Бирн Биверли. Огненные птицы

   – Не удивляйтесь. Разумеется, речь не может идти ни о каком бизнесе, дорогая. Это секретарь для деловых встреч, по социальным связям. И она необходима, чтобы все приглашения, посланные вам или вами, не перепутались у вас в голове. Особенно это необходимо, когда речь идет о благотворительности и делах деревенских.
   Незадолго до этого разговора Аманда дала себя втянуть двум церковным обществам, обязалась участвовать в ежегодном музыкальном фестивале и фонде вдов погибших рыбаков. Эмери неоднократно бормотал одобрительные слова по адресу этих начинаний, которые, по его мнению, подобали знатным и порядочным леди.
   В ноябре тридцать седьмого года в Суоннинг-Парк прибыла Ирэн Пэтуорт.
   – Ой, кисонька моя, мне даже не верится, что ты здесь!
   Они обнимались, они не могли друг с другом наговориться вдоволь, предпринимали дальние прогулки вдвоем. Аманда хотела показать все многообразие своей теперешней жизни в статусе леди Суоннинг. Почти все то, что происходило в спальне мужа между Эмери и ею, обсуждению не подлежало, равно как и ее эскапады с Шарлоттой.
   – Твоя подружка Шарлотта приводит меня в ужас, – призналась ей Ирэн, побеседовав с темпераментной дамой пару раз.
   – Приводит тебя в ужас? Глупенькая. Шарлотта – эксцентрична, не более того. А быть чуточку эксцентричной – старинный английский обычай…
   – Возможно. А что есть и такой английский обычай, который предписывает смотреть на человека, с которым ты знаком всего несколько минут, будто ото всей души желаешь ему лечь в могилу?
   – Ирэн, это просто абсурдно! Шарлотта не могла смотреть на тебя так. Пойми…
   – Да нет. У нее был именно такой взгляд. Впрочем, это меня не волнует. Я не к ней приехала сюда, а к тебе.
   Но если Ирэн предпочитала воспринимать с легкостью существование Шарлотты, то для той появление Ирэн было событием, которое она не могла переварить так стоически. Может быть, все было в том, что, будучи по уши влюбленной в Аманду, Шарлотта не могла не увидеть того, в чем даже сама Аманда еще ясного отчета себе не отдавала, что она была влюблена в Ирэн, но не осознавала этого. Так что внутренне Шарлотта хоть и пыхтела от злости, но на деле вряд ли могла изменить этот статус кво.
   Что же касалось Эмери, то он немедленно почувствовал сильную симпатию к Ирэн. Ее уравновешенность, спокойствие и доброта очень ему импонировали. Некоторые склонны были рассматривать Ирэн как равнодушную, даже холодную. Эмери же удалось нащупать и открыть в ней те глубинные бурные потоки, которые клокотали в этой девушке. Кроме того, наслушавшись вдоволь болтовни Аманды, Эмери находил в общении с Ирэн отдохновенье от перманентной общительности и веселья своей супруги, которые заменяли ей недостаток чувств по отношению к нему. Когда Аманда обратилась к Эмери с просьбой разрешить Ирэн остаться у них на какое-то время, он был весьма обрадован этим обстоятельством и с удовольствием разрешил.
   – А ты думаешь, она согласится? – спросил он. – Ведь должна же у нее в Америке быть какая-то жизнь?
   – Да нет, такой жизни у нее в Америке больше нет. Родители ее погибли не очень давно, я тебе об этом говорила… Но…
   Аманда колебалась.
   – Но что?
   – Дело в том, что они смогли оставить Ирэн очень мало, – сказала она. – У нее нет сейчас своих средств. И оставить ее просто так я не могу. Следовало бы назначить ей нечто вроде жалования. Эмери, а я могла бы, например, использовать ее в качестве своей секретарши по связям с общественностью.
   Но Эмери уже думал о чем-то другом.
