Страница:
Мазь мерцает в тусклом свете трюма, где раскрасневшиеся конечности лениво шевелятся, как рыбы в черной воде. Теперь мальчик втирает теплую мазь Кики в задницу, и Кики корчится и обнажает зубы; мальчик вставляет ему, и они оба светятся и мерцают – на секунду в трюме делается светло, как днем, и каждое лицо и тело высвечиваются до мельчайших деталей.
Лучистые Мальчики
Капитан Норденхольц высаживается в Порт-Роджере
Ставь на матерей, не прогадаешь
Лучистые Мальчики
– Подгребаем к Лучистым Отмелям, – кисло бормочет Келли.
– Лучистые Отмели? – переспрашиваю я.
– Ага. Старая армейская игра: отсюда и в вечность. Ну, ты, может быть, знаешь, что Лучистые Мальчики – это такие призраки, и если увидел одного из них – значит, скоро помрешь. Конечно, ко всему можно привыкнуть, и для меня светящиеся мальчики – обычная вещь. В наше время хороший крепкий Лучистый Мальчик может осветить целую комнату с двадцатифутовым потолком. Самый лучший жил в одном ирландском замке, он был призраком десятилетнего мальчика, удавленного своей сумасшедшей матерью. Этот тип свел в могилу трех министров кабинета и одного викария.
– И вот мальчики с грязными пальчиками пронюхали об этой славной штуке и запустили в действие Проект ЛМ, чтобы позаботиться о командном составе врага. Они даже не знали, на какие кнопки жать. Проект ЛМ спихнули на руки нам, спецсержантам. Нас подвешивают, притапливают, придушивают, медики докапываются до нас… «Что вы ощущали? Вы стали лучистым?»
– Засунь свое говно туда, где были мальчики. Лучистые Мальчики – это особый вид смерти. Призраку не хватает воды. И мощный аромат заполнил Проект ЛМ. Полуповешенные полутела, запах не отстает от нас. Сладкий, гнилой мускусный запах, типа. Потом какой-нибудь умнобрюкий заходизавтр вытаскивает из-под тебя лучистую задницу и делает из нее кисточку для бритья. Факты армейской жизни. Старая армейская наебка, специально для спецсержантов вроде меня.
И его слова, и его манера говорить казались мне вначале непонятными, и все же они каким-то образом растревожили во мне воспоминания – как актера можно растревожить забытыми строками роли, сыгранной им давным-давно, далеко-далеко.
– Лучистые Отмели? – переспрашиваю я.
– Ага. Старая армейская игра: отсюда и в вечность. Ну, ты, может быть, знаешь, что Лучистые Мальчики – это такие призраки, и если увидел одного из них – значит, скоро помрешь. Конечно, ко всему можно привыкнуть, и для меня светящиеся мальчики – обычная вещь. В наше время хороший крепкий Лучистый Мальчик может осветить целую комнату с двадцатифутовым потолком. Самый лучший жил в одном ирландском замке, он был призраком десятилетнего мальчика, удавленного своей сумасшедшей матерью. Этот тип свел в могилу трех министров кабинета и одного викария.
– И вот мальчики с грязными пальчиками пронюхали об этой славной штуке и запустили в действие Проект ЛМ, чтобы позаботиться о командном составе врага. Они даже не знали, на какие кнопки жать. Проект ЛМ спихнули на руки нам, спецсержантам. Нас подвешивают, притапливают, придушивают, медики докапываются до нас… «Что вы ощущали? Вы стали лучистым?»
– Засунь свое говно туда, где были мальчики. Лучистые Мальчики – это особый вид смерти. Призраку не хватает воды. И мощный аромат заполнил Проект ЛМ. Полуповешенные полутела, запах не отстает от нас. Сладкий, гнилой мускусный запах, типа. Потом какой-нибудь умнобрюкий заходизавтр вытаскивает из-под тебя лучистую задницу и делает из нее кисточку для бритья. Факты армейской жизни. Старая армейская наебка, специально для спецсержантов вроде меня.
И его слова, и его манера говорить казались мне вначале непонятными, и все же они каким-то образом растревожили во мне воспоминания – как актера можно растревожить забытыми строками роли, сыгранной им давным-давно, далеко-далеко.
Капитан Норденхольц высаживается в Порт-Роджере
Вот он стоит на разрушенном пирсе, оставшемся со времен англичан, в придуманной им самим форме. Перед ним стоят Опиум Джонс, близнецы де Фуэнтес и капитан Строуб, и все вместе они похожи на труппу бродячих комедиантов, не слишком удачливых, но объединенных стремлением доиграть назначенные им роли до конца. За их спинами снуют мальчики, таская разные сумки, мешки, чемоданы и сундуки. Они идут через пляж и исчезают один за другим в стене листьев.
Не знаю, из-за чего вся эта процессия вызывает у меня ощущение потасканности: ведь у всех у них наверняка есть сундуки с золотом и драгоценные камни, но на какой-то момент они предстают перед моими глазами потасканными актерами, у которых великие роли, но нет денег заплатить за квартиру. Бриллианты и золото фальшивые, занавес весь в заплатках, драный и ветхий, театр давно закрыт. Меня охватили глубокая грусть и чувство одиночества, и пришли на память слова Бессмертного Барда:
Мы проходим около четверти мили, а тропа петляет вверх и заканчивается у стены бамбука. Только когда мы оказываемся от нее достаточно близко, я обнаруживаю, что бамбуковые стебли нарисованы на зеленой двери, которая открывается, как волшебная дверь в одной книге, виденной мною много лет назад. Пройдя через нее, мы вступаем в город Порт-Роджер.
Мы стоим в огороженном стенами пространстве, похожем на огромный сад с деревьями и цветами, тропинками и прудами. По краям площади я вижу строения, все они покрашены под цвет окружающей природы: строения кажутся всего лишь отражением деревьев, трав и цветов, волнующихся на легком ветерке, который, словно шевелит стены, и вся эта панорама иллюзорна, как мираж.
Первый взгляд на Порт-Роджер я бросил как раз тогда, когда гашишная конфетка, проглоченная мною на лодке, начала действовать, образовав в моем сознании пустоту и прекратив словесные размышления: за этим последовал острый удар, словно что-то вошло в мое тело. Я уловил легкий запах благовоний и звуки далеких флейт.
