Я кивнул Элинор, словно кроме нее никто ничего не говорил. Приготовь все необходимое. Я попрошу твоего брата проводить тебя через ворота Дворца Колонн к башне в гамарандовом лесу. После этого он откроет проход, как описывала Фиона, но только ты и ребенок подниметесь в комнату наверху. Я требую точного исполнения моих приказов. В комнате в башне ты просто попросишь открыть тебе вход в крепость, а потом пойдешь. Все ясно? Элинор кивнула, и я продолжил: - Это ради безопасности ребенка. Ради его будущего. Отцы должны делать все необходимое для развития своих сыновей, а сыновья должны знать и помнить своих отцов.
- Линни... - Блеза никто не слушал. Элинор поцеловала его и сказала, чтобы он оседлал лошадей и позаботился о воде, пока она собирает вещи Эвана.
Я отошел от людей, по-прежнему не обращая на них внимания. Их суетность походила на порывы холодного ветра, я чувствовал, как их руки хватаются за мечи и кинжалы. Когда чьи-то ноги двинулись в моем направлении, я развернулся, расправляя крылья и стряхивая с пальцев огонь.
- Назад, - прозвучал негромкий приказ. - Вы не справитесь с ним. Когда толпа попятилась, я снова отвернулся, глядя, как луна поднимается над долиной. Скоро рядом со мной остался только Александр, я чувствовал на себе его горящий взор. - Поговори со мной, Сейонн. Или мне звать тебя другим именем? Где мой друг... мой брат... человек, спасший мою жизнь и душу, научивший меня всему? У меня есть что сказать ему, он обрадовался бы новостям.
Я превратил себя в камень... во что-то очень похожее на камень.
- Я должен знать, вернется ли мой друг, потому что мне очень не хватает его помощи и совета. - Принц подошел ближе. - Я понял, что случилось в Парассе. Все поняли, даже Блез. Святой Атос, Сейонн, я не виню тебя, я виню себя. Но это не должно повториться. Прошу, дай мне знать, что ты слышишь меня.
Но я не поворачивался и ничего не отвечал, и он наконец ушел.
Через полчаса Блез привел лошадей. Пока остальные грузили сумки и воду, Александр стоял в стороне. Элинор подошла ко мне, неся ребенка на руках.
- Ну чем я могу убедить тебя подождать? - спросила она. - Подождать, пока он немного подрастет и начнет понимать происходящее.
- Если только ты убедишь меня, что война закончится сегодня. - Я выжидательно замолчал, разглядывая ее. Она не ответила. - Так я и думал, - Я был уверен, что меня слышат все. - Ты можешь передать всем, кого это интересует, что, поскольку Аведди не доверяет мне больше, я не стану служить ему, а только своим собственным целям и желаниям. Ты права, говоря, что я не тот, каким был. Но я не стану ввергать этот мир в хаос и смятение. Я буду помогать, как и обещал, и надеюсь, что соглашения, заключенные нами, будут соблюдаться и другой стороной. Известно, что люди часто теряют веру и не сдерживают обещания. Я ношу на своем теле два шрама, которые постоянно напоминают мне об этом.
Мне показалось, что я почувствовал перемену, произошедшую в Александре... дыхание его прервалось... мускулы напряглись... Но я не смотрел на него, поэтому не был уверен. Вера. Ключевое слово.
Я поднялся повыше и увидел, как Элинор с Блезом переговорили с Александром, быстро простились с остальными и поехали по ночной пустыне. Изредка их освещало серое мерцающее свечение, когда Блез применял свою магию. Элинор сидела на лошади, подавшись вперед, будто ехала на битву, ветер играл ее длинными волосами. Эван сидел на коне перед Блезом, который обнимал спящего ребенка обеими руками. К заходу луны уставшие лошади принесли всадников к Дворцу Колонн, двойному ряду белых столбов, отбрасывающих на траву длинные тени. Блез развел небольшой костер. Когда он начал открывать ворота в Кир-Наваррин, Элинор завернула Эвана в одеяло и посадила себе на колени, медленно покачивая его. Я стоял на холме у последней пары колонн и наблюдал за ними, создавая усыпляющее заклинание для женщины.
Я сделал это ради безопасности Эвана. Ради них всех, говорил я себе, хотя холодный пот, струившийся по спине, убеждал меня в обратном. Чтобы Эван был в безопасности, я должен рисковать им, оставляя его на попечение Элинор перед лицом грядущих событий. Я так часто ошибался, судил неверно, мои желания были так сильны, что туманили разум. Теперь посеянные мной семена были готовы взойти. Пророчество, изменившее историю моего народа, сбывалось. Квадратик из мозаики изображал последствия моих поступков абсолютной, непроницаемой тьмой. Если к нему прикоснуться, можно ощутить отчаяние мира. Я цеплялся за слова Гаспара. Ты идешь по избранному тобой пути. Перед рассветом темнее всего. В бормотанье старика заключалась надежда. Не в моей руке с мечом, не в моих чувствах, не в моих инстинктах и разуме. Только в порожденном пустыней видении, храбрости женщины и силе и вере принца.
