Все это глупости. И Эрмина, и Мазэн, и Серефина умерли от мышьяка, а не от какого-то мистического влияния магии вуду. И все согласились с этим.
   А может, все ошибались?
   Что, если отрава была в самих духах, тогда как мышьяк впитывался через кожу и убивал так же, как и белая свинцовая пудра, которую применяют актеры? Но если это так, то тогда за ними должны были последовать новые смертельные случаи. Если только Жермена сказала правду о том, что разбила свой пузырек, то она должна умереть следующей. Или кто-то другой, кто выкрал бутылочку у мадам Пито.
   Если все было так, тогда весь груз ответственности за все эти смерти падает на плечи Элен, поскольку именно она настояла на том, чтобы начать производство этих духов.
   Да, но с какой стати Дивота стала бы добавлять в духи отраву? С ее знанием трав и цветов ошибки быть не могло. У Дивоты небыло причин намеренно убивать кого-то, а уж меньше всего – Элен.
   Так ли это было на самом деле?
   В негритянских кварталах на Сан-Доминго проживало множество мулатов, которые хотели бы перебить всех своих сородичей, проживавших в больших домах вместе с белыми. В Дивоте была половина крови белых и половина негров, и об этом нельзя забывать. Из-за своего происхождения она навсегда была обречена оставаться только служанкой. И если точнее, даже не служанкой, а рабыней Элен.
   Если бы Элен умерла, то Дивота осталась бы без хозяйки. У Элен не было наследников, которые могли бы претендовать на ее собственность, состоящую из одной рабыни. Юридических документов, подтверждающих отказ Элен от собственности или освобождение Дивоты от зависимости, тоже не было. К тому же из-за неразберихи, связанной с передачей Луизианы, власти могли вообще забыть о том, что надо принять на себя ее «живую» собственность. На Сан-Доминго погибли тысячи людей, боровшихся за свободу порабощенных.
   И все-таки какой же должна быть причина для убийства таких людей, как Эрмина или Мазэн?
   Неужели что-то еще, помимо цвета кожи? Может быть, это простая случайность? Ведь Серефина принадлежала к числу ее сородичей. И, уж конечно, ей Дивота не стала бы вредить.
   Какие ужасные подозрения приходят в голову, и все из-за каких-то духов, запах которых так надолго запоминается.
   Надо принимать решение. Поэтому ей придется попытаться выяснить у Дивоты, что она добавляла в смесь, которую они готовили. Выяснить, чтобы определить степень вины Дивоты и вины своей... Сама мысль об этом была непереносима, но все равно нужно это выяснить, только тогда появится шанс спасти других.
   И Элен отправилась по галерее искать Дивоту. Сверху слышалось пение, мелодичное и грустное.
   В комнате рядом со спальней Райана на стульчике сидела горничная и штопала небольшую дырку на рукаве одной из рубашек Райана. Дивота склонилась над работой, иголка сверкала в ее быстрых руках. На коричневом лице застыло выражение сосредоточенности. На ней было платье из синего шамбери[33] – накрахмаленное и выглаженное, голову покрывал белоснежный тиньон. Аккуратная, предприимчивая Дивота, образцовая служанка.
   – Дивота?
   Женщина взглянула вверх и вздрогнула от неожиданности.
   – Chere! Со мной может случиться сердечный приступ, если ты будешь так подкрадываться ко мне. Почему не позвала меня, если я тебе нужна, или послала бы за мной этого шляпу Бенедикта.
   – Мне кое о чем надо поговорить с тобой без свидетелей.
   Улыбка сползла с лица Дивоты, когда она внимательно посмотрела на лицо Элен. Она закрепила нитку, которой шила, и оторвала ее. Потом встряхнула рубашку и отложила ее в сторону. После всего этого она встала.
   – Да, chere?