   – Секретарша? А почему бы и нет, – рассеянно пробормотал он. – Это имеет смысл, коль скоро ты так много времени посвящаешь всем этим акциям благотворительности и тому подобным вещам.
   – И платить ей я буду, скажем, три фунта в неделю.
   Эмери поднял брови.
   – А не многовато ли, дорогая?
   – Я знаю, что многовато. Но ведь Ирэн это не служанка. Она – леди, привыкшая жить как подобает леди. Эмери, я хочу ей помочь.
   Он пожал плечами.
   – Хорошо. Делай, как считаешь необходимым.
   – Твоей секретаршей? – спросила Ирэн, когда услышала предложение. – За три фунта десять шиллингов в неделю? – Быстренько произведя необходимые подсчеты на листке бумаги, она подняла на Аманду удивленные глаза… – Аманда, да это почти семнадцать долларов. Что мне предстоит делать?
   – Очень немного. И, послушай, дорогая, это действительно гораздо больше, чем обычно. Я специально попросила Эмери платить именно такую сумму. Для мамы.
   Аманда потом объяснила, что запросила у мужа именно столько с таким расчетом, что десять долларов из еженедельной суммы, выделяемой для ее секретарши, Аманда будет оставлять себе для того, чтобы таким образом получить возможность посылать деньги Джейн в Филдинг. Ирэн без колебаний согласилась.
   Почти год жизнь в Суоннинг-Парке текла безмятежно. Но намечались глубинные течения во взаимоотношениях некоторых его обитателей. Шарлотта по-прежнему регулярно наносила визиты Аманде, а та, в свою очередь, изыскивала моменты для того, чтобы предаваться со своей подругой любовным утехам подальше от глаз людских. Ирэн ничего не подозревала об этом до того дня конца лета тридцать восьмого года, когда она случайно обнаружила двух женщин в доме лодочника рядом с прудом. Не то, чтобы застукала в момент, когда они что-то предпринимали, но ей бросилась в глаза расстегнутая блуза Аманды, лицо ее пылало, да и волосы были в беспорядке. Более того, Ирэн могла поклясться, что за секунду до ее прибытия Шарлотта покрывала поцелуями груди Аманды. Можно было спокойно позабыть об этом эпизоде, если бы не ненавидящий взгляд Шарлотты, направленный на Ирэн.
   Несколько дней Ирэн разрывалась между желанием обо всем рассказать Аманде и страхом. Аманда ведь была замужней женщиной, более того, женщиной с дворянским титулом. Вероятно, что бы она ни делала, как бы ни поступала, Ирэн это не касалось. Да и сама Ирэн за эти годы достаточно повзрослела, чтобы смотреть на подобные вещи по-иному. Хотя она оставалась еще девственницей, тем не менее, приобрела кое-какой жизненный опыт и о многом была наслышана, даже о лесбийской любви. Во время ее поездки через океан пассажиркой второго класса к ней не раз приставали мужчины из пассажиров лайнера, но когда ей это наскучило, она решила погрузиться в чтение. Однажды среди книг корабельной библиотеки она обнаружила «Кладезь одиночества» Рэдклиффа Холла. Книгу эту Ирэн прочла взахлеб от корки до корки. Проблемы, поднимавшиеся в ней, были близки ей до чрезвычайности. Она даже на минуту задумалась, могла ли она стать лесбиянкой, и не лежало ли именно это в основе ее привязанности к Аманде. Но, поразмыслив над этим, решила, что не смогла бы. И последние несколько месяцев убедили ее в том, что она не ошибалась. Но это ни в коей мере не объясняло отношений, которые наверняка существовали между Шарлоттой и Амандой.
   Все было бы ничего, если Ирэн не замечала бы перемен в отношении к Аманде Эмери. Она все больше и больше убеждалась, что лорд Суоннинг понемногу охладевал к своей жене, вероятно, по той причине, что она, похоже, и не собиралась осчастливить его в один прекрасный день тем наследником, которого он так страстно желал.
