Бестужева Светлана. Вычислить и обезвредить

   Наверное, у меня было достаточно забавное выражение лица, потому что Мари как-то совершенно по-девчоночьи хихикнула:
   - Не думайте ничего такого... Он тоже был из книги. Я прочитала "Трех мушкетеров"...
   - И влюбилась в Атоса, - подхватил я, не скрывая облегчения.
   - Как вы догадались, что именно в него?
   - Потому, что когда-то он был моим самым близким другом. Ладно, это все дела давно минувших дней. Теперь у тебя есть я, правда?
   Можно догадаться, что Мари не стала возражать, хотя заявление мое было достаточно самоуверенным. Как и обычное мое поведение с ней, впрочем. И меня даже не поразило удивительное совпадение наших детских фантазий! Я принял это как нечто само собой разумеющееся, потому что считал Мари уже как бы неотторжимой частичкой меня самого. Дело тут было даже не в любви. Любит кто-нибудь свою руку или ногу, то есть признается ли им в любви? Чепуха ведь! А попробуй - отрежь.
   Конечно, я не поехал на похороны. А спустя месяц в той же газете увидел объявление о том, что разыскивается наследник таких-то. Сумма наследства указывалась не столько астрономическая, но вполне достаточная для того, чтобы поддаться искушению разбогатеть и до конца жизни мирно наслаждаться небольшой рентой. У меня ещё могли быть дети. И если жениться на Мари...
   Я сошел с ума, теперь я это понимаю. Нет, я не клюнул на приманку, но я позволил себе расслабиться и какое-то время помечтать о несбыточном. Мне следовало бы знать, что у людей с моим прошлым нет и не может быть будущего, тем более такого безмятежного. На что я надеялся?
   ...Ясным, погожим днем за мой столик в кафе подсел человек средних лет и незапоминающейся наружности. Сказал пару ничего не значащих фраз - я не поддержал разговора. Я ждал Мари, у нас на вечер было запланировано несколько важных и интересных дел, а через месяц мы собирались поехать куда-нибудь на море отдохнуть. Мы оба любили тепло и море: я же говорил, что наши вкусы удивительно совпадали.
   - Вам привет от Дениз, - вдруг услышал я негромкий голос моего непрошенного соседа по столику. - Вы, конечно, помните Дениз?
   - Вы ошиблись, - ответил я, чувствуя, как стремительно холодеют кончики пальцев, а сердце точно проваливается в яму. - Я не помню никакой Дениз.
   - У молодых короткая память. Позвольте её освежить. Париж, двадцать лет тому назад, весной...
   - Двадцать лет тому назад я учился в Страсбурге.
   - Разумеется. И вы не имеете никакого отношения к тому наследнику, которого разыскивает нотариус из Парижа. И в Италии вы никогда не были. И фамилия Фельтринелли вам ни о чем не говорит.
   Но я уже успел овладеть собой. Свыше пятнадцати лет я был бельгийским журналистом, у меня была прекрасная, прочная репутация, мои документы не вызывали никаких сомнений, моя прежняя жизнь была - как все считали! безупречна. Шантажировать меня было нечем, да и не боялся я шантажа. Мне вообще нечего было бояться, даже смерти. Все мы там будем, в конце концов.
   - Простите, - сказал я с ледяной вежливостью, - не могли бы вы оставить меня в покое? Мне совершенно не интересны ваши фантазии. Надеюсь, вам все понятно?
   - Более чем, - усмехнулся незнакомец. - Что ж, с годами характер у человека меняется. Жаль... Следующий разговор может оказаться куда менее приятным. Для вас.
   - Для меня никакого разговора больше не будет, - бросил я, поднимаясь из-за столика. - Еще раз - вы ошиблись, милейший.
   Я увидел Мари, которая ждала зеленого сигнала светофора на другой стороне улицы, и помахал ей рукой. Она подняла руку в знак того, что тоже заметила меня. Придется нам с ней перекусить где-нибудь в другом месте, без этого наглого субъекта. Но чувство тревоги так и не покинуло меня до конца. Я сделал над собой немалое усилие и выбросил из головы весь инцидент. Я даже не рассказал о нем Мари. И это было моей второй ошибкой. Уже непоправимой, к сожалению.
   Через три дня, когда я работал дома над очередной статьей, раздался телефонный звонок. Я машинально посмотрел на часы: Мари давно должна была вернуться, наверное, она хочет предупредить меня, что по какой-то причине запаздывает, но это была не Мари.