   – Это о наших духах... – В горле у Элен встал комок. Она смотрела на женщину, которую знала всю свою жизнь, и вопрос, который хотела ей задать, показался таким острым, способным нанести горничной оскорбление, что слова застряли в горле.
   Дивота медленно кивнула:
   – Я удивлялась, почему ты меня об этом не спрашиваешь.
   – В самом деле? Значит, это правда, значит, ты не могла положить в духи что-нибудь такое, от чего умирают люди? Я же знаю, ты не способна на такое.
   Глаза горничной широко раскрылись.
   – Убить? – прошептала она.
   – Я думала, что ты ожидала...
   – Никогда! Никогда я от тебя не ожидала такого вопроса!
   – Но я должна была его задать, ведь люди умирают. Умирают те, кто пользовался нашими духами, и я не могу оставить этого просто так.
   – И ты подумала, что я убила их всех? Зачем же мне нужно было это делать... Скажи, зачем?
   Элен никогда еще не видела Дивоту такой воинственной. И никогда не слышала, чтобы она так громко говорила, как и не видела в ее черных глазах столько ярости.
   – Ну, не знаю... – растерянно проговорила Элен.
   – А я думаю, знаешь. Как и все белые, ты, глядя на цвет моей кожи, видишь во мне своего врага.
   – Трое уже умерли! Я хочу одного узнать, как это могло случиться и кто это сделал. Ты понимаешь меня? И было ли что-нибудь такое в духах. Мне это важно знать. Я должна знать, поскольку если в них содержалось что-либо вредное, то вся вина падает на меня. Я помогала убивать их...
   Дивота внимательно посмотрела на нее и уже понемногу начала успокаиваться.
   – О Боже, chere. О милостивый Боже. – Они настолько были заняты разговором, что не услышали тихих шагов Бенедикта, который вошел к ним в комнату. Когда он кашлянул, им показалось, что разразился гром.
   – В духах не было ничего смертоносного, – тихо сказал он.
   – А тебе откуда знать об этом? – воскликнула Элен, резко поворачиваясь к нему.
   – В этом доме я изо дня в день вдыхаю запах ваших духов. Я знаю, что эта женщина не из тех, кто способен убить исподтишка или наугад, виноватых или невиновных одинаково. В ней нет злобы, хотя иногда она и бывает в гневе...
   Дивота изумленно смотрела на высокого и худощавого мужчину с совершенно бесстрастным лицом.
   – Спасибо, но ты прав.
   – Я тоже так думаю, – ответил Бенедикт и поклонился.
   На мгновение этих двух слуг объединило только что возникшее чувство солидарности и нежелание мириться с несправедливостью. Дивота повернулась к Элен:
   – Я принесу тебе остатки наших духов. Можешь поступать с ними как сочтешь нужным: проверяй их, пробуй на вкус, пользуйся ими или вылей их совсем. Мне теперь все равно. Они были приготовлены для тебя, чтобы помочь тебе, и для твоего удовольствия.
   Дивота вышла из комнаты. Бенедикт отправился следом за ней.
   Дойдя до середины смежной спальни, Элен остановилась, озадаченно глядя себе под ноги на пестрый фламандский ковер с красными, синими и золотыми цветами. «Ничего не вышло. Следующей после Дивоты шла мадам Туссар, которую можно было заподозрить в этих страшных делах, но дальше, за нею, не было никого...»
   Дивота влетела в спальню, поставила оставшиеся бутылочки с духами на столик возле кровати, поближе к Элен, и уже повернулась, чтобы так же стремительно вылететь из комнаты.
   – Подожди, – сказала Элен. – Я не хотела обидеть тебя. Но есть одна вещь, которую я должна знать.
   – Слушаю, – проговорила Дивота, в голосе которой все еще слышалась обида.
   – Не имеется ли в наших духах каких-то вредных добавок?
   – В духах содержатся только натуральные эссенции, как сильные, так и совсем слабые. Для тех, у кого развито обоняние, даже самая ничтожная добавка или, наоборот, вроде бы незаметное изъятие изменяют букет запахов – в большей или меньшей степени. Мышьяка в них не может быть, иначе чувствовался бы неистребимый и характерный запах чеснока, который подавил бы все остальные запахи. Насколько мне известно, так же дело обстоит и с другими веществами, которые могут причинять людям вред. Перестань мучить себя, chere, на тебе вины нет.
   – В чем дело? Что здесь такое происходит? – послышался голос Райана.
   Он вошел в спальню в тот момент, когда Дивота произносила свои последние слова.
   – Ничего страшного, – повернувшись к нему, ответила Элен.
   – Не думаю. А что же теперь произошло с вашими духами? Может, они внезапно приобрели силу, которая может заставить бюрократов в Париже крутиться побыстрее? Или они убедили Сальседо и Моралеса в том, что американцев надо любить...
   Добродушный юмор пронизывал его слова, но в них чувствовалось также нетерпение и раздражение.
   – Ничего подобного, – произнесла Элен. – Я только пыталась успокоить свою совесть в связи с последними смертями.
   Райан подал Дивоте знак, чтобы она оставила их, и та тут же удалилась, прикрыв за собой дверь. Затем он прошел мимо Элен и встал, скрестив руки на груди и прислонившись к высоким матрасам.
   – Думается, мне следует выслушать все, с начала до конца, – сказал он, четко выговаривая слова.
   Элен кратко, насколько это было возможно, объяснила ему то, в чем долго пыталась разобраться сама, хотя по мере своего рассказа все больше и больше чувствовала, насколько неправдоподобным были ее предположения. И тем не менее надо было рассказать все.
   – Значит, ты думаешь, что ваши духи могут не только заставлять мужчин вести себя вопреки своей природе, но и вызывать болезни и навлекать смерть? – сказал он с выражением недоверия на лице.
   – Не сами духи, а какой-то их компонент. Всегда ходили слухи, что колдуны использовали яды, чтобы наслать смерть на того или иного человека. Конечно, звучит дико, но я подумала, что, может, Дивота захотела кому-нибудь отомстить или ей пообещали деньги за то, что она вызовет чью-то смерть... Я не утверждаю этого... Но считаю, что игнорировать такую возможность нельзя.
   – Если бы так и оказалось, то вина легла бы на тебя.
   Элен в замешательстве сделала какое-то неопределенное движение, глядя в сторону, на сетку от москитов, закрывавшую изголовье их кровати.
   – Что-то вроде этого, – пробормотала она в ответ.
   – Твоя вина состояла бы в том, что она – твоя рабыня.
   – Да, но я тоже ответственна за произошедшее.
   Райан подошел к Элен и взял ее руки в свои, а затем крепко обнял ее.
   – Запомни раз и навсегда, – тихо сказал он, – твои духи не имеют той магической силы, которую можно было бы использовать во благо или во вред людям. У них неплохой запах – и это все!
   – Откуда ты знаешь? – Элен подняла лицо и посмотрела ему прямо в глаза.
   – Знаю. Страсть к тебе исходит из меня самого. Это ты вызываешь ее, ты сама, а не какие-то несколько капель из бутылочки. Желание обладать тобой – в моем сердце и в моем сознании и... в той моей части, которая стремится утонуть в тебе. Твои духи не играют для меня никакой роли. Я не раб женщин, и даже не твой раб, хотя и хочу тебя, сейчас, в эту минуту... я готов пожертвовать собственной свободой ради одного часа, проведенного в твоих объятиях. Но я могу заставить себя встать и уйти, если понадобится. Могу бросить тебя, хоть и не без сожаления, но, уж конечно, без того, чтобы подвергать свою жизнь опасности или безвозвратно калечить свою душу.
   Слова Райана задели Элен, вызвав в ней ярость.
