Дженнифер Блейк
Аромат рая

ГЛАВА ПЕРВАЯ

   Солнце наконец-то село, и за высокими – от потолка до пола, распахнутыми навстречу вечернему воздуху окнами опустились тропические сумерки. Здесь, в своей спальне, Элен Мари Ларпен готовилась к свадьбе. Свечи, горевшие по обеим сторонам зеркала на туалетном столике, возносили тонкие серые струйки дыма к высокому потолку. Щеки Элен пылали, золотистые волосы на лбу и на висках потемнели от пота. Лихорадочно блестевшие глаза девушки выдавали ее страдание, но оно не было связано с той духотой, которая оставалась в комнате после утомительного, жаркого дня.
   – Я не могу пойти на такое, Дивота! – с отчаянием в голосе повторяла Элен, встречаясь взглядами в зеркале со своей горничной. – Ну просто не могу!..
   Дивота старательно расчесывала и укладывала в прическу длинные, прекрасные волосы своей любимой воспитанницы.
   – Не расстраивайся, chere[1]. Церемония быстро закончится, и потом все будет хорошо...
   – Не могу понять, почему папа так настаивает на этой свадьбе, и именно теперь?
   – Это было решено давным-давно.
   – Да, но решение-то принимала не я... – Горничная внимательно рассматривала бледное лицо молодой женщины с нервным румянцем на высоких скулах, с жестко поджатыми губами изящно вылепленного рта, с резкими складками вокруг прямого носа со слегка вздернутым кончиком.
   – Уж не боишься ли ты, моя дорогая, а? – спросила Дивота.
   – Конечно, я боюсь!.. Как можно затевать пышную свадьбу сейчас? Это ведь чистое безумие! Почему бы нам не пожениться тихо и спокойно, чтобы присутствовали только ты и папа, да еще один или два друга семьи в качестве свидетелей? Какой смысл щеголять нашей экстравагантностью перед беглыми рабами?
   – Думаю, твой отец наконец понял, что не существует ничего постоянного, но он просто решил притвориться, что на острове все остается по-прежнему.
   – А Дюран еще и поддерживает его в этом.
   Тон, которым Элен произнесла имя своего жениха, не выдавал ни ее любви, ни даже малейшего уважения к нему.
   – Они оба одного поля ягоды.
   Такое замечание, высказанное Дивотой в адрес хозяина дома и жениха Элен, не показалось девушке чем-то необычным. Горничная-мулатка приходилась ей теткой, потому что была младшей сводной сестрой ее покойной матери. Все в семье признавали такие отношения родства между ними, потому что не находили в них ничего необычного.
   Высокая женщина с кожей золотисто-коричневого оттенка, с орлиными чертами лица и жесткими волнистыми волосами, спрятанными под распространенным на островах Вест-Индии платком, называемым тиньоном, говорила грамотно, что свидетельствовало о ее образовании, которое она получила вместе с матерью Элен. Дивота была неразлучна с Элен с момента появления девочки на свет – ее родная мать умерла при родах.
   Подумав, горничная продолжала:
   – Но я говорю не о страхах, связанных с опасной ситуацией, сложившейся на острове, а о твоем женихе. Ты же не можешь сказать, что не представляешь того, что ожидает тебя этой ночью... А может, ты боишься Дюрана Гамбьера? Боишься того, что он сделает ночью?
   – Нет, конечно... Если мне и боязно, то только немного... Но, Дивота, а что, если он не... не отнесется ко мне с пониманием?
   – Но ведь он благородный мужчина, джентльмен... Он станет чтить тебя как свою жену, как мать его будущих детей...
   – Да, но будет ли он нежным и терпеливым или вынудит меня делать то, что ему захочется?
   – Короче говоря, воспользуется ли он твоими ласками и будет ли внимателен к тебе? Ты это хочешь знать?
   – Да, – ответила тихо Элен.
   – В этом не сомневайся. Мы ведь можем сделать так, что Дюран станет твоим рабом.
   Элен взглянула на Дивоту с недоверчивой улыбкой:
   Неужели такое возможно?
   – Подожди-ка минуточку. – И, упрямо поджав губы, горничная круто повернулась и быстро вышла из комнаты.
   Элен удивленно посмотрела вслед женщине. «Что пришло Дивоте в голову? Временами она бывает такой странной. Вот и сейчас вышла из комнаты, прервав такое важное дело, как предсвадебные приготовления... А ведь времени почти не осталось, скоро я должна появиться перед гостями...»