   - Ваша подружка у нас, - услышал я вкрадчивый голос из трубки. Сейчас вам принесут кое-что любопытное, посмотрите. А если придете к какому-то выводу... Я перезвоню.
   Через несколько минут раздался звонок во входную дверь. Это был посыльный, который, разумеется, ничего не знал, просто передал мне небольшой пакет. На видеокассете я увидел Мари в какой-то полупустой, плохо освещенной комнате. Съемка была сделана несколько часов тому назад. Они меня все-таки достали!
   Что ж, человеку с вкрадчивым голосом, который позвонил мне снова, и с которым я, наконец, встретился, было очень легко со мной договориться. Меня практически было невозможно купить, очень трудно запугать, но вот воздействовать на мои чувства... Мари не должна была заплатить жизнью за то, что просто встретила меня и полюбила. На её месте могла оказаться любая другая женщина.
   Зачем обманывать себя? Ни одна другая женщина не была для меня настолько дорогой, чтобы я сломал ради неё свою судьбу. То, что мне предлагали сделать в обмен на жизнь и благополучие Мари, было невероятно! На это не мог и не должен был соглашаться ни один здравомыслящий человек! Речь шла "всего-навсего" о покушении на жизнь президента Соединенных Штатов!
   - Если вы пожелаете просто покончить с собой, - любезно предупредил мои мысли мой собеседник, - то имейте в виду - вашей подружке от этого легче не станет. Наоборот, она вдосталь налюбуется на ваш хладный труп. А уж при каких обстоятельствах вы как бы погибнете...
   - Я и не собираюсь кончать жизнь самоубийством, - отпарировал я, хотя прекрасно понимал полную бессмысленность каких-либо оправданий и переговоров. - Зачем? И вам, и мне хорошо известно, что люди, покушающиеся на президентов, обречены.
   - А убийца Кеннеди? - хохотнул собесдник. - Он, между прочим, по сей день жив-здоров и прекрасно себя чувствует, хотя переговоры с ним в свое время были не из легких. Так что у вас есть реальный шанс... Впрочем, это детали, а я не уполномочен их с вами обсуждать. Мне важно лишь получить ваше принципиальное согласие.
   - Считайте, что вы его получили, - сухо ответил я. - С кем и когда можно обсудить то, что вы называете "деталями"?
   - Спешить некуда. Через пару недель вы получите задание от вашей газеты. Полетите в командировку туда, куда вас направят. Там, прямо в аэропорту, вас встретят.
   - Где - там? Кто встретит? И что будет с Мари?
   - С вашей Мари ничего не случится, пока вы будете благоразумны. Возможно, вам даже удастся поговорить с ней по телефону - не завтра, конечно. Все зависит от вашего поведения. Засим позвольте откланяться.
   Он поднялся из-за столика уличного кафе и мгновенно растворился в темноте не слишком людной в это время суток площади. Неприметный, невзрачный человек с безупречными манерами и вкрадчивым голосом. Таким голосом мог бы обладать тот, кто в свое время определил мою судьбу, если бы дал себе труд быть любезным. Но двадцать лет тому назад мне ещё можно было приказать, а я ещё мог, ничем не рискуя, отказаться. Теперь же - увы! - все действительно зависело от моего поведения,
   О, оно в последовавшие дни было безупречным настолько, насколько может быть безупречным поведение робота. Все это время я лихорадочно пытался найти выход из ловушки - и, конечно же, не находил его. Но мои переживания, судя по всему, были достаточно хорошо скрыты, очередной телефонный звонок это подтвердил. После первых ничего не значащих фраз, мой невидимый и неведомый собеседник передал трубку Мари. Ее голос я бы не спутал ни с одним другим. Да и никто бы не спутал!
   - Это я. Со мной все в порядке. Не волнуйтесь.
   - Где ты?
   - Со мной все в порядке. Как вы?
   Я понял, что абсолютно никакой информации не получу, а продолжать разговор в таком духе глупо и опасно. Нужно было срочно придумать какой-то другой вариант, но мне ничего путного не приходило в голову. И вдруг я вспомнил!
   "А если тебе кто-то захочет "открыть глаза" на то, кто я на самом деле? Если тебе начнут передавать какие-то сплетни обо мне?"
   Этот вопрос я задал Мари, когда решал - рассказать ли ей всю правду о моем прошлом. Задал, будучи уверенным в том, что знаю ответ. И, в общем, не очень-то ошибся. Разве что в формулировке.
