Бирюков Александр. Человек-саламандра

   И легче становилось. И уже казалось всё не таким скверным, как минуту назад. Ну какое может иметь значение тройка по алгебре, по сравнению с белым «кадиллаком»? Решительно ничего она не весит в этой жизни, жалкая тройка. Она не может омрачить бытия для девушки на белом «кадиллаке» с открытым верхом.
   И будто взаправду московская улица уже стелилась под широкие колеса могучей машины длиной с полквартала. И будто бы ощущались под ладонями и выступы для пальцев на гладком и теплом рулевом колесе и приятная на ощупь белая кожа сидений…
   И Лена даже видела стежки ниток на этой коже. И реализм картинки становился настолько вопиющим, что на ветровом стекле различалась даже тень, оставленная дугообразным движением стеклоочистителей. И жизнь становилась окончательно прекрасной и удивительной.
   В лесу с ней произошло нечто подобное, только получилось это совершенно несознательно. Как-то само.
   Только вместо белой машины привиделся ей волк. Как в сказке про Ивана Царевича… Она въезжала в лес, сидя на огромном сером волке. Сидела в своем изумрудном платье, как на лошади, бочком. И даже спина мохнатая будто бы чувствовалась через ткань платья.
   И это действо было изумительно правильным.
   Только так и нужно было являться в этот лес.
   Но вот вдруг волк остановился, поджал хвост и завыл, вскинув морду. И Лена соскользнула с его спины.
   Вновь всплыло в памяти:
   «Созвездие Волка».
   И Лена встрепенулась.
   Зверя нигде не было.
   И прямо навстречу ей вышел человек.
   Человек из леса.
   Он не выглядел старым, но почему-то казался древним, как скалы. Старше дубов и вязов. И уж конечно старше сада с реликтовыми какими-то яблонями. И деревья будто бы в почтении замерли.
   Ни один листочек не дрогнул.
   Ни дуновения.
   Тишина.
   Изумительная значительность была в этом человеке.
   Он был одет в нечто такое, что могли бы носить, если верить описаниям, «веселые ребята» из Шервудского леса. Только вместо сапог из оленьей кожи на ногах его были обувки, похожие на валенки. Только искусно сплетенные, как лапти из лыка или еще чего-то похожего.
   И пояс, плетенный из лохматой веревки, но какой-то элегантный и стильный тем не менее. А в остальном – ну прямо Робин Гуд. И капюшон, и свитер-куртка до середины бедра, и штаны, какие-то трикотажные.
   Вязаная куртка застегивалась на прихотливые замочки в ряд, вырезанные из темных, отполированных кусков дерева. Два куска дерева на ремешках прихотливо и плотно встраивались, вкладывались друг в друга, будто врастали.
   Прикольно…
   Пепельная с белыми прядями борода живописно лежала на груди незнакомца. В руке был посох, причудливо вырезанный из сучковатого ствола темного с прозеленью дерева.
   Плечи чешуей покрывали деревянные пластинки с хитрым узором.
   «Бывают металлисты, все в заклепках, – подумала Лена, – а этот как же тогда называется? Деревенщик? Деревняк? Древень? Дубняк?»
   И от этого гаданья на ее лице появилась сама собой улыбка.
   И друид улыбнулся в ответ.
   – Шумите, юная леди, – сказал он нараспев, – пугаете лесных обитателей. Слышите, как всё затихло?
   «Это же где же я шумлю-то? – удивилась Лена. – Я же тише мыши…»
   – Не думайте, что лес слышит только громкие звуки, – будто подслушав ее мысль, сказал человек из леса. – Лес и те звуки, что вы только думаете издать, слышит.
   – Sorry! – искренне сказала Лена. – I am so sorry!
   – Не о чем жалеть, – строго сказал друид. – Но зверем-то стращать лес незачем!
   «О чем это он? – удивилась девушка. – Волк, что, был на самом деле? Атас».
   – Но всё же мило, что вы навестили меня, – сказал он и, пригласив жестом за собой, пошел по дорожке дальше в лес, а Лена за ним. – Вам нужен совет?
   – Хороший совет никогда не помешает, – сказала Лена уклончиво. – Я тут, как бы это сказать… – она помешкала, подбирая слово, – застряла…
   – Ну, тогда нам легче будет разговаривать, – совсем как когда-то академик, проговорил человек из леса. – Задать вопрос уже полдела. Сейчас люди разучились задавать вопросы, хотя ответов ждут всё так же нетерпеливо.