   И в случае, если Аманда даст повод, Эмери без колебаний выставит ее из дома и лишит средств к существованию. Ирэн подобно буриданову ослу раздиралась от внутренних противоречий, как ей поступить. Но однажды Аманда сама создала ситуацию, которая могла бы рассматриваться в качестве решения этой проблемы, пусть даже временного.
   В тот день, когда Ирэн наткнулась в домике лодочника на Аманду и Шарлотту, которые занимались там любовью, Шарлотта просто озверела. Она сумела сдержаться и спокойно дождалась, пока Ирэн не уйдет. Но потом набросилась на Аманду, угрожая, обвиняя, проклиная ее. И среди обвинений имелось одно, которое Шарлотта обещала себе никогда не выдвигать против Аманды.
   – Ты жалкая, ничтожная девка! Ни с кем не можешь быть до конца искренней ни с мужчиной, ни с женщиной! Ты, по уши втрескавшись в эту ханжу Ирэн, даже не имеешь мужества признаться ей в этом.
   Как только Шарлотта произнесла эту тираду, она ощутила острейшее желание отрезать себе язык. Она достаточно хорошо знала Аманду, знала, что в ней гнездится особая тупость в сочетании с природной проницательностью. Вероятно, Аманда вследствие именно неспособности заглянуть внутрь себя, не отдавала себе отчета в своих чувствах. А теперь заглянет, непременно заглянет, после того, как эту идею вложили ей в голову.
   Две недели спустя, в один ветреный сентябрьский вечер, когда ветер завывал в бесчисленных дымовых трубах Суоннинг-Парка, и здание стонало и трещало по швам, Аманда забралась в постель Ирэн.
   – Не спишь? И я тоже не могу в эту бурю… Я замерзла. – И свернулась калачиком подле своей старой подруги.
   С самого детства они не были еще ни разу так близко друг от друга.
   – Шла бы ты к себе в постель, Аманда. Что скажет Эмери, если станет искать тебя и обнаружит здесь?
   Аманда хихикнула.
   – Не беспокойся, не станет… Эмери спит как убитый. Особенно после того количества вина, которое он выпил сегодня за ужином.
   – А что, с тех пор, как вы поженились, Эмери стал чаще выпивать?
   – Может быть, я не обращаю на это внимания.
   – Лучше бы обратить. Мне кажется, что Эмери не совсем счастлив. И еще мне кажется, что это из-за тебя.
   Аманда положила руку на бедро Ирэн.
   – Киса, не надо сейчас говорить об Эмери. Сейчас я хочу говорить о тебе и обо мне…
   Ирэн затаила дыхание.
   – А здесь не о чем говорить…
   – Да нет, есть о чем. Даже, если ты еще и не понимаешь этого.
   Очень нежно и очень твердо Ирэн убрала руку Аманды с бедра.
   – Я понимаю, я знаю, что ты имеешь в виду, и мне сдается, что знаю про тебя и Шарлотту…
   – Шарлотта – шлюха. Это так, для отвлечения. А люблю я тебя, дорогая моя киска. Я всегда тебя любила, и ты всегда меня любила.
   – Да, но не так, как ты меня. – Ирэн дотянулась до лампы на ночном столике. – Аманда, я не собираюсь ни обвинять тебя, ни стыдить. Мне нет дела до… до твоих предпочтений. Но эти предпочтения твои, а не мои и, если ты сможешь принять к сведению эту точку зрения, мне придется уехать.
   Аманда была слишком умна, чтобы ускорять события. Она хорошо знала Ирэн, чтобы не сомневаться в том, что та не шутила с ней и шутить не собиралась.
   – Ладно, так значит, – беззаботно сказала она. – Тогда давай мне сигаретку, и мы просто поболтаем.
   И они говорили о любви, о жизни, о мужчинах и женщинах, делились своими новыми сокровенными мыслями и постигнутыми во время разлуки истинами. Именно это и позволило Аманде в конце их беседы заявить следующее:
   – Ирэн, ты что не понимаешь, что Эмери влюблен в тебя?