   "Я верю и буду верить только тому, что вы сами мне скажете. Я не поверю ни собственным ушам, ни собственным глазам, если вы сами не подтвердите этого. Даже если мне скажут, что вы кого-то убили и предъявят неопровержимые доказательства, я им не поверю. Никогда не поверю. Потому что я люблю вас".
   - Ты мне веришь по-прежнему? - спросил я, молясь в душе, чтобы она поняла, о чем я на самом деле беспокоюсь.
   - Все по-прежнему, - мгновенно отозвался любимый, чарующий, единственный в мире голос. - Все хорошо.
   - Все хорошо, - ответил я, испытывая что-то похожее на облегчение. - Я люблю тебя...
   Это вырвалось помимо моей воли, я не собирался говорить ничего подобного. Я вообще не говорил этих слов никогда и никому, кроме Дениз. И не думал, что скажу их.
   - Постарайся быть счастливым, - услышал я последнюю фразу, и в трубке раздались гудки отбоя.
   "Постарайся быть счастливым..." Это была цитата из ещё одной нашей с Мари любимой книги: Антуан де Сент-Экзюпери, "Маленький принц". Мы оба знали эту сказку наизусть и именно эту фразу говорили друг другу, когда расставались всего лишь на несколько часов. Это было нашим паролем, нашей тайной. Это значило, что мы обязательно увидимся снова. Значит, Мари и в это верила. Бедняжка...
   Две недели спустя я отправился в командировку в Нью-Йорк. На летном поле, прямо у трапа мне на шею бросилась красивая, невероятно эффектная молодая женщина и, чуть не задушив в объятиях, прошептала, чтобы я молча подчинялся ей, не проявляя никакой инициативы. Зачем моим незнакомым "друзьям" понадобилось это маленькое представление - ума не приложу. На меня, конечно же, обратили внимание, чего иначе не случилось бы, не будь этой бурной встречи.
   Девица отвезла меня в какой-то пригородный мотель. И там, наконец, я увидел одного из своих "работодателей". Все они, впрочем, были на одно лицо, точнее, совершенно безликими - и тот, кто пытался разговориться со мной в брюссельском кафе, и этот американский визитер. Впрочем, одна отличительная черта у последнего все-таки была - по-французски он говорил хоть и безупречно, но с акцентом. Причем не с американским, а со знакомым мне - хотя и изрядно подзабытым! - типично русским.
   - Вас что-то смущает? - проникновенно спросил мой визитер. - Вы хорошо меня понимаете, когда я говорю по-французски? Или предпочитаете другой язык? Русский, например...
   - Боюсь, что знаю его значительно хуже вас, - сухо ответил я.
   Мне уже до смерти надоели все их подначки и психологические изыски.
   - Возможно, - покладисто согласился мой собеседник. - Но у вас будет блестящая возможность освежить ваши знания. Поедете в Россию.
   - Это ещё зачем? - искренне удивился я. - Я полагал...
   - Вы правильно полагали. Но интересующее нас лицо собирается нанести визит именно туда. И именно там все должно произойти. Кстати, для вас это лучше: русские питают какое-то инстинктивное уважение к иностранцам. В отличие, кстати, от французов.
   Так... Все оказалось ещё хуже, чем я предполагал. Совершить покушение на высокое лицо в Европе практически нереально, но при большом желании и некотором везении все-таки можно после этого уцелеть и скрыться. А вот в СССР...
   - И чем же это "уважение" мне поможет? - усмехнулся я. - Чекисты выстроят почетный караул в мою честь? Или помогут убить Рональда Рейгана?
   - Ценю ваше чувство юмора. Просто никому не придет в голову охранять иностранного президента от иностранца, да ещё с безупречной репутацией и с легальными документами журналиста. Им хватит забот с собственными, как они их называют, "диссидентами". А вы должны вести себя как можно более естественно.
   - Как сегодня в аэропорту? - саркастически осведомился я. - Кто вам пишет сценарии - отставной голливудский алкоголик? Что за дешевый балаган вы устроили?
   - Лучший способ надежно спрятать что-то - это положить на самое видное место, - сухо ответил мой собеседник. - Я не уполномочен обсуждать с вами вопросы протокола. Мне поручено проинструктировать вас совсем по другим вопросам. Но это произойдет не сегодня, а послезавтра. Сейчас вы поедете в нормальную гостиницу, в забронированный для вас номер и займетесь своими служебными делами. Послезавтра та женщина, которая встречала вас в аэропорту, привезет вас на место встречи. Кстати, её зовут Аннет, она ваша соотечественница.
