Страница:
– Нет? Возможно, тогда тебе доставляет наслаждение эта темнота и твердая постель?
– И вовсе не это, а твое восхитительное тело, насколько тебе известно. А теперь не могла бы ты проследовать вместе со мной в дом? Я не хочу оставлять тебя на съедение комарам.
Райан потянулся, чтобы заключить ее в свои объятия. Потом встал, взял Элен на руки и направился к лестнице, у которой внезапно появился кто-то похожий на мажордома, но тут же растворился в темноте. Вскоре около двери в их рабочую комнату появился второй охранник – Дивота.
Элен крепче ухватилась за плечи Райана и закусила нижнюю губу. Когда они вдвоем достигли галереи, она, задыхаясь, произнесла:
– Не представляю, что они подумают о нас.
– Неужели? – рассмеялся Райан.
– Не насмехайся, – оборвала она его. – Не понимаю, почему ты не продал билеты зрителям с улицы, когда готовился к этой встрече.
Он протиснулся с ней в открытую стеклянную дверь и вошел в спальню. Откинув плечом сетку от комаров, он не слишком бережно положил Элен на прохладный матрас, набитый мхом. Неясно вырисовывавшийся над ней в полумраке, сияющем золотистым светом от единственной свечи, он произнес:
– Мог бы, если б не оказался так сильно увлечен мыслями об этом в тот момент.
– Могу себе представить, – произнесла она, резко переворачиваясь на постели, – как утром все домочадцы будут давиться от смеха, когда обнаружат там нашу одежду.
– Думаю, Бенедикт и Дивота позаботятся об одежде, так же как они это делают всегда. Что с тобой? Неужели тебе было плохо?
Элен отвернулась. Самое неприятное заключалось в том, что все оказалось совсем не плохо. Просто она испугалась того, что была чересчур искренна в своих чувствах и быстро отдалась его власти. Теперь, если Райан когда-нибудь оставит ее, она просто не выживет, подумала Элен. «Честная», сказал он о ней... А если узнает правду? Что будет? Нет, она должна сейчас признаться ему во всем, чтобы он понял, на какую уловку она пошла, как и чем очаровала его. Конечно, она сделала это не преднамеренно, но... Нет, она не скажет... Он говорил, что не прощает обмана. Никогда не позволит женщине, которая так поступила, жить с ним под одной крышей, лежать в его постели рядом с ним.
– Элен, – обратился к ней Райан, ложась рядом, и в его голосе прозвучал вопрос. Протянув руку, он положил ее на плечо Элен и повернул женщину лицом к себе.
Она заглянула в бездонную синеву его глаз, в которых отражалось беспокойство, и поняла, что не сможет рассказать ему всего. Может, этого и не требовалось? Ведь Райан пришел к ней не по мановению волшебства вуду, не так ли?
Она заставила себя улыбнуться, хотя горло перехватило от душевной боли и голос охрип от невыплаканных слез, когда она заговорила:
– Ты сам прекрасно знаешь, что все было потрясающе...
– По-твоему, я знаю?
Элен бросилась к нему, а он обнял ее и прижал к себе.
– Тебе пришлось заплатить за это несколькими укусами комаров, – прошептала она.
– Зуд от комариных укусов – ничтожно малая цена, – ответил Райан, поглаживая ее по волосам. Между его густыми бровями пролегла морщинка, когда он, нахмурившись, уставился на резной орнамент на изголовье кровати. Он почувствовал, как Элен дрожит в его объятиях. Что-то беспокоило ее... Он не мог понять, в чем дело. Но приставать с расспросами к ней побоялся.
Утро наступило слишком быстро. Стук в дверь, который возвестил о прибытии Бенедикта с кофе и рогаликами, заставил Элен спрятаться под простыней. Мажордом молча поставил поднос на столик, стоящий в стороне от кровати, и тут же вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Аромат дрожжевых булочек, кофе и горячего молока наполнил комнату. Элен лежала с закрытыми глазами, цепляясь за остатки сна. Если она не позволит сну исчезнуть, то ей не придется сталкиваться с проблемами, которые ожидали ее.
Рядом с ней пошевелился Райан. И сразу же его рука обвилась вокруг талии, спокойно подтягивая Элен, и Райан прижался к ее спине животом. Он нежно подул ей в затылок, потом прошептал на ухо:
– Где у тебя зудит от сегодняшних комариных укусов? Я могу почесать.
Она рывком повернулась на спину и уставилась на него. Райан лежал на боку, опираясь на локоть.
– Ты невозможен!
– Неужели?
– Меня не интересуют твои доблести в постели.
– А кто сказал, что я ими обладаю? – с притворной невинностью во взоре проговорил он.
От этого взгляда сердце Элен забилось и наполнилось болью. Она откашлялась, преодолевая свое волнение.
– Твой кофе остынет...
– Не имеет значения.
– Уже светло... Слуги теперь всем расскажут, чем мы занимались...
– Это безобидная забава.
– Сплетни? Или...
– Или что?
– Или шалости в постели, – не смущаясь, ответила она.
Райан поцеловал ее в плечо, не отрывая глаз от ее лица.
– И о чем ты говоришь? – удивился он.
– Тебе хорошо известно, о чем...
– Итак, мне известно. Поскольку мы начали, то нам стоит продолжить.
– Мы не начинали!
– Какой стыд! – Потянувшись, он ухватился за кромку простыни и принялся медленно стаскивать ее, чтобы обнажить ее грудь.
– По-видимому, тебя ничего не смущает, – недовольно заявила она, хотя ее слова и не вызвали того гнева, на который она рассчитывала.
– Стыд? Нет, ничуть, никогда. Мне вообще незнакомо это чувство, – спокойно ответил Райан, осыпая поцелуями ее грудь.
Свой завтрак они съели холодным, после чего Райан откинул покрывало и соскользнул с кровати. В это утро ожидалось прибытие судна из Белиза с грузом на борту, и ему нужно было присутствовать при разгрузке.
Элен, лежа в постели, наблюдала за тем, как Райан вышагивал – прекрасный в своей наготе, – брился и одевался. Он не стал вызывать мажордома для этой цели звонком, хотя это и показалось необычным. Он сказал, что на борту судна не нуждается в слуге, и, оказавшись на суше, он не чувствовал себя беспомощным.
Собравшись уходить, Райан подошел и встал возле кровати. Наклонившись над Элен, он прижал теплые губы к ее лбу, затем поцеловал ее в губы. От него пахло свежим мылом и накрахмаленным льняным полотном.
Он отстранился от нее, но не уходил, а продолжал стоять со шляпой в руке, внимательно глядя ей в лицо. Он спросил низким голосом:
– Ты себя хорошо чувствуешь?
– Великолепно. Когда ты вернешься?
