Страница:
– Нет, Теодор. Больше не будешь вертеть мною, как хочешь. Это все. Что бы ты ни сказал, ничто не заставит меня забыть о боли, которую ты причинял мне эти четыре долгих года. Ни разу за четыре года не коснулся меня и даже не выказал ни малейшего знака нежности. Я не могу простить тебя. Я не могу забыть этого.
Рошек вздохнул.
– Нельзя ожидать от мужчины, что он будет тридцать с лишним лет поддерживать тог накал, что и во время медового месяца. Любовь может сохраниться, но неведение меняется.
– Да, меняется. А знаешь, почему ты утратил интерес ко мне? Только не отрицай, что утратил.
– Я не знаю, – сказал Рошек, качая головой с безнадежным жестом. – Я все это еще возмещу. Я...
– А я знаю почему. Потому что мне удалили матку. Да, вот в этом-то и причина.
– Смешно!
– В твоих глазах я стала несовершенной. Подпорченной. Есть шрам... ничему не мешающий. Но он есть, и ты, когда его увидел, отвернулся и ни разу больше по-настоящему не взглянул на меня. Отринул, словно неправильно спроектированное сооружение.
– Господи, избавь меня от этой любительской психологии. Я сегодня уже получил кое-что в этом роде.
– Ты начал иначе смотреть на других женщин. Не как на объекты, на которые можно произвести впечатление, влиять на них или развлекать их, но так, словно их оценивал. Как дорогие автомобили. О, как загорелись твои глаза, когда тебе улыбнулась Элеонора Джеймс! Я ведь видела, ты думаешь: там-то уж никаких шрамов, имеется все, кроме, быть может, мозгов и совести. Ты, вероятно, помыслил о ней так, как думаешь о восхищающих тебя инженерных проектах. Я слышала от тебя сотни раз: «Прекрасная комбинация формы и функциональности». Ты сказал так и о новой фабрике по переработке вод в Сакраменто. «Элегантные линии» – сказал ты. Экономический дизайн. Прекрасная комбинация формы и функциональности. Ты говорил Элеоноре Джеймс, что она прекраснее любой фабрики для переработки сточных вод? Ты это вот шепчешь ей, когда она ласкает твой бумажник?
Она встала и взялась за ручку двери.
– Черт подери, Стелла, сядь! Мы должны довести этот разговор до конца.
– Не кричи. Не трать понапрасну энергии. Меня больше не испугаешь. Хотя однажды испугал, знаешь это? Ты так решителен, так уверен в себе, так привык командовать и держать обручи, через которые люди должны прыгать. Я никогда точно не знала, что со мной будет и кто я вообще, а потому шла за тобой по пятам и помогала тебе добиться цели, которая, насколько я понимаю, состоит в том, чтобы стать самым богатым инженером, который когда-либо топтал эту землю. Ну вот, а теперь я знаю, кто я такая. Я – кусок использованного чиненого-перечиненого товара, который почувствовал, что жизнь еще не кончена. И я знаю, что со мной будет: поеду в аэропорт, чтобы успеть на ночной рейс. Мой багаж уже дожидается меня в Лос-Анджелесе. До свидания.
– Да закрой ты дверь! Развод – самое последнее, что нужно каждому из нас. Пожалуйста, Стелла...
Рошек поднялся на ноги и сделал несколько неуклюжих шагов к ней, но подкосились ноги. Он опустился на колено и повис на кресле, чтоб не свалиться на пол. Он скривился:
– Я не могу встать... помоги мне...
Она стояла в дверях и печально смотрела на него.
– Никогда не думала, что увижу, как ты прибегнешь к этому, – сказала она. – Если нужна помощь, позвони в бюро обслуживания.
Когда она ушла, Рошек выругался и втащил себя в кресло. Он откинул голову назад и закрыл лицо руками. Если ее не остановить, она же все разрушит. Всего несколько месяцев терпения, а потом можно послать все к черту. Он быстро прокрутил в мозгу имена адвокатов, к которым она может обратиться. Утром позвонит им и пообещает вознаградить, если сумеют остановить ее. Предложит ей сходить вместе к консультанту по семейным вопросам. Предложит показаться психиатру. Пошлет ей цветы. Она принимает по двенадцать таблеток в день... может быть, удастся накачать ее наркотиками, каким-либо другим способом вывести из строя на достаточный для него срок, чтобы...
Он вскарабкался на кровать и начал обдумывать самые разные варианты. Ему нужно было время, и он поклялся так или иначе получить его. Он представил себе жену, внезапно ставшую жесткой и холодной, совершенно не похожей на женщину, которую, как полагал, хорошо знал. Она смотрела на него, лежавшего на полу, без малейшего сочувствия. Он метался в постели, словно в агонии, и в конце концов погрузился в сон, наполненный кошмарными видениями.
Глава 10
Глава 11
Рошек вздохнул.
– Нельзя ожидать от мужчины, что он будет тридцать с лишним лет поддерживать тог накал, что и во время медового месяца. Любовь может сохраниться, но неведение меняется.
– Да, меняется. А знаешь, почему ты утратил интерес ко мне? Только не отрицай, что утратил.
– Я не знаю, – сказал Рошек, качая головой с безнадежным жестом. – Я все это еще возмещу. Я...
– А я знаю почему. Потому что мне удалили матку. Да, вот в этом-то и причина.
– Смешно!
– В твоих глазах я стала несовершенной. Подпорченной. Есть шрам... ничему не мешающий. Но он есть, и ты, когда его увидел, отвернулся и ни разу больше по-настоящему не взглянул на меня. Отринул, словно неправильно спроектированное сооружение.
– Господи, избавь меня от этой любительской психологии. Я сегодня уже получил кое-что в этом роде.
– Ты начал иначе смотреть на других женщин. Не как на объекты, на которые можно произвести впечатление, влиять на них или развлекать их, но так, словно их оценивал. Как дорогие автомобили. О, как загорелись твои глаза, когда тебе улыбнулась Элеонора Джеймс! Я ведь видела, ты думаешь: там-то уж никаких шрамов, имеется все, кроме, быть может, мозгов и совести. Ты, вероятно, помыслил о ней так, как думаешь о восхищающих тебя инженерных проектах. Я слышала от тебя сотни раз: «Прекрасная комбинация формы и функциональности». Ты сказал так и о новой фабрике по переработке вод в Сакраменто. «Элегантные линии» – сказал ты. Экономический дизайн. Прекрасная комбинация формы и функциональности. Ты говорил Элеоноре Джеймс, что она прекраснее любой фабрики для переработки сточных вод? Ты это вот шепчешь ей, когда она ласкает твой бумажник?
Она встала и взялась за ручку двери.
– Черт подери, Стелла, сядь! Мы должны довести этот разговор до конца.
– Не кричи. Не трать понапрасну энергии. Меня больше не испугаешь. Хотя однажды испугал, знаешь это? Ты так решителен, так уверен в себе, так привык командовать и держать обручи, через которые люди должны прыгать. Я никогда точно не знала, что со мной будет и кто я вообще, а потому шла за тобой по пятам и помогала тебе добиться цели, которая, насколько я понимаю, состоит в том, чтобы стать самым богатым инженером, который когда-либо топтал эту землю. Ну вот, а теперь я знаю, кто я такая. Я – кусок использованного чиненого-перечиненого товара, который почувствовал, что жизнь еще не кончена. И я знаю, что со мной будет: поеду в аэропорт, чтобы успеть на ночной рейс. Мой багаж уже дожидается меня в Лос-Анджелесе. До свидания.
– Да закрой ты дверь! Развод – самое последнее, что нужно каждому из нас. Пожалуйста, Стелла...
Рошек поднялся на ноги и сделал несколько неуклюжих шагов к ней, но подкосились ноги. Он опустился на колено и повис на кресле, чтоб не свалиться на пол. Он скривился:
– Я не могу встать... помоги мне...
Она стояла в дверях и печально смотрела на него.
– Никогда не думала, что увижу, как ты прибегнешь к этому, – сказала она. – Если нужна помощь, позвони в бюро обслуживания.
Когда она ушла, Рошек выругался и втащил себя в кресло. Он откинул голову назад и закрыл лицо руками. Если ее не остановить, она же все разрушит. Всего несколько месяцев терпения, а потом можно послать все к черту. Он быстро прокрутил в мозгу имена адвокатов, к которым она может обратиться. Утром позвонит им и пообещает вознаградить, если сумеют остановить ее. Предложит ей сходить вместе к консультанту по семейным вопросам. Предложит показаться психиатру. Пошлет ей цветы. Она принимает по двенадцать таблеток в день... может быть, удастся накачать ее наркотиками, каким-либо другим способом вывести из строя на достаточный для него срок, чтобы...
Он вскарабкался на кровать и начал обдумывать самые разные варианты. Ему нужно было время, и он поклялся так или иначе получить его. Он представил себе жену, внезапно ставшую жесткой и холодной, совершенно не похожей на женщину, которую, как полагал, хорошо знал. Она смотрела на него, лежавшего на полу, без малейшего сочувствия. Он метался в постели, словно в агонии, и в конце концов погрузился в сон, наполненный кошмарными видениями.
Глава 10
Помятый зеленый «фольксваген-баг» с пластиковой маргариткой на ветровом стекле приткнулся на автомобильной стоянке позади Центра холистической подготовки в Беркли, штат Калифорния. Мужчина хрупкого сложения с узкой бородкой вылез из него и несколько раз проделал руками широкие круги. На нем были вылинявшие и изодранные голубые джинсы и футболка с надписью: «Стайеры делают это дольше». Легким шагом он обогнул одноэтажное блочное здание и подошел к парадной двери. Несколько раз намеревался войти, но колебался, раз даже повернулся спиной и сделал несколько шагов от двери.
На секретаршу в приемной его имя произвело впечатление.
– Доктор Дюлотт ожидает вас, – сказала она с улыбкой. – Я доложу, что вы здесь.
На низком столике были разбросаны журналы, посвященные спорту, бегу и здоровью. Мужчина заметил, что обложку «Уэстерн стридер» украшает его фотоснимок, с гримасой боли на лице, будто какие-то мучители колотили его палками по половым органам. Под ним крупно подпись: «Кент Спэйн снова побеждает. Читайте его советы об энергии быстроты на странице 32».
– Не хотите ли присесть? – спросила секретарша. – Доктор, возможно, будет через несколько минут.
– Нет, спасибо. Сидеть вредно для поясницы.
Он прошелся вокруг приемной, изучая заключенные в рамки благодарственные письма от удовлетворенных пациентов и фотографии улыбающихся сотрудников. Центр холистической подготовки был некой медицинско-мистической комбинацией, обслуживающей довольно широкий круг добившихся успехов в физической подготовке и тех, кто желал таковых добиться. Клиентура состояла в большинстве из любителей поиграть в теннис в конце недели и побегать трусцой, но были также учащиеся непрестижных колледжей и даже профессиональные спортсмены. Здесь, подобно строительным руководствам, демонстрировалось, насколько преодолимы барьеры общепринятого. Прием вели терапевт, педиатр, ортопед, диетолог, физиотерапевт, психолог-бихевиорист. шаток моды, гипнотизер, специалисты по иглоукалыванию, ножным рефлексам, специалисты по системе лечения естественными и физическими методами, буддийский священник, правда, только по понедельникам, а также психиатр, астролог, специалист медитации и чтения аур. Этот центр, воплощение замысла Дэвида Дюлотта, врача-бизнесмена, который был больше бизнесменом, чем врачом, находился под постоянным контролем соответствующих подразделений правительства штата и Американской медицинской ассоциации. Сотрудников, имевших диплом доктора медицины, не беспокоило мнение Американской медицинской ассоциации, поскольку они не были ее членами. Они почти ежедневно критиковали ее за отсутствие энтузиазма по отношению к проросткам пшеницы, технике распознавания подсознательных процессов мозга, а также к комплексу витамина В-12, одному из основных медикаментов, продававшихся в магазинчике при центре, заполненном также множеством здоровой пищи, спортивных и фармацевтических товаров.
Доктор Дюлотт, энергичный, щегольски одетый, представительный мужчина в очках в стальной оправе, горячо тряс руку Кента Спэйна, проводя его в свой кабинет.
– Как прекрасно снова увидеть вас, Кент, ей-богу! Садитесь в кресло! – Дюлотт уселся за свой заваленный всякой всячиной стол и вытянул руки. – Ну, что вы думаете о нашем маленьком предприятии?
– Не такое уж оно и маленькое. Вы, конечно, окупили все начальные затраты.
