- Что говорил? - перебил Ленька. - Ты говорил про Гленарвана, а он в кустах лежал и ни с кем не встречался!
- Ну и что же. Это он должен был встретиться с тем человеком, а не Павлик. Павлик ему помешал, вот он и подсматривал, чем у них дело кончится.
Ленька безнадежно махнул рукой.
- Не выдумывай. Может, это просто случайная встреча. А в общем, обыщи меня, непонятно. Сейчас айда в лагерь, пока не хватились.
- А вы знаете, пацаны, - сказал нерешительно Никита, - