Берг Кэрол. Возрождение (Рей-Киррах - 3)

   ГЛАВА 52
   - В сад пришли трое, - доложила служанка, женщина с ничем не примечательным лицом, которая, как казалось, могла легко раствориться в снежной буре, бушующей над замком. - Они сказали, что пришли по вашему приказу, господин Валдис, хотя и не назвали вас настоящим именем.
   Я прервал занятия гимнастикой. Плечи ныли после трех дней под холодным ветром. У меня не было желания летать под мокрым снегом и в воющей метели, но, когда я выходил на открытое место, где можно было расправить крылья, я немедленно делал это. Я мог возвращать их по собственному желанию. Хотя причин все время ходить с крыльями не было, я чувствовал себя неуютно, если надолго оставался без них. Крылья были наглядным проявлением моей силы, первым заклятием, которое я сумел сотворить самостоятельно.
   - Трое? Я приказал пройти через башню только женщине с ребенком.
   - Да, господин, там женщина, мальчик и мужчина, который утверждает, будто он охраняет их. Мастер Каспариан говорит, что ребенок и мужчина несут в себе часть истинного существа.
   Блез. Имя вспомнилось сразу. Один из рекконарре. Славный малый, но чересчур своевольный. Здесь он мне ни к чему, он не считает, что мой ребенок принадлежит только мне.
   - Разместите женщину с мальчиком в приготовленных для них комнатах. Пусть их накормят и обогреют, через час приведите их в кабинет моего отца. Мужчина может оставаться в саду, если он собирается замерзнуть, или же пусть возвращается тем же путем, которым пришел. Здесь ему запрещено превращаться, а также заходить в дом. Пусть Каспариан проследит.
   Каспариан знал, что от него требуется. Ему было приказано ограждать меня от визитов моих смертных друзей, но не причиняя им вреда. Когда я смогу управлять моей собственной силой в этом мире, я подумаю, как изменить устройство тюрьмы, заменить охраняющие заклинания и ее обитателей. Это время близится. Прошло только три дня, как отец передал мне силу, но я уже ощущал ее мощные потоки.
   В данный момент связывающие меня заклинания, которые я создал еще в мире людей, не позволяли мне самому начинать заклятия мадонеев, не считая заклятий, изменяющих мое тело. Я тоже зависел от Каспариана. Но, в отличие от отца, я мог делать почти все, что хотел, когда появлялась первая искра, зажженная его воспитанником. Лишь через стену пока никак не пройти. Любое заклинание, которому учил меня отец, я мог взять себе и изменять его, после того как Каспариан давал ему жизнь. Не сомневаюсь, что смогу управлять стеной после того, как моя сила еще возрастет. У меня полно времени.
   Что до моего отца... я пока еще не знал, как с ним поступить. Он по-прежнему был безумен. Люди и рекконарре правильно боялись его все эти годы. Я осознавал его силу, понимал мотивы его поступков и что свело его с ума. Сейчас он был занят освобождением меня от слабостей, не настолько, чтобы я смог убить его, но настолько, чтобы я умел правильно судить о происходящем, сохраняя при этом рассудок. Избавившись от человеческих привязанностей, я смогу разрешить те проблемы, которые по силам лишь мадонею.
   Я закончил упражнения, чувствуя, что все крылья до самых кончиков покрыты инеем, и с удовольствием отмечая, что даже самые нежные их части не пострадали от холода. Когда я уже шел к лестнице, чтобы спуститься к себе в комнату, послышался какой-то шум. Я обернулся. Большая бело-коричневая птица тщетно старалась долететь до крепости из сада. Все ее попытки были обречены на провал. Ее постоянно сдувало ветром, а через несколько минут она забилась на световой веревке, наброшенной Каспарианом. Чем сильнее птица вырывалась, тем плотнее петля охватывала ее шею.
