Страница:
Этот вид пришел из средневековья, а мишенью для этого случая должна быть живая птица яркой окраски, традиционно — редкий и ценный попугай. А в Аркадии он был заменен голубем.
Кэтрин ненавидела стрельбу так же, как и фехтование, хотя, по правде сказать, борьба редко заканчивалась для птицы фатально. Она старалась не смотреть на живую птицу, привязанную за одну лапку к длинной веревке, сплетенной из кожи. Веревку привязывали к вершине шеста. Кэтрин старалась смотреть куда угодно, только не на птицу и поднятый с нею шест.
В прошлом году она придумала причину уйти с трибуны в то время, когда стрелы посылались в бедную птицу, а та широко размахивала крыльями, пытаясь спастись в небе.
Естественно, каждый год она не могла уходить, оставаясь незамеченной.
Шест был установлен, стрелы проверены, лучники готовы.
Зрители, покидавшие трибуну на время перерыва, снова заняли свои места. Смех, болтовня, споры, рассказы о прошлых состязаниях — все затихло.
Именно в этот момент раздался печальный крик. Это была погребальная песнь другой птицы, состоявшая из двух нот. Серая птица носилась над ареной. Она кружила над шестом, пронзительно крича, ее крик был похож на мольбу. Затем она улетела, но через минуту снова вернулась. На секунду она опустилась на вершину шеста рядом с пленной голубкой, затем спикировала вниз и все кружилась, звала, а на ее крыльях золотилось уходящее солнце.
Кэтрин напряженно наблюдала за второй птицей. Это был голубь точно такого же мягкого серого цвета, похожего на облака, собирающиеся над головой, и с такой же темной полосой вокруг шеи.
Когда остальные гости заметили происходящее, позади Кэтрин послышались вопросы.
Жиль, сидевший рядом, наклонился к ней и тихо заговорил: «Там что-то непонятное. Голубка на шесте, должно быть, его пара».
— Но это же ужасно! Прикажи им снять ее.
— Но ведь это только птица, дорогая. Если она будет пытаться улететь за голубем, ее борьба только сделает состязание интереснее.
— Жиль, ну при чем здесь соревнование! Нет, это так трогательно…
Неистовое кружение и крики голубя, слившиеся с криками плененной птицы — все это уже выглядело трагично. Кэтрин почувствовала, будто ее грудь сжали тисками. Одной рукой она зажала колено, другой вцепилась в подлокотник кресла так, что побелели кончики пальцев.
— Я не думаю, что там, на поле, меня поблагодарят за вмешательство, — сказал муж.
— Скажи им, что это моя просьба.
— Ты не захочешь, чтобы я это сделал. Ты не захочешь внести разногласия теперь, когда состязания в самом разгаре. Кроме того, — о, уже слишком поздно.
Первый участник, молодой человек с соседней плантации, подошел к черте, натянул стрелу и пустил ее.
Стрела пролетела справа от мишени.
Вторая попытка была также неудачной. Казалось, что стрела пытается лететь в противоположном направлении — так громко бились в воздухе крылья голубки.
— Ну, а теперь, — сказала Кэтрин Жилю, когда молодой человек покинул место старта, — скажи им все прекратить.
Жиль покачал головой.
— Будет нечестно менять мишень после того, как начались состязания. Каждый должен иметь одинаковые шансы, одинаковую степень трудности.
— А каковы шансы у голубя?
Жиль, сосредоточившись на поле, не ответил.
Один за другим, лучники делали попытки. Перри чуть не подстрелил свободную птицу. Стрелы Алана прошли под пленницей. Сэтчел послал свою первую стрелу прямо в шест, вторая полетела прямо в голубя. Кэтрин вскочила, зажав рукой рот. Птица пронзительно закричала. Стрела улетела, но три светло-серых пера, кружась на ветру, упали на землю.
Кэтрин медленно опустилась в кресло. Она смотрела на последнего ждущего своей очереди. Сдвинув брови, Рован наблюдал за ней. На секунду она встретила его взгляд, затем вскинула глаза на верхушки деревьев. Сзади все замерли в ожидании. Теперь не оставалось ни единой возможности пленной голубке остаться в живых!
Рован был слишком совершенен в своем мастерстве, слишком дисциплинирован. Кэтрин знала, что маленькая птичка была обречена. А ее пара, голубь, такой преданный, но такой беспомощный в своем горе, уже не мог ее спасти. Вместе со стрелой ее сердце проткнет смерть. Окровавленная, она упадет и будет безжизненно висеть на веревке, к которой ее привязали. И все радости жизни, память о преданности, о страстном соединении двух сердец — все это отойдет в небытие, все будет закончено.
Кэтрин вдруг почувствовала странную связь с птицей, привязанной к шесту, словно это была она, чье сердце сейчас почувствует стрелу, а жизнь оборвется, не успев начаться. От отвращения ко всему происходящему у нее заболело сердце, она испытывала то же неистовое желание улететь от судьбы, свалившейся на нее. Больше наблюдать за происходящим она не могла, но не могла и найти в себе силы уйти.
Почти обессиленная, она еще раз посмотрела на Рована. Он подошел к черте, натянул стрелу. Казалось, он был погружен в свои мысли. Он еще раз посмотрел на мишень, затем туда, где сидела Кэтрин. Прищурил глаза. Она словно напоролась на его взгляд, почувствовав в нем напряженную сосредоточенность и полную оценку всему происходящему. В этом взгляде, решительном, словно закаленная сталь, отразилось грозовое небо.
Она поежилась от холодного ветра, порыв которого раскидал концы ее шали.
— Нет! — прошептала она с мольбой. — Пожалуйста, не надо.
Рован снова посмотрел на мишень, взял лук, натянул его, еще раз взглянул на небо, как бы проверяя направление ветра, и сосредоточил свой взгляд на кричащей голубке. Он стоял такой стройный, высокий, словно вылепленный скульптором. Сапоги и темные панталоны плотно облегали икры и бедра. Он стоял неподвижно, только ветер колыхал его волосы и складки белоснежной рубашки. Казалось, мышцы его плеч и рук совсем не напрягались, когда он держал тяжелый лук. Он стоял такой сдержанный, неторопливый и ни в чем не сомневающийся.
Рован запустил стрелу. Она полетела быстро и высоко, тонко и уныло свистя. Собравшиеся громко ахнули. Голубь, кружившийся над шестом, пронзительно вскрикнул. Мужчины на поле подняли головы вверх. Кэтрин зажмурила глаза и закрыла уши руками. Она не могла смотреть на убийство. Вдруг раздались крики, вопли, а затем и рев одобрения. Кэтрин открыла глаза.