Дюлотт довольно захихикал и сказал:
– Сюда приходит парень с жалобой или просто лентяй, желающий избавиться от живота, и он получает у нас все, что только можно найти под солнцем. Что-нибудь ведь должно сработать, правда? Мы взбадриваем пациента больше, чем любая больница в штате, да и вы такого не дадите. Мы обеспечиваем термографию, плетизмографию, ультразвук по методу Допплера, достаточные дозы глюкозы, анализ солевых отложений и прочие вещи, черт бы все побрал. Внимательно вглядываемся в глазное яблоко – это называется «иридодиагностика». Изнуряем их чрезмерными механическими нагрузками, чтобы посмотреть, не помрут ли от сердечной недостаточности. Наконец, заставляем глотать гейдельбергскую капсулу.
– Глотать что?
– Ну, такую маленькую чепуховину, которая посылает наружу радиосигналы, пока путешествует по кишкам. И не смотрите так удивленно! Это стандартный набор, который можно получить и в обычной клинике, если у них там есть хоть капля воображения. Но посмотрите, насколько далеко вперед мы ушли. Можем вычислить биоритмы, исследовать альфа-колебания, научить позе лотоса и согнуть позвоночник. Мы – это единственное место в западных штатах, где делают процедуру моксабустиона. Садитесь, что же вы? Не заставляйте меня неловко себя чувствовать.
– Я уже насиделся в автомобиле. Сидеть – это ужасно. А что за моксабустион, черт его подери?
Дюлотт ликующе захлопал в ладоши.
– Я люблю эту штуку! Самая последняя вещичка из древнего Китая. Приходит какой-нибудь бегун трусцой, скажем, с болью в бедре. На место, где болит, кладем небольшую кучку листьев горькой полыни в смеси с кое-какими секретными лекарственными травами и специями, я даже не знаю, с чем именно, и поджигаем! Истинный Бог! Говорят, помогает! Я думаю, происходит вот что: они настолько заняты болью в волдырях от ожога, что забывают о первоначальной жалобе. В одном исследовании, которое я читал, предполагается, что лучше всего это помогало пожилым китаянкам, которые никогда не лечились ничем, кроме средств народной медицины. К сожалению для нас, здесь, в центре, очень мало старых китаянок занимаются бегом трусцой.
– Вы шарлатан, доктор. Настоящий Дональд Дак.
– Существуют малоизученные области, – пожал плечами Дюлотт. – Мы используем малоизвестные, но безвредные успокоительные средства совсем как официальные медики, если не считать того, что наши медикаменты не имеют форму сахарных таблеток. Некоторое время назад в «New England Journal of Medicine» доказывали, что безвредные успокоительные лекарства – один из наиболее эффективных имеющихся в продаже наркотиков, не дающих побочных эффектов. Наша политика состоит в том, чтобы предоставить пациенту все, чего он хочет, при условии, что никакой суд не докажет вредность этого. А нынешний пациент жаждет всякой восточной чуши, поэтому я и импортирую все, на что удается наложить лапу. Мы делаем очень большие деньги, и нам завидуют все клиники и медицинские корпорации региона. Я уже подумываю о продаже привилегий. Стану полковником холизма.
Дюлотт достал из холодильника рядом со своим столом высокую зеленую бутылку и разлил темную жидкость по двум бокалам.
– Попробуйте-ка это, – предложил он. – Наше новейшее снадобье. Натуральная минеральная вода из провинции Чечван. Мы уже продали ее по десять баксов за литр. Представляете? Ну, давайте за ваше решение стать профессионалом! Вместе сделаем кучу денег. До дна!
Спэйн сделал глоточек и скорчил гримасу.
– На вкус что-то вроде мочи дракона, – сказал он, поставив свой бокал на стол. – Да, я решил стать профессионалом. Вот смеху-то, не так ли? Бегун-марафонец становится профессионалом! Да я посчитаю себя везунчиком, если заработаю на автобусный билет.
– Вы поразитесь тому, как много сможете заработать. Передаточные векселя вскоре станут крупным бизнесом. Конечно, это зависит от того, что именно вы собираетесь передавать.
– По телефону вы сказали, что, если прорекламирую ваши туфли, которые якобы помогли выиграть какой-нибудь забег, дадите мне две с половиной тысячи баксов. Это так? Я это сделаю. Мне тридцать три, и резвее не становлюсь. Я не смогу попасть на Олимпийские игры, но все же, черт подери, в состоянии подработать немного баксов, пока есть силы. Господи, как только подумаю о годах, которые потратил, пытаясь стать бегуном мирового класса! Целая жизнь. И что же я получил взамен? Да ничегошеньки. Я не могу даже стать тренером, потому что все коллеги хотят иметь наставника по меньшей мере с высшим образованием. Ну, а с двумя с половиной тысячами баксов смогу купить автомобиль получше и начать подыскивать какую-нибудь работенку.
Дюлотт добродушно улыбнулся.
– У вас не станет проблем, если будете меня слушаться. Вы обладатель самого громкого имени, с которым я когда-либо имел дело. В прошлом году я сделал шесть тысяч для Фрэнка Робутца, а ведь ваш авторитет вдвое весомее, чем его.
– Шесть тысяч? Для Фрэнка Робутца? Боже всемогущий, да он же не смог побить даже Сиротку Анни.
– Вы правы. В какой вы сейчас форме?
– Не в той, что год назад. Я теперь пробегаю только по девяносто шесть километров в неделю. Обычно было минимум сто шестьдесят. Но я много тренируюсь в холмистой местности. Раз в два дня дважды пробегаю трассу Дипси. Это двадцать километров, в большинстве либо круто вверх, либо круто вниз.
– А завтра сможете выиграть?
– Смогу побить стадо домохозяек и бизнесменов. Любителей.
– Будет участвовать Томми Райан.
– Ну да? Он может выдержать. Мои денежки зависят от него.
– А мои от вас. Скажите, каково ваше лучшее время?
– В марафоне два часа двадцать одна минута, но я вот уже почти два года не отставал от него меньше чем на двенадцать минут. Я не сказал вам, док, я начал катиться вниз.
– Ну, завтра все же покажите класс. Полторы тысячи болельщиков, сбившись в группки всезнаек, потеют и пыхтят от волнения, и вы их любимчик.
– Да, крупная сделка.
Дюлотт мельком взглянул на часы.
