Блейк Дженнифер. Аромат рая

   – И как ты можешь такое говорить? Меня здесь ничто не удерживает – ни обязательства, ни клятвы.
   На лице Дивоты появилось упрямое выражение.
   – Может, и непроизнесенные, но все же они есть.
   – Ты не знаешь всего, – возразила с болью в голосе Элен, не глядя на горничную.
   – Я знаю достаточно много. Месье Райан страшно разозлится, когда обнаружит, что ты ушла. Хотя, может, ты этого и добиваешься?
   Элен не стала отвечать на этот вопрос, даже не задумавшись над ним.
   – И все же я не понимаю, – она стояла на своем, – почему ты не пойдешь со мной. Ты всегда сможешь вернуться, если так уверена, что Райан прибежит за нами.
   У открытой двери послышалось какое-то движение. Бенедикт вошел в спальню.
   – Простите мое вторжение, мадемуазель. И простите мне мою преданность вашей служанке, это не было преднамеренным, уверяю вас. Боюсь, что она не хочет уходить отсюда из-за меня.
   Одного взгляда на лицо Дивоты было достаточно, чтобы убедиться в правоте слов Бенедикта. Серебристые искорки мелькнули в ее серых глазах.
   – Это настоящая привязанность, а не то, что в предыдущий раз?
   – Ты имеешь в виду случай с Фавье? У меня нет секретов от Бенедикта, как видишь. Нет, это совсем иное. Бенедикт – мужчина, к которому можно было применить наши духи, если бы они имели ту магическую, привораживающую силу...
   Элен удивленно приподняла брови, когда услышала такую похвалу.
   – Понятно. Вам надо было бы сказать обо всем прямо, и нечего искать всякие предлоги, чтобы остаться, ссылаясь на Райана.
   – Это не были предлоги, chere, поверь. Конечно, Элен могла бы приказать Дивоте, и та скорее всего повиновалась бы. Но не хотелось заставлять свою горничную и тетку поступать против своей воли.
   – Хорошо, тогда оставайся, если ты действительно этого хочешь, – согласилась Элен.
   – Я хочу одного, – чтобы мы остались здесь обе.
   Элен покачала головой, пытаясь улыбнуться.
   – Не могу так поступить, зато могу пожелать тебе счастья.
   – Ах, chere, – взволнованно отозвалась Дивота и шагнула к ней, обхватила ее руками и стала медленно качать из стороны в сторону, словно укачивала ребенка. Когда она наконец выпустила Элен из рук, то сказала: – Насчет духов. Я приду помочь тебе, как только ты дашь мне знать.
   – Могу за тобой и послать, – устало проговорила Элен, – хотя у меня имеются записи рецептов. Может быть, справлюсь и сама.
   – Большой трудности в этом быть не должно. На всякий случай возьми это с собой, для сравнения. – Дивота протянула руку и взяла со столика у кровати бутылочку духов, оставшуюся от той партии, которую они сделали вместе. Сунув ее в обтянутый кожей сундучок Элен, горничная опустила его крышку.
   – Есть еще один, последний компонент, которого я, конечно, не могу вспомнить, – напомнила Дивоте Элен с ожиданием в голосе.
   Выдержав долгий взгляд Элен, Дивота кивнула и, нагнувшись к ее уху, что-то прошептала.
   Бенедикт посмотрел на них уничтожающим взглядом, что-то пробормотал себе под нос и, заперев сундучок Элен, поднял его на плечо.
   – Поскольку вы не остаетесь, мадемуазель, мы проводим вас до нового места вашего жительства, – Дивота и я, – с достоинством произнес он.
   Элен подмывало спросить слугу, что, по его мнению, предпримет его хозяин, когда обнаружит, что она исчезла, и потребует ли он ответа, почему Бенедикт сам не уговорил ее остаться. Но в то же время она понимала, что изменить уже ничего нельзя. Взяв капор и перчатки, которые лежали наготове, она надела их и вышла из спальни с высоко поднятой головой.
   Комнаты, которые занимал Дюран, располагались на последнем этаже трехэтажного дома. Его апартаменты включали салон-гостиную, столовую с прилегающей к ним буфетной комнатой и пару спален с одной туалетной комнатой между ними. Дюран настоял, чтобы Элен осмотрела их, он сам знакомил ее с домом, сопровождая показ колкими замечаниями по поводу его устройства: неудобных лестниц, которые вели наверх с передней галереи, а потом через лестничный холл в апартаменты хозяйки-мулатки на втором этаже. Он извинялся за небольшие размеры комнат и неприглядный вид из окон, сравнивая все это с теми домами, в которых они оба привыкли жить на острове.
