Страница:
– Ну что ж, джентльмены, думаю, вам не помешает выпить.
Я налил каждому анисовой водки в маленькие стаканчики, где было по четыре грана опиума.
На закате я сидел на балконе, обозревая залив и потягивая ромовый пунш. Я подметил, что обладание властью порождает причудливое ощущение легкости и свободы. (Интересно, многие ли из десятерых в караулке доживут до завтрашнего утра. Забавно думать, как они режут друг другу глотки за бутылку отравленного спирта.)
Безотлагательное устранение двоих инквизиторов основывалось на правиле, которым давно руководствовалась сама инквизиция. Это правило и было тем способом, с помощью которого им удавалось удерживать свою власть, невзирая на повсеместное противостояние и всеобщую ненависть. Жесткие санкции против меньшинства, из которого кто-то исключается по характерному признаку, неизбежно породят известное удовлетворение в тех, кто избавлен от такого обращения: «Как честным духовным лицам вам нечего бояться». Таким образом, сожжение на кострах евреев, мавров и содомитов приносит определенное чувство безопасности тем, кто не является евреями, маврами или содомитами: «Со мной такое не случится». Распространение этого механизма на самих инквизиторов дает мне такое ощущение, будто я взял на себя обязанности судьбы. Я стал дурной кармой инквизиции. Я также позволяю себе то удовольствие, которое получаешь от определенной дозы лицемерия – словно медленно перевариваешь вкусную пищу.
Смутьяны:
Любое скопление мужчин содержит в себе от десяти до пятнадцати процентов неизлечимых смутьянов. По правде говоря, большая часть бед на нашей планете происходит от этих десяти процентов. Бесполезно стараться их перевоспитать, поскольку единственное их предназначение – вредить другим и беспокоить их. Содержать их в тюрьме – бессмысленная трата сторожей и провизии. Чтобы пристрастить их к опиуму, потребуется слишком много времени, и, в любом случае, они непригодны для полезного труда. Есть лишь одно верное средство. В будущих операциях, как только подобные личности будут обнаружены – методом ли шпионажа или прямым наблюдением – они будут уничтожены под любым предлогом. Говоря словами Барда, «лишь дуракам жаль тех негодяев, что были наказаны, не успев натворить злодеяний».
Комманданте города сегодня Ганс: надраенный до блеска, чисто вымытый и гладко выбритый, в зеленом жакете с серебряным черепом и костями на плечах, штанах цвета хаки, в мягких коричневых сапогах, тщательно начищенных.
В сторожевом помещении пятеро заключенных мертвы. Нетрудно догадаться, что произошло. На сержанта Гонсалеса, вознамерившегося забрать весь спирт себе, напал капрал Хассанавич и еще один сообщник. Сержант убил обоих своим ножом, а затем влил в себя около половины всего спирта, спрятав оставшееся про запас. Сержанта вскоре забрало, оставшиеся схватили его нож и перерезали сержанту глотку. Затем победители допили то, что оставалось в бутылке, и это убило еще троих.
– Ну что ж, убирайте их отсюда.
Ганс указывает на трупы.
Партизаны возглавляют шествие, втыкают в землю лопаты. Мы оставляем заключенных копать могилы, подобно угрюмым Калибанам, и направляемся к казармам, где нас встречает запах конопли. Солдаты смеются и болтают, ставшие после удаления десяти негодяев сразу более расслабленными.
– Ахтунг!
К тому, как это говорит Ганс, прислушается всякий.
Теперь всех мужчин собрали вместе в кордегардии. Ястреболикий юноша по имени Родригес работает писцом, записывая ответы после того, как Ганс выстреливает вопросами.
– Имя? Возраст? Место рождения? Расположение и срок прежней службы? Какую подготовку прошел как солдат?
– Подготовку? – Мужик тупо смотрит.
– Чем вы занимались в течение дня?
– Ну, нам надо было драить казармы, готовить и мыть посуду, работать в саду у капитана…
– А как же ваши ружья? Вас учили ими пользоваться? Ежедневно тренировались в стрельбе по мишеням?
– Мы стреляли из них только на фиестах и парадах.
– Тренировались во владении саблей и ножом? В технике рукопашного боя?
– Нет, ничего такого. За драку нас могли внести в список.
– Полевые упражнения?
– Que es eso? [36]
– Это значит, вы отправляетесь в джунгли или в горы, изучаете местность и понарошку воюете.
– Мы никогда не покидали город.
– Значит, вы понятия не имеете об условиях и местности за десять миль от Панама-Сити?
– Нет, сэр.
– За время службы здесь вам случалось болеть?
– Много раз, сеньор.
– А какие болезни у вас были?
– Ну-у, сэр, малярия была, колики, расстройство желудка…
– Сифак?
– Да, сэр. Здешние шлюхи от него все прогнили.
– А как вас лечили?
– Не очень-то нас лечили. Доктор дал какие-то пилюли от сифака, от них мне еще хуже стало. Был еще чай от лихорадки, он немного помогал…
– До этого вы были расквартированы в Картахене. Какая там была ситуация с болезнями?
– Куда хуже, сэр. Тысяча солдат умерла от желтой болезни. Как раз тогда меня перевели.
– Работа там была такая же?
– Более-менее, только еще нам надо было сторожить караван мулов.
– Так значит, ты иногда покидал город?
– Да, сэр. Иногда на неделю.
– А что вез караван мулов? Можешь не говорить. Золото. Что еще интересует испанцев? Да, чтобы все это золото охранять… тамошний гарнизон, должно быть, был побольше здешнего… быть может, тысяча людей?
– Десять тысяч, сэр, – говорит солдат с гордостью.
Ганс делает вид, что это произвело на него впечатление, и тихо присвистывает.
– И, без сомнения, галеоны, чтобы увезти золото? Когда все моряки сошли на берег, в Картахене, надо думать, был недурственный бедлам, verdad? [37]
– Verdad, сеньор.
Большая картина оказалась с подвохом
Сценарий/Часть первая
Я налил каждому анисовой водки в маленькие стаканчики, где было по четыре грана опиума.
На закате я сидел на балконе, обозревая залив и потягивая ромовый пунш. Я подметил, что обладание властью порождает причудливое ощущение легкости и свободы. (Интересно, многие ли из десятерых в караулке доживут до завтрашнего утра. Забавно думать, как они режут друг другу глотки за бутылку отравленного спирта.)
