Гленарван взял предмет в руки, повертел его во все стороны. За круглым стеклом видны были круглые шкалы и линейки.
- Да это же корабельный компас со "Святителя Михаила"! - сказал он удивленно. - Да еще и сломанный... Зачем им компас, ума не приложу?
- Пора, Глеб, - сказал Кожаный и ткнул револьвером в спину бородатому. - Шевелитесь, капитан. Вперед.
- Стойте! - закричал Карпа. - Я знаю!.. Я знаю... Стойте! Здесь еще должно быть... Ящики, такие здоровые!
Гленарван и Кожаный уставились на Карпу.
- Что такое? - спросил Кожаный. - Какие ящики?
- Клад, - торопился Карпа. - Мы с Никитой видели. Ночью на "Святителе". Они ящики в лодку погрузили и повезли...
- Как же это вы ночью могли видеть? - подозрительно спросил Кожаный. - Ночью, брат, темно.
- А мы... А мы... - Карпа смущенно посмотрел на Володю. - Мы туда плавали, на "Святитель".
- Ну и орлы! - сказал Гленарван.
- Так! - сказал Кожаный. - Где ящики, капитан?
Бородатый стоял, глядя поверх зеленых вершин.
- Ищите, - сказал он равнодушно.
- Ну что ж, будем искать, - сказал Гленарван решительно. - Вот и пионеры как раз помогут. Поможем, друзья?
- Обязательно, - сказал Володя.
- Не было ничего, - сказал бородатый угрюмо. - Мальчишка все придумал. В тайны играют...
- Будем искать, - повторил Гленарван. - Давай посоветуемся, - сказал он Володе.
Они отошли к избушке и стали негромко совещаться. Бородатый кинул на них быстрый взгляд исподлобья и отвернулся. Через минуту Володя подошел к отряду и сказал:
- Так, ребята. Будем искать захоронку. Скорее всего это замаскированная яма, прикрытая дерном. Найти будет нелегко. Идем цепью. Дистанция три метра. Слишком далеко вряд ли прятали. Нужно прочесать метров пятьсот во все стороны от сторожки. "Чайки" направо, "Моряк" налево, "Серп и молот" по центру. Рассыпались! Смотреть внимательно, держать дистанцию.
Никита шел на левом фланге "чаек", Ленька был крайним справа в своем звене, так что они оказались рядом. С обеих сторон слышался треск веток и возбужденные голоса. Лес был старый, с густыми завалами бурелома. Приходилось часто продираться сквозь колючий кустарник, перелезать через поваленные стволы. В просветы листьев и веток Никита видел сосредоточенное лицо друга.
Медленно прошли, осматривая каждый бугорок, пятьсот метров, которые Володя отсчитал по своим шагам, так и не дождавшись возбужденного возгласа: "Есть!" Посовещались в центре цепочки, там, где шел Володя.
- Неправильно мы ищем, - сказал Ленька. - Вот что.
- Почему это? - удивился Карпа.
- Под деревьями яму не выкопать, корни мешают - раз. Там, где густой кустарник, не спрячешь - листья у кустов быстро пожелтеют, и будет видно. Два... Искать нужно только на открытом месте.
- А три? - спросил Карпа.
- Должна быть какая-то отметка. Ну там, раздвоенная береза... Дерево какое-нибудь особенное. Ведь Гленарван же у этого капитана карты не нашел?
- Не нашел, - подтвердил Володя.
- Значит, они это место запомнили по приметам каким-то особым. Вот тебе и три.
- Молодец, Леня, - сказал Володя. - Точно рассудил. Так и будем теперь искать. Пошли обратно.
Медленно добрели до избушки. Капитан сидел на бревне у открытой двери и все так же смотрел поверх деревьев. Кожаный и Гленарван уместились на соседнем чурбаке. Руки у пленного были стянуты той веревкой, которой он час назад собирался вязать Никиту.
Володя подошел к ним и отрицательно покачал головой.
- Пока ничего, - сказал он огорченно.
- Что же, ищите дальше, - сказал Гленарван.
- Удрать хотел, гад ползучий! - сказал Кожаный и кивнул на связанного. - Шлепнуть бы его, и вся недолга!
- Уймись, - сказал Гленарван.
И тут Никита вспомнил, что видел этого Кожаного у отца в столовой в первый свой день в Архангельске.
Миновали избушку и снова углубились в заросли. Еще не меньше часа они лазили по лесу, обдирая руки и ноги об острые сучья. Прочесывали окрестность вдоль и поперек. Потом снова вернулись к избушке, повалились кто куда мог - устали.
У сторожки все так же неподвижно сидели трое. Капитан скривил губы в презрительной усмешке.
- Должен быть знак. Раз карты нет, должна быть какая-то точная примета, - сказал Гленарван и выплюнул травинку, которую грыз в нетерпении. - Должен!
- А есть карта, - сказал вдруг Ленька.
Он вытащил из кармана свою затрепанную книжку и открыл ее на той странице, где нарисована была карта с Зеленой Кошки.
Гленарван внимательно рассмотрел карту и сказал:
- Все верно. Мы находимся как раз там, где крестик. Ну и что?
И тут Никита вдруг ясно увидел на карте пристань Глубокий яр, безымянную речку, острый нос "Святителя Михаила" и стрелу, протянувшуюся от него к избушке посреди леса.
- Вот это да! - выдохнул Карпа. - Как же мы сами-то не догадались?
- Откуда это у вас? - спросил Гленарван.
- На Зеленой Кошке этот капитан со скаут-мастером встречались. Он ее на песке начертил. А мы срисовали, - объяснил Ленька.
Гленарван посмотрел на Кожаного и ничего не сказал.
- Хорошая карта, - сказал Кожаный, - нам ее два месяца назад...
Гленарван задумчиво смотрел на солнечное пятно компаса с узорчатой надписью "Святитель Михаил", что валялся на траве. Потом он медленно нагнулся и взял его в руки.
- Компас, - прошептал вдруг Ленька. - Зюйд-зюйд-ост...
- Точно! - Гленарван посмотрел на Леньку и вскочил. - Вот зачем он был им нужен!
Он внимательно рассмотрел шкалу.
- Норд-ост-ост. Три градуса... Катушка зафиксирована, пеленгатор сломан... Стрелка всегда будет указывать направление от избушки на сокровище.
Гленарван посмотрел на свой наручный компас, определил направление и махнул рукой:
- Так идти. Ориентир вон та сухая лемина!
Ленька, который давно все понял, первым скрылся в кустах. За ним нестройной гурьбой бросились остальные.
- А вы, капитан, тоже, я вижу, не прочь поиграть в пиратов и сокровища, - сказал Гленарван арестованному.
Капитан с откровенной злобой взглянул вслед убегающим пионерам и молча отвернулся.
Через несколько минут на весь лес разнесся ликующий Ленькин крик:
- Есть!
Когда Никита подбежал, многими быстрыми руками с захоронки уже был снят толстый верхний слой дерна. Под ним угадывались контуры двух длинных ящиков, завернутых в промасленную ветошь. Их быстро извлекли из ямы. Гленарван откинул металлические защелки и открыл крышки.
- Вот они, ваши сокровища, - сказал он Карпе. - Дорогие побрякушки! Ну как, нравятся?
В первом ящике в ряд лежали английские винтовки. На некоторых стволах видны были не до конца отчищенные следы ржавчины. Во втором оказался пулемет системы "гочкис", патроны и ленты.
- Ну, вот и все, - сказал Гленарван довольно.
Ленька достал записную книжку и нанес на свою карту обозначения.
- На всякий случай, - сказал он, как бы отвечая на вопросительный взгляд Никиты.
Глава 34
ДРУЖБА - ВЕРНОСТЬ И ЧЕСТЬ
- Мы напрямик к причалу, - сказал Кожаный. - У нас там мотор.