Длинная прохладная комната со стойкой, за которой – три поколения китайцев. Запах пряностей и сушеной рыбы. Индейский юноша, голый, за исключением кожаного мешочка, прикрывающего гениталии, облокотился на стойку, изучая кремневое ружье, его гладкие красные ягодицы оттопырены. Он оборачивается и улыбается нам, показывая белые зубы и ярко-красные десны. За ухом у него заткнут цветок гардении, а от его тела исходит сладкий цветочный запах. Гамаки, одеяла, мачете, абордажные сабли и кремневые ружья набросаны на стойке.
Снаружи, на площади, Строуб представляет меня какому-то человеку с мощным квадратным лицом, светло-голубыми глазами и курчавыми металлически-седыми волосами.
– Это Уоринг. Он нарисовал этот город.
Уоринг улыбается мне и пожимает руку. Он совершенно не скрывает своей неприязни к капитану Строубу. Неприязнь, наверное – слишком сильное слово, поскольку ни с чьей стороны нет никаких проявлений ненависти. Они встречаются как посланцы двух разных стран, чьи интересы ни в чем не совпадают друг с другом. Я еще не знаю, какие именно страны они представляют.
До того момента я был настолько заворожен бесстрастием Строуба, что без конца спрашивал себя: В чем же источник его самообладания? Где он купил его, и чем он заплатил? Теперь я вижу, что Строуб – официальное лицо, и Уоринг тоже, но они не работают на одну компанию. Наверное, они оба – актеры, которые никогда не выходят на сцену вместе, и их отношения сводятся к кратким кивкам друг другу за кулисами.
– Я покажу тебе твою берлогу, – говорит Строуб.
Через массивную дубовую дверь мы выходим в патио, прохладное и затененное деревьями, с цветочными кустами и бассейном. Это патио – миниатюрная копия городской площади. Мое внимание немедленно привлекают юноша, который выделывает танцевальные па футах в тридцати от входа, одна рука на бедре, другая над головой. Он стоит к нам спиной, и, когда мы входим на внутренний двор, он застывает на середине па, указывая на нас одной рукой. В этот момент все, кто находится в патио, смотрят на нас.
Юноша завершает прыжок и идет нас встречать. На нем пурпурная шелковая жилетка, расстегнутая спереди, а руки его обнажены по плечи. Руки и торс у него темно-коричневые, стройные и мощные, а движется он с грацией танцора. Он темнокожий, его волосы черные и курчавые; один глаз серо-зеленый, другой коричневый. Длинный шрам проходит от скулы до подбородка. Он делает шутовской реверанс перед капитаном Строубом, который взирает на это со своей холодной загадочной улыбкой. Затем юноша поворачивается к Берту Хансену:
– А-а, наследник семейного капитала… – принюхивается он. – Запаху золота мы всегда рады.
Я замечаю, что он может смотреть дружелюбно одним глазом и в то же время издевательски-холодно другим. Эффект в высшей степени неприятный. Берт Хансен, не зная, как реагировать, натянуто улыбается, и юноша немедленно передразнивает его улыбку с таким мастерством, что на секунду кажется, будто они поменялись местами.
Он взъерошивает волосы юнге.
– Ирландский эльф.
Пако он говорит что-то по-португальски. Я осознаю, что он – полковой или корабельный шут и, к тому же, Властелин Церемоний, а Пако сообщает мне, что его имя – Хуанито. У меня нет никакого сомнения, что Хуанито, если будет надо, поможет своему острому языку ножом или абордажной саблей.
Теперь моя очередь. Я протягиваю руку, но вместо того, чтобы пожать ее, он поворачивает ее ладонью вверх и делает вид, будто гадает по линиям.
– Тебе предстоит встреча с красивым незнакомцем.
Он кивает через плечо и выкрикивает:
– Ганс!
Парень, который стоял у бассейна, швыряя кусочки хлеба рыбам, оборачивается и идет ко мне. На нем только синие брюки, он без рубахи и босой, русоволосый и с синими глазами. Его загорелый торс гладкий и безволосый.
– Ной, оружейник, встречай Ганса, оружейника.
Ганс сводит пятки вместе и кланяется в пояс, и мы жмем друг другу руки. Он приглашает меня поселиться в его комнате.
Патио полностью окружено двухэтажным деревянным строением. Комнаты второго этажа выходят на галерею, которая идет вдоль всего верхнего этажа, нависая над первым. У комнат нет дверей, но к притолоке каждого входа прикреплен рулон москитной сетки, который разворачивают при наступлении сумерек. Комнаты – голые чисто вымытые спальни с крюками для гамаков и деревянными колышками для одежды на стенах.
Я несу свои пожитки в комнату на втором этаже, и Ганс представляет меня парню-американцу из Миддлтауна, который также живет в его комнате. Имя парня Динк Риверс. Его невероятно ясные и прямые серые глаза выражают удивление и узнавание, словно когда-то где-то мы знали друг друга: на секунду я оказываюсь в сухом русле реки, и он говорит:
– Если я всё еще тебе нужен, лучше подбери меня поскорее.
В следующую секунду я снова в комнате в Порт-Роджере, мы жмем друг другу руки и он говорит:
– Рад тебя видеть.
Когда я осведомляюсь о его профессии, он говорит, что изучает физическую культуру. Ганс объясняет, что он студент и инструктор по контролю над телом.
– Он умеет останавливать пульс, прыгать с двадцати футов, проводить под водой пять минут и, – ухмыльнулся Ганс, – ходить по рукам.
Когда я попросил парня продемонстрировать это, он очень выразительно посмотрел на меня без улыбки и сказал, что он сделает это, когда придет время.
Здесь есть четыре туалета: два на верхнем этаже и два на нижнем, с унитазами, которые промываются из бачка, наполняющегося дождевой водой с крыши. В патио растет много фиговых, апельсиновых, манговых и авокадовых деревьев, по нему ходит целый зверинец кошек, игуан, обезьян и странных нежных животных с длинными мордами. На первом этаже общая столовая, кухня и баня, где кипяток таскают в тазах. Это арабская баня, она называется хаман.