   – Если ты так уверен в себе, то почему не уходишь? – выпалила она. В ее серых глазах появились злость и презрение.
   – Я уйду.
   – Что? – Она стояла так близко к нему, что почувствовала жар его желания и напрягшиеся мускулы его бедер. Под руками, лежавшими на груди Райана, она ощущала глухое и частое биение его сердца. Все это так не вязалось с его словами, сказанными так спокойно...
   – Я докажу тебе, что способен уйти. Я уезжаю в Вашингтон, как только подготовлюсь к поездке, чтобы привезти оттуда официальное подтверждение, способное рассеять все сомнения о передаче Луизианы. Об этом меня убедительно попросил Луссат, чтобы ускорить долгий и затянувшийся процесс передачи колонии от одной страны другой. Еду я еще и для того, чтобы убедить тебя в том, что могу оставить тебя...
   – Что ж, поезжай!
   Элен попыталась высвободить свои руки, но он крепко держал их. Затем прижал ее к себе еще ближе, и это крепкое объятие позволило Элен почувствовать его напрягшееся тело. Рука Райана поглаживала ей спину, опускаясь ниже, к изгибам ее бедра и лаская их. В это мгновение он посмотрел в ее глаза и на ее раскрывшиеся губы.
   – О нет, я не уеду без горячего прощания...
   Это уже звучало как вызов, который Элен не хотелось бы принимать, но ее сердце уже не могло противиться. Когда он стал крепче прижимать ее к себе, она и сама прильнула к его груди, приподнявшись на цыпочки, чтобы встретить его страстный поцелуй. Ее губы дрожали, сдаваясь перед его требовательностью, но вскоре и она тоже сжимала его в сильных объятиях, которые доставляли обоим сладостную боль...
   Ее руки скользили по его затылку, пальцы перебирали волосы, впивались в мускулы шеи. Она все сильнее прижималась к нему в агонии мучительного, страстного желания, так что ее разгоряченная нежность еще больше возбуждала проявление его мужского естества.
   От ее неожиданной ласки Райан сделал судорожный вздох, а его пальцы заскользили по ее платью, но пуговицы одна за другой выскальзывали из петель, он торопливо стащил платье с ее плеч вместе с лифом. Элен помогла ему, стянув одежду до талии, ослабив тесьму панталон и нижней юбки, давая им упасть к ногам. Потом она снова прильнула к нему, торопливо вытаскивая из брюк его рубашку и расстегивая пуговицы впереди, но он одним движением стянул ее через голову. Пока он стаскивал сапоги, она откинула в сторону свои туфельки, забралась на высокую постель и стала расстегивать и снимать подвязки.
   Райан, сняв свои узкие брюки, остановил ее быстрым жестом. Во всем великолепии своей наготы он встал между ее коленями, раздвинул их шире и, снимая подвязки одну за другой, сам стал медленно стягивать с ее ног чулки. Он опустился на колени, прижимаясь губами в поцелуе к гладким изгибам ее коленей, продвигая свои влажные жаркие губы вверх по чувствительной внутренней поверхности ее бедер, туда, где они соединяются. Он легким и нежным толчком повалил ее на спину на мягкий матрас, а Элен залилась румянцем стыдливости и восхитительного, будто беспричинного восторга.
   Возможно, нужно было воспротивиться его напору, перехватить инициативу, но она забыла обо всем на свете, погрузившись в волны наслаждения. «Если это происходит с нами в последний раз, что вполне возможно, то пусть все станет особым, чтобы нам обоим запомнилась эта любовная встреча», – подумала Элен.
   Его прикосновения горячили ее кровь, разжигая в Элен пылкую страсть и безумное желание. Вдруг все перестало иметь какое-либо значение, за исключением их близости...
   Когда Райан поднялся, она потянулась за ним, но он не склонился к ней навстречу. Вместо этого он подошел к столику у кровати и взял первую попавшуюся бутылочку с духами из тех, что там стояли. Вынув пробку, он повернулся к постели.