   Странное дело – он говорил еще более непонятно, еще более тягуче, чем Огустина, например. Но понимала его Лена лучше, будто бы он говорил не на английском времен Шекспира, а то и древнее, а прямо на русском.
   Но с другой стороны, Остин, так почитай, вовсе не говорил, а Лена и его понимала. Какой коммуникабельный здесь народ!
   И в этом последнем выводе было некое открытие, которое промелькнуло, но пока не задержалось в голове.
   – Умение формулировать задачу стоит больше, чем умение ее разрешать, – сказала Лена.
   – Вы удивляете меня…
   Вот тут он и озадачил ее, назвав каким-то сложным, даже сложносоставным именем, которое по звучанию напоминало немецкий язык, славный своими сверхдлинными неологизмами. А ведь только порадовалась пониманию!
   – Как вы меня назвали? – не чинясь с церемониями, спросила она, потому что девушки всегда больше всего волнуются из-за того, что о них думают и как их называют.
   – Дева Талой воды, собравшейся в Лесном озере, стихия пробуждения и чистоты.
   – Ну, ни фига себе комплимент! – обалдела Ленка.
   Но тут же вспомнила, что как-то так же вот про нее говорила странная женщина с двумя кинжалами.
   «Во что они все играют со мной? – снова озадачилась она. – Что я им?»
   – Вы странная юная леди, – сказал друид. – Вам не приходилось замечать, что звери и птицы даже в преклонном возрасте уделяют внимание играм? Если для детенышей игра – это учеба, так же как и для человеческих детей, тогда что есть в игре для взрослых животных?
   – Не знаю, – честно призналась Лена.
   – А вот взрослые люди совершенно забывают об играх, хотя и не теряют возможности учиться.
   – Потому, наверное, что взрослые могут учиться сознательно. По-серьезному…
   – Сознательно? – с интересом переспросил друид. – Всерьез?
   – Off course…
   – Отказать в помощи советом можно в двух случаях, – сказал вдруг друид со значением, – когда есть ответы на вопросы и когда их нет. В первом случае не следует отвечать тем, которые ненавидят природу, друидов и живых существ. Не следует помогать неблагодарным. Не следует лечить не отвечающих на заботу лекаря. Нет смысла наставлять суетных и павших духом. А также не верящих. Потеряешь время. Испортишь отношения с другими. И помощи не дашь. От таких отказываются, если есть ответы.
   – Ага… – сказала Лена в паузе.
   – Отказываться, ссылаясь на отсутствие средств, – продолжал друид не обращая внимания, – следует только в том случае, когда у нуждающегося в помощи уже появились признаки смерти. Или если есть приметы десяти болезней, обрывающих жизнь…
   Какой-то потусторонней жутью веяло от этих слов, сказанных тихим голосом.
   Лена хотела что-то сказать, но ничто не пришло на ум.
   – Традиция учит, что, прежде чем помочь, следует оценивать пришедшего по четырем возможностям. Легко помочь, трудно помочь, помочь для вида, помочь нельзя, – продолжал он. – Легкая помощь обусловлена тремя средствами. Правильностью вопроса, опытом друида и полнотой ответа.
   – А полнота ответа разве не зависит от опыта друида? – нагло перебила Лена.
   – И правильность вопроса зависит от этого же. Всё от всего зависит. Но кое-что приводит меня в недоумение, – сказал он.
   – А как это, помочь для вида? – удивилась Лена.
   – Видимость помощи может быть равноценна помощи, – честно ответил садовник и, остановившись, повернулся к Лене лицом. – Мы пришли.
   Куда пришли?
   Дорожка продолжалась и дальше. А по сторонам был всё тот же дремучий лес.
   Посохом друид отодвинул в сторону плакучие плотно свисающие до земли ветви ив.
   И за ними открылся вид на маленькое озерко. Посреди него возвышался крошечный остров, на котором был выстроен игрушечный замок, странной вычурной архитектуры. В замке с его башнями и стенами не было и полутора метров высоты. Хотя издали это и трудно оценить.
   И пара лебедей с приподнятыми над спинами крыльями плыли по озеру словно корабли.
   Пройдя под кудрявыми ветвями плакучих ив, девушка и друид вышли на берег озера и пошли вдоль кромки воды.
   Не сразу, но вскоре Лена увидела арочный свод, образованный сплетенными стволами двух исполинских деревьев.
   – Да, – подтвердил садовник, – нам туда.
   Обиталище друида представляло собой большую комнату, образованную плотно, как корзина, сплетенными ветвями какого-то вьющегося растения, соединяющего несколько дубов, стоящих по кругу.
