Страница:
Но что?
Рим.
— Синьор Манетти за последние шесть месяцев сделал несколько весьма крупных займов, — пояснил банкир на ломаном английском. — Он, как я вам уже говорил, отчаянно вкладывает капитал в разработку нового спортивного автомобиля. Но, к сожалению, синьор Манетти с каждым днем все больше увязает в долгах. Бизнес его рассыпается не по дням, а по часам, но он то ли не способен, то ли не желает это видеть.
Мужчина, сидевший за столом напротив банкира, торжествующе улыбнулся. «Настало время ставить капкан», — подумал он. Он долго выжидал, и теперь его час пробил. Карло Манетти — а с ним и Александр Киракис — наконец-то были в его руках. Ему вовсе не улыбалось уничтожать Манетти, но случилось так, что итальянец, к своему несчастью, не вовремя подвернулся ему под руку. Оказался идеальной пешкой в большой игре. Через Манетти ему удастся погубить Александра Киракиса, разрушить репутацию, которую тот с таким трудом завоевал себе в последнее время. Благодаря Манетти он сможет разрушить империю этого ненавистного выскочки.
— Я хочу, чтобы вы предъявили все его векселя к оплате, — громко потребовал он. — Немедленно!
Банкир заметно стушевался.
— Но, синьор, ведь он не сможет расплатиться… — сконфуженно забормотал он.
— А я вас не спрашивал, сможет он расплатиться или нет, — раздраженно выкрикнул его собеседник. — Я приказал вам выставить ему счет! Разве это не ясно?
— Да… разумеется, синьор, — ответил побледневший как полотно итальянец. — Я все понял. — Банкир только сейчас уразумел, что этого интересовали вовсе не деньги; им верховодило нечто иное — кровная месть к Карло Манетти.
— Надеюсь, мое распоряжение будет выполнено незамедлительно? — ледяным тоном спросил мужчина.
— Да, синьор. Даю слово.
Мужчина холодно улыбнулся.
— Вот и прекрасно. Дайте мне знать, когда это будет сделано. — Он встал и, не оборачиваясь, вышел. Итальянец проводил его растерянным взглядом.
Карло Манетти даже не успел толком понять, что произошло. Удар обрушился на его компанию с такой неожиданностью, что когда автомобильный магнат спохватился, делать что-либо было уже поздно. «Боже мой, — опустошенно думал он, покидая свой кабинет, — я разорен!» Почти всю свою сознательную жизнь Карло посвятил возведению компании «Манетти Моторс», и вот теперь его любимое детище было обречено на гибель. Все случилось мгновенно, за один вечер, однако у Манетти хватило ясности ума, чтобы понять: подготовка этой подлой акции заняла не один месяц. Какой же дьявольский ум стоял за столь тщательно спланированным деянием?
Впрочем, относительно того, кто укрывался за спинами его кредиторов, неожиданно дружно потребовавших оплаты по всем векселям, у Манетти ни малейших сомнений не было. Лишь один человек мог это сделать. Но как удалось это Александру Киракису? Кого из ведущих банкиров он шантажировал или подкупил? В какую сумму обошелся ему этот чудовищный реванш? Манетти прекрасно знал, что Александр хотел наложить лапу на его компанию — да тот никогда и не скрывал своих намерений, — но даже предположить не мог, что он способен на такое злодеяние. Только теперь Карло Манетти осознал, с каким безжалостным и беспощадным врагом имеет дело.
«Что за безумная гримаса судьбы, — думал Манетти, глядя на величественное монументальное здание из стекла и бетона — штаб-квартиру совей компании, которой он посвятил всю свою жизнь. — Было ведь время, когда я, не смотря на наше соперничество, считал Киракиса достойным уважения и доверия деловым партнером…» В эту минуту, уходя, он испытывал такое чувство, словно его вынудили покинуть единственного и горячо любимого брата, который отчаянно нуждался в его помощи и поддержке. Манетти растерянно огляделся по сторонам. Что делать? Куда идти? Домой? Нет, это исключено — дома Донателла, а не мог заставить себя посмотреть в глаза дочери. Не теперь. А, возможно — и никогда. Не мог же он сказать ей, что они разорены! Что Александр Киракис добился своего и будет плясать на их костях. А вдруг она уже знает? Услышала по телевизору? Мог ли он появиться перед любимой дочерью с поджатым хвостом? Нет. Пока ещё нет. Карло Манетти завернул в ближайший бар с твердым намерением напиться до бесчувствия.
Домой на свою виллу в Порто-Эрколе он вернулся уже на рассвете. Донателла не спала.
— Папа! Папочка! — закричала она, радостно бросаясь к нему. — Я так волновалась… — Подскочив к нему, она остановилась как вкопанная и потянула носом. — Папочка… неужели ты пьян?
— Да, я немного выпил, — заплетающимся языком пробормотал Манетти, тщетно пытаясь повесить пальто на крючок изящной резной стойки. Даже со второй попытки ему это не удалось, и пальто упало на пол, но Манетти этого не заметил. — Так легче вынести боль, доченька.
Глаза Донателлы испуганно расширились.
— Какую боль? Папочка, я не понимаю… — Она взяла газету, которую он протягивал ей дрожащей рукой. В глаза бросился кричащий заголовок: «Манетти обанкротился!». — Dio mio!11 — воскликнула Донателла. — Но как же это могло…
— Наш закадычный друг, Александр Киракис, — с трудом выдавил Карло Манетти и мешком осел на пол.
Онемев от ужаса, Донателла уставилась на полуживого отца. Никогда ещё она не видела его пьяным! «Он мне за это дорого заплатит!, — подумала она. — Готовься, Александр Киракис, я отомщу тебе за отца!»
Манетти проспал почти до самого вечера. Когда он наконец проснулся, в спальню вошла его дочь с уставленным едой подносом. Манетти слабым голосом попытался отказаться, но Донателла не отступала.
— Ты не должен изводить себя, папа, — твердо сказала она, наливая ему чашку кофе «эспрессо». — Выпей, у тебя сразу в голове прояснится.
Карло Манетти привстал. Во рту стояла омерзительная горечь, голова раскалывалась.
— Я вовсе не уверен, что хочу, чтобы в ней прояснилось, — жалобно простонал он, отпивая кофе. — Я ведь и напился лишь потому, что хотел забыться.
— Ну и как, это тебе помогло? — сухо осведомилась Донателла.
Манетти пожал плечами.
— На время, может быть.
