Блейк Дженнифер. Стрела в сердце

   — Спасибо. Я совершенно обессилел. Мне нужно лечь. В любом случае делать нечего, кроме того, как оставить вас двоих наедине.
   Она, протестуя, открыла было рот, но не смогла вымолвить ни звука. Секунду спустя она оставила эту попытку: все, что необходимо сказать, нужно было говорить сразу.
   Жиль с трудом поднялся и зашагал к двери. Взявшись за ручку, он помедлил, затем обернулся:
   — Доброй ночи, моя дорогая.
   Кэтрин не ответила. Через секунду дверь за ним закрылась.
   Теперь она была лицом к лицу с человеком у окна. В тишине, что легла между ними, можно было услышать тиканье часов на камине и шипенье свечей в медных канделябрах. Она видела их, отражавшихся в стекле, как две неподвижные безжизненные статуи. Болело сердце, горло сдавило так, что она не могла, а так хотела кричать, закрыть лицо руками, убежать и спрятаться, чтобы избежать последующих унизительных минут. Но это было невозможно.
   Она так глубоко вздохнула, что корсет протестующе затрещал. Наконец она сказала:
   — Я склонна думать, что могу надеяться на ваш отказ из-за соображений чести.
   — Вы ошибаетесь, — резко прозвучали слова.
   — Почему? — закричала она. Слова рвались из нее. — Бог мой, почему?
   Он отпустил штору и повернулся к ней лицом.
   — Есть несколько причин, одна из которых — вопрос чести.
   — О! Пожалуйста! — Выражение ее лица стало презрительным.
   — Одной из главных причин является мое впечатление, что вы сами вовсе не противитесь этому, что я — выбранный вами человек.
   Все это прозвучало бесцветно и невыразительно. Она сделала резкий вздох.
   — Если вам так сказал Жиль, то он ошибся. Запомните, что я вам сказала сама…
   — Хорошо, запомню, — ответил Рован, наклоняя голову. — Хотя я не знал, о чем вы говорили с мужем раньше, но думал, что у вас появилась небольшая возможность изменить свое мнение.
   — Нет! — коротко ответила она.
   — Так, понял. — Он помедлил, запустил руки в волосы. — Я думаю, мы говорили о моих причинах. Одной из них также является любопытство, Я не мог отказаться от шанса узнать, делалось ли моему брату подобное предложение и принял ли он его?
   — Нет-нет, опять нет. На оба вопроса — «нет», — сказала она, так сильно сжав пальцы в кулаки, что кольца впились в кожу. — А теперь вы можете быть свободны, так как я ответила на все ваши вопросы.
   — Неужели? А как насчет моего обета раскрыть причину смерти брата? Могу ли я позволить себе отказаться от возможности, позволяющей мне остаться здесь еще на несколько недель. Недель, которые, возможно, помогут открыть правду.
   Она холодно улыбнулась.
   — А разве это место, где может быть задета ваша честь? А как же вы примиритесь с вашими принципами и совершите низкий поступок, чтобы выполнить свой обет?
   — Он не совсем уж низменный, если из него будет извлечена выгода. — Слова прозвучали твердо, хотя смотрел он уже не на нее, а на рисунок ковра у ног.
   — Ваш расчет не знает границ. Выгода, позволю напомнить вам, не моя, а мужа.
   — Выгода и расчет ваши, — мягко сказал он. — Своим отказом я подвергну вас опасности и боли.
   Он выдержал ее взгляд своими темно-изумрудными глазами в отблеске свечей. Она могла поклясться, что в них не было ни тени вины. Срывающимся голосом она потребовала ответа:
   — Что вы такое говорите?
   — Вашим мужем до моего сознания было доведено, что, если я откажу в его просьбе, он не будет больше устраивать никаких состязаний, чтобы найти мне преемника. Он прямо обратится к человеку, которого выбрал первым, — к его родственнику.
   — Льюису?
   — Так точно. Ваш муж уверен, что вы его терпеть не можете. Льюиса проинструктируют, правда, с большим сожалением, что придется применить силу.