Безотлагательное устранение двоих инквизиторов основывалось на правиле, которым давно руководствовалась сама инквизиция. Это правило и было тем способом, с помощью которого им удавалось удерживать свою власть, невзирая на повсеместное противостояние и всеобщую ненависть. Жесткие санкции против меньшинства, из которого кто-то исключается по характерному признаку, неизбежно породят известное удовлетворение в тех, кто избавлен от такого обращения: «Как честным духовным лицам вам нечего бояться». Таким образом, сожжение на кострах евреев, мавров и содомитов приносит определенное чувство безопасности тем, кто не является евреями, маврами или содомитами: «Со мной такое не случится». Распространение этого механизма на самих инквизиторов дает мне такое ощущение, будто я взял на себя обязанности судьбы. Я стал дурной кармой инквизиции. Я также позволяю себе то удовольствие, которое получаешь от определенной дозы лицемерия – словно медленно перевариваешь вкусную пищу.
Смутьяны:
Любое скопление мужчин содержит в себе от десяти до пятнадцати процентов неизлечимых смутьянов. По правде говоря, большая часть бед на нашей планете происходит от этих десяти процентов. Бесполезно стараться их перевоспитать, поскольку единственное их предназначение – вредить другим и беспокоить их. Содержать их в тюрьме – бессмысленная трата сторожей и провизии. Чтобы пристрастить их к опиуму, потребуется слишком много времени, и, в любом случае, они непригодны для полезного труда. Есть лишь одно верное средство. В будущих операциях, как только подобные личности будут обнаружены – методом ли шпионажа или прямым наблюдением – они будут уничтожены под любым предлогом. Говоря словами Барда, «лишь дуракам жаль тех негодяев, что были наказаны, не успев натворить злодеяний».
Комманданте города сегодня Ганс: надраенный до блеска, чисто вымытый и гладко выбритый, в зеленом жакете с серебряным черепом и костями на плечах, штанах цвета хаки, в мягких коричневых сапогах, тщательно начищенных.
В сторожевом помещении пятеро заключенных мертвы. Нетрудно догадаться, что произошло. На сержанта Гонсалеса, вознамерившегося забрать весь спирт себе, напал капрал Хассанавич и еще один сообщник. Сержант убил обоих своим ножом, а затем влил в себя около половины всего спирта, спрятав оставшееся про запас. Сержанта вскоре забрало, оставшиеся схватили его нож и перерезали сержанту глотку. Затем победители допили то, что оставалось в бутылке, и это убило еще троих.
– Ну что ж, убирайте их отсюда.
Ганс указывает на трупы.
Партизаны возглавляют шествие, втыкают в землю лопаты. Мы оставляем заключенных копать могилы, подобно угрюмым Калибанам, и направляемся к казармам, где нас встречает запах конопли. Солдаты смеются и болтают, ставшие после удаления десяти негодяев сразу более расслабленными.
– Ахтунг!
К тому, как это говорит Ганс, прислушается всякий.
Теперь всех мужчин собрали вместе в кордегардии. Ястреболикий юноша по имени Родригес работает писцом, записывая ответы после того, как Ганс выстреливает вопросами.
– Имя? Возраст? Место рождения? Расположение и срок прежней службы? Какую подготовку прошел как солдат?
– Подготовку? – Мужик тупо смотрит.
– Чем вы занимались в течение дня?
– Ну, нам надо было драить казармы, готовить и мыть посуду, работать в саду у капитана…
– А как же ваши ружья? Вас учили ими пользоваться? Ежедневно тренировались в стрельбе по мишеням?
– Мы стреляли из них только на фиестах и парадах.
– Тренировались во владении саблей и ножом? В технике рукопашного боя?
– Нет, ничего такого. За драку нас могли внести в список.
– Полевые упражнения?
– Que es eso? [36]
– Это значит, вы отправляетесь в джунгли или в горы, изучаете местность и понарошку воюете.
– Мы никогда не покидали город.
– Значит, вы понятия не имеете об условиях и местности за десять миль от Панама-Сити?
– Нет, сэр.
– За время службы здесь вам случалось болеть?
– Много раз, сеньор.
– А какие болезни у вас были?
– Ну-у, сэр, малярия была, колики, расстройство желудка…
– Сифак?
– Да, сэр. Здешние шлюхи от него все прогнили.
– А как вас лечили?
– Не очень-то нас лечили. Доктор дал какие-то пилюли от сифака, от них мне еще хуже стало. Был еще чай от лихорадки, он немного помогал…
– До этого вы были расквартированы в Картахене. Какая там была ситуация с болезнями?
– Куда хуже, сэр. Тысяча солдат умерла от желтой болезни. Как раз тогда меня перевели.
– Работа там была такая же?
– Более-менее, только еще нам надо было сторожить караван мулов.
– Так значит, ты иногда покидал город?
– Да, сэр. Иногда на неделю.
– А что вез караван мулов? Можешь не говорить. Золото. Что еще интересует испанцев? Да, чтобы все это золото охранять… тамошний гарнизон, должно быть, был побольше здешнего… быть может, тысяча людей?
– Десять тысяч, сэр, – говорит солдат с гордостью.
Ганс делает вид, что это произвело на него впечатление, и тихо присвистывает.
– И, без сомнения, галеоны, чтобы увезти золото? Когда все моряки сошли на берег, в Картахене, надо думать, был недурственный бедлам, verdad? [37]
– Verdad, сеньор.
Большая картина оказалась с подвохом
Мы возвращаемся в штаб, который мы устроили в просторной спальне губернатора на первом этаже. Это самая прохладная комната в доме, но даже здесь давит жара; и мы должны закрывать окна москитными сетками, которые перекрывают доступ любому шевелению воздуха, хоть отдаленно напоминающему ветерок. Здесь есть огромная богато украшенная кровать, на которой могут отдохнуть изможденные партизаны, прибывающие с депешами, а штабные офицеры – урвать час-другой сна или удовлетворить внезапные приступы сексуального голода, которые случаются в долгие бессонные часы интенсивного умственного напряжения.
Мы часто работаем в губернаторской спальне голыми, рассматриваем карты всем телом, производя ритуальные совокупления перед картами, оживляя карты своей спермой. Основная карта называется Большая Картина, на ней показан все захваченные нами земли от Картахены на Атлантическом побережье до Жемчужных островов в Тихом океане и дальше на север, к пункту, находящемуся в ста милях к северу от Панама-Сити. Зеленые булавки, воткнутые в карту, обозначают города, занятые партизанами. Черные – это районы, которые занимают испанцы.