   – Да ты с ума сошла!
   – Нет, я не сумасшедшая. Он сейчас собирается с духом заявить тебе об этом. И если он тебе еще об этом не сказал, то попомни мои слова, скажет…
   – О Аманда, но ведь это же ужасно… – Ирэн была расстроена не на шутку и готова была расплакаться. – Если это правда, то я должна уехать.
   – И не думай об этом! Не ты ли мне говорила, что я должна соблюдать осторожность в своих словах и поступках, чтобы не оказаться в один прекрасный день за воротами этого дома. Так вот, я предпочитаю быть осмотрительной. И жить без той, моей любви не могу, понимаешь ты это? Не могу! Разве это не будет настоящим поступком настоящей подруги?
   Конечно, это было абсурдным требованием, взывать к дружбе ради такого поведения, но их дружба всегда отличалась некоторым своеобразием. Кроме того, Ирэн некуда было пойти отсюда, и если уж ей быть до конца честной, хотя бы с самой собой, то и ее не оставляли равнодушной ухаживания лорда Суоннинга.
   Аманда оказалась очень хорошим предсказателем в том, что касалось ее мужа. И в начале ноября он действительно сделал первый шаг. Они вдвоем с Ирэн пили кофе в гостиной. Аманда, сославшись на головную боль, удалилась в спальню и решила пораньше лечь спать. Эмери стоял у столика с напитками, который только что подкатил дворецкий.
   – Чего-нибудь покрепче, дорогая? Чего-нибудь такого, что согрело бы твою душу в этот холодный вечер?
   – М-м-м, может быть чуточку абрикосового ликера…
   Эмери налил ей ликер и сам подал ей рюмку в руки. Их пальцы соприкоснулись.
   – Выпей, – хриплым от волнения шепотом произнес он. – А потом и я выпью из твоей рюмки и прильну губами туда, где только что были твои. Для меня это все равно, что поцеловать тебя.
   Какое-то время Ирэн молча смотрела на него, потом сделала глоток ликера и послушно отдала ему тонкую хрустальную рюмку. Эмери одним духом проглотил ликер, потом наклонился к ней и нежно поцеловал.
   Час спустя Ирэн Пэтуорт перестала быть девственницей. Вскоре после Рождества она почувствовала, что беременна. Ни она, ни Аманда не затрагивали больше эту тему. Но Ирэн подозревала, что Аманда все знала. Но то, что Аманда даже и не подозревала о ее будущем ребенке, казалось Ирэн гибельным обстоятельством. Это молчание, равносильное лжи, Ирэн не могла взвалить на свои плечи.
   У Ирэн не стоял вопрос о том, как отреагирует Эмери, если она ему об этом скажет. Он придет в восторг и разом сделает ее хозяйкой дома, но не Суоннинг-Парка, а какого-нибудь небольшого домика, подальше от глаз. Если это будет мальчик, он без малейших колебаний усыновит его и это даст ему все, чего он так страстно желал всю свою жизнь – наследника его титула. Но ни тот, ни другой вариант развития событий не устраивал Ирэн. Она не любила Эмери. Она отдалась ему с сознанием внутреннего разлада, от отчаяния, от незнания, как поступать в таких диких ситуациях, которые одна за другой возникали в этом старом импозантном имении. Если бы она призналась ему в своей беременности, до скончания века ей пришлось бы довольствоваться неофициальным титулом любовницы Эмери Престона-Уайльда. И эта мысль приводила ее в безграничное отчаянье.
   Примерно неделя ушла на колебания и раздумья, потом она поняла, что ей делать. Помочь ей мог в этом лишь один человек. Одним промозглым январским днем Ирэн отправилась в Лондон. Эмери и Аманда были в это время в Монте-Карло, куда отправились на две недели отдохнуть. А Шарлотта, как было известно Ирэн, пребывала в тоске в доме на Гордон-сквер.