   Краска сошла с лица Кэтрин. Она чуть покачнулась и в то же самое время вспомнила предупреждение Жиля о непокорной кобыле. Через некоторое время она снова смогла смотреть на Рована.
   — А вы, — прошептала она, — было ли вам дозволено применять это средство?
   Рован смотрел на нее спокойно, но губы скривились в презрении.
   — Что мне было дозволено и что я сделаю — вещи совершенно различные.
   — Вы сделаете… — повторила она. Глаза на ее лице выглядели огромными.
   — Я никогда в жизни не насиловал женщин и не собираюсь начинать, — скрипучим, словно железо о железо, голосом ответил Рован.
   Кэтрин едва слышала его. Как Жиль мог так поступить с ней? Как он мог, уверяя, что любит ее? Даже сейчас она не могла в это поверить. Ее муж был сумасшедшим — другого объяснения этому кошмару нет. Его болезнь повлияла на мозг. Ах, какая разница, коль она вынуждена жить под его диктатом? Он хочет наследника, хочет получить его любыми путями, это совершенно ясно. Она избегала обсуждения его идеи многие месяцы, даже годы. Но больше не смогла.
   — Нет, — сказала она, приложив руки к пылающим щекам. — Я не могу. Все не так, нет. Я едва знаю вас, вы — меня. Это оскорбляет истинные чувства. А самое главное — обет, который я дала как жена, запрещает это.
   — Вы также обещали повиноваться приказам мужа.
   Она так сильно тряхнула головой, что встрепенулись густые кудри.
   — У него нет на это права.
   — Права никакого значения больше не имеют.
   Она презрительно посмотрела на него.
   — Неужели вас не тревожит мысль, что Жиль смотрит на вас, как на племенного жеребца, выбранного для конюшни?
   Тень, может быть, даже презрения к себе, пробежала по его лицу.
   — Да, я это понял, когда мне было сказано, что выбор пал на меня из-за моей предполагаемой доблести. Это и сейчас меня беспокоит. Но тем не менее я пришел сюда, имея на это свои причины, и едва ли смею жаловаться, если у кого-то на то есть свои.
   — Вы могли отказаться, даже сейчас.
   В холодных глазах Кэтрин была мольба.
   — Также могли и вы. Вы могли бы оставить своего мужа и вернуться в свою семью?
   — Неужели вы допускаете, что я не думала об этом? — закричала она. — У меня нет семьи. Мой отец умер вскоре после моего замужества. Мать умерла, когда мне было всего несколько лет. У меня никого нет, некуда уйти, не на что жить.
   — А что вы будете делать, если я удалюсь? Подчинитесь Льюису?
   — Никогда! — с отвращением отрезала она.
   — Есть ли тогда у вас выбор, кроме как следовать предложению вашего мужа?
   Их глаза встретились.
   — Нет, я никогда не позволю… я не разрешу… я не могу…
   — Можете вы назвать вещи своими именами? — спросил он с мрачной иронией. — Ладно, я понимаю. Вы никогда по своей воле не ляжете со мной в постель, не будете любить меня, никогда не будете носить моего ребенка.
   В его голосе почувствовалось такое, что передалось ей глубокой скорбью, а в глубине сознания возникли образы, вызвавшие вдруг головокружение и слабость. Она с трудом отогнала их, так как в голову пришла мысль — она нашла выход.
   — Вы согласны с тем, что это невозможно?
   Прошло достаточно времени, прежде чем он довольно спокойно ответил:
   — Нет, мадам Каслрай, я не могу. Это ваши обеты против моих, ваше благополучие против моей выгоды, ваши сомнения и страхи против моего данного слова. Я договорился с вашим мужем, и я использую все средства, имеющиеся в моем распоряжении, чтобы выполнить это. — Он добавил: — Кроме силы, конечно.
   От сознания, что зародившаяся хрупкая надежда исчезла, в ней закипели горечь и гнев.