– Сейчас начало десятого. Примерно в это же время завтра утром вы пересечете финишную черту перед ратушей Саттертона. В субботу банки закрыты, но в понедельник, если подпишете контракт, который я для вас подготовил, сможете явиться в любой банк по вашему выбору с чеком на десять тысяч долларов. Ну, что вы скажете? Каково?
– Ну ладно, покончим с этим. Вы не сможете получить такие деньги без меня, даже если я побегу голым с привязанным к ноге грузом.
– Положим, смогу. Послушайте, ваши лучшие деньки уже позади. И все это знают. Ваши результаты постепенно становятся все хуже. А что, если бы вы завтра выдали ваш личный рекорд? На трассе, которая много труднее, чем в Бостоне? И только потому, что вы носите, едите, пьете и вообще используете то, что производит «Джог-Тех», по счастью, мое дочернее предприятие в Гонконге, а? Я могу запустить серию такой рекламы в журналах, посвященных бегу, что это заставит Понсов де Леонсов тысячными толпами выскакивать из гробов.
– Понс де... кто?
– Де Леоне. Первый, который спустил свое состояние до нитки и обанкротился, пытаясь остаться молодым.
Кент Спэйн принялся ходить взад и вперед перед столом Дюлотта.
– Но как же, черт подери, я смогу показать мое лучшее в жизни время? С помощью молитвы? Или волшебства?
– Нет. При помощи жульничества. – Дюлотт сделал паузу, чтобы эти слова лучше дошли до слушателя. – Небольшое жульничество еще никогда никому не вредило. Рискну сказать, что ему и нужно-то учиться не больше двух лет.
Спэйн положил руки на письменный стол и пристально посмотрел на Дюлотта.
– Что вы имеете в виду, какое еще жульничество?
– Я имею в виду жульничество. Вполне безвредное. А вы получите для начала десять тысяч баксов.
Спэйн плюхнулся в кресло и выдохнул воздух сквозь сжатые губы.
– Если вы сумеете овладеть красноречием, – добавил доктор, – то сможете получить вдвое больше за цикл лекций даже после того, как я вычту свои пятнадцать процентов.
Спэйн внезапно выпрямился и стукнул кулаком по столу.
– Я это сделаю! Десять тысяч! Для начала! Черт подери! Что вы придумали?
Дюлотт развернул сложенную карту и прочертил линию.
– Забег стартует вот здесь, потом идет по шоссе, потом по гаревой дорожке, а потом по этой вот тропе через национальный лесопарк. Что вам придется сделать – это первые двадцать пять километров пробежать со скоростью километр за три и одну десятую минуты. А Райан и другие будут стараться показать три и шесть или три и семь.
Спэйн забеспокоился.
– Но так я спалю себя. Последние восемнадцать километров придется ползти.
– Нет, не придется. Взгляните на карту. – Он слегка постучал указательным пальцем по какой-то точке. – Эта трасса выходит из лесу вот здесь, проходит по гребню плотины в ущелье Сьерра и снова возвращается в лес на ее другой стороне. После этого довольно длинный участок проходит сквозь густой подлесок по склону. Вы, дорогой мой старичок, проедете этот участок на велосипеде, успокоите дыхание, просвистите какую-нибудь веселенькую песенку, и легкий ветерок овеет ваши кудри.
– Велосипед!
– Да, велосипед. Он станет дожидаться вас в кустах. В том месте к ветке будет привязана тенниска. Удостоверьтесь, что вы попали туда первым. Следующий пункт помощи только на тридцатом километре.
Спэйн снова вскочил с кресла и стал стремительно ходить взад и вперед, стискивая руки, словно пытаясь очистить их от липкого жира.
– Это не сработает, – сказал он. – Это не может сработать. Это никогда не сработает. Нет никакого способа, чтобы это могло сработать.
– Это сработает.
– А если кто-нибудь засечет мое время на плотине, то контролер на тридцатом километре позднее подсчитает и поймет, что здесь что-то подстроено. Вы, видно, рехнулись, док, ваша тыква совсем не варит.
– Вот это и подводит нас к истинной прелести плана. Контролер на тридцатом километре – я.
Спэйн перестал ходить и посмотрел на доктора.
– Вы?!
– Я. – Дюлотт снова принялся чертить линию на карте. – Вы окажетесь минут через десять – пятнадцать впереди основной группы и, выбросив велосипед, сможете посидеть минуток пять и восстановить дыхание.
– Я ненавижу сидеть.
– Ну, тогда погуляете. Трасса выходит из леса вот здесь, недалеко от ярмарочной площади. Бегите рысью весь остаток пути так быстро, как только сможете. Будете бежать по шоссе, а люди по его сторонам станут приветствовать вас. Финишную ленточку разорвете вот здесь, – доктор торжествующе постучал по карте, – в нижней части Саттертона. Новый чемпион мазэрлодского марафона, показавший время всего лишь на несколько минут хуже мирового рекорда. Удивительный подъем жизненных сил, достигнутый благодаря новейшей продукции «Джог-Теха».
Спэйн снова погрузился в кресло и внимательно смотрел, как доктор вытаскивает из ящика письменного стола образцы продукции: пару ребристых резиновых чашечек для пяток, предохраняющих от ушибов и помогающих преодолевать подъем, цифровые часы-шагомеры, фирменный ремень «Джог-Теха», микроэлектронный пульсометр, регистрирующий частоту пульса, кровяное давление, температуру и электролитический баланс.
– Это последняя новинка, – сказал Дюлотт о пульсометре, – занятная вещичка, тянет на четыреста баксов.
– Но я не могу тащить на себе всю эту чепуху! – запротестовал Спэйн. – Это весит, должно быть, килограмма четыре!
– Чуть больше четырехсот граммов. Сможете. А после забега скажете, что ваш спортивный подвиг – результат того, что вы могли постоянно следить за состоянием своего организма и на основе научных данных приспособить ритм бега к максимально достижимому вами напряжению сил. Конечно, вы также скажете, что вы тренировались на нашем домашнем тренажере – это еще одна штучка на четыреста долларов, – и заодно пили наш овощно-витаминно-миндальный напиток.
Бегун с отвращением приподнял верхнюю губу и отвернулся.
– Меня от этого тошнит, – сказал он.
– Ничего, зато сделаем умопомрачительные деньги. Подпишите вот здесь.
Спустя полчаса, когда контракт уже был изучен и подписан, а детали забега обговорены еще раз, мужчины пожали друг другу руки: один – сияя от радости, а другой – с несчастным видом. Дюлотт поднял бокал китайской минеральной воды в честь марафона, осушил его и почмокал губами.
– Вы просто обязаны свыкнуться с этим необычным запахом, Кент, – сказал он. – Это самая лучшая в мире моча дракона.
– Он, должно быть, поехал в Сакраменто и забыл предупредите нас, – посетовал инженер, стараясь быть полезным.
– Вероятно, вы правы. Скажите ему, чтобы позвонил мне, как только появится.
– Конечно, скажу, мистер Болен. Я вот прямо сейчас положу записку на его стол.
Странно, подумал Болен, медленно направляясь к окнам. Не дать знать о своем местонахождении – это не похоже на Джефферса. Если бы обнаружил в дренажных галереях что-нибудь серьезное, конечно, позвонил "бы вчера поздно вечером или же сегодня рано утром, прежде чем куда-то уйти. Поездка в Сакраменто? Да, вероятно, именно так. Или какой-нибудь назначенный визит к дантисту. Но все-таки...
Он вернулся к своему столу и уселся, соображая, не стоит ли снова позвонить на электростанцию и распорядиться, чтобы кто-нибудь сходил на плотину и поискал там Джефферса. Возможно, свалился с этого проклятого длинного марша бетонных ступеней и сломал голень или бедро так сильно, что даже не может дотащиться до одного из аварийных телефонов. Или, может быть, случился сердечный приступ, хотя внешне здоровье вроде бы крепкое. В любом случае Болен предстанет в не очень-то выгодном свете, поскольку он послал Джефферса ночью в эту темную дыру.
Ну, ну, ворчал сам на себя Болен, ты слишком уж драматизируешь ситуацию. Если бы Джефферс все еще находился внутри дамбы, кто-нибудь заметил бы там его машину. Будешь выглядеть очень глупо, если устроишь погоню за человеком, который может в любой момент беспечно и беззаботно войти в свой кабинет. И Рошек обвинит тебя в чрезмерной реакции на страхи молодого дурачка, в том, что ты отправил Джефферса искать ветра в поле, а потом снова перестраховался, устроив его розыски.
Он представил себе, как Рошек, глядя на него, говорит: «Господи Иисусе, Герман, ты что, совсем ума лишился?»
Нет, лучше подождать еще немного и попытаться не дать воображению разыграться. Ближе к концу дня, если Джефферс так и не появится на работе, он наведет несколько осторожных справок. Болен посмотрел на календарь. Днем предстояла встреча в Нижней части города в штаб-квартире Южно-калифорнийского отделения компании Эдисона по поводу проекта расширения Секвойской плотины. Если начнется долгое занудство, он найдет способ выйти и позвонить на дамбу.
На секретаршу в приемной его имя произвело впечатление.
– Доктор Дюлотт ожидает вас, – сказала она с улыбкой. – Я доложу, что вы здесь.
На низком столике были разбросаны журналы, посвященные спорту, бегу и здоровью. Мужчина заметил, что обложку «Уэстерн стридер» украшает его фотоснимок, с гримасой боли на лице, будто какие-то мучители колотили его палками по половым органам. Под ним крупно подпись: «Кент Спэйн снова побеждает. Читайте его советы об энергии быстроты на странице 32».
– Не хотите ли присесть? – спросила секретарша. – Доктор, возможно, будет через несколько минут.
– Нет, спасибо. Сидеть вредно для поясницы.
Он прошелся вокруг приемной, изучая заключенные в рамки благодарственные письма от удовлетворенных пациентов и фотографии улыбающихся сотрудников. Центр холистической подготовки был некой медицинско-мистической комбинацией, обслуживающей довольно широкий круг добившихся успехов в физической подготовке и тех, кто желал таковых добиться. Клиентура состояла в большинстве из любителей поиграть в теннис в конце недели и побегать трусцой, но были также учащиеся непрестижных колледжей и даже профессиональные спортсмены. Здесь, подобно строительным руководствам, демонстрировалось, насколько преодолимы барьеры общепринятого. Прием вели терапевт, педиатр, ортопед, диетолог, физиотерапевт, психолог-бихевиорист. шаток моды, гипнотизер, специалисты по иглоукалыванию, ножным рефлексам, специалисты по системе лечения естественными и физическими методами, буддийский священник, правда, только по понедельникам, а также психиатр, астролог, специалист медитации и чтения аур. Этот центр, воплощение замысла Дэвида Дюлотта, врача-бизнесмена, который был больше бизнесменом, чем врачом, находился под постоянным контролем соответствующих подразделений правительства штата и Американской медицинской ассоциации. Сотрудников, имевших диплом доктора медицины, не беспокоило мнение Американской медицинской ассоциации, поскольку они не были ее членами. Они почти ежедневно критиковали ее за отсутствие энтузиазма по отношению к проросткам пшеницы, технике распознавания подсознательных процессов мозга, а также к комплексу витамина В-12, одному из основных медикаментов, продававшихся в магазинчике при центре, заполненном также множеством здоровой пищи, спортивных и фармацевтических товаров.
Доктор Дюлотт, энергичный, щегольски одетый, представительный мужчина в очках в стальной оправе, горячо тряс руку Кента Спэйна, проводя его в свой кабинет.
– Как прекрасно снова увидеть вас, Кент, ей-богу! Садитесь в кресло! – Дюлотт уселся за свой заваленный всякой всячиной стол и вытянул руки. – Ну, что вы думаете о нашем маленьком предприятии?
– Не такое уж оно и маленькое. Вы, конечно, окупили все начальные затраты.
Дюлотт довольно захихикал и сказал:
– Сюда приходит парень с жалобой или просто лентяй, желающий избавиться от живота, и он получает у нас все, что только можно найти под солнцем. Что-нибудь ведь должно сработать, правда? Мы взбадриваем пациента больше, чем любая больница в штате, да и вы такого не дадите. Мы обеспечиваем термографию, плетизмографию, ультразвук по методу Допплера, достаточные дозы глюкозы, анализ солевых отложений и прочие вещи, черт бы все побрал. Внимательно вглядываемся в глазное яблоко – это называется «иридодиагностика». Изнуряем их чрезмерными механическими нагрузками, чтобы посмотреть, не помрут ли от сердечной недостаточности. Наконец, заставляем глотать гейдельбергскую капсулу.
– Глотать что?
