– Ах! Добрая госпожа моя, через вас кончатся наши несчастья!
Конан, опьяневший от гордости и радости, произносил какие-то бессвязные звуки, скакал, плясал и обнимал всех, кто ни попадался ему под руку.
Среди восторгов, произведенных этим неожиданным результатом, Ивон Рыжий проворно спустился со своего утеса, растолкал зрителей и упал к ногам Жозефины.
– Мадам! – сказал он с жаром. – Я гадкая свинья морская, но я переменил свои мысли… простите меня! Я был другом господину, он это хорошо знает. Теперь я и вам буду другом! Запомните это… меня зовут Ивон Рыжий! – и, не дождавшись ответа, он вскочил на ноги и исчез в толпе, крича во все горло: – Да здравствует господин! Да здравствует госпожа де Кердрен!
– Да здравствует господин! Да здравствует госпожа де Кердрен! – повторяли стоящие вокруг в один голос.
Жозефина вполне наслаждалась этой сценой, так непохожей на ту, которая была десять лет тому назад при ней же и на том же самом месте. Она была бледна от избытка чувств и едва могла говорить. Ее муж поддерживал ее на своих руках и говорил ей с невыразимой нежностью:
– Дрожащая Скала сотворила зло. Дрожащая Скала и исправила его… Милая Жозефина, ведь этого требовала справедливость?
Когда они с выражением благодарности возвели к небу увлажненные глаза, то встретили устремленный на них взгляд старого священника.
– Теперь моя очередь, – сказал он наполовину ласково, наполовину строго.
Он взошел на тот же камень и, сделав жест, призывавший всех к молчанию, предложил своим прихожанам небольшую проповедь об опасностях суеверий. Его речь, хотя и импровизированная, была не лишена достоинств. Добрый человек не мог, конечно, прямо выступать против верования, результаты которого, как он сам видел, были так важны для фамилии Кердренов. С другой стороны, как служитель Христа, он не мог смотреть равнодушно на подобную извращенность религиозного чувства в своих прихожанах. Итак, он удовольствовался только выступлением против мистических верований, не освященных церковью.
– Для искоренения странных верований, к которым дает повод Дрожащая Скала острова Лок, – прибавил он, – я исходатайствовал у господина де Кердрена, чтобы он за себя и за своих наследников отказался от древнего обычая, действие которого вы видели теперь в последний раз. Теперь никому не воспрещено будет подходить к камню. Всякий, проходя мимо него, может теперь увериться, что перед ним не более, как масса безжизненная, грубая, подчиненная только механическим законам равновесия. Таким образом, падут сами собой опасные заблуждения, и мои добрые прихожане возвратятся к верованиям нашей важной и, вместе с тем, простой религии. Да будет так!
Эта речь была выслушана со вниманием и покорностью. Лишь только добрый священник сошел со своей импровизированной кафедры, как его остановил по дороге Туссен.
– Ах, вот ведь что, – сказал он священнику тоном беспокойства, – хоть вы и вооружаетесь против нашей бедной Дрожащей Скалы, но неужели не позволите мне по подписке издать в свет мое философское рассуждение под заглавием: "Скала кельтическая и друидическая, что на острове Лок", которое составит толстый том in quarto[11] в семьсот страниц? Это труд целой моей жизни, и вы остались бы виноваты перед потомством, если бы лишили его этих ученых изысканий!
Священник пожал руку нотариусу:
– Сочинение, написанное вами, любезный месье Туссен, – отвечал он, – не может быть вредным… я прежде остальных подписался бы на один экземпляр вашей книги, если только, – прибавил он со вздохом, – несчастия нынешнего времени позволят бедному священнику подобную расточительность.
Конан, опьяневший от гордости и радости, произносил какие-то бессвязные звуки, скакал, плясал и обнимал всех, кто ни попадался ему под руку.
Среди восторгов, произведенных этим неожиданным результатом, Ивон Рыжий проворно спустился со своего утеса, растолкал зрителей и упал к ногам Жозефины.
– Мадам! – сказал он с жаром. – Я гадкая свинья морская, но я переменил свои мысли… простите меня! Я был другом господину, он это хорошо знает. Теперь я и вам буду другом! Запомните это… меня зовут Ивон Рыжий! – и, не дождавшись ответа, он вскочил на ноги и исчез в толпе, крича во все горло: – Да здравствует господин! Да здравствует госпожа де Кердрен!
– Да здравствует господин! Да здравствует госпожа де Кердрен! – повторяли стоящие вокруг в один голос.
Жозефина вполне наслаждалась этой сценой, так непохожей на ту, которая была десять лет тому назад при ней же и на том же самом месте. Она была бледна от избытка чувств и едва могла говорить. Ее муж поддерживал ее на своих руках и говорил ей с невыразимой нежностью:
– Дрожащая Скала сотворила зло. Дрожащая Скала и исправила его… Милая Жозефина, ведь этого требовала справедливость?
Когда они с выражением благодарности возвели к небу увлажненные глаза, то встретили устремленный на них взгляд старого священника.
– Теперь моя очередь, – сказал он наполовину ласково, наполовину строго.
Он взошел на тот же камень и, сделав жест, призывавший всех к молчанию, предложил своим прихожанам небольшую проповедь об опасностях суеверий. Его речь, хотя и импровизированная, была не лишена достоинств. Добрый человек не мог, конечно, прямо выступать против верования, результаты которого, как он сам видел, были так важны для фамилии Кердренов. С другой стороны, как служитель Христа, он не мог смотреть равнодушно на подобную извращенность религиозного чувства в своих прихожанах. Итак, он удовольствовался только выступлением против мистических верований, не освященных церковью.
– Для искоренения странных верований, к которым дает повод Дрожащая Скала острова Лок, – прибавил он, – я исходатайствовал у господина де Кердрена, чтобы он за себя и за своих наследников отказался от древнего обычая, действие которого вы видели теперь в последний раз. Теперь никому не воспрещено будет подходить к камню. Всякий, проходя мимо него, может теперь увериться, что перед ним не более, как масса безжизненная, грубая, подчиненная только механическим законам равновесия. Таким образом, падут сами собой опасные заблуждения, и мои добрые прихожане возвратятся к верованиям нашей важной и, вместе с тем, простой религии. Да будет так!
Эта речь была выслушана со вниманием и покорностью. Лишь только добрый священник сошел со своей импровизированной кафедры, как его остановил по дороге Туссен.
– Ах, вот ведь что, – сказал он священнику тоном беспокойства, – хоть вы и вооружаетесь против нашей бедной Дрожащей Скалы, но неужели не позволите мне по подписке издать в свет мое философское рассуждение под заглавием: "Скала кельтическая и друидическая, что на острове Лок", которое составит толстый том in quarto[11] в семьсот страниц? Это труд целой моей жизни, и вы остались бы виноваты перед потомством, если бы лишили его этих ученых изысканий!
Священник пожал руку нотариусу:
– Сочинение, написанное вами, любезный месье Туссен, – отвечал он, – не может быть вредным… я прежде остальных подписался бы на один экземпляр вашей книги, если только, – прибавил он со вздохом, – несчастия нынешнего времени позволят бедному священнику подобную расточительность.