Голова Элинор начала клониться к коленям. Я вдохнул поглубже сладостный воздух мира людей, и, когда женщина улеглась рядом с ребенком и погрузилась в сон, я оказался в темноте.
Что чувствует берег, когда океан уходит с отливом? Суетная жизнь исчезла. Бесконечная деятельность прекратилась, хотя отдельные рыбешки не успели сориентироваться и теперь их поджаривает солнце или подбирают птицы. Огромное давление пропало, песок и скалы лежат обнаженные, выставленные на свет. Облегчение. Я почувствовал его, когда встал из-за стола Ниеля уже нечеловеком.
Я вытянул руки и внимательно рассмотрел их. Две руки, рельефные мышцы, локти, широкие плечи... ничто не возмущает взор. Ничто не мешает рассматривать дальше, я стою между камином и окном в сад, ничто не скрывает тела, кроме перевязи меча. За окном идет снег. Ноги тоже целые, хорошей формы. В этом мире я не светился золотом. Грудь.
Волос немного... У меня никогда и не было много. Белая линия под ребрами справа напоминает о вероломстве, предательстве, невежестве. Живот. Ягодицы. Да, мужчина, все на месте. Крылья... мороз прошел по спине, когда я ощутил их, свои крылья, прочно соединенные с плечами. Останусь ли я крылатым навсегда? Кажется, да. Я коснулся левой щеки... Грубость, жестокость, отчаяние. Эти шрамы нарушают гладкость кожи. Избавлюсь от них, как только соображу как. А я соображу... Я и так уже знал много, боль и уродство исчезли, оставив меня мадонеем.
Еще одна пара глаз рассматривала меня. Молодые глаза на умудренном страданием лице. Взволнованный старик стоял рядом с покрытым морозными узорами окном, на него падали отсветы огня из камина. Он не улыбался, ведь ему еще нужно было понять, такой ли я, каким должен быть, и лишь затем передать мне силу, чтобы завершить начатое. Его волосы казались совсем белыми, худое лицо осунулось, словно остатки плоти под его кожей превратились в труху.
Я простер руки и упал на колени:
- Отец мой, я такой, каким ты мечтал меня видеть. Научи меня. Ты знаешь мою жажду знаний.
Мы больше ничего не могли скрыть друг от друга. Его радость и торжество были так же очевидны для меня, как мои желания очевидны ему. Только я был более уязвимым, являясь копией, только что отлитой по образцу, и художник еще следил за моим формированием. Он прошелся по красно-зеленому ковру, глядя мне в глаза. Я чувствовал, как его дыхание раздувает огонь внутри меня, питает белое пламя, пожирающее мою душу и воспоминания, освобождает меня от моего нечистого полукровного бытия. Я мечтал получить пищу, которую мог дать только он, силу, способную превратить это пламя во всепожирающий огонь. Я не задумывался, что он должен пожрать, а лишь представлял великолепие того, что останется.
У меня за спиной что-то треснуло. Каспариан разломил на две части толстое полено и кинул в огонь. Потом он взял еще одно полено, достал нож и разрезал его на узкие полосы с такой легкостью, словно это был пирог.
Глаза моего отца, не отрываясь, глядели на меня, я тоже смотрел только на него, хотя образ Каспариана с ножом каким-то образом запечатлелся у меня в мозгу. Мой собственный кинжал в прекрасных ножнах тяжело давил мне на бедро. Забавно, что образ Каспариана напомнил мне об оружии. Преданный мадоней будет вынужден потесниться.
- Значит, ты наконец ответил на свои вопросы, - произнес мой отец. Когда я впервые нашел тебя среди теней, я хотел рассказать тебе о том, кто ты на самом деле. Но ты был полон злобы и ничего не помнил о себе. Ничего, на что я мог бы опереться.
- Я старался не спать в Кир-Вагоноте, - ответил я, задыхаясь под его пристальным взглядом. - Я ненавидел все, что связано с плотью, поэтому у тебя не было возможности говорить со мной.
- Неважно. Я так гордился твоей силой и красотой. А потом ты нашел второго, человека, во всем подходящего тебе. Силы мироздания благословили нас, мой сын, послав нам прекрасного Смотрителя, который спасет нас обоих. Когда я узнал, что ты собираешься соединиться с ним, я сделал все, чтобы привести тебя сюда, рассказать тебе о твоем настоящем мире. Ты должен понять, что я никогда не желал тебе дурного. Совсем наоборот. Я хотел дать тебе все. - Отец провел рукой по моей щеке, заставив каждый нерв, каждый мускул в теле задрожать, словно по ним провели ножом. - Однако я не мог поверить, что ты простишь меня, поэтому и пошел на небольшие уловки. Но ты видишь дальше, чем я. Меня пристыдило твое доверие, ведь ты привел сюда собственного ребенка... - Он убрал руку, и я рванулся за ним, чтобы не нарушать связь между нами. Но он сложил руки на груди и, казалось, не заметил моего порыва. - И вот мы добрались до вершины. Ты сосуд, приготовленный для принятия дара, не похожего на все другие...
- Прошу тебя, отец. - Я едва слышал его слова из-за снедающего меня голода. Без его силы, которая наполнит меня, я был не больше чем иллюзия, порожденная заклятием.
Он засмеялся и распахнул объятия, полы его плаща широко разошлись, словно у него тоже были крылья. На миг он снова стал юным богом.
- Открой свое сердце, Валдис, сын мой, и прими от меня то, что должен.
При виде его широкой груди, уязвимой и ничем не защищенной, моя рука потянулась к ножу. Где-то за безумным желанием силы таилась твердая уверенность, что этот миг не вернется, миг, когда мне следовало выполнить свой долг. Но я не мог убить его. Существо по имени Керован было когда-то святым и прекрасным, даже теперь он желал мне только добра. Он был моим отцом. Я любил его, и никакой долг не заставил бы меня причинить ему вред. Затихающий голос во мне твердил слова, настаивал, убеждал, что это верный путь к моему собственному безумию. Вера, сказал голос. Все сводится к вере. И я позволил мигу уйти, погружаясь в черно-синий океан. Безымянный бог заключил меня в объятия, и пустота внутри меня исчезла.
- Но я записал имя, да? На случай, если он когда-нибудь поправится...
- Его записал Викс. Он наложил на него заклятие, позволяющее прочесть его только тебе.
Викс не был рекконарре, он был моим наставником, защитником, учителем, молодым мадонеем, посвятившим себя мне, своему воспитаннику-получеловеку. Викс оставался рядом со мной все годы забвения, в страшные времена исполнения пророчества, когда я был уверен, что, если мы не примем мер предосторожности, какое-то крылатое существо освободит Безымянного бога, чтобы он разрушил мир, уже не помня, что этот бог мой отец. После чего мы, оставшиеся, рекконарре, строители, породили заклятие, разделившее наши души, и Викс жил со мной в Кир-Вагоноте, помня только, что когда-нибудь вернется в Кир-Наваррин и закончит свою жизнь, став частью стены.
Правда давила на меня тяжким грузом.
- Если мы не сумеем заново отстроить стену, что тогда?
- Его конец уже близок, дитя мое. Пусть нашим последним воспоминанием о нем станет его любовь к тебе. В твоей власти попытаться убить его, вызвав на бой, или зарезать во сне. Но сдержать его силу, которая оказалась гораздо больше, нежели мы предполагали, можно только с помощью стены. Каспариан помогает ему сейчас накапливать силу, забирая ее у этих несчастных теней, что появились в Кир-Наваррине, поэтому вероятность того, что он победит, велика. Однако единственный способ, которым он может сделать из тебя настоящего мадонея, это передать тебе свою силу, соединив ее с тем, что есть в тебе самом. Он не может воссоздать магию мадонеев, он может только передать ее, и в этот миг станет наиболее уязвимым.
Ниель не был моим настоящим отцом. У меня нет сыновнего долга перед ним. Но Денас... Валдис... стал частью меня, и, если я собираюсь жить дальше, мне придется быть очень осторожным.
- А что, если я не убью его? Что тогда?
Мы снова вернулись к башне. Госпожа раздвинула в стороны виноградные лозы и положила руки на камень, печально улыбаясь и говоря что-то не слышное для меня, наверное, она приветствовала невидимого стража. Потом повернулась ко мне.
- Наверное, ничего. Он может отдать тебе силу и умереть в крепости, довольный тем, что сделал все для искупления своей вины. Наверное, ты, с обретенной силой, окажешься в состоянии уйти из крепости и жить так, как тебе будет угодно. Но мой муж был одним из самых умных мадонеев и самым сильным из них, что многое значит. Наверное, он найдет способ отнять у тебя свой дар, если ты не оправдаешь его ожиданий, а после этого... Страшно подумать, что он может еще натворить. - Она сжала мои ладони в своих. Сохрани память о наших намерениях, чтобы ты не позабыл о высшей цели в череде ожидающих тебя перемен. Ты должен завершить начатое. Принять дар и забрать его жизнь, пока он будет переживать свою радость.
Правда тяжелее других слов, говорил отец моей души.
- Если я совершу задуманное, - с трудом выговарил я, борясь с болью в сердце, - кто потом удержит меня?
- Ты найдешь способ. В тебе живут две прекрасные души, одну я знаю, как знаю собственное сердце, другую встретила недавно. То, чего не сможет сделать мой сын, сделаешь ты, незнакомец. Силы земли и неба привели тебя в это место, выковали тебя, придали тебе форму, вдохновили тебя. Я верю им. И я верю тебе, мой сын и мой друг.