Ключ к Большой Картине – канцелярские книги… Мы записываем в канцелярские книги все сведения, что получаем от пленных.
Картахена. Расположение на карте. Черная булавка. Оценка мощности гарнизона: десять тысяч солдат. Сильные укрепления. Отражала многие нападения пиратов. Вывоз золота. Вооруженные до зубов конвоиры забирают отсюда золото. Санитарные условия хуже, чем в Панаме. Недавняя эпидемия желтой лихорадки.
В канцелярских книгах рассказывается не только о силе гарнизонов и перемещении кораблей, но и обо всей жизни врага: чем занимаются солдаты, чем занимаются офицеры, какую пищу едят, чем болеют, как они думают и каких действий можно от них ожидать. Похоже на изучение условий пари на скачках, чтобы найти фаворита. Но испанцы гораздо более предсказуемы, чем лошади, их содержание – пари с заранее известным результатом. Запертые в своей монументальной колониальной архитектуре, в своих фортах и галеонах, мундирах, золоте, портретах и религиозных процессиях, они, как громоздкие тяжело вооруженные рыцари, движутся к тому концу, который мы им предопределим.
Вдобавок к Большой Картине у нас есть более подробные карты меньшего масштаба, где указаны тайные склады оружия, фермы, принадлежащие партизанам, ручьи, колодцы и сведения о животных, водящихся в округе. По мере поступления сообщений зеленые булавки усеивают карту к северу, востоку и югу по Тихоокеанскому побережью. Весь юг Панамского перешейка уже в наших руках.
Мы изучаем карты, уделяя особое внимание Большой Картине. Что именно предпримут испанцы? Несомненно, будут отвечать в присущем им духе – тяжело, массивно и медленно, на манер своих галеонов. Они отправят галеоны из Картахены, чтобы высадить на восточном побережье отряды, которые затем двинутся на запад, к Панама-Сити. Они отправят галеоны из Лимы в Панамский залив, чтобы высадить отряды к северу и к югу от Панама-Сити, совершая то, что они наивно считают сокрушительным двойным обхватом.
На восточном морском фронте у нас есть все шансы на решающую победу. Здесь у нас есть «Сирена» и «Великий Белый», оба теперь оборудованы маневренными пушками со взрывающимися ядрами. Нет сомнения, что все британские и французские пираты и каперы Вест-Индии соберутся, как акулы, на запах картахенского золота. Наши Разрушители будут действовать вдоль берега, а сухопутные отряды партизан сделают высадку десанта невероятно дорогостоящей. Со стороны Тихого океана наши военно-морские силы незначительны – лишь несколько Разрушителей по соседству с Жемчужными островами. А значит, при приближении испанских галеонов нам нужно провести в Панама-Сити эвакуацию и дать испанцам высадить столько отрядов, сколько им будет угодно. На самом деле, чем больше они высадят, тем больше нам это на руку. Испанцы, уверенные в победе, двинутся тогда на север и на юг, положась на мощное подкрепление с востока.
Вернувшись в казармы, мы выстроили в шеренгу те пятнадцать человек, что пройдут партизанскую подготовку. Я изучаю все лица по очереди: Родригес, ястреболикий парень с живыми серыми глазами, очень смышленый, материал для высококлассного штабного офицера… Хуанито, маленький филиппинец, все время улыбается, хочет угодить… чтец-мулат Хосе, крепкое спокойное лицо, крепкие нервы в бою… Кики, получтец с монголоидным лицом и черными прямыми волосами, по кличке Эль Чино… Пако со своей наглой заискивающей улыбкой… Немо, стройный желтокожий юноша с торчащими передними зубами и грацией танцора… Нимун, занятный юноша древних кровей, наполовину негр, с рыжими волосами, бурыми веснушками и ничего не выражающим лицом – он похож на одного из первых рыжих мутантов из доисторических времен… Педро, красивый широколицый парень с высокими скулами и гладким смуглым лицом. Остальные не столь заметны: деревенские лица, крестьяне, они пошли служить, чтобы избежать вопиющей нищеты.
– Вас отобрали, чтобы сделать из вас партизан. Ваша учеба начинается завтра. В течение десяти дней обучения вам будут платить в пять раз больше, чем платили до сих пор. Как только вы присоединитесь к партизанам, ведущим бои, плата станет в десять раз выше, плюс равная доля с любой добычи. С сегодняшнего дня вы будете носить мундиры курсантов. После занятий можете делать всё, что заблагорассудится.
Ганс ходит туда-сюда, измеряя парней и записывая данные в блокнот. Он вручает список партизанам, которые затем возвращаются и вываливают на стол ворох обмундирования и сапог.
Мы велим парням раздеться и выкупаться.
Мальчики набирают воду из бака и поливают друг друга с обычными для этого жеребячьим весельем и забавами. Пако прокрадывается сзади Немо и делает вид, словно трахает его, выкатывает глаза, скалит зубы и всхрапывает, как лошадь. «Cabron!» – визжит Немо, отскакивает в сторону и выливает на голову Пако ведро воды.
Я – вечный наблюдатель, отделенный непреодолимой пропастью знания; я чувствую, как семя вызревает в крепких яйцах, как пульсируют задние проходы, пахнущие железным запахом секса, пота и слизи, наблюдаю за гибкими коричневыми телами в лучах заходящего солнца, страдая от муки развоплощенной похоти и неотвязной боли увядания.
Серебряные точки вскипают перед моими глазами. Я стою посреди пустого разрушенного внутреннего двора за сто лет от сегодняшнего дня, печальный призрачный гость в мертвом городе, где не пахнет ничем и никем.
Парни – дрожащие тени памяти, воскрешающей тела, давным-давно обратившиеся в пыль. Я зову, зову беззвучно, безъязыко, зову через столетия: «Пако… Хозелито… Энрике…»
Мы часто работаем в губернаторской спальне голыми, рассматриваем карты всем телом, производя ритуальные совокупления перед картами, оживляя карты своей спермой. Основная карта называется Большая Картина, на ней показан все захваченные нами земли от Картахены на Атлантическом побережье до Жемчужных островов в Тихом океане и дальше на север, к пункту, находящемуся в ста милях к северу от Панама-Сити. Зеленые булавки, воткнутые в карту, обозначают города, занятые партизанами. Черные – это районы, которые занимают испанцы.
Ключ к Большой Картине – канцелярские книги… Мы записываем в канцелярские книги все сведения, что получаем от пленных.