– Раньше, чем ты успеешь соскучиться по мне, – с лукавой улыбкой проговорил Райан.
– А... ну, тогда скоро.
– Самое позднее к полудню, – уточнил он и, резко повернувшись, вышел из комнаты.
Элен с грустью задумалась. Конечно, сильное влечение Райана к ней доставляло ей радость. Но его безудержное желание обладать ею вызывало подозрения. «Разве так бывает? – мрачно размышляла Элен. – Что-то здесь не так...»
Элен закрыла глаза, и беспокойство и усталость отступили. Она заснула, а когда проснулась, спальня накалилась от полуденного зноя. В комнате все оставалось нетронутым: поднос с завтраком по-прежнему стоял на столике около застекленных дверей, которые были открыты и впускали в комнату раскаленный воздух со двора.
Ее разбудил стук в дверь. В комнату проскользнула Дивота. Она принесла горячей воды в жбане из желтой меди. Пройдя к умывальнику в углу спальни, наполнила его горячей водой и стала раскладывать чистые полотенца.
Горничная бросила на Элен взгляд через плечо:
– Месье Райан возвращается с пристани и для него разогревают на кухне еду. Я думаю, тебе захочется разделить трапезу с ним.
– Нет, – медленно проговорила Элен и села в кровати, проведя рукой по волосам. – Который сейчас час?
– Довольно поздно, но не это имеет значение. Еще раньше пришло послание от месье, что он не сможет вернуться в полдень. Поэтому я и не будила тебя.
– Вполне возможно, что тебе и сейчас не следовало беспокоиться и будить меня, – резко заметила Элен.
– Если ты отказываешься от предложения мужчины, то многие подумают, что он тебе не нравится.
– Они так подумают? И кто же сказал тебе, что я не приняла его предложение?
– Бенедикт, а ему – будто бы сам хозяин.
– Ты сейчас с ним разговаривала?
– Нет, прошлой ночью, когда мы ждали вас.
– Понятно. Дело в том, что Бенедикт прав, – откашлявшись, сказала Элен.
Дивота со стуком поставила жбан с водой и повернулась к Элен:
– В это я не могу поверить. Я даже Бенедикту не поверила. Как ты только могла отказать Райану, если здесь, в Новом Орлеане, ты совсем одна, без средств и без помощи? Как ты могла?
– Ты должна понять причины, побудившие меня так поступить.
– Я отказываюсь их понимать. Что плохого в том, если ты выйдешь замуж за Райана Байяра? Он молод, красив, богат, к тому же желает тебя днем и ночью. О чем еще можно мечтать?
– Ты то же самое говорила о Дюране.
– Ну и что? Сейчас я говорю о Райане, – возразила Дивота, упрямо вздернув подбородок.
– Ну а как же любовь?
– Он любит тебя.
– Потому что он хочет меня, когда не может ничего с собой поделать? Это не любовь!
– Но между вами есть нечто большее, чем это.
Эти слова казались бы более убедительными, подумала Элен, если бы Дивота не отвела глаза в сторону, когда их произносила.
– Неужели? Правда? И что же это означает, скажи мне, пожалуйста.
Дивота не ответила. На ее мягкое темное лицо легла печаль.
– Прости меня, дорогая. Мне совсем не хотелось, чтобы ты начала сомневаться в себе. Я вовсе не преследовала эту цель.
«Сомневалась ли она? Конечно, сомневалась, хотя в данный момент это едва ли имело какое-нибудь значение». Элен сделала нетерпеливый жест:
– Не в этом дело.
– Нет, в этом. Потому что, если те духи и помогли тебе в самом начале, то это вовсе не означает, что мужчина ничего не может испытывать по отношению к тебе и без них.
– Нет? А что, если не может? Что, если его страстная влюбленность исчезнет, как только я сама влюблюсь в него?
– О, дорогая, разве могут быть опасения такого рода?
– Что это значит? – закричала Элен, подавшись вперед, сидя в кровати. – Единственное, что мне хочется знать, заключается в том...
Дверь внезапно распахнулась, и вошел Райан. Он перевел взгляд с раскрасневшегося лица Элен на Дивоту.
– Ты сказала ей? – обращаясь к служанке, спросил он.
– О чем, месье?– нахмурилась Дивота.
– Я думал, что новости обогнали меня, хотя сам, как только узнал об этом, тут же примчался.
– Я ничего не знаю. О чем ты? – спросила Элен.
– Только что мы получили сообщение от Морвена... – Он замолк, как будто раздумывая, стоит ли продолжать.
– Да? И что в том сообщении?
– Оно касается Эрмины. Она... умерла.
Потрясенная известием, Элен молча уставилась на него, думая об Эрмине, об этой остроумной, мудрой и жизнерадостной женщине. Не может быть, чтобы она умерла...
– Нет... – прошептала Элен.
Райан покачал головой, и лицо его омрачилось.
– Невозможно в это поверить, но это так.
– Но что же произошло?
– Точно еще не выяснили. Эрмину нашли бездыханной всего час назад. Морвен думает, что это несчастный случай, а доктор, которого вызвали, объявил, что это самоубийство.
– Самоубийство?!
– От большой дозы мышьяка.
Нельзя сказать, чтобы Морвен Гент не горевал по Эрмине. С покрасневшими глазами, он то и дело замолкал посреди разговора, устремляя свой взгляд в пространство с выражением такого невыразимого горя на своем классическом волевом лице, что у каждой женщины, оказавшейся поблизости, возникало непреодолимое желание успокоить его. Тем не менее временами он с легкостью и уверенностью делился своими соображениями о шансах на успех театра в Новом Орлеане и о пьесах, которые должны способствовать успеху первого сезона; и о том, куда собирается отправиться после спектаклей в Новом Орлеане, и какое будущее, по его мнению, ожидает театр во Франции при Наполеоне.
Прием, если можно так выразиться, последовавший после похорон Эрмины, состоялся в доме у Рашель Пито, в большом здании в лучших архитектурных традициях Вест-Индии, расположившемся сразу же за городскими воротами. Обычно посещения с выражением соболезнований предпринимают через неделю, но Эрмина прожила в городе совсем недолго, а у актерской труппы оказалось так мало знакомых, что друзья сочли нужным оказать поддержку Морвену и Жози сразу же после похорон актрисы.
Если Морвен в данный момент и нуждался в поддержке со стороны женщин, то ее оказалось предостаточно. По одну сторону от актера сидела Жози, одетая в черное платье, слегка оживленное белым воротничком и манжетами, а по другую сторону от него восседала вдова Пито в бледно-лиловом с серым сатиновом платье с длинной мантильей из черных кружев, довольно безвкусных, и с серебряным колье вокруг шеи, с которого свисал амулет в виде нападающей кобры.