   — Вы так легко даете слово и так прекрасно вплетаете туда свою честь, чтобы достичь своей цели. Вы меня простите, если я поинтересуюсь, насколько важен для вас тот пункт договора, где упоминается применение силы? Я также хотела спросить вас, как можно вам доверять, когда ваше слово чести так изменчиво?
   На его лице заиграли мускулы, он глубоко вздохнул, но слова прозвучали твердо и без тени раскаяния.
   — Мы это скоро узнаем, не так ли? Ваш муж желал бы не откладывать, поэтому лучше начать сейчас.
   — Сейчас… — срывающимся голосом повторила она.
   — Сейчас, ночью, на мое усмотрение — он предоставил мне право решать.
   — Нет, — прошептала она.
   — Да. Он также разрешил мне посещать вашу спальню через смежную с его комнатой дверь. Но это уже, я думаю, отдельный вопрос.
   — Этого не будет. — Она поняла скрытый намек в его голосе, он имел в виду дикость и жестокость Жиля и, возможно, свою. Кэтрин представила их огромный дом с невероятным количеством комнат: холлы, гостиные, биллиардная, для игры в карты, танцевальный зал и величественная центральная лестница, ведущая в пятнадцать спален со смежными с ними туалетными комнатами. Поэтому шанс увидеть входящих и выходящих был невелик.
   Рован усмехнулся.
   — Я уверяю вас — все организовано. Единственная ваша роль — быть сговорчивой. О! И плодовитой.
   Кэтрин почувствовала себя так, словно ее избили. Она до сих пор не могла понять, что они с Жилем так открыто все обсуждали в деталях. Гнев помог ей собрать последние силы. Кэтрин подняла голову и с отвращением сказала: «Нет. Никогда».
   — Да, — мягко ответил он и направился к ней. — Сейчас. Вы готовы?

Глава 6

   Кэтрин стояла неподвижно, пока Рован не приблизился к ней. Тогда только ее нервы сдали. Она быстро попятилась назад.
   — Не дотрагивайтесь до меня!
   — Почему вы возражаете? — спросил он, делая к ней еще один шаг. — Вы боитесь любви, как думает Жиль? Или меня?
   — Какая разница? Оставьте меня в покое.
   Она подошла к письменному столу Жиля.
   — Назовите это как угодно — капризом, тщеславием, но мне хотелось бы знать…
   Он со сдержанной грацией подошел к ней, и вдруг она оказалась прижатой к столу, а ее руки, как в наручниках, оказались в его руках. Его хватка была ни болезненной, ни слишком крепкой, но вырваться было невозможно. Она пыталась бороться, но это только приблизило ее к нему. Он заложил ей руки за спину, и вскоре только шелк и хлопок разделяли их.
   — Именно так вы начинаете выполнять соглашение? — обессиленная, спросила она. Ее состояние уже не имело ничего общего с яростью.
   — Да, — ответил он, прерывисто дыша, — я думаю так. — Он наклонился к ней, сквозь полуприкрытые ресницы рассматривая тонкие черты ее лица. Она стояла, словно загипнотизированная, с желанием протестовать, но в то же время врасплох захваченная его мужественностью и, как ни странно, собственным любопытством. Глаза его закрылись, и она почувствовала горячее прикосновение губ.