   Встревожившись, Элен вскочила и направилась к окну. Задняя галерея, на которую оно выходило, была пуста. Вечер за окнами оставался душным. Насекомые и ночные птицы, которые обычно заполняли воздух своим невнятным шумом, затихли. Слышны были только скрип каретных колес на посыпанных ракушечником дорожках, возгласы прибывающих гостей у парадной двери, а из-под галереи, с террасы, где должна была происходить церемония, раздавались звуки смычковых инструментов трио музыкантов-негров, нанятых по этому случаю, настраивали их, проигрывая отрывки мелодий. И еще откуда-то издалека несся невнятный шум, похожий на раскаты отдаленного грома. Это на окрестных холмах били барабаны. Элен вздрогнула.
   Запахи жарившегося на кухне мяса смешивались с ароматом цветов и плодов, со знакомыми с детства запахами моря, которые всегда ощущаешь здесь, на острове Сан-Доминго[2].
   Женитьбу двадцатитрехлетней Элен и Дюрана Гамбьера, который был старше ее на шесть лет, их родители задумали давно. Элен училась в школе-пансионе под Парижем, когда негры-рабы подняли восстание на Сан-Доминго. Ее отец в тот момент находился на пути во Францию, намереваясь увезти дочь подальше от опасностей разразившейся там кровавой революции. Забрав Элен из школы-пансиона, отец пристроил ее на время пожить у дальних родственников, солидных буржуа, торговцев в Гавре, которые старательно соблюдали нейтралитет по отношению к политической борьбе во Франции. Затем месье Ларпен уехал в Новый Орлеан и, присоединившись к беженцам, вскоре вернулся на Сан-Доминго.
   В начале восстания негры и мулаты объединились против белых, совершая набеги на дома владельцев плантаций, разоряя и убивая своих хозяев. Французское правительство, увязшее в последствиях революционного переворота в стране, оказалось неспособным послать достаточное количество войск, чтобы подавить освободительное движение, охватившее весь остров. Однако из-за взаимных распрей между неграми и мулатами попеременно то одна, то другая часть восставших силой и интригами устанавливала на острове свое господство. Когда же республиканская Франция смогла наконец послать войска, чтобы восстановить свою власть в колонии, мулаты присоединились к отрядам регулярной армии, выступавшей против негров, а негры, в причудливом volte-face[3], объединились перед новой угрозой со своими прежними хозяевами – с французскими плантаторами-роялистами. Позже, когда испанцы и англичане перенесли войну в Европе в Карибский бассейн, негры-рабы под предводительством своих вождей сначала Туссена-Лувертюра и после его пленения Жан-Жака Дессалина вступили в союз с этими противниками французов.
   Накануне важных и решительных сражений, ожидавшихся в Европе, британские войска были выведены с острова, и Туссен-Лувертюр объявил себя пожизненным генерал-губернатором Сан-Доминго и, повернув силы против своих испанских союзников, изгнал их из страны. На словах он признал власть Франции, но в действительности по-прежнему оставался верховным правителем Сан-Доминго.
   С возвышением Туссена в стране наступил неустойчивый мир. Генерал-губернатор восстановил торговлю сахаром и хлопком и для этого пригласил находившихся в изгнании плантаторов вернуться на остров, а бывших рабов силой вынудил снова выйти работать на поля. Впервые за последние десять лет на Сан-Доминго наконец сложились более или менее благоприятные условия для нормальной жизни.
   Это произошло всего за год с небольшим до описываемых событий, в 1801 году. Отец Элен, видя, что жизнь меняется к лучшему, послал за Элен и велел ей привезти с собой все свои вещи и украшения, чтобы можно было подготовиться к свадьбе.
   Элен, конечно, выполнила наказ отца, правда, из-за этого немного задержалась с возвращением домой. Когда она наконец добралась до Сан-Доминго, на остров высадилась двадцатитысячная армия Наполеона под командованием его шурина – генерала Леклерка. Наполеон, упрочивший к этому времени свое положение в качестве консула республики, решил, что Франции необходим приток товаров с этого райского острова, он и мысли не допускал о том, что генерал-губернатор Туссен-Лувертюр станет и дальше управлять их отгрузкой и контролировать перевозки этих товаров. Вновь начались военные действия.