Когда Элен приблизилась к Морвену, чтобы поговорить с ним, актер встал. Он взял ее протянутую руку и улыбнулся. Его зеленые глаза потемнели. Потом притянул Элен к себе и крепко обнял. Он коснулся губами ее щеки и наверняка прикоснулся бы и к губам, если бы она предусмотрительно не повернула голову в сторону.
Застигнутая врасплох, Элен с удивлением ждала реакции своего тела на такое объятие. Но не ощутила ничего, кроме раздражения от того, что Морвен воспользовался положением. Дать ему немедленный отпор она не решилась, чтобы не обидеть его. По-прежнему зажатая в его объятиях, Элен вспомнила шутливое замечание Эрмины, сделанное за несколько недель до этого на шхуне, – унегополностью отсутствуетконтроль, когдаделокасается женщины.
Позади Элен раздалось мягкое покашливание Райана. Не торопясь, Морвен выпустил ее. В его взгляде, когда он посмотрел на друга, не сквозило и тени раскаяния.
– Ты ведь не возражаешь против этого объятия, не так ли, старина? Некоторые соболезнования намного полезнее других.
– Они также могут оказаться и намного опаснее, – ответил Райан, и в его холодной улыбке прозвучало предупреждение.
Райан присутствовал на службе отпевания, так же как и Мазэн, Туссар и Дюран. Женщинам в Новом Орлеане не позволялось принимать участия в церемониях подобного рода, так как считалось, что для них они слишком мучительны. А на этой тем более, поскольку Эрмина не могла быть захоронена в освященной земле.
Морвен яростно выступал против подобного постановления церковного совета. «У Эрмины не было ни малейшего основания или намерения кончать жизнь самоубийством», – снова и снова заявлял он. Церковь тем не менее оставалась непреклонной; доктора назвали ее уход из жизни самоубийством, и, несмотря на отсутствие прямых доказательств, так и нужно было к этому относиться.
– Что я вам скажу, – прошептала мадам Туссар, наклоняясь к Элен и дыша ей прямо в ухо. – Морвену Генту не хотелось бы, чтобы мы думали, что смерть бедной Эрмины оказалась несчастным случаем, иначе этому самодовольному петуху придется признаться, что если у нее и была причина расстаться с жизнью, то этой причиной оказался он!
– Разве вы сами можете поверить в то, что Эрмина оказалась способной на такое? – запротестовала Элен.
– Она могла пойти на это, например, из-за той женщины. – Жена бывшего служащего кивнула на Рашель Пито. – Эрмина не могла соперничать с такой «черной вдовой»[29].
– Эрмина, возможно, и не испытывала особого счастья из-за его флирта с мадам Пито, но в этом для нее не было ничего необычного.
Мадам Туссар затрясла головой, решительно не соглашаясь с Элен:
– Говорят, эта женщина пользуется черной магией. Некоторые даже предполагают, что ее муж тоже умер странным образом.
– В самом деле? – Элен не смогла скрыть своего раздражения.
– Вы можете и не верить в это, но такое случается, – настаивала мадам Туссар, обижаясь.
– Меня удивляет, – медленно проговорила Элен, – что теперь вы защищаете Эрмину. По-моему, всего несколько дней назад вы ссорились с ней.
– Уж не предполагаете ли вы, что эта дешевая актриска проглотила яд из-за того, что я могла ей что-то сказать? – Мадам Туссар злобно нахмурилась.
– Думаю, я ясно дала вам понять, что не могу представить себе, чтобы Эрмина по собственному желанию захотела расстаться с жизнью, даже из-за Морвена.
– Тогда что же вы имеете в виду? – спросила мадам Туссар, и ее маленькие темные глазки сузились, превратившись в щелки.
На мгновение Элен почувствовала ее враждебность и слегка вздрогнула. Тем не менее это впечатление тут же исчезло, как только к ним бросилась Жози, плюхнувшаяся на стул рядом с небольшим диваном, на котором сидели Элен и мадам Туссар. Девушка пожирала их глазами с большим интересом.
– О чем вы здесь беседуете? Бьюсь об заклад, о чем-то очень пикантном. А знаете, отныне все роли Эрмины достанутся мне. Морвен уже пообещал мне. На роль инженю[30] мы подыщем какую-нибудь молоденькую и глупенькую, которая много не запросит за возможность пользоваться разными костюмами.
Мадам Туссар сразу же обратила свою злобу против вновь прибывшей:
– Некоторые роли Эрмины пользовались популярностью.
Жози пожала плечами:
– Ну и что? Мои тоже будут популярны. Вы не представляете себе, как мне надоело исполнять роли глупеньких женщин.
– Думаю, мадам Пито оценит ваши актерские способности, – не унималась мадам Туссар.
Глаза Жози потемнели, и она нахмурилась.
– Что касается меня, то чем раньше мы покинем Новый Орлеан и мадам Пито, тем лучше, – проговорила она.
Элен бросила взгляд через всю комнату, туда, где Рашель Пито держала за руку Морвена, прислонившись к нему.
– Пожалуй, она выглядит собственницей, – не сумела удержаться от замечания Элен.
– Она ужасна! Вы знаете, она рыскает по нашим комнатам в этом доме, словно мы не имеем никакого права на интимность, словно мы ее рабы, ни больше и ни меньше.
– Вот что происходит, когда вы разрешаете кому-нибудь поддерживать вас, – снисходительно заметила мадам Туссар.
– Мы уже сполна заплатили за ее поддержку, уверяю вас, – мрачно отозвалась Жози. – И конечно, больше всего Морвен. Но... вы помните духи, которые дали Эрмине, Элен? Вдова понюхала их и решила, что они ей тоже нужны. Эрмина пыталась объяснить их особенность, но вдова не пожелала и слушать. Эрмине ничего не оставалось, как только отдать их ей.
Элен почувствовала, как в ней закипает ярость из-за того, что актриса так и не воспользовалась этими духами. Если бы Эрмина была жива, она подарила бы ей еще один пузырек, но теперь уже поздно. Слишком поздно. Эрмина ушла, унеся с собой удивительную способность смеяться над собой и над всем миром... Ушла...
Мадам Туссар сменила тему разговора, принявшись пересказывать уличные сплетни о двух моряках с судна, только что пришедшего из Гаваны, которые умирают в благотворительном госпитале от желтой лихорадки. Эта страшная болезнь постоянно угрожала жителям островов, а на Новый Орлеан каждое лето наваливалась настоящим бедствием.
Жена бывшего чиновника не закрывала рта, делясь откровенными подробностями об этой болезни, но в то же время глаза ее бегали по залу. Казалось, она была занята поискамии других тем. И когда в комнату в сопровождении служанки Жермены вошла Флора Мазэн, она тут же окликнула ее:
– О, Флора, подойдите и поговорите с нами. Как вы сегодня хорошо выглядите. Скажите, это правда, что на днях ваш отец объявит о вашей помолвке?