Танцующие мальчики расстилают матрацы под портиком, зажигают свои трубки с гашишем и готовят сладкий мятный чай, который они постоянно пьют. Китайские юноши курят опиум. Здесь поселилась вся команда «Сирены». Это весьма пестрая компания: англичане, ирландцы, американцы, голландцы, немцы, испанцы, арабы, малайцы, китайцы и японцы. Мы прогуливаемся взад-вперед, болтая и знакомясь друг с другом среди этого вавилонского столпотворения.
Возобновляются старые знакомства, выясняется общность языков и происхождения. Здесь есть несколько ребят из Нью-Йорка, которые были речными пиратами, и выясняется, что они знают Гая, Билла и Адама. Пятеро огромных нубийцев, освобожденных Норденхольцем с корабля работорговцев, говорят на языке, известном только им самим. А вот Келли и Хуанито-Шут пустили слух, что Норденхольц будет развлекать нас всех за обедом в своем доме.
Ганс смотрит на меня с многозначительной улыбкой. Frauleins [5]. Он засовывает палец в кулак и водит им туда-сюда. Это слово эхом повторяется по всему патио на многих языках. Ганс объясняет, что на банкете будет много женщин, которые придут туда с целью забеременеть.
Не знаю, из-за чего вся эта процессия вызывает у меня ощущение потасканности: ведь у всех у них наверняка есть сундуки с золотом и драгоценные камни, но на какой-то момент они предстают перед моими глазами потасканными актерами, у которых великие роли, но нет денег заплатить за квартиру. Бриллианты и золото фальшивые, занавес весь в заплатках, драный и ветхий, театр давно закрыт. Меня охватили глубокая грусть и чувство одиночества, и пришли на память слова Бессмертного Барда:
Мы высадились. Капитан Строуб встречает нас на берегу, постепенно возникая, словно головоломка из цветастой мозаики; его рубаха и штаны покрыты бурыми и зелеными пятнами, они развеваются на полуденном ветре. Мы следуем за ним, а он идет к поросли, на первый взгляд нетронутой. Он раздвигает ветки – и за сплетением бамбука и колючих кустов открывается тропа.
Актерами, сказал я, были духи.
И в воздухе, и в воздухе прозрачном,
Свершив свой труд, растаяли они.
Мы проходим около четверти мили, а тропа петляет вверх и заканчивается у стены бамбука. Только когда мы оказываемся от нее достаточно близко, я обнаруживаю, что бамбуковые стебли нарисованы на зеленой двери, которая открывается, как волшебная дверь в одной книге, виденной мною много лет назад. Пройдя через нее, мы вступаем в город Порт-Роджер.
Мы стоим в огороженном стенами пространстве, похожем на огромный сад с деревьями и цветами, тропинками и прудами. По краям площади я вижу строения, все они покрашены под цвет окружающей природы: строения кажутся всего лишь отражением деревьев, трав и цветов, волнующихся на легком ветерке, который, словно шевелит стены, и вся эта панорама иллюзорна, как мираж.
Первый взгляд на Порт-Роджер я бросил как раз тогда, когда гашишная конфетка, проглоченная мною на лодке, начала действовать, образовав в моем сознании пустоту и прекратив словесные размышления: за этим последовал острый удар, словно что-то вошло в мое тело. Я уловил легкий запах благовоний и звуки далеких флейт.
Длинная прохладная комната со стойкой, за которой – три поколения китайцев. Запах пряностей и сушеной рыбы. Индейский юноша, голый, за исключением кожаного мешочка, прикрывающего гениталии, облокотился на стойку, изучая кремневое ружье, его гладкие красные ягодицы оттопырены. Он оборачивается и улыбается нам, показывая белые зубы и ярко-красные десны. За ухом у него заткнут цветок гардении, а от его тела исходит сладкий цветочный запах. Гамаки, одеяла, мачете, абордажные сабли и кремневые ружья набросаны на стойке.
Снаружи, на площади, Строуб представляет меня какому-то человеку с мощным квадратным лицом, светло-голубыми глазами и курчавыми металлически-седыми волосами.
– Это Уоринг. Он нарисовал этот город.
Уоринг улыбается мне и пожимает руку. Он совершенно не скрывает своей неприязни к капитану Строубу. Неприязнь, наверное – слишком сильное слово, поскольку ни с чьей стороны нет никаких проявлений ненависти. Они встречаются как посланцы двух разных стран, чьи интересы ни в чем не совпадают друг с другом. Я еще не знаю, какие именно страны они представляют.
До того момента я был настолько заворожен бесстрастием Строуба, что без конца спрашивал себя: В чем же источник его самообладания? Где он купил его, и чем он заплатил? Теперь я вижу, что Строуб – официальное лицо, и Уоринг тоже, но они не работают на одну компанию. Наверное, они оба – актеры, которые никогда не выходят на сцену вместе, и их отношения сводятся к кратким кивкам друг другу за кулисами.
– Я покажу тебе твою берлогу, – говорит Строуб.
Через массивную дубовую дверь мы выходим в патио, прохладное и затененное деревьями, с цветочными кустами и бассейном. Это патио – миниатюрная копия городской площади. Мое внимание немедленно привлекают юноша, который выделывает танцевальные па футах в тридцати от входа, одна рука на бедре, другая над головой. Он стоит к нам спиной, и, когда мы входим на внутренний двор, он застывает на середине па, указывая на нас одной рукой. В этот момент все, кто находится в патио, смотрят на нас.
Юноша завершает прыжок и идет нас встречать. На нем пурпурная шелковая жилетка, расстегнутая спереди, а руки его обнажены по плечи. Руки и торс у него темно-коричневые, стройные и мощные, а движется он с грацией танцора. Он темнокожий, его волосы черные и курчавые; один глаз серо-зеленый, другой коричневый. Длинный шрам проходит от скулы до подбородка. Он делает шутовской реверанс перед капитаном Строубом, который взирает на это со своей холодной загадочной улыбкой. Затем юноша поворачивается к Берту Хансену:
– А-а, наследник семейного капитала… – принюхивается он. – Запаху золота мы всегда рады.
Я замечаю, что он может смотреть дружелюбно одним глазом и в то же время издевательски-холодно другим. Эффект в высшей степени неприятный. Берт Хансен, не зная, как реагировать, натянуто улыбается, и юноша немедленно передразнивает его улыбку с таким мастерством, что на секунду кажется, будто они поменялись местами.
Он взъерошивает волосы юнге.
– Ирландский эльф.