- Носильщики, вперед, - скомандовал Володя. - Меняемся через сто метров.
Ящики несли по четыре человека. Шли, растянувшись цепочкой по узкой извилистой тропе. Часто останавливались; меняясь у тяжелых ящиков. Кожаный и Гленарван увели капитана вперед.
Неожиданно быстро тропинка вывела к опушке, с которой распахнулся двинский простор. Совсем близко виден был знакомый косогор и песчаный спуск к пристани.
Когда отряд спустился к причалу, все трое уже сидели в моторке. На длинной веревке к ней привязана была "Эсмеральда-2". Носильщики закатали штаны до колен и втащили ящики на борт.
Гленарван и Кожаный пожали руки Володе.
- Ну спасибо вам, молодцы, разведчики! - крикнул Гленарван. - Вы нам крепко помогли! Еще встретимся.
Гленарван махнул всем рукой и крутанул рукоятку. Мотор затарахтел, выплевывая воду через трубку в борту. Моторка ходко пошла вниз. За ней, высоко задирая нос, послушно подскакивала на мелкой волне пустая "Эсмеральда-2".
- Ну а теперь скорее домой! - сказал Володя. - У дежурных небось вся каша пригорела. После обеда общий сбор.
- Какая повестка? - весело спросил Тодик.
- Обсуждаем личное дело звеньевых Никиты Лепехина и Карпа Шишова, ответил Володя. - А вы как думали?
Тодик ошарашенно уставился на Володю, а у Никиты екнуло сердце.
Ленька поднялся на откос первым и подождал Никиту и Карпу.
- Поговорить надо, - сказал он хмуро. Все трое уселись у знакомого камня.
- Я хотел сказать, - начал Ленька. - Я не буду за вас на этом сборе. Я не могу, ребята...
- Это почему? - удивился Карпа.
- Помните на нашем гербе? Дружба - это верность и честь... Без верности и чести нет дружбы... Ведь это было нечестно плавать тогда ночью... Мы же все дали слово... Понимаете вы меня?
Никита кивнул.
- Ладно, чего там, - сказал Карпа, - за одного битого двух небитых дают!
* * *
Общий сбор проходил бурно. Кричали так, что вороны испуганно взлетали с сосен и носились над ними, истошно каркая, боясь усесться обратно. Некоторые предлагали объявить Никите и Карпе благодарность за героизм и проявленную смекалку. Больше всех горячилась Маняша Уткина.
- Да они же герои! - кричала она, вскакивая с места. - Им грамоту надо за храбрость, а мы их судим... Думаете, им было не страшно? А они поплыли, не побоялись врага...
- Они же слово давали со всеми вместе! - крикнул кто-то сзади. Маняша не слушала.
- Да я бы сама... Да позови они, я бы с ними, не задумываясь... Куда скажут...
- Тебе нельзя было с ними, - раздался тот же голос. - Они небось голышом плыли-то!
Маняша вдруг покраснела так, что у нее на глазах выступили слезы.
- Дурак! - крикнула она и села, спрятав лицо за спинами девчонок.
Когда все откричались, встал Володя и оглядел притихшие, обращенные к нему лица.
- Они, конечно, хорошие ребята, - сказал он. - И судить их нам трудно. Но необходимо. Потому что принятое решение обязательно для всех. А для звеньевых особенно. Предлагаю следующее решение общего собрания лагеря.
Пункт первый: за грубое нарушение дисциплины и решения общего собрания, чтобы не купаться в Двине, Никиту Лепехина и Карпа Шишова из лагеря исключить...
- Ну это уж слишком! - закричали сзади.
- Мы так не согласны!
- Пункт второй, - продолжал Володя. - Учитывая добровольное признание нарушителей дисциплины, а также помощь революционному делу, проявленную при нарушении, считать возможным оставить Никиту Лепехина и Карпа Шишова в лагере, лишив их сроком на неделю звания звеньевых и отправив на это время на кухню чистить картошку. Других предложений нет? Голосуем... Кто за?
Против подняла руку одна только Маняша Уткина. Ленька при голосовании воздержался.
* * *
А грамоту, про которую говорила Маняша, отряд все-таки получил. Это случилось за два дня до отъезда из лагеря.
Когда кончили обедать и дежурные бренчали мисками, складывая их в высокие стопки, неожиданно приехал секретарь губкома Василий Олишев и Николай Демьянович, отец Никиты. Они ушли с Володей в штабную палатку. Через несколько минут Володя выглянул и скомандовал общий сбор. Все пять звеньев выстроились у флага и ждали, что будет дальше. Перед шеренгой стояли трое. Широкоплечий Лепехин-старший в длинной кавалерийской шинели, высокий Олишев в кожаной куртке, перетянутой портупеей, юношески стройный Володя в своей выцветшей на солнце солдатской гимнастерке.
Володя скомандовал "смирно!" и отдал рапорт Олишеву:
- Первый городской на торжественную линейку построен...
Олишев по-военному отдал честь, сделал шаг вперед и сказал:
- Решением губкома РКСМ и губчека за помощь при обезвреживании опасной группы врагов революции и проявленные при этом находчивость и смелость наградить Первый городской отряд юных пионеров города Архангельска почетной грамотой. К защите революционного дела будьте готовы!
- Всегда готовы! - в лад гаркнули пятьдесят звонких глоток.
- Получить грамоту поручается звеньевым Лепехину, Петрову и Шишову, сказал Володя. - Выйти из строя!
Трое чеканным шагом подошли к секретарю горкома.
- Наслышан, наслышан про вас, братья-разбойники, - улыбаясь, сказал Олишев и пожал каждому руку. - Получайте, заслужили!
И он вручил им твердый лист картона с профилем Маркса и Энгельса на фоне красного знамени.
- А вот вам обещанная статья про ваш лагерь, - сказал Николай Демьянович и передал Володе несколько экземпляров газеты "Волна".
Когда линейка закончилась, ребята окружили Олишева. Спрашивали, как будет с пионерской работой, когда начнется школа, много ли новых пионеров в городе, поймали ли тех, кто с капитаном Зыковым прятал оружие.
- А что школа? - отвечал Олишев. - Днем школа, вечером пионерский клуб. Пионеров много, приедете, удивитесь. А про белогвардейскую банду вы уж сами у Глеба спросите.
- Вернемся в город, - сказал Володя, - мы его к нам в клуб приведем обязательно.
Последние два дня лагерь сворачивался. Закапывали ямы, чистили посуду, увязывали палатки. И было немножко грустно расставаться с таким родным косогором, с тихой речкой, с "Берегом спокойствия", где как раз спокойствия-то и не было, но была очень интересная жизнь.
Глава 35
КТО ЖЕ ВЫ, ЛОРД ГЛЕНАРВАН!
Катер ходко шел под острым углом к ветру. Мелкие волны хлюпали под крутым его носом, обдавая брызгами золотые буквы "Будь готов!". Наполненные ветром паруса казались вырезанными из твердого сплава. Красный вымпел на корме торчал на ветру жестким треугольником.
Никита сидел за рулем. У него в ногах, прямо на решетках настила, устроились Ленька и Карпа. На банке перед ними сидели Глеб Степанович и отец Никиты, на носу у кливера разместилась Маняша Уткина.
Без бакенбардов лицо штурмана казалось длиннее и строже. Около рта обозначились вертикальные морщины, и только глаза не изменились, остались прежними цепкими глазами Гленарвана. Отец и Глеб Степанович оживленно разговаривали...
- ...И что же дальше? - спросил Николай Демьянович.
- Механик Федоров был убит наповал. Я видел, как он рухнул за борт. А я промахнулся, - продолжал свой рассказ Глеб Степанович. Ребята слушали его затаив дыхание. - И буквально через секунду раздался взрыв...