Картахена. Расположение на карте. Черная булавка. Оценка мощности гарнизона: десять тысяч солдат. Сильные укрепления. Отражала многие нападения пиратов. Вывоз золота. Вооруженные до зубов конвоиры забирают отсюда золото. Санитарные условия хуже, чем в Панаме. Недавняя эпидемия желтой лихорадки.
В канцелярских книгах рассказывается не только о силе гарнизонов и перемещении кораблей, но и обо всей жизни врага: чем занимаются солдаты, чем занимаются офицеры, какую пищу едят, чем болеют, как они думают и каких действий можно от них ожидать. Похоже на изучение условий пари на скачках, чтобы найти фаворита. Но испанцы гораздо более предсказуемы, чем лошади, их содержание – пари с заранее известным результатом. Запертые в своей монументальной колониальной архитектуре, в своих фортах и галеонах, мундирах, золоте, портретах и религиозных процессиях, они, как громоздкие тяжело вооруженные рыцари, движутся к тому концу, который мы им предопределим.
Вдобавок к Большой Картине у нас есть более подробные карты меньшего масштаба, где указаны тайные склады оружия, фермы, принадлежащие партизанам, ручьи, колодцы и сведения о животных, водящихся в округе. По мере поступления сообщений зеленые булавки усеивают карту к северу, востоку и югу по Тихоокеанскому побережью. Весь юг Панамского перешейка уже в наших руках.
Мы изучаем карты, уделяя особое внимание Большой Картине. Что именно предпримут испанцы? Несомненно, будут отвечать в присущем им духе – тяжело, массивно и медленно, на манер своих галеонов. Они отправят галеоны из Картахены, чтобы высадить на восточном побережье отряды, которые затем двинутся на запад, к Панама-Сити. Они отправят галеоны из Лимы в Панамский залив, чтобы высадить отряды к северу и к югу от Панама-Сити, совершая то, что они наивно считают сокрушительным двойным обхватом.
На восточном морском фронте у нас есть все шансы на решающую победу. Здесь у нас есть «Сирена» и «Великий Белый», оба теперь оборудованы маневренными пушками со взрывающимися ядрами. Нет сомнения, что все британские и французские пираты и каперы Вест-Индии соберутся, как акулы, на запах картахенского золота. Наши Разрушители будут действовать вдоль берега, а сухопутные отряды партизан сделают высадку десанта невероятно дорогостоящей. Со стороны Тихого океана наши военно-морские силы незначительны – лишь несколько Разрушителей по соседству с Жемчужными островами. А значит, при приближении испанских галеонов нам нужно провести в Панама-Сити эвакуацию и дать испанцам высадить столько отрядов, сколько им будет угодно. На самом деле, чем больше они высадят, тем больше нам это на руку. Испанцы, уверенные в победе, двинутся тогда на север и на юг, положась на мощное подкрепление с востока.
Вернувшись в казармы, мы выстроили в шеренгу те пятнадцать человек, что пройдут партизанскую подготовку. Я изучаю все лица по очереди: Родригес, ястреболикий парень с живыми серыми глазами, очень смышленый, материал для высококлассного штабного офицера… Хуанито, маленький филиппинец, все время улыбается, хочет угодить… чтец-мулат Хосе, крепкое спокойное лицо, крепкие нервы в бою… Кики, получтец с монголоидным лицом и черными прямыми волосами, по кличке Эль Чино… Пако со своей наглой заискивающей улыбкой… Немо, стройный желтокожий юноша с торчащими передними зубами и грацией танцора… Нимун, занятный юноша древних кровей, наполовину негр, с рыжими волосами, бурыми веснушками и ничего не выражающим лицом – он похож на одного из первых рыжих мутантов из доисторических времен… Педро, красивый широколицый парень с высокими скулами и гладким смуглым лицом. Остальные не столь заметны: деревенские лица, крестьяне, они пошли служить, чтобы избежать вопиющей нищеты.
– Вас отобрали, чтобы сделать из вас партизан. Ваша учеба начинается завтра. В течение десяти дней обучения вам будут платить в пять раз больше, чем платили до сих пор. Как только вы присоединитесь к партизанам, ведущим бои, плата станет в десять раз выше, плюс равная доля с любой добычи. С сегодняшнего дня вы будете носить мундиры курсантов. После занятий можете делать всё, что заблагорассудится.
Ганс ходит туда-сюда, измеряя парней и записывая данные в блокнот. Он вручает список партизанам, которые затем возвращаются и вываливают на стол ворох обмундирования и сапог.
Мы велим парням раздеться и выкупаться.
Мальчики набирают воду из бака и поливают друг друга с обычными для этого жеребячьим весельем и забавами. Пако прокрадывается сзади Немо и делает вид, словно трахает его, выкатывает глаза, скалит зубы и всхрапывает, как лошадь. «Cabron!» – визжит Немо, отскакивает в сторону и выливает на голову Пако ведро воды.
Я – вечный наблюдатель, отделенный непреодолимой пропастью знания; я чувствую, как семя вызревает в крепких яйцах, как пульсируют задние проходы, пахнущие железным запахом секса, пота и слизи, наблюдаю за гибкими коричневыми телами в лучах заходящего солнца, страдая от муки развоплощенной похоти и неотвязной боли увядания.
Серебряные точки вскипают перед моими глазами. Я стою посреди пустого разрушенного внутреннего двора за сто лет от сегодняшнего дня, печальный призрачный гость в мертвом городе, где не пахнет ничем и никем.
Парни – дрожащие тени памяти, воскрешающей тела, давным-давно обратившиеся в пыль. Я зову, зову беззвучно, безъязыко, зову через столетия: «Пако… Хозелито… Энрике…»
Сценарий/Часть первая
Это на втором этаже. Латунная дощечка: «Блюм & Круп». Железная дверь. Звонок. Я звоню. Молодой еврей с ледяными глазами мгновенно отворяет дверь.
– Да-да? Вы клиент или продавец?
– Ни то, ни другое.
Я вручаю ему мою карточку. Он закрывает дверь и уходит. Он возвращается.
– Мистер Блюм и мистер Круп ждут вас.
Он вводит меня в офис, оформленный в наихудшем немецком вкусе: картины, изображающие юношей и девушек, которые плавают с лебедями в северных озерах, ковры мне по щиколотку. А там, за необъятным столом – Блюм и Круп. Водевильная парочка. Блюм – австрийский еврей, а Круп – пруссак.
Круп окостенело кланяется, не вставая.
– Круп фон Норденхольц.
Блюм суетится за своим столом.
– Присаживайтесь, мистер Снайд. Хозяин здесь я. Угощайтесь сигарой.