– Ну, такую маленькую чепуховину, которая посылает наружу радиосигналы, пока путешествует по кишкам. И не смотрите так удивленно! Это стандартный набор, который можно получить и в обычной клинике, если у них там есть хоть капля воображения. Но посмотрите, насколько далеко вперед мы ушли. Можем вычислить биоритмы, исследовать альфа-колебания, научить позе лотоса и согнуть позвоночник. Мы – это единственное место в западных штатах, где делают процедуру моксабустиона. Садитесь, что же вы? Не заставляйте меня неловко себя чувствовать.
– Я уже насиделся в автомобиле. Сидеть – это ужасно. А что за моксабустион, черт его подери?
Дюлотт ликующе захлопал в ладоши.
– Я люблю эту штуку! Самая последняя вещичка из древнего Китая. Приходит какой-нибудь бегун трусцой, скажем, с болью в бедре. На место, где болит, кладем небольшую кучку листьев горькой полыни в смеси с кое-какими секретными лекарственными травами и специями, я даже не знаю, с чем именно, и поджигаем! Истинный Бог! Говорят, помогает! Я думаю, происходит вот что: они настолько заняты болью в волдырях от ожога, что забывают о первоначальной жалобе. В одном исследовании, которое я читал, предполагается, что лучше всего это помогало пожилым китаянкам, которые никогда не лечились ничем, кроме средств народной медицины. К сожалению для нас, здесь, в центре, очень мало старых китаянок занимаются бегом трусцой.
– Вы шарлатан, доктор. Настоящий Дональд Дак.
– Существуют малоизученные области, – пожал плечами Дюлотт. – Мы используем малоизвестные, но безвредные успокоительные средства совсем как официальные медики, если не считать того, что наши медикаменты не имеют форму сахарных таблеток. Некоторое время назад в «New England Journal of Medicine» доказывали, что безвредные успокоительные лекарства – один из наиболее эффективных имеющихся в продаже наркотиков, не дающих побочных эффектов. Наша политика состоит в том, чтобы предоставить пациенту все, чего он хочет, при условии, что никакой суд не докажет вредность этого. А нынешний пациент жаждет всякой восточной чуши, поэтому я и импортирую все, на что удается наложить лапу. Мы делаем очень большие деньги, и нам завидуют все клиники и медицинские корпорации региона. Я уже подумываю о продаже привилегий. Стану полковником холизма.
Дюлотт достал из холодильника рядом со своим столом высокую зеленую бутылку и разлил темную жидкость по двум бокалам.
– Попробуйте-ка это, – предложил он. – Наше новейшее снадобье. Натуральная минеральная вода из провинции Чечван. Мы уже продали ее по десять баксов за литр. Представляете? Ну, давайте за ваше решение стать профессионалом! Вместе сделаем кучу денег. До дна!
Спэйн сделал глоточек и скорчил гримасу.
– На вкус что-то вроде мочи дракона, – сказал он, поставив свой бокал на стол. – Да, я решил стать профессионалом. Вот смеху-то, не так ли? Бегун-марафонец становится профессионалом! Да я посчитаю себя везунчиком, если заработаю на автобусный билет.
– Вы поразитесь тому, как много сможете заработать. Передаточные векселя вскоре станут крупным бизнесом. Конечно, это зависит от того, что именно вы собираетесь передавать.
– По телефону вы сказали, что, если прорекламирую ваши туфли, которые якобы помогли выиграть какой-нибудь забег, дадите мне две с половиной тысячи баксов. Это так? Я это сделаю. Мне тридцать три, и резвее не становлюсь. Я не смогу попасть на Олимпийские игры, но все же, черт подери, в состоянии подработать немного баксов, пока есть силы. Господи, как только подумаю о годах, которые потратил, пытаясь стать бегуном мирового класса! Целая жизнь. И что же я получил взамен? Да ничегошеньки. Я не могу даже стать тренером, потому что все коллеги хотят иметь наставника по меньшей мере с высшим образованием. Ну, а с двумя с половиной тысячами баксов смогу купить автомобиль получше и начать подыскивать какую-нибудь работенку.
Дюлотт добродушно улыбнулся.
– У вас не станет проблем, если будете меня слушаться. Вы обладатель самого громкого имени, с которым я когда-либо имел дело. В прошлом году я сделал шесть тысяч для Фрэнка Робутца, а ведь ваш авторитет вдвое весомее, чем его.
– Шесть тысяч? Для Фрэнка Робутца? Боже всемогущий, да он же не смог побить даже Сиротку Анни.
– Вы правы. В какой вы сейчас форме?
– Не в той, что год назад. Я теперь пробегаю только по девяносто шесть километров в неделю. Обычно было минимум сто шестьдесят. Но я много тренируюсь в холмистой местности. Раз в два дня дважды пробегаю трассу Дипси. Это двадцать километров, в большинстве либо круто вверх, либо круто вниз.
– А завтра сможете выиграть?
– Смогу побить стадо домохозяек и бизнесменов. Любителей.
– Будет участвовать Томми Райан.
– Ну да? Он может выдержать. Мои денежки зависят от него.
– А мои от вас. Скажите, каково ваше лучшее время?
– В марафоне два часа двадцать одна минута, но я вот уже почти два года не отставал от него меньше чем на двенадцать минут. Я не сказал вам, док, я начал катиться вниз.
– Ну, завтра все же покажите класс. Полторы тысячи болельщиков, сбившись в группки всезнаек, потеют и пыхтят от волнения, и вы их любимчик.
– Да, крупная сделка.
Дюлотт мельком взглянул на часы.
– Сейчас начало десятого. Примерно в это же время завтра утром вы пересечете финишную черту перед ратушей Саттертона. В субботу банки закрыты, но в понедельник, если подпишете контракт, который я для вас подготовил, сможете явиться в любой банк по вашему выбору с чеком на десять тысяч долларов. Ну, что вы скажете? Каково?
– Ну ладно, покончим с этим. Вы не сможете получить такие деньги без меня, даже если я побегу голым с привязанным к ноге грузом.
– Положим, смогу. Послушайте, ваши лучшие деньки уже позади. И все это знают. Ваши результаты постепенно становятся все хуже. А что, если бы вы завтра выдали ваш личный рекорд? На трассе, которая много труднее, чем в Бостоне? И только потому, что вы носите, едите, пьете и вообще используете то, что производит «Джог-Тех», по счастью, мое дочернее предприятие в Гонконге, а? Я могу запустить серию такой рекламы в журналах, посвященных бегу, что это заставит Понсов де Леонсов тысячными толпами выскакивать из гробов.