- Да, геройское было дело, - сказал Николай Демьянович, - по всему краю до сих пор легенды ходят про этот подвиг.
- В том деле был только один герой, - сказал Глеб Степанович грустно. - Тихий человек, механик Федоров... Я всего месяц прослужил на "Святителе" и совершенно его не знал... Тихий был, незаметный, совсем какой-то штатский...
Наступила тишина. Ветер тревожно гудел в вантах.
- Ну, ну... Рассказывай дальше, - поторопил Николай Демьянович.
- А что дальше? Взрывом меня оглушило и швырнуло за борт... Едва очухался в воде, едва добрался до берега. Шесть дней брел лесами. На станции Плесецкой свалился от истощения и горячки... Подобрала меня местная учительница, добрая душа, и уложила на полати рядом с вами... Помнишь, надеюсь?
- Это отлично помню. Я к тому времени уже начал кое-что соображать... До этого полный провал в памяти, - сказал отец.
- Ну вот. Остальное, стало быть, ты знаешь. В тюрьме я встретил того штабс-капитана. Вот тут-то он и взялся за меня по-настоящему. Помнишь, в каком виде меня приволакивали с допросов? - Отец молча кивнул. - Они все хотели выяснить, с кем у меня в городе связь... Потому и не расстреляли нас тогда у проруби, все надеялись, что заговорю... Вот и все. Фамилия того штабс-капитана, как вы, наверное, уже догадались, была Зыков.
- А здесь-то какими судьбами? - спросил отец.
- Работа такая, - засмеялся Глеб Степанович. - Хотел, понимаешь, снова в море, а вышел мне берег и последняя встреча с капитаном Зыковым... Оставили в городе поработать в ЧК...
- Теперь-то я тебя, конечно, узнал. Кстати, ты не очень изменился с тех пор, - говорил отец.
- Потому я отрастил бакенбарды, чтобы меня труднее было узнать, ответил штурман. - По этой же причине капитан Зыков отрастил бороду и стал носить черную повязку. Хотя, сам понимаешь, узнать его могли немногие. Ведь те, кого он выводил на лед, не возвращались. Оставшись здесь, он почти не рисковал. Не знал он о моем побеге с острова смертников и был уверен, что из тех, кто был на льду, никого в живых не осталось. Да и внешность свою он изменил изрядно.
- Однако ты его распознал? - заметил Николай Демьянович.
- Плохим бы я был чекистом, если бы не распознал врага, да еще такого, который собирался отправить меня под лед вслед за моими товарищами. Кроме того, помогла случайность. Хотя предвиденная случайность перестает быть случайностью. Ведь в бойскаутской дружине я оказался потому, что мы предполагали возможность связи между скаут-мастером и его прежними дружками. Во время интервенции дружина пользовалась покровительством "союзников", то бишь Антанты. Действительно, капитан Зыков решил воспользоваться старым знакомством и назначил свидание скаут-мастеру. На их встречу на Зеленой Кошке мне удалось попасть. Тогда я узнал капитана. Вот только карту на песке прозевал.
Глеб Степанович бросил взгляд на паруса, посмотрел вперед и продолжал:
- Понимаешь, увлекся я работой с ребятами. Очень интересное дело. Знаешь, если бы не море, пошел бы я, пожалуй, к этим огольцам.
Штурман кивнул в сторону ребят, засмеялся.
- Представляешь, оказывается, они в это время тоже меня выследили, но так запутались с Гленарваном и поручиком Любкиным, что ничего не поняли и никому ничего не сказали.
А с оружием они здорово нам помогли. Мы бы без них, пожалуй, и не нашли ничего.
- Тех, которые ящики со "Святителя" везли, поймали? - спросил Карпа.
- А куда они денутся? - засмеялся штурман. - Взяли как миленьких. На явочной квартире в городе. Оружие собирали, ждали, что Антанта вернется...
- Гленарвана выдумал Карпа, - сказал Ленька, - а поручика Любкина выдумал Никита.
- Нет, - сказал отец. - Он его не выдумал. Действительно был поручик. Любкин остался в окопах с расколотой головой, а мы подняли роту и отправились в Питер, к Смольному, в распоряжение штаба революции.
- А потом? - спросил Ленька.
- Потом? - Николай Демьянович снял фуражку, провел ладонью по высокому лбу. - Потом было многое: Западный фронт, Царское Село, наступление Юденича. Северный фронт. Плен. Победа. Встреча с Никитой и вот теперь - с тобой, Глеб. - Лепехин положил руку на плечо штурмана.
Следя за парусами и слегка нажимая на румпель, Никита поглядывал на отца. Лицо его было задумчивым, словно отец видел перед собой трудную свою жизнь. Штурман тоже молчал.
Никита знал теперь, что будет таким, как отец, как Глеб Степанович и Володя. Будет, это точно!
Никита чуть не прозевал поворот. Все же успел вовремя крикнуть:
- К повороту!
Карпа и Ленька, перепрыгивая через банки, бросились к парусам. Маша Уткина ловко освободила шкот, кливера, и ждала команды.
- Отдать шкоты! Кливер на правый! Грот на левый! - скомандовал Никита, и катер, похлопав парусами, перешел на другой галс.
Отец одобрительно хмыкнул:
- Это ты научил их так ловко орудовать? Первый раз вижу работу с парусами. Неплохо получается.
- Моей выучки, - не без гордости ответил штурман.
Катер, развивая скорость, стремился вперед. Выбирая шкот большого паруса, Карпа уперся ногами в борт и, откинувшись назад, пропел во весь голос:
Наш "Будь готов!", вперед лети,
в коммуне остановка.
Иного нет у нас пути,
в руках у нас веревка...
Отец и штурман засмеялись.
- Это шкот называется, а не веревка, - поправил Ленька.
- Для рифмы, - сказал Карпа. - Остановка - веревка.
- А что с бывшим скаут-мастером будет, с Павликом? Володя говорил, его арестовали? - спросил Ленька.
- Думаю, освободят. Активного участия он не принимал, - сказал Глеб Степанович.
- А Костя, Костя каков! - закричал Карпа. - Он теперь в магазине отцовском на углу Поморской тянучками торгует. Отец его нэпман, а Костя в приказчиках ходит. О бойскаутах думать забыл. Деньгу решил зашибать.
- А у вас кто теперь начальник отряда? - спросил Глеб Степанович. Володя-то в ЧК ушел, я слышал.
- Первым городским Никита Лепехин командует. Отрядом "Водников" Карпа, а отрядом "Коммунальников" - я, - сказал Ленька. - А Маняша командир отряда имени Розы Люксембург.
- Уже четыре отряда! - удивился Глеб Степанович. - Когда это вы успели?
- Сразу после лагеря. Очень много ребят в пионеры хотят записаться. Вот мы и отдали лучшие звенья вместе со звеньевыми, - объяснил Никита.
- А "Чайка" осталась?
- Осталась, только из старых ребят там один звеньевой. Остальные все уже другими звеньями командуют.
- Ну и кто же звеньевой "Чайки"?
Никита засмеялся:
- Да Тодик. Помните, ботинки снимать не хотел.
- Помню, как же. А вы по-прежнему неразлучная троица?
- Теперь-то, конечно, поменьше вместе бывать приходится, - сказал Ленька. - У каждого свой отряд. А вообще-то одна семья - пионерская.
- А куда делась Эрна? - спросил Глеб Степанович. - Помните, на сигнальщика сдавала? Способная девочка.
Ленька посмотрел на Никиту.
- Уехала она, - сказал он.
- А то бы мы ее перевоспитали обязательно, - сказал Карпа.
Впереди по носу показался стоящий на якоре корабль. Его белый мостик и чуть откинутые назад мачты четко вырисовывались на темном осеннем небе.
- Твой? - спросил отец. - Красивая посудина.