   Элен расхваливала чистый воздух и отсутствие шума с улицы, удобную, добротную обстановку. Проходя по комнатам, она отмечала не те недостатки, на которые указывал Дюран, а то, что каждая вещь в них напоминала ей о Серефине... Присутствие этой женщины чувствовалось и в ярких расцветках панелей на стенах, и в экзотической окраске покрытий на полах, в фаянсовых статуэтках в виде пальм, украшавших каминную доску, но особенно в портрете мальчика – ее сына от Дюрана, – который висел над кроватью в спальне.
   Предназначавшаяся для нее комнатка находилась этажом ниже, под его апартаментами, и к ней вел отдельный вход из лестничного холла. В ней, скромно обставленной и небольшой, стояла кровать с четырьмя столбиками для сетки, туалетный столик и кресло. Дюран не обманул – жилище оказалось вполне комфортабельным. Самое главное для Элен было то, что к комнатке примыкала еще одна, правда, меньших размеров каморка, в которой находился стол, вполне пригодный для работы над духами.
   Владелица дома – мулатка – имела в своем распоряжении дюжину рабов и рабынь, оставленных ей в наследство господином, любовницей которого она была в течение двадцати лет. Ее прислуга поддерживала в доме чистоту, готовила пищу для постояльцев на кухне во дворе. Такой порядок, как говорил Дюран, всех вполне устраивал, хотя эти задачи выполнялись главным образом тогда, когда хозяйка не загружала прислугу своими делами. Поэтому-то Дюран и намеревался нанять Серефине служанку.
   В промежутках между установленными приемами пищи Дюрану иногда хотелось перекусить, и тогда ему приходилось пользоваться услугами уличных продавцов, торговавших пирожками, конфетами и другими сладостями. Он с уважением отнесся к стремлению Элен самой платить за свой стол и жилье, но добавил, что если у нее появится необходимость сделать какие-либо покупки, даже крупные, то в вазе, которая стоит на столе в гостиной, всегда лежит небольшая сумма денег и она может воспользоваться ими. Так было заведено в доме его отца, и Дюрану захотелось сохранить эту традицию. От такой щедрости она, разумеется, отказалась. Но жест оценила.
   Несмотря на опасения Элен, в ее переезде в дом Дюрана пока не чувствовалось ничего плохого, так что и жаловаться было не на что. Сам он вел себя обходительно, почти не вмешивался в ее дела, лишь иногда приглашал отобедать вместе с ним. Изредка он проявлял вполне здоровый интерес к тому, как у нее идут дела с изготовлением духов, но никогда не вторгался в рабочую комнату и не отнимал у нее время, когда она бывала там занята.
   И только однажды посреди ночи в конце первой недели ее разбудил тихий стук в ее дверь.
   – Элен?
   Это был Дюран в состоянии хорошего подпития, о чем свидетельствовал и его голос, и нечленораздельная речь. Она лежала тихо, вслушиваясь.
   – Эл'н, впусти м'ня! – просил Дюран. Она слышала его тяжелое дыхание. Ручка двери задребезжала снова, потом раздался глухой толчок его плеча в дверь. Но она была надежно заперта изнутри, о чем Элен позаботилась заранее. Он злобно чертыхнулся, а через некоторое время она услышала его тяжелые шаги – Дюран медленно и осторожно поднимался по лестнице в свои комнаты наверху.
   Когда на следующее утро они встретились, Элен ожидала, что Дюран как-то обмолвится о своем визите или, возможно, чего-то потребует от нее, но он промолчал. Она решила, что лучше не затевать разговор самой, чтобы избежать неловкости. Если повторится подобное, то тогда она будет вынуждена дать ему понять, что у него нет никакого права на ее постель. Но этот инцидент больше не повторился, и все как-то забылось, словно ничего и не происходило.
 
   Наступил октябрь, жара в конце концов постепенно исчезла, растворившись в осени. Дни постепенно становились все более прохладными, но оставались солнечными, пропитанными дымком, когда листья деревьев были расцвечены желтизной, но все еще крепко цеплялись к веткам, когда землю украшали побеги солидаго, покрытые золотом и шипами бледно-лиловых оттенков лаванды, пестрые кустарники с ягодами и поздние дикие астры. Рынок под открытым небом на крепостном валу у порта каждый день наводнялся осенней зеленью, тыквами, сладким картофелем, медовым инжиром, хурмой и орехами-пекан – и крупными, окультуренными, и мелкими, дикими, с терпким вкусом, который так нравился многим.