   После нескольких месяцев жестоких боев Туссен-Лувертюр принял навязанные ему условия мира, но вскоре был арестован и вывезен во Францию. Негры-повстанцы ушли в горы и оттуда стали совершать жестокие набеги на плантации белых. Генерал Леклерк восстановил рабство, отмененное при Туссене-Лувертюре, и ввел многие ограничения для мулатов.
   Волнения на острове продолжались. Унылый грохот барабанов, доносившийся в долины с повстанческих баз в горах, – барабанов-вуду[4],которые несли сообщения рассеянным по острову отрядам вооруженных негров, – звучал постоянно. Ездить по дорогам без вооруженной охраны становилось опасно. Силы наполеоновской армии постепенно таяли, и не столько от боев с мятежниками, сколько от опасных тропических болезней – желтой лихорадки и холеры, малярии и тифа. Вскоре жертвой этих болезней оказался и сам генерал Леклерк.
   Из-за опасной обстановки на острове свадьбу Элен и Дюрана на некоторое время отложили. Отец Элен и ее жених вступили в ряды добровольческого ополчения плантаторов. Французские войска, по своей численности превосходившие и британские, и испанские армии, брошенные против негров в свое время, по-прежнему уступали повстанцам, которыми теперь руководил жестокий и мстительный Дессалин.
   Элен радовалась отсрочке свадьбы. Конечно, она не могла противиться этому браку открыто, потому что хотела угодить отцу. Но тем не менее идти под венец не торопилась. Ей хотелось выиграть время, чтобы привыкнуть к отцу, с которым долгое время была в разлуке, чтобы приспособиться к спокойной жизни на острове. Но больше всего она нуждалась во времени для того, чтобы понять человека, за которого должна была выйти замуж.
   Ожидание оказалось для Элен полезным. Она убедилась в том, насколько ожесточенным стал ее отец. Он и раньше был строг со своими рабами, но теперь, напуганный их предательством, многих часто наказывал кнутом. Изменился он и к Элен: немедленно разражался уничтожающей бранью и гневом, если дочь не соглашалась с ним и выражала собственное мнение по тому или иному вопросу, касавшемуся, например, ведения домашнего хозяйства.
   В отношениях с женихом у Элен тоже были сложности. Этот красивый, обаятельный мужчина, как и ее отец, отличался властолюбием. Он, например, взял себе за правило приучать Элен к тому, что сам назначал время своих визитов к ней, вместо того чтобы поинтересоваться, когда Элен было бы удобно принять его, а кроме того, Дюран почему-то считал себя вправе поучать девушку, куда и когда могла она выйти из дому. Он беззастенчиво заявлял ей о своих вкусах и предпочтениях, касавшихся ее бальных платьев и шляпок, причесок и даже музыкальных пьес, которые Элен должна была исполнять по вечерам. Дюран заранее решил, когда и сколько у них появится детей, и сам выбрал для них имена. Он открыто давал понять своей невесте, что в совместной жизни все должно быть подчинено только его вкусам.
   Ему не нравилось, когда в его присутствии Элен выглядела смущенной. Как-то он даже признался Элен, что может проявить по отношению к ней грубость, хотя пообещал тут же, что будет относиться к ней, как к самому хрупкому украшению своего дома.
   Но подобное откровение не успокоило Элен. Поговаривали, что его любовница Серефина время от времени демонстрировала своим подругам синевато-багровые кровоподтеки.
   Окончательный срок свадьбы Элен и Дюрана определился, когда Туссена-Лувертюра арестовали и отправили во Францию для содержания в тюрьме. Элен не могла отделаться от предчувствия, что из-за высокомерия обоих отца и жениха – свадьба превратится в бессмысленно щедрое развлечение для всей округи. Видимо, им очень хотелось доказать всему обществу, что они с презрением относятся к необходимости менять свои привычки ради элементарной безопасности.
   Подойдя к туалетному столику, Элен внимательно вгляделась в свое отражение в зеркале. Неужели ей не удастся убедить отца в том, чтобы он не выдавал ее замуж?
   Стоило Элен только однажды попытаться заговорить об этом с отцом, как тот рассвирепел настолько, что в какое-то мгновение девушке показалось, что он может приказать высечь ее, как последнюю рабыню. Разумеется, Элен могла бы убежать из дому, но на острове негде было укрыться, да и отправиться в путь в одиночку в это опасное время не посмела бы ни белая, ни цветная женщина. Подобный решительный шаг неминуемо повлек бы за собой только несчастья.