- Мой. Идем на Новую Землю, менять зимовщиков, - ответил штурман. Подойти к борту сумеешь? - спросил он Никиту.
Никита кивнул и круто развернул катер против ветра.
- Эгей! На палубе! - крикнул Ленька, поспешно пробираясь на нос катера.
С палубы упал конец и вслед за ним штормтрап.
Глеб Степанович простился с ребятами. Крепко пожимая руку отца Никиты, кивнул на них:
- Ну что ж, неплохие растут помощники, а? Так и держать, братишки!
Он ловко забрался по штормтрапу и махнул рукой с палубы:
- Попутного вам ветра, друзья!
- Шесть футов под килем! - ответили с катера.
Послесловие
Эту книгу мы написали вместе с отцом, а послесловие пишу я один, Николай Блинов, младший. Отец умер 27 сентября 1985 года.
Большую и прекрасную жизнь прожил мой отец. Он был первым пионером Архангельска, звеньевым, а потом вожатым Первого городского отряда. Закончил там морской техникум, старейшее мореходное заведение России, открытое еще в 1781 году. Плавал по широкому белому свету. Белое, Каспийское, Баренцево моря, Арктика, Атлантика. Потом стал преподавателем Мурманского мореходного училища имени Месяцева, учил плавать других. Потом стал писателем. Писал про моряков, про сильных, смелых людей, про трудные их судьбы...
Когда мы с братом были маленькими, отец по вечерам часто рассказывал нам про свое пионерское детство, пел песни, свои комсомольские, веселые, и протяжные песни своего отца, нашего деда Николая Демьяновича, большевика-коммунара, которого мы, его внуки, не помнили - дед погиб в 1939-м. А песни остались.
До сих пор у меня звучит в ушах хрипловатый голос отца, и мне кажется, что я вижу, как блестят его глаза в темноте комнаты: "Дзынь-бом! Дзынь-бом! Слышен звон кандальный..."
В шестидесятых годах отца разыскали следопыты Архангельска, городского штаба пионеров и школьников имени А. П. Гайдара. Они написали ему, просили рассказать о том, как появились в городе первые пионеры. Он стал аккуратно отвечать им. Переписка продолжалась не один год. Собралась внушительная стопка писем.
Ребятам все было интересно - и как жили, и чем занимались, и во что играли первые пионеры. И тогда мы с ним написали повесть "Костер и парус", чтобы рассказать про это всем.
Как славно нам работалось в ту пору! Мы часто спорили, обсуждая написанное, порой засиживались до глубокой ночи. С позиций моего пионерского опыта (в послевоенные годы я был председателем совета дружины в 1-й школе г. Мурманска) многое в его рассказах казалось мне неправдоподобным. Нам было хорошо, как редко случается в жизни.
Повесть "Костер и парус" печаталась в Северо-Западном книжном издательстве в 1972 и 1982 годах. Мы все собирались ее дописать, рассказать о других приключениях героев, обсуждали, что будем добавлять, что переделывать... А дописывать привелось одному.
Отец несколько раз ездил в Архангельск, в город своего детства, по приглашению пионеров, много выступал перед ними. Вот что он писал в послесловии к первому изданию повести "Костер и парус".
"Шустрый "газик" мягко катится по гладкой бетонке. Позади остались здание аэровокзала и серебристый воздушный лайнер. Впереди - город моего пионерского детства. Он еще не виден, только в стороне от дороги возникают очертания незнакомых сооружений.
- Что это?
- Целлюлозно-бумажный комбинат, - хором отвечают юные следопыты, организаторы пионерского музея. Это они пригласили меня в Архангельск и встретили на аэродроме.
Дорогу пересекает неширокая речка. Извиваясь среди холмов, она убегает от нас по блеклой равнине.
- Юрос! - уверенно отвечаю я. - Сюда мы ходили с ребятами на шлюпках. А вот там, правее, лежал остов деревянной шхуны. Нам говорили, что это остатки легендарного "Святого Фоки".
Вот и город. Стройные кварталы современных многоэтажных домов. Архангельские Черемушки. Сбоку мелькнул мост через Кузнечиху. Соломбала и Мосеев остров салютуют нам вскинутыми стрелами подъемных кранов.
"Газик" выкатывается на набережную. Перед нами двинский простор. Дух захватывает от необъятной шири. И готов поверить мудрому сказочнику, певцу "Мороженых песен" Писахову, что "река наша Двина в узком месте тридцать пять верст, а в широком - шире моря".
Я взволнован. Мне кажется, что сейчас из-за Соломбалы вылетит на простор белокрылый катер с броненосца "Чесма" и блеснут на борту золотые буквы "Будь готов!".
Автомобиль поворачивает по улице Свободы на главный проспект. Здесь когда-то наше пионерское знамя впервые приветствовали друзья-красноармейцы. Памятника Ломоносову здесь теперь нет, он перенесен к лесотехническому институту. Вместо него обелиск Севера. И двора того, на котором первое звено юных пионеров города шагнуло вперед, тоже нет. На месте двора строится новое здание.
Просторный зал наполнен до отказа. Свободных мест нет. При виде алых галстуков и устремленных на меня любопытных ребячьих глаз я молодею на полвека, как будто переношусь к лагерному костру в далекое прошлое.
Рассказываю ребятам о первых пионерах города, о первых отрядах. Зал отвечает мне дружным смехом, когда я говорю про Карпу, сидящего на пробоине нашего катера, и торжественно замирает, когда вспоминаю первого вожатого Володю Петрова.
Мост перекинут. Мост между далеким прошлым и настоящим. Мост в светлое наше СЕГОДНЯ!
Вот и все, ребята. В этой книге я кое-что выдумал, изменил некоторые имена, но глазное осталось без изменений.
Главное - это первый городской отряд, первые пионеры Архангельска. Многих уже нет в живых. Наш вожатый Володя Петров, бывший чоновец, чекист, член Архангельского горкома комсомола, погиб в 1942 году, защищая Москву. О нем я ничего не выдумал. Таким он был, таким и остался в наших сердцах.
Никиту, Карпу и Леньку я, конечно, придумал. Правда, может быть, не совсем. Потому что в те давние времена жили в Архангельске в чем-то похожие на них, трое друзей: Фирс Шишигин, Левка Петров и Колька Блинов.
Теперь Фирс Ефимович Шишигин - в Ярославле. Он художественный руководитель Ярославского театра имени Волкова, народный артист СССР.
Лев Александрович Петров - профессор Иркутского университета.
Мы по-прежнему дружим между собой, по-прежнему нашими друзьями остаются теперешние юные пионеры, мальчики и девочки с красными галстуками.
Эту книгу я написал вместе с сыном, тоже Николаем Блиновым, поэтому на первой странице - одно имя.
До свидания, дорогие друзья, может быть, еще встретимся..."
Да, все это было! И тотем "Черного бобра", и катер с броненосца "Чесма", и лагерь на крутом обрыве Черного яра, и журнал "Костер", размноженный на гектографе, и комсомольская коммуна в доме Левки Петрова.
А чего и не было, то вполне могло быть в то трудное и прекрасное время!
Жизнь далеко разбросала трех первых звеньевых Первого городского. Они встретились только через пятьдесят лет в солнечный майский день 1972 года в городе своей юности. И пришли в школу номер двадцать шесть в дружину имени Володи Петрова. И долго рассказывали пионерам про те далекие годы...
Да, есть в двадцать шестой средней школе города Архангельска дружина имени Владимира Петрова. Есть там и отряд имени Николая Блинова. В пионерском музее городского Дворца пионеров и школьников имени В. И. Ленина целая стена занята фотографиями пионеров Первого городского отряда. Многие из них я с детства видел в нашем семейном альбоме.
Наши отцы и деды по-прежнему рядом с нашими внуками! Они ведут их, как нас когда-то, по трудным дорогам жизни.