– Понс де... кто?
– Де Леоне. Первый, который спустил свое состояние до нитки и обанкротился, пытаясь остаться молодым.
Кент Спэйн принялся ходить взад и вперед перед столом Дюлотта.
– Но как же, черт подери, я смогу показать мое лучшее в жизни время? С помощью молитвы? Или волшебства?
– Нет. При помощи жульничества. – Дюлотт сделал паузу, чтобы эти слова лучше дошли до слушателя. – Небольшое жульничество еще никогда никому не вредило. Рискну сказать, что ему и нужно-то учиться не больше двух лет.
Спэйн положил руки на письменный стол и пристально посмотрел на Дюлотта.
– Что вы имеете в виду, какое еще жульничество?
– Я имею в виду жульничество. Вполне безвредное. А вы получите для начала десять тысяч баксов.
Спэйн плюхнулся в кресло и выдохнул воздух сквозь сжатые губы.
– Если вы сумеете овладеть красноречием, – добавил доктор, – то сможете получить вдвое больше за цикл лекций даже после того, как я вычту свои пятнадцать процентов.
Спэйн внезапно выпрямился и стукнул кулаком по столу.
– Я это сделаю! Десять тысяч! Для начала! Черт подери! Что вы придумали?
Дюлотт развернул сложенную карту и прочертил линию.
– Забег стартует вот здесь, потом идет по шоссе, потом по гаревой дорожке, а потом по этой вот тропе через национальный лесопарк. Что вам придется сделать – это первые двадцать пять километров пробежать со скоростью километр за три и одну десятую минуты. А Райан и другие будут стараться показать три и шесть или три и семь.
Спэйн забеспокоился.
– Но так я спалю себя. Последние восемнадцать километров придется ползти.
– Нет, не придется. Взгляните на карту. – Он слегка постучал указательным пальцем по какой-то точке. – Эта трасса выходит из лесу вот здесь, проходит по гребню плотины в ущелье Сьерра и снова возвращается в лес на ее другой стороне. После этого довольно длинный участок проходит сквозь густой подлесок по склону. Вы, дорогой мой старичок, проедете этот участок на велосипеде, успокоите дыхание, просвистите какую-нибудь веселенькую песенку, и легкий ветерок овеет ваши кудри.
– Велосипед!
– Да, велосипед. Он станет дожидаться вас в кустах. В том месте к ветке будет привязана тенниска. Удостоверьтесь, что вы попали туда первым. Следующий пункт помощи только на тридцатом километре.
Спэйн снова вскочил с кресла и стал стремительно ходить взад и вперед, стискивая руки, словно пытаясь очистить их от липкого жира.
– Это не сработает, – сказал он. – Это не может сработать. Это никогда не сработает. Нет никакого способа, чтобы это могло сработать.
– Это сработает.
– А если кто-нибудь засечет мое время на плотине, то контролер на тридцатом километре позднее подсчитает и поймет, что здесь что-то подстроено. Вы, видно, рехнулись, док, ваша тыква совсем не варит.
– Вот это и подводит нас к истинной прелести плана. Контролер на тридцатом километре – я.
Спэйн перестал ходить и посмотрел на доктора.
– Вы?!
– Я. – Дюлотт снова принялся чертить линию на карте. – Вы окажетесь минут через десять – пятнадцать впереди основной группы и, выбросив велосипед, сможете посидеть минуток пять и восстановить дыхание.
– Я ненавижу сидеть.
– Ну, тогда погуляете. Трасса выходит из леса вот здесь, недалеко от ярмарочной площади. Бегите рысью весь остаток пути так быстро, как только сможете. Будете бежать по шоссе, а люди по его сторонам станут приветствовать вас. Финишную ленточку разорвете вот здесь, – доктор торжествующе постучал по карте, – в нижней части Саттертона. Новый чемпион мазэрлодского марафона, показавший время всего лишь на несколько минут хуже мирового рекорда. Удивительный подъем жизненных сил, достигнутый благодаря новейшей продукции «Джог-Теха».
Спэйн снова погрузился в кресло и внимательно смотрел, как доктор вытаскивает из ящика письменного стола образцы продукции: пару ребристых резиновых чашечек для пяток, предохраняющих от ушибов и помогающих преодолевать подъем, цифровые часы-шагомеры, фирменный ремень «Джог-Теха», микроэлектронный пульсометр, регистрирующий частоту пульса, кровяное давление, температуру и электролитический баланс.
– Это последняя новинка, – сказал Дюлотт о пульсометре, – занятная вещичка, тянет на четыреста баксов.
– Но я не могу тащить на себе всю эту чепуху! – запротестовал Спэйн. – Это весит, должно быть, килограмма четыре!
– Чуть больше четырехсот граммов. Сможете. А после забега скажете, что ваш спортивный подвиг – результат того, что вы могли постоянно следить за состоянием своего организма и на основе научных данных приспособить ритм бега к максимально достижимому вами напряжению сил. Конечно, вы также скажете, что вы тренировались на нашем домашнем тренажере – это еще одна штучка на четыреста долларов, – и заодно пили наш овощно-витаминно-миндальный напиток.
Бегун с отвращением приподнял верхнюю губу и отвернулся.
– Меня от этого тошнит, – сказал он.
– Ничего, зато сделаем умопомрачительные деньги. Подпишите вот здесь.
Спустя полчаса, когда контракт уже был изучен и подписан, а детали забега обговорены еще раз, мужчины пожали друг другу руки: один – сияя от радости, а другой – с несчастным видом. Дюлотт поднял бокал китайской минеральной воды в честь марафона, осушил его и почмокал губами.
– Вы просто обязаны свыкнуться с этим необычным запахом, Кент, – сказал он. – Это самая лучшая в мире моча дракона.
* * *
Перед самым обедом Герман Болен позвонил в ущелье Сьерра, и какой-то инженер из диспетчерской электростанции сообщил, что Лоуренс Джефферс еще не появлялся. Его ожидают с минуты на минуту.– Он, должно быть, поехал в Сакраменто и забыл предупредите нас, – посетовал инженер, стараясь быть полезным.
– Вероятно, вы правы. Скажите ему, чтобы позвонил мне, как только появится.
– Конечно, скажу, мистер Болен. Я вот прямо сейчас положу записку на его стол.