   Его поцелуй был ласковым и нежным, деликатным, но умелым и настойчивым, а губы гладкими, с едва заметной щетиной вокруг. Движения губ были само предупреждение, просьба к разрешению для дальнейшего. Против желания, ее губы раскрылись. Он тут же этим воспользовался: язык начал исследовать нежные уголки ее рта, как бы пробуя на вкус его влажную сладость, прощупывая головокружительную глубину в надежде на ответные действия с ее стороны. Губы, слившись, пробовали друг друга. Это было ошеломляющее, но бесконечно знакомое ощущение, которое она испытывала после пробуждения от сладкого сна. Вместе с ним медленно поднялось сладкое томление, которое могло превратиться в боль, если не будет завершения. Кэтрин хотела этого, хотела насладиться атакой нахлынувших на нее чувств, которые она, полуразбуженная, ощущала в самых сокровенных уголках своего тела и сознания. Она подняла руки к его плечам, поглаживая их, притрагиваясь к его стройной шее, прижимая его к себе ближе. Его кожа была теплой, словно она еще хранила прикосновение позолотившего ее солнца. Вдруг она поняла, что свободна. Он больше не держал ее, как в тюрьме, в своих объятиях, его руки лежали у нее на талии за спиной. С досадой и злостью она оторвала от него руки и со всей силой оттолкнула его от себя. Он, отступая назад, быстро отпустил ее, и она зацепилась за стол. Наблюдая, как поднимается и опускается ее грудь, как пылает ее лицо, он мрачно произнес:
   — Это как раз не то, чего вы боитесь.
   — Нет, — сказала она, поднимая голову. — Только я ненавижу, когда со мной обращаются, как с кобылой, не считаясь ни с моей волей, ни с желаниями. Я сочувствую желаниям моего мужа, но не могу так просто допустить к себе человека, которого он выбрал, потворствуя им.
   Казалось, он впитывал каждое произнесенное ею слово.
   — И что вы намерены делать?
   Отвернувшись от него и глядя на их отражения в окне, она сказала:
   — Я подумала. В общем, если вы согласны, у меня есть предложение.
   — Я слушаю вас, — он ответил спокойно, без гнева. Это придало ей храбрости, и она продолжала:
   — Если вы… то есть мы только притворимся… — Она стала подыскивать слова, но он пришел ей на помощь.
   — Вы хотите одурачить своего мужа, заставить его думать, что мы любовники, не будучи ими на самом деле.
   — Да. — Он понял, и это принесло ей облегчение.
   — И как это все будет обставлено?
   — Вы придете в мою комнату через спальню Жиля. После… некоторого времени вы сможете уйти.
   — Ваш муж предложил, что будет лучше, если я останусь до утра. Это будет естественнее, как будто я наношу ранний визит хозяину в его комнатах.
   Кэтрин лихорадочно соображала:
   — Хорошо, служанка будет спать со мной, а вы можете лечь в ее кровать в туалетной комнате, а ваш слуга принесет вам ночную рубашку и халат.
   — Чтобы мне было удобнее, — сказал он с оттенком иронии.
   — Сожалею, но в этом случае вы будете иметь возможность оставаться здесь столько, сколько захотите.
   — Хорошо. Я только хотел бы спросить вас, чего вы надеетесь добиться своей уловкой. Если не появятся результаты, я имею в виду ребенка, разве не захочет ваш муж обратиться к своему племяннику, чтобы выполнить все, что задумал?
   — Возможно, и нет. А если бы у вас были дети от других женщин, он бы мог обвинять меня в бесплодии.
   — Насколько я знаю, я не оставил побочных детей.
   — О, — сказала она и увидела вдруг в его глазах недовольство ее разочарованием. — Затем, я полагаю, мне нужно будет придумать что-нибудь, когда подойдет время. А сейчас, когда все завершилось, мне о чем беспокоиться.
   — Кое-что вы не приняли во внимание. Что будет, если Жиль решит войти в вашу спальню?
   — Зачем ему это делать? — нахмурившись, спросила она.
   — Чтобы проверить, блаженствуете ли вы в моих объятиях. Будь я на его месте, это бы меня убедило.
   — Да ну? Я не думаю. Боясь, что вам это не понравится, он не ворвется.
   Он кивнул, но убежденным не выглядел.
   — Будете ли вы ждать меня сегодня?
   Она колебалась всего лишь мгновение.
   — Если только на этом настаивал Жиль…
   Он долго смотрел на нее. Кэтрин с бьющимся сердцем ждала его решения. Все зависело от того, что это был за человек и чего именно он ждал от Аркадии.
   Мозг Рована был затуманен тысячью сомнений и идей, и все они были против этой затеи. То, что предложила Кэтрин Каслрай, выполнить было нелегко. Проводить бесконечные ночи от нее вблизи, знать, что она тут, рядом, и что ему было дано благословение любить ее, — нужно быть просто святым, а он никогда им не был и не притворялся. Видеть ее в ночной сорочке, проводить часы в интимной обстановке ее спальни и не сметь приблизиться — это было выше всех пределов. Поэтому то, что предложила Кэтрин, было бы мукой. Он никогда бы не поцеловал ее. Он даже не мог осознать, откуда пришло желание сделать это. Можно обмануть себя, сказать, что она сомневалась в наличии у него чести и он поступил с ней так, как с мужчиной объяснялся бы на дуэли. Нет, все было иначе, он знал. Что она чувствует к нему, почему она его отвергает? Но более всего он отчаянно хотел дотронуться до нее и больше ни о чем не мог думать с той минуты, когда Жиль Каслрай сообщил о возможности быть с ней в одной постели. Видя, что эта перспектива ускользает, он захотел взять маленький реванш. Это достойно порицания, но это была правда.
   Он принял предложение мужа Кэтрин совсем не по тем причинам, какие выдвинул ей, а просто потому, что хотел ее. В этом была окончательная, правда, не слишком желательная причина.
   А теперь его заставляли быть около нее, но не сметь дотронуться и пальцем. То, что она предлагала, может быть, и лучше для них обоих. Ему дан свободный доступ в ее спальню, и он, может, забудет свою цель, брата, забудет когда-либо уехать из Аркадии. Память Теренса заслуживала большего.
   — Хорошо, — коротко сказал он. — Тогда через час. Этого времени для вас достаточно?
   Кэтрин поняла — он дает ей возможность раздеться и приготовиться ко сну. Она об этом как-то не подумала и была ему благодарна. Когда она сказала, что часа будет более чем достаточно, голос срывался. Кэтрин повернулась и пошла к двери. Он опередил ее, открывая дверь: «До встречи». «Да, до встречи», — еле прошептала она.
   Рован пришел к ней вовремя, постучался и, получив разрешение, вошел, закрыв за собой дверь. Кэтрин была одна, Дельфия отпросилась на вечеринку, организованную для слуг. Кэтрин отпустила ее, предупредив, что нужно вернуться раньше, и объяснила, почему. Она подумала, что им будет легче встретиться без Дельфии, а теперь пожалела, что служанки нет: Дельфия на страже — так было бы спокойнее.
   Она была в ночной рубашке и пеньюаре из белого батиста, сшитого женскими руками в мопастыре. Глубокий вырез окаймлялся пышными кружевами, длинные рукава тоже были в кружевах, а волосы, расчесанные заботливыми руками Дельфии, струились вниз и при каждом движении блестящими волнами обвивались вокруг.
   После ухода Дельфии она сначала легла в высокую кровать. С минуту полежала, затем выскользнула оттуда — она не хотела ждать его там. Она уселась в кресле с книгой, но получилось как-то вымученно. Подумала, что надо бы сесть перед туалетным столиком и наматывать на пальцы кончики волос, но и это показалось неестественным. Только пристроилась на краю кровати, пытаясь что-то придумать, но стук в дверь заставил ее вскочить.
   Она облизала губы, когда Рован вошел, и сказала первое, что пришло в голову:
   — Жиль был в своей комнате? Вы его видели?
   — Меня провел Като. Ваш муж, кажется, спит. У кровати лежало какое-то лекарство.
   — Он часто принимает снотворное.
   — Не думаете ли вы, что я предположил, что он специально принял его сегодня на ночь? — усмехнулся он.
 
   — Возможно, — коротко ответила Кэтрин. — Но кто может обвинить его?
   — Он мог притвориться спящим, избегая увидеть меня.
   Говоря это, он разглядывал ее всю, взгляд остановился на крае пеньюара, окутывавшего ее ноги в домашних туфельках.
   Кэтрин глубже запахнула пеньюар, прикрывая грудь одной рукой, а другой показывая в направлении туалетной комнаты.