   В глубине души Элен все же хотела выполнить волю отца, чтобы вернуть его расположение к себе, вернуть прежнюю атмосферу отношений между ними, когда отец был добр к ней, любил ее. Таким она помнила его с раннего детства. Она так скучала по нему во Франции!..
   Дивота прервала воспоминания Элен. Горничная пулей влетела в комнату и прикрыла за собой дверь. Элен обернулась:
   – Куда ты ходила? Нам нужно поторапливаться, иначе я опоздаю, а ты знаешь, каким стал папа.
   – Не волнуйся. Это, пожалуй, поважнее.
   – Что это?
   – Секрет, который сможет защитить тебя.
   Сунув руку в карман фартука, Дивота вынула маленький желтовато-зеленый флакончик. Ловким движением она вытащила пробку, и в теплом, неподвижном воздухе комнаты поплыл сладкий запах гардений, роз, жасмина и сандалового дерева.
   – Духи? Какой чудесный запах! Не сомневаюсь, что на Дюрана он окажет сильное впечатление. Я слышала, что его любовница каждый день купается в ванне с надушенной водой.
   – Но не с таким же букетом ароматов! – проговорила Дивота.
   – Откуда тебе знать?
   – Другого такого просто не существует, – заявила горничная.
   Элен протянула к флакончику руку. Вреда от него, пожалуй, не будет.
   – Минуточку, chere. Распахни-ка, пожалуйста, свой пеньюар.
   – Что?
   – Это масло, и его следует втереть в кожу плеч и рук.
   Элен понимала, что Дивота старалась ей помочь. Она ведь так беспокоилась о ней, все время давала какие-то советы. Элен не стала бы отрицать, что в эти минуты ей необходима была любая помощь, которая могла поднять ее дух перед тем, как отправиться к алтарю, где они с Дюраном обменяются своими клятвами.
   Легким движением плеч Элен сбросила пеньюар и протянула ладошку, чтобы Дивота налила в нее немного ароматной жидкости. Следуя указаниям горничной, девушка осторожно перелила часть масла на другую ладонь и провела ими по плечам, по ямочке под горлом, вдоль рук до локтей и кистей. Но этого Дивоте показалось мало. Служанка налила ей еще несколько капель и настояла, чтобы Элен растерла их по белым полушариям грудей и по животу до самого низа.
   Когда Элен начала растирать свое тело, Дивота тихим, низким голосом что-то запела. Звуки ее песни, похожей на молитву, заставили девушку вспомнить о слухах, будто бы Дивота, будучи приверженкой культа вуду, поклоняется древним, привезенным из Африки божкам, а еще поговаривали, что в языческих ритуалах она выполняет роль жрицы. Обычно таким жрицам приписывали некую странную способность вызывать смерть человека проклятием или уколами иголок или спиц в изображающую этого человека куклу, а кроме того – способность оживлять умерших, умение приготовлять питье, которое обращает любовь в ненависть, и наоборот.
   «Сказки и только сказки», – подумала Элен. Дивота казалась такой обычной при свете свечей в своем белом, накрахмаленном фартуке, с темно-карими, полными любви, сочувствия и заботы глазами.
   Запах душистого масла обволакивал Элен, почти лишая ее сил.
   – Хорошо, очень хорошо! – тихо проговорила горничная. – Когда ты окажешься в объятиях своего мужа, он испытает волшебное воздействие этого аромата, который в сотни раз увеличит его мужскую силу. Он сразу же окажется в твоей власти и всегда будет доставлять тебе удовольствие всеми доступными ему способами. Никакая другая женщина уже не сможет привлечь его к себе.
   – Все это очень хорошо, – насмешливо заметила Элен. – А что, если он искупается? Или искупаюсь я?
   Дивота нахмурилась:
   – Ты не должна так легкомысленно к этому относиться. Конечно, при купании это масло смоется. Поэтому тебе придется наложить его снова.
   – А если я дотронусь до другого мужчины? Он что, тоже может оказаться в моем плену?
   – Смотри, чтобы такого не случилось! Если только сама этого пожелаешь.
   Казалось, Дивота говорила о каких-то нереальных вещах. «Однако, – подумала Элен, – в эту игру стоит сыграть». Она легонько постучала по своей головке.
   – А со мной все будет в порядке? Не окажет ли это на меня какого-нибудь воздействия? – продолжала удивляться девушка.