Все было сказано. Пройдя через стену башни, я поднялся по винтовой лестнице и осторожно положил камень в деревянную шкатулку. Керован. Безымянный бог. Я посмотрел в окно на поросшие лесом холмы и шагнул в бездну.
- Ты же хотел отказаться! - Рука Ниеля застыла над доской. - В последние дни ты был так несчастен, что я предположил...
- Буду тебе признателен, если ты перестанешь думать за меня. Я не ребенок и способен сам принимать решения, тебе незачем скрывать от меня жестокую правду. Я понимаю последствия совершенных мной поступков, принимаю их и собираюсь идти до конца. Естественно, я горевал, убив неповинных людей, и это произошло оттого, что мой друг Александр не доверился мне полностью. Потом я обнаружил, что не могу пройти через эту стену, поскольку изменения уже произошли. Значит, ты тоже не веришь мне. Какой человек, или мадоней, не ощутит себя "несчастным", когда два самых дорогих ему существа не доверяют ему?
- Боюсь, я был слишком настойчив, заставляя тебя принять мой дар.
Я догадался, что эти слова следовало считать извинением.
- Так ты сделаешь, как я прошу?
Ниель осторожно поставил фигурку белого рыцаря на черно-серую доску. Потом поднялся и быстро подошел к окну, сложив руки за спиной.
- Как скажешь. Я отправлю тебя к новому спящему на тех же условиях, что и раньше. Но знай: это приключение, каковы бы ни были его цели, будет последним шагом в превращении, не считая полной передачи силы. Вернувшись, ты станешь мадонеем, телом и душой. Твои человеческие качества покинут тебя, но ты получишь кое-что взамен. Часть твоего прошлого... воспоминания... чувства... тоже уйдут.
- А мои шрамы? Каспариан говорит, что даже эти отметины со временем исчезнут. - Я налил себе стакан вина, удивляясь тому, что рука не дрожит. Наверное, ты позволил им остаться, чтобы напоминать мне людском вероломстве. - Пусть он сам истолковывает горечь, звучащую в моем голосе. Я хотел получить ответ.
- Тебе не откажешь в проницательности. Но эти два шрама действительно непросто удалить. Их корни уходят слишком глубоко. Мы ведь только начали твое образование, тебе еще много предстоит узнать, но нам нет нужды спешить, эти... напоминания... пригодятся. - Лицо Ниеля светилось, словно на юге уже взошла луна. - Все твое человеческое прошлое покинет тебя, когда ты окончательно превратишься. Не исчезнет, а отойдет на задний план, как будто оно относится вовсе не к тебе, словно это история, рассказанная тебе в далеком детстве. Иначе изменения, произошедшие в твоем разуме, будут слишком пугающими, я не хочу, чтобы ты думал, будто у тебя отняли твою жизнь. Поэтому я позволил этим двум отметинам на твоем физическом теле остаться, ты уничтожишь их сам, когда захочешь, вместе с болезненными воспоминаниями.
Боги, он гордится своим до мелочей продуманным планом. Считает, что оказывает мне милость. Я перевел дух и сложил на груди руки, ощутив боль в боку, там, где была одна из "отметин". Мой собственный план родился всего несколько часов назад, когда я вернулся из гамарандового леса. Смертельная игра, с неожиданными ходами. Меня бесило то, что я зависел не только от себя, делая нужный ход.
- Отлично, - произнес я вслух. - Надо быстрее кончать с этим делом. Оставь мне напоминания. Я не хочу, чтобы меня опять вовлекли во всякие идиотские аферы, как это было в последний раз... боги, как они нелепы. Все было бы иначе, если бы Александр доверился моему спящему. Какая вопиющая глупость. Я думал, он все понимает.
- Ты орудие, которое они используют в собственных целях, - подхватил Ниель. - Какой настоящий друг заставит своего товарища испытывать угрызения совести?
Ночь опустилась на горы, северный ветер прогнал облака. Воздух был ясным и холодным, выглянувшие звезды казались твердыми, как алмазы. Пока Ниель ходил за Каспарианом, который должен был помочь нам отправиться в мир снов, я метался по комнате, думая о своем спящем и о том, что я ему скажу.
Прежде чем я успел додумать все до конца, вернулся Ниель, Каспариан шел за ним. Недовольство огромного мадонея затопило всю комнату, когда он уселся за стол с игровым полем. Рассказ Госпожи объяснял его ненависть и зависть. Горько видеть, как твой учитель расточает свои дары, вручая их тюремщику, тому, кто не родился мадонеем, сыну, который не любил своего отца так, как любил его воспитанник, разделивший с учителем заточение. Какой несправедливостью ему это кажется.