   В плетеных стенах были овальные окна с резными рамами, застекленные розоватым стеклом.
   Дверь в обиталище лесного человека не отодвигалась, но открывалась, вращаясь на центральной оси, и представляла собой большой деревянный диск, с прорезями в виде ветвей и листьев, также закрытыми стеклом.
   В центре помещения был очаг с колоколом дымохода над ним, отдаленно напоминающим тот, что Лена видела над плитой в кухне.
   Вдоль стен по кругу стояли скамьи.
   И вообще жилище напоминало скорее храм, языческое святилище.
   Подняв голову вверх, Лена увидела, что потолок был весь сплошной из сплетенных и сросшихся ветвей, а листва, опадавшая сверху на крышу вообще, видимо, сделала его бронированным, покрытым почвой и новыми растениями.
   – Ешки-матрешки! – не удержалась Лена от восхищенного восклицания.
   Похоже, друиду польстило, как высоко оценили его дом.
   – Так что же смущает вас? – напомнила Лена. – Вы не договорили.
   – Прежде я должен развести огонь, – сказал садовник.
 
   Главный медик госпиталя жандармерии доктор Эрл Старк Тэрневерро был человеком крупным, добродушным на вид и склонным к полноте. Его вид и манеры располагали к себе. Крупной лепки лицо обрамляли пышные рыже-бурые баки, оставлявшие обнаженным массивный крепкий, как пятка, подбородок.
   Болотно-зеленые глаза доктора Старка смотрели внимательно и сочувственно, что, видимо, вызывало у его пациентов чувство защищенности и доверия к этому человеку. Но это не было напускное. Сочинитель Лендер заметил, что весь вид доктора несет отпечаток профессии.
   Доктор не имел специального кабинета и принял Кантора и его спутника в смотровой на четвертом этаже госпиталя, которая примыкала с одной стороны к операционной палате, а с другой – к палате, служившей пристанищем для трудных травматических пациентов.
   В смотровой было огромное, полукруглое окно – от пола, с прихотливым переплетом рамы. Доктор в фартуке прозектора с окровавленным инструментом в руке стоял над блестящим металлическим столом, на котором на лотках были разложены кровоточащие органы.
   – Что это? – прошептал Лендер, внезапно побледнев.
   – Это? – переспросил доктор Старк. – Печень. Человеческая печень. В очень скверном состоянии.
   Веки сочинителя задергались, и глаза сделали попытку закатиться. Но он заставил себя сдержаться, отвернувшись.
   – Унесите, – сказал доктор своему помощнику, показав инструментом на лоток, а другому бросил коротко: – воды, Сарж!
   Помощник доктора подал белый кувшин.
   Помыв руки над тазиком и сбросив фартук, под которым оказался доброй шерсти сюртук, доктор повернулся к пришедшим.
   – Я к вашим услугам, – сказал он.
   Пользуясь своим официальным положением, Кантор представился сам и представил своего спутника, всё еще испытывавшего легкое недомогание.
   – Мне сказали, что неизвестный, посеявший смятение в рядах жандармского корпуса славного Нэнта, перед этим оказал помощь нескольким пострадавшим во время аварии, – сразу перешел к делу Кантор.
   – Да, это так, – кивнул Старк. – И мне очень жаль, что он так поспешно покинул жандармское управление.
   – В этом его вмешательстве было что-то не так, как нужно? Он повредил пострадавшим?
   – Нет, напротив, – доктор в знак протеста поднял перед собой массивные ладони, – я бы хотел поговорить с ним на медицинские темы, знаете ли.
   – И всё же?.. – поторопил сыщик.
   – Знаете, что меня мучает? – риторически вопросил доктор. – То что методы этого неизвестного эффективны, но антинаучны.
   – Что вы хотите этим сказать? – нахмурился Кантор.
   – Два потерпевших получили очень серьезные ранения, – вздохнул доктор, – и рядом с ними оказывается некто, оказывает им помощь, и они остаются живы. Но какую помощь он оказывает?
   – Какую? – Не снижая внимания к словам доктора, сыщик всё же бросил взгляд на молодого сочинителя, как бы оценивая, не нужна ли ему помощь.
   – Первый случай, – продолжал доктор Старк, шевеля бакенбардами и веско отмеряя ребром ладони куски воздуха. – Ранение шеи. Несовместимо с жизнью. Человек должен был умереть от потери крови, нарушения кровоснабжения мозга и тому подобное… Представляете, как нужно начать думать, чтобы додуматься до наложения жгута на шею?