Девушка залилась румянцем – либо от замешательства, либо от раздражения, что об этом не стоило говорить.
– Откуда вы узнали? – спросила она.
– Земля слухами полнится. Но это правда?
– Еще не решено, – последовал осторожный ответ.
– Значит, это правда. Так он красив, ваш будущий жених? – не унималась мадам Туссар.
Девушка бросила быстрый, почти застенчивый взгляд из-под коротких белесых ресниц.
– Некоторым так кажется.
– И кто он такой?
Ее служанка наклонилась к ней и что-то зашептала на ухо. Флора кивнула. Едва слышным голосом она обратилась ко всем остальным:
– Я бы предпочла не распространяться на эту тему. А сейчас извините, кажется, меня ждет отец.
Жози уставилась на Флору с выражением недоумения и недоверия:
– Как такая, как она, смогла отхватить себе мужа, да еще так быстро?
Мадам Туссар в ответ рассмеялась:
– Что же тут удивительного? Богатство может стать сильным оружием обольщения.
– Тогда это один из ее способов?
– Так многие считают...
Элен вдруг почувствовала, что начинает задыхаться. Она поспешно вскочила и пошла прочь от бессердечной болтовни, прочь от тех, кто всегда предполагает худшее.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
– И вовсе не это, а твое восхитительное тело, насколько тебе известно. А теперь не могла бы ты проследовать вместе со мной в дом? Я не хочу оставлять тебя на съедение комарам.
Райан потянулся, чтобы заключить ее в свои объятия. Потом встал, взял Элен на руки и направился к лестнице, у которой внезапно появился кто-то похожий на мажордома, но тут же растворился в темноте. Вскоре около двери в их рабочую комнату появился второй охранник – Дивота.
Элен крепче ухватилась за плечи Райана и закусила нижнюю губу. Когда они вдвоем достигли галереи, она, задыхаясь, произнесла:
– Не представляю, что они подумают о нас.
– Неужели? – рассмеялся Райан.
– Не насмехайся, – оборвала она его. – Не понимаю, почему ты не продал билеты зрителям с улицы, когда готовился к этой встрече.
Он протиснулся с ней в открытую стеклянную дверь и вошел в спальню. Откинув плечом сетку от комаров, он не слишком бережно положил Элен на прохладный матрас, набитый мхом. Неясно вырисовывавшийся над ней в полумраке, сияющем золотистым светом от единственной свечи, он произнес:
– Мог бы, если б не оказался так сильно увлечен мыслями об этом в тот момент.
– Могу себе представить, – произнесла она, резко переворачиваясь на постели, – как утром все домочадцы будут давиться от смеха, когда обнаружат там нашу одежду.
– Думаю, Бенедикт и Дивота позаботятся об одежде, так же как они это делают всегда. Что с тобой? Неужели тебе было плохо?
Элен отвернулась. Самое неприятное заключалось в том, что все оказалось совсем не плохо. Просто она испугалась того, что была чересчур искренна в своих чувствах и быстро отдалась его власти. Теперь, если Райан когда-нибудь оставит ее, она просто не выживет, подумала Элен. «Честная», сказал он о ней... А если узнает правду? Что будет? Нет, она должна сейчас признаться ему во всем, чтобы он понял, на какую уловку она пошла, как и чем очаровала его. Конечно, она сделала это не преднамеренно, но... Нет, она не скажет... Он говорил, что не прощает обмана. Никогда не позволит женщине, которая так поступила, жить с ним под одной крышей, лежать в его постели рядом с ним.
– Элен, – обратился к ней Райан, ложась рядом, и в его голосе прозвучал вопрос. Протянув руку, он положил ее на плечо Элен и повернул женщину лицом к себе.
Она заглянула в бездонную синеву его глаз, в которых отражалось беспокойство, и поняла, что не сможет рассказать ему всего. Может, этого и не требовалось? Ведь Райан пришел к ней не по мановению волшебства вуду, не так ли?
Она заставила себя улыбнуться, хотя горло перехватило от душевной боли и голос охрип от невыплаканных слез, когда она заговорила:
– Ты сам прекрасно знаешь, что все было потрясающе...
– По-твоему, я знаю?
Элен бросилась к нему, а он обнял ее и прижал к себе.
– Тебе пришлось заплатить за это несколькими укусами комаров, – прошептала она.
– Зуд от комариных укусов – ничтожно малая цена, – ответил Райан, поглаживая ее по волосам. Между его густыми бровями пролегла морщинка, когда он, нахмурившись, уставился на резной орнамент на изголовье кровати. Он почувствовал, как Элен дрожит в его объятиях. Что-то беспокоило ее... Он не мог понять, в чем дело. Но приставать с расспросами к ней побоялся.
Утро наступило слишком быстро. Стук в дверь, который возвестил о прибытии Бенедикта с кофе и рогаликами, заставил Элен спрятаться под простыней. Мажордом молча поставил поднос на столик, стоящий в стороне от кровати, и тут же вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Аромат дрожжевых булочек, кофе и горячего молока наполнил комнату. Элен лежала с закрытыми глазами, цепляясь за остатки сна. Если она не позволит сну исчезнуть, то ей не придется сталкиваться с проблемами, которые ожидали ее.
Рядом с ней пошевелился Райан. И сразу же его рука обвилась вокруг талии, спокойно подтягивая Элен, и Райан прижался к ее спине животом. Он нежно подул ей в затылок, потом прошептал на ухо:
– Где у тебя зудит от сегодняшних комариных укусов? Я могу почесать.
Она рывком повернулась на спину и уставилась на него. Райан лежал на боку, опираясь на локоть.
– Ты невозможен!
– Неужели?
– Меня не интересуют твои доблести в постели.
– А кто сказал, что я ими обладаю? – с притворной невинностью во взоре проговорил он.
От этого взгляда сердце Элен забилось и наполнилось болью. Она откашлялась, преодолевая свое волнение.
– Твой кофе остынет...
– Не имеет значения.
– Уже светло... Слуги теперь всем расскажут, чем мы занимались...
– Это безобидная забава.
– Сплетни? Или...
– Или что?
– Или шалости в постели, – не смущаясь, ответила она.
Райан поцеловал ее в плечо, не отрывая глаз от ее лица.
– И о чем ты говоришь? – удивился он.
– Тебе хорошо известно, о чем...
– Итак, мне известно. Поскольку мы начали, то нам стоит продолжить.
– Мы не начинали!
– Какой стыд! – Потянувшись, он ухватился за кромку простыни и принялся медленно стаскивать ее, чтобы обнажить ее грудь.