Пако он говорит что-то по-португальски. Я осознаю, что он – полковой или корабельный шут и, к тому же, Властелин Церемоний, а Пако сообщает мне, что его имя – Хуанито. У меня нет никакого сомнения, что Хуанито, если будет надо, поможет своему острому языку ножом или абордажной саблей.
Теперь моя очередь. Я протягиваю руку, но вместо того, чтобы пожать ее, он поворачивает ее ладонью вверх и делает вид, будто гадает по линиям.
– Тебе предстоит встреча с красивым незнакомцем.
Он кивает через плечо и выкрикивает:
– Ганс!
Парень, который стоял у бассейна, швыряя кусочки хлеба рыбам, оборачивается и идет ко мне. На нем только синие брюки, он без рубахи и босой, русоволосый и с синими глазами. Его загорелый торс гладкий и безволосый.
– Ной, оружейник, встречай Ганса, оружейника.
Ганс сводит пятки вместе и кланяется в пояс, и мы жмем друг другу руки. Он приглашает меня поселиться в его комнате.
Патио полностью окружено двухэтажным деревянным строением. Комнаты второго этажа выходят на галерею, которая идет вдоль всего верхнего этажа, нависая над первым. У комнат нет дверей, но к притолоке каждого входа прикреплен рулон москитной сетки, который разворачивают при наступлении сумерек. Комнаты – голые чисто вымытые спальни с крюками для гамаков и деревянными колышками для одежды на стенах.
Я несу свои пожитки в комнату на втором этаже, и Ганс представляет меня парню-американцу из Миддлтауна, который также живет в его комнате. Имя парня Динк Риверс. Его невероятно ясные и прямые серые глаза выражают удивление и узнавание, словно когда-то где-то мы знали друг друга: на секунду я оказываюсь в сухом русле реки, и он говорит:
– Если я всё еще тебе нужен, лучше подбери меня поскорее.
В следующую секунду я снова в комнате в Порт-Роджере, мы жмем друг другу руки и он говорит:
– Рад тебя видеть.
Когда я осведомляюсь о его профессии, он говорит, что изучает физическую культуру. Ганс объясняет, что он студент и инструктор по контролю над телом.
– Он умеет останавливать пульс, прыгать с двадцати футов, проводить под водой пять минут и, – ухмыльнулся Ганс, – ходить по рукам.
Когда я попросил парня продемонстрировать это, он очень выразительно посмотрел на меня без улыбки и сказал, что он сделает это, когда придет время.
Здесь есть четыре туалета: два на верхнем этаже и два на нижнем, с унитазами, которые промываются из бачка, наполняющегося дождевой водой с крыши. В патио растет много фиговых, апельсиновых, манговых и авокадовых деревьев, по нему ходит целый зверинец кошек, игуан, обезьян и странных нежных животных с длинными мордами. На первом этаже общая столовая, кухня и баня, где кипяток таскают в тазах. Это арабская баня, она называется хаман.
Танцующие мальчики расстилают матрацы под портиком, зажигают свои трубки с гашишем и готовят сладкий мятный чай, который они постоянно пьют. Китайские юноши курят опиум. Здесь поселилась вся команда «Сирены». Это весьма пестрая компания: англичане, ирландцы, американцы, голландцы, немцы, испанцы, арабы, малайцы, китайцы и японцы. Мы прогуливаемся взад-вперед, болтая и знакомясь друг с другом среди этого вавилонского столпотворения.
Возобновляются старые знакомства, выясняется общность языков и происхождения. Здесь есть несколько ребят из Нью-Йорка, которые были речными пиратами, и выясняется, что они знают Гая, Билла и Адама. Пятеро огромных нубийцев, освобожденных Норденхольцем с корабля работорговцев, говорят на языке, известном только им самим. А вот Келли и Хуанито-Шут пустили слух, что Норденхольц будет развлекать нас всех за обедом в своем доме.
Ганс смотрит на меня с многозначительной улыбкой. Frauleins [5]. Он засовывает палец в кулак и водит им туда-сюда. Это слово эхом повторяется по всему патио на многих языках. Ганс объясняет, что на банкете будет много женщин, которые придут туда с целью забеременеть.
Ставь на матерей, не прогадаешь
В сумерках мы направляемся к дому шкипера Норденхольца, который находится за пределами города и стоит на холме с видом на залив. Он принимает нас в большом внутреннем дворе, закрытом сверху решеткой и сеткой от москитов. У него худое аристократическое лицо, зеленые глаза, медленная ироничная улыбка и уклончивая манера беседовать, рассматривая кончик собственного носа…
– Добро пожаловать в Порт-Роджер. Надеюсь, квартиры пришлись вам по вкусу… – Его английский почти идеален, за исключением легкого акцента. – А сейчас… – Он смотрит на свой нос и улыбается, указывая жестом на стол в двадцать футов длиной, уставленный едой: рыба, устрицы, креветки, индюшатина, оленина, мясо дикой свиньи, дымящиеся котлы с рисом, бататы, кукуруза, манго, апельсины и бурдюки с вином и пивом: chacun pour soi [6].
Все угощаются, а шкипер Норденхольц рассаживает всех по местам. Меня сажают рядом с капитаном Строубом, рядом сидят близнецы де Фуэнтес, или Игуана, как их здесь называют, Опиум Джонс, Берт Хансен, Клинч Тодд, Ганс и Келли, и еще какой-то Доктор Бенвей.
Я постараюсь передать беседу за обеденным столом настолько точно, насколько позволит моя память. Беседа касалась оружия и военной тактики, но на таком уровне, который я и представить себе никогда не мог в своих одиноких юношеских мечтах – ибо я всегда был бумагомарателем, и долгими зимами взаперти исписывал тетрадь за тетрадью зловещими историями, в которых присутствовали пираты с других планет, половые акты с инопланетянами и атаки Лучистых Мальчиков на Цитадель Инквизиции. Эти тетради, с иллюстрациями Берта Хансена, хранятся у меня, запертые в маленьком сундучке. Беседа за обеденным столом создала у меня впечатление, будто мои тетради ожили.