   — Если вы хотите идти, другая кровать там.
   Он посмотрел в ту сторону, куда она указывала, и сказал:
   — Возможно, будет лучше, если мы какое-то время побудем вместе. Жиль, если он не спит, может зайти и переговорить с нами перед тем, как мы потушим свечи.
   Кэтрин почувствовала, что ее бросило в жар. Она очень бы желала, чтобы Рован не смущал ее постоянно. Стремясь казаться более естественной, она поднялась по ступенькам и села в кровать, прислонившись спиной к подушкам.
   — Думаю, вы правы. У вас, должно быть, больше опыта, чем у меня, — едко сказала Кэтрин.
   — Нет, в такой ситуации, как эта, нет.
   Он сбросил с себя сюртук, перекинул его через спинку кровати из ореха, с четырьмя столбами и пологом из шелка, затем начал развязывать галстук, который последовал за сюртуком. Отстегнув булавку для галстука и положив ее в карман брюк, он стал расстегивать точно такие же запонки.
   — Что вы делаете? — вдруг, резко выпрямившись на подушках, спросила она.
   Он помедлил. Взгляд был напряженным, оценивающим.
   — Совершенно не собирался вас тревожить, я подумал, что, наверное, будет лучше, если я буду одет менее официально.
   Она прикрыла глаза, вспомнив, как он приближался к ней, прежде чем поцеловать. Нет, он не должен…
   Нет, можно стать идиоткой, если в голову будут постоянно лезть разные мысли при каждом его движении. Кэтрин на минуту закрыла глаза, отвернулась. «Как вам угодно!»
   Рован ограничился запонками, положив их туда же, в карман, и начал закатывать рукава. Он смотрел на локон ее волос, упавший на грудь и вздрагивающий при каждом движении. Она не доверяла ему, но почему она должна, если он сам не доверял себе. Находиться вот так, рядом с ней, в интимной обстановке, было и мучительно больно, и приятно. Интересно, как далеко она позволит зайти. Он не намеревался заходить слишком далеко, нет. Ему просто нужно было отвлечь себя от того, что могло произойти.
   Сейчас она была даже в большей безопасности, чем могла предположить, несмотря на то, что он не смог сдержаться в библиотеке.
   Он поднялся по ступенькам, уселся на кровать подальше от нее и заложил ногу за ногу в ожидании ее возражений. Кэтрин запахнула пеньюар, придерживая кружева у горла. Человек, которого она так боится на протяжении трех дней, сейчас сидит на ее кровати, где всю супружескую жизнь она спала одна. Кэтрин буквально задыхалась: она хотела приказать ему уйти, но в то же время боялась показать свою панику.
   Чтобы хоть как-то отвлечь себя от созерцания его на своей постели, она спросила:
   — О чем мужчины и женщины говорят в подобных ситуациях?
   Он удивленно поднял брови.
   — А разве ваш муж не разговаривает с вами, бывая здесь?
   — Он никогда… то есть… я думала, что Жиль объяснил, что проблема, которая мешает нам иметь детей, в нем?
   — Никогда? — повторил Рован, игнорируя объяснение.
   Кэтрин, не поднимая головы и перебирая кружева на рукавах, покачала головой. Он так долго молчал, что она осмелилась посмотреть на него из-под ресниц. Его взгляд был похож на глубокий, окутанный туманом пруд.
   — Дайте мне подумать, — в раздумье тихо сказал он, возвращаясь к ее первому вопросу. — Если бы мы с вами были связаны амурными делами, я бы сказал вам, что ваше одеяние очаровательно, но я бы предпочел, чтобы вы были без него.
   Кэтрин сжала зубы, но спросила:
   — Да? А что бы я ответила на это? Спасибо?
   — Вы бы ответили, то есть вы бы могли ответить: я с удовольствием сниму его, если подвинусь ближе.
   Она зло посмотрела на него, чувствуя, что внутри закипает кровь.
   — О чем еще мы могли бы поговорить?