   Дворецкий, попросив ее назвать свое имя, отправился с докладом к хозяйке и, вернувшись через минуту, препроводил ее в гостиную.
   – Мисс Суитхэм сейчас выйдет, – объявил он и, сдержанно поклонившись, вышел.
   Прошло несколько минут, прежде чем появилась Шарлотта. Она даже не посмотрела в ту сторону, где сидела Ирэн, прошла к курительному столику, подчеркнуто медленно прикурила свою любимую тонкую сигару, затем налила себе виски, не удосужившись предложить гостье. Потом, облокотившись о стенку камина в стиле рококо, повернулась к Ирэн и смерила ее высокомерным взглядом.
   – Ну и для чего вы сюда явились? Заклинать меня оставить Аманду в покое?
   – Нет, ничего подобного.
   – Понятно. Для чего же тогда?
   – Мне нужна помощь. Ваша помощь. Вы и только вы тот человек, который в состоянии помочь.
   – Какого дьявола и в чем я должна вам помогать?
   – Потому что вам это ничего не будет стоить. Потому что я вам не соперница, если дело касается Аманды и ваших чувств к ней. Потому что не помоги вы мне, это может сильно осложнить и жизнь Аманды. Не думаю, чтобы вам этого хотелось.
   Глаза Шарлотты сузились, она раздумывала.
   – Причины, заслуживающие внимания, – негромко сказала она. – Так что это за проблема и чем я могу вам помочь?
   – Я беременна. Я решилась на аборт, но не знаю, как это делается.
   – Господи Иисусе! – Шарлотта зажгла новую сигару от окурка первой. – Позвольте полюбопытствовать, кто же отец?
   – А вы не догадываетесь?
   – Думаю, что догадываюсь. Значит в вас сейчас сидит зародыш этого ублюдка Эмери?
   Шарлотта помедлила. Ирэн тоже молчала и Шарлотта понимала, что это молчание служит подтверждением ее догадки.
   – Вот что, сядьте, – пригласила она Ирэн жестом. – Я сейчас распоряжусь насчет чая. И сделаю несколько телефонных звонков людям, чтобы разузнать, что к чему. Не волнуйтесь. Я не сомневаюсь, что все это можно будет устроить.

* * *

   К тому времени как Аманда и Эмери вернулись из Монако, Ирэн уже осуществила задуманное и вернулась в Суоннинг-Парк. Она выглядела, как будто ничего не произошло, но страшно переживала происшедшее…
   Ни один человек, никто не предупреждал о возможных последствиях этого шага для ее психики, ее эмоционального состояния. В те времена женские журналы не допускали и мысли о существовании каких-то там абортов, в популярной прессе не было статей Психологов на данную тему, женщины не посылали писем издателям этих журналов с подробными описаниями своих ощущений до и после этих операций и во время их. И Ирэн не обладала шкалой отсчета степени глубины своих страданий.
   Ее случай оказался легче, чем у многих других ее товарок по несчастью. Несмотря на то, что прерывание беременности было противозаконным актом в Англии, Шарлотте удалось найти для нее весьма квалифицированного врача, и операция была проведена хоть и не в больнице, но с соблюдением всех необходимых гигиенических и тому подобных условий. Операция проводилась под наркозом, со всей тщательностью, ее никто не презирал и не укорял, наоборот, все только и делали, что успокаивали и ободряли.
   Но после этого наступил ад.
   Вскоре лорд Суоннинг дал, наконец, конкретный повод презирать его. В феврале тридцать девятого года Эмери присоединился к Британскому фашистскому Союзу, во главе которого стоял сэр Освальд Мосли, к британским чернорубашечникам.