— По-моему, овчинка выделки не стоила.
Манетти кивнул и тут же поморщился от боли.
— Ты права, доченька. — Он отхлебнул ещё кофе. От обжигающе горячего напитка в голове и впрямь просветлело. — Никогда ещё со мной такого не случалось.
— Папочка, не позволяй ему так над собой измываться! — сказала Донателла, усаживаясь на кровать и протягивая ему бутерброд. — Ты ведь всегда бился до последнего. Ну-ка напрягись и покажи ему где раки зимуют!
— Ах, Донателла, figlia mia12, ты до сих пор витаешь в облаках, — вздохнул он, глядя на дочь с печальной улыбкой. — Должно быть, я слишком долго тебя опекал. Я сопротивлялся как только мог. Делал все, чтобы спасти компанию. Но теперь все кончено. Я проиграл. Биться больше не с кем. Да и незачем.
— Но ведь так нельзя! — гневно вскричала Донателла.
— Примирись с этим, — устало промолвил Манетти. — После драки кулаками не машут.
— Нет, папа, — упрямо возразила она. — Бой ещё не проигран. Мы должны бороться.
Донателла Манетти была настолько обеспокоена за отца, что старалась не оставлять его одного даже на несколько минут. Никогда ещё она не видела его в таком отчаянии. Он ходил как в воду опущенный. Если прежде она только подозревала, что отец может попытаться покончить с собой, то теперь почти в этом уверилась. Сколько могла, она была с ним, не отходя от него ни на шаг, а в другое время оставляла с ним Маргериту, единственную оставшуюся на вилле служанку. В эти дни Манетти почти не выходил из дома, поэтому присматривать за ним было несложно.
— Я чувствую себя узником, — пожаловался он Донателле, которая не хотела отпустить его одного даже на прогулку. — Я слишком стар, чтобы за мной следили, как за ребенком.
Донателла не нашлась, что и ответить. Она обожала отца, души в нем не чаяла, и сама понимала, насколько неприятен ему постоянный надзор, но выхода не видела.
— Обещаю тебе, папа, скоро наши дела наладятся, — сказала она, убедив его взять её с собой на прогулку.
Не проходила и дня, чтобы она не проклинала Александра Киракиса за зло, которое он им причинил. И каждый день заново клялась отомстить.
Тем временем Карло Манетти все более уходил в себя. Привыкнув всегда выходить победителем из любой стычки, теперь он совсем опустил руки. Он был раздавлен, опустошен. Он не хотел и не мог смириться с поражением. Не таков был человек Карло Манетти. И он понимал, что для него остался один-единственный выход.
Карло Манетти знал, что должен сделать.
— Папа, ты стал есть меньше, чем воробушек, — сказала Донателла, заметив, с какой неохотой отец ковыряет вилкой в тарелке. — Ты должен есть как следует. А то заболеешь.
— Какая разница? — вздохнул он.
— Очень даже большая, — упрямо настаивала она. — Ты не должен опускать руки, папа. Только сильному и уверенному в себе человеку по плечу одержать верх над Александром Киракисом.
— Это невозможно, figlia mia, — уныло отозвался Манетти. — Утихомирься, Донателла. Не стой на пути лавины — она сметет тебя.
— Но что же ты будешь делать, папа? Что ты задумал — уморить себя голодом?
— Ничего я не задумал, Донна, — безжизненным тоном откликнулся Манетти, вставая из кресла. — Пожалуй, единственное, чего бы мне сейчас хотелось, так это побыть одному. Если, конечно, мои тюремщики не против. — С этими словами он хмуро воззрился на дочь и Маргериту.
Они переглянулись, но возражать не стали. Проводив отца взглядом, Донателла посмотрела на служанку. Та сокрушенно покачала головой.
— На вашем месте, синьорина, я показала бы его хорошему доктору, — сказала она.
— Да, Маргерита, — ты права, — кивнула Донателла. — Так я, пожалуй, и сделаю.
Глядя на лежащий на столе револьвер, Манетти долго не решался к нему притронуться. Это оказалось гораздо труднее, чем он ожидал. Карло Манетти сам не ожидал, что окажется таким малодушным. Не так-то просто самому свести счеты с жизнью.
Он тщательно осмотрел револьвер — так хирург перед операцией осматривает инструмент, которым спасет жизнь больного. Но вот только на столе перед Карло Манетти лежал совсем другой инструмент — инструмент смерти. В свое время он обзавелся револьвером для самозащиты. Теперь защищать было нечего. Его ограбили до нитки, пустили по миру — причем совершенно законным способом. Александр Киракис оказался слишком хитер для него. Такой орешек был старому Манетти не по зубам.
Трясущимися пальцами он взял револьвер. Как это называют японцы? Харакири, кажется? Ритуальное самоубийство во имя спасения собственной чести. Да, он Карло Манетти, уйдет из этого мира таким же, как и пришел — бедняком. Однако семейная честь будет спасена. Манетти сказал себе, что кончает с собой ради Донателлы, причем его воспаленный мозг поверил этому.
Все ещё думая о своей любимой дочери, Карло Манетти решительно поднес револьвер к правому виску и плавно нажал на спусковой крючок.
Выстрела он не слышал.
Глава 23
Рим.
— Синьор Манетти за последние шесть месяцев сделал несколько весьма крупных займов, — пояснил банкир на ломаном английском. — Он, как я вам уже говорил, отчаянно вкладывает капитал в разработку нового спортивного автомобиля. Но, к сожалению, синьор Манетти с каждым днем все больше увязает в долгах. Бизнес его рассыпается не по дням, а по часам, но он то ли не способен, то ли не желает это видеть.
Мужчина, сидевший за столом напротив банкира, торжествующе улыбнулся. «Настало время ставить капкан», — подумал он. Он долго выжидал, и теперь его час пробил. Карло Манетти — а с ним и Александр Киракис — наконец-то были в его руках. Ему вовсе не улыбалось уничтожать Манетти, но случилось так, что итальянец, к своему несчастью, не вовремя подвернулся ему под руку. Оказался идеальной пешкой в большой игре. Через Манетти ему удастся погубить Александра Киракиса, разрушить репутацию, которую тот с таким трудом завоевал себе в последнее время. Благодаря Манетти он сможет разрушить империю этого ненавистного выскочки.
— Я хочу, чтобы вы предъявили все его векселя к оплате, — громко потребовал он. — Немедленно!
Банкир заметно стушевался.