   - Я же сказал, что тебе запрещено приближаться к замку в любом обличье! - орал Каспариан, заглушая ветер и крики птицы. Дернув веревку, он уронил птицу на землю, где она тут же превратилась в оборванного человека. Человек стоял на коленях, сдирая с шеи веревку и кашляя от удушья.
   - Наверное, следует наказать его за непослушание, - обратился я с башни к Каспариану. - Пусть посидит в саду до завтрашнего вечера.
   Человек по имени Блез глупо таращился, когда я завис над ним с распростертыми крыльями и хлопающим на ветру плащом.
   - Я не хочу причинять тебе боль, но не могу закрывать глаза на непослушание, - объяснил я коленопреклоненному человеку, касаясь руки Каспариана и налагая заклятие, которое не позволит Блезу превращаться весь следующий день. Рекконарре застонал, когда его кости ощутили связывающую его силу. - Ты расскажешь об этом своим товарищам, когда вернешься домой.
   Блез пытался заговорить, но Каспариан дернул за веревку, заставив его снова хватать воздух ртом. Я взмыл в небо. Человек казался сверху совсем крошечным, когда Каспариан тащил его прочь.
   Я вернулся на башню и убрал крылья, смахнув с них мокрые капли. У себя в комнате я надел серые штаны, башмаки, свободную рубаху из черного шелка и завязал волосы в хвост шелковой лентой. Через некоторое время я уже был в кабинете моего отца.
   - Значит, мальчик здесь, - произнес отец, передвигая фигуру на игровом поле. Он редко вставал с кресла после моего превращения, повторял, что годы тяжело давят на него и сил почти не осталось. Я старался не говорить о его истинном состоянии и не торопил его, хотя, конечно, передача силы сделала отца совсем уязвимым. Однако угроза, которую он представлял для мира и моей души, была более чем реальна. Любой, кто сейчас сбросил бы его со счетов, сильно бы ошибся. - А ребенок знает тебя? - спросил он.
   - Не больше чем я знал тебя, когда первый раз пришел сюда. Но все изменится. Когда он вырастет, то будет помнить только его настоящий дом и семью. - Я слегка поклонился улыбаясь.
   - Ты должен что-то сделать с Каспарианом, - продолжал отец, покашливая. - Он может без всяких угрызений совести просто наступить на малыша, если тот окажется на его пути.
   - Я уже говорил с Каспарианом. Мы поняли друг друга. - За верную службу я обещал мадонею, что он останется с моим отцом, как бы я ни поступил с Ниелем в будущем.
   В коридоре послышались шаги и негромкий шепот. Служанка открыла дверь, и мы увидели, как мальчик отпрянул назад, цепляясь за темно-синюю юбку женщины. Она наклонилась и что-то сказала ему, потом выпрямилась, взяла ребенка за руку, и они вошли в кабинет. Ни один из них не выказал страха. Я благосклонно кивнул женщине. Ребенок рассматривал комнату, полную ярких ламп и необычных предметов, его темные глаза восторженно заблестели, когда он увидел игровое поле с фигурками.
   - Позволь представить тебе моего сына Эвана-диарфа. - Я поклонился отцу, потом ребенку. - Настоящее знакомство состоится, когда я сам узнаю его получше. - Мальчик, не обращая ни на кого внимания, отпустил руку женщины, сделал несколько шагов вперед и замер, не сводя глаз с рыцарей на поле. Он посмотрел на моего отца, решая, как я понял, стоит ли рисковать и приближаться к незнакомцу, чтобы оказаться возле такого сокровища.
   - Бери, малыш. - Ниель взял одного воина из слоновой кости и катнул его по ковру к ногам мальчика. Ребенок поднял фигурку, застенчиво улыбнулся и сделал еще один шаг к столу.
   - Эван, - негромко позвала женщина, мальчик быстро вернулся к ней и встал рядом, рассматривая свою добычу.
   - А это госпожа Элинор, - продолжал я, - которая заботится о моем сыне с самого его рождения.
   - Рекконарре, но лишилась своей сущности. Жаль, - произнес мой отец.