– Ради вас, ребят с «Великого Белого», – шкипер Норденхольц бросил взгляд на стол, и в его глаза блеснула ирония, – я хотел бы подчеркнуть, что нашим врагом в этих краях является Испания, и наше самое мощное оружие – это мечты о свободе, которые питают порабощенные народы, в настоящее время обращенные испанцами в рабов и пеонов. Но одного этого оружия недостаточно. Прежде всего, мы должны изобретать более эффективные ружья и пушки. В осуществлении этой задачи мы полагаемся на наших умелых оружейников. Мы не должны также забывать, что существует много различных видов оружия. Опиум Джонс, нам интересно послушать твой доклад.
Опиум Джонс встал, извлек на свет карту около шести футов в длину и заговорил своим мертвым опиумным голосом.
– Как вам известно, мы ввезли большое количество маковых семян. В этих краях у нас уже есть целые поля. Многие другие районы подходят для культивации. Мы рассылаем повсюду людей, предлагающих опиум. Миссионерская работа, как мы это называем.
– А в чем, по-твоему, перспектива этого братского проекта? – спросил Норденхольц.
– С коммерческой точки зрения, мы можем продавать восточный опиум дешевле и взять в свои руки торговлю опиумом в Америках, Канаде и Вест-Индии. Конечно, неизбежен известный рост процента наркоманов в районах культивации…
– Какими достоинствами и недостатками обладают наркоманы с военной точки зрения?
– Мы можем обеспечить лояльность путем контроля над урожаем опиума. Наркоманы лучше, чем не наркоманы, переносят холод, голод и лишения. Благодаря мощному иммунитету, у них большая сопротивляемость простудам, бронхитам и другим респираторным заболеваниям. С другой стороны, они выходят из строя, если перестать снабжать их опиумом.
– Вы также распространяете и гашиш?
– Разумеется. Одна мерка зерен бесплатно при любой покупке в наших традиционных торговых точках. В отличие от опиума, он растет везде. – Джонс сделал широкий жест. – Тут его везде полно.
Доктор Бенвей поднялся с места.
– Болезни погубили больше солдат, чем все войны в истории. Если твой враг болен, а ты здоров, то победа твоя. Здоровые стервятники могут убить больного льва. К примеру, мой ученый коллега Опиум Джонс отметил иммунитет наркоманов к респираторным заболеваниям. А я могу добавить, что периодически употребляющие опиум, которых не следует считать наркоманами, также обладают иммунитетом. Представьте, какие преимущества в случае эпидемии смертельной испанской инфлюэнцей.
– Существует ли способ вызвать подобную эпидемию?
– Никаких проблем. Все респираторные заболевания передаются через плевки, слизь и мокроты. Нам надо только собрать эти выделения и доставить их на вражескую территорию. Примите во внимание наших потенциальных союзников… – Он указал на карте несколько районов. – Малярия и желтая лихорадка… обе вывезенные из Старого Света и процветающие в Новом. Исследования убедили меня в том, что эти болезни переносятся москитами. Сетки от москитов, хвойное масло, сок цитронеллы, которым натираются открытые участки кожи… эти простейшие предосторожности – не всегда, впрочем, надежные – дадут нам преимущество в пятьдесят случаев заболевания у врага против одного у нас. Дизентерия, желтуха, тифозная лихорадка… это еще более надежные союзники, которые вызываются путем заглатывания зараженных экскрементов, которые следует собирать и добавлять во вражеские запасы воды. Кипячение всей питьевой воды и исключение потребления сырой пищи и неочищенных фруктов дает стопроцентную защиту. Мы, конечно, всегда должны проявлять осторожность, чтобы не вызвать такую болезнь, от которой у нас самих нет лекарства или способа профилактики.
– Магическое оружие?
Сестра Игуана начала своим ровным нездешним голосом:
– Все религии – это магические системы, соперничающие друг с другом. Церковь загнала магию на шабаши сект и, где практикующие связаны друг с другом общим страхом. Мы можем объединить население Америк в огромную секту, живущих согласно Правилам и противостоящих христианским церквам, католической и протестантской. Наша политика в том, чтобы поощрять магическую практику и вводить альтернативные религиозные верования, дабы подорвать монополию христианства. Мы установим альтернативный календарь с нехристианскими праздниками. Христианство займет свое место как одна из многих религий, охраняемых от преследования Правилами.
– Экономическая война?
Строуб просмотрел какие-то записи:
– Мы можем, естественно, продавать по дешевке восточный опиум… и, несомненно, многие другие продукты, такие как чай, шелк и пряности. Но самая наша мощная монополия – это сахар и ром. Европа дорого заплатит нам за свой сахар.
Мой аппетит был обострен гашишем, и я лучше всех смог оценить великолепную трапезу: моллюски и устрицы, испеченные на раскаленных углях с сухим белым вином, дикая индейка, голуби, оленина с марочным бордо, креветки, кукуруза, тыква и бобы, авокадо, манго, апельсины и кокосовые орехи.
После того, как компания наелась до отвала, шкипер Норденхольц постучал стаканом по столу, требуя тишины. Он поднялся с места и подошел к карте, говоря словно с самим собой, с паузами и неоконченными фразами, время от времени делая жесты в сторону карты своими длинными ухоженными пальцами игрока.
– Ради вновь прибывших… опытные работники тоже могут принести выгоду… несколько рекомендаций и советов. Мы уже основали… укрепленные поселения… как вы видите, число их практически неограниченно. Нам нужны ремесленники, солдаты, моряки и земледельцы, чтобы 0аселить уже основанные поселения и основать новые от Берингова пролива до Мыса. Деторождение поощряется… это, на самом деле, долг, надеюсь, не слишком неприятный. Мы рассчитываем, что некоторые из вас заведут семьи. В любом случае, матери и дети… о которых хорошо заботятся, вы меня понимаете. Нам нужны семьи, которые бы действовали как агенты и шпионы, в краях, находящихся под властью врага. Мы обращаемся к тем из вас, кто может работать поваром, метрдотелем, доктором, фармацевтом… стратегические профессии. Одна из наших целей – приучить испанцев к опиуму, сделав их таким образом зависимыми от поставок, которые мы можем, в ответственный момент, прекратить… А сейчас – здесь есть несколько, э-э, молодых леди, которые дожидаются встречи с вами.
Он кинул горсть какого-то порошка в жаровню, и оттуда с громом поднялось густое облако дыма. Шкипер Норденхольц, капитан Строуб, Опиум Джонс, доктор Бенвей и близнецы Игуана исчезли.