— Но, синьор, ведь он не сможет расплатиться… — сконфуженно забормотал он.
— А я вас не спрашивал, сможет он расплатиться или нет, — раздраженно выкрикнул его собеседник. — Я приказал вам выставить ему счет! Разве это не ясно?
— Да… разумеется, синьор, — ответил побледневший как полотно итальянец. — Я все понял. — Банкир только сейчас уразумел, что этого интересовали вовсе не деньги; им верховодило нечто иное — кровная месть к Карло Манетти.
— Надеюсь, мое распоряжение будет выполнено незамедлительно? — ледяным тоном спросил мужчина.
— Да, синьор. Даю слово.
Мужчина холодно улыбнулся.
— Вот и прекрасно. Дайте мне знать, когда это будет сделано. — Он встал и, не оборачиваясь, вышел. Итальянец проводил его растерянным взглядом.
Карло Манетти даже не успел толком понять, что произошло. Удар обрушился на его компанию с такой неожиданностью, что когда автомобильный магнат спохватился, делать что-либо было уже поздно. «Боже мой, — опустошенно думал он, покидая свой кабинет, — я разорен!» Почти всю свою сознательную жизнь Карло посвятил возведению компании «Манетти Моторс», и вот теперь его любимое детище было обречено на гибель. Все случилось мгновенно, за один вечер, однако у Манетти хватило ясности ума, чтобы понять: подготовка этой подлой акции заняла не один месяц. Какой же дьявольский ум стоял за столь тщательно спланированным деянием?
Впрочем, относительно того, кто укрывался за спинами его кредиторов, неожиданно дружно потребовавших оплаты по всем векселям, у Манетти ни малейших сомнений не было. Лишь один человек мог это сделать. Но как удалось это Александру Киракису? Кого из ведущих банкиров он шантажировал или подкупил? В какую сумму обошелся ему этот чудовищный реванш? Манетти прекрасно знал, что Александр хотел наложить лапу на его компанию — да тот никогда и не скрывал своих намерений, — но даже предположить не мог, что он способен на такое злодеяние. Только теперь Карло Манетти осознал, с каким безжалостным и беспощадным врагом имеет дело.
«Что за безумная гримаса судьбы, — думал Манетти, глядя на величественное монументальное здание из стекла и бетона — штаб-квартиру совей компании, которой он посвятил всю свою жизнь. — Было ведь время, когда я, не смотря на наше соперничество, считал Киракиса достойным уважения и доверия деловым партнером…» В эту минуту, уходя, он испытывал такое чувство, словно его вынудили покинуть единственного и горячо любимого брата, который отчаянно нуждался в его помощи и поддержке. Манетти растерянно огляделся по сторонам. Что делать? Куда идти? Домой? Нет, это исключено — дома Донателла, а не мог заставить себя посмотреть в глаза дочери. Не теперь. А, возможно — и никогда. Не мог же он сказать ей, что они разорены! Что Александр Киракис добился своего и будет плясать на их костях. А вдруг она уже знает? Услышала по телевизору? Мог ли он появиться перед любимой дочерью с поджатым хвостом? Нет. Пока ещё нет. Карло Манетти завернул в ближайший бар с твердым намерением напиться до бесчувствия.
Домой на свою виллу в Порто-Эрколе он вернулся уже на рассвете. Донателла не спала.
— Папа! Папочка! — закричала она, радостно бросаясь к нему. — Я так волновалась… — Подскочив к нему, она остановилась как вкопанная и потянула носом. — Папочка… неужели ты пьян?
— Да, я немного выпил, — заплетающимся языком пробормотал Манетти, тщетно пытаясь повесить пальто на крючок изящной резной стойки. Даже со второй попытки ему это не удалось, и пальто упало на пол, но Манетти этого не заметил. — Так легче вынести боль, доченька.
Глаза Донателлы испуганно расширились.
— Какую боль? Папочка, я не понимаю… — Она взяла газету, которую он протягивал ей дрожащей рукой. В глаза бросился кричащий заголовок: «Манетти обанкротился!». — Dio mio!11 — воскликнула Донателла. — Но как же это могло…
— Наш закадычный друг, Александр Киракис, — с трудом выдавил Карло Манетти и мешком осел на пол.
Онемев от ужаса, Донателла уставилась на полуживого отца. Никогда ещё она не видела его пьяным! «Он мне за это дорого заплатит!, — подумала она. — Готовься, Александр Киракис, я отомщу тебе за отца!»
Манетти проспал почти до самого вечера. Когда он наконец проснулся, в спальню вошла его дочь с уставленным едой подносом. Манетти слабым голосом попытался отказаться, но Донателла не отступала.
— Ты не должен изводить себя, папа, — твердо сказала она, наливая ему чашку кофе «эспрессо». — Выпей, у тебя сразу в голове прояснится.
Карло Манетти привстал. Во рту стояла омерзительная горечь, голова раскалывалась.
— Я вовсе не уверен, что хочу, чтобы в ней прояснилось, — жалобно простонал он, отпивая кофе. — Я ведь и напился лишь потому, что хотел забыться.
— Ну и как, это тебе помогло? — сухо осведомилась Донателла.
Манетти пожал плечами.
— На время, может быть.
— По-моему, овчинка выделки не стоила.
Манетти кивнул и тут же поморщился от боли.
— Ты права, доченька. — Он отхлебнул ещё кофе. От обжигающе горячего напитка в голове и впрямь просветлело. — Никогда ещё со мной такого не случалось.
— Папочка, не позволяй ему так над собой измываться! — сказала Донателла, усаживаясь на кровать и протягивая ему бутерброд. — Ты ведь всегда бился до последнего. Ну-ка напрягись и покажи ему где раки зимуют!
— Ах, Донателла, figlia mia12, ты до сих пор витаешь в облаках, — вздохнул он, глядя на дочь с печальной улыбкой. — Должно быть, я слишком долго тебя опекал. Я сопротивлялся как только мог. Делал все, чтобы спасти компанию. Но теперь все кончено. Я проиграл. Биться больше не с кем. Да и незачем.
— Но ведь так нельзя! — гневно вскричала Донателла.
— Примирись с этим, — устало промолвил Манетти. — После драки кулаками не машут.
— Нет, папа, — упрямо возразила она. — Бой ещё не проигран. Мы должны бороться.