   - А вы кто, господин, сожалеющий обо мне? - спросила женщина довольно смело, хотя у нее побелели кости на сжатых в кулаки руках.
   - Здесь меня зовут Ниель, за неимением другого имени, - ответил с глубоким вздохом мой отец. - Как меня называют в мире людей, ты знаешь лучше меня. Что до того, кто я, - я усталый старик. Мое самое сокровенное желание исполнилось, и теперь я наслаждаюсь теперь немногими оставшимися радостями обыденной жизни. Ты сослужила хорошую службу, взяв на себя заботу об этом ребенке, тебе не стоит бояться меня и моего сына. - Ниель коснулся моей руки.
   - Вашего сына... - Женщина переводила взгляд с Ниеля на меня.
   - Слишком сложно, чтобы объяснять. - Я сложил руки за спиной. - К тому же тебя это не касается. Вас удобно разместили?
   - Для тюрьмы прекрасно, - ответила она. Вне всякого сомнения, ее наглость - результат добродушного приветствия моего отца. Значит, она глупее, чем я думал, она недооценивает его.
   - Никто вас в вашей комнате не держит, - возразил я. - Мой сын может бегать где захочет, за исключением комнат моего отца и его товарища Каспариана. У Каспариана в центре замка есть еще учебная арена, это неподходящее место для ребенка. Я приказал Каспариану держать ее на замке, но ты тоже должна следить, чтобы малыш случайно не забрел туда. Ты будешь учить ребенка и заботиться о нем. Здесь безопаснее, чем там, где вы жили. Безопаснее, чем в любом человеческом поселении.
   Ее непросто испугать.
   - Значит, ты настаиваешь на нашем пребывании здесь.
   - Ты можешь уйти из Кир-Наваррина когда захочешь. Это ее утихомирило. Она прекрасно понимала, что уйдет отсюда одна.
   Мальчик потянул женщину за юбку.
   - Мам, мам, мы уже можем пойти домой? Женщина погладила его по голове, успокаивая.
   - Прошу прощения, господин, но Эвану пора в постель. Мы очень долго ехали. Пойдем с нами, Сейонн, я расскажу тебе, как он любит засыпать. Если ты станешь сам заботиться о нем в будущем, тебе следует знать.
   Мой отец откинулся на спинку кресла, сияя от счастья.
   - Да, сын мой, ты привел к нам гордый дух. И ребенок обещает быть самым интересным гостем за последнее тысячелетие. - Он помахал рукой. - Идите, идите. Тебе, мальчик, действительно следует научиться всему, что скажет эта женщина. Когда она заболеет или умрет, или же решит, что ее народ ей дороже ребенка, мы не станем нарушать привычек мальчика.
   Раздраженный нахальством женщины и чрезмерной снисходительностью моего отца, я вежливо поклонился старику и жестом предложил ей покинуть комнату.
   Она говорила с ребенком, пока мы поднимались по винтовой лестнице, указывая на вырезанных в деревянных панелях птиц, запрещая ему скрести фигуркой воина по полированному дереву, у фонтана он споткнулся, и она поймала его, прежде чем он успел упасть на пол. Все ее слова и жесты были адресованы ребенку, но она ежесекундно поглядывала на меня, и через некоторое время я уже начал думать, что у меня на лбу, наверное, выросло что-то удивительное. В зале, из которого выходили четыре коридора, она засомневалась, и я указал ей путь. Через несколько минут мы уже были в комнатах моего сына.
   Первая комната была огромной и выходила окнами в сад. Одну стену занимали полки с игрушечными кораблями, мячами, книгами, бумагой, углем для рисования. У другой стены стоял вместительный сундук, набитый новыми рубашками, штанишками, ботинками нужного размера. Служанка накрывала стол для ужина, расставляя на нем холодное мясо, яблоки, хлеб. Я замер в дверях, глядя, как госпожа Элинор, сидя на коврике перёд камином, переодевает мальчика в поношенную ночную рубашку, которую она извлекла из привезенного с собою тюка. Я хотел уйти. Подготовка ко сну не интересовала меня, это забота слуг, и они будут делать что надо, когда эта нянька умрет или уедет. Но все же я почему-то остался, слушая и наблюдая.