– Нет, спасибо.
– Ну, что ж, тогда мы хотя бы немножко повеселимся. Мы устроим оргию.
Он возвращается в свое кресло с другой стороны стола и сидит, смотрит на меня сквозь сигарный дым.
– А почему вы не пришли сюда раньше, герр Снайд? – спрашивает Круп холодным сухим тоном.
– Ох, знаете, в нашем деле нужно много работать ногами… – неопределенно говорю я.
– Ja, und Assenwerke. [38]
– Мы бы хотели, чтобы вы прекратили валять дурака и занялись настоящим делом, мистер Снайд.
– Мы – не благотворительная организация.
– Мы не финансируем еблю в жопу.
– Погодите, погодите-ка, Блюм и Круп. Я не был в курсе, что вы – мои клиенты.
Круп холодно хмыкает.
Блюм вынимает сигару изо рта и нацеливается окурком через стол мне в грудь.
– А кто, вы думали, платит вам миллион долларов?
– Зеленая сука, синтезированная из капустного кочана?
– Что ж, если вы мои клиенты, то что же именно я должен сделать?
Круп ржет, как циничная лошадь.
– Вам надлежит разыскать кое-какие редкие книжки, находящиеся теперь в собственности одной графини, – говорит Блюм.
– Я даже не уверен, что узнаю эти книжки, если их увижу.
– Вы видели копии.
– Я не уверен, что копии хоть чем-то похожи книги, которые я должен найти.
– Вы думаете, что вас обманули?
– Не «думаю». Знаю.
В комнате стоит такая тишина, что слышно, как длинный серый конус пепла с сигары Блюма падает в пепельницу. Наконец он говорит:
– А предположим, что мы точно скажем вам, где находятся книги?
– Следовательно, они в чьем-то частном банке, в подвале, в сейфе, окруженном охраной и снабженном компьютерной сигнализацией? Я должен прокрасться туда и вынести коробку с книгами на плече, завернув в старинный гобелен, карманы забиты гравюрам и первоизданиями, в заднице – набитый промышленными алмазами напальчник, а во рту – сапфир величиной с куриное яйцо? Вы ждете от меня этого?
Блюм громко и долго смеется, а Круп тем временем кисло изучает свои ногти.
– Нет, мистер Снайд. От вас ждут не этого. Есть группа хорошо вооруженных партизан, которые захватят цитадель графини. Вам надо будет только проникнуть туда следом за ними и спасти книги. Поднимется волна протеста против партизан, которые так безжалостно обошлись с богатой заморской сукой… Потом просочатся слухи о графине и ее лабораторий, и каждый найдет в них что-то для себя. ЦРУ, партизаны, русские, китайцы… а мы хотя бы немножко повеселимся. По меньшей мере, можем устроить что-то вроде небольшого Вьетнама.
– Ну, что ж, – говорю я. – Кому как не вам иметь широкий взгляд на вещи.
– Мы предпочитаем иметь очень специфический взгляд, мистер Снайд, – говорит Круп, глядя на тяжелые золотые карманные часы. – Будьте здесь в то же время во вторник, и мы продолжим нашу беседу. До того времени я бы очень порекомендовал вам избегать прочих обязательств.
– И прихватите с собой ваших помощников, и книги, которые у вас есть, – добавляет Блюм.
Во вторник, отправляясь к Блюму и Крупу, мы берем с собой книги, которые дали нам Игуаны. Круп просматривает книги, время от времени фыркая. Когда он заканчивает листать одну из них, он посылает ее через стол Блюму.
– Мистер Снайд, а где же те книги, которые вы сейчас делаете? – спрашивает Круп.
– Книги? Я? Я – всего лишь частное око, а не писатель.
– Вы пришли нас надувать, – рявкает Блюм, – мы сломаем вам хребет. Ганс! Вилли! Руди! Хайнрих! Herein [39]!
Входят четыре типа, держа в руках П-38 с глушителями, как в старом фильме о гестапо.
– А теперь ваш помощник принесет книги, а Вы и Ваш Lustknabe [40] останетесь здесь. Ганс и Хайнрих пойдут с ним, чтобы он уж наверняка не потерялся.
Ганс и Хайнрих становятся за спиной у Джима.
– Держитесь все время в шести футах от нас.
Они уходят прочь.
Через полчаса Джим возвращается с книгами. Б & К раскладывают их на столе, и оба они встают и смотрят на них, как генералы, изучающие план боя.
Наконец, Круп кивает.
– Аch, ja. С этими, кажется, все ясно.
Блюм оборачивается ко мне, вид у него теперь почти игривый, потирает руки.
– Ну, что ж, вы и ваш помощник, и этот парень, вы готовы ехать, hein?
– Ехать? Куда?
– Сами увидите.
Ганс, Руди, Вилли и Хайнрих ведут нас под конвоем по какой-то лестнице на крышу; там нас ждет вертолет. У пилота пустое холодное лицо наемного убийцы, в кобуре под мышкой – 45-й калибр. Он похож на американца. Охранники пристегивают нас к сиденьям, завязывают нам глаза, и мы взлетаем.
Полет продолжается около часа.
Затем нас перегоняют из одного вертолета в другой. Театральщина. Вероятно, Дакота. На этот раз летим около трех часов, а затем садимся на воду. Нам снимают повязки с глаз, и теперь у нас уже другой пилот. Внешне он похож на англичанина, и у него борода.
Пилот оборачивается и улыбается:
– Ну, ребятки, приехали.
Нас развязывают, и мы высаживаемся на пристань. Она находится на маленьком озере, как раз такой величины, чтобы можно было посадить гидроплан. Вокруг озера я вижу сборные домики, и дальше на открытом месте – что-то вроде нефтяной вышки. Вся местность окружена оградой из колючей проволоки с вышками для стрелков. Вооруженной охраны кругом столько, что хватило бы на небольшую армию.
Перед одной из хибар беседуют несколько мужчин. Один из них подходит поприветствовать нас; этот тот самый цеэрушный панк Пирсон.
– Ну, Снайд, – говорит он. – Добро пожаловать на борт.
– Ну, Пирсон, – говорю я, – не можешь одолеть врага – вступай в его ряды.
– Вот это верно. Как насчет перекусить?
– В самый раз.
Он направляется к домику, который служит столовой. Там длинные столы, жестяные тарелки и множество едящих мужчин. Одни из них похожи на монтажников, другие на специалистов.