   – Для тебя это не более чем обычные духи, просто они обладают свойством удерживать мужчину при себе, если того захочется женщине.
   – Я, впрочем, не уверена в том, что Дюрану нужно мое любящее сердце. Похоже, он ищет путь к папиным землям.
   – Доверься мне, chere. А сейчас нам пора одеваться, чтобы твой папа не рассердился.
   Свадебное платье Элен, сшитое по моде, которую диктовал Париж, было из шелка кремового цвета с низким квадратным вырезом, с буфами на рукавах и ниспадающей от самого бюста свободной юбкой, расшитой по подолу золотыми нитями. Вырез платья тоже был украшен изящной вышивкой в виде завитков и листьев. Ее волосы, собранные толстой косой с вплетенной в нее золотой лентой, были уложены над лбом короной. На шее поблескивало изящное ожерелье с камеей, когда-то принадлежавшее ее матери, а в ушах – золотые сережки, которые вместе с кашмирской шалью и веером из пластин слоновой кости Элен получила в подарок от жениха в «корзинке для невесты».
   Обычно Элен не пользовалась пудрой, румянами и помадой, но, поскольку в этот вечер она выглядела необыкновенно бледной, то согласилась, чтобы на губы ей наложили немного карминного крема и слегка, прошлись по скулам красной испанской бумагой.
   Дивота не скупилась на комплименты, когда девушка наконец была готова к выходу. Элен поблагодарила горничную, но сама не испытывала никакой радости. Ее не волновало, что могут подумать о внешнем виде невесты гости или близкие, включая и Дюрана. Она чувствовала себя жертвой перед закланием и хотела лишь одного – чтобы свадебная церемония закончилась как можно скорее.
   В дверь постучал дворецкий и напомнил, что пора спускаться.
   Внезапно засуетившись, Дивота огляделась в поисках веера Элен, а также букетика желтых роз с веткой папоротника. Передав все эти вещи Элен, Дивота торопливо, но крепко обняла ее и поспешила открыть перед девушкой дверь.
   Раздавшаяся снизу музыка возвестила о появлении невесты. Звуки возносились вверх к галерее, на которой стояла Элен. Глубоко вздохнув, она двинулась вперед.
   – Помни, – чуть слышно сказала ей Дивота, – твой муж будет тебя очень любить...
   Дом Ларпенов был выстроен из известняка, доставленного с большими трудностями с гор острова. Он избежал пожаров в те годы, когда отец Элен находился в эмиграции, но не избежал участи остальных разграбленных домов и получил серьезные повреждения. Большая часть великолепной мебели пропала из комнат, а пол галереи испещрили глубокие царапины, оставшиеся после того, как тяжелые предметы выволакивали из дома. Перила галереи, искусно вырезанные из того же мягкого известняка, сохранили следы от ударов мачете и штыками, а несколько балясин в форме урн вообще отсутствовали – их, несомненно, либо выбили из балюстрады по небрежности, либо унесли для каких-то прочих целей. Резное изображение ананаса, когда-то украшавшего стойку перил каменной лестницы, спускавшейся с террасы, тоже исчезло. И чтобы скрыть зияющую дыру на этом месте, на стойку водрузили фаянсовую вазу, наполненную свисающими ветвями розовой герани. Такие же вазы стояли вдоль лестницы на одинаковом расстоянии одна от другой и, кроме того, у подножия лестничного марша.
   Элен, задержавшись на верхней ступеньке лестницы, посмотрела вниз. На небольших золоченых стульях полукругом перед алтарем расположились гости. В первом ряду восседал ее отец. Алтарь был задрапирован золотыми и красными тканями и окружен вазами с ветками папоротника. Перед алтарем, приготовившись к церемонии, стоял священник в стихаре. Вместе со всеми приглашенными он ожидал, когда наконец к ним спустится невеста.
   Слабый шумок разговоров стих и послышался только шорох платьев, когда собравшиеся внизу обнаружили появление Элен и повернули головы в ее сторону.
   Музыка приглашенного на свадебную церемонию трио зазвучала громче. Гости поднялись со стульев, чтобы поприветствовать невесту. Потом возникло какое-то движение, из-под галереи выступил Дюран и остановился у подножия лестницы, рядом с последней стойкой перил. Он стоял, ожидая ее, с довольной улыбкой на лице, в камзоле с двумя фалдами из золотистого сатина и белых бриджах по колено.