   - ...а это твой новый дом, - сказала она, когда мальчик стал тянуть ее за руку, уговаривая пойти домой. - И это очень хороший дом с множеством интересных вещей. А теперь давай поужинаем. Ты уже давно не ел. - Она усадила ребенка себе на колени, пытаясь заставить его съесть кусочек курицы. Он замотал головой, но взял кусочек поджаренного хлеба, глядя, как служанка застилает стоящую у стены кроватку.
   Когда постель была готова, служанка взяла узлы, стоящие у входной двери и указала на узкую дверь в боковой стене.
   - Я отнесу эти вещи в вашу комнату, - обратилась она к Элинор.
   - Пожалуйста, оставьте их здесь.
   - Ваша комната там. Она не такая большая, но тоже удобная. - Служанка была творением Каспариана, лишенным разума и чувств.
   - Я уже сказала, что буду спать здесь вместе с сыном.
   - Но здесь для вас нет кровати, а я не стану двигать мебель, пока мне не прикажет мастер Каспариан.
   Женщина пожала плечами и переключила свое внимание на ребенка, подняв уроненный им хлеб. Спор завершился, хотя глупая служанка, унесшая вещи в другую комнату, так и не поняла, кто вышел из него победителем.
   Меня восхищала сила духа женщины, хотя я не доверял ей. Идя через комнату к камину, рядом с которым они сидели, я поглаживал шрам на правом боку. Эту женщину придется научить повиноваться, она называет моего ребенка своим сыном.
   - Привет, Эван. Можно мне сесть с вами? - спросил я, слегка наклоняя голову.
   Ребенок спрятал лицо на груди женщины. Разумеется, любой ребенок пугается новых лиц и необычной обстановки. Я сел в кресло недалеко от них, думая, что, может быть, он не будет так бояться, если я стану пониже. Взяв со стола яблоко и нож, я отрезал ломтик и протянул его ребенку.
   - Я рад, что ты будешь жить со мной, Эван. Я очень долго ждал этого. Очень долго. Я вспоминал, как нас разлучили, и был поражен тем, что мне удалось вспомнить. Сколько здесь было несправедливости, страха и жестокости. Я вспомнил эту женщину, глядящую на искалеченного человека и на других людей, превратившихся в кровавое месиво, вспомнил ее лицо, когда она обвинила в жестокости меня...
   Мальчик взял кусочек яблока из моей руки.
   - Скажи спасибо...- Женщина взглянула на меня. - Как ему тебя называть? Он все еще считает отцом Гордена.
   Горден. Обычный человек, даже не рекконарре.
   - Больше не говори ему о Гордене. Я не хочу, чтобы он горевал по человеку. Мадонеи обращаются к отцу, называя его "фиод". Это значит "папа".
   Женщина кивнула, скрывая возмущение, так же как и, без сомнения, мучающие ее вопросы. Она ведь даже не знает, что такое мадоней.
   - Эван, скажи: "Спасибо, папа".
   Мальчик пробормотал что-то похожее и снова спрятал лицо у нее на груди, мусоля кусочек яблока. Я отрезал еще один.
   - И я не желаю, чтобы ты учила его бояться меня. - Я сделал усилие, произнося слова мягко, чтобы не испугать мальчика.
   - Сейонн...- Женщина понизила голос, озираясь по сторонам. - Мы должны поговорить наедине.
   - По поводу?..
   Она вглядывалась в мое лицо, взволнованно и недоумевающе, вся ее наигранная смелость исчезла.