Мое внимание привлекает стол, за которым сидят около тридцати юношей. Это красивейшие парни из всех, что я встречал в таком количестве сразу; каждый из них – идеальный образец англосаксонского юноши.
– Наш генофонд, – объясняет Пирсон.
Толстый дежурный по столовой плюхает нам на тарелки немного рыбы, риса и тушеных абрикосов и наполняет жестяные кружки холодным чаем.
– У нас как в армии, – говорит Пирсон.
После того, как мы заканчиваем есть, он закуривает сигарету и ухмыляется мне сквозь клубы дыма.
– Ну, что ж, полагаю, вы недоумеваете, что все это значит.
– Ага.
– Заходите в мою берлогу, и я объясню. По крайней мере, хоть частично.
Я уже и так немало знаю. Гораздо больше, чем ему положено предполагать. И я знаю, что чем меньше он мне расскажет, тем больший у меня шанс выбраться отсюда живым. Я уже разглядел, что нефтяная вышка – это ракетная пусковая установка. Все встает на свои места.
Он направляется к маленькому сборному домику. Оборачивается к Джиму и Кики:
– Почему бы вам не прогуляться по окрестностям? Порыбачьте немного. Снаряжение можете взять в гарнизонной лавке. Озеро кишит большеротым окунем. Вам здесь понравится:
Я киваю Джиму, и он уходит вместе с Кики. Пирсон отпирает дверь, и мы заходим вовнутрь. Раскладушка, карточный столик, несколько стульев, какие-то книги. Он указывает мне на стул, садится и смотрит на меня.
– Вы видели пусковую установку?
– Да.
– А для чего, по-вашему, она будет использована?
– Очевидно, для того, чтобы что-то запустить.
– Очевидно. Космическую капсулу, которая одновременно будет спутником связи.
Я начинаю понимать, какую связь они планируют установить.
– Итак, представьте себе: на Нью-Йорк падает атомная бомба. Кого в этом будут винить?
– Комуняк.
– Правильно. А теперь представьте: разражается таинственная эпидемия, поражающая белую расу, в то время как желтые, черные и коричневые имеют к ней столь же таинственный иммунитет. Кого в этом будут винить?
– Желтых-черных-коричневых. В особенности желтых.
– Правильно. И значит, тогда у нас будет право в отместку применить любое биологическое и/или химическое оружие, разве нет?
– Вы его все равно примените, будет у вас право или не будет. Но эта эпидемия вполне может выкосить всю белую расу: уничтожить ее как генетическую единицу.
– У нас есть запасы спермы на случай эпидемии. Мы можем восстановить белую расу по своим образцам после того, как мы:
Перед моими глазами промелькнул стол с тридцатью парнями.
–Изящно. И вы хотите, чтобы я написал сценарий.
– Именно. Вы и так уже написали достаточно для того, чтобы дело завертелось.
– Как насчет графини де Гульпа? Какое отношение она имеет ко всему этому?
– А, графиня! Она не при чем. Ее роль совсем не так велика, как вы думаете. Она вряд ли пойдет на истребление черной и коричневой рас, потому что делает на них деньги. Она все еще мыслит денежными интересами.
– А ее лаборатории?
– Не так уж много от них пользы. Определенные виды специальных экспериментов представляют, возможно, некоторый интерес. Она, например, добилась успеха в реанимации обезглавленных мужчин. Их она дарит своим друзьям в качестве рабов-любовников. Их кормят через прямую кишку. Не вижу для них никакого практического применения. Мы думали о том, чтобы использовать ее в скандалах для дискредитации рядовых цеэрушников, но сейчас это уже не так важно.
– Осмелюсь предположить, вы можете прямо отсюда стереть ее с лица земли ракетами.
– Запросто. А можем использовать биологическое оружие.
– Черная Лихорадка?
– Да. – Он указал на рацию. – Вообще-то, я могу отдать приказ прямо сейчас.
– Так чего же вы хотите от меня?
– Вы закончите сценарий. Ваш помощник сделает иллюстрации.
– А потом?
– Вам пообещали миллион долларов за то, чтобы вы нашли книги. Вы их нашли. Конечно, деньги ничего не будут значить, когда мы запустим эту штуку, но мы позаботимся, чтобы вы жили комфортабельно. В конце концов, у нас нет никаких причин вас убирать: ваши услуги могут нам понадобиться в будущем. Мы, по правде говоря, неплохие парни:
Насколько неплохими будут эти неплохие парни, когда они получат от меня все, что им нужно? Если мне вообще будет позволено жить, это, конечно же, будет жизнь заключенного.
Я пытаюсь всучить Блюма дешевую идейку под названием «Голый Ньюгейт», про молодого красивого разбойника с большой дороги и дочь шерифа. Блюм это не покупает.
– Любой голливудский поденщик, получающий тысячу долларов в неделю, мог бы накатать такое дерьмо.
Затем Пирсон приглашает меня выпить и «поболтать». Это звучит зловеще.
– Ммм, э-э, кстати: Блюм что-то не очень доволен сценарием.
– Симпампотная малышка, сжувала весь сценарий.
Он смотрит на меня в упор.
– Что это вы, Снайд?
– Это шутка. Фицджеральд в Голливуде.
– А-а, – говорит он, слегка напуганный упоминанием Фицджеральда: может быть, по штату ему полагалось об этом самому знать. Он прочищает горло.
– Блюм говорит, что ему нужно что-то такое, что он называет искусством. Он узнает это, когда увидит, а сейчас он этого не видит.
– Что мне нравится, это таки культура! Что мне нравится, это таки искусство! – визгливо кричу я на манер чокнутой еврейской мамаши.
Он смотрит на меня долго, невыразительно и кисло.
– Пошутим еще, Снайд?
– Я дам ему то, что он хочет. Завтра я ставлю один маленький спектаклик: очень артистично.
– Желательно, чтобы он оказался хорош, Снайд.
Стройный юноша-блондин в элегантном костюме девятнадцатого века стоит на эшафоте. Ему на голову надевают черный капюшон, прошитый золотыми нитями.
Вклеенный в мертвые оспяные ночи прошлого века. Эта шелковистая задница в желтом свете.
– Да-да? Вы клиент или продавец?
– Ни то, ни другое.
Я вручаю ему мою карточку. Он закрывает дверь и уходит. Он возвращается.
– Мистер Блюм и мистер Круп ждут вас.
Он вводит меня в офис, оформленный в наихудшем немецком вкусе: картины, изображающие юношей и девушек, которые плавают с лебедями в северных озерах, ковры мне по щиколотку. А там, за необъятным столом – Блюм и Круп. Водевильная парочка. Блюм – австрийский еврей, а Круп – пруссак.