Первое, что она увидела, — это голуби. Они снова были вместе, голубь и голубка, она была свободна. Они кружили, едва касаясь друг друга крыльями, словно танцуя изящную арабеску, молчали, радуясь свободе, и все выше и выше поднимались в небо. Наконец, сделав прощальный круг, они улетели на запад и скрылись из поля зрения.
Рован стоял, облокотившись о лук, и наблюдал эту трогательную сцену с печальной улыбкой, которая погасла, когда Алан похлопал его по плечу, потом повернулся и ушел. На шесте посреди поля висела, дрожа, стрела, воткнутая в дерево около верхушки. Веревка, прежде державшая птицу, болталась на ветру. Она была ровно пополам разрезана стрелой. Причем не одной, а двумя. Две стрелы были пущены в кожаный шнур. Он разорвался не случайно — Рован освободил голубку. Он пожертвовал своим шансом быть победителем дня ради демонстрации своего сострадания к бессловесному существу.
Он был не прочь натянуть лук и послать стрелу в живого зверя, поэтому вряд ли это было сделано из жалости. Даже законы чести не требовали от него удержаться от убийства голубки только потому, что другие не способны были выполнить это.
Тогда спрашивается — зачем он сделал это? Почему?
Глава 4
Кэтрин ненавидела стрельбу так же, как и фехтование, хотя, по правде сказать, борьба редко заканчивалась для птицы фатально. Она старалась не смотреть на живую птицу, привязанную за одну лапку к длинной веревке, сплетенной из кожи. Веревку привязывали к вершине шеста. Кэтрин старалась смотреть куда угодно, только не на птицу и поднятый с нею шест.
В прошлом году она придумала причину уйти с трибуны в то время, когда стрелы посылались в бедную птицу, а та широко размахивала крыльями, пытаясь спастись в небе.
Естественно, каждый год она не могла уходить, оставаясь незамеченной.
Шест был установлен, стрелы проверены, лучники готовы.
Зрители, покидавшие трибуну на время перерыва, снова заняли свои места. Смех, болтовня, споры, рассказы о прошлых состязаниях — все затихло.
Именно в этот момент раздался печальный крик. Это была погребальная песнь другой птицы, состоявшая из двух нот. Серая птица носилась над ареной. Она кружила над шестом, пронзительно крича, ее крик был похож на мольбу. Затем она улетела, но через минуту снова вернулась. На секунду она опустилась на вершину шеста рядом с пленной голубкой, затем спикировала вниз и все кружилась, звала, а на ее крыльях золотилось уходящее солнце.
Кэтрин напряженно наблюдала за второй птицей. Это был голубь точно такого же мягкого серого цвета, похожего на облака, собирающиеся над головой, и с такой же темной полосой вокруг шеи.
Когда остальные гости заметили происходящее, позади Кэтрин послышались вопросы.
Жиль, сидевший рядом, наклонился к ней и тихо заговорил: «Там что-то непонятное. Голубка на шесте, должно быть, его пара».
— Но это же ужасно! Прикажи им снять ее.
— Но ведь это только птица, дорогая. Если она будет пытаться улететь за голубем, ее борьба только сделает состязание интереснее.
— Жиль, ну при чем здесь соревнование! Нет, это так трогательно…
Неистовое кружение и крики голубя, слившиеся с криками плененной птицы — все это уже выглядело трагично. Кэтрин почувствовала, будто ее грудь сжали тисками. Одной рукой она зажала колено, другой вцепилась в подлокотник кресла так, что побелели кончики пальцев.
— Я не думаю, что там, на поле, меня поблагодарят за вмешательство, — сказал муж.
— Скажи им, что это моя просьба.
— Ты не захочешь, чтобы я это сделал. Ты не захочешь внести разногласия теперь, когда состязания в самом разгаре. Кроме того, — о, уже слишком поздно.
Первый участник, молодой человек с соседней плантации, подошел к черте, натянул стрелу и пустил ее.
Стрела пролетела справа от мишени.
Вторая попытка была также неудачной. Казалось, что стрела пытается лететь в противоположном направлении — так громко бились в воздухе крылья голубки.
— Ну, а теперь, — сказала Кэтрин Жилю, когда молодой человек покинул место старта, — скажи им все прекратить.
Жиль покачал головой.
— Будет нечестно менять мишень после того, как начались состязания. Каждый должен иметь одинаковые шансы, одинаковую степень трудности.
— А каковы шансы у голубя?
Жиль, сосредоточившись на поле, не ответил.
Один за другим, лучники делали попытки. Перри чуть не подстрелил свободную птицу. Стрелы Алана прошли под пленницей. Сэтчел послал свою первую стрелу прямо в шест, вторая полетела прямо в голубя. Кэтрин вскочила, зажав рукой рот. Птица пронзительно закричала. Стрела улетела, но три светло-серых пера, кружась на ветру, упали на землю.
Кэтрин медленно опустилась в кресло. Она смотрела на последнего ждущего своей очереди. Сдвинув брови, Рован наблюдал за ней. На секунду она встретила его взгляд, затем вскинула глаза на верхушки деревьев. Сзади все замерли в ожидании. Теперь не оставалось ни единой возможности пленной голубке остаться в живых!
Рован был слишком совершенен в своем мастерстве, слишком дисциплинирован. Кэтрин знала, что маленькая птичка была обречена. А ее пара, голубь, такой преданный, но такой беспомощный в своем горе, уже не мог ее спасти. Вместе со стрелой ее сердце проткнет смерть. Окровавленная, она упадет и будет безжизненно висеть на веревке, к которой ее привязали. И все радости жизни, память о преданности, о страстном соединении двух сердец — все это отойдет в небытие, все будет закончено.
Кэтрин вдруг почувствовала странную связь с птицей, привязанной к шесту, словно это была она, чье сердце сейчас почувствует стрелу, а жизнь оборвется, не успев начаться. От отвращения ко всему происходящему у нее заболело сердце, она испытывала то же неистовое желание улететь от судьбы, свалившейся на нее. Больше наблюдать за происходящим она не могла, но не могла и найти в себе силы уйти.
Почти обессиленная, она еще раз посмотрела на Рована. Он подошел к черте, натянул стрелу. Казалось, он был погружен в свои мысли. Он еще раз посмотрел на мишень, затем туда, где сидела Кэтрин. Прищурил глаза. Она словно напоролась на его взгляд, почувствовав в нем напряженную сосредоточенность и полную оценку всему происходящему. В этом взгляде, решительном, словно закаленная сталь, отразилось грозовое небо.