– По-видимому, тебя ничего не смущает, – недовольно заявила она, хотя ее слова и не вызвали того гнева, на который она рассчитывала.
– Стыд? Нет, ничуть, никогда. Мне вообще незнакомо это чувство, – спокойно ответил Райан, осыпая поцелуями ее грудь.
Свой завтрак они съели холодным, после чего Райан откинул покрывало и соскользнул с кровати. В это утро ожидалось прибытие судна из Белиза с грузом на борту, и ему нужно было присутствовать при разгрузке.
Элен, лежа в постели, наблюдала за тем, как Райан вышагивал – прекрасный в своей наготе, – брился и одевался. Он не стал вызывать мажордома для этой цели звонком, хотя это и показалось необычным. Он сказал, что на борту судна не нуждается в слуге, и, оказавшись на суше, он не чувствовал себя беспомощным.
Собравшись уходить, Райан подошел и встал возле кровати. Наклонившись над Элен, он прижал теплые губы к ее лбу, затем поцеловал ее в губы. От него пахло свежим мылом и накрахмаленным льняным полотном.
Он отстранился от нее, но не уходил, а продолжал стоять со шляпой в руке, внимательно глядя ей в лицо. Он спросил низким голосом:
– Ты себя хорошо чувствуешь?
– Великолепно. Когда ты вернешься?
– Раньше, чем ты успеешь соскучиться по мне, – с лукавой улыбкой проговорил Райан.
– А... ну, тогда скоро.
– Самое позднее к полудню, – уточнил он и, резко повернувшись, вышел из комнаты.
Элен с грустью задумалась. Конечно, сильное влечение Райана к ней доставляло ей радость. Но его безудержное желание обладать ею вызывало подозрения. «Разве так бывает? – мрачно размышляла Элен. – Что-то здесь не так...»
Элен закрыла глаза, и беспокойство и усталость отступили. Она заснула, а когда проснулась, спальня накалилась от полуденного зноя. В комнате все оставалось нетронутым: поднос с завтраком по-прежнему стоял на столике около застекленных дверей, которые были открыты и впускали в комнату раскаленный воздух со двора.
Ее разбудил стук в дверь. В комнату проскользнула Дивота. Она принесла горячей воды в жбане из желтой меди. Пройдя к умывальнику в углу спальни, наполнила его горячей водой и стала раскладывать чистые полотенца.
Горничная бросила на Элен взгляд через плечо:
– Месье Райан возвращается с пристани и для него разогревают на кухне еду. Я думаю, тебе захочется разделить трапезу с ним.
– Нет, – медленно проговорила Элен и села в кровати, проведя рукой по волосам. – Который сейчас час?
– Довольно поздно, но не это имеет значение. Еще раньше пришло послание от месье, что он не сможет вернуться в полдень. Поэтому я и не будила тебя.
– Вполне возможно, что тебе и сейчас не следовало беспокоиться и будить меня, – резко заметила Элен.
– Если ты отказываешься от предложения мужчины, то многие подумают, что он тебе не нравится.
– Они так подумают? И кто же сказал тебе, что я не приняла его предложение?
– Бенедикт, а ему – будто бы сам хозяин.
– Ты сейчас с ним разговаривала?
– Нет, прошлой ночью, когда мы ждали вас.
– Понятно. Дело в том, что Бенедикт прав, – откашлявшись, сказала Элен.
Дивота со стуком поставила жбан с водой и повернулась к Элен:
– В это я не могу поверить. Я даже Бенедикту не поверила. Как ты только могла отказать Райану, если здесь, в Новом Орлеане, ты совсем одна, без средств и без помощи? Как ты могла?
– Ты должна понять причины, побудившие меня так поступить.
– Я отказываюсь их понимать. Что плохого в том, если ты выйдешь замуж за Райана Байяра? Он молод, красив, богат, к тому же желает тебя днем и ночью. О чем еще можно мечтать?
– Ты то же самое говорила о Дюране.
– Ну и что? Сейчас я говорю о Райане, – возразила Дивота, упрямо вздернув подбородок.
– Ну а как же любовь?
– Он любит тебя.
– Потому что он хочет меня, когда не может ничего с собой поделать? Это не любовь!
– Но между вами есть нечто большее, чем это.
Эти слова казались бы более убедительными, подумала Элен, если бы Дивота не отвела глаза в сторону, когда их произносила.
– Неужели? Правда? И что же это означает, скажи мне, пожалуйста.
Дивота не ответила. На ее мягкое темное лицо легла печаль.
– Прости меня, дорогая. Мне совсем не хотелось, чтобы ты начала сомневаться в себе. Я вовсе не преследовала эту цель.
«Сомневалась ли она? Конечно, сомневалась, хотя в данный момент это едва ли имело какое-нибудь значение». Элен сделала нетерпеливый жест:
– Не в этом дело.
– Нет, в этом. Потому что, если те духи и помогли тебе в самом начале, то это вовсе не означает, что мужчина ничего не может испытывать по отношению к тебе и без них.
– Нет? А что, если не может? Что, если его страстная влюбленность исчезнет, как только я сама влюблюсь в него?
– О, дорогая, разве могут быть опасения такого рода?
– Что это значит? – закричала Элен, подавшись вперед, сидя в кровати. – Единственное, что мне хочется знать, заключается в том...
Дверь внезапно распахнулась, и вошел Райан. Он перевел взгляд с раскрасневшегося лица Элен на Дивоту.
– Ты сказала ей? – обращаясь к служанке, спросил он.
– О чем, месье?– нахмурилась Дивота.
– Я думал, что новости обогнали меня, хотя сам, как только узнал об этом, тут же примчался.
– Я ничего не знаю. О чем ты? – спросила Элен.
– Только что мы получили сообщение от Морвена... – Он замолк, как будто раздумывая, стоит ли продолжать.
– Да? И что в том сообщении?
– Оно касается Эрмины. Она... умерла.
Потрясенная известием, Элен молча уставилась на него, думая об Эрмине, об этой остроумной, мудрой и жизнерадостной женщине. Не может быть, чтобы она умерла...
– Нет... – прошептала Элен.
Райан покачал головой, и лицо его омрачилось.
– Невозможно в это поверить, но это так.
– Но что же произошло?
– Точно еще не выяснили. Эрмину нашли бездыханной всего час назад. Морвен думает, что это несчастный случай, а доктор, которого вызвали, объявил, что это самоубийство.
– Самоубийство?!
– От большой дозы мышьяка.