Донателла Манетти была настолько обеспокоена за отца, что старалась не оставлять его одного даже на несколько минут. Никогда ещё она не видела его в таком отчаянии. Он ходил как в воду опущенный. Если прежде она только подозревала, что отец может попытаться покончить с собой, то теперь почти в этом уверилась. Сколько могла, она была с ним, не отходя от него ни на шаг, а в другое время оставляла с ним Маргериту, единственную оставшуюся на вилле служанку. В эти дни Манетти почти не выходил из дома, поэтому присматривать за ним было несложно.
— Я чувствую себя узником, — пожаловался он Донателле, которая не хотела отпустить его одного даже на прогулку. — Я слишком стар, чтобы за мной следили, как за ребенком.
Донателла не нашлась, что и ответить. Она обожала отца, души в нем не чаяла, и сама понимала, насколько неприятен ему постоянный надзор, но выхода не видела.
— Обещаю тебе, папа, скоро наши дела наладятся, — сказала она, убедив его взять её с собой на прогулку.
Не проходила и дня, чтобы она не проклинала Александра Киракиса за зло, которое он им причинил. И каждый день заново клялась отомстить.
Тем временем Карло Манетти все более уходил в себя. Привыкнув всегда выходить победителем из любой стычки, теперь он совсем опустил руки. Он был раздавлен, опустошен. Он не хотел и не мог смириться с поражением. Не таков был человек Карло Манетти. И он понимал, что для него остался один-единственный выход.
Карло Манетти знал, что должен сделать.
— Папа, ты стал есть меньше, чем воробушек, — сказала Донателла, заметив, с какой неохотой отец ковыряет вилкой в тарелке. — Ты должен есть как следует. А то заболеешь.
— Какая разница? — вздохнул он.
— Очень даже большая, — упрямо настаивала она. — Ты не должен опускать руки, папа. Только сильному и уверенному в себе человеку по плечу одержать верх над Александром Киракисом.
— Это невозможно, figlia mia, — уныло отозвался Манетти. — Утихомирься, Донателла. Не стой на пути лавины — она сметет тебя.
— Но что же ты будешь делать, папа? Что ты задумал — уморить себя голодом?
— Ничего я не задумал, Донна, — безжизненным тоном откликнулся Манетти, вставая из кресла. — Пожалуй, единственное, чего бы мне сейчас хотелось, так это побыть одному. Если, конечно, мои тюремщики не против. — С этими словами он хмуро воззрился на дочь и Маргериту.
Они переглянулись, но возражать не стали. Проводив отца взглядом, Донателла посмотрела на служанку. Та сокрушенно покачала головой.
— На вашем месте, синьорина, я показала бы его хорошему доктору, — сказала она.
— Да, Маргерита, — ты права, — кивнула Донателла. — Так я, пожалуй, и сделаю.
Глядя на лежащий на столе револьвер, Манетти долго не решался к нему притронуться. Это оказалось гораздо труднее, чем он ожидал. Карло Манетти сам не ожидал, что окажется таким малодушным. Не так-то просто самому свести счеты с жизнью.
Он тщательно осмотрел револьвер — так хирург перед операцией осматривает инструмент, которым спасет жизнь больного. Но вот только на столе перед Карло Манетти лежал совсем другой инструмент — инструмент смерти. В свое время он обзавелся револьвером для самозащиты. Теперь защищать было нечего. Его ограбили до нитки, пустили по миру — причем совершенно законным способом. Александр Киракис оказался слишком хитер для него. Такой орешек был старому Манетти не по зубам.
Трясущимися пальцами он взял револьвер. Как это называют японцы? Харакири, кажется? Ритуальное самоубийство во имя спасения собственной чести. Да, он Карло Манетти, уйдет из этого мира таким же, как и пришел — бедняком. Однако семейная честь будет спасена. Манетти сказал себе, что кончает с собой ради Донателлы, причем его воспаленный мозг поверил этому.
Все ещё думая о своей любимой дочери, Карло Манетти решительно поднес револьвер к правому виску и плавно нажал на спусковой крючок.
Выстрела он не слышал.
Глава 23
Рим.
Не успел лимузин притормозить перед подъездом высотного здания, в котором располагались офисы римского филиала «Корпорации Киракиса», как машину плотным кольцом окружили фотографы и репортеры. Перебивая друг друга, они начали подсовывать ближе к лимузину микрофоны и выкрикивать вопросы. Каждый старался первым установить связь между
Александром Киракисом и громким самоубийством разорившегося автомобильного магната Карло Манетти.
— Мистер Киракис, вы можете сказать нам…
— Синьор, это как-то связано с вашим желанием приобрести сборочные заводы Манетти…
— Герр Киракис, теперь, когда Карло Манетти уже мертв, вы можете сказать правду…
— Мсье Киракис, повлияет ли смерть Манетти на ваше желание получить контроль над…
— Посмотрите сюда, сэр…
— Вы можете сделать заявление…
— Еще один снимок, синьор…
Джордж Прескотт, следовавший за Александром по пятам, терпеливо отгонял назойливых папарацци.
— Никаких комментариев, — твердо повторял он каждому. — Никаких комментариев.
Охранники оттеснили толпу, позволив Александру с Джорджем пройти в здание. Они быстро прошагали к скоростному лифту и поднялись на восемнадцатый этаж, где состоялась срочная встреча руководителей местного отделения корпорации с представителями итальянского правительства, которым не терпелось отмежеваться от какого-либо участия в финансовой катастрофе, постигшей компанию Манетти. Александр обратился к Джорджу:
— Сколько у нас осталось времени?
— Еще около часа, — сказал Джордж, посмотрев на часы. — Мы приехали рано.
Александр нахмурился.
— Я буду у себя в кабинете. Позвони, когда все соберутся.
— Хорошо. — Джордж проводил Александра озабоченным взглядом. После вести о самоубийстве Манетти его друга было не узнать. Газеты по всему миру трубили о его причастности к гибели Манетти, хотя — Джордж это прекрасно понимал — Александр не имел к этому ни малейшего отношения. Джордж видел, что его друг искренне переживает по поводу случившегося, поэтому решил, что лучше оставить его в покое. Тем более, что знал лучше кого бы то ни было: в такие минуты к Александру лучше не подступаться.
Стоя перед зеркалом, Донателла Манетти поправила кружевную вуаль на черной шляпке с широкими полями. Она чувствовала себя настолько опустошенной, словно часть её умерла вместе с любимым отцом. И теперь, глядя на себя в зеркало, она видела перед собой незнакомку. Какую-то странную женщину, старше её самой лет на двадцать. Женщину с больными, измученными глазами, женщину, на долю которой выпало много страданий и боли. Замороженные губы, которым, казалось, неведом не только смех, но даже обычная улыбка. Нет, даже в шутку не скажешь, что это лицо принадлежит женщине, едва перешагнувшей порог двадцати лет.
