Йен Ли прислоняется к стене, зажимая нос платком.
   – Это консервный завод.
   – Санитарный инспектор уже в пути.
   Санитарный инспектор стоит на крыльце своего дома над ленивой рекой. Мимо медленно проплывает громадный раздутый труп дохлого гиппопотама. Санитарный инспектор выглядит рассеянным. Запись: «У санитарного инспектора был один спасавший его порок». На речной отмели, вместе с Али. Он с ужасом смотрит на разорванный карман и пустую руку. Задник сменяется на изображение другой отмели. С тем же выражением лица Фарнсворт смотрит на свое нагое тело, покрытое красными рубцами. Али стоит над ним и улыбается. Его красновато-коричневая кожа тоже покрыта темными узлами.
   Морской оркестр играет «Semper Fi».
   Дверь с бронзовым глазком под молодым полумесяцем. Одри в роли Клема Снайда, частного детектива, сидит в комнате без потолка этажом ниже. Зрители смотрят на него сверху вниз, поэтому видят то же, что и он: фотографии Джерри – детские карточки… четырнадцати лет, держащего леску с форелью… нагого со стоящим членом… Джерри живьем, на сцене, со связанными руками, лицо и тело покрыты красными нарывами. Сзади его освещает губительное красное сияние. Он смотрит на нечто, находящееся перед ним, его пенис набухает и крепнет. Бурные аплодисменты и крики «оле-оле!» из зала.
   Громадные красные передовицы: ЗАГАДОЧНАЯ БОЛЕЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТ РАСПРОСТРАНЯТЬСЯ.
   Лежа на больничной койке, Джерри медленным волнообразным движением раздвигает ноги, обнажая ярко-красный анус, сияющий, пульсирующий и складчатый, как похотливый моллюск. Он склоняет голову направо и вешается, сверкая зеленью глаз.
   Черно-белая врезка больничной койки. Джерри извергает семя, болтая ногами в воздухе. Джимми Ли, одетый медбратом, собирает его сперму в склянку.
   Громогласные аплодисменты… Оле! Оле! Оле!
   Склянку передают четырем морским десантникам и спешно отправляют в сверхсекретную лабораторию. Ученый рассматривает ее в микроскоп. Он кивает и дает сигнал «ОК».
   На сцену летит град букетов.
   Красная передовица: ОБЪЯВЛЕНО ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ.
   Стоп-сигнал. Карантинные посты.
   Солдаты с отчетливо выраженной эрекцией хватаются за горло и падают замертво.
   Ведущий новостей:
   – Невозможно оценить ущерб. Пока что все предположения являются чистыми догадками.
   На физиономию ведущего с помощью волшебного фонаря проецируется лицо больного с улыбкой идиота.
   – Население Земли сейчас упало до цифры, сравнимой с цифрами трехсотлетней давности.
   Мальчики в снегоступах тянутся к хаману [56]. Пар и нагие тела сменяются туманным берегом. Мы видим Опиумного Джонса с обмороженным лицом. В призрачной кабине «Великого Белого» мальчики записываются к нему в команду.
   Ужин у Пембертонов. Свет придает лицам присутствующих вид накрашенных трупов. Живым кажется только смущенный и зардевшийся Ной. Разговор звучит весьма загадочно.
   – А мумий они делают по стандарту?
   – Это тетин язык.
   – У меня все еще нет существительных.
   – Тебе нужны черные деньги.
   – Капитанский диплом для страховки…
   – Подходящие культуры.
   – Взяли след?
   – Несите палтуса.
   – Ах, люблю море.
   Все они смотрят на Ноя, который заливается краской, уставившись в свою тарелку.
   – Вытянуть духов на plata…
   – Семейный бизнес…
   – Возможно, это надлежит оставить огурцам…
   – Здесь бессмертные фазаны.
   Мальчики вернулись на «Великий Белый». Крик стюарда выдергивает их на палубу. Джерри, нацепив на шею петлю, улыбается волчьей ухмылкой. Когда он повисает, небо на западе озаряет зеленая вспышка.
   Захвачены Пиратами: Мальчики переваливаются через фальшборт с ножами в зубах. Один, с невероятной черной бородой до пояса, размахивает саблей, рубит невидимых врагов, причем делает это с такими оскалами, грозными рыками и уморительными гримасами, что команда «Великого Белого» валится на палубу, обмочив от хохота штаны.
   – Guarda costa… – шипят мальчики.
   Другой пират цепляет повязку на один глаз и рассматривает побережье в чудовищный деревянный телескоп.
   Кики ебет Джерри, туго затянув красный шарф вокруг его шеи и улыбаясь ему в лицо. Джерри кончает, и у него из носу брызжет кровь.