   - Какое отечество вы имеете в виду? - спросил я, поднимаясь с кресла. - Тут ведь так легко запутаться... и мне, и вам.
   - Я уже оценил ваше чувство юмора, не тревожьтесь. Аннет француженка. Кстати, если вы захотите приятно провести ночь...
   - То отключу телефон и приму таблетку снотворного, - отрезал я. - Я не поклонник любительских порнофильмов.
   - С чего вы взяли, что вашу встречу с Аннет будут снимать? - искренне изумился мой собеседник.
   Так искренне, что я тут же понял: да,будут. И встреча в аэропорту тоже снималась. Нетрудно догадаться для кого предназначался этот сюжет.
   - Что передать Мари? - осведомился мой собеседник уже на пороге.
   Я чуть было не врезал ему по челюсти, но вовремя сдержался.
   - Передайте привет от графа де ла Фер, - ответил я ему. - От благородного Атоса.
   Возможно, он решил, что я слегка свихнулся на почве всего пережитого. Так или иначе, комментировать мое экзотическое послание он не стал, пожал плечами и вышел. Через несколько минут появилась блистательная Аннет и предложила мне ехать в гостиницу. С этой девицей я вообще не стал ни о чем разговаривать, несмотря на её неоднократные и настойчивые попытки завести беседу, и с облегчением вздохнул, оставшись, наконец, один в стандартном номере отеля средней руки в центре Нью-Йорка.
   Через неделю, снабженный самыми подробными инструкциями от моего "друга" с русским акцентом, я вылетел обратно в Брюссель. Из всей этой кошмарной поездки в Новый Свет мне навсегда запомнилась только одна непродолжительная встреча - в задней комнате какого-то ресторана, куда меня привезли, соблюдая совершенно немыслимые предосторожности. Там я имел честь побеседовать с типом, от одного взгляда которого у меня - человека, прямо скажем, не робкого десятка, - по спине пробегал холодок страха. У него были глаза убийцы, и эти глаза он прятал за массивными очками с темными стеклами. Два раза во время нашей встречи - в середине её и в начале - он снимал очки.
   - Вашей... скажем, невесте, ничего не угрожает и не будет угрожать при любом исходе вашего задания. Главное, вы согласились его выполнять. А вот малейшее ваше колебание будет стоить - нет, не вам, ей! - жизни. Причем умирать она будет так, что лучше вам не знать подробностей.
   - Где гарантии того, что с Мари ничего не случится, если я попаду в руки КГБ? - осведомился я.
   Если честно, остальное меня не интересовало абсолютно.
   - Если вы попадете в руки КГБ, то Мари нам будет просто необходима. Именно она станет добиваться вашего освобождения из коммунистических застенков. Женщина, желающая спасти своего возлюбленного, способна сотворить чудеса. Но желаю вам попасть в руки КГБ только в случае удачного выполнения задания. Если вас схватят раньше или вы промахнетесь...
   Вот тут он в первый раз снял очки. И я понял, что не имею права ни провалиться, ни промахнуться, даже по нелепой случайности. Глаз с таким выражением я не видел никогда в жизни, хотя сильных впечатлений в ней было более чем достаточно, и не хотел бы ещё раз увидеть. Думаю, во взгляде изготовившейся к последнему броску кобры бывает больше тепла и участия. Я во всяком случае предпочел бы впредь иметь дело с ней, нежели с этим человеком. Правда, моего мнения на этот счет никто не спрашивал.
   Но вот орудие убийства меня, если честно, удивило. Из такого приспособления мне стрелять ещё не приходилось. Оставалось надеяться на то, что после соответствующих тренировок все будет нормально. Впрочем, как любила говорить моя прабабушка, царствие ей небесное: "На бога надейся, а сам не плошай".
   - Ваша невеста просила передать вам привет, - заметил мой собеседник, собираясь уходить. - Видеосюжет вам покажут в Брюсселе, наберитесь терпения. Кстати, она, кажется, не слишком хорошо поняла ваше послание к ней.
   - Почему вы так решили?
   - Потому, что она попросила достать ей "Трех мушкетеров". Наверное, чтобы освежить память. Женщины так быстро все забывают, согласитесь, старина. Но вы-то все запомнили?
   И он снова одарил меня взглядом без очков, от которого я не сразу пришел в себя. Лишь спустя несколько минут до меня дошло то, что он мне сказал напоследок. Значит, Мари поняла все правильно и теперь будет терпеливо ждать. Знать бы только, сколько времени ей на это понадобится.