Вдруг ей взбрела в голову строчка из Библии: «Око за око…». Настолько кстати, что Донателла принялась повторять её вновь и вновь, нараспев, словно заклинание: «Око за око… око за око…». Но хватит ли этого? — спросила она себя. «Нет!» — завопила в ответ её истерзанная душа. «Александр дорого заплатит мне за тебя, папочка!» — поклялась Донателла.
Пресса превратила похороны Карло Манетти в настоящий шабаш. Словно изголодавшиеся стервятники, фотографы и репортеры окружили Донателлу, которая жалась к своей спутнице, Люке Агретти, как перепуганный ребенок. Папарацци буквально роились вокруг нее, наживаясь на её горе, без конца ослепляя осиротевшую девушку вспышками фотокамер. Тщетно Донателла отворачивалась от них, закрывала глаза — все это было бесполезно. Наконец, не выдержав, она обрушила на фотографов свой гнев, осыпав их проклятиями и потребовав, чтобы её оставили в покое.
— Вы думаете только о деньгах! — запальчиво выкрикнула она, сопровождая свои слова выразительным и безмерно грубым жестом. — Вам безразлична моя потеря, вы готовы наплевать на мое горе! Мой отец мертв, а виновен в его смерти этот figlio di рutana13, Александр Киракис! Вот его и преследуйте! Можете считать, что это он поднес дуло револьвера к виску моего папы и спустил курок!
На следующий день газеты всего мира напечатали фотографии, на которых бледная как мел Донателла Манетти бросала пригоршню земли на гроб своего отца.
Во всех изданиях журналисты рассуждали, чем, по их мнению, займется прекрасная юная наследница теперь, когда обанкротившаяся компания отца будет поглощена «Корпорацией Киракиса». Донателла унаследовала огромное состояние — предусмотрительный отец делал на её имя гигантские инвестиции, которые никак не были связаны с компанией. Но ни один из репортеров или даже фотографов, неотрывно следивших за Донателлой на похоронах и пострадавших от её гнева, даже представить себе не мог, какие мысли на самом деле бродили в её голове, пока молодой католический священник читал на латыни заунывную отходную молитву.
Саутгемптон.
Наблюдая за блистательными действиями мужа во время очередного матча в поло, Мередит решила, что он прав: побеждать в этой игре могут лишь одержимые. Мередит улыбнулась. Разум Александра был холоден, а кровь горяча — два этих врожденных качества идеально подходили для поло. За два года совместной жизни Мередит многое открыла для себя заново в этой игре, которой Александр отдавался с такой страстью. Нередко ей приходилось коротать вечера в одиночку, пока Александр просматривал видеозаписи матчей, изучая манеру игры своих соперников, их лошадей, сильные и слабые стороны и разрабатывая стратегию на предстоящую встречу. Александр никогда не отправлялся на матч, не разработав предварительно план игры для своей команды и конкретно — против каждого из шестерки соперников. Прекрасно понимая, что сам играет за сильнейшую команду, он тем не менее никогда не позволял себе недооценить противника — ошибка, из-за которой иногда сильнейшие проигрывали заведомо более слабым. Александр всегда играл только на победу и того же требовал от своих товарищей по команде.
Сколько же матчей он выиграл за последние два года? — спросила себя Мередит. В марте — турнир «Картье Интернэшнл», а до того, в декабре — открытое первенство Чили, в Сантьяго; в ноябре — открытый чемпионат Аргентины из мировой серии, в Палермо-парке; в сентябре — кубок Америки, в клубе «Гринвич Поло», а в августе, в Довилле, Франция — излюбленный этап кубка мира. В этом году Александр собирался на турнир в Палм-Биче, а также на очередной этап розыгрыша кубка мира. Он выезжал за пределы страны лишь в тех случаях, когда Мередит могла сопровождать его, либо взяв внеочередной отпуск, либо при условии, что поездка совпадала с возможностью получить интервью у кого-то из нужных ей людей. Сейчас же Александр играл как раз в том же турнире, выступление в котором два года назад и свело их с Мередит вместе — после того, как её ревность и недоверие едва не разлучили их навек. Мередит невольно улыбнулась. Тогда ей казалось, что невозможно любить сильнее, чем в ту ночь, когда они с Александром впервые предались любви. Но она ошиблась — время шло, а их любовь с каждым днем только крепла.
Матч закончился под гром аплодисментов с трибун. Игроки спешились и, ведя за собой пони, направились к судейскому столу. Мередит встала и, пробившись сквозь толпу болельщиков, подоспела к Александру как раз в ту минуту, когда он, получив приз, горделиво приподнял увесистый кубок над головой. Мередит поздравила мужа и поцеловала, заметив уголком глаза, что фоторепортеры вовсю снимают их, щелкая затворами аппаратов.
— По-моему, у них уже достаточно материала, чтобы переключиться на обсуждение иных твоих проблем, кроме сомнительных деловых сделок, — со смехом сказала Мередит, когда они с Александром возвращались на машине в поместье на Лонг-Айленде.
Александр ответил не сразу.
— Скажи, а как бы относилась ко мне, узнав, что все-таки я разорил Карло Манетти? — спросил он наконец.
Мередит взглянула на него с искренним недоумением.
— Еще задолго до нашего знакомства я неоднократно сталкивалась с предательством и обманом, которые царят в мире бизнеса, — ответила она. — Твой бизнес — это твое личное дело. Он не имеет никакого отношения к нам с тобой, к тому, что нас объединяет. Ты мой муж. Я люблю тебя и всегда буду на твоей стороне, что бы ни случилось.
Александр улыбнулся и ласково потрепал её по руке. Самоубийство Манетти всколыхнуло в его мозгу воспоминания об одном незабываемом эпизоде его жизни; одном из тех, которые никогда не стираются из памяти. Да, Мередит простила бы ему заговор против Манетти, в этом он ни на минуту не сомневался. Она не только любила его, но и отличалась на редкость трезвым и рациональным складом ума. И сама выразилась, что бизнес это бизнес, и нечего его смешивать с любовью.
Но вот что бы сказала Мередит, узнав про историю с Марианной Хауптман?