   Прожектор медленно освещает комнату в английском поместье. На стене висит фотография: старый джентльмен, завернутый в красную шаль и красный шарф, сидит в кровати, подпертый подушками. На столике рядом с ним стоит опийная настойка, мензурка, чай, лепешки и книги. Он готовится к зимней спячке…
   Под балдахином кровати зажигается свет. Человек в ночном колпаке резко садится. Перед его кроватью стоит нагой искромальчик. Человек охает, кашляет, багровеет и умирает от апоплексического удара. Из носа и рта у него течет кровь.
   Города Красной Ночи: Лучи прожекторов лью красный свет на стены из папье-маше. Мальчики накладывают искусственные болячки. Хуанито, Главный Церемониймейстер, наклеивает себе на пупок большую резиновую язву.
   – Милый, ты так похож на Венеру Милосскую с будильником в животе.
   Мальчики изображают похотливых идиотов. Зрители катаются по полу от смеха. Один из них синеет.
   – Цианистая реакция! Врачей на второй уровень!
   Вбегают мальчики в белых халатах. Они стреляют в больного из парализующего ружья.
   Дудочник, играющий в Лиме на бамбуковой флейте… небо голубое, как его глаза. Запах моря. Динк ебет Ноя. Ной превращается в Одри и Билли.
   – Это я! Это я! Я высадился! Привет, Билл! Целых двести лет, Билл! Я высадился!
   Странствие может занять множество жизней. Одри укладывается на кровать и мастурбирует. Пираты в ярких костюмах. Подходит Джерри с сургучной печатью. Мы видим Тибет на несколько секунд, люди. Черно-белая врезка больничной койки. Развратная улыбка, сперма в мензурке.
   Он играет «Semper Fi» четырем морским пехотинцам. Рисунки детей исполненные красными красками как на брюхе форели. От кровати исходит красное предвкушение. Смотри, что он видит на сцене.
   Чрезвычайное положение, пятнадцати лет, держащего леску со стоп-сигналом. Сияющий дух Джерри может прожить множество жизней. Джерри, стюард, стоит над холмами в туманной дали.
   – Лима, срочно, это я. Крысолов в Лиме. Динк, я высадился. Долго искал тебя.
   Ной в библиотеке, изучает чертежи минометов и гранат. Он вычерчивает пушку. Маленький китаец бросает хлопушку ему под стул. Когда она взорвалась, пушку на чертеже отбросило назад. Падает задник с горящими парусниками.
   Ребята Одри вернулись на палубу. В Тамагисе взорвалось бензохранилище. Кремневое ружье на столе библиотеки. Ганс и Ной снимают шорты.
   – Wenn nicht von vorn denn von hintern herum. Если не спереди, то сзади.
   Когда Ной нагнулся, ружье переломилось пополам. Когда Ной кончает, из ружей, заряжающихся с казенной части ведется беглый огонь по колонне испанских солдат.
   По полу спортзала медленно и величественно идет испанский флот. На палубе – Инквизиция, снаряженная колами и испанскими сапогами, Конкистадоры, патроны и губернаторы, чиновники и бюрократы с их современными эквивалентами, machos и politicos, они потягивают шотландский виски и размахивают громадными пистолетами, отделанными перламутром.
   Люди из Службы Иммиграции в черных очках…
   – Pasaporte… Documentos…
   Келли в роли А Пука, покрытый черными пятнами тлена, ебет молодого Бога Зерна в пиратском сундуке, заполненном золотыми дукатами и дублонами. Когда они кончают, их тела истекают прозрачными струями золотого газа, который растекается по палубе галеона. Machos хватаются за горло, отхаркивают кровь и умирают.
   Ной вешается, извергая вместо семени все тот же желтый магический туман. На мгновение занавес опускается, и вот перед ним уже лежат горы оружия – от первого созданного им ружья, заряжающегося с казенной части до М-16, базук, ракетных установок и генераторов силового поля.
   Близнецы Джуси-Фрут опускают его на землю. Близнецы одеты в кроссовки и бескозырки.
   За кулисами громыхает голос:
   – Ладно, шутники… к оружию.
   Ной и близнецы сидят в орудийной башне, делают расчеты и уточняют дальность стрельбы.
   – Ярды: двадцать три тысячи… Угол: плюс шесть…
   Галеон попадает в перекрестье прицела. Джерри краснеет и жмет на кнопку. Галеон взрывается и тонет в бутафорском море.
   Панорама Мексики, Центральной и Южной Америки… музыка и пение… во дворе моются голые испанские солдаты, пиная мыло, как футбольный мяч, щекоча друг друга, мыля друг другу спины. Речные мальчики на деревьях дрочат с идиотским выражением на лицах, стряхивают в воду фрукты с веток, чирикают и бормочут, как рыбы.