   Новости из других мест поступали в Новый Орлеан медленно. Вести с Сан-Доминго не вызывали оптимизма: как и предсказывал Райан, англичане блокировали остров, французские солдаты под командованием Рошамбо едва удерживали свои позиции, но, очевидно, вот-вот должны были капитулировать. От плантаторов и их семей, остававшихся на острове, не было никаких сообщений, что само по себе было зловещим.
   Элен потребовалось гораздо больше времени, чем она ожидала, чтобы найти недостающие компоненты и приготовить духи практически заново. Когда наконец ей это удалось, она в своем деле двинулась, начав смешивать мизерные количества различных эссенций и экспериментировать с ними. Но за последние недели с ее обонянием стали происходить странные вещи. Например, один и тот же состав утром казался ей удивительно «вкусным», приятным и даже восхитительным, а вечером был нестерпим до тошноты. Одной ей стало трудно управляться. Она становилась более осторожной, боялась расплескать или перерасходовать драгоценные жидкости. Нередко хотелось отправить кого-нибудь за Дивотой, но это означало бы признать свое поражение, а ей хотелось доказать свою самостоятельность.
   Элен не была готова сейчас воспроизвести духи Дивоты. И дело было не только в том, что она теряла доверие к своему обонянию, но главное – в появившемся отвращении к продолжению опытов над некоторыми запахами. И чем дольше она воздерживалась от этих испытаний, тем больше боялась, вдруг духи не будут продаваться или смогут принести вред тем, кто их купит. Элен никак не могла решить, что было бы для нее лучше – сделать ставку на женщин, которые купят новые духи, приготовленные ею в последнее время, или же бросить все усилия на производство и продажу духов, которые, как она уже знала, нравятся мужчинам и за которыми так охотятся женщины.
   Однажды, желая принять окончательное решение, Элен достала последнюю крошечную бутылочку, которую дала ей Дивота, и вытащила пробку. Аромат духов наполнил рабочую комнатку, а вместе с ним целая гора воспоминаний обрушилась на нее, вызывая почти забытые ощущения... Тот момент, когда двое черных повстанцев появились из леса на Сан-Доминго... Тепло рук Райана в темноте тайника под домом Фавье... Радость Эрмины, когда она получила от нее бутылочку духов... Последняя любовная встреча с Райаном, их сладостная близость и прощальный поцелуй... Вместе с этими воспоминаниями ее охватили противоречивые чувства радость и сожаление, восторг и ужас.
   Холодок пробежал по ее коже. В голове снова мелькнула мысль, что духи, способные от одного только вдоха вызвать такой всплеск воспоминаний и чувств, не могут не иметь особой силы. Ей казалось, что она теряет голову. Это же только духи...
   Приготовить такие духи заново означало для Элен смешать все вместе и разлить по маленьким бутылочкам крошечные дозы настоящей боли, безумной страсти и неутолимого желания. Элен больше не могла создавать эти духи, они делали ее совершенно больной, уже один вдох аромата, который парил в комнате, вызывал у нее приступ странной тошноты. Нет, она не могла. Когда-нибудь потом, может быть... но только не теперь.
   Закрыв пробкой бутылочку, Элен отодвинула ее от себя в дальний угол рабочего стола, вышла из комнаты и плотно закрыла за собой дверь.
   Прошел День всех святых, когда поминают всех усопших и на кладбищах много цветов и свеч. Элен побывала на могилах Эрмины и Серефины и даже месье Мазэна. Как можно было ожидать, власти не очень-то старались вникнуть в причины гибели этих троих отравленных.
   В своих раздумьях Элен снова и снова возвращалась к ним, но даже ей – с течением времени начинало казаться, что выявление убийцы не так уж и важно сейчас. Тем не менее Элен время от времени пыталась сопоставить какие-нибудь новые факты с тем, что знала раньше, чтобы решить эту сложную загадку.
   Пока у нее ничего не получалось. Если исключить духи как связующую нить между этими погибшими, то тогда единственное, что было у них общим, так это Сан-Доминго и путь сюда. Не исключено, что какое-то событие произошло и на самой шхуне, но сколько бы она ни старалась, Элен не могла догадаться, что это могло быть. Эрмина и Мазэн обменивались обычными любезностями, тогда как Серефина едва ли разговаривала с кем-нибудь вообще.