   Глаза Элен широко раскрылись. Она приподнялась, повернувшись на бок.
   – Что ты делаешь? – спросила она чуть охрипшим голосом.
   – Хочу испытать и себя... и тебя. – Он поднял бутылочку. Несколько капель ароматной жидкости упало ему на пальцы, на его ладонь, на простыню, распространяя в воздухе знакомое благоухание.
   Элен беспокоило, что он казался таким бесстрастным и чужим.
   – Зачем все это? – спросила она.
   – Ляг на спину, – тихо попросил Райан. Она напряженно легла, а он, встав коленом на матрас, навис над ней и обрызгал духами все ее тело. Быстро, прежде чем текущие тонкими ручейками капли не убежали, он стал растирать драгоценную жидкость по ее коже, втирая в белые холмики ее грудей, в изящные изгибы бедер и талии, в мягкую поверхность живота и в золотистый треугольник под ним, по пушку на ее стройных бедрах. Легкая дрожь пробежала по телу Элен, а Райан улыбнулся, довольный своими действиями, прежде чем накрыл ее своим телом.
   Их тела слились в окружении невидимого облака благоухающих духов. Они скользили вместе, щекоча друг друга нежными поглаживаниями, поглощенные великолепием ощущений. Элен слышала сильное и учащенное биение его сердца, чувствовала его напряжение, связанное с безуспешными попытками сдерживать себя. Она была благодарна ему за эти сладостные ощущения, пока на гребне волны восторга и радости не ослабила ноги, раздвигая их, и не приняла его в себя.
   Элен содрогнулась от жгучего трепета, волной пронесшегося по ее телу. Сладкая дрожь пронзила ее, заставив издать придушенный гортанный вскрик и выгнуться навстречу ему, прижимаясь. Он шел ей навстречу, пытаясь утолить ее желание, стараясь погружаться все глубже и глубже, с безграничной настойчивостью. Принимая нарастающие усилия его толчков, Элен таяла, радуясь глубине своих ощущений. Дыхание ее стало прерывистым и затрудненным, в голове шумело. Сердце колотилось так, словно хотело выскочить из груди.
   На мгновение забывшиеся в удивительном восторге, они затихли. Потом, открыв глаза, посмотрели друг на друга в немом упоении.
   Несколько мгновений спустя Райан повернулся на бок, притягивая Элен к себе. Он вдыхал благоухающий запах ее волос, стараясь запомнить каждый изгиб ее тела. Он искал ее губы, крепко целуя их снова и снова. Наконец, сделав неловкое движение, с большой неохотой он уложил ее на спину и чуть отодвинулся.
   Поднявшись, Райан отошел к умывальнику в углу и холодной водой с мылом смыл запах ее духов, вдруг показавшийся ему невыносимым. Вытерев насухо тело, он бросил полотенце на кресло и подошел к шкафу, доставая оттуда кожаные брюки и куртку для верховой езды.
   Через несколько минут он был одет. Держа в руке шляпу с узкими полями и скатку походной постели и запасной одежды, он направился было к двери, взялся за ручку, но, передумав, повернулся к Элен. Его взгляд бродил по лежащей на постели женщине, любуясь ее красивым телом и белоснежной кожей. Тихо выругавшись, Райан быстро отошел от двери и подбежал к Элен. Припав к соску ее округлой груди, он поцеловал его, словно пробуя на вкус, потом крепко и страстно поцеловал ее губы.
   Вдруг Райан резко выпрямился и снова пошел к двери, распахнул ее рывком.
   – Если это победа, то я предпочитаю поражение, – обернувшись, грустно сказал он, глядя на Элен.
   Дверь за ним закрылась.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

   Элен лежала, глядя на мягкие складки противомоскитной сетки, натянутой над постелью, и прислушивалась к удаляющимся шагам. Она не шевелилась, пока полная тишина, повисшая вокруг, не подсказала ей, что Райан покинул стены этого дома...