   Нагой Одри стоит у задника с джунглями и развалинами пирамид. У него встает член, и Одри сам по себе поднимается в воздух. Потом он приземляется в красной пустыне на дельтаплане.
   Джерри, стюард, встречает его, одетый ящерицей. В его костюме проделаны дыры на промежности и на заду.
   – Моя мальчик-ящерица… ебать хорошо сильно. – По его телу прокатываются волны цвета.
   Испанский галеон… движение близнецов Джуси-Фрут… на палубе виднеются белые кроссовки… бюрократы уточняют дальность стрельбы… волосы на руке становятся красными … Галеон Pasaporte Documentos взрывается из воды, и обширная территория когда А Пук усыпает панораму повстанцами. Все мальчики в желтом тумане магии тугой кожи прозрачные к моменту привлекает внимание к линии от – от первого ружья до М-16… нагой туман как золотой газ.
   – СМИИИРНН-А!
   Одри и Ной изливающие семя ангелы в радужном замысле…
   – ВОЛЬНО.
   Голые солдаты нюхают базуки и генераторы силового поля…
   Мир не длится вечно…
   Красная Ночь в Тамагисе. Мальчики пляшут вокруг огня и швыряют туда визжащих Сирен. Мальчики издают трели, размахивают удавками и высовывают языки.
   Это не что иное, как прелюдия к Ба’аданским бунтам и осаде Йасс-Ваддаха. Мальчики меняют костюмы, мечутся от одной сцены к другой.
   Близнецы Игуана танцуют у декораций Ангкор-Ват-Юксмаль-Теночтитлан. Близнец «женщина» расстегивает костюм, изображающий пизду, они изображают колонну Вьетконга.
   Графиня, со светящимся будильником, тикающем в желудке и в крокодильей маске, вместе со своей свитой и Зеленой Стражей подкрадывается к Одри. Клинч Тодд в роли Смерти косой отрезает голову богине Бубастис.
   Джон Алистер Питерсон в розовой рубахе с нарукавниками стоит на платформе, украшенной звездно-полосатым Знаменем и британским флагом. Рядом с ним стоит Нимун, одетый в плащ, сшитый из кожи электрических угрей.
   Входит школьный совет. Они устраиваются на рядах для родителей и учителей.
   Питерсон подает голос:
   – Леди и джентльмены, этот персонаж – единственный выживший представитель древней расы, наделенный очень странными способностями. Поразительный случай.
   Нимун сбрасывает плащ и предстает полностью обнаженным. От его тела исходит подозрительный аммиачный аромат – запах предмета, функции которого или позабыты, или еще пока недоступны. Само его тело имеет краснокирпичный оттенок с черными отметинами, похожими на дыры в плоти.
   – И я могу вам сообщить – эта информация, естественно, совершенно секретна – что он и только он ответственен за наступление Красной Ночи…
   Джон Питерсон молодеет и превращается в Крысолова. Он вытягивает флейту из висящего на поясе футляра из козлиной кожи и играет. Нимун начинает плавный шуршащий танец, напевая что-то на шершавом рыбьем языке, который царапает глотку, как наждачная шкурка.
   Испустив крик, словно взрывающий его легкие изнутри, он падает на тюфячок, задирает ноги и обхватывает колени. Его выставленный на всеобщее обозрение черный анус окружен торчащими красными волосками. Отверстие начинает вращаться, издавая запах озона и горячего железа. Само его тело крутится, паря в воздухе над подстилкой, приобретая прозрачность и постепенно сливаясь с заливающей все небо краснотой.
   Придворный чувствует идущий от него запах…
   – Это…
   Член Совета открывает рот…
   – Это… – его вставная челюсть вываливается и падает на пол.
   Парики, одежда, стулья, декорации – все затягивает вращающийся черный диск.
   – ЭТО ЧЕРНАЯ ДЫРА!!
   Обнаженные тела неумолимо тянет вперед. Они извиваются и визжат, как души, влекомые в ад. Гаснут огни и красное небо…
   Прожектора включаются и освещают руины Ба’адана. В тоннелях Касбы играют дети. Их фотографируют немецкие туристы с рюкзаками. Старый город пуст.
   В нескольких милях выше по течению стоит маленькая деревушка. Там живут рыбаки и охотники. Странники находят тут приют и готовятся к пути, который еще предстоит преодолеть.
   А что Йасс-Ваддах? От древней цитадели не осталось и камня на камне. Диктор подсовывает микрофон местным жителям, сидящим у развалившихся бараков или рыбачащим с разрушенных пристаней. Те качают головой.
   – Спросите Старого Бринка. Если кто что и помнит, то это он.
   Старый Бринк чинит рыболовную снасть. Это Уоринг? Или Ной Блейк?
   – Йасс-Ваддах?