- Да это же корабельный компас со "Святителя Михаила"! - сказал он удивленно. - Да еще и сломанный... Зачем им компас, ума не приложу?
- Пора, Глеб, - сказал Кожаный и ткнул револьвером в спину бородатому. - Шевелитесь, капитан. Вперед.
- Стойте! - закричал Карпа. - Я знаю!.. Я знаю... Стойте! Здесь еще должно быть... Ящики, такие здоровые!
Гленарван и Кожаный уставились на Карпу.
- Что такое? - спросил Кожаный. - Какие ящики?
- Клад, - торопился Карпа. - Мы с Никитой видели. Ночью на "Святителе". Они ящики в лодку погрузили и повезли...
- Как же это вы ночью могли видеть? - подозрительно спросил Кожаный. - Ночью, брат, темно.
- А мы... А мы... - Карпа смущенно посмотрел на Володю. - Мы туда плавали, на "Святитель".
- Ну и орлы! - сказал Гленарван.
- Так! - сказал Кожаный. - Где ящики, капитан?
Бородатый стоял, глядя поверх зеленых вершин.
- Ищите, - сказал он равнодушно.
- Ну что ж, будем искать, - сказал Гленарван решительно. - Вот и пионеры как раз помогут. Поможем, друзья?
- Обязательно, - сказал Володя.
- Не было ничего, - сказал бородатый угрюмо. - Мальчишка все придумал. В тайны играют...
- Будем искать, - повторил Гленарван. - Давай посоветуемся, - сказал он Володе.
Они отошли к избушке и стали негромко совещаться. Бородатый кинул на них быстрый взгляд исподлобья и отвернулся. Через минуту Володя подошел к отряду и сказал:
- Так, ребята. Будем искать захоронку. Скорее всего это замаскированная яма, прикрытая дерном. Найти будет нелегко. Идем цепью. Дистанция три метра. Слишком далеко вряд ли прятали. Нужно прочесать метров пятьсот во все стороны от сторожки. "Чайки" направо, "Моряк" налево, "Серп и молот" по центру. Рассыпались! Смотреть внимательно, держать дистанцию.
Никита шел на левом фланге "чаек", Ленька был крайним справа в своем звене, так что они оказались рядом. С обеих сторон слышался треск веток и возбужденные голоса. Лес был старый, с густыми завалами бурелома. Приходилось часто продираться сквозь колючий кустарник, перелезать через поваленные стволы. В просветы листьев и веток Никита видел сосредоточенное лицо друга.
Медленно прошли, осматривая каждый бугорок, пятьсот метров, которые Володя отсчитал по своим шагам, так и не дождавшись возбужденного возгласа: "Есть!" Посовещались в центре цепочки, там, где шел Володя.
- Неправильно мы ищем, - сказал Ленька. - Вот что.
- Почему это? - удивился Карпа.
- Под деревьями яму не выкопать, корни мешают - раз. Там, где густой кустарник, не спрячешь - листья у кустов быстро пожелтеют, и будет видно. Два... Искать нужно только на открытом месте.
- А три? - спросил Карпа.
- Должна быть какая-то отметка. Ну там, раздвоенная береза... Дерево какое-нибудь особенное. Ведь Гленарван же у этого капитана карты не нашел?
- Не нашел, - подтвердил Володя.
- Значит, они это место запомнили по приметам каким-то особым. Вот тебе и три.
- Молодец, Леня, - сказал Володя. - Точно рассудил. Так и будем теперь искать. Пошли обратно.
Медленно добрели до избушки. Капитан сидел на бревне у открытой двери и все так же смотрел поверх деревьев. Кожаный и Гленарван уместились на соседнем чурбаке. Руки у пленного были стянуты той веревкой, которой он час назад собирался вязать Никиту.
Володя подошел к ним и отрицательно покачал головой.
- Пока ничего, - сказал он огорченно.
- Что же, ищите дальше, - сказал Гленарван.
- Удрать хотел, гад ползучий! - сказал Кожаный и кивнул на связанного. - Шлепнуть бы его, и вся недолга!
- Уймись, - сказал Гленарван.
И тут Никита вспомнил, что видел этого Кожаного у отца в столовой в первый свой день в Архангельске.
Миновали избушку и снова углубились в заросли. Еще не меньше часа они лазили по лесу, обдирая руки и ноги об острые сучья. Прочесывали окрестность вдоль и поперек. Потом снова вернулись к избушке, повалились кто куда мог - устали.
У сторожки все так же неподвижно сидели трое. Капитан скривил губы в презрительной усмешке.
- Должен быть знак. Раз карты нет, должна быть какая-то точная примета, - сказал Гленарван и выплюнул травинку, которую грыз в нетерпении. - Должен!
- А есть карта, - сказал вдруг Ленька.
Он вытащил из кармана свою затрепанную книжку и открыл ее на той странице, где нарисована была карта с Зеленой Кошки.
Гленарван внимательно рассмотрел карту и сказал:
- Все верно. Мы находимся как раз там, где крестик. Ну и что?
И тут Никита вдруг ясно увидел на карте пристань Глубокий яр, безымянную речку, острый нос "Святителя Михаила" и стрелу, протянувшуюся от него к избушке посреди леса.
- Вот это да! - выдохнул Карпа. - Как же мы сами-то не догадались?
- Откуда это у вас? - спросил Гленарван.
- На Зеленой Кошке этот капитан со скаут-мастером встречались. Он ее на песке начертил. А мы срисовали, - объяснил Ленька.
Гленарван посмотрел на Кожаного и ничего не сказал.
- Хорошая карта, - сказал Кожаный, - нам ее два месяца назад...
Гленарван задумчиво смотрел на солнечное пятно компаса с узорчатой надписью "Святитель Михаил", что валялся на траве. Потом он медленно нагнулся и взял его в руки.
- Компас, - прошептал вдруг Ленька. - Зюйд-зюйд-ост...
- Точно! - Гленарван посмотрел на Леньку и вскочил. - Вот зачем он был им нужен!
Он внимательно рассмотрел шкалу.
- Норд-ост-ост. Три градуса... Катушка зафиксирована, пеленгатор сломан... Стрелка всегда будет указывать направление от избушки на сокровище.
Гленарван посмотрел на свой наручный компас, определил направление и махнул рукой:
- Так идти. Ориентир вон та сухая лемина!
Ленька, который давно все понял, первым скрылся в кустах. За ним нестройной гурьбой бросились остальные.
- А вы, капитан, тоже, я вижу, не прочь поиграть в пиратов и сокровища, - сказал Гленарван арестованному.
Капитан с откровенной злобой взглянул вслед убегающим пионерам и молча отвернулся.
Через несколько минут на весь лес разнесся ликующий Ленькин крик:
- Есть!
Когда Никита подбежал, многими быстрыми руками с захоронки уже был снят толстый верхний слой дерна. Под ним угадывались контуры двух длинных ящиков, завернутых в промасленную ветошь. Их быстро извлекли из ямы. Гленарван откинул металлические защелки и открыл крышки.
- Вот они, ваши сокровища, - сказал он Карпе. - Дорогие побрякушки! Ну как, нравятся?
В первом ящике в ряд лежали английские винтовки. На некоторых стволах видны были не до конца отчищенные следы ржавчины. Во втором оказался пулемет системы "гочкис", патроны и ленты.
- Ну, вот и все, - сказал Гленарван довольно.
Ленька достал записную книжку и нанес на свою карту обозначения.
- На всякий случай, - сказал он, как бы отвечая на вопросительный взгляд Никиты.
Глава 34
ДРУЖБА - ВЕРНОСТЬ И ЧЕСТЬ
- Мы напрямик к причалу, - сказал Кожаный. - У нас там мотор.