Она поежилась от холодного ветра, порыв которого раскидал концы ее шали.
— Нет! — прошептала она с мольбой. — Пожалуйста, не надо.
Рован снова посмотрел на мишень, взял лук, натянул его, еще раз взглянул на небо, как бы проверяя направление ветра, и сосредоточил свой взгляд на кричащей голубке. Он стоял такой стройный, высокий, словно вылепленный скульптором. Сапоги и темные панталоны плотно облегали икры и бедра. Он стоял неподвижно, только ветер колыхал его волосы и складки белоснежной рубашки. Казалось, мышцы его плеч и рук совсем не напрягались, когда он держал тяжелый лук. Он стоял такой сдержанный, неторопливый и ни в чем не сомневающийся.
Рован запустил стрелу. Она полетела быстро и высоко, тонко и уныло свистя. Собравшиеся громко ахнули. Голубь, кружившийся над шестом, пронзительно вскрикнул. Мужчины на поле подняли головы вверх. Кэтрин зажмурила глаза и закрыла уши руками. Она не могла смотреть на убийство. Вдруг раздались крики, вопли, а затем и рев одобрения. Кэтрин открыла глаза.
Первое, что она увидела, — это голуби. Они снова были вместе, голубь и голубка, она была свободна. Они кружили, едва касаясь друг друга крыльями, словно танцуя изящную арабеску, молчали, радуясь свободе, и все выше и выше поднимались в небо. Наконец, сделав прощальный круг, они улетели на запад и скрылись из поля зрения.
Рован стоял, облокотившись о лук, и наблюдал эту трогательную сцену с печальной улыбкой, которая погасла, когда Алан похлопал его по плечу, потом повернулся и ушел. На шесте посреди поля висела, дрожа, стрела, воткнутая в дерево около верхушки. Веревка, прежде державшая птицу, болталась на ветру. Она была ровно пополам разрезана стрелой. Причем не одной, а двумя. Две стрелы были пущены в кожаный шнур. Он разорвался не случайно — Рован освободил голубку. Он пожертвовал своим шансом быть победителем дня ради демонстрации своего сострадания к бессловесному существу.
Он был не прочь натянуть лук и послать стрелу в живого зверя, поэтому вряд ли это было сделано из жалости. Даже законы чести не требовали от него удержаться от убийства голубки только потому, что другие не способны были выполнить это.
Тогда спрашивается — зачем он сделал это? Почему?
Глава 4
Жиль поднялся и, повернувшись лицом к гостям, вскинул руки, прося тишины. Когда гости перестали удивляться высокому мастерству Рована и затихли, он заговорил.
— Друзья мои, — начал он глубоким и торжественным голосом, — мне редко приходилось быть свидетелем такой меткости, которая только что была нам всем в назидание продемонстрирована. Но никогда, я повторяю, никогда я не встречал такого яркого примера галантности и милосердия. Каким нужно быть сильным человеком, чтобы отбросить желание выиграть, когда победа была почти в руках. Только исключительный человек может пойти на это, проявляя лишь заботу о чувствах леди.
Кэтрин бросила снизу вверх на мужа быстрый взгляд. Он улыбнулся ей и продолжал:
— Я вижу, дорогие друзья, взгляд моей жены, призывающий произнести имя человека, который должен быть сегодня победителем. Я видел тот момент, когда Рован де Блан, вняв молчаливым мольбам ее исключительного и нежного сердца, принял достойное решение.
Кэтрин опустила ресницы, затем быстро посмотрела на Рована, все еще стоявшего на арене. Неужели это правда? Но вопрос вылетел у нее из головы, когда она услышала продолжение речи мужа.
— В ознаменование этого исключительного доказательства высокого спортивного мастерства, вследствие моей личной признательности и с вашего высочайшего разрешения, — торжественно продолжал Жиль, — я награждаю Рована де Блана титулом короля турниров этого дня со всеми вытекающими из этого почестями и привилегиями, соответствующими положению.
Толпа выразила свое одобрение аплодисментами и криками «ура». Жиль присоединился ко всем, аплодируя и повернувшись в сторону Рована. Шум долго продолжался, а когда стал затихать, Жиль протянул к нему руку, призывая подойти и получить приз.
Алан протянул руку, чтобы взять у Рована лук сделав в это время какое-то веселое замечание. Рован сильно покраснел и пошел к трибуне. Кэтрин показалось, что он с неохотой собирается принять награду. Она хотела бы знать, отчего он чувствует себя неуютно — оттого, что ему пришлось проявить слабость, идя навстречу капризам женщины, или он предпочел бы получить награду за более справедливую победу?
Какая разница! Сейчас ей нужно подняться и взять лавровый венок. Она было уже хотела спуститься по ступенькам, но Жиль остановил ее и сделал знак Ровану подняться. Рован поднимался медленно и осторожно. Им овладело какое-то уныние и недоумение. Он не знал, откуда взялось внезапное желание освободить птицу. Он смотрел на Кэтрин Каслрай, видел боль и отчаяние на ее лице и знал, что сейчас сделает. Казалось, между моментом осознания ее чувств и его внезапным действием не было никакого промежутка.
Ему это не нравилось. Он не хотел этого чертова лаврового венка, не хотел быть так близко к ней, ни сейчас, ни вообще, когда понял, что с ним случилось. Ему хотелось принять ванну, массаж из ловких рук Омара, который снимет шейные судороги и, может быть, выбьет дурь из его мозгов.
Она шла к нему, держа лавровый венок в руках. Рован был слишком высок, она не собиралась тянуться к его голове, чтобы водрузить этот трижды проклятый венок, в то время, пока он будет стоять на коленях и пялиться на нее, как деревенский остолоп.
Тихо вздохнув, он опустился на одно колено. Это, наверное, и была позиция, которую он заслужил. У ее ног.
— Я должка поблагодарить вас, — сказала она, водрузив зелень ему на голову с рассыпавшимися волнами волос. — На самом деле, с вашей стороны было очень любезно то, что вы совершили, — будь то ради меня или по какой-то своей причине.
Он поднял на нее глаза.
— Ничего особенного в этом не было, мадам Каслрай.
— Вы рисковали своей короной короля турнира. Я думаю, это кое-что значит для вас. А на самом деле ваша жертва вам ничего не стоила. Ну что ж, ветры фортуны всегда с вами.
— Я могу только согласиться, — сказал он, скривив в улыбке рот. — Поступить по-другому было просто неучтиво.
— И не могли иначе, не так ли? — она сделала движение, словно собираясь уйти.