   Элен пристально взглянула на жениха, на его длинные, густые каштановые волосы, на квадратное лицо с глубоко посаженными черными глазами и тяжелым подбородком, на римский нос и мясистые губы. Он был среднего роста и плотного телосложения. Весь его облик выражал высшую степень самоуверенности, которая подавляла и пугала одних и приводила в ярость других. Будучи человеком изысканных манер, он привык к тому, чтобы ему всегда доставалось все самое лучшее. «Такого мужа нелегко ублажить...» грустно подумала девушка.
   Дюран поставил ногу на нижнюю ступеньку и положил руку на каменные перила, готовый протянуть ее Элен, чтобы отвести невесту к алтарю. Элен нерешительно сделала шаг навстречу ему, потом другой, стараясь удержать равновесие и пытаясь не замечать неподатливость напрягшихся мышц.
   Именно в этот момент из задних рядов гостей раздался полный ужаса женский крик, который тут же смешался с другими дикими криками, волнами накатывавшимися со всех сторон, как будто в дурном сне. Так началось нападение негров-повстанцев.
   Гости мгновенно сорвались со своих мест, испуганно что-то выкрикивая... Женщины стали рыдать. Послышались скрежет и лязг металла, звуки извлекаемого из ножен оружия.
   Некоторые опрометью бросились в дом за револьверами и мушкетами. По газонам уже мчались какие-то темные фигуры, размахивающие оружием.
   Терраса наполнилась толпой сражающихся друг с другом людей, из ртов которых вылетали проклятия, отчаянные вопли...
   Ярко-красные капли крови окрасили каменные плиты пола.
   Ошеломленная Элен, все еще не веря своим глазам, увидела, как Дюран спрыгнул с лестницы, чтобы схватиться с жилистым негром в набедренной повязке. Жених вырвал из липких от крови рук воина мачете. Яростно размахивая оружием, Дюран вскоре скрылся из поля ее зрения. Взгляд Элен переметнулся к фигуре отца. И в этот момент она увидела, как чей-то топор вонзился в его шею.
   Девушка, охваченная ужасом, беспомощно вскрикнула. Она стала медленно спускаться по ступенькам, не в силах оторвать взгляда от распростертого тела отца. Какой-то негр с изрытым оспинами лицом, увидев на лестнице Элен, ринулся вверх по ступеням. В руках он держал вверх лезвием мачете, направленный на будущую жертву, глаза его кровожадно блестели.
   Элен швырнула негру в лицо свой букет и веер и, подхватив юбки, стремительно бросилась вверх по ступеням, слыша позади себя топот босых ног. Приблизившись к верхней площадке лестницы, девушка отпустила юбки и, схватив тяжелую вазу с цветами, стоявшую на стойке перил, обрушила ее на голову своего преследователя. Тот со стоном рухнул спиной на лестницу и покатился по ней, то и дело наталкиваясь на осколки разбитых ваз. Элен обернулась, чтобы взглянуть на страшную картину разрушений в последний раз.
   И вдруг увидела Дивоту. Горничная уже схватила ее за руку и потащила за собой:
   – Сюда! Быстро!
   Они помчались по галерее. Впереди была широкая лестница, которая вела к главному входу в дом, а справа от нее темнела узкая и крутая лестница для прислуги. Женщины шмыгнули на узкие ступеньки и, не раздумывая, скатились по ним вниз.
   Перед ними оказалась небольшая дверь, которая вела в буфетную дворецкого, а из нее можно было попасть в главную столовую дома. Дивота повернула ручку, и дверь распахнулась настежь.
   Они снова побежали, пересекая буфетную и столовую, и через огромные распахнутые в сад окна попали на терраску в удаленной части сада. Простучав каблучками по ступенькам терраски и перебежав газон, скрылись в кустах гибискуса, образовывавших живую изгородь. Под прикрытием кустов Дивота и Элен стремительно убегали все дальше от дома в сторону тростниковых плантаций, убегали, словно преследуемые животные, тревожно оглядываясь и тяжело дыша. Наконец им удалось добраться до первых рядов высоких стеблей сахарного тростника.
   Но даже сейчас, находясь вроде бы в безопасности, они никак не могли остановиться и с трудом продвигались по рядам, похожим на длинные зеленые туннели из широких листьев тростника, вытянув перед собой руки и прикрывая ими свои лица. Иногда они сбавляли шаг, чтобы перевести дыхание, но тут же устремлялись вперед. Позади слышались крики и выстрелы.