   Ирэн была не из тех, кто создан для политики. Она до сих пор в некоторых социальных вопросах проявляла удивительное невежество и не отличалась особой приязнью к евреям. Но этика чернорубашечников, их философия, их видение будущего совершенно противоречили всему тому миропорядку, дитя которого она была, этому так распространенному среди американцев чувству равенства всех перед всеми, вошедшими в ее плоть и кровь. Хуже того, фашизм, исповедуемый Эмери, напрямую перекликался с германским фашизмом, с Гитлером, который с каждым днем все демонстративнее заявлял о своем присутствии в Европе. И тот концентрационный лагерь, в который превратилась тогда Германия, был точной копией того, чего желали для Англии и их родные чернорубашечники. Ирэн поступок Эмери привел в ярость. Шарлотта Мендоза испытывала тоже во многом сходные чувства, но по другой причине.
   – Все эти ублюдки одинаковы, – говорила она Аманде. – Не забывай, я происхожу из длинной-предлинной еврейской линии, но даже я не была в синагоге ни разу в жизни. Если ты прочтешь столько по истории, сколько прочла я, ты поймешь. Мне очень хорошо известно, что антисемиты сделали с нами. А теперь Мосли и вся его банда собираются осуществить это здесь у нас, в Англии. И к ним потянулся Эмери вместе с другими антисемитами. Подонки всегда тяготеют только к подонкам. Ничего в мире не меняется.
   Аманда слушала эти размышления Шарлотты, но они до нее просто не доходили.
   – Не думаю, чтобы Эмери планировал что-то вроде изгнания тебя из страны. Шарлотта, дорогая, ты не должна все это воспринимать так серьезно.
   Но Шарлотта лучше Аманды знала, как ей следовало это воспринимать. И Ирэн тоже знала. И разными средствами, совершенно отдельно друг от друга, используя в корне разный подход, обе воздействовали на Аманду. И эта кампания не возымела бы успеха, если бы не произошли два других события.
   Первое, Аманде удалось разузнать, что Эмери сделал блистательно неудачные капиталовложения и, как следствие, это привело к превышению суммы займа в банке. А выяснила она это совершенно случайно, по ошибке вскрыв письмо, адресованное не ей, а ее мужу. Она сразу снова запечатала письмо, ничего ему не сказав, но подозревала, что для оплаты своих долгов Эмери придется продать с молотка большую часть своих земельных владений.
   Чем это могло обернуться для нее? Не пострадали бы от этого ее драгоценности? Меха? Дом, слуги, роскошные авто? И она решила предпринять небольшое тайное расследование и вскоре обнаружила еще один нелицеприятный факт: Эмери пытался улучшить свое пошатнувшееся финансовое положение, став агентом одного известного немца по имени Адольф Крупп фон Болен унд Хальбах. Герр Крупп являлся оружейных дел мастером для Гитлера и Эмери тайно встречался с ним во время их пребывания в Монако и, судя по всему, сумел убедить немца в том, что вся Англия вскоре, сломя голову бросится под знамена фашистов. И, стало быть, очень умным ходом, по его мнению, было бы размещение завода по выпуску вооружений в Британии. Эмери готов был предоставить место для строительства такого завода, а позже, когда Мосли сумеет склонить Его Величество к заключению союза с Гитлером, он сможет сразу начать производство оружия и тем самым работать на герра Гитлера и одновременно сколачивать новое состояние.
   Аманда была склонна к размышлениям о политике нисколько не больше, чем Ирэн и, кроме того, она не обладала чувством осознания моральной правоты. Но ее внутренние, подсказанные ей инстинктом суждения о натуре человеческой, были здравыми, логичными и неиспорченными и она была абсолютно уверена в неосуществимости сценария по Эмери.
   Британцы в массе своей не были склонны броситься в объятия человеконенавистнической теории Мосли. Более важным было, по крайней мере для нее, что случись так, что реверансы Эмери с Круппом и Мосли стали бы достоянием гласности, он непременно стал бы посмешищем почти для каждого здравомыслящего британца. Хуже того, если бы Британия вступила в войны с Германией, он мог бы быть привлечен к суду по обвинению в государственной измене. Перспективы быть женой человека в той или другой ипостаси были для Аманды неприемлемы.