Нельзя сказать, чтобы Морвен Гент не горевал по Эрмине. С покрасневшими глазами, он то и дело замолкал посреди разговора, устремляя свой взгляд в пространство с выражением такого невыразимого горя на своем классическом волевом лице, что у каждой женщины, оказавшейся поблизости, возникало непреодолимое желание успокоить его. Тем не менее временами он с легкостью и уверенностью делился своими соображениями о шансах на успех театра в Новом Орлеане и о пьесах, которые должны способствовать успеху первого сезона; и о том, куда собирается отправиться после спектаклей в Новом Орлеане, и какое будущее, по его мнению, ожидает театр во Франции при Наполеоне.
Прием, если можно так выразиться, последовавший после похорон Эрмины, состоялся в доме у Рашель Пито, в большом здании в лучших архитектурных традициях Вест-Индии, расположившемся сразу же за городскими воротами. Обычно посещения с выражением соболезнований предпринимают через неделю, но Эрмина прожила в городе совсем недолго, а у актерской труппы оказалось так мало знакомых, что друзья сочли нужным оказать поддержку Морвену и Жози сразу же после похорон актрисы.
Если Морвен в данный момент и нуждался в поддержке со стороны женщин, то ее оказалось предостаточно. По одну сторону от актера сидела Жози, одетая в черное платье, слегка оживленное белым воротничком и манжетами, а по другую сторону от него восседала вдова Пито в бледно-лиловом с серым сатиновом платье с длинной мантильей из черных кружев, довольно безвкусных, и с серебряным колье вокруг шеи, с которого свисал амулет в виде нападающей кобры.
Когда Элен приблизилась к Морвену, чтобы поговорить с ним, актер встал. Он взял ее протянутую руку и улыбнулся. Его зеленые глаза потемнели. Потом притянул Элен к себе и крепко обнял. Он коснулся губами ее щеки и наверняка прикоснулся бы и к губам, если бы она предусмотрительно не повернула голову в сторону.
Застигнутая врасплох, Элен с удивлением ждала реакции своего тела на такое объятие. Но не ощутила ничего, кроме раздражения от того, что Морвен воспользовался положением. Дать ему немедленный отпор она не решилась, чтобы не обидеть его. По-прежнему зажатая в его объятиях, Элен вспомнила шутливое замечание Эрмины, сделанное за несколько недель до этого на шхуне, – унегополностью отсутствуетконтроль, когдаделокасается женщины.
Позади Элен раздалось мягкое покашливание Райана. Не торопясь, Морвен выпустил ее. В его взгляде, когда он посмотрел на друга, не сквозило и тени раскаяния.
– Ты ведь не возражаешь против этого объятия, не так ли, старина? Некоторые соболезнования намного полезнее других.
– Они также могут оказаться и намного опаснее, – ответил Райан, и в его холодной улыбке прозвучало предупреждение.
Райан присутствовал на службе отпевания, так же как и Мазэн, Туссар и Дюран. Женщинам в Новом Орлеане не позволялось принимать участия в церемониях подобного рода, так как считалось, что для них они слишком мучительны. А на этой тем более, поскольку Эрмина не могла быть захоронена в освященной земле.
Морвен яростно выступал против подобного постановления церковного совета. «У Эрмины не было ни малейшего основания или намерения кончать жизнь самоубийством», – снова и снова заявлял он. Церковь тем не менее оставалась непреклонной; доктора назвали ее уход из жизни самоубийством, и, несмотря на отсутствие прямых доказательств, так и нужно было к этому относиться.
– Что я вам скажу, – прошептала мадам Туссар, наклоняясь к Элен и дыша ей прямо в ухо. – Морвену Генту не хотелось бы, чтобы мы думали, что смерть бедной Эрмины оказалась несчастным случаем, иначе этому самодовольному петуху придется признаться, что если у нее и была причина расстаться с жизнью, то этой причиной оказался он!
– Разве вы сами можете поверить в то, что Эрмина оказалась способной на такое? – запротестовала Элен.
– Она могла пойти на это, например, из-за той женщины. – Жена бывшего служащего кивнула на Рашель Пито. – Эрмина не могла соперничать с такой «черной вдовой»[29].
– Эрмина, возможно, и не испытывала особого счастья из-за его флирта с мадам Пито, но в этом для нее не было ничего необычного.
Мадам Туссар затрясла головой, решительно не соглашаясь с Элен:
– Говорят, эта женщина пользуется черной магией. Некоторые даже предполагают, что ее муж тоже умер странным образом.
– В самом деле? – Элен не смогла скрыть своего раздражения.
– Вы можете и не верить в это, но такое случается, – настаивала мадам Туссар, обижаясь.
– Меня удивляет, – медленно проговорила Элен, – что теперь вы защищаете Эрмину. По-моему, всего несколько дней назад вы ссорились с ней.
– Уж не предполагаете ли вы, что эта дешевая актриска проглотила яд из-за того, что я могла ей что-то сказать? – Мадам Туссар злобно нахмурилась.
– Думаю, я ясно дала вам понять, что не могу представить себе, чтобы Эрмина по собственному желанию захотела расстаться с жизнью, даже из-за Морвена.
– Тогда что же вы имеете в виду? – спросила мадам Туссар, и ее маленькие темные глазки сузились, превратившись в щелки.
На мгновение Элен почувствовала ее враждебность и слегка вздрогнула. Тем не менее это впечатление тут же исчезло, как только к ним бросилась Жози, плюхнувшаяся на стул рядом с небольшим диваном, на котором сидели Элен и мадам Туссар. Девушка пожирала их глазами с большим интересом.
– О чем вы здесь беседуете? Бьюсь об заклад, о чем-то очень пикантном. А знаете, отныне все роли Эрмины достанутся мне. Морвен уже пообещал мне. На роль инженю[30] мы подыщем какую-нибудь молоденькую и глупенькую, которая много не запросит за возможность пользоваться разными костюмами.
Мадам Туссар сразу же обратила свою злобу против вновь прибывшей:
– Некоторые роли Эрмины пользовались популярностью.
Жози пожала плечами:
– Ну и что? Мои тоже будут популярны. Вы не представляете себе, как мне надоело исполнять роли глупеньких женщин.
– Думаю, мадам Пито оценит ваши актерские способности, – не унималась мадам Туссар.
Глаза Жози потемнели, и она нахмурилась.
– Что касается меня, то чем раньше мы покинем Новый Орлеан и мадам Пито, тем лучше, – проговорила она.
Элен бросила взгляд через всю комнату, туда, где Рашель Пито держала за руку Морвена, прислонившись к нему.
– Пожалуй, она выглядит собственницей, – не сумела удержаться от замечания Элен.
– Она ужасна! Вы знаете, она рыскает по нашим комнатам в этом доме, словно мы не имеем никакого права на интимность, словно мы ее рабы, ни больше и ни меньше.
– Вот что происходит, когда вы разрешаете кому-нибудь поддерживать вас, – снисходительно заметила мадам Туссар.