   Он рассказывает, что много лет назад Йасс-Ваддах приснился богу. Старик закрывает лицо руками. Потом он открывает глаза и показывает ладони.
   – Но этот сон не понравился богу. И когда он проснулся – Йасс-Ваддах исчез.
   На экране – картина. Дорожный указатель: ВАГДАС-НАУФАНА-ГАДИС. Извилистая дорога скрывается вдали.
   Одри сидит за печатной машинкой на своем чердаке, спиной к зрителям. Слева от него книжный шкаф, там стоят Книга Знаний, Приход века в Самоа, Зеленая шляпа, Век Пластика, Все печальные молодые люди, Бар «Двадцать дней», Удивительные истории, Странные истории, Приключения и стопка Синих Книжек. На стене перед ним гравюра, запечатлевшая капитана Строуба на виселице. Одри смотрит на гравюру и печатает:
   «Спасение»
   Взрыв сотрясает весь склад. Стены и крыша вздрагивают и валятся на Одри и зрителей. Склад разваливается, превращаясь в пыль.
   Труппа стоит посреди пустыни, любуясь закатом, разлитым по западному небу, похожему на громадное полотно: красные стены Тамагиса, Ба’аданские бунты, дымящиеся руины Йасс-Ваддаха и Манхеттена, вдалеке блестит Вагдас.
   Сцены сменяют друг друга: тропические моря и зеленые острова, горящий галеон, тонущий в серо-голубом море облаков, реки, джунгли, деревни, греческие храмы и белые домики Харбор-Пойнта над голубым озером.
   Порт-Роджер трясется на ветру, подсвеченное зеленое небо оттеняют фейерверки, необозримые поля снега, болота и пустыни, где в небо устремляются широкие горы с плоскими вершинами, хрупкие самолеты над горящими городами, пылающие стрелы, остывающие сполохами розового и серого, и, наконец – в последней вспышке света – загадочное лицо Уоринга с горящими синим огнем глазами. Он трижды кланяется и исчезает в сгущающихся сумерках.

Возвращение в Порт-Роджер

   Наверное, это здесь. Скрученные доски в сплетении древесных ветвей и лиан. Дворцовый бассейн зарос тиной. В зеленой воде скользнула змея. Весь хаман затянула трава, проросшая сквозь ржавый остов ведра. Лестница, что вела на верхнюю галерею, обрушилась. Здесь не осталось ничего, кроме запаха пустых лет. Сколько их прошло? Я не знаю.
   Я принес с собой ящик из тикового дерева с кожаной ручкой. Ящик заперт. Ключ у меня есть, но здесь я не буду открывать замка. Я иду по тропинке к дому Динка. Тропинки иногда долговечнее дорог.
   Вот и он, на берегу, как я его и запомнил. Ступеньки и пол внутри замело песком. Запах пустоты и безлюдья. Я сажусь на засыпанные песком ступени и смотрю на залив, на корабль, который принес меня сюда и который унесет отсюда. Я вынимаю ключ, открываю ящик и листаю пожелтевшие страницы. Последняя запись сделана много лет назад.
   Мы были в Панаме, ждали испанцев. Я вернулся в форт и наблюдал в подзорную трубу за приближением противника – все ближе и ближе к смерти.
   – Возвращайтесь обратно! – кричу я беззвучно, безголосо – Садитесь на свои галеоны и возвращайтесь обратно в Испанию.
   Церковные колокола беззвучно звонят в храмах Сестер Марии, Причастия, Исповеди… это похоронный звон по Испании.
   – Пако… Хозелито… Энрике.
   Отец Келли отпускает им грехи. В его голосе сквозит боль. Слишком все просто. Потом наши снаряды и мины прошивают их насквозь, как громадные стальные кулаки. Лишь единицы успевают залечь и открыть ответную стрельбу.
   Пако получил пулю в грудь. Печальное насупленное лицо. Он притягивает мою голову к посеревшим губам.
   – Мне нужен священник.
   Я не хочу писать о том, что случилось после. Гуаякиль, Лима, Сантьяго и все остальное, чего я сам не видел. Самые легкие победы в итоге обходятся дороже всего.
   Я прожег дыру во времени при помощи фейерверка. Пусть другие пройдут дальше. Используя все более и более сильный фейерверк? Совершенствование оружия остановить нельзя, оно идет своим ходом – пока вся Земля не превратится в бомбу с зажженным фитилем.
   Я вспомнил свой детский сон. Я иду по прекрасному саду. Но когда я пытаюсь дотронуться до цветов, они вянут прямо у меня под руками. Свет заслоняет громадное грибовидное облако, и кошмарное ощущение безысходности захлестывает меня. Немногие успеют пройти сквозь врата. Я, как и Испания, привязан к прошлому.