   - Подай мне знак, Сейонн,- прошептала она, умоляя самым жалким человеческим образом. - Мы думали... Принц был уверен... После того, что ты сказал о вере и обещаниях... - Служанка вернулась и занялась очагом. Женщина смотрела на ее спину, вновь говоря нормальным голосом, хотя беспокойство не покидало ее. - Ты удивляешь меня своей суровостью. Принц Александр говорит, ты любишь в трудные моменты отпускать дурные шутки.
   Я не понимал ее странной речи.
   - В людях мало смешного, госпожа Элинор. Я сужу по своему опыту жизни в вашем мире. - Служанка снова ушла.
   Я вскочил с места, не способный сидеть без движения. Речи женщины обжигали меня, словно угли, выпавшие из очага. Мне не нравилось это ощущение. - И не позволяй себе слишком много. Повторяю, я не тот человек, с которым был знаком этот принц. Я изгнал из себя все человеческое. Ты прислужница, оставленная здесь по моему позволению, советую тебе помнить об этом. Обращайся ко мне "господин Валдис".
   Живость внезапно покинула ее лицо, оно неуловимо изменилось, как неуловимо меняется еще светлый мир, после того как солнце опускается над горизонтом. Она начала медленно качать засыпающего мальчика, прижавшись щекой к его голове.
   - Валдис, - повторила она. - Имя эззарианского бога. Мне казалось, тебе претит роль бога.
   - Эззарийцы понятия не имеют, к кому или чему они обращаются.
   - Тогда ответь мне, господин Валдис, почему тебе важно было забрать Эвана именно сейчас, так поспешно? Мы заботились о нем, оберегали его от всего, любили, как должно любить ребенка. Война отошла уже далеко от того места, где мы живем, ничто не угрожало его безопасности. Раньше у тебя не было времени, чтобы быть с ним, и, если ты будешь и дальше участвовать в войне Аведди, едва ли оно появится. Что, по-твоему, должно произойти с миром людей, что ты больше не считаешь его безопасным для мальчика?
   Я кинул на стол нож и остатки яблока.
   - Безопасность сына для меня самое важное. Я не помню, почему мне казалось необходимым так спешить.
   - Не помнишь? - Она удивленно подняла голову. - Четыре дня назад ты угрожал уничтожить двести человек, если я не отдам его тебе немедленно!
   - Но это было до того.
   - До чего?
   Она мастерски находила неприятные для меня вопросы, но я понимал, что нам лучше сохранить хорошие отношения для дальнейшей жизни в одном доме, поэтому ответил ей.
   - До моего превращения. До того, как я стал настоящим мадонеем. Конечно, мне было бы ответить проще, если бы я сам знал то, что ее интересует. Как и во многих других случаях, логика моих поступков была мне самому неясна. - Я верил, что мой сын должен срочно попасть сюда, но я не помню всей цепочки рассуждений, поселившей во мне эту уверенность. Тогда я еще был человеком. Человеческие поступки продиктованы человеческими эмоциями, сейчас мне сложно их понять, мое тело, мой разум и эмоции стали другими.
   - Твое тело изменилось... ты не человек... - Ее недоумение было мне неприятно.
   - Я теперь мадоней, как мой отец, как Каспариан, хотя они мадоней по рождению, а мне это право подарили... Рекконарре - ты и все остальные эззарийцы - дети людей и мадонеев, живших в браке двенадцать столетий назад. Это было чудовищной ошибкой, принесшей болезнь в мир. Мой отец исправил эту ошибку во мне. Теперь ты понимаешь?
   - Я начинаю понимать. Ты... изменился... ты помнишь только факты из прошлого, события, решения, имена, но не помнишь, что ты чувствовал и почему.
   - То, что мне понадобится в будущем, я вспомню. Это не имеет особого значения. Место моего сына здесь, а не в человеческом военном лагере, где его могут захватить в плен, покалечить или даже убить, все зло и жестокость идут от людей. Он будет воспитываться здесь, как мадоней, а когда придет время, я преподнесу ему тот же подарок, который мой отец сделал мне.