   В порыве любопытства Элен расспросила служанку, которая убирала комнаты в доме, о последнем дне Серефины, особо поинтересовавшись, не было ли у нее в тот день посетителей, не получала ли она каких-нибудь записок, да и вообще, не заметила ли служанка чего-либо необычного. К сожалению, ничего нового она не узнала. Никто не приходил и ничего для нее не приносили... Ближе к вечеру Серефина выходила из дому за покупками, но вернулась примерно через час, купив с полфунта шоколадных конфет. Мертвой ее нашел Дюран, когда вернулся домой к ужину.
   В голове Элен мелькнула мысль, не мог ли сам Дюран в конце концов разделаться со своей любовницей. Он был единственным, кто знал ее по-настоящему хорошо. Но зачем тогда Дюрану нужно было забирать ее с собой с острова, если она мало для его значила? И для чего было убивать Серефину, если Дюран мог просто бросить ее? В гневе он мог, наверное, даже ударить ее, но все-таки не производил впечатления человека, который способен прибегнуть к яду. Если у Дюрана и была причина убить Серефину, то ее нельзя было найти для убийства остальных. Иногда Элен интересовало: а узнает ли она правду вообще когда-нибудь?
   В первых числах ноября префект колонии Луссат, уверенный, что ожидаемые официальные документы не будут доставлены еще по крайней мере в течение пары недель, отправился из Нового Орлеана в поездку вверх по реке, чтобы до своего окончательного отъезда ознакомиться с местностью. Ходили слухи, что мадам Луссат, которая была на пятом месяце беременности и уже не показывалась на приемах, начала составлять перечень вещей для упаковки к отъезду из Луизианы.
   Как-то утром, несколько дней спустя, Элен увидела мадам Луссат на рынке. Жена префекта стояла в стороне, ожидая, пока ее мажордом купит красную рыбу, а дочка играла с выставленной на продажу обезьянкой, которую какой-то матрос привез, очевидно, из Южной Америки. Ее фигура, скрытая под широким платьем, слегка округлилась со времени их последней встречи, и тем не менее выглядела она вполне привлекательно.
   Проходя мимо этой женщины, Элен улыбнулась и поздоровалась, но не остановилась, уверенная, что жена префекта не вспомнит ее. Элен не хотелось показаться навязчивой.
   – Мадемуазель Ларпен, не так ли? Добрый день, – проговорила мадам Луссат.
   Элен, как и большинству людей, было очень приятно, что ее запомнили. Она справилась о здоровье женщины, и они стояли, разговаривая о разных пустяках. Наконец мадам Луссат сказала:
   – Не стану вас больше задерживать. Я только хотела сказать, что очень сожалею об отъезде месье Байяра по просьбе моего мужа, но я верю, скоро вы увидите его и выгода для Луизианы перевесит все неудобства!
   Элен почувствовала, как румянец покрыл ее щеки. Эта женщина, по всей видимости, еще не знала, что она покинула дом Райана. Поторопившись скрыть свое замешательство, она произнесла:
   – Уверена, что он был счастлив оказать услугу вашему мужу.
   Мадам Луссат рассмеялась:
   – Уж и не знаю, счастлив ли он! Когда мы прощались, он показался мне очень расстроенным необходимостью уезжать. Однако он вполне лояльный гражданин и выполняет свой долг даже в ущерб собственным желаниям.
   Неужели она неслучайно сказала все это? Элен, уходя, обернулась и с недоверием посмотрела на жену префекта, та сделала еще шаг и обернулась снова. Какой привлекательной ей показалась мадам Луссат в своей беременности ее кожа расцвела здоровым цветом, лицо было спокойно, осанка – величественна и грациозна. Через несколько месяцев у нее появится ребенок, желанный и бесконечно любимый...
   Тогда как ее собственный ребенок... Элен была беременна, о чем подозревала уже в течение некоторого времени, удивляясь, почему Дивота не заметила этого, пока Элен еще оставалась в доме Райана. Может, горничная и заметила бы, если бы не была так увлечена своими любовными делами.