— Мне все время кажется, что дело не так просто, — сказала Мередит Александру во время очередной прогулке по прибрежной полосе. — Почему Том Райан наотрез отказывался говорить о том, какая участь постигла его жену после трагедии в Иоаннине. Я не могу избавиться от ощущения, будто вокруг этой истории сплетен настоящий заговор молчания. Есть ведь наверняка люди, которые были свидетелями случившегося, но все они точно воды в рот набрали. То ли им щедро заплатили за молчание, то ли запугали.
Александр улыбнулся и обнял её за талию.
— Если им заплатили за молчание, то тебе достаточно только их найти и предложить больше, — сказал он. — Если же их запугали, как ты выразилась, то это, конечно, совсем другое дело. Человека, который боится потерять нечто большее, чем деньги, перекупить уже сложнее.
Мередит посмотрела на него — волосы Александра были взъерошены от свежего бриза.
— Ты знаешь об этом не понаслышке? — с интересом осведомилась она.
— Я всегда считал, что каждый человек имеет свою цену, — признался Александр, разглядывая густо усыпанный звездами небосклон. — Но только не всякую цену можно пересчитать на доллары и центы.
— Но с какой стати кому-то потребовалось бы платить им за молчание? — озадаченно спросила Мередит. — И уж тем более — запугивать. Что могло заставить людей зайти так далеко?
— Возможно, Райан просто пытался таким образом защитить свою жену — память о ней — от посягательств? — предположил Александр.
Мередит покачала головой.
— Нет, — твердо сказала она. — Я знала Тома Райана. И я знала, что он пропускал мимо ушей любые сплетни и злословия; я уверена — его совершенно не заботило, что могли думать или высказывать досужие сплетники. Просто сам он дал себе зарок: на эту тему не распространяться.
— Но что могло побудить кого-либо другого окружать эту давнишнюю историю завесой молчания? — недоуменно спросил
Александр. — И кому, если не Райану, было небезразлично то, что случилось столько лет назад в какой-то Богом забытой греческой деревушке?
— Не знаю, — задумчиво промолвила Мередит. — На первый взгляд все выглядело так, словно именно Том всячески пытается предать эту историю забвению. Уж во всяком случае — избежать огласки. Но чутье репортера подсказывает мне, что дело тут нечисто. Я уверена: замолчать пытаются вовсе не трагическое стечение обстоятельств, при котором произошел несчастный случай, и не смерть мальчика и Элизабет, а нечто совсем другое. Кто-то — и вовсе не обязательно именно Том Райан — использовали огромные деньги и мощь, чтобы все очевидцы держали язык за зубами.
Александр усмехнулся.
— Ты можешь писать детективные романы, — сказал он.
— Вполне возможно, — с мрачной решимостью ответила Мередит. — Не стоит с этим шутить, Александр, на сей раз я, по-моему, и правда набрела на какую-то зловещую тайну.
Александр промолчал. Он лишь пожалел в ту минуту, что не может ответить даже на собственные вопросы про Иоаннину. И про возможную роль, которую сыграл в этой загадочной трагедии его отец.
В противном случае он, возможно, сумел бы оказать Мередит помощь в её расследовании.
— Поздравляю, — первым делом провозгласил Джордж, входя в понедельник утром в кабинет Александра и устраиваясь в кресле за столом. — Я видел по телевизору отрывки из вчерашнего матча в поло.
Александр улыбнулся.
— На сей раз победа далась нам куда труднее, чем в прошлый раз, — сказал он.
— По-моему, у ваших соперников не было ни малейшей надежды на успех, — заметил Джордж, закуривая сигарету.
— Авторы передачи подошли к этому сюжету предвзято, — усмехнулся Александр. — При монтаже оставили самые выгодные для нас моменты. — Он пробежал глазами записи в блокноте. — Как у тебя складывается эта неделя?
— Пока довольно свободно, если не считать нескольких дежурных совещаний.
— Отмени их, — попросил Александр. — Я хочу, чтобы ты слетал в Калифорнию на встречу с доктором Марчвудом. Нужно узнать, как продвигается работа в центре ядерных исследований. В последнее время они испытывали некоторые финансовые затруднения. Я бы слетал сам, но в ближайшее время вырваться не смогу. Ты уж не взыщи, дружище.
— Никаких проблем, — пожал плечами Джордж. — Секретарша в два счета перенесет все мои совещания.
— Когда ты можешь вылететь?
— Завтра тебя устроит?
— Вполне.
После ухода Джорджа Александр развернул свежую итальянскую газету, которую прислали ему из Рима. На третьей полосе была размещена фотография улыбающегося Карло Манетти с дочерью. А в сопровождающей статье снова утверждалось, что в крахе компании Манетти и в его смерти повинен Александр Киракис. По словам автора, именно Александр подставил Манетти, сперва организовав выдачу ему кредитов, а затем скупив векселя и потребовав расплаты. То же самое утверждала и Донателла. Права она была лишь в одном: Манетти и в самом деле подставили. Александру не составило труда понять: кто-то изрядно попотел, планируя и проворачивая всю операцию таким образом, чтобы подозрение пало на него и на «Корпорацию Киракиса». Карло Манетти был лишь пешкой в чьей-то большой игре. Ставкой в которой был он, Александр Киракис.
Не успел лимузин притормозить перед подъездом высотного здания, в котором располагались офисы римского филиала «Корпорации Киракиса», как машину плотным кольцом окружили фотографы и репортеры. Перебивая друг друга, они начали подсовывать ближе к лимузину микрофоны и выкрикивать вопросы. Каждый старался первым установить связь между
Александром Киракисом и громким самоубийством разорившегося автомобильного магната Карло Манетти.
— Мистер Киракис, вы можете сказать нам…
— Синьор, это как-то связано с вашим желанием приобрести сборочные заводы Манетти…
— Герр Киракис, теперь, когда Карло Манетти уже мертв, вы можете сказать правду…
— Мсье Киракис, повлияет ли смерть Манетти на ваше желание получить контроль над…
— Посмотрите сюда, сэр…
— Вы можете сделать заявление…
— Еще один снимок, синьор…
Джордж Прескотт, следовавший за Александром по пятам, терпеливо отгонял назойливых папарацци.
— Никаких комментариев, — твердо повторял он каждому. — Никаких комментариев.
Охранники оттеснили толпу, позволив Александру с Джорджем пройти в здание. Они быстро прошагали к скоростному лифту и поднялись на восемнадцатый этаж, где состоялась срочная встреча руководителей местного отделения корпорации с представителями итальянского правительства, которым не терпелось отмежеваться от какого-либо участия в финансовой катастрофе, постигшей компанию Манетти. Александр обратился к Джорджу:
— Сколько у нас осталось времени?