Мы все разместились вокруг стола, Каспариан зажег свечу. По ней карабкался паук. Ниель сидел с сосредоточенным лицом, готовый выпустить наружу заклятие. Прежде чем первые капли упали со свечи, заливая злополучное насекомое, я уже плыл над морем снов.
Она просто дремала. Ее сон был таким призрачным и закончился так быстро, что я едва не упустил его. Но с момента, когда Ниель коснулся меня, я был полон силы и нашел бы ее, даже если бы сон Элинор был не длиннее жизни снежинки в знойной пустыне.
- Сейонн! - она вжалась спиной в лимонное дерево, сонливость покинула ее. - Что ты здесь делаешь? - Элинор казалась усталой, но не испуганной, что лишний раз доказывало ее мужество. Проснуться после легкого послеобеденного сна и обнаружить возвышающегося над собой мужчину, одетого только в перевязь меча и желтое сияние, было серьезным испытанием. Тем более что в ходе моих последних подвигов я разрушил здание, похоронив под ним ее сводного брата. Печально, но я не собирался сообщать ей что-либо утешительное.
- Я пришел за своим сыном. Настало время забрать его.
Лучше бы я ударил ее. Она вскочила на ноги, лицо вспыхнуло.
- Ты дал мне слово!
- Все изменилось.
- Ты сказал, что Эван должен жить в безопасности и любви. Я поверила тебе.
- Так и будет! Где он?
- Посмотри на себя, Сейонн! Ты испугаешь его. Ты всех нас пугаешь.
- Ты тоже сомневаешься во мне, госпожа? Что мне сделать еще, чтобы убедить вас? - Мы стояли лицом к лицу на крутом подъеме, под нами раскинулся городок из палаток, где я был, когда навещал своего ребенка. Солнце заливало мир красно-золотым светом, был вечер. - Я не собираюсь спорить. Настало время Эвану узнать меня и свое истинное место в мире.
Она презрительно скривила губы.
- Чему ты научишь его? Мы даже не знаем, что ты теперь такое. Даже принц опасается, что ты превратился в невесть кого. Как я могу отдать своего ребенка тому, кто...
- Эван мой ребенок. Он должен быть со мной, а не метаться по пустыне с бандой несчастных оборванцев, ведущих войну. С вашей глупостью и самонадеянностью вы не продержитесь и года. - Я призвал ветер, расправил крылья и сделал шаг по направлению к высокой женщине. - Лучше поверь в серьезность моих намерений и не испытывай мое терпение. Вспомни Парассу.
Румянец Элинор исчез, но она не отступила и не шагнула назад.
- Никто из нас не забудет Парассу. Разве не в Парассе твоя слепая жажда крови убила моего брата Фаррола, человека, называвшего тебя другом, человека чести, который принес себя в жертву, чтобы спасти твоего принца? Где семь воинов лорда Кирила погибли, потому что ты не соизволил поговорить с Аведди? Почему же ты считаешь, что сможешь воспитать своего ребенка?
Правда. Все это правда. Ее обвинения больно хлестали меня. Но сейчас я обязан нарушить клятву, которую считал нерушимой, я должен подвергнуть своего ребенка опасности. Я знал своих друзей, ничто иное не заставит их поверить... - Скажи мне, где он, или я подожгу все палатки и найду его сам. - Мой голос громыхал между холмов, угрожая разрушить скалы и повалить деревья. - Я буду уничтожать людей одного за другим, если ты не ответишь мне.
- Огонь небес. - Наконец-то она начала верить.
Я расправил крылья и взлетел, кружась над ней словно стервятник, ревя так, что все в поселении слышали меня.
- Где мой сын?
- Ладно, я покажу тебе. - Элинор побежала вниз, спотыкаясь на ходу. Но и сейчас она не переставала думать. - Ты заберешь его в Кир-Наваррин?
- Это его дом.
- Тебе понадобится кто-то, чтобы заботиться о нем. Он совсем мал...
- У меня есть слуги, которые будут делать все, что нужно. - Я махнул крыльями, засыпая ее пылью.
- Слуги... - Элинор посмотрела на меня так, что ее взгляд едва не пронзил меня насквозь, и покачала головой. - Разве ты не понимаешь? Он боится чужих. Это обычно для детей его возраста. Ты не можешь...
- Привыкнет.
Элинор оступилась на камне и едва не упала. Задыхаясь, она остановилась, чтобы осмотреть ногу и поискать более безопасный спуск. Люди из лагеря собрались под холмом и во все глаза глядели на нас.
- Неважно, чем ты стал, ты не можешь быть настолько жесток, чтобы так резко лишить ребенка его привычного окружения.
- Не говори мне, что я могу, а чего не могу! Разве я все еще раб? Все поучают меня, говорят мне: "сделай это, сделай то, ты должен, тебе нельзя". Но теперь все станет по-другому. Я нашел свой настоящий дом, свое истинное обличье. Я унаследовал такую силу, которую вы не можете даже вообразить, я еще не войду в средний возраст, когда вы, людишки, превратитесь в пыль. Я спасу мальчика от опасностей этого мира. Будь проклята ваша наглая...