Вот ветер врывается во двор дома шкипера Норденхольца в Порт-Роджере, задувая свечи. Когда они все гаснут, пятьдесят девушек и женщин стоят вдоль южной стены двора. Мужчины и юноши располагаются вдоль северной стены, лицом к женщинам.
Хуанито, шут и церемониймейстер, выпрыгивает на середину двора и поднимает руки, требуя тишины.
– А сейчас мы отделим los maridos, супругов, от los hombres conejos, мужчин-кроликов, которые ебут, – он делает быстрое движение бедрами, – и сматываются. – Он изображает, будто бежит, размахивая руками и высоко задирая ноги. – Все мужчины-кролики отойдите к восточной стене.
Ганс ухмыляется, прикладывает ладони к голове, изображая кроличьи уши, и трусит к восточной стене в сопровождении четырех друзей-немцев. Мальчик-бербер с русыми волосами, синими глазами и остроконечными ушами играет на флейте, отходя к восточной стене. Джерри и танцующие мальчики скачут вслед за ними, жуя морковки. Берт Хансен вытаскивает кролика из шляпы, берет низкий старт и бежит к восточной стене под улюлюканье женщин и аплодисменты ребят с восточной стены. Я шевелю ушами, и шмыгаю носом, оскаливаю зубы и рысью бегу к восточной стене в сопровождении Брэди, Пако, Клинча Тодда, Гая и Адама. У восточной стены внушительный перевес… Хуанито смотрит вокруг, словно в замешательстве…
– Esperan esperan…. Погодите погодите….
Он танцует за ширмой и выскакивает оттуда голый, в одной только кроличьей маске. Он смотрит на женщин. Его уши дрожат и указывают на восток….
– Y yo el mas conejo de los conejos… крольчее всех кроликов.
Он издает визг и направляется к восточной стене огромными скачками.
Он сбрасывает кроличью маску, снова выходит на середину двора и устанавливает на маленьком столике песочные часы. Он смотрит на предполагаемых супругов, которые все еще стоят у северной стены…
– У вас есть две минуты на размышление.
Он возвращается и встает у восточной стены. Пока сочится песок, я изучаю эти лица. Если мы рыбы, то они – вода, в которой мы будем плавать. Они будут прятать нас, снабжать нас оружием, проводниками и информацией. Они будут выполнять операции по саботажу в тылу врага. Некоторые из них будут управлять гостиницами, обслуживая чиновников, священников и генералов. Другие станут врачами и аптекарями. Они опытны в работе с изысканными наркотиками и ядами. Они будут претворять в жизнь идею войны невидимых живчиков, разработанную Бенвеем. Последние кролики мчатся к стене – и вот весь песок уже перетек вниз. Затем жены и мужья разбиваются на пары и удаляются в отдельные комнаты.
Хуанито подпрыгивает вверх и исполняет фламенко, в то время как мы возвращаемся к северной стене, встречаясь с женщинами, которых осталось тридцать. Среди них представлены все расы: блондинки, рыжие, индианки, китаянки, негритянки, португалки, испанки, малайки, японки, некоторые смешанных кровей. Идут приготовления. Танцующие мальчики сметают прочь тарелки и расстилают циновки. Зажигают курительницы для благовоний, появляются музыкальные инструменты, достаются декорации и костюмы: козлиная шкура Бужелу, костюмы с рисунками скелетов, крылья, маски зверей и богов. Две скользящие петли перекидываются через балку, веревку пропускают через два блока, чтобы облегчить повешение. Я замечаю, что веревки эластичны, а петли обшиты мягкой кожей.
Хуанито объявляет:
– Кролики-мужчины и кролики-женщины, готовьтесь к встрече с вашими создателями.
Он направляется от восточной стены к раздевалке. Мальчики скидывают с себя одежду, хихикая и сравнивая размеры своих набрякших членов, а затем они вытанцовывают на середину двора, образуя очередь из нагих тел. Женщины тоже уже все голые. То, что следует за этим, больше смахивает не на безудержную оргию, а на театральное представление.
– Леди и джентльмены, сейчас мы станем свидетелями совокупления Бога Пана и Богини Айши.
Задник представляет собой марокканские холмы в полнолуние, полную луну изображают при помощи своих машин осветители, золотой свет мерцает на наших голых телах, и двор заполняет музыка Пана. Шестеро танцующих мальчиков, вооруженных кнутами, натягивают поножи и шапки из козлиной шкуры и пляшут перед шестерыми девушками, одетыми в развевающиеся балахоны из тонкого синего шелка. Лица у мальчиков нездешние и бесстрастные, однако их тела извиваются и трясутся, словно обуреваемые дикими духами. Мальчики раздирают балахон на Айше, которая пытается бежать. Они порют ее кнутами по заднице, Айша падает на четвереньки, и они ебут ее под крещендо барабанов и флейт, а воздух наполняется странным ароматом.
– А теперь, почтеннейшая публика, представляем на ваше развлечение: Полуповешенный Келли и Полуповешенная Кейт исполняют Висельную Джигу.
Задник представляет собой восторженную толпу на площади. У Кейт рыжие волосы до пояса, сверкающие зеленые глаза и свежие красные пеньковые следы вокруг шеи. История гласит, что ее вешали за ведовство и другие противоестественные преступления, и вдруг и зрителей, и исполнителей расшвыривает в разные стороны диким воплем, достойным баньши [7], а эльфы тем временем срезают ее и возвращают к жизни.
– Добро пожаловать в Порт-Роджер. Надеюсь, квартиры пришлись вам по вкусу… – Его английский почти идеален, за исключением легкого акцента. – А сейчас… – Он смотрит на свой нос и улыбается, указывая жестом на стол в двадцать футов длиной, уставленный едой: рыба, устрицы, креветки, индюшатина, оленина, мясо дикой свиньи, дымящиеся котлы с рисом, бататы, кукуруза, манго, апельсины и бурдюки с вином и пивом: chacun pour soi [6].
Все угощаются, а шкипер Норденхольц рассаживает всех по местам. Меня сажают рядом с капитаном Строубом, рядом сидят близнецы де Фуэнтес, или Игуана, как их здесь называют, Опиум Джонс, Берт Хансен, Клинч Тодд, Ганс и Келли, и еще какой-то Доктор Бенвей.