— Что? — мягко спросил Рован, а его взгляд устремился на ее губы. — А поцелуй за победу?
Ей пришлось встать на один с ним уровень, поскольку сам он был неподвижен.
Он видел в ее движениях смесь презрения и необходимости уступить. Увидев в ее глазах все это, он вернул себе самообладание. Но все же в нем вдруг засело томительное любопытство: как бы она выглядела, если бы поцелуй состоялся по ее собственной воле и желанию. Прикосновение ее губ к щеке не смогло изгнать из памяти эти своенравные мысли. Губы были холодными, словно льдинки, но все же они послали тепло, передавшееся ему. Как бы он хотел согреть эти губы, поставить ее на колени рядом с собой и…
Он сошел с ума. Она была леди и женой другого человека. Она была той женщиной, из-за которой так или иначе умер его брат. Он ни за что не попадет в сети ее очарования. Никогда, но если бы он смог!
Облака, предвещавшие дождь, рассыпались, сопровождаемые грохотом грома и каплями дождя. Несколько низко плывущих облаков осталось, и солнце светило сквозь них то ярко, то снова тускло. Гости брели к дому, чтобы освежиться перед барбекью. Позже они разбрелись по лугу, за ними шли слуги с тарелками для еды и стаканами сидра и вина. Наконец все устроились маленькими группами по возрастам и интересам, удобно раскинувшись в креслах под деревьями. Запахи жареной говядины и свинины, пряных бобов, картофельного и яичного салатов, тушеных яблок, груш, маринованных огурчиков и приправ, пирогов смешались с резким запахом дыма и специфичным запахом листьев, уже начинающих менять окраску. У подножия леса высокие стебли золотых шаров, низкие анютины глазки и лавандовые астры смешались с виноградной лозой и красотой розового утра. Пересмешники и кардиналы перелетали с дерева на дерево. Нежные крылышки желтых и оранжевых бабочек порхали над травой.
Жиль сидел с кем-то из семьи Бэроу, соседей, которых считали самой богатой семьей в приходе. Так как Жиль разделял со старшим Бэроу одни и те же интересы — скачки на лошадях, высокие ставки в картах, продолжительные приемы, — их можно было назвать добрыми друзьями.
У Кэтрин был свой кружок под раскидистым дубом. Там же были Мюзетта и Перри; Алан сопровождал застенчивую Шарлотту, расценивая это как акт благотворительности, что, казалось, доставляет ему удовольствие, в то время как Жоржетта привлекла к себе Сэтчела.
Рован также был здесь, свободно развалясь в кресле и с какой-то грациозностью и легкой иронией принимая поздравления от окружающих. Он пропускал мимо взгляды гуляющих женщин и не обращал никакого внимания ни на обожание, с каким Шарлотта принимала каждое его изречение, ни на заигрывания Мюзетты, ни на чистосердечное отношение к нему Жоржетты.
Де Бланом интересовались не только женщины. Мужчины также выказывали ему определенное уважение, которого не было раньше; теперь они слишком часто соглашались с ним. Наблюдая за этой суетой, Кэтрин подумала, что все это было бы очень смешно, если бы не выглядело так противно. Отчего умение обращаться с оружием, казалось, совершенно не нужное джентльмену, вдруг так поднимает его статус в глазах окружающих? Она понимала их стремление к превосходству, так раздражавшее ее. Хуже всего, что она не могла переносить преимущества, которого он добился.
В затылке головной болью бился страх. Из-за своих грустных мыслей она сегодня не была любезной хозяйкой, но старалась прислушаться к шуткам гостей, их смеху, бурному обсуждению сегодняшних событий. Правда, когда Алан и Рован стали обсуждать мятеж на Гаити, закончившийся убийством черного правителя — императоpa Христофора, она, немного послушав, вновь погрузилась в свои мысли.
Да, эта группа гостей была привлекательна, близкие к совершенству представители Западной Флориды, которая снова становиться известной под своим старым названием Фелисиана. Счастливая страна.
Перри, чья мать была француженкой, имел самую длинную родословную в округе. Его предки прибыли сюда вскоре после обоснования французов, в начале 1700-х. Семья Сэтчела приобрела свою землю девяносто лет тому назад, после того как Испания завоевала всю Луизиану, а восточная часть территории по соглашению отошла к Британии. Его прапрадедушке было даровано три тысячи акров земли за службу капитаном в Британской армии. Кстати, на его решение обосноваться здесь повлияло то, что это была пустынная страна.
Прапрадед Жоржетты прибыл сюда после Революционной войны. Будучи членом партии Тори, он убежал из молодых Объединенных Штатов и надеялся найти друзей на территории, контролируемой Британией, и позже не разочаровался. Дедушка Шарлотты, испанец, приехал из Нового Орлеана вместе с испанским правителем Гальве-зом, устроившем на восточном побережье мятеж, чтобы покончить с Британской оккупацией.
Сама же Кэтрин обязана своему пребыванию здесь дедушке, который находился в 1812 году в Каролине, затем вовремя прибыл в Фелисиану, чтобы присоединиться к группе, выгнавшей испанцев и объявившей эту территорию независимой республикой. В течение семидесяти четырех полных лет у них было самоуправление, армия, флаг, гимн, пока федеральные силы из Объединенных Штатов не пришли и не аннексировали новую маленькую страну.
Он был настоящим мужчиной, ее дед. А его сын, отец Кэтрин, уже был не таким упорным, сообразительным и удачливым. Иначе он никогда бы не заставил Кэтрин выходить замуж за Жиля.
Незачем, конечно, сейчас думать об этом. Она отодвинула в сторону нетронутую тарелку с едой.
— Клянусь, Кэтрин, — едко сказала Мюзетта, — ты с каждым днем становишься все рассеянней. Прекрати, пожалуйста, и послушай меня, необходимо ответить на жизненно важный вопрос.
— Извини, я не слышала.
— Я знаю. Я спросила — если мужчина жертвует своим благополучием во имя любимой, имеет ли он право на вознаграждение?
Кэтрин мгновенно поняла, почему был задан этот вопрос — Мюзетта использовала его как еще один способ привлечь внимание Рована. Ее голос прозвучал ровно, когда она ответила: «Нет».
Невестка подняла брови.
— Дорогая моя, ты слишком определенна. Только послушай — если мужчина отказывается от самого заветного желания, а во власти женщины возместить ему потери, почему же он не должен иметь удовольствие» которое она может дать?