- А в твоем новом доме разве нет опасностей? - вспылила Элинор.
Страх пронзил меня от головы до пят. Опомнись. Возьми себя в руки. Я собирался высказать ей все, напугать ее, но неистовая сила распирала меня, угрожая все испортить, и я с трудом удерживался, чтобы не наброситься на нее, что было бы, мягко выражаясь, излишне.
Я грубо одернул себя, заставив сосредоточиться. Окончательное превращение в мадонея состоится только по возвращении к Ниелю, когда мой спящий снова заснет. Придерживайся плана. Ниель наблюдает...
- Я не безумец. Кто-нибудь один может пойти с ним. - Пока все не закончится, для моего сына не будет безопасных мест.
Я взмыл в воздух, прежде чем она успела ответить, и полетел к поселению. Когда Элинор сбежала с холма, я опустился на землю в нескольких шагах от собравшейся толпы. Сложив руки на груди, я повернулся к ним спиной.
До меня донеслись шаги, перешептывания. Знакомый голос позвал:
- Поговори со мной, Сейонн. - Александр остановился на почтительном расстоянии от меня.
Я смотрел только на Элинор и молчал. Лишь через несколько минут, когда задыхающаяся от бега Элинор оказалась на дороге рядом с принцем, я повернулся к нему. Толпа расступилась, чтобы дать ему пройти. Он ступал величественно, словно король, принимающий посла неведомой, страны. Феид стоял неподалеку, низко наклонив голову, чтобы я не увидел его лица. Интересно, молодой сузейниец расстраивается, что я выбрал кого-то другого, или радуется, что я оставил его в покое? Рядом с принцем стоял Блез. Его лицо окаменело, он держал за руку моего сына. Эван смотрел на меня с любопытством, прижимаясь к худощавому эззарийцу.
Я вновь переключил внимание на Элинор.
- Кто пойдет с ребенком? - спросил я, словно кроме нас здесь никого не было.
Элинор перевела взгляд с меня на остальных, капельки пота блестели у нее на лбу.
- Сейонн пришел за Эваном, - пояснила она собравшимся. - Он хочет, чтобы мальчик жил в безопасности в Кир-Наваррине. - Ее слова мгновенно разлетелись по толпе, Блез с Александром возмущенно переглянулись. - Он... твердо решил... нет смысла спорить. Прошу вас, успокойтесь. Кто-то должен пойти с ними, чтобы Эван не боялся. Я собираюсь пойти сама.
- Линни, ты не можешь. - Блез с трудом сдерживал ярость. - Ты же слышала, что Фиона говорила о болезнях. Ты проживешь там не больше нескольких месяцев.
- Будем решать проблемы по мере их появления, - ответила она.
- Я пойду, - заявил Блез. - Мальчику со мной хорошо, я могу...
Элинор покачала головой:
- Ты нужен здесь. От тебя зависит Аведди и будущее Империи, которое гораздо важнее будущего любого из нас. Кроме того, Сейонн один раз уже доверил мне заботу о ребенке. Я не покину своего сына.
- Хорошо.- Я кивнул Элинор, словно кроме нее никто ничего не говорил. Приготовь все необходимое. Я попрошу твоего брата проводить тебя через ворота Дворца Колонн к башне в гамарандовом лесу. После этого он откроет проход, как описывала Фиона, но только ты и ребенок подниметесь в комнату наверху. Я требую точного исполнения моих приказов. В комнате в башне ты просто попросишь открыть тебе вход в крепость, а потом пойдешь. Все ясно? Элинор кивнула, и я продолжил: - Это ради безопасности ребенка. Ради его будущего. Отцы должны делать все необходимое для развития своих сыновей, а сыновья должны знать и помнить своих отцов.
- Линни... - Блеза никто не слушал. Элинор поцеловала его и сказала, чтобы он оседлал лошадей и позаботился о воде, пока она собирает вещи Эвана.
Я отошел от людей, по-прежнему не обращая на них внимания. Их суетность походила на порывы холодного ветра, я чувствовал, как их руки хватаются за мечи и кинжалы. Когда чьи-то ноги двинулись в моем направлении, я развернулся, расправляя крылья и стряхивая с пальцев огонь.
- Назад, - прозвучал негромкий приказ. - Вы не справитесь с ним. Когда толпа попятилась, я снова отвернулся, глядя, как луна поднимается над долиной. Скоро рядом со мной остался только Александр, я чувствовал на себе его горящий взор. - Поговори со мной, Сейонн. Или мне звать тебя другим именем? Где мой друг... мой брат... человек, спасший мою жизнь и душу, научивший меня всему? У меня есть что сказать ему, он обрадовался бы новостям.