   Нет, она не плакала. Только ее грудь что-то теснило, да и дыхание стало неровным. Все-таки он оставил ее, несмотря на запах ее духов, несмотря на волнующую близость их тел. Этого не должно было произойти, но все же случилось.
   Элен любила его... Она знала об этом и раньше, чувствовала, как сначала интерес к нему, а потом и любовь растет в ней с каждым днем. Дивота предупреждала, что если она сама влюбится, то тут же потеряет контроль над собой в отношениях с мужчиной. И еще горничная что-то говорила о любящем сердце, но Элен пропустила это мимо ушей.
   Райан подумал, что смог победить чары ее духов или, по крайней мере, доказал ей, что они на него не действуют. Возможно, он и сумел это сделать, но все равно она не знала, чему верить... И зачем он только уехал в такую даль?..
   Не было никакой нужды подвергать свою жизнь опасности только для того, чтобы доказать, что Элен не в силах его удерживать. По дороге в Вашингтон его могли убить, он же капер, а не курьер. Скорее всего им движет обычная мужская гордость, которая и заставила его отправиться в эту дальнюю поездку по дикой, необжитой местности.
   Нет, Элен следовало быть более справедливой. Миссия, возложенная на Райана, не имеет к ней никакого отношения. Он – человек, которого беспокоит судьба его родной Луизианы. События, которые сотрясают колонию, вызывают у него большой интерес и имеют для него важное значение. И это самая важная часть его жизни, а для Элен места не остается...
   Райан часто говорил ей о своем стремлении к ней, о своих желаниях и о том, что он ее обожает, но последнее скорее всего происходило под воздействием запаха ее духов. А вот о любви он даже словом не обмолвился, за исключением того случая, когда она заболела лихорадкой, и тогда он решил сказать ей о своей любви, наверное, для того, чтобы у нее появилось желание бороться за жизнь.
   Разумеется, Дивота не могла обещать ей, ЧТо у нее будет любовь. Желание – да. Очарование, увлеченность плоти, порабощение своего любовника. Все это она получила сполна... Но какими ничтожными казались подобные ощущения без любви!
   Неужели она упустила возможность добиться настоящей любви, а, используя духи, получила только привязанность, которая зависела от аромата и привычки к этим запахам? И что могло произойти между ними в те три длинные ночи в темноте тайника под домом Фавье, если бы еще накануне она не воспользовалась духами Дивоты? Испытали бы они внезапное зарождение глубоких чувств, которые сразу же переросли в воспламеняющую страсть?..
   Когда через некоторое время в комнату к ней зашла Дивота, Элен уже успокоилась... Но все равно целый день ее преследовали мрачные мысли и вопросы, ответов на которые она не находила. Вечером горничная принесла поднос с легким ужином – жареного цыпленка, хрустящий подсушенный хлеб, вино и сливочную карамель на десерт. Элен через силу немного поела и вскоре отослала Дивоту. Потом задула свечу и натянула на себя покрывало.
 
   Утро Элен встретила с тяжелым сердцем, она чувствовала себя беспокойно и не собиралась покидать постель. С чашкой кофе в руке она молча наблюдала за тем, как в спальне хлопочет Дивота, поднимая шторы и собирая разбросанную одежду. Горничная вымыла ее, сменила постельное белье, так как оставшийся запах духов вызывал у Элен отвращение. Ей хотелось остаться одной в тишине этой полуосвещенной комнаты.
   – Chere? Ты будешь сегодня вставать или останешься в этой постели навсегда? – спросила Дивота, подбоченившись.
   Элен вяло отбросила волосы с лица и прикрыла рукой глаза.
   – Не знаю, – наконец собралась она с духом.
   – Тебе надо встать. Ты пугаешь меня, chere. Сама на себя не похожа.