   – Нет. Как?
   – Я не знаю исходной предпосылки, но думать и действовать нужно было очень быстро.
   – Как быстро?
   – Секунд десять, пятнадцать… На всё. На принятие решения и его осуществление. Это просто выше человеческих сил. Нельзя так быстро скрутить жгут из ткани, подобрать некий предмет, наложить жгут и повязку и примотать голову к плечу… Понимаете, что на всё это нужно время? Время, за которое человек умер бы. Но этот ваш неизвестный успел. Словно всю жизнь до этого положил на то, чтобы отработать эти действия до автоматизма. И всё равно почти нереально.
   – Вы не преувеличиваете?
   – Нет. Хорошо, если не преуменьшаю. Но второй случай… Понимаете… Это какое-то издевательство над медициной. Он скрепил края раны металлическими скрепками. Как он это сделал, я не знаю. Он должен был изобрести и применить какой-то совершенно уникальный способ установки этих скрепок. Я не знаю, как они держатся, как стягивают рану. Я только вижу, что они установлены. Очень велик был соблазн отковырять, извините за вульгаризм, одну из них и посмотреть, как она устроена.
   – И что?
   – Я, разумеется, не стал этого делать. Но и это еще не всё. Рана покрыта сверху каким-то веществом. Как оно было нанесено, я не знаю. Такое впечатление, что рану просто заплевали некой слизью, которая затвердела и стянула ее. Я взял кусочек для анализа, но пока не могу сказать, что это такое. Какое-то органическое вещество. Пока буду просто наблюдать. Дело в том, что должны были образоваться некротические изменения по краям раны, но их нет. Пока рано говорить, но эта затвердевающая слизь, кажется, обладает заживляющим и антисептическим действием. Однако…
   – Что-то еще?
   – Понимаете, – покачал головой доктор, – всё дело в подходе. Этот ваш неизвестный относится к человеку не как к живому существу, а как к механизму. Он не лечил, а будто ремонтировал. Быстро и четко. Понимаете, если бы этими скрепками и затвердевающей слизью залатали оболочку воздушного судна, то всё было бы логично. Когда же такой метод применяется к ране на живом теле, то я теряюсь.
   – Слизь, говорите? – Кантор хмыкнул. – Он еще и плюется…
   – Кто он такое?
   – Человек-саламандра. Так его прозвали.
   – Чем ближе Песнь Последнего Дня, тем больше смущения в мире людей, – глубокомысленно процитировал доктор. – Саламандра спасает трех человек. Немыслимо.
   – Трех? Разве не двух?
   – Нет, трех, – как-то не по-доброму усмехнулся доктор.
   – А что с третьим? Какие повреждения?
   – Никаких, – пожал плечами доктор, – он умер.
   – Не понимаю вас…
   – Предположительно сильный удар по черепу, горло пережато канатом парового гудка, асфиксия и смерть. А этот ваш саламандр – взял да и оживил его.
   – Шутите?
   – Поговорите с медиком кареты помощи. – Доктор обернулся к своему помощнику, до того тихонько перекладывавшему инструменты в углу: – Сарж, пригласите Мортимера.
   – Разрешите исполнять? – по-уставному вытянулся помощник доктора Сарж.
   – Разумеется, – кивнул доктор, на миг удивленный такой внезапной приверженности медицинского помощника уставным телодвижениям.
   – Мое присутствие несколько нервирует наличный состав, – усмехнулся Альтторр Кантор.
   – Не часто у нас гостят антаеры из столиц, – согласился доктор.
   – Так как же, поясните мне, был спасен умерший?
   Но доктор не успел ответить. На пороге возник Мортимер, со знаками различия старшего спасателя кареты помощи, в ранге младшего офицера жандармерии.
   – Так что там у вас стряслось с покойником? – предупреждая уставной доклад о прибытии по приказанию, обратился к нему Кантор.
   – Он ожил, сэр! – выпалил Мортимер, стоя навытяжку, и поправился тут же: – Сначала он умер, а потом ожил.
   – Отомрите, ради Поющего Ангела! – поморщился Кантор. – Обратитесь из дуболома в живого человека и расскажите мне, как было дело.
   Мортимер, словно в благодарность за разрешение вести себя естественно, как вообще-то и принято в провинциальной жандармерии, заулыбался.