Я превратил себя в камень... во что-то очень похожее на камень.
- Я должен знать, вернется ли мой друг, потому что мне очень не хватает его помощи и совета. - Принц подошел ближе. - Я понял, что случилось в Парассе. Все поняли, даже Блез. Святой Атос, Сейонн, я не виню тебя, я виню себя. Но это не должно повториться. Прошу, дай мне знать, что ты слышишь меня.
Но я не поворачивался и ничего не отвечал, и он наконец ушел.
Через полчаса Блез привел лошадей. Пока остальные грузили сумки и воду, Александр стоял в стороне. Элинор подошла ко мне, неся ребенка на руках.
- Ну чем я могу убедить тебя подождать? - спросила она. - Подождать, пока он немного подрастет и начнет понимать происходящее.
- Если только ты убедишь меня, что война закончится сегодня. - Я выжидательно замолчал, разглядывая ее. Она не ответила. - Так я и думал, - Я был уверен, что меня слышат все. - Ты можешь передать всем, кого это интересует, что, поскольку Аведди не доверяет мне больше, я не стану служить ему, а только своим собственным целям и желаниям. Ты права, говоря, что я не тот, каким был. Но я не стану ввергать этот мир в хаос и смятение. Я буду помогать, как и обещал, и надеюсь, что соглашения, заключенные нами, будут соблюдаться и другой стороной. Известно, что люди часто теряют веру и не сдерживают обещания. Я ношу на своем теле два шрама, которые постоянно напоминают мне об этом.
Мне показалось, что я почувствовал перемену, произошедшую в Александре... дыхание его прервалось... мускулы напряглись... Но я не смотрел на него, поэтому не был уверен. Вера. Ключевое слово.
Я поднялся повыше и увидел, как Элинор с Блезом переговорили с Александром, быстро простились с остальными и поехали по ночной пустыне. Изредка их освещало серое мерцающее свечение, когда Блез применял свою магию. Элинор сидела на лошади, подавшись вперед, будто ехала на битву, ветер играл ее длинными волосами. Эван сидел на коне перед Блезом, который обнимал спящего ребенка обеими руками. К заходу луны уставшие лошади принесли всадников к Дворцу Колонн, двойному ряду белых столбов, отбрасывающих на траву длинные тени. Блез развел небольшой костер. Когда он начал открывать ворота в Кир-Наваррин, Элинор завернула Эвана в одеяло и посадила себе на колени, медленно покачивая его. Я стоял на холме у последней пары колонн и наблюдал за ними, создавая усыпляющее заклинание для женщины.
Я сделал это ради безопасности Эвана. Ради них всех, говорил я себе, хотя холодный пот, струившийся по спине, убеждал меня в обратном. Чтобы Эван был в безопасности, я должен рисковать им, оставляя его на попечение Элинор перед лицом грядущих событий. Я так часто ошибался, судил неверно, мои желания были так сильны, что туманили разум. Теперь посеянные мной семена были готовы взойти. Пророчество, изменившее историю моего народа, сбывалось. Квадратик из мозаики изображал последствия моих поступков абсолютной, непроницаемой тьмой. Если к нему прикоснуться, можно ощутить отчаяние мира. Я цеплялся за слова Гаспара. Ты идешь по избранному тобой пути. Перед рассветом темнее всего. В бормотанье старика заключалась надежда. Не в моей руке с мечом, не в моих чувствах, не в моих инстинктах и разуме. Только в порожденном пустыней видении, храбрости женщины и силе и вере принца.
Голова Элинор начала клониться к коленям. Я вдохнул поглубже сладостный воздух мира людей, и, когда женщина улеглась рядом с ребенком и погрузилась в сон, я оказался в темноте.
Что чувствует берег, когда океан уходит с отливом? Суетная жизнь исчезла. Бесконечная деятельность прекратилась, хотя отдельные рыбешки не успели сориентироваться и теперь их поджаривает солнце или подбирают птицы. Огромное давление пропало, песок и скалы лежат обнаженные, выставленные на свет. Облегчение. Я почувствовал его, когда встал из-за стола Ниеля уже нечеловеком.
Я вытянул руки и внимательно рассмотрел их. Две руки, рельефные мышцы, локти, широкие плечи... ничто не возмущает взор. Ничто не мешает рассматривать дальше, я стою между камином и окном в сад, ничто не скрывает тела, кроме перевязи меча. За окном идет снег. Ноги тоже целые, хорошей формы. В этом мире я не светился золотом. Грудь.
Волос немного... У меня никогда и не было много. Белая линия под ребрами справа напоминает о вероломстве, предательстве, невежестве. Живот. Ягодицы. Да, мужчина, все на месте. Крылья... мороз прошел по спине, когда я ощутил их, свои крылья, прочно соединенные с плечами. Останусь ли я крылатым навсегда? Кажется, да. Я коснулся левой щеки... Грубость, жестокость, отчаяние. Эти шрамы нарушают гладкость кожи. Избавлюсь от них, как только соображу как. А я соображу... Я и так уже знал много, боль и уродство исчезли, оставив меня мадонеем.