— Может, ты и права, конечно, — ответила Кэтрин. Она помолчала, затем продолжила, поскольку мысли прояснились: — Но ты ведь спросила — имеет ли он право ждать награды. Если он ее ждет, это означает скрытые мотивы в его действиях. Тогда это уже не жертва. Мужчина пытается использовать в своих интересах самопожертвование за награду. Ему ничего не надо давать, он не должен даже надеяться сохранить уважение своей дамы.
Пока она говорила, Рован выпрямился в своем кресле.
— Суровый приговор, правда? Если мужчина не имеет надежды на удовольствие, то хотя бы на знак, что дама признательна за его жертву.
Она как-то странно на него посмотрела.
— Надежда — это совершенно другое, ведь право на надежду имеет любой. Весь вопрос вот в чем: женщина может предложить совершенно отличное от того, что ожидает мужчина или на что может согласиться другая женщина.
— О! Вот это да! — мягко и вкрадчиво прозвучал его голос.
Кэтрин так резко вскочила, что ее кринолин задел за кресло и перевернул его. Она этого не заметила. От этих вежливых оскорблений и скрытых намеков она уже еле сдерживалась. Поэтому ей было необходимо уйти.
— Вы… вы должны меня извинить, мне нужно выполнить в городе несколько поручений до темноты. — Она повернулась и пошла так быстро, как мог позволить колокол юбки. Не пройдя и полудюжины шагов, она услышала тихий шелест одежды — кто-то был рядом. Черные ботинки, начищенные до блеска, красивые темно-серые брюки в черную полоску. Остановившись, она обернулась, спросив свирепым голосом:
— Куда вы идете?
— Это, если вы помните, моя потом заработанная привилегия — сопровождать вас, куда бы вы ни соизволили пойти.
— У меня для этого есть грум.
— Отошлите его, — предложил он.
— Мне не нужно сопровождения, и я не хочу его.
Он, конечно, мог понять так откровенно выраженный отказ.
— Дело в том, — он говорил, намеренно пародируя ее недавние высказывания, — что я имею право быть с вами.
— Но не против моей воли. — Она гордилась ровностью своего голоса.
— А что касается этого, я что-то не припомню упоминания о чьих-либо желаниях. — Разговаривая с ней, он приятно улыбался. Но с такой спокойной силой, что она почувствовала неистовое желание хоть на секунду стать мужчиной, высоким и сильным.
Она сделала еще одну попытку.
— Вам будет скучно. Я хочу подобрать шелковые нитки для вышивания, купить пару новых перчаток и привезти ананасы к вечернему десерту, они утром прибыли с пароходом.
— Тогда садитесь в коляску. Для меня будет честью сопровождать вас.
Она долго смотрела на него. Наконец сказала: «Почему?»
Он покачал головой.
— Почему бы вы думали? У меня есть интерес к вашим достоинствам и ананасам.
— Вы думаете, что можете меня преследовать и говорить о Теренсе? — раздраженно поглядев на него, она отвернулась и пошла. Он шел следом.
— А вы, как всегда, намерены молчать. Возможно, мы найдем и другую тему для разговора.
Кэтрин подумала было отложить поездку, послав за нужными вещами Дельфию и еще кого-нибудь. Поездка была просто предлогом побыть одной, и если она не может осуществить свое желание, то все теряло всякий смысл. Во всяком случае, она не позволит ему контролировать свои действия.
Но если она останется в Аркадии, то он будет продолжать также отравлять ей жизнь.
— Вы не будете править, — сказала она. — Если вы не хотите, чтобы лошадьми управляла женщина, вам лучше остаться.
— Согласен, — тут же ответил он, сухо добавив: — Это что-то новое.
— Вам опять же придется подождать, пока я не переоденусь во что-нибудь более подходящее.
— Я использую это время, чтобы тоже переодеться.
Она долго смотрела на него, в глубине души чувствуя, что ей приятна его решительность. Во всяком случае, ничего не поделаешь, кроме как разрешить ему поступать по-своему.
Поручения были выполнены без всякой суеты. Рован доказал свою удивительную полезность в выборе подходящих цветов шелка, перчаток нужного размера. В доке, не ожидая помощи в погрузке ананасов, он сам поместил тяжелую коробку за сиденьем коляски.
Рован также сдержал свое слово: ни разу не упомянул ни имени брата, ни ситуации в Аркадии. Вместо этого он говорил об урожае хлопка, только что собранного, о шестистах тюках белого золота, взятых с полей, простиравшихся на целые мили за лесами Аркадии. Он рассказывал о парижской моде, о достопримечательностях Лондона, о вилле, которую он снял в Риме. Когда она упомянула имена друзей в Св. Фрэнсисвилле, он, подражая ей, стал вспоминать людей, встреченных во время ежегодного Нью-Орлеанского saison de visites, когда все ехали в театр.
Когда они возвращались из пароходного дока, то заметили, что небо потемнело. С севера шли серо-пурпурные облака. Кэтрин хотела до дождя добраться до Аркадии. Это было первой ошибкой. Вторая случилась, когда они выехали далеко за город. Они ехали по гравию и опавшим листьям, которые бросал им в лицо поднявшийся ветер, а ветки огромных дубов и буков, как туннель, скрипели над головой.
— Было бы лучше, если бы я взял вожжи, — предложил Рован.
— Я могу сама.
Ей необходимо было сконцентрировать все свое внимание и силу, чтобы держать гнедую кобылу в узде, поскольку виноградная лоза, свисавшая по обеим сторонам дороги, мешала ехать. Спина и плечи Кэтрин напряглись, а руки в кожаных каштанового цвета перчатках из последних сил держали вожжи.
— Я знаю, что вы можете, но зачем вам прилагать столько усилий, если для меня это намного легче?
Для ответа не было времени. Вдруг навстречу им бросилась огромная сова, разбуженная ранней темнотой. Лошадь взбрыкнула, в ужасе заржала и понеслась. Она изо всех сил держала вожжи так, что порвались перчатки.
Он так сильно схватил ее руки, что, казалось, сломал их. Коляска стала отклоняться в сторону в облаке пыли. Кэтрин хотела отдать вожжи Ровану, но в это время раздался угрожающий треск. Коляска со скрипом накренилась и глухо упала на одну ось, соскользнув в грязную канаву с листьями. Кэтрин почувствовала, что слетела со своего сиденья, на них полетели стволы деревьев, а стальной обруч так сдавил ее грудь, что невозможно было дышать. Ее подбросило в воздух, перевернуло и кинуло наземь. Ослепляющая боль ударила в голову и плечо, и она тотчас погрузилась в темноту.
Через некоторое время она очнулась. Она лежала на чем-то теплом и твердом. Немного болела голова, но ей было очень удобно, дышала она свободно и без напряжения. Где-то вдали был слышен звук, похожий на барабанную дробь, но ее ничего не беспокоило.