Я постараюсь передать беседу за обеденным столом настолько точно, насколько позволит моя память. Беседа касалась оружия и военной тактики, но на таком уровне, который я и представить себе никогда не мог в своих одиноких юношеских мечтах – ибо я всегда был бумагомарателем, и долгими зимами взаперти исписывал тетрадь за тетрадью зловещими историями, в которых присутствовали пираты с других планет, половые акты с инопланетянами и атаки Лучистых Мальчиков на Цитадель Инквизиции. Эти тетради, с иллюстрациями Берта Хансена, хранятся у меня, запертые в маленьком сундучке. Беседа за обеденным столом создала у меня впечатление, будто мои тетради ожили.
– Ради вас, ребят с «Великого Белого», – шкипер Норденхольц бросил взгляд на стол, и в его глаза блеснула ирония, – я хотел бы подчеркнуть, что нашим врагом в этих краях является Испания, и наше самое мощное оружие – это мечты о свободе, которые питают порабощенные народы, в настоящее время обращенные испанцами в рабов и пеонов. Но одного этого оружия недостаточно. Прежде всего, мы должны изобретать более эффективные ружья и пушки. В осуществлении этой задачи мы полагаемся на наших умелых оружейников. Мы не должны также забывать, что существует много различных видов оружия. Опиум Джонс, нам интересно послушать твой доклад.
Опиум Джонс встал, извлек на свет карту около шести футов в длину и заговорил своим мертвым опиумным голосом.
– Как вам известно, мы ввезли большое количество маковых семян. В этих краях у нас уже есть целые поля. Многие другие районы подходят для культивации. Мы рассылаем повсюду людей, предлагающих опиум. Миссионерская работа, как мы это называем.
– А в чем, по-твоему, перспектива этого братского проекта? – спросил Норденхольц.
– С коммерческой точки зрения, мы можем продавать восточный опиум дешевле и взять в свои руки торговлю опиумом в Америках, Канаде и Вест-Индии. Конечно, неизбежен известный рост процента наркоманов в районах культивации…
– Какими достоинствами и недостатками обладают наркоманы с военной точки зрения?
– Мы можем обеспечить лояльность путем контроля над урожаем опиума. Наркоманы лучше, чем не наркоманы, переносят холод, голод и лишения. Благодаря мощному иммунитету, у них большая сопротивляемость простудам, бронхитам и другим респираторным заболеваниям. С другой стороны, они выходят из строя, если перестать снабжать их опиумом.
– Вы также распространяете и гашиш?
– Разумеется. Одна мерка зерен бесплатно при любой покупке в наших традиционных торговых точках. В отличие от опиума, он растет везде. – Джонс сделал широкий жест. – Тут его везде полно.
Доктор Бенвей поднялся с места.
– Болезни погубили больше солдат, чем все войны в истории. Если твой враг болен, а ты здоров, то победа твоя. Здоровые стервятники могут убить больного льва. К примеру, мой ученый коллега Опиум Джонс отметил иммунитет наркоманов к респираторным заболеваниям. А я могу добавить, что периодически употребляющие опиум, которых не следует считать наркоманами, также обладают иммунитетом. Представьте, какие преимущества в случае эпидемии смертельной испанской инфлюэнцей.
– Существует ли способ вызвать подобную эпидемию?
– Никаких проблем. Все респираторные заболевания передаются через плевки, слизь и мокроты. Нам надо только собрать эти выделения и доставить их на вражескую территорию. Примите во внимание наших потенциальных союзников… – Он указал на карте несколько районов. – Малярия и желтая лихорадка… обе вывезенные из Старого Света и процветающие в Новом. Исследования убедили меня в том, что эти болезни переносятся москитами. Сетки от москитов, хвойное масло, сок цитронеллы, которым натираются открытые участки кожи… эти простейшие предосторожности – не всегда, впрочем, надежные – дадут нам преимущество в пятьдесят случаев заболевания у врага против одного у нас. Дизентерия, желтуха, тифозная лихорадка… это еще более надежные союзники, которые вызываются путем заглатывания зараженных экскрементов, которые следует собирать и добавлять во вражеские запасы воды. Кипячение всей питьевой воды и исключение потребления сырой пищи и неочищенных фруктов дает стопроцентную защиту. Мы, конечно, всегда должны проявлять осторожность, чтобы не вызвать такую болезнь, от которой у нас самих нет лекарства или способа профилактики.
– Магическое оружие?
Сестра Игуана начала своим ровным нездешним голосом:
– Все религии – это магические системы, соперничающие друг с другом. Церковь загнала магию на шабаши сект и, где практикующие связаны друг с другом общим страхом. Мы можем объединить население Америк в огромную секту, живущих согласно Правилам и противостоящих христианским церквам, католической и протестантской. Наша политика в том, чтобы поощрять магическую практику и вводить альтернативные религиозные верования, дабы подорвать монополию христианства. Мы установим альтернативный календарь с нехристианскими праздниками. Христианство займет свое место как одна из многих религий, охраняемых от преследования Правилами.
– Экономическая война?
Строуб просмотрел какие-то записи:
– Мы можем, естественно, продавать по дешевке восточный опиум… и, несомненно, многие другие продукты, такие как чай, шелк и пряности. Но самая наша мощная монополия – это сахар и ром. Европа дорого заплатит нам за свой сахар.
Мой аппетит был обострен гашишем, и я лучше всех смог оценить великолепную трапезу: моллюски и устрицы, испеченные на раскаленных углях с сухим белым вином, дикая индейка, голуби, оленина с марочным бордо, креветки, кукуруза, тыква и бобы, авокадо, манго, апельсины и кокосовые орехи.
После того, как компания наелась до отвала, шкипер Норденхольц постучал стаканом по столу, требуя тишины. Он поднялся с места и подошел к карте, говоря словно с самим собой, с паузами и неоконченными фразами, время от времени делая жесты в сторону карты своими длинными ухоженными пальцами игрока.