   И когда Шарлотта предложила Аманде убить своего мужа, это не показалось ей какой-то вздорной и преступной идеей. Сомнения вызывала лишь чисто техническая сторона.
   Обе женщины обсуждали предложение Шарлотты в спальне Аманды в один из ветреных дней.
   – Дело вот в чем. Хорошо, если я даже и сделаю это, то что это мне даст? Разумеется, Эмери будет устранен и это очень бы тебя устроило. Но как мне из этого выйти?
   – Свободу, – сказала Шарлотта.
   – Свободу от чего? Для чего?
   Шарлотта не стала давать прямой ответ. Вместо этого лишь сказала:
   – Ты можешь уехать отсюда, будучи свободной.
   – Как? Ты имеешь в виду заставить всех поверить, что это был всего лишь несчастный случай? А потом смотреть в лицо тем, кто будет проводить расследование, и леденеть от страха, что все, в конце концов, раскроется? Как какой-нибудь персонаж из романа Агаты Кристи? Нет, мне через это не пройти. К тому же единственное, что Эмери в настоящий момент мог бы мне оставить, это дом, который является заповедной собственностью и поэтому не может быть продан, чтобы покрыть эту кучу долгов.
   Шарлотта покачала головой.
   – Ты все не так понимаешь. Не думаю, чтобы тебе потребовалась бы какая-то разработанная схема. Просто возьми пистолет в оружейной комнате и застрели его. Выбери момент, когда никого нет поблизости и некому услышать звук выстрела. Потом, когда выйдешь из дома, я встречу тебя и вывезу из Англии.
   Аманда хихикнула. Издали эта жутковатая ситуация казалась невинной загадкой, подобно шараде, игре для собственного удовольствия. В данный момент она никак не могла представить себе, что сможет убить Эмери и что это могло бы сойти ей с рук…
   – А куда ты планируешь меня вывезти? В Занзибар? Или, может быть, в какую-нибудь сказочную страну, которой вообще нет на карте? Шарлотта, ты живешь в мире фантазий…
   – Нет, ни о какой неизвестной стране речи быть не может. В Испанию, Аманда. Ты хоть имеешь какое-нибудь представление о том, кто такие Мендоза? Знаешь ли ты хоть что-нибудь о силе и богатстве моей семьи?
   – Вероятно, нет. Но это как-то не по-английски. Тем более, когда дело еще не сделано, выпячивать это, ставя вопрос так.
   Аманда капнула на ноготь немного крема для полирования ногтей. Шарлотта протянула руку и выбила у нее из рук серебряный флакончик, как однажды в доме на Гордон-сквер выбила из рук печенье. И результаты были схожими. Аманда, хоть и привыкла к вывертам Шарлотты, но все же была шокирована.
   – Я говорю с тобой вполне серьезно, Аманда… И тебе советую быть со мной тоже серьезной, в противном случае ты рискуешь оказаться в положении, которое вряд ли тебе уж очень понравится. И будешь потом сожалеть, что сказочно богатые Мендоза могли бы оказаться у тебя в должниках.
   Так Аманда, Шарлотта и Ирэн пришли к согласию о том, что было, в конце концов, совершено в страстную пятницу апреля тридцать девятого года.

20

    Мадрид и Кордова, 1939 год.
   Диего перевел взгляд со своей английской кузины на американку, которую та привезла с собой, и причина этого в высшей степени неожиданного визита за день до Пасхи постепенно прояснялась.
   – Так что же она сделала?
   – Застрелила своего мужа. Двадцать четыре часа назад, – продолжала Шарлотта. – Полиция рыщет везде и повсюду, разыскивая ее.
   – Понимаю. И ты привезла ее сюда… В мой дом. В дом, где живут моя жена и мои дети. Туда, где ее связь с Мендоза может в любой момент вылезти наружу. – Диего не повышал голоса, и в его английском не ощущалось ни малейшего акцента. – Зачем ты это сделала, Шарлотта?