Круп окостенело кланяется, не вставая.
– Круп фон Норденхольц.
Блюм суетится за своим столом.
– Присаживайтесь, мистер Снайд. Хозяин здесь я. Угощайтесь сигарой.
– Нет, спасибо.
– Ну, что ж, тогда мы хотя бы немножко повеселимся. Мы устроим оргию.
Он возвращается в свое кресло с другой стороны стола и сидит, смотрит на меня сквозь сигарный дым.
– А почему вы не пришли сюда раньше, герр Снайд? – спрашивает Круп холодным сухим тоном.
– Ох, знаете, в нашем деле нужно много работать ногами… – неопределенно говорю я.
– Ja, und Assenwerke. [38]
– Мы бы хотели, чтобы вы прекратили валять дурака и занялись настоящим делом, мистер Снайд.
– Мы – не благотворительная организация.
– Мы не финансируем еблю в жопу.
– Погодите, погодите-ка, Блюм и Круп. Я не был в курсе, что вы – мои клиенты.
Круп холодно хмыкает.
Блюм вынимает сигару изо рта и нацеливается окурком через стол мне в грудь.
– А кто, вы думали, платит вам миллион долларов?
– Зеленая сука, синтезированная из капустного кочана?
– Что ж, если вы мои клиенты, то что же именно я должен сделать?
Круп ржет, как циничная лошадь.
– Вам надлежит разыскать кое-какие редкие книжки, находящиеся теперь в собственности одной графини, – говорит Блюм.
– Я даже не уверен, что узнаю эти книжки, если их увижу.
– Вы видели копии.
– Я не уверен, что копии хоть чем-то похожи книги, которые я должен найти.
– Вы думаете, что вас обманули?
– Не «думаю». Знаю.
В комнате стоит такая тишина, что слышно, как длинный серый конус пепла с сигары Блюма падает в пепельницу. Наконец он говорит:
– А предположим, что мы точно скажем вам, где находятся книги?
– Следовательно, они в чьем-то частном банке, в подвале, в сейфе, окруженном охраной и снабженном компьютерной сигнализацией? Я должен прокрасться туда и вынести коробку с книгами на плече, завернув в старинный гобелен, карманы забиты гравюрам и первоизданиями, в заднице – набитый промышленными алмазами напальчник, а во рту – сапфир величиной с куриное яйцо? Вы ждете от меня этого?
Блюм громко и долго смеется, а Круп тем временем кисло изучает свои ногти.
– Нет, мистер Снайд. От вас ждут не этого. Есть группа хорошо вооруженных партизан, которые захватят цитадель графини. Вам надо будет только проникнуть туда следом за ними и спасти книги. Поднимется волна протеста против партизан, которые так безжалостно обошлись с богатой заморской сукой… Потом просочатся слухи о графине и ее лабораторий, и каждый найдет в них что-то для себя. ЦРУ, партизаны, русские, китайцы… а мы хотя бы немножко повеселимся. По меньшей мере, можем устроить что-то вроде небольшого Вьетнама.
– Ну, что ж, – говорю я. – Кому как не вам иметь широкий взгляд на вещи.
– Мы предпочитаем иметь очень специфический взгляд, мистер Снайд, – говорит Круп, глядя на тяжелые золотые карманные часы. – Будьте здесь в то же время во вторник, и мы продолжим нашу беседу. До того времени я бы очень порекомендовал вам избегать прочих обязательств.
– И прихватите с собой ваших помощников, и книги, которые у вас есть, – добавляет Блюм.
Во вторник, отправляясь к Блюму и Крупу, мы берем с собой книги, которые дали нам Игуаны. Круп просматривает книги, время от времени фыркая. Когда он заканчивает листать одну из них, он посылает ее через стол Блюму.
– Мистер Снайд, а где же те книги, которые вы сейчас делаете? – спрашивает Круп.
– Книги? Я? Я – всего лишь частное око, а не писатель.
– Вы пришли нас надувать, – рявкает Блюм, – мы сломаем вам хребет. Ганс! Вилли! Руди! Хайнрих! Herein [39]!
Входят четыре типа, держа в руках П-38 с глушителями, как в старом фильме о гестапо.
– А теперь ваш помощник принесет книги, а Вы и Ваш Lustknabe [40] останетесь здесь. Ганс и Хайнрих пойдут с ним, чтобы он уж наверняка не потерялся.
Ганс и Хайнрих становятся за спиной у Джима.
– Держитесь все время в шести футах от нас.
Они уходят прочь.
Через полчаса Джим возвращается с книгами. Б & К раскладывают их на столе, и оба они встают и смотрят на них, как генералы, изучающие план боя.
Наконец, Круп кивает.
– Аch, ja. С этими, кажется, все ясно.
Блюм оборачивается ко мне, вид у него теперь почти игривый, потирает руки.
– Ну, что ж, вы и ваш помощник, и этот парень, вы готовы ехать, hein?
– Ехать? Куда?
– Сами увидите.
Ганс, Руди, Вилли и Хайнрих ведут нас под конвоем по какой-то лестнице на крышу; там нас ждет вертолет. У пилота пустое холодное лицо наемного убийцы, в кобуре под мышкой – 45-й калибр. Он похож на американца. Охранники пристегивают нас к сиденьям, завязывают нам глаза, и мы взлетаем.
Полет продолжается около часа.
Затем нас перегоняют из одного вертолета в другой. Театральщина. Вероятно, Дакота. На этот раз летим около трех часов, а затем садимся на воду. Нам снимают повязки с глаз, и теперь у нас уже другой пилот. Внешне он похож на англичанина, и у него борода.
Пилот оборачивается и улыбается:
– Ну, ребятки, приехали.
Нас развязывают, и мы высаживаемся на пристань. Она находится на маленьком озере, как раз такой величины, чтобы можно было посадить гидроплан. Вокруг озера я вижу сборные домики, и дальше на открытом месте – что-то вроде нефтяной вышки. Вся местность окружена оградой из колючей проволоки с вышками для стрелков. Вооруженной охраны кругом столько, что хватило бы на небольшую армию.
Перед одной из хибар беседуют несколько мужчин. Один из них подходит поприветствовать нас; этот тот самый цеэрушный панк Пирсон.
– Ну, Снайд, – говорит он. – Добро пожаловать на борт.
– Ну, Пирсон, – говорю я, – не можешь одолеть врага – вступай в его ряды.