   — Я мог бы сказать вам, что мне очень нравится цвет ваших волос, напоминающий каштан и все красно-коричневые оттенки осени. Я мог бы сказать, что очарован их длиной, что мне хочется потрогать их и привязать ими вас к себе…
   — Пожалуйста… — с мольбой в голосе прервала она. — О чем-то же еще они говорят.
   Он любовался пульсирующей жилкой у нее на шее.
   — Я мог бы спросить — нравится ли вам видеть меня побритым или вы предпочитаете щетину, чтобы не ждать, пока я побреюсь. Так как ноги становятся холодными, я мог бы спросить вас, замерзли ли вы, и предложить согреть вас. Затем вы, если, конечно, хотели бы, спросили — болят ли у меня мышцы после тяжелого копья. Вы бы могли предложить мне снять рубашку и помассировать спину, чтобы снять боль.
   Его слова, казалось, оплетали ее мозг паутиной. Она, как во сне, видела его делающим все то, о чем он говорил, а себя — позволяющей делать, помогая ему… Она буквально чувствовала его обнаженное тело под своими массирующими пальцами. В то же время сладкие образы, созданные им, отзывались в сердце пустотой. Она ведь до сих пор не знала, как мало тепла и любви было в ее жизни, как мало всего того, о чем так легко говорил Рован.
   Когда он замолчал, она тихонько вздохнула и мягко спросила:
   — На самом деле мужчина и женщина так разговаривают друг с другом?
   — Да. И о многом другом.
   Она было открыла рот спросить, о чем же еще они говорят, но не стала. Будет лучше, судя по завораживающему тембру его голоса и боли где-то там, внутри нее, если она не будет этого знать. Вместо этого она попросила:
   — Расскажите мне о ваших путешествиях. Вы правда жили с бедуинами и пересекали аравийские пустыни на верблюдах?
   Он рассказал ей сказку о жаре и песке, о монотонности путешествий и жажде, о холодных, пробирающих до костей ночах. В его рассказах были и неуловимая красота природы, и триумф добра над горьким неравенством, и страшные битвы за гордость и честь. Она слушала, восторгалась, пока он резко не оборвал себя и взял ее босую ступню в свои теплые руки.
   — Вы замерзли, почему же не сказали мне об этом? Укройтесь же одеялом.
   — Но вам же самому нечем укрыться. — Она убрала ногу и накрыла ее полой пеньюара.
   — Зачем, я же не замерз.
   — Я тоже, пока вы не… — Она остановилась, представив, как это может прозвучать. — Не могу же я, в самом деле, предложить вам поделиться одеялом.
   — Но вы же первая замерзли, не так ли? — Нахмурившись, он потянулся к ней.
   — Не нужно этого делать, — сверкнула глазами Кэтрин.
   Он отпрянул. Озадаченное лицо постепенно смягчилось.
   — Вы правы. Не надо было этого делать. Глупо, но с добрыми намерениями.
   Он легко соскочил с кровати, взял сюртук и галстук, перекинул их через плечо и зашагал в туалетную комнату.
   Через некоторое время вернулась Дельфия. Кэтрин не спала. Она лежала тихо, как мышка, прислушиваясь к каждому скрипу в доме, шепоту ветра над буками. Рован также не спал, она видела огонек свечи в соседней комнате, слышала, как открылась дверь, как Рован что-то быстро сказал, а Дельфия засмеялась.
   — Какой симпатичный, — сказала служанка. — В одежде — очень, а без нее?
   Кэтрин привстала. Тихо спросила: «Он был без одежды?»
   — Да я не видела, он же был под одеялом. С вами все в порядке? — спросила Дельфия, раздеваясь.
   — Все хорошо, — бодро улыбаясь, ответила Кэтрин, перевернулась на спину и стала разглядывать розовый шелковый полог кровати над головой. Заскрипели пружины — это Дельфия легла рядом. Они немного поговорили о вечеринке, свеча в комнате у Рована погасла, и спустя какое-то время Кэтрин заснула.