   Женщина плотно сжала губы и погладила мальчика по голове. Она не сводила глаз с моего лица.
   Теперь, когда она больше не задавала вопросов, я мог уйти.
   - Ребенок спит. Я приду утром. - Я чувствовал на себе ее взгляд, идя к двери.
   Недовольный смущением, которое вызвала во мне эта женщина, я поднялся на стену, развернул крылья и взлетел. К несчастью, буря и ограниченное стеной пространство не помогли мне забыться. Вопрос женщины мучил меня. Почему я привел сюда ребенка именно теперь и так поспешно?
   Я частично ответил на ее вопрос. Моя душа содрогалась при мысли, что у моего сына когда-нибудь могут оказаться те же шрамы, что оставались у меня на лице и в боку. К тому же мальчик рекконарре, значит, ему необходимо жить в двух мирах. Но не сейчас, так почему же я забрал его именно теперь?
   Еще я собирался взять с собой сына, чтобы убедить отца в серьезности моих намерений. И убедил. Но крепость-тюрьма, сумасшедший мадоней и два его товарища неподходящее место, чтобы воспитывать ребенка. Пока я не разрушу стену и не решу, что делать с отцом, мальчик и здесь не будет в безопасности.
   Значит, есть третья причина, и именно ее я и не могу вспомнить. Я взлетел над горами, позволяя буре швырять снег мне в лицо, и полностью отдался полету.
   Когда наступило утро, холодное и неприветливое, я умылся, оделся и подавил в себе желание немедленно пойти к сыну. Он еще наполовину человек. Он будет спать или завтракать. Я собирался путешествовать по снам, поэтому Каспариан ждал меня в библиотеке, комнате, которую я сделал своим кабинетом. Мадоней начал заклятие, но я тут же прервал его.
   - Не сегодня, - сказал я. - Я должен заново обдумать все, что касается этой войны.
   Не прошло и четверти часа, как я наблюдал с башни за женщиной и Эваном, гуляющими по заснеженному саду. Ребенок бегал от замерзшего фонтана к пруду, смеялся, прятался за статуями и влезал на деревья. Женщина все время была рядом, уводя его от покрытого ледяной коркой пруда, сметая снег с его одежды, прежде чем он успевал растаять, помогая ему спуститься с дерева, если он забирался слишком высоко, смеялась вместе с ним, когда он тряс тонкие деревца, осыпая их обоих снежной пылью. Скоро они ушли в глубину сада, и я больше не видел их. Пока я решал, присоединиться ли мне к ним или нет, до меня донеслись жуткие завывания.
   Я сбежал по ступеням, на ходу расправляя крылья, и через миг уже летел на источник звука. Женщина стояла, держа на руках рыдающего Эвана. Я не заметил крови, он не ударился, ничего себе не сломал, но щеки женщины тоже были мокры от слез. Только приземлившись рядом с ними, я понял, что их расстроило. Человек по имени Блез лежал лицом вверх на небольшой полянке. Его конечности были привязаны к столбам, обледеневшая одежда стояла колом, волосы и брови заиндевели, он дрожал всем телом. Световая веревка все еще обвивала его шею, не позволяя ему говорить.
   - Он не умрет, - сказал я. - Его наказание продлится только до полуночи. Ему очень холодно, но, может быть, это научит его повиноваться моим приказам. - Густой снег валил из низко нависших облаков.
   Прижимая голову рыдающего ребенка к плечу, женщина медленно вышла на поляну и остановилась рядом с пленником.
   - Как ты можешь? Блез твой друг. Он спас тебя от отчаяния. Он любил твоего ребенка и заботился о нем...
   - ...а я спас его рассудок и жизнь. Но разве это дает ему право врываться в мой дом? Разве его прежние поступки служат оправданием его желанию похитить моего ребенка теперь? - Почему люди мыслят так нелогично?
   - Значит, Сейонн на самом деле мертв, - сказала она, переводя взгляд с мерзнущего человека на меня. - Превращение, которое изменило твое тело, разрушило и твое сердце.