- Носильщики, вперед, - скомандовал Володя. - Меняемся через сто метров.
Ящики несли по четыре человека. Шли, растянувшись цепочкой по узкой извилистой тропе. Часто останавливались; меняясь у тяжелых ящиков. Кожаный и Гленарван увели капитана вперед.
Неожиданно быстро тропинка вывела к опушке, с которой распахнулся двинский простор. Совсем близко виден был знакомый косогор и песчаный спуск к пристани.
Когда отряд спустился к причалу, все трое уже сидели в моторке. На длинной веревке к ней привязана была "Эсмеральда-2". Носильщики закатали штаны до колен и втащили ящики на борт.
Гленарван и Кожаный пожали руки Володе.
- Ну спасибо вам, молодцы, разведчики! - крикнул Гленарван. - Вы нам крепко помогли! Еще встретимся.
Гленарван махнул всем рукой и крутанул рукоятку. Мотор затарахтел, выплевывая воду через трубку в борту. Моторка ходко пошла вниз. За ней, высоко задирая нос, послушно подскакивала на мелкой волне пустая "Эсмеральда-2".
- Ну а теперь скорее домой! - сказал Володя. - У дежурных небось вся каша пригорела. После обеда общий сбор.
- Какая повестка? - весело спросил Тодик.
- Обсуждаем личное дело звеньевых Никиты Лепехина и Карпа Шишова, ответил Володя. - А вы как думали?
Тодик ошарашенно уставился на Володю, а у Никиты екнуло сердце.
Ленька поднялся на откос первым и подождал Никиту и Карпу.
- Поговорить надо, - сказал он хмуро. Все трое уселись у знакомого камня.
- Я хотел сказать, - начал Ленька. - Я не буду за вас на этом сборе. Я не могу, ребята...
- Это почему? - удивился Карпа.
- Помните на нашем гербе? Дружба - это верность и честь... Без верности и чести нет дружбы... Ведь это было нечестно плавать тогда ночью... Мы же все дали слово... Понимаете вы меня?
Никита кивнул.
- Ладно, чего там, - сказал Карпа, - за одного битого двух небитых дают!
* * *
Общий сбор проходил бурно. Кричали так, что вороны испуганно взлетали с сосен и носились над ними, истошно каркая, боясь усесться обратно. Некоторые предлагали объявить Никите и Карпе благодарность за героизм и проявленную смекалку. Больше всех горячилась Маняша Уткина.
- Да они же герои! - кричала она, вскакивая с места. - Им грамоту надо за храбрость, а мы их судим... Думаете, им было не страшно? А они поплыли, не побоялись врага...
- Они же слово давали со всеми вместе! - крикнул кто-то сзади. Маняша не слушала.
- Да я бы сама... Да позови они, я бы с ними, не задумываясь... Куда скажут...
- Тебе нельзя было с ними, - раздался тот же голос. - Они небось голышом плыли-то!
Маняша вдруг покраснела так, что у нее на глазах выступили слезы.
- Дурак! - крикнула она и села, спрятав лицо за спинами девчонок.
Когда все откричались, встал Володя и оглядел притихшие, обращенные к нему лица.
- Они, конечно, хорошие ребята, - сказал он. - И судить их нам трудно. Но необходимо. Потому что принятое решение обязательно для всех. А для звеньевых особенно. Предлагаю следующее решение общего собрания лагеря.
Пункт первый: за грубое нарушение дисциплины и решения общего собрания, чтобы не купаться в Двине, Никиту Лепехина и Карпа Шишова из лагеря исключить...
- Ну это уж слишком! - закричали сзади.
- Мы так не согласны!
- Пункт второй, - продолжал Володя. - Учитывая добровольное признание нарушителей дисциплины, а также помощь революционному делу, проявленную при нарушении, считать возможным оставить Никиту Лепехина и Карпа Шишова в лагере, лишив их сроком на неделю звания звеньевых и отправив на это время на кухню чистить картошку. Других предложений нет? Голосуем... Кто за?
Против подняла руку одна только Маняша Уткина. Ленька при голосовании воздержался.
* * *
А грамоту, про которую говорила Маняша, отряд все-таки получил. Это случилось за два дня до отъезда из лагеря.
Когда кончили обедать и дежурные бренчали мисками, складывая их в высокие стопки, неожиданно приехал секретарь губкома Василий Олишев и Николай Демьянович, отец Никиты. Они ушли с Володей в штабную палатку. Через несколько минут Володя выглянул и скомандовал общий сбор. Все пять звеньев выстроились у флага и ждали, что будет дальше. Перед шеренгой стояли трое. Широкоплечий Лепехин-старший в длинной кавалерийской шинели, высокий Олишев в кожаной куртке, перетянутой портупеей, юношески стройный Володя в своей выцветшей на солнце солдатской гимнастерке.
Володя скомандовал "смирно!" и отдал рапорт Олишеву:
- Первый городской на торжественную линейку построен...
Олишев по-военному отдал честь, сделал шаг вперед и сказал:
- Решением губкома РКСМ и губчека за помощь при обезвреживании опасной группы врагов революции и проявленные при этом находчивость и смелость наградить Первый городской отряд юных пионеров города Архангельска почетной грамотой. К защите революционного дела будьте готовы!
- Всегда готовы! - в лад гаркнули пятьдесят звонких глоток.
- Получить грамоту поручается звеньевым Лепехину, Петрову и Шишову, сказал Володя. - Выйти из строя!
Трое чеканным шагом подошли к секретарю горкома.
- Наслышан, наслышан про вас, братья-разбойники, - улыбаясь, сказал Олишев и пожал каждому руку. - Получайте, заслужили!
И он вручил им твердый лист картона с профилем Маркса и Энгельса на фоне красного знамени.
- А вот вам обещанная статья про ваш лагерь, - сказал Николай Демьянович и передал Володе несколько экземпляров газеты "Волна".
Когда линейка закончилась, ребята окружили Олишева. Спрашивали, как будет с пионерской работой, когда начнется школа, много ли новых пионеров в городе, поймали ли тех, кто с капитаном Зыковым прятал оружие.
- А что школа? - отвечал Олишев. - Днем школа, вечером пионерский клуб. Пионеров много, приедете, удивитесь. А про белогвардейскую банду вы уж сами у Глеба спросите.
- Вернемся в город, - сказал Володя, - мы его к нам в клуб приведем обязательно.
Последние два дня лагерь сворачивался. Закапывали ямы, чистили посуду, увязывали палатки. И было немножко грустно расставаться с таким родным косогором, с тихой речкой, с "Берегом спокойствия", где как раз спокойствия-то и не было, но была очень интересная жизнь.
Глава 35
КТО ЖЕ ВЫ, ЛОРД ГЛЕНАРВАН!
Катер ходко шел под острым углом к ветру. Мелкие волны хлюпали под крутым его носом, обдавая брызгами золотые буквы "Будь готов!". Наполненные ветром паруса казались вырезанными из твердого сплава. Красный вымпел на корме торчал на ветру жестким треугольником.
Никита сидел за рулем. У него в ногах, прямо на решетках настила, устроились Ленька и Карпа. На банке перед ними сидели Глеб Степанович и отец Никиты, на носу у кливера разместилась Маняша Уткина.
Без бакенбардов лицо штурмана казалось длиннее и строже. Около рта обозначились вертикальные морщины, и только глаза не изменились, остались прежними цепкими глазами Гленарвана. Отец и Глеб Степанович оживленно разговаривали...
- ...И что же дальше? - спросил Николай Демьянович.
- Механик Федоров был убит наповал. Я видел, как он рухнул за борт. А я промахнулся, - продолжал свой рассказ Глеб Степанович. Ребята слушали его затаив дыхание. - И буквально через секунду раздался взрыв...