   Ответственность за ребенка, конечно, лежит на Элен, и она будет заботиться о нем, хотя понимала, что он создаст для нее определенные неудобства. То и дело она задумывалась над тем, что подумает Райан, когда узнает. Такую возможность они никогда не предусматривали в своих разговорах, предпочитали не думать о ней, словно это вообще не могло произойти. Теперь она понимала, что такое поведение было большой глупостью с их стороны. Но это, в конце концов, и не важно. Нечего было ожидать, что мужчина, который оставил ее для того, чтобы продемонстрировать свою силу воли, будет еще и заботиться о том, носит ли она его ребенка или нет!..
   Совсем скоро это заметит и Дюран. Этого момента она ожидала с неудовольствием, но не потому, что боялась каких-либо выходок с его стороны. По правде говоря, она и сама не знала, чего от него можно было ожидать. Однажды она подумала, что он станет над ней глумиться, но теперь не была уверена в этом. С тех пор как они покинули остров, Дюран очень изменился, стал более покладистым и в своих представлениях о нормах поведения. Следовало радоваться этому, поскольку в последние недели он не доставлял Элен беспокойства. Но вместо этого она чувствовала лишь нарастающую тревогу.
   В веселом настроении Дюран сообщил ей о назначенной им через четыре дня вечеринке. Дюран казался радостно возбужденным и в то же время был крайне напряжен. Оказалось, что он пригласил всех своих знакомых, включая и мужчин, с которыми пил и играл в карты, несколько оказавшихся в городе плантаторов с семьями и, естественно, тех, кто приплыл с ними с острова. Он настоял, чтобы Элен играла роль почетной гостьи, отказываясь принимать ее любые отговорки, и сказал откровенно, что пристойность для него не имела значения. Все знали, что они жили в одном доме. Однако тот факт, что их комнаты находились на разных этажах, для сплетен и слухов значения не имел. К тому же, по одной из версий, распространяющейся в городе, несомненно, они были любовниками.
   Элен подозревала, что источником слухов о том, что она переехала в дом, где жил Дюран, был он сам, так как сама она не говорила об этом никому. Тем не менее Элен не винила Дюрана. Ведь подобный слух могла распространить и прислуга.
   Несмотря на то что Элен не чувствовала себя плохо по утрам, как это бывает со многими женщинами в подобном положении, поводов для веселья у нее не было. В последнее время вторая половина дня и вечер стали для нее часами испытаний, когда любые посторонние запахи вызывали у нее приступы тошноты. Даже составление смесей для духов стало для нее настолько утомительным занятием, что пришлось почти забросить его в надежде на улучшение самочувствия через недельку или две.
   Уже начинало темнеть, и она стала одеваться и готовиться к вечеринке. Сидя в халатике у туалетного столика и расчесывая волосы Элен ожидала Дивоту, которая всегда помогала ей с прической, заплетая и укладывая короной волосы на макушке, а также и одевала ее. Когда у нее за спиной раздался тихий стук в дверь, она громко предложила войти. Занятая своими делами, Элен сразу не посмотрела, кто вошел, пока странная тишина за спиной не насторожила ее.
   В зеркале туалетного столика она увидела вместо Дивоты отражение стоявшего у двери Дюрана, одетого в черный фрак, серые брюки и ослепительно белую рубашку. Элен быстро обернулась.
   – Не хотел напугать тебя, – проговорил он как-то напряженно. – Я зашел сказать, что твоя горничная задерживается из-за несчастного случая на кухне в доме Байяра, и потому решил предложить тебе свои услуги.
   – Думаю, я справлюсь сама. Спасибо.
   Его взгляд задержался не на ее лице, а ниже, на вырезе халатика, который она не подумала запахнуть. Когда Элен стянула края ворота, Дюран подошел ближе.
   – Ты хорошо себя чувствуешь? – тихо спросил он.
   – Да, конечно. – Хотя это не совсем было правдой, но только такой ложью можно было избавиться от него.
   – В последнее время я заметил, что ты стала какой-то странной, а за обедом не проявляешь интереса к еде.
   – Разве?
   – Может, ты заболела?
   – О нет, не думаю...
   – Я тоже не думаю. Так вела себя Серефина, когда была беременной.
   Элен неестественно рассмеялась:
   – Что за нелепицы ты говоришь?
   – Ну, это же обычное явление, когда молодая и здоровая женщина делит ложе с мужчиной. Меня интересовало, сколько же времени должно пройти, чтобы появились первые признаки.