   Я не удивился, когда шеф в Брюсселе сообщил мне, что я должен аккредитоваться на встречу советского и американского президентов в Москве. Более того, я этого ждал. Страх и беспокойство покинули меня, осталась лишь какая-то обреченная опустошенность. В голове без конца крутилась одна и та же фраза - последняя фраза Мари, которую она произнесла, когда её снимали для очередного видеосюжета, предназначенного мне.
   - Мечтать ли вместе, спать ли вместе - плакать всегда в одиночку.
   Первый раз я не понял, что именно она хотела этим сказать. И не мог вспомнить, откуда эта фраза.
   Не могла же она сама её придумать!
   Глава десятая
   "Кокетка, ветреный ребенок..."
   На новом месте работы я на собственной шкуре немедленно испытала справедливость бессмертного изречения Грибоедова: "Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь..." Нет, относились ко мне внимательно, но так, что я то и дело ловила себя на желании оглянуться - не стоит ли кто за моей спиной? К такому вниманию по отношению к моей скромной персоне я не привыкла. И, если честно, привыкать не собиралась. Хотя бы потому, что новые коллеги меня элементарно игнорировали. Вежливо, корректно, но - игнорировали. А чего бы я хотела с таким блатом?
   Естественно, при мне не рассказывали никаких анекдотов, кроме тривиального "вернулся муж из командировки". Естественно, со мной никто не садился за один столик в местном кафетерии. Естественно, на летучках мои работы не обсуждались, а просто принимались, как неизбежное зло - в лучшем случае. Потому что хвалить меня, даже за дело, явно никто не собирался. В общем, понятно: получится, что ко мне вроде бы подлизываются, а в редакции, судя по всему, люди подобрались гордые. И все-таки порой было обидно.
   Иногда я задавалась тоскливым вопросом: "А оно мне надо?" Я, конечно, не самый компанейский человек в мире и одиночество меня в принципе не тяготит, но всему же есть разумные пределы! И если человек заслуживает похвалы, его надо хвалить, иначе может развиться стойкий комплекс неполноценности, с которым у меня и до этого все было в порядке. А если человек с работой не справляется - его нужно критиковать по-товарищески. Но вот так игнорировать...
   Я попыталась поделиться своими душевными переживаниями с Владимиром Николаевичем, но понимания не встретила. То ли потому, что он, как всегда, был смертельно уставшим и слушал мое "журчание" постольку поскольку, то ли для него это не представляло вообще никакого интереса - мои нездоровые отношения со здоровым коллективом. Типа: перемелется, мука будет, или бессмертное "не бери в голову, мозги помнешь".
   - Чепуха, малыш, - сказал он, когда я иссякла и замолчала. - Тебе просто завидуют. Пренебреги.
   - Но...
   - Тут не может быть никаких "но". Привыкнут, примелькаешься, все образуется. Готовься лучше к настоящей, серьезной работе. Там совместишь приятное с полезным: людей посмотришь, себя покажешь, в иностранных языках попрактикуешься. От меня в ближайшее время толку в смысле развлечений будет немного. Да, кстати...
   И он надолго замолчал. Я же, наученная хоть и небольшим, но не слишком сладким опытом, паузу прервать не спешила, хотя она, с моей точки зрения, несколько затянулась: даже во МХАТе таких не делают.
   Однако сказать мне было что: в смысле развлечений и без того было не густо. После первого незабываемого похода в ресторан и коротких посиделок в кафе в честь моего устройства на работу мы нигде и никогда вместе с Владимиром Николаевичем не бывали. Поэтому я лично особой разницы между настоящим и будущим не замечала, но, возможно, у моего любимого были собственные взгляды на этот предмет, вовсе не совпадающие с моими.
   Молчание, наконец, было нарушено, хотя при чем тут "кстати" я так и не поняла.
   - Я хотел сказать, что если мы с тобой столкнемся во время каких-то мероприятий, или ты случайно увидишь меня где-то, с кем-то, да даже одного, не афишируй знакомство со мной...
   Было видно, что Владимир Николаевич старается обозначить мое место в расстановке персонажей на предстоящих... мероприятиях со всей доступной ему деликатностью, то есть, как всегда трепетно заботясь о том, чтобы не травмировать мою юную психику. Такие усилия, понятное дело, не должны были пропасть даром.
   - Хорошо, не буду, - покладисто согласилась я. - В принципе я и не собиралась прилюдно кидаться тебе на шею, можно ведь просто поздороваться.