- Да, геройское было дело, - сказал Николай Демьянович, - по всему краю до сих пор легенды ходят про этот подвиг.
- В том деле был только один герой, - сказал Глеб Степанович грустно. - Тихий человек, механик Федоров... Я всего месяц прослужил на "Святителе" и совершенно его не знал... Тихий был, незаметный, совсем какой-то штатский...
Наступила тишина. Ветер тревожно гудел в вантах.
- Ну, ну... Рассказывай дальше, - поторопил Николай Демьянович.
- А что дальше? Взрывом меня оглушило и швырнуло за борт... Едва очухался в воде, едва добрался до берега. Шесть дней брел лесами. На станции Плесецкой свалился от истощения и горячки... Подобрала меня местная учительница, добрая душа, и уложила на полати рядом с вами... Помнишь, надеюсь?
- Это отлично помню. Я к тому времени уже начал кое-что соображать... До этого полный провал в памяти, - сказал отец.
- Ну вот. Остальное, стало быть, ты знаешь. В тюрьме я встретил того штабс-капитана. Вот тут-то он и взялся за меня по-настоящему. Помнишь, в каком виде меня приволакивали с допросов? - Отец молча кивнул. - Они все хотели выяснить, с кем у меня в городе связь... Потому и не расстреляли нас тогда у проруби, все надеялись, что заговорю... Вот и все. Фамилия того штабс-капитана, как вы, наверное, уже догадались, была Зыков.
- А здесь-то какими судьбами? - спросил отец.
- Работа такая, - засмеялся Глеб Степанович. - Хотел, понимаешь, снова в море, а вышел мне берег и последняя встреча с капитаном Зыковым... Оставили в городе поработать в ЧК...
- Теперь-то я тебя, конечно, узнал. Кстати, ты не очень изменился с тех пор, - говорил отец.
- Потому я отрастил бакенбарды, чтобы меня труднее было узнать, ответил штурман. - По этой же причине капитан Зыков отрастил бороду и стал носить черную повязку. Хотя, сам понимаешь, узнать его могли немногие. Ведь те, кого он выводил на лед, не возвращались. Оставшись здесь, он почти не рисковал. Не знал он о моем побеге с острова смертников и был уверен, что из тех, кто был на льду, никого в живых не осталось. Да и внешность свою он изменил изрядно.
- Однако ты его распознал? - заметил Николай Демьянович.
- Плохим бы я был чекистом, если бы не распознал врага, да еще такого, который собирался отправить меня под лед вслед за моими товарищами. Кроме того, помогла случайность. Хотя предвиденная случайность перестает быть случайностью. Ведь в бойскаутской дружине я оказался потому, что мы предполагали возможность связи между скаут-мастером и его прежними дружками. Во время интервенции дружина пользовалась покровительством "союзников", то бишь Антанты. Действительно, капитан Зыков решил воспользоваться старым знакомством и назначил свидание скаут-мастеру. На их встречу на Зеленой Кошке мне удалось попасть. Тогда я узнал капитана. Вот только карту на песке прозевал.
Глеб Степанович бросил взгляд на паруса, посмотрел вперед и продолжал:
- Понимаешь, увлекся я работой с ребятами. Очень интересное дело. Знаешь, если бы не море, пошел бы я, пожалуй, к этим огольцам.
Штурман кивнул в сторону ребят, засмеялся.
- Представляешь, оказывается, они в это время тоже меня выследили, но так запутались с Гленарваном и поручиком Любкиным, что ничего не поняли и никому ничего не сказали.
А с оружием они здорово нам помогли. Мы бы без них, пожалуй, и не нашли ничего.
- Тех, которые ящики со "Святителя" везли, поймали? - спросил Карпа.
- А куда они денутся? - засмеялся штурман. - Взяли как миленьких. На явочной квартире в городе. Оружие собирали, ждали, что Антанта вернется...
- Гленарвана выдумал Карпа, - сказал Ленька, - а поручика Любкина выдумал Никита.
- Нет, - сказал отец. - Он его не выдумал. Действительно был поручик. Любкин остался в окопах с расколотой головой, а мы подняли роту и отправились в Питер, к Смольному, в распоряжение штаба революции.
- А потом? - спросил Ленька.
- Потом? - Николай Демьянович снял фуражку, провел ладонью по высокому лбу. - Потом было многое: Западный фронт, Царское Село, наступление Юденича. Северный фронт. Плен. Победа. Встреча с Никитой и вот теперь - с тобой, Глеб. - Лепехин положил руку на плечо штурмана.
Следя за парусами и слегка нажимая на румпель, Никита поглядывал на отца. Лицо его было задумчивым, словно отец видел перед собой трудную свою жизнь. Штурман тоже молчал.
Никита знал теперь, что будет таким, как отец, как Глеб Степанович и Володя. Будет, это точно!
Никита чуть не прозевал поворот. Все же успел вовремя крикнуть:
- К повороту!
Карпа и Ленька, перепрыгивая через банки, бросились к парусам. Маша Уткина ловко освободила шкот, кливера, и ждала команды.
- Отдать шкоты! Кливер на правый! Грот на левый! - скомандовал Никита, и катер, похлопав парусами, перешел на другой галс.
Отец одобрительно хмыкнул:
- Это ты научил их так ловко орудовать? Первый раз вижу работу с парусами. Неплохо получается.
- Моей выучки, - не без гордости ответил штурман.
Катер, развивая скорость, стремился вперед. Выбирая шкот большого паруса, Карпа уперся ногами в борт и, откинувшись назад, пропел во весь голос:
Наш "Будь готов!", вперед лети,
в коммуне остановка.
Иного нет у нас пути,
в руках у нас веревка...
Отец и штурман засмеялись.
- Это шкот называется, а не веревка, - поправил Ленька.
- Для рифмы, - сказал Карпа. - Остановка - веревка.
- А что с бывшим скаут-мастером будет, с Павликом? Володя говорил, его арестовали? - спросил Ленька.
- Думаю, освободят. Активного участия он не принимал, - сказал Глеб Степанович.
- А Костя, Костя каков! - закричал Карпа. - Он теперь в магазине отцовском на углу Поморской тянучками торгует. Отец его нэпман, а Костя в приказчиках ходит. О бойскаутах думать забыл. Деньгу решил зашибать.
- А у вас кто теперь начальник отряда? - спросил Глеб Степанович. Володя-то в ЧК ушел, я слышал.
- Первым городским Никита Лепехин командует. Отрядом "Водников" Карпа, а отрядом "Коммунальников" - я, - сказал Ленька. - А Маняша командир отряда имени Розы Люксембург.
- Уже четыре отряда! - удивился Глеб Степанович. - Когда это вы успели?
- Сразу после лагеря. Очень много ребят в пионеры хотят записаться. Вот мы и отдали лучшие звенья вместе со звеньевыми, - объяснил Никита.
- А "Чайка" осталась?
- Осталась, только из старых ребят там один звеньевой. Остальные все уже другими звеньями командуют.
- Ну и кто же звеньевой "Чайки"?
Никита засмеялся:
- Да Тодик. Помните, ботинки снимать не хотел.
- Помню, как же. А вы по-прежнему неразлучная троица?
- Теперь-то, конечно, поменьше вместе бывать приходится, - сказал Ленька. - У каждого свой отряд. А вообще-то одна семья - пионерская.
- А куда делась Эрна? - спросил Глеб Степанович. - Помните, на сигнальщика сдавала? Способная девочка.
Ленька посмотрел на Никиту.
- Уехала она, - сказал он.
- А то бы мы ее перевоспитали обязательно, - сказал Карпа.
Впереди по носу показался стоящий на якоре корабль. Его белый мостик и чуть откинутые назад мачты четко вырисовывались на темном осеннем небе.
- Твой? - спросил отец. - Красивая посудина.