Воздух был сырой и прохладный: пахло золой, пылью и мышами.
Она слегка нахмурилась, поскольку поняла, что что-то здесь не так. Медленно, неохотно, но осознавая необходимость открыть глаза, Кэтрин сделала это. Она, словно в колыбели, была в руках Рована. Они крепко держали ее, от него пахло смесью теплого дождя, кожи и хорошо выглаженного белья. Лицо его было сурово, но внимательно-настороженно, а в глубине темных глаз сквозила забота.
Они находились в домике без мебели, стоявшем на заброшенном земельном участке, а семья из этого домика решила попытать счастья в другом месте, оставив на двери записку: «Уехали в Техас». В доме, рядом с ними, был закопченный камин, а в очаге полно старой золы. Над головой барабанил дождь, а в дальнем углу протекала крыша. Рован сидел в одной рубашке, прислонившись спиной к шероховатой стене. А она была накрыта его сюртуком, корсаж ее дорожного костюма был расшнурован до талии и корсет ослаблен.
Кэтрин лежала неподвижно, соображая, что Рован де Блан принес ее сюда, пока она была без сознания, расстегнул одежду, развязал корсет, выставив грудь напоказ. Затем сел и взял ее на руки.
— Друзья мои, — начал он глубоким и торжественным голосом, — мне редко приходилось быть свидетелем такой меткости, которая только что была нам всем в назидание продемонстрирована. Но никогда, я повторяю, никогда я не встречал такого яркого примера галантности и милосердия. Каким нужно быть сильным человеком, чтобы отбросить желание выиграть, когда победа была почти в руках. Только исключительный человек может пойти на это, проявляя лишь заботу о чувствах леди.
Кэтрин бросила снизу вверх на мужа быстрый взгляд. Он улыбнулся ей и продолжал:
— Я вижу, дорогие друзья, взгляд моей жены, призывающий произнести имя человека, который должен быть сегодня победителем. Я видел тот момент, когда Рован де Блан, вняв молчаливым мольбам ее исключительного и нежного сердца, принял достойное решение.
Кэтрин опустила ресницы, затем быстро посмотрела на Рована, все еще стоявшего на арене. Неужели это правда? Но вопрос вылетел у нее из головы, когда она услышала продолжение речи мужа.
— В ознаменование этого исключительного доказательства высокого спортивного мастерства, вследствие моей личной признательности и с вашего высочайшего разрешения, — торжественно продолжал Жиль, — я награждаю Рована де Блана титулом короля турниров этого дня со всеми вытекающими из этого почестями и привилегиями, соответствующими положению.
Толпа выразила свое одобрение аплодисментами и криками «ура». Жиль присоединился ко всем, аплодируя и повернувшись в сторону Рована. Шум долго продолжался, а когда стал затихать, Жиль протянул к нему руку, призывая подойти и получить приз.
Алан протянул руку, чтобы взять у Рована лук сделав в это время какое-то веселое замечание. Рован сильно покраснел и пошел к трибуне. Кэтрин показалось, что он с неохотой собирается принять награду. Она хотела бы знать, отчего он чувствует себя неуютно — оттого, что ему пришлось проявить слабость, идя навстречу капризам женщины, или он предпочел бы получить награду за более справедливую победу?
Какая разница! Сейчас ей нужно подняться и взять лавровый венок. Она было уже хотела спуститься по ступенькам, но Жиль остановил ее и сделал знак Ровану подняться. Рован поднимался медленно и осторожно. Им овладело какое-то уныние и недоумение. Он не знал, откуда взялось внезапное желание освободить птицу. Он смотрел на Кэтрин Каслрай, видел боль и отчаяние на ее лице и знал, что сейчас сделает. Казалось, между моментом осознания ее чувств и его внезапным действием не было никакого промежутка.
Ему это не нравилось. Он не хотел этого чертова лаврового венка, не хотел быть так близко к ней, ни сейчас, ни вообще, когда понял, что с ним случилось. Ему хотелось принять ванну, массаж из ловких рук Омара, который снимет шейные судороги и, может быть, выбьет дурь из его мозгов.
Она шла к нему, держа лавровый венок в руках. Рован был слишком высок, она не собиралась тянуться к его голове, чтобы водрузить этот трижды проклятый венок, в то время, пока он будет стоять на коленях и пялиться на нее, как деревенский остолоп.
Тихо вздохнув, он опустился на одно колено. Это, наверное, и была позиция, которую он заслужил. У ее ног.
— Я должка поблагодарить вас, — сказала она, водрузив зелень ему на голову с рассыпавшимися волнами волос. — На самом деле, с вашей стороны было очень любезно то, что вы совершили, — будь то ради меня или по какой-то своей причине.
Он поднял на нее глаза.
— Ничего особенного в этом не было, мадам Каслрай.
— Вы рисковали своей короной короля турнира. Я думаю, это кое-что значит для вас. А на самом деле ваша жертва вам ничего не стоила. Ну что ж, ветры фортуны всегда с вами.
— Я могу только согласиться, — сказал он, скривив в улыбке рот. — Поступить по-другому было просто неучтиво.
— И не могли иначе, не так ли? — она сделала движение, словно собираясь уйти.
— Что? — мягко спросил Рован, а его взгляд устремился на ее губы. — А поцелуй за победу?
Ей пришлось встать на один с ним уровень, поскольку сам он был неподвижен.
Он видел в ее движениях смесь презрения и необходимости уступить. Увидев в ее глазах все это, он вернул себе самообладание. Но все же в нем вдруг засело томительное любопытство: как бы она выглядела, если бы поцелуй состоялся по ее собственной воле и желанию. Прикосновение ее губ к щеке не смогло изгнать из памяти эти своенравные мысли. Губы были холодными, словно льдинки, но все же они послали тепло, передавшееся ему. Как бы он хотел согреть эти губы, поставить ее на колени рядом с собой и…
Он сошел с ума. Она была леди и женой другого человека. Она была той женщиной, из-за которой так или иначе умер его брат. Он ни за что не попадет в сети ее очарования. Никогда, но если бы он смог!