– Ради вновь прибывших… опытные работники тоже могут принести выгоду… несколько рекомендаций и советов. Мы уже основали… укрепленные поселения… как вы видите, число их практически неограниченно. Нам нужны ремесленники, солдаты, моряки и земледельцы, чтобы 0аселить уже основанные поселения и основать новые от Берингова пролива до Мыса. Деторождение поощряется… это, на самом деле, долг, надеюсь, не слишком неприятный. Мы рассчитываем, что некоторые из вас заведут семьи. В любом случае, матери и дети… о которых хорошо заботятся, вы меня понимаете. Нам нужны семьи, которые бы действовали как агенты и шпионы, в краях, находящихся под властью врага. Мы обращаемся к тем из вас, кто может работать поваром, метрдотелем, доктором, фармацевтом… стратегические профессии. Одна из наших целей – приучить испанцев к опиуму, сделав их таким образом зависимыми от поставок, которые мы можем, в ответственный момент, прекратить… А сейчас – здесь есть несколько, э-э, молодых леди, которые дожидаются встречи с вами.
Он кинул горсть какого-то порошка в жаровню, и оттуда с громом поднялось густое облако дыма. Шкипер Норденхольц, капитан Строуб, Опиум Джонс, доктор Бенвей и близнецы Игуана исчезли.
Вот ветер врывается во двор дома шкипера Норденхольца в Порт-Роджере, задувая свечи. Когда они все гаснут, пятьдесят девушек и женщин стоят вдоль южной стены двора. Мужчины и юноши располагаются вдоль северной стены, лицом к женщинам.
Хуанито, шут и церемониймейстер, выпрыгивает на середину двора и поднимает руки, требуя тишины.
– А сейчас мы отделим los maridos, супругов, от los hombres conejos, мужчин-кроликов, которые ебут, – он делает быстрое движение бедрами, – и сматываются. – Он изображает, будто бежит, размахивая руками и высоко задирая ноги. – Все мужчины-кролики отойдите к восточной стене.
Ганс ухмыляется, прикладывает ладони к голове, изображая кроличьи уши, и трусит к восточной стене в сопровождении четырех друзей-немцев. Мальчик-бербер с русыми волосами, синими глазами и остроконечными ушами играет на флейте, отходя к восточной стене. Джерри и танцующие мальчики скачут вслед за ними, жуя морковки. Берт Хансен вытаскивает кролика из шляпы, берет низкий старт и бежит к восточной стене под улюлюканье женщин и аплодисменты ребят с восточной стены. Я шевелю ушами, и шмыгаю носом, оскаливаю зубы и рысью бегу к восточной стене в сопровождении Брэди, Пако, Клинча Тодда, Гая и Адама. У восточной стены внушительный перевес… Хуанито смотрит вокруг, словно в замешательстве…
– Esperan esperan…. Погодите погодите….
Он танцует за ширмой и выскакивает оттуда голый, в одной только кроличьей маске. Он смотрит на женщин. Его уши дрожат и указывают на восток….
– Y yo el mas conejo de los conejos… крольчее всех кроликов.
Он издает визг и направляется к восточной стене огромными скачками.
Он сбрасывает кроличью маску, снова выходит на середину двора и устанавливает на маленьком столике песочные часы. Он смотрит на предполагаемых супругов, которые все еще стоят у северной стены…
– У вас есть две минуты на размышление.
Он возвращается и встает у восточной стены. Пока сочится песок, я изучаю эти лица. Если мы рыбы, то они – вода, в которой мы будем плавать. Они будут прятать нас, снабжать нас оружием, проводниками и информацией. Они будут выполнять операции по саботажу в тылу врага. Некоторые из них будут управлять гостиницами, обслуживая чиновников, священников и генералов. Другие станут врачами и аптекарями. Они опытны в работе с изысканными наркотиками и ядами. Они будут претворять в жизнь идею войны невидимых живчиков, разработанную Бенвеем. Последние кролики мчатся к стене – и вот весь песок уже перетек вниз. Затем жены и мужья разбиваются на пары и удаляются в отдельные комнаты.
Хуанито подпрыгивает вверх и исполняет фламенко, в то время как мы возвращаемся к северной стене, встречаясь с женщинами, которых осталось тридцать. Среди них представлены все расы: блондинки, рыжие, индианки, китаянки, негритянки, португалки, испанки, малайки, японки, некоторые смешанных кровей. Идут приготовления. Танцующие мальчики сметают прочь тарелки и расстилают циновки. Зажигают курительницы для благовоний, появляются музыкальные инструменты, достаются декорации и костюмы: козлиная шкура Бужелу, костюмы с рисунками скелетов, крылья, маски зверей и богов. Две скользящие петли перекидываются через балку, веревку пропускают через два блока, чтобы облегчить повешение. Я замечаю, что веревки эластичны, а петли обшиты мягкой кожей.
Хуанито объявляет:
– Кролики-мужчины и кролики-женщины, готовьтесь к встрече с вашими создателями.
Он направляется от восточной стены к раздевалке. Мальчики скидывают с себя одежду, хихикая и сравнивая размеры своих набрякших членов, а затем они вытанцовывают на середину двора, образуя очередь из нагих тел. Женщины тоже уже все голые. То, что следует за этим, больше смахивает не на безудержную оргию, а на театральное представление.
– Леди и джентльмены, сейчас мы станем свидетелями совокупления Бога Пана и Богини Айши.
Задник представляет собой марокканские холмы в полнолуние, полную луну изображают при помощи своих машин осветители, золотой свет мерцает на наших голых телах, и двор заполняет музыка Пана. Шестеро танцующих мальчиков, вооруженных кнутами, натягивают поножи и шапки из козлиной шкуры и пляшут перед шестерыми девушками, одетыми в развевающиеся балахоны из тонкого синего шелка. Лица у мальчиков нездешние и бесстрастные, однако их тела извиваются и трясутся, словно обуреваемые дикими духами. Мальчики раздирают балахон на Айше, которая пытается бежать. Они порют ее кнутами по заднице, Айша падает на четвереньки, и они ебут ее под крещендо барабанов и флейт, а воздух наполняется странным ароматом.
– А теперь, почтеннейшая публика, представляем на ваше развлечение: Полуповешенный Келли и Полуповешенная Кейт исполняют Висельную Джигу.
Задник представляет собой восторженную толпу на площади. У Кейт рыжие волосы до пояса, сверкающие зеленые глаза и свежие красные пеньковые следы вокруг шеи. История гласит, что ее вешали за ведовство и другие противоестественные преступления, и вдруг и зрителей, и исполнителей расшвыривает в разные стороны диким воплем, достойным баньши [7], а эльфы тем временем срезают ее и возвращают к жизни.