— Еще около часа, — сказал Джордж, посмотрев на часы. — Мы приехали рано.
Александр нахмурился.
— Я буду у себя в кабинете. Позвони, когда все соберутся.
— Хорошо. — Джордж проводил Александра озабоченным взглядом. После вести о самоубийстве Манетти его друга было не узнать. Газеты по всему миру трубили о его причастности к гибели Манетти, хотя — Джордж это прекрасно понимал — Александр не имел к этому ни малейшего отношения. Джордж видел, что его друг искренне переживает по поводу случившегося, поэтому решил, что лучше оставить его в покое. Тем более, что знал лучше кого бы то ни было: в такие минуты к Александру лучше не подступаться.
Стоя перед зеркалом, Донателла Манетти поправила кружевную вуаль на черной шляпке с широкими полями. Она чувствовала себя настолько опустошенной, словно часть её умерла вместе с любимым отцом. И теперь, глядя на себя в зеркало, она видела перед собой незнакомку. Какую-то странную женщину, старше её самой лет на двадцать. Женщину с больными, измученными глазами, женщину, на долю которой выпало много страданий и боли. Замороженные губы, которым, казалось, неведом не только смех, но даже обычная улыбка. Нет, даже в шутку не скажешь, что это лицо принадлежит женщине, едва перешагнувшей порог двадцати лет.
Вдруг ей взбрела в голову строчка из Библии: «Око за око…». Настолько кстати, что Донателла принялась повторять её вновь и вновь, нараспев, словно заклинание: «Око за око… око за око…». Но хватит ли этого? — спросила она себя. «Нет!» — завопила в ответ её истерзанная душа. «Александр дорого заплатит мне за тебя, папочка!» — поклялась Донателла.
Пресса превратила похороны Карло Манетти в настоящий шабаш. Словно изголодавшиеся стервятники, фотографы и репортеры окружили Донателлу, которая жалась к своей спутнице, Люке Агретти, как перепуганный ребенок. Папарацци буквально роились вокруг нее, наживаясь на её горе, без конца ослепляя осиротевшую девушку вспышками фотокамер. Тщетно Донателла отворачивалась от них, закрывала глаза — все это было бесполезно. Наконец, не выдержав, она обрушила на фотографов свой гнев, осыпав их проклятиями и потребовав, чтобы её оставили в покое.
— Вы думаете только о деньгах! — запальчиво выкрикнула она, сопровождая свои слова выразительным и безмерно грубым жестом. — Вам безразлична моя потеря, вы готовы наплевать на мое горе! Мой отец мертв, а виновен в его смерти этот figlio di рutana13, Александр Киракис! Вот его и преследуйте! Можете считать, что это он поднес дуло револьвера к виску моего папы и спустил курок!
На следующий день газеты всего мира напечатали фотографии, на которых бледная как мел Донателла Манетти бросала пригоршню земли на гроб своего отца.
Во всех изданиях журналисты рассуждали, чем, по их мнению, займется прекрасная юная наследница теперь, когда обанкротившаяся компания отца будет поглощена «Корпорацией Киракиса». Донателла унаследовала огромное состояние — предусмотрительный отец делал на её имя гигантские инвестиции, которые никак не были связаны с компанией. Но ни один из репортеров или даже фотографов, неотрывно следивших за Донателлой на похоронах и пострадавших от её гнева, даже представить себе не мог, какие мысли на самом деле бродили в её голове, пока молодой католический священник читал на латыни заунывную отходную молитву.
Саутгемптон.
Наблюдая за блистательными действиями мужа во время очередного матча в поло, Мередит решила, что он прав: побеждать в этой игре могут лишь одержимые. Мередит улыбнулась. Разум Александра был холоден, а кровь горяча — два этих врожденных качества идеально подходили для поло. За два года совместной жизни Мередит многое открыла для себя заново в этой игре, которой Александр отдавался с такой страстью. Нередко ей приходилось коротать вечера в одиночку, пока Александр просматривал видеозаписи матчей, изучая манеру игры своих соперников, их лошадей, сильные и слабые стороны и разрабатывая стратегию на предстоящую встречу. Александр никогда не отправлялся на матч, не разработав предварительно план игры для своей команды и конкретно — против каждого из шестерки соперников. Прекрасно понимая, что сам играет за сильнейшую команду, он тем не менее никогда не позволял себе недооценить противника — ошибка, из-за которой иногда сильнейшие проигрывали заведомо более слабым. Александр всегда играл только на победу и того же требовал от своих товарищей по команде.
Сколько же матчей он выиграл за последние два года? — спросила себя Мередит. В марте — турнир «Картье Интернэшнл», а до того, в декабре — открытое первенство Чили, в Сантьяго; в ноябре — открытый чемпионат Аргентины из мировой серии, в Палермо-парке; в сентябре — кубок Америки, в клубе «Гринвич Поло», а в августе, в Довилле, Франция — излюбленный этап кубка мира. В этом году Александр собирался на турнир в Палм-Биче, а также на очередной этап розыгрыша кубка мира. Он выезжал за пределы страны лишь в тех случаях, когда Мередит могла сопровождать его, либо взяв внеочередной отпуск, либо при условии, что поездка совпадала с возможностью получить интервью у кого-то из нужных ей людей. Сейчас же Александр играл как раз в том же турнире, выступление в котором два года назад и свело их с Мередит вместе — после того, как её ревность и недоверие едва не разлучили их навек. Мередит невольно улыбнулась. Тогда ей казалось, что невозможно любить сильнее, чем в ту ночь, когда они с Александром впервые предались любви. Но она ошиблась — время шло, а их любовь с каждым днем только крепла.
Матч закончился под гром аплодисментов с трибун. Игроки спешились и, ведя за собой пони, направились к судейскому столу. Мередит встала и, пробившись сквозь толпу болельщиков, подоспела к Александру как раз в ту минуту, когда он, получив приз, горделиво приподнял увесистый кубок над головой. Мередит поздравила мужа и поцеловала, заметив уголком глаза, что фоторепортеры вовсю снимают их, щелкая затворами аппаратов.
— По-моему, у них уже достаточно материала, чтобы переключиться на обсуждение иных твоих проблем, кроме сомнительных деловых сделок, — со смехом сказала Мередит, когда они с Александром возвращались на машине в поместье на Лонг-Айленде.