Облака, предвещавшие дождь, рассыпались, сопровождаемые грохотом грома и каплями дождя. Несколько низко плывущих облаков осталось, и солнце светило сквозь них то ярко, то снова тускло. Гости брели к дому, чтобы освежиться перед барбекью. Позже они разбрелись по лугу, за ними шли слуги с тарелками для еды и стаканами сидра и вина. Наконец все устроились маленькими группами по возрастам и интересам, удобно раскинувшись в креслах под деревьями. Запахи жареной говядины и свинины, пряных бобов, картофельного и яичного салатов, тушеных яблок, груш, маринованных огурчиков и приправ, пирогов смешались с резким запахом дыма и специфичным запахом листьев, уже начинающих менять окраску. У подножия леса высокие стебли золотых шаров, низкие анютины глазки и лавандовые астры смешались с виноградной лозой и красотой розового утра. Пересмешники и кардиналы перелетали с дерева на дерево. Нежные крылышки желтых и оранжевых бабочек порхали над травой.
Жиль сидел с кем-то из семьи Бэроу, соседей, которых считали самой богатой семьей в приходе. Так как Жиль разделял со старшим Бэроу одни и те же интересы — скачки на лошадях, высокие ставки в картах, продолжительные приемы, — их можно было назвать добрыми друзьями.
У Кэтрин был свой кружок под раскидистым дубом. Там же были Мюзетта и Перри; Алан сопровождал застенчивую Шарлотту, расценивая это как акт благотворительности, что, казалось, доставляет ему удовольствие, в то время как Жоржетта привлекла к себе Сэтчела.
Рован также был здесь, свободно развалясь в кресле и с какой-то грациозностью и легкой иронией принимая поздравления от окружающих. Он пропускал мимо взгляды гуляющих женщин и не обращал никакого внимания ни на обожание, с каким Шарлотта принимала каждое его изречение, ни на заигрывания Мюзетты, ни на чистосердечное отношение к нему Жоржетты.
Де Бланом интересовались не только женщины. Мужчины также выказывали ему определенное уважение, которого не было раньше; теперь они слишком часто соглашались с ним. Наблюдая за этой суетой, Кэтрин подумала, что все это было бы очень смешно, если бы не выглядело так противно. Отчего умение обращаться с оружием, казалось, совершенно не нужное джентльмену, вдруг так поднимает его статус в глазах окружающих? Она понимала их стремление к превосходству, так раздражавшее ее. Хуже всего, что она не могла переносить преимущества, которого он добился.
В затылке головной болью бился страх. Из-за своих грустных мыслей она сегодня не была любезной хозяйкой, но старалась прислушаться к шуткам гостей, их смеху, бурному обсуждению сегодняшних событий. Правда, когда Алан и Рован стали обсуждать мятеж на Гаити, закончившийся убийством черного правителя — императоpa Христофора, она, немного послушав, вновь погрузилась в свои мысли.
Да, эта группа гостей была привлекательна, близкие к совершенству представители Западной Флориды, которая снова становиться известной под своим старым названием Фелисиана. Счастливая страна.
Перри, чья мать была француженкой, имел самую длинную родословную в округе. Его предки прибыли сюда вскоре после обоснования французов, в начале 1700-х. Семья Сэтчела приобрела свою землю девяносто лет тому назад, после того как Испания завоевала всю Луизиану, а восточная часть территории по соглашению отошла к Британии. Его прапрадедушке было даровано три тысячи акров земли за службу капитаном в Британской армии. Кстати, на его решение обосноваться здесь повлияло то, что это была пустынная страна.
Прапрадед Жоржетты прибыл сюда после Революционной войны. Будучи членом партии Тори, он убежал из молодых Объединенных Штатов и надеялся найти друзей на территории, контролируемой Британией, и позже не разочаровался. Дедушка Шарлотты, испанец, приехал из Нового Орлеана вместе с испанским правителем Гальве-зом, устроившем на восточном побережье мятеж, чтобы покончить с Британской оккупацией.
Сама же Кэтрин обязана своему пребыванию здесь дедушке, который находился в 1812 году в Каролине, затем вовремя прибыл в Фелисиану, чтобы присоединиться к группе, выгнавшей испанцев и объявившей эту территорию независимой республикой. В течение семидесяти четырех полных лет у них было самоуправление, армия, флаг, гимн, пока федеральные силы из Объединенных Штатов не пришли и не аннексировали новую маленькую страну.
Он был настоящим мужчиной, ее дед. А его сын, отец Кэтрин, уже был не таким упорным, сообразительным и удачливым. Иначе он никогда бы не заставил Кэтрин выходить замуж за Жиля.
Незачем, конечно, сейчас думать об этом. Она отодвинула в сторону нетронутую тарелку с едой.
— Клянусь, Кэтрин, — едко сказала Мюзетта, — ты с каждым днем становишься все рассеянней. Прекрати, пожалуйста, и послушай меня, необходимо ответить на жизненно важный вопрос.
— Извини, я не слышала.
— Я знаю. Я спросила — если мужчина жертвует своим благополучием во имя любимой, имеет ли он право на вознаграждение?
Кэтрин мгновенно поняла, почему был задан этот вопрос — Мюзетта использовала его как еще один способ привлечь внимание Рована. Ее голос прозвучал ровно, когда она ответила: «Нет».
Невестка подняла брови.
— Дорогая моя, ты слишком определенна. Только послушай — если мужчина отказывается от самого заветного желания, а во власти женщины возместить ему потери, почему же он не должен иметь удовольствие» которое она может дать?
— Может, ты и права, конечно, — ответила Кэтрин. Она помолчала, затем продолжила, поскольку мысли прояснились: — Но ты ведь спросила — имеет ли он право ждать награды. Если он ее ждет, это означает скрытые мотивы в его действиях. Тогда это уже не жертва. Мужчина пытается использовать в своих интересах самопожертвование за награду. Ему ничего не надо давать, он не должен даже надеяться сохранить уважение своей дамы.
Пока она говорила, Рован выпрямился в своем кресле.
— Суровый приговор, правда? Если мужчина не имеет надежды на удовольствие, то хотя бы на знак, что дама признательна за его жертву.
Она как-то странно на него посмотрела.
— Надежда — это совершенно другое, ведь право на надежду имеет любой. Весь вопрос вот в чем: женщина может предложить совершенно отличное от того, что ожидает мужчина или на что может согласиться другая женщина.
— О! Вот это да! — мягко и вкрадчиво прозвучал его голос.
Кэтрин так резко вскочила, что ее кринолин задел за кресло и перевернул его. Она этого не заметила. От этих вежливых оскорблений и скрытых намеков она уже еле сдерживалась. Поэтому ей было необходимо уйти.
— Вы… вы должны меня извинить, мне нужно выполнить в городе несколько поручений до темноты. — Она повернулась и пошла так быстро, как мог позволить колокол юбки. Не пройдя и полудюжины шагов, она услышала тихий шелест одежды — кто-то был рядом. Черные ботинки, начищенные до блеска, красивые темно-серые брюки в черную полоску. Остановившись, она обернулась, спросив свирепым голосом:
— Куда вы идете?