   - Можно. Но только после того, как это сделаю я и если я это сделаю. Понятно?
   Я пожала плечами. Ничего не было понятно, кроме одного - Владимиру Николаевичу будет настолько не до меня, что даже с приветствиями к нему лучше не лезть. Что ж, все хорошее когда-нибудь кончается. Я попыталась изобразить на своем лице максимальное понимание и даже безмятежность духа, об этом же и подчеркивала моя поза, однако актерские экзерсисы оказались невостребованными, он уже спал. Спал, сидя в кресле, чуть откинув назад голову. Вот уж действительно "наша служба и опасна и трудна"...
   Как выяснилось позже, это был предпоследний наш с ним совместный вечер. Точнее - ночь. Но я этого, естественно, не знала и знать не могла. Опять же, к счастью для меня самой. Черт его знает, какие великолепные безумства я могла бы сотворить, обладая избыточной информацией! Я и без того впоследствии начудила вполне достаточно для того, чтобы заслужить куда более суровое возмездие, со стороны судьбы, конечно. Но тогда я проявила абсолютно несвойственную мне мудрость - решила переживать неприятности не заранее, а по мере их поступления, дождалась и пробуждения Владимира Николаевича, и много чего другого. Я решительно пресекла все попытки своего внутреннего голоса вступить со мной в очередную дискуссию. Хватит, набеседовались, пора и честь знать. Время, которое я могла провести с моим любимым - пусть и спящим красавцем! - было мне слишком дорого, чтобы тратить его на пустяки. Тем более - вымышленные.
   Но я напрасно готовила себя к леденящей кровь разлуке. У меня не было ни малейшего представления о том, что такое настоящая работа журналиста, да ещё когда этого журналиста, то есть меня, допускают до освещения "визита на высоком уровне". Череда событий, бесконечное мелькание новых лиц и раздававшаяся отовсюду абсолютно иностранная речь просто захлестнули меня и оглушили настолько, что просто некогда было думать о своем, о девичьем. Тем более - тосковать.
   Замечу, кстати, что если бы я и захотела непременно повидать своего дорогого друга, то мне пришлось бы его долго разыскивать: в толпе допущенных к телу, вернее, к двум, он ни разу мне не попался.
   Зато я была неприятно поражена тем, что буквально на каждом шагу сталкивалась с Белоконем. Вот уж без таких сюрпризов я бы точно обошлась, только их мне в жизни для полного счастья и не хватало.
   В первый раз я увидела его во Внуково, где теплая компания проверенных-перепроверенных отечественных журналистов дожидалась приземления президентского лайнера. Севочка, как всегда, выделялся из общей массы своим ростом, так что не увидеть его было просто невозможно. Мне же рост и комплекция позволяли оставаться практически незамеченнной, чем я в сложившейся ситуации и не преминула воспользоваться. И тут кто-то потянул меня за рукав.
   Я обернулась. Рядом стояла смутно знакомая мне девица, но кто она такая и чего ей от меня нужно, было пока непонятно. Впрочем, туман неизвестности скоро рассеялся.
   - Майя! Какая встреча! Не узнаешь? Я - Лариса.
   Господи, как я могла её забыть! Та самая, "дочь ОВИРА", притча во языцех не только нашего курса, но и всего факультета. У Ларисы проблем с распределением, естественно, не было, ещё не поступив в высшее учебное заведение, она уже знала, что работать будет в АПН, и только в АПН. Мы, зеленые, желторотые и вообще неискушенные абитуриенты даже аббревиатуру-то эту толком не знали. Лариса же со знанием дела растолковывала нам, что уважающий себя журналист только там и может проявить себя во всем блеске, причем за соответствующие деньги.
   Значит, во Внуково судьба свела меня с той самой Ларисой, которая благоденствовала в АПН. В университете она меня и не замечала - с чего бы сейчас такое внимание? Новообретенная знакомая не дала мне много времени на размышление: Лариса всегда говорила вслух о том, о чем остальные только думали, причем даже думать старались дома за плотно закрытой дверью.
   - Говорят, ты обзавелась каким-то шикарным покровителем? Из компетентных товарищей...
   - Говори тоже, - сдержанно отозвалась я, чувствуя, что внутри рождается какое-то странное чувство - смесь страха и легкого тщеславия.
   - Да брось скромничать! Уж если эти ребята тебя заметили... Они абы кого не подбирают, можешь мне поверить. Ну, если не хочешь говорить, и не надо. В конце концов, ты наверняка давала подписку.