– Мы уже сполна заплатили за ее поддержку, уверяю вас, – мрачно отозвалась Жози. – И конечно, больше всего Морвен. Но... вы помните духи, которые дали Эрмине, Элен? Вдова понюхала их и решила, что они ей тоже нужны. Эрмина пыталась объяснить их особенность, но вдова не пожелала и слушать. Эрмине ничего не оставалось, как только отдать их ей.
Элен почувствовала, как в ней закипает ярость из-за того, что актриса так и не воспользовалась этими духами. Если бы Эрмина была жива, она подарила бы ей еще один пузырек, но теперь уже поздно. Слишком поздно. Эрмина ушла, унеся с собой удивительную способность смеяться над собой и над всем миром... Ушла...
Мадам Туссар сменила тему разговора, принявшись пересказывать уличные сплетни о двух моряках с судна, только что пришедшего из Гаваны, которые умирают в благотворительном госпитале от желтой лихорадки. Эта страшная болезнь постоянно угрожала жителям островов, а на Новый Орлеан каждое лето наваливалась настоящим бедствием.
Жена бывшего чиновника не закрывала рта, делясь откровенными подробностями об этой болезни, но в то же время глаза ее бегали по залу. Казалось, она была занята поискамии других тем. И когда в комнату в сопровождении служанки Жермены вошла Флора Мазэн, она тут же окликнула ее:
– О, Флора, подойдите и поговорите с нами. Как вы сегодня хорошо выглядите. Скажите, это правда, что на днях ваш отец объявит о вашей помолвке?
Девушка залилась румянцем – либо от замешательства, либо от раздражения, что об этом не стоило говорить.
– Откуда вы узнали? – спросила она.
– Земля слухами полнится. Но это правда?
– Еще не решено, – последовал осторожный ответ.
– Значит, это правда. Так он красив, ваш будущий жених? – не унималась мадам Туссар.
Девушка бросила быстрый, почти застенчивый взгляд из-под коротких белесых ресниц.
– Некоторым так кажется.
– И кто он такой?
Ее служанка наклонилась к ней и что-то зашептала на ухо. Флора кивнула. Едва слышным голосом она обратилась ко всем остальным:
– Я бы предпочла не распространяться на эту тему. А сейчас извините, кажется, меня ждет отец.
Жози уставилась на Флору с выражением недоумения и недоверия:
– Как такая, как она, смогла отхватить себе мужа, да еще так быстро?
Мадам Туссар в ответ рассмеялась:
– Что же тут удивительного? Богатство может стать сильным оружием обольщения.
– Тогда это один из ее способов?
– Так многие считают...
Элен вдруг почувствовала, что начинает задыхаться. Она поспешно вскочила и пошла прочь от бессердечной болтовни, прочь от тех, кто всегда предполагает худшее.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Как странно, что однажды энергичный, общительный, жизнерадостный человек вдруг умирает. Человек уходит, а жизнь продолжается... Всходит и заходит солнце. Идут дожди. Одно время года сменяет другое. И так происходит всегда. Смерть одного человека едва ли имеет какое-либо значение. Но все-таки должен же оставаться какой-то след от человека помимо каменного надгробия, установленного в грязном поле.
Жизнь эмигрантов в Новом Орлеане после смерти Эрмины текла по-прежнему. Власти даже не попытались разобраться в случившемся. По их мнению, актриса находилась здесь проездом и не принадлежала ни к какой части их общины, которую они присягали защищать. А то, что она оказалась актрисой, ставило ее, по их мнению, на одну доску с женщинами, которые торгуют своим телом у крепостного вала. Подобные женщины, как правило, либо кончают жизнь самоубийством, либо погибают – случайно или намеренно – от рук своих любовников. Смерть еще одной из них не вызвала у них глубокой скорби. Медленной чередой потянулись дни. Лето было в разгаре. Освоившись в Новом Орлеане, Элен уверенно путешествовала по улицам в любом направлении с Дивотой или Бенедиктом, таскавшими сумки с ее покупками. Она узнала, кто из торговцев обвешивает или недомеривает, а кто торгует честно и в благодарность за покупку добавляет небольшое количество товара или дарит сувенир, от чего торговля становилась приятнее. Элен установила, в какие часы лучше всего совершать покупки: ранним утром на прилавках рынка можно было найти и свежие овощи, и мясо; поняла, в какое время лучше вообще не выходить в город из-за мошкары и мух, вьющихся над перезрелыми бананами, штабелями рыбы, разложенными на прилавках, или над висящими кусками мяса. Элен в совершенстве овладела искусством торговаться и делала это с задором и настойчивостью, с улыбкой или со смущенными просьбами немножко прибавить здесь или там, так что всю сумму иногда приходилось пересчитывать заново. Но самое главное, она научилась избегать взглядов мужчин на улицах города, лишая их возможности останавливать ее, чтобы завести разговор. На их поклоны она отвечала холодным кивком, от которого пропадало всякое желание провожать ее.
Кроме того, Элен наконец убедилась в правильности отзывов модистки о женщинах-беженках с острова Сан-Доминго. Оказалось, что их действительно всегда легко узнать – и когда они прогуливались по улицам, и когда находились на балконах своих домов. Они по-особенному, например, держали в руках свои зонтики от солнца или накидывали на плечи шали. Эти женщины редко носили шляпы или капоры, ноесли и надевали их, то делали это с определенным вызовом и желанием покрасоваться. Цвета для своих одежд они выбирали яркие, поэтому местные дамы из Нового Орлеана выглядели серыми мышками по сравнению с ними.
Еще более примечательно выглядели квартероны и окторуны. Они тщательно убирали волосы под тиньоны из блестящего шелка, переливающегося золотом и серебром, подкрашивали глаза краской для век и вдевали в уши сверкающие ювелирные изделия. Вырезы корсажей их просторных платьев – как утренних, так и вечерних, – казались такими глубокими, что усиливающийся днем летний зной вряд ли создавал для них какую-либо проблему. По улицам Нового Орлеана они ходили в сопровождении служанок, иногда с болонкой на руках или с флакончиком духов, смягчающих неприятные уличные запахи, с веером, с зонтиком или с метелкой от мух, сделанной из перьев павлина и украшенной либо кисточкой, либо лентой. Они представляли собой – и это сразу бросалось в глаза – определенную прослойку общества и вполне наслаждались своим особым положением.
Элен часто попадались на глаза женщины, которых она знала по Сан-Доминго или даже помнила их еще с детства. Но она никогда не предпринимала попыток сблизиться с ними, так же как и они не сворачивали с дороги, чтобы поговорить с ней, хотя она понимала, что они ее узнавали. Нынешнее положение Элен не вызывало уважения, хотя спрос на подобного рода товар в Новом Орлеане все возрастал.