- Мой. Идем на Новую Землю, менять зимовщиков, - ответил штурман. Подойти к борту сумеешь? - спросил он Никиту.
Никита кивнул и круто развернул катер против ветра.
- Эгей! На палубе! - крикнул Ленька, поспешно пробираясь на нос катера.
С палубы упал конец и вслед за ним штормтрап.
Глеб Степанович простился с ребятами. Крепко пожимая руку отца Никиты, кивнул на них:
- Ну что ж, неплохие растут помощники, а? Так и держать, братишки!
Он ловко забрался по штормтрапу и махнул рукой с палубы:
- Попутного вам ветра, друзья!
- Шесть футов под килем! - ответили с катера.
Послесловие
Эту книгу мы написали вместе с отцом, а послесловие пишу я один, Николай Блинов, младший. Отец умер 27 сентября 1985 года.
Большую и прекрасную жизнь прожил мой отец. Он был первым пионером Архангельска, звеньевым, а потом вожатым Первого городского отряда. Закончил там морской техникум, старейшее мореходное заведение России, открытое еще в 1781 году. Плавал по широкому белому свету. Белое, Каспийское, Баренцево моря, Арктика, Атлантика. Потом стал преподавателем Мурманского мореходного училища имени Месяцева, учил плавать других. Потом стал писателем. Писал про моряков, про сильных, смелых людей, про трудные их судьбы...
Когда мы с братом были маленькими, отец по вечерам часто рассказывал нам про свое пионерское детство, пел песни, свои комсомольские, веселые, и протяжные песни своего отца, нашего деда Николая Демьяновича, большевика-коммунара, которого мы, его внуки, не помнили - дед погиб в 1939-м. А песни остались.
До сих пор у меня звучит в ушах хрипловатый голос отца, и мне кажется, что я вижу, как блестят его глаза в темноте комнаты: "Дзынь-бом! Дзынь-бом! Слышен звон кандальный..."
В шестидесятых годах отца разыскали следопыты Архангельска, городского штаба пионеров и школьников имени А. П. Гайдара. Они написали ему, просили рассказать о том, как появились в городе первые пионеры. Он стал аккуратно отвечать им. Переписка продолжалась не один год. Собралась внушительная стопка писем.
Ребятам все было интересно - и как жили, и чем занимались, и во что играли первые пионеры. И тогда мы с ним написали повесть "Костер и парус", чтобы рассказать про это всем.
Как славно нам работалось в ту пору! Мы часто спорили, обсуждая написанное, порой засиживались до глубокой ночи. С позиций моего пионерского опыта (в послевоенные годы я был председателем совета дружины в 1-й школе г. Мурманска) многое в его рассказах казалось мне неправдоподобным. Нам было хорошо, как редко случается в жизни.
Повесть "Костер и парус" печаталась в Северо-Западном книжном издательстве в 1972 и 1982 годах. Мы все собирались ее дописать, рассказать о других приключениях героев, обсуждали, что будем добавлять, что переделывать... А дописывать привелось одному.
Отец несколько раз ездил в Архангельск, в город своего детства, по приглашению пионеров, много выступал перед ними. Вот что он писал в послесловии к первому изданию повести "Костер и парус".
"Шустрый "газик" мягко катится по гладкой бетонке. Позади остались здание аэровокзала и серебристый воздушный лайнер. Впереди - город моего пионерского детства. Он еще не виден, только в стороне от дороги возникают очертания незнакомых сооружений.
- Что это?
- Целлюлозно-бумажный комбинат, - хором отвечают юные следопыты, организаторы пионерского музея. Это они пригласили меня в Архангельск и встретили на аэродроме.
Дорогу пересекает неширокая речка. Извиваясь среди холмов, она убегает от нас по блеклой равнине.
- Юрос! - уверенно отвечаю я. - Сюда мы ходили с ребятами на шлюпках. А вот там, правее, лежал остов деревянной шхуны. Нам говорили, что это остатки легендарного "Святого Фоки".
Вот и город. Стройные кварталы современных многоэтажных домов. Архангельские Черемушки. Сбоку мелькнул мост через Кузнечиху. Соломбала и Мосеев остров салютуют нам вскинутыми стрелами подъемных кранов.
"Газик" выкатывается на набережную. Перед нами двинский простор. Дух захватывает от необъятной шири. И готов поверить мудрому сказочнику, певцу "Мороженых песен" Писахову, что "река наша Двина в узком месте тридцать пять верст, а в широком - шире моря".
Я взволнован. Мне кажется, что сейчас из-за Соломбалы вылетит на простор белокрылый катер с броненосца "Чесма" и блеснут на борту золотые буквы "Будь готов!".
Автомобиль поворачивает по улице Свободы на главный проспект. Здесь когда-то наше пионерское знамя впервые приветствовали друзья-красноармейцы. Памятника Ломоносову здесь теперь нет, он перенесен к лесотехническому институту. Вместо него обелиск Севера. И двора того, на котором первое звено юных пионеров города шагнуло вперед, тоже нет. На месте двора строится новое здание.
Просторный зал наполнен до отказа. Свободных мест нет. При виде алых галстуков и устремленных на меня любопытных ребячьих глаз я молодею на полвека, как будто переношусь к лагерному костру в далекое прошлое.
Рассказываю ребятам о первых пионерах города, о первых отрядах. Зал отвечает мне дружным смехом, когда я говорю про Карпу, сидящего на пробоине нашего катера, и торжественно замирает, когда вспоминаю первого вожатого Володю Петрова.
Мост перекинут. Мост между далеким прошлым и настоящим. Мост в светлое наше СЕГОДНЯ!
Вот и все, ребята. В этой книге я кое-что выдумал, изменил некоторые имена, но глазное осталось без изменений.
Главное - это первый городской отряд, первые пионеры Архангельска. Многих уже нет в живых. Наш вожатый Володя Петров, бывший чоновец, чекист, член Архангельского горкома комсомола, погиб в 1942 году, защищая Москву. О нем я ничего не выдумал. Таким он был, таким и остался в наших сердцах.
Никиту, Карпу и Леньку я, конечно, придумал. Правда, может быть, не совсем. Потому что в те давние времена жили в Архангельске в чем-то похожие на них, трое друзей: Фирс Шишигин, Левка Петров и Колька Блинов.
Теперь Фирс Ефимович Шишигин - в Ярославле. Он художественный руководитель Ярославского театра имени Волкова, народный артист СССР.
Лев Александрович Петров - профессор Иркутского университета.
Мы по-прежнему дружим между собой, по-прежнему нашими друзьями остаются теперешние юные пионеры, мальчики и девочки с красными галстуками.
Эту книгу я написал вместе с сыном, тоже Николаем Блиновым, поэтому на первой странице - одно имя.
До свидания, дорогие друзья, может быть, еще встретимся..."
Да, все это было! И тотем "Черного бобра", и катер с броненосца "Чесма", и лагерь на крутом обрыве Черного яра, и журнал "Костер", размноженный на гектографе, и комсомольская коммуна в доме Левки Петрова.
А чего и не было, то вполне могло быть в то трудное и прекрасное время!
Жизнь далеко разбросала трех первых звеньевых Первого городского. Они встретились только через пятьдесят лет в солнечный майский день 1972 года в городе своей юности. И пришли в школу номер двадцать шесть в дружину имени Володи Петрова. И долго рассказывали пионерам про те далекие годы...
Да, есть в двадцать шестой средней школе города Архангельска дружина имени Владимира Петрова. Есть там и отряд имени Николая Блинова. В пионерском музее городского Дворца пионеров и школьников имени В. И. Ленина целая стена занята фотографиями пионеров Первого городского отряда. Многие из них я с детства видел в нашем семейном альбоме.
Наши отцы и деды по-прежнему рядом с нашими внуками! Они ведут их, как нас когда-то, по трудным дорогам жизни.