   – Встать и что делать?
   – Что-нибудь. Месье Райан оставил нам денег на покупки. Можем сходить на рынок.
   – Это сделает Бенедикт... – с неохотой ответила Элен.
   – Он тоже беспокоится о тебе. Месье Райан, когда вернется, станет винить его в том, что ты опять захворала.
   – Неужели?
   – Так думает Бенедикт.
   – Он ошибается. Сомневаюсь, чтобы Райан волновался из-за меня.
   – О чем ты? Конечно же, он будет переживать!
   Элен приподнялась и села в постели.
   – Он меня бросил, Дивота! – жестко сказала Элен. А потом, уже немного мягче, добавила: – Он уехал.
   – Но он непременно вернется, – спокойно ответила Дивота.
   – Ты убеждала меня в том, что он превратится в моего раба, будет доставлять мне радость и удовольствие.
   – Значит, от мужчины ты хочешь только одного, чтобы он стал твоим рабом?
   Элен проглотила слезы и торопливо затрясла головой, давая понять, что ей этого не надо.
   – Но я никогда не предполагала, что он уедет от меня. Этого я не ожидала...
   – Значит, поэтому ты ешь так мало и лежишь целый день в постели?
   Элен не в состоянии была вымолвить ни слова и опять покачала головой. Глаза ее наполнились слезами и тут же потекли по щекам.
   – Если я поднимусь, то мне придется покинуть этот дом, – прошептала она.
   – Покинуть? – недовольно переспросила Дивота.
   – Да, оставить дом Райана и найти жилье где-нибудь в другом месте.
   – Но почему?..
   – Я не могу находиться под одной крышей с мужчиной, который меня не любит, – ответила Элен.
   – Как ты можешь говорить такое?
   – Да, он не любит меня. Он попал в мою ловушку, а теперь избавился от нее. А я не желаю быть игрушкой в руках капера.
   – Но ты же знаешь, что он не просто капер, – строго сказала Дивота.
   – Какая разница!
   – Да это просто глупо! Ты нуждалась в Райане раньше и нуждаешься в нем теперь. Что изменилось?
   – Все осталось по-прежнему, я вижу это... Но сама я стала иной. Я люблю его, но этого мало. Когда я начала пользоваться твоими духами, то вначале использовала свою власть над ним, а потом могла бы впутать его в дела и похуже. Я не могу оставаться здесь и заставлять его расплачиваться за то, что может произойти позже, чем бы все это ни закончилось.
   – Ты имеешь в виду убийства? Так в них нет ни твоей, ни моей вины, клянусь тебе. Неужели ты не можешь мне поверить?
   – Я не могу рисковать...
   – Ну и как ты представляешь свою жизнь? Куда мы с тобой денемся?
   – Пока не знаю. Я пыталась найти выход, но пока ничего не придумала...
   – Тогда мы могли бы подождать возвращения месье Райана, – с надеждой в голосе сказала Дивота и с этими словами вышла.
   Элен допивала свой кофе и медленно дожевывала пирожок. Ей стало легче, когда удалось выразить словами то, что мучило ее и камнем лежало на душе. Однако проблема оставалась нерешенной: что же все-таки делать?
   У нее по-прежнему не было денег, на которые можно было бы снять комнатку. Это означало, что придется полагаться на знакомых, хотя бы на первое время. Если бы была жива Эрмина, то актриса нашла бы для нее какое-нибудь местечко уголок, где можно было приклонить голову. От Жози нечего ожидать. Полезным мог оказаться только Морвен, но она опасалась, что, лишившись покровительственного присутствия Райана, его помощь придется определенным образом оплачивать. Тем более что он никогда не скрывал своих симпатий к Элен. По всей видимости, немногие женщины ему отказывали. Но как бы то ни было, его труппа проживала в доме, принадлежавшем вдове Пито, а уж от нее Элен менее всего ожидала радушного приема.