   – Когда мы прибыли, сразу было ясно, что два человека умерли на месте. Одному просто голову оторвало, другой… – Мортимер увидел, что сочинитель снова утратил естественный цвет лица, решил не вдаваться в подробности. – …тоже умер, в общем. Один человек вовсе не пострадал, и этот, мы решили, что он механик с дирижабля, уже приставил его держать голову тому парню, что с поврежденной шеей…
   Спасатель сделал паузу, а потом обратился к доктору Старку:
   – Нет, шеф! Я всегда думал, что ничего смешнее шутки про жгут на шею нет! До сегодняшнего дня! Минуй меня услышать этот голос, шеф, но так и хочется при случае попробовать то же самое!
   – Продолжайте, прошу вас, – сказал доктор, сделав жест как бы извиняясь за легкомыслие своего подчиненного.
   – Я что хочу сказать?.. – продолжал Мортимер. – Один с примотанной головой, а другой его держит и нас не подпускает. Что-то ему этот механик такое сказал, что он готов был держать беднягу как приказано, вопреки чему угодно. Мы их так вместе и погрузили. А тот заштопал второго пострадавшего. И тогда мы нашли последнего, повисшего на тросе.
   – Он был еще жив? – перебил Кантор.
   – Нет, – четко казал Мортимер. – Мертвее мертвого.
   – Вы уверены?
   – Да.
   – Продолжайте.
   – Короче, я констатировал смерть. И мы собрались грузить его отдельно. Однако этот, механик с дирижабля, он отобрал у нас труп и начал делать с ним что-то… Ну, мы хотели было его оттащить, потому что в наши обязанности входит не только спасение людей, но и поддержание должного уважения к телам погибших, недопущение мародерства и надругательства…
   – А то, что он делал с трупом, было похоже на надругательство? – повел зябко плечами Кантор.
   – Да, сэр, похоже…
   – В чем это выражалось?
   – Ну, – спасатель вспомнил наконец, что он жандармский офицер, хоть и младший, а не девица, и сказал: – Он уложил покойника на землю, запрокинул ему голову и открыл ему рот. Потом взял свой рот и приложил ко рту трупа…
   – Тут-то вы и пытались пресечь надругательство? – уточнил Кантор.
   – Но тогда он так отшвырнул Венса, напарника моего, что… Тот полетел кубарем. Я такого не видел прежде. И тогда он, этот механик, приказал мне помогать ему. Он показал, как нажимать двумя руками на грудь покойного. Нажим на счет «три» поочередно, между тем как он сам надувал мертвому легкие.
   – Он вам приказал? – удивился Кантор. – И вы подчинились?
   – Он так приказал… – смутился спасатель, – что трудно было воспротивиться. И потом я подумал, что эти действия имеют какой-то смысл.
   – И что было потом?
   – Труп начал дышать. У него появился пульс. Через некоторое время он пришел в себя.
   – И как ваш бывший труп чувствует себя теперь? – обратился Кантор к доктору.
   – Трупом теперь его не назовешь, – усмехнулся доктор. – Он вполне жив. Жалуется на тошноту, головокружение, боли в горле и в груди. Похоже, выполняя указания саламадра, Мортимер сломал ему ребро. Но это всё же лучше смерти!
   – Тут я не могу не согласиться, – задумчиво кивнул Кантор и повернулся к сочинителю, уже пришедшему в себя: – Что скажете?
   – Странно всё это… – выдавил тот.
   – Вот именно. А скажите, доктор, и вы, Мортимер, – смерть, которую вы констатировали, может считаться доказанной?
   – Ну, жизнь может считаться доказанной, – беспомощно улыбнулся доктор.
   – У меня большой опыт, – со своей стороны напомнил Мортимер, – и я этих покойников перевидал немало. И раненых, похожих на покойников. Возможность ошибки я практически исключаю. Труп был совершенно мертвым. Умер от удушения, вследствие захлестнувшегося каната от парового гудка вокруг шеи. Нет, уж где умер, там умер. Другое дело, что гортань не была повреждена. Шейные позвонки тоже. Шок с остановкой сердца вследствие удушения. Вот как я определил бы причину смерти.
   – Благодарю вас, – кивнул Кантор, – примерно это я и ожидал услышать.
   – Видите ли, – с сомнением сказал доктор Старк, – известно, что если утопленника, не подающего признаков жизни, но выловленного сразу после утопления, положить на колено животом и выдавить из легких воду, можно искусственно наполнить его легкие воздухом и он может начать дышать. Я усматриваю некоторую аналогию с этим методом действий, которые осуществил ваш оборотень. И это продолжает мою теорию, которая объясняет его логику в отношении человеческого организма.