Александр ответил не сразу.
— Скажи, а как бы относилась ко мне, узнав, что все-таки я разорил Карло Манетти? — спросил он наконец.
Мередит взглянула на него с искренним недоумением.
— Еще задолго до нашего знакомства я неоднократно сталкивалась с предательством и обманом, которые царят в мире бизнеса, — ответила она. — Твой бизнес — это твое личное дело. Он не имеет никакого отношения к нам с тобой, к тому, что нас объединяет. Ты мой муж. Я люблю тебя и всегда буду на твоей стороне, что бы ни случилось.
Александр улыбнулся и ласково потрепал её по руке. Самоубийство Манетти всколыхнуло в его мозгу воспоминания об одном незабываемом эпизоде его жизни; одном из тех, которые никогда не стираются из памяти. Да, Мередит простила бы ему заговор против Манетти, в этом он ни на минуту не сомневался. Она не только любила его, но и отличалась на редкость трезвым и рациональным складом ума. И сама выразилась, что бизнес это бизнес, и нечего его смешивать с любовью.
Но вот что бы сказала Мередит, узнав про историю с Марианной Хауптман?
— Мне все время кажется, что дело не так просто, — сказала Мередит Александру во время очередной прогулке по прибрежной полосе. — Почему Том Райан наотрез отказывался говорить о том, какая участь постигла его жену после трагедии в Иоаннине. Я не могу избавиться от ощущения, будто вокруг этой истории сплетен настоящий заговор молчания. Есть ведь наверняка люди, которые были свидетелями случившегося, но все они точно воды в рот набрали. То ли им щедро заплатили за молчание, то ли запугали.
Александр улыбнулся и обнял её за талию.
— Если им заплатили за молчание, то тебе достаточно только их найти и предложить больше, — сказал он. — Если же их запугали, как ты выразилась, то это, конечно, совсем другое дело. Человека, который боится потерять нечто большее, чем деньги, перекупить уже сложнее.
Мередит посмотрела на него — волосы Александра были взъерошены от свежего бриза.
— Ты знаешь об этом не понаслышке? — с интересом осведомилась она.
— Я всегда считал, что каждый человек имеет свою цену, — признался Александр, разглядывая густо усыпанный звездами небосклон. — Но только не всякую цену можно пересчитать на доллары и центы.
— Но с какой стати кому-то потребовалось бы платить им за молчание? — озадаченно спросила Мередит. — И уж тем более — запугивать. Что могло заставить людей зайти так далеко?
— Возможно, Райан просто пытался таким образом защитить свою жену — память о ней — от посягательств? — предположил Александр.
Мередит покачала головой.
— Нет, — твердо сказала она. — Я знала Тома Райана. И я знала, что он пропускал мимо ушей любые сплетни и злословия; я уверена — его совершенно не заботило, что могли думать или высказывать досужие сплетники. Просто сам он дал себе зарок: на эту тему не распространяться.
— Но что могло побудить кого-либо другого окружать эту давнишнюю историю завесой молчания? — недоуменно спросил
Александр. — И кому, если не Райану, было небезразлично то, что случилось столько лет назад в какой-то Богом забытой греческой деревушке?
— Не знаю, — задумчиво промолвила Мередит. — На первый взгляд все выглядело так, словно именно Том всячески пытается предать эту историю забвению. Уж во всяком случае — избежать огласки. Но чутье репортера подсказывает мне, что дело тут нечисто. Я уверена: замолчать пытаются вовсе не трагическое стечение обстоятельств, при котором произошел несчастный случай, и не смерть мальчика и Элизабет, а нечто совсем другое. Кто-то — и вовсе не обязательно именно Том Райан — использовали огромные деньги и мощь, чтобы все очевидцы держали язык за зубами.
Александр усмехнулся.
— Ты можешь писать детективные романы, — сказал он.
— Вполне возможно, — с мрачной решимостью ответила Мередит. — Не стоит с этим шутить, Александр, на сей раз я, по-моему, и правда набрела на какую-то зловещую тайну.
Александр промолчал. Он лишь пожалел в ту минуту, что не может ответить даже на собственные вопросы про Иоаннину. И про возможную роль, которую сыграл в этой загадочной трагедии его отец.
В противном случае он, возможно, сумел бы оказать Мередит помощь в её расследовании.
— Поздравляю, — первым делом провозгласил Джордж, входя в понедельник утром в кабинет Александра и устраиваясь в кресле за столом. — Я видел по телевизору отрывки из вчерашнего матча в поло.
Александр улыбнулся.
— На сей раз победа далась нам куда труднее, чем в прошлый раз, — сказал он.
— По-моему, у ваших соперников не было ни малейшей надежды на успех, — заметил Джордж, закуривая сигарету.
— Авторы передачи подошли к этому сюжету предвзято, — усмехнулся Александр. — При монтаже оставили самые выгодные для нас моменты. — Он пробежал глазами записи в блокноте. — Как у тебя складывается эта неделя?
— Пока довольно свободно, если не считать нескольких дежурных совещаний.
— Отмени их, — попросил Александр. — Я хочу, чтобы ты слетал в Калифорнию на встречу с доктором Марчвудом. Нужно узнать, как продвигается работа в центре ядерных исследований. В последнее время они испытывали некоторые финансовые затруднения. Я бы слетал сам, но в ближайшее время вырваться не смогу. Ты уж не взыщи, дружище.
— Никаких проблем, — пожал плечами Джордж. — Секретарша в два счета перенесет все мои совещания.
— Когда ты можешь вылететь?
— Завтра тебя устроит?
— Вполне.
После ухода Джорджа Александр развернул свежую итальянскую газету, которую прислали ему из Рима. На третьей полосе была размещена фотография улыбающегося Карло Манетти с дочерью. А в сопровождающей статье снова утверждалось, что в крахе компании Манетти и в его смерти повинен Александр Киракис. По словам автора, именно Александр подставил Манетти, сперва организовав выдачу ему кредитов, а затем скупив векселя и потребовав расплаты. То же самое утверждала и Донателла. Права она была лишь в одном: Манетти и в самом деле подставили. Александру не составило труда понять: кто-то изрядно попотел, планируя и проворачивая всю операцию таким образом, чтобы подозрение пало на него и на «Корпорацию Киракиса». Карло Манетти был лишь пешкой в чьей-то большой игре. Ставкой в которой был он, Александр Киракис.