   - Именно, - ответил я, глядя на человека и не чувствуя ничего.
   Погода становилась все хуже. Я послал Каспариана следить за тем, чтобы человек не умер и ничего не отморозил, а в полночь пришел сам, чтобы освободить его. Боль, которую он испытывал, была результатом застоя крови в теле. Его глаза блестели от слез, когда я развязывал его. Жаль, но это было необходимо. Я протянул ему руку, чтобы помочь встать, он оперся на нее.
   - Передай своим товарищам, - произнес я. Он кивнул, прижал ладони к стенке и исчез.
   Наверное, этот случай послужил женщине хорошим уроком. Источник ее бесконечных вопросов иссяк, она стала вести себя вежливее. Меня лишь раздражал ее постоянный пристальный взгляд. К несчастью, на ребенка происшествие с Блезом произвело сильное впечатление, он не выходил из своей комнаты и не разговаривал ни с кем, кроме женщины. Чтобы не отдаляться от него и не увеличивать его страхов, я проводил большую часть дня с ними, откладывая свое возвращение к войне в мире людей.
   Через день после освобождения Блеза мальчик был по-прежнему совсем вялым, хотя я сделал для него несколько магических игрушек: небольшую деревянную лошадку, которая могла скакать по комнате, и кораблик, плавающий по воздуху. Женщина стояла рядом, когда я пытался накормить его, но он не ел. Вечером я ушел от них расстроенный. Однако часовая пробежка и стакан вина помогли мне обрести равновесие. Боги, ведь ему нет еще трех лет, а он столкнулся с такими серьезными вещами. Он боится не меня, а того, что я сделал с его другом. Я снова поднялся по лестнице, собираясь пожелать ему доброй ночи. Негромкий голос доносился из-за дверей, я остановился, прислушиваясь.
   - ...он сажал мальчика на плечи, и они шли по зеленым лесам, по холмам и приходили на поле. - Женщина сидела на краю маленькой кроватки, мальчик лежал под одеялом и внимательно слушал. - И тогда человек начинал работать на поле, рассказывая мальчику о травах и корнях, о червяках, мышах, о... о чем еще?
   - О кроликах! - воскликнул ребенок.
   - Конечно о кроликах. Итак, они копали землю, сажали растения, человек рассказывал мальчику о кроликах, о том, как они живут в норах...
   - Что это за сказка? - резко спросил я, почувствовав во лбу внезапную боль, словно мне между глаз вонзили кинжал.
   Женщина подоткнула вокруг мальчика одеяло, не сводя глаз с его взволнованного личика. Ее ответ был произнесен тем же тоном, что и слова сказки.
   - Это история семьи Эвана, насколько я понимаю, это о его деде. Но может быть, я ошибаюсь. Я узнала ее от моего брата, а он узнал ее от... того, кто знал наверняка. Это любимая история Эвана, единственная, способная утешить его, когда ему плохо.
   Я больше не мог здесь оставаться. Я почти ослеп из-за боли в голове, все силы уходили на то, чтобы говорить нормальным голосом.
   - Завтра. Я приду снова завтра.
   Когда я вернулся к себе, боль так же внезапно исчезла. В конце концов, я ведь мадоней.
   Завтра было таким же. Женщина наблюдала. Ребенок капризничал. Я пытался завоевать его расположение, чувствуя себя идиотом. Нелепо. На следующий день я вернулся к своим занятиям в библиотеке. Мой отец учил меня заклинанию, способному сдерживать бег воды. Все получалось. Вечером я снова заглянул к мальчику, и он поклонился мне вполне вежливо, когда я вошел. Я поклонился в ответ и посидел с ним, пока он не съел свою кашу. Я заставил кораблик летать по воздуху, но мальчик не стал играть с ним. Мы все почти не говорили. Когда женщина начала готовить мальчика ко сну, я пожелал им спокойной ночи и ушел.