   – Напомните мне… – нахмурился Кантор.
   – Технический подход! – воскликнул Лендер.
   – Именно! – согласился доктор Старк. – Он увидел мертвеца, у которого нет очевидных повреждений. И отнесся к нему как к выключенному механизму. Он просто попытался запустить его. Ну знаете, как если бы ваши часы вдруг встали, вы встряхнете их, прежде чем нести к часовщику. Вдруг они пойдут.
   – Поначалу проверю, не кончился ли завод, – заметил Кантор.
   – Ну, наш потерпевший был достаточно молод, на вид, – усмехнулся доктор, – значит, завод, по мнению человека-саламандры, не закончился. Ведь это логично.
   – Вы опасно заразились его логикой, – улыбнулся Кантор.
   – Находите? – Старк словно прислушался к чему-то внутри себя. – Возможно. Я, извольте видеть, практикующий в стационарном лечебном заведении медик. В заведении специфическом. Здесь чаще приходится иметь дело с проявлением человеческих пороков, необузданных страстей, преступных действий. И куда меньше с заболеваниями обывателей, ведущих благонамеренную тихую жизнь. Это накладывает определенный отпечаток на методы моей работы. Приходится учиться на ходу, совершенствовать средства оказания помощи. Изобретать что-то на потребу момента. Многие методики, которые я и мои помощники применяем, несколько спорны для консервативной и оперативной медицины других клиник.
   – Вы хотите сказать… – Кантор подошел к окну и встал возле огромного полукружия, за которым открывался вид на парк жандармерии. – Хотите сказать, что почувствовали некое родство подхода? Что наш таинственный незнакомец имеет отношение к экстремальной, если так можно выразиться, медицине?
   – Экстремальной? – переспросил доктор Старк. – Тогда уж экстремальной медицине экстремального общества. – Ему явно понравилось редкое слово в необычном контексте. – Мне изменяет фантазия в попытке вообразить, где могли бы сложиться подобные тенденции в оказании экстренной помощи. Но первое, что приходит на ум, – доктор устремил взгляд в пространство, и добродушное лицо его обострилось, – это страна, которая ведет бесконечную, безжалостную настолько, что трудно себе вообразить, войну…
   – Грустную, что ни говори, картину вы нам нарисовали, доктор, – сказал Кантор, – боюсь, специфика работы сделала вас пессимистом. Ваша вера в доброе начало человека пошатнулась. Но всё, что вы сказали, безусловно интересно и полезно.
   – Рад, если помог вам, – поклонился чопорно Старк.
   – Дайте мне знать, если у вас появятся новые идеи, – сказал Кантор. – Да, и держите меня в курсе о состоянии этих троих.
   – Хорошо, – согласился доктор.
   – Скажите, любезный Мортимер, – поинтересовался сыщик, – вы ведь запомнили, как выглядел этот… Гм… Механик.
   – Нет, сэр, – не думая, ответил спасатель.
   – Ничего?
   – Куртка разве что, – пожал плечами Мортимер, – куртка механика дирижабля. С петлями, знаете, на плечах. Вещь приметная. Да, и еще штаны стюарда воздушного флота. Странное сочетание. Но не выдающееся. И еще руки… Не могу сказать точно. Он прятал их в рукавах великоватой куртки. Но они были странные…
   – Черные, шишковатые и с перепонками? – подсказал Кантор.
   – Возможно… Хотя нет! То есть и да, и нет.
   – Может быть, перчатки?
   – Нет, сэр! – уверенно сказал спасатель. – Я помню обычные кончики пальцев. Белые и с ногтями. Только очень короткие. Он урод?
   – Не стал бы этого утверждать, – сказал Кантор, погружаясь в размышления, – а его лицо вы не запомнили?
   – Нет. Сам удивляюсь, – вновь смутился Мортимер. – Вот разве что глаза… Даже не глаза, а взгляд. Какой-то изумительный взгляд.
   – Приметы не богатые, – заметил сыщик.
   – Ну, – подумав, добавил Мортимер, – у него были еще инструменты. Он их доставал из-под куртки. Но я ничего подобного не видел. Узнал бы, если бы увидел вновь. Но не могу описать. И еще! – Спасатель встрепенулся. – Под курткой… Я боюсь показаться смешным, но под курткой он, кажется, был зеленым и пятнистым.
   – Кругом всё то же… – пробормотал Лендер. – Саламандры атакуют. Саламандры спасают. Ничего не понимаю!
   – Очень естественная реакция, – заметил сыщик, – нам пора.