В один из вечеров Райан затеял дома ужин. По его настоятельной просьбе Элен согласилась играть роль хозяйки, чтобы радушно принять нескольких торговцев, живущих по соседству, и двух плантаторов издалека. В числе последних ожидали появления Этьена де Бора, очаровательного мужчины небольшого роста, который преуспел в гранулировании сахара в Луизиане, а также красивого и молодого богача Бернара Мариньи де Мандевиль, который в свои восемнадцать лет слыл бонвиваном[31] и прославился тем, что прошлой весной привез в город из Парижа азартную игру в кости «крепе», а также тем, что помог отцу устроить прием в честь их высочеств из королевского дома Бурбонов во время их заточения в колонии пять лет назад. Мариньи также исполнял роль адъютанта при Луссате, прославленном префекте колонии и типичном представителе Франции. Луссата собственной персоной ожидали в качестве почетного гостя. Элен нервничала. Она обсудила с Бенедиктом, Дивотой и поваром блюда, которые предстояло подавать, – начиная с черепашьего супа и красной рыбы, приготовленной в яйцах в белом соусе с грибами, крабами, луком-шалотом и красным перцем, и кончая жареной свининой с молодой картошкой и зеленой фасолью с сосисками, и десертом – свежеиспеченным тортом с персиками. Ей предстояло лишь отдавать распоряжения о смене блюд за столом, а также от нее ожидалось, что она предложит одну-две темы для разговора, если беседа затянется. Но вся ответственность за спокойное, приятное течение вечера лежала на Райане и его слугах.
Жизнь эмигрантов в Новом Орлеане после смерти Эрмины текла по-прежнему. Власти даже не попытались разобраться в случившемся. По их мнению, актриса находилась здесь проездом и не принадлежала ни к какой части их общины, которую они присягали защищать. А то, что она оказалась актрисой, ставило ее, по их мнению, на одну доску с женщинами, которые торгуют своим телом у крепостного вала. Подобные женщины, как правило, либо кончают жизнь самоубийством, либо погибают – случайно или намеренно – от рук своих любовников. Смерть еще одной из них не вызвала у них глубокой скорби. Медленной чередой потянулись дни. Лето было в разгаре. Освоившись в Новом Орлеане, Элен уверенно путешествовала по улицам в любом направлении с Дивотой или Бенедиктом, таскавшими сумки с ее покупками. Она узнала, кто из торговцев обвешивает или недомеривает, а кто торгует честно и в благодарность за покупку добавляет небольшое количество товара или дарит сувенир, от чего торговля становилась приятнее. Элен установила, в какие часы лучше всего совершать покупки: ранним утром на прилавках рынка можно было найти и свежие овощи, и мясо; поняла, в какое время лучше вообще не выходить в город из-за мошкары и мух, вьющихся над перезрелыми бананами, штабелями рыбы, разложенными на прилавках, или над висящими кусками мяса. Элен в совершенстве овладела искусством торговаться и делала это с задором и настойчивостью, с улыбкой или со смущенными просьбами немножко прибавить здесь или там, так что всю сумму иногда приходилось пересчитывать заново. Но самое главное, она научилась избегать взглядов мужчин на улицах города, лишая их возможности останавливать ее, чтобы завести разговор. На их поклоны она отвечала холодным кивком, от которого пропадало всякое желание провожать ее.
Кроме того, Элен наконец убедилась в правильности отзывов модистки о женщинах-беженках с острова Сан-Доминго. Оказалось, что их действительно всегда легко узнать – и когда они прогуливались по улицам, и когда находились на балконах своих домов. Они по-особенному, например, держали в руках свои зонтики от солнца или накидывали на плечи шали. Эти женщины редко носили шляпы или капоры, ноесли и надевали их, то делали это с определенным вызовом и желанием покрасоваться. Цвета для своих одежд они выбирали яркие, поэтому местные дамы из Нового Орлеана выглядели серыми мышками по сравнению с ними.
Еще более примечательно выглядели квартероны и окторуны. Они тщательно убирали волосы под тиньоны из блестящего шелка, переливающегося золотом и серебром, подкрашивали глаза краской для век и вдевали в уши сверкающие ювелирные изделия. Вырезы корсажей их просторных платьев – как утренних, так и вечерних, – казались такими глубокими, что усиливающийся днем летний зной вряд ли создавал для них какую-либо проблему. По улицам Нового Орлеана они ходили в сопровождении служанок, иногда с болонкой на руках или с флакончиком духов, смягчающих неприятные уличные запахи, с веером, с зонтиком или с метелкой от мух, сделанной из перьев павлина и украшенной либо кисточкой, либо лентой. Они представляли собой – и это сразу бросалось в глаза – определенную прослойку общества и вполне наслаждались своим особым положением.
Элен часто попадались на глаза женщины, которых она знала по Сан-Доминго или даже помнила их еще с детства. Но она никогда не предпринимала попыток сблизиться с ними, так же как и они не сворачивали с дороги, чтобы поговорить с ней, хотя она понимала, что они ее узнавали. Нынешнее положение Элен не вызывало уважения, хотя спрос на подобного рода товар в Новом Орлеане все возрастал.
В один из вечеров Райан затеял дома ужин. По его настоятельной просьбе Элен согласилась играть роль хозяйки, чтобы радушно принять нескольких торговцев, живущих по соседству, и двух плантаторов издалека. В числе последних ожидали появления Этьена де Бора, очаровательного мужчины небольшого роста, который преуспел в гранулировании сахара в Луизиане, а также красивого и молодого богача Бернара Мариньи де Мандевиль, который в свои восемнадцать лет слыл бонвиваном[31] и прославился тем, что прошлой весной привез в город из Парижа азартную игру в кости «крепе», а также тем, что помог отцу устроить прием в честь их высочеств из королевского дома Бурбонов во время их заточения в колонии пять лет назад. Мариньи также исполнял роль адъютанта при Луссате, прославленном префекте колонии и типичном представителе Франции. Луссата собственной персоной ожидали в качестве почетного гостя. Элен нервничала. Она обсудила с Бенедиктом, Дивотой и поваром блюда, которые предстояло подавать, – начиная с черепашьего супа и красной рыбы, приготовленной в яйцах в белом соусе с грибами, крабами, луком-шалотом и красным перцем, и кончая жареной свининой с молодой картошкой и зеленой фасолью с сосисками, и десертом – свежеиспеченным тортом с персиками. Ей предстояло лишь отдавать распоряжения о смене блюд за столом, а также от нее ожидалось, что она предложит одну-две темы для разговора, если беседа затянется. Но вся ответственность за спокойное, приятное течение вечера лежала на Райане и его слугах.