— Это, если вы помните, моя потом заработанная привилегия — сопровождать вас, куда бы вы ни соизволили пойти.
— У меня для этого есть грум.
— Отошлите его, — предложил он.
— Мне не нужно сопровождения, и я не хочу его.
Он, конечно, мог понять так откровенно выраженный отказ.
— Дело в том, — он говорил, намеренно пародируя ее недавние высказывания, — что я имею право быть с вами.
— Но не против моей воли. — Она гордилась ровностью своего голоса.
— А что касается этого, я что-то не припомню упоминания о чьих-либо желаниях. — Разговаривая с ней, он приятно улыбался. Но с такой спокойной силой, что она почувствовала неистовое желание хоть на секунду стать мужчиной, высоким и сильным.
Она сделала еще одну попытку.
— Вам будет скучно. Я хочу подобрать шелковые нитки для вышивания, купить пару новых перчаток и привезти ананасы к вечернему десерту, они утром прибыли с пароходом.
— Тогда садитесь в коляску. Для меня будет честью сопровождать вас.
Она долго смотрела на него. Наконец сказала: «Почему?»
Он покачал головой.
— Почему бы вы думали? У меня есть интерес к вашим достоинствам и ананасам.
— Вы думаете, что можете меня преследовать и говорить о Теренсе? — раздраженно поглядев на него, она отвернулась и пошла. Он шел следом.
— А вы, как всегда, намерены молчать. Возможно, мы найдем и другую тему для разговора.
Кэтрин подумала было отложить поездку, послав за нужными вещами Дельфию и еще кого-нибудь. Поездка была просто предлогом побыть одной, и если она не может осуществить свое желание, то все теряло всякий смысл. Во всяком случае, она не позволит ему контролировать свои действия.
Но если она останется в Аркадии, то он будет продолжать также отравлять ей жизнь.
— Вы не будете править, — сказала она. — Если вы не хотите, чтобы лошадьми управляла женщина, вам лучше остаться.
— Согласен, — тут же ответил он, сухо добавив: — Это что-то новое.
— Вам опять же придется подождать, пока я не переоденусь во что-нибудь более подходящее.
— Я использую это время, чтобы тоже переодеться.
Она долго смотрела на него, в глубине души чувствуя, что ей приятна его решительность. Во всяком случае, ничего не поделаешь, кроме как разрешить ему поступать по-своему.
Поручения были выполнены без всякой суеты. Рован доказал свою удивительную полезность в выборе подходящих цветов шелка, перчаток нужного размера. В доке, не ожидая помощи в погрузке ананасов, он сам поместил тяжелую коробку за сиденьем коляски.
Рован также сдержал свое слово: ни разу не упомянул ни имени брата, ни ситуации в Аркадии. Вместо этого он говорил об урожае хлопка, только что собранного, о шестистах тюках белого золота, взятых с полей, простиравшихся на целые мили за лесами Аркадии. Он рассказывал о парижской моде, о достопримечательностях Лондона, о вилле, которую он снял в Риме. Когда она упомянула имена друзей в Св. Фрэнсисвилле, он, подражая ей, стал вспоминать людей, встреченных во время ежегодного Нью-Орлеанского saison de visites, когда все ехали в театр.
Когда они возвращались из пароходного дока, то заметили, что небо потемнело. С севера шли серо-пурпурные облака. Кэтрин хотела до дождя добраться до Аркадии. Это было первой ошибкой. Вторая случилась, когда они выехали далеко за город. Они ехали по гравию и опавшим листьям, которые бросал им в лицо поднявшийся ветер, а ветки огромных дубов и буков, как туннель, скрипели над головой.
— Было бы лучше, если бы я взял вожжи, — предложил Рован.
— Я могу сама.
Ей необходимо было сконцентрировать все свое внимание и силу, чтобы держать гнедую кобылу в узде, поскольку виноградная лоза, свисавшая по обеим сторонам дороги, мешала ехать. Спина и плечи Кэтрин напряглись, а руки в кожаных каштанового цвета перчатках из последних сил держали вожжи.
— Я знаю, что вы можете, но зачем вам прилагать столько усилий, если для меня это намного легче?
Для ответа не было времени. Вдруг навстречу им бросилась огромная сова, разбуженная ранней темнотой. Лошадь взбрыкнула, в ужасе заржала и понеслась. Она изо всех сил держала вожжи так, что порвались перчатки.
Он так сильно схватил ее руки, что, казалось, сломал их. Коляска стала отклоняться в сторону в облаке пыли. Кэтрин хотела отдать вожжи Ровану, но в это время раздался угрожающий треск. Коляска со скрипом накренилась и глухо упала на одну ось, соскользнув в грязную канаву с листьями. Кэтрин почувствовала, что слетела со своего сиденья, на них полетели стволы деревьев, а стальной обруч так сдавил ее грудь, что невозможно было дышать. Ее подбросило в воздух, перевернуло и кинуло наземь. Ослепляющая боль ударила в голову и плечо, и она тотчас погрузилась в темноту.
Через некоторое время она очнулась. Она лежала на чем-то теплом и твердом. Немного болела голова, но ей было очень удобно, дышала она свободно и без напряжения. Где-то вдали был слышен звук, похожий на барабанную дробь, но ее ничего не беспокоило.
Воздух был сырой и прохладный: пахло золой, пылью и мышами.
Она слегка нахмурилась, поскольку поняла, что что-то здесь не так. Медленно, неохотно, но осознавая необходимость открыть глаза, Кэтрин сделала это. Она, словно в колыбели, была в руках Рована. Они крепко держали ее, от него пахло смесью теплого дождя, кожи и хорошо выглаженного белья. Лицо его было сурово, но внимательно-настороженно, а в глубине темных глаз сквозила забота.
Они находились в домике без мебели, стоявшем на заброшенном земельном участке, а семья из этого домика решила попытать счастья в другом месте, оставив на двери записку: «Уехали в Техас». В доме, рядом с ними, был закопченный камин, а в очаге полно старой золы. Над головой барабанил дождь, а в дальнем углу протекала крыша. Рован сидел в одной рубашке, прислонившись спиной к шероховатой стене. А она была накрыта его сюртуком, корсаж ее дорожного костюма был расшнурован до талии и корсет ослаблен.
Кэтрин лежала неподвижно, соображая, что Рован де Блан принес ее сюда, пока она была без сознания, расстегнул одежду, развязал корсет, выставив грудь напоказ. Затем сел и взял ее на руки.