Еще одна пара глаз рассматривала меня. Молодые глаза на умудренном страданием лице. Взволнованный старик стоял рядом с покрытым морозными узорами окном, на него падали отсветы огня из камина. Он не улыбался, ведь ему еще нужно было понять, такой ли я, каким должен быть, и лишь затем передать мне силу, чтобы завершить начатое. Его волосы казались совсем белыми, худое лицо осунулось, словно остатки плоти под его кожей превратились в труху.
Я простер руки и упал на колени:
- Отец мой, я такой, каким ты мечтал меня видеть. Научи меня. Ты знаешь мою жажду знаний.
Мы больше ничего не могли скрыть друг от друга. Его радость и торжество были так же очевидны для меня, как мои желания очевидны ему. Только я был более уязвимым, являясь копией, только что отлитой по образцу, и художник еще следил за моим формированием. Он прошелся по красно-зеленому ковру, глядя мне в глаза. Я чувствовал, как его дыхание раздувает огонь внутри меня, питает белое пламя, пожирающее мою душу и воспоминания, освобождает меня от моего нечистого полукровного бытия. Я мечтал получить пищу, которую мог дать только он, силу, способную превратить это пламя во всепожирающий огонь. Я не задумывался, что он должен пожрать, а лишь представлял великолепие того, что останется.
У меня за спиной что-то треснуло. Каспариан разломил на две части толстое полено и кинул в огонь. Потом он взял еще одно полено, достал нож и разрезал его на узкие полосы с такой легкостью, словно это был пирог.
Глаза моего отца, не отрываясь, глядели на меня, я тоже смотрел только на него, хотя образ Каспариана с ножом каким-то образом запечатлелся у меня в мозгу. Мой собственный кинжал в прекрасных ножнах тяжело давил мне на бедро. Забавно, что образ Каспариана напомнил мне об оружии. Преданный мадоней будет вынужден потесниться.
- Значит, ты наконец ответил на свои вопросы, - произнес мой отец. Когда я впервые нашел тебя среди теней, я хотел рассказать тебе о том, кто ты на самом деле. Но ты был полон злобы и ничего не помнил о себе. Ничего, на что я мог бы опереться.
- Я старался не спать в Кир-Вагоноте, - ответил я, задыхаясь под его пристальным взглядом. - Я ненавидел все, что связано с плотью, поэтому у тебя не было возможности говорить со мной.
- Неважно. Я так гордился твоей силой и красотой. А потом ты нашел второго, человека, во всем подходящего тебе. Силы мироздания благословили нас, мой сын, послав нам прекрасного Смотрителя, который спасет нас обоих. Когда я узнал, что ты собираешься соединиться с ним, я сделал все, чтобы привести тебя сюда, рассказать тебе о твоем настоящем мире. Ты должен понять, что я никогда не желал тебе дурного. Совсем наоборот. Я хотел дать тебе все. - Отец провел рукой по моей щеке, заставив каждый нерв, каждый мускул в теле задрожать, словно по ним провели ножом. - Однако я не мог поверить, что ты простишь меня, поэтому и пошел на небольшие уловки. Но ты видишь дальше, чем я. Меня пристыдило твое доверие, ведь ты привел сюда собственного ребенка... - Он убрал руку, и я рванулся за ним, чтобы не нарушать связь между нами. Но он сложил руки на груди и, казалось, не заметил моего порыва. - И вот мы добрались до вершины. Ты сосуд, приготовленный для принятия дара, не похожего на все другие...
- Прошу тебя, отец. - Я едва слышал его слова из-за снедающего меня голода. Без его силы, которая наполнит меня, я был не больше чем иллюзия, порожденная заклятием.
Он засмеялся и распахнул объятия, полы его плаща широко разошлись, словно у него тоже были крылья. На миг он снова стал юным богом.
- Открой свое сердце, Валдис, сын мой, и прими от меня то, что должен.
При виде его широкой груди, уязвимой и ничем не защищенной, моя рука потянулась к ножу. Где-то за безумным желанием силы таилась твердая уверенность, что этот миг не вернется, миг, когда мне следовало выполнить свой долг. Но я не мог убить его. Существо по имени Керован было когда-то святым и прекрасным, даже теперь он желал мне только добра. Он был моим отцом. Я любил его, и никакой долг не заставил бы меня причинить ему вред. Затихающий голос во мне твердил слова, настаивал, убеждал, что это верный путь к моему собственному безумию. Вера, сказал голос. Все сводится к вере. И я позволил мигу уйти, погружаясь в черно-синий океан. Безымянный бог заключил меня в объятия, и пустота внутри меня исчезла.