Странно, подумал Болен, медленно направляясь к окнам. Не дать знать о своем местонахождении – это не похоже на Джефферса. Если бы обнаружил в дренажных галереях что-нибудь серьезное, конечно, позвонил "бы вчера поздно вечером или же сегодня рано утром, прежде чем куда-то уйти. Поездка в Сакраменто? Да, вероятно, именно так. Или какой-нибудь назначенный визит к дантисту. Но все-таки...
Он вернулся к своему столу и уселся, соображая, не стоит ли снова позвонить на электростанцию и распорядиться, чтобы кто-нибудь сходил на плотину и поискал там Джефферса. Возможно, свалился с этого проклятого длинного марша бетонных ступеней и сломал голень или бедро так сильно, что даже не может дотащиться до одного из аварийных телефонов. Или, может быть, случился сердечный приступ, хотя внешне здоровье вроде бы крепкое. В любом случае Болен предстанет в не очень-то выгодном свете, поскольку он послал Джефферса ночью в эту темную дыру.
Ну, ну, ворчал сам на себя Болен, ты слишком уж драматизируешь ситуацию. Если бы Джефферс все еще находился внутри дамбы, кто-нибудь заметил бы там его машину. Будешь выглядеть очень глупо, если устроишь погоню за человеком, который может в любой момент беспечно и беззаботно войти в свой кабинет. И Рошек обвинит тебя в чрезмерной реакции на страхи молодого дурачка, в том, что ты отправил Джефферса искать ветра в поле, а потом снова перестраховался, устроив его розыски.
Он представил себе, как Рошек, глядя на него, говорит: «Господи Иисусе, Герман, ты что, совсем ума лишился?»
Нет, лучше подождать еще немного и попытаться не дать воображению разыграться. Ближе к концу дня, если Джефферс так и не появится на работе, он наведет несколько осторожных справок. Болен посмотрел на календарь. Днем предстояла встреча в Нижней части города в штаб-квартире Южно-калифорнийского отделения компании Эдисона по поводу проекта расширения Секвойской плотины. Если начнется долгое занудство, он найдет способ выйти и позвонить на дамбу.
Глава 11
Сидевший в одиночестве в своем кабинете Теодор Рошек закрыл глаза и потрогал виски. В первый раз за долгие годы у него разболелась голова. Неослабевающая боль пульсировала от середины лба. Он плохо спал накануне ночью в своем вашингтонском гостиничном номере. А во время полета в Лос-Анджелес самолет попал в бурную струю воздуха, почти час пришлось думать об одном: как бы самолет от тряски не рассыпался. И даже поездка в лимузине в контору сильно подействовала на нервы. Отчасти из-за заторов на Харборской автостраде, а отчасти потому, что шофер выглядел полупьяным и едва не погубил их обоих, небрежно перестраиваясь из ряда в ряд.
Во всяком случае, он все же кое-чего добился от Стеллы. Позвонил ей из аэропорта и вынудил согласиться погодить обращаться к какому-нибудь адвокату, пока они не обсудят свои проблемы детальнее, чем прошлой ночью. Правда, твердость ее голоса обескураживала. Она сказала, что дальнейшее обсуждение бесполезно и он, мол, должен уже сейчас готовиться к выезду из дома. Конечно, он добился бы большего, если бы говорил с ней лицом к лицу. Сыграл бы на ее сострадании, а если не помогло, повысил бы голос и напомнил о ее собственных недостатках, поэксплуатировал бы чувство вины, которое она должна была испытать, уходя от мужчины, обеспечившего ей роскошную жизнь. Если повезет, сумеет сломить ее, заставить свернуться в клубочек и рыдать, как в нескольких предыдущих ссорах. Он не должен выходить из себя. Если прикрикнет на нее или станет угрожать, то в зависимости от настроения, в котором она находится, может лишиться всех шансов кое-как склеить их брак.
Рошек вспомнил о небольшом пистолете, который носил для самозащиты в чемоданчике-дипломате. Она знала, что пистолет там: ведь он начал носить его с собой по ее настоянию. Если эмоции перельются через край, один из них, возможно, ухватится за него. Маловероятно, но все же... Он отщелкнул крышку чемоданчика и достал оружие из бархатного гнезда, повертел холодную сталь в руке. С безопасностью все в порядке, из пистолета за пятнадцать лет со дня покупки еще ни разу не выстрелили, но это оружие – его защита. Возможно, в самом начале карьеры, до того, как в аэропортах ввели проверку на безопасность, когда он отправлялся в самые отдаленные районы мира, и был резон таскать с собой такую штучку. Но не теперь. Он даже не вспоминал о пистолете долгое время и не интересовался, в порядке ли он.
Во всяком случае, он все же кое-чего добился от Стеллы. Позвонил ей из аэропорта и вынудил согласиться погодить обращаться к какому-нибудь адвокату, пока они не обсудят свои проблемы детальнее, чем прошлой ночью. Правда, твердость ее голоса обескураживала. Она сказала, что дальнейшее обсуждение бесполезно и он, мол, должен уже сейчас готовиться к выезду из дома. Конечно, он добился бы большего, если бы говорил с ней лицом к лицу. Сыграл бы на ее сострадании, а если не помогло, повысил бы голос и напомнил о ее собственных недостатках, поэксплуатировал бы чувство вины, которое она должна была испытать, уходя от мужчины, обеспечившего ей роскошную жизнь. Если повезет, сумеет сломить ее, заставить свернуться в клубочек и рыдать, как в нескольких предыдущих ссорах. Он не должен выходить из себя. Если прикрикнет на нее или станет угрожать, то в зависимости от настроения, в котором она находится, может лишиться всех шансов кое-как склеить их брак.
Рошек вспомнил о небольшом пистолете, который носил для самозащиты в чемоданчике-дипломате. Она знала, что пистолет там: ведь он начал носить его с собой по ее настоянию. Если эмоции перельются через край, один из них, возможно, ухватится за него. Маловероятно, но все же... Он отщелкнул крышку чемоданчика и достал оружие из бархатного гнезда, повертел холодную сталь в руке. С безопасностью все в порядке, из пистолета за пятнадцать лет со дня покупки еще ни разу не выстрелили, но это оружие – его защита. Возможно, в самом начале карьеры, до того, как в аэропортах ввели проверку на безопасность, когда он отправлялся в самые отдаленные районы мира, и был резон таскать с собой такую штучку. Но не теперь. Он даже не вспоминал о пистолете долгое время и не интересовался, в порядке ли он.