– Вот это верно. Как насчет перекусить?
– В самый раз.
Он направляется к домику, который служит столовой. Там длинные столы, жестяные тарелки и множество едящих мужчин. Одни из них похожи на монтажников, другие на специалистов.
Мое внимание привлекает стол, за которым сидят около тридцати юношей. Это красивейшие парни из всех, что я встречал в таком количестве сразу; каждый из них – идеальный образец англосаксонского юноши.
– Наш генофонд, – объясняет Пирсон.
Толстый дежурный по столовой плюхает нам на тарелки немного рыбы, риса и тушеных абрикосов и наполняет жестяные кружки холодным чаем.
– У нас как в армии, – говорит Пирсон.
После того, как мы заканчиваем есть, он закуривает сигарету и ухмыляется мне сквозь клубы дыма.
– Ну, что ж, полагаю, вы недоумеваете, что все это значит.
– Ага.
– Заходите в мою берлогу, и я объясню. По крайней мере, хоть частично.
Я уже и так немало знаю. Гораздо больше, чем ему положено предполагать. И я знаю, что чем меньше он мне расскажет, тем больший у меня шанс выбраться отсюда живым. Я уже разглядел, что нефтяная вышка – это ракетная пусковая установка. Все встает на свои места.
Он направляется к маленькому сборному домику. Оборачивается к Джиму и Кики:
– Почему бы вам не прогуляться по окрестностям? Порыбачьте немного. Снаряжение можете взять в гарнизонной лавке. Озеро кишит большеротым окунем. Вам здесь понравится:
Я киваю Джиму, и он уходит вместе с Кики. Пирсон отпирает дверь, и мы заходим вовнутрь. Раскладушка, карточный столик, несколько стульев, какие-то книги. Он указывает мне на стул, садится и смотрит на меня.
– Вы видели пусковую установку?
– Да.
– А для чего, по-вашему, она будет использована?
– Очевидно, для того, чтобы что-то запустить.
– Очевидно. Космическую капсулу, которая одновременно будет спутником связи.
Я начинаю понимать, какую связь они планируют установить.
– Итак, представьте себе: на Нью-Йорк падает атомная бомба. Кого в этом будут винить?
– Комуняк.
– Правильно. А теперь представьте: разражается таинственная эпидемия, поражающая белую расу, в то время как желтые, черные и коричневые имеют к ней столь же таинственный иммунитет. Кого в этом будут винить?
– Желтых-черных-коричневых. В особенности желтых.
– Правильно. И значит, тогда у нас будет право в отместку применить любое биологическое и/или химическое оружие, разве нет?
– Вы его все равно примените, будет у вас право или не будет. Но эта эпидемия вполне может выкосить всю белую расу: уничтожить ее как генетическую единицу.
– У нас есть запасы спермы на случай эпидемии. Мы можем восстановить белую расу по своим образцам после того, как мы:
Перед моими глазами промелькнул стол с тридцатью парнями.
–Изящно. И вы хотите, чтобы я написал сценарий.
– Именно. Вы и так уже написали достаточно для того, чтобы дело завертелось.
– Как насчет графини де Гульпа? Какое отношение она имеет ко всему этому?
– А, графиня! Она не при чем. Ее роль совсем не так велика, как вы думаете. Она вряд ли пойдет на истребление черной и коричневой рас, потому что делает на них деньги. Она все еще мыслит денежными интересами.
– А ее лаборатории?
– Не так уж много от них пользы. Определенные виды специальных экспериментов представляют, возможно, некоторый интерес. Она, например, добилась успеха в реанимации обезглавленных мужчин. Их она дарит своим друзьям в качестве рабов-любовников. Их кормят через прямую кишку. Не вижу для них никакого практического применения. Мы думали о том, чтобы использовать ее в скандалах для дискредитации рядовых цеэрушников, но сейчас это уже не так важно.
– Осмелюсь предположить, вы можете прямо отсюда стереть ее с лица земли ракетами.
– Запросто. А можем использовать биологическое оружие.
– Черная Лихорадка?
– Да. – Он указал на рацию. – Вообще-то, я могу отдать приказ прямо сейчас.
– Так чего же вы хотите от меня?
– Вы закончите сценарий. Ваш помощник сделает иллюстрации.
– А потом?
– Вам пообещали миллион долларов за то, чтобы вы нашли книги. Вы их нашли. Конечно, деньги ничего не будут значить, когда мы запустим эту штуку, но мы позаботимся, чтобы вы жили комфортабельно. В конце концов, у нас нет никаких причин вас убирать: ваши услуги могут нам понадобиться в будущем. Мы, по правде говоря, неплохие парни:
Насколько неплохими будут эти неплохие парни, когда они получат от меня все, что им нужно? Если мне вообще будет позволено жить, это, конечно же, будет жизнь заключенного.
Я пытаюсь всучить Блюма дешевую идейку под названием «Голый Ньюгейт», про молодого красивого разбойника с большой дороги и дочь шерифа. Блюм это не покупает.
– Любой голливудский поденщик, получающий тысячу долларов в неделю, мог бы накатать такое дерьмо.
Затем Пирсон приглашает меня выпить и «поболтать». Это звучит зловеще.
– Ммм, э-э, кстати: Блюм что-то не очень доволен сценарием.
– Симпампотная малышка, сжувала весь сценарий.
Он смотрит на меня в упор.
– Что это вы, Снайд?
– Это шутка. Фицджеральд в Голливуде.
– А-а, – говорит он, слегка напуганный упоминанием Фицджеральда: может быть, по штату ему полагалось об этом самому знать. Он прочищает горло.
– Блюм говорит, что ему нужно что-то такое, что он называет искусством. Он узнает это, когда увидит, а сейчас он этого не видит.
– Что мне нравится, это таки культура! Что мне нравится, это таки искусство! – визгливо кричу я на манер чокнутой еврейской мамаши.
Он смотрит на меня долго, невыразительно и кисло.
– Пошутим еще, Снайд?
– Я дам ему то, что он хочет. Завтра я ставлю один маленький спектаклик: очень артистично.
– Желательно, чтобы он оказался хорош, Снайд.
Стройный юноша-блондин в элегантном костюме девятнадцатого века стоит на эшафоте. Ему на голову надевают черный капюшон, прошитый золотыми нитями.
ПУ БУЛЫЖНАЯ КРОВЬ
(КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ)
Вклеенный в мертвые оспяные ночи прошлого века. Эта шелковистая задница в желтом свете.