   Вдруг Элен надоело притворяться, и она серьезно и строго произнесла:
   – Вот теперь ты об этом и узнал. – Он улыбнулся:
   – Да, узнал. И как скоро мы сможем пожениться?
   – Пожениться? – переспросила Элен. Она ожидала от него чего угодно, но только не этого. Она даже была уверена, что излишняя гордость никогда не позволила бы Дюрану признать своим чужого ребенка.
   – Только не делай вид, что удивляешься. Это должно было случиться несколько месяцев тому назад, если бы не восстание и не вмешательство Байяра.
   – Многое изменилось с тех пор.
   – В нашей власти вернуть все, как было раньше.
   Дюран уже много раз говорил об этом, словно был уверен, что если Элен согласится стать его женой, то вернется его прежнее положение, собственность и власть.
   – Времена не возвращаются, – покачав головой, ответила Элен.
   Ее решение касается не только ее, но и ребенка, о котором тоже надо позаботиться. А каким отцом для него мог бы стать Дюран? Имеет ли смысл для Элен это предложение, если он признавал ее будущего ребенка и делал ей предложение только для того, чтобы наконец заполучить ее, или, возможно, просто хотел отомстить Райану?
   – Зачем тебе это? – тихо спросила она, как будто разговаривала сама с собой. – На острове ты даже не притворялся, что пылаешь ко мне страстью.
   – Жизнь будет развиваться точно так же, как если бы мы выполнили волю наших отцов и поженились на Сан-Доминго. Ты моя невеста-избранница. И что бы ни изменилось, это останется навсегда.
   Он даже не сказал, что любит ее. С одной стороны, она была благодарна ему, с другой – расстроена.
   – Ничего не получится, – сказала Элен, – ты же знаешь. Ятеперь стала другой, да и ты изменился.
   Его красивое лицо исказила гримаса неудовольствия и раздражения.
   – Мне кажется, ты могла бы попытаться сделать так, чтобы все поправить, ради своего ребенка хотя бы, – проговорил Дюран.
   – Мне надо подумать над этим, – криво улыбнулась Элен.
   – Остается совсем немного времени, если мы хотим избежать скандала.
   Он имел в виду, что времени оставалось все меньше, чтобы он успел заявить, что этот ребенок – его. Могла ли Элен позволить ему сделать это и лишить Райана права знать, что отцом ребенка является он? Нет. Она будет ждать, по крайней мере, пока вернется Райан.
   – Впереди достаточно времени, – твердо сказала она.
 
   Через пару часов Элен поняла, что новоорлеанских друзей Дюрана в его дом привело обещание карточной игры, еды и выпивки – вина и кое-чего покрепче. А беженцев с острова к нему привело главным образом любопытство. Они уже слыхали о том, что Элен сменила свое местопребывание, и потому подозревали, что у нее сменился и покровитель. Поэтому им не терпелось посмотреть самим, как она и Дю-ран станут себя вести и что скажут. Конечно, им было бы еще интереснее, если бы тут присутствовал и Райан, чтобы можно было обсудить и его поведение тоже.
   Дивота руководила приготовлениями в столовой, наблюдая за тем, чтобы все было готово, – от сверкающего хрусталя до украшения праздничного стола сладостей из нуги, выложенных в форме цветка лилии^[34], лежавшего на золотистом фоне осенних листьев; приходилось также следить за тем, чтобы обслуживание гостей было своевременным. Жермена, пришедшая вместе с Флорой Мазэн, предложила свои услуги и старалась всячески помогать Дивоте, поэтому время от времени были слышны их приглушенные голоса.
   Флора расцвела, правда, она еще одевалась в черное, но ее вечернее платье отличалось тонким вкусом и изысканным покроем, а стоячий воротничок из кружев телесного цвета, поднимавшийся со спины, выгодно оттенял ее лицо и шею. Волосы девушки были тщательно завиты и спускались локонами вокруг лба, а губы и щеки слегка подкрашены кармином. Более того, она была оживлена:улыбалась и громко смеялась, старалась кокетничать.
   Морвен, Жози и мадам Пито прибыли вместе и позже всех. Как только они перешагнули порог, Морвен оставил обеих женщин. Красивый, как всегда, он обошел гостиную под аплодисменты своих почитателей и подошел к креслу Элен, остановившись возле нее.
   Он склонился к ее руке, отметив, что она ослепительно выглядит, а потом под шумок разговоров в гостиной полушутливо спросил:
   – Вы уверены, что для вас это станет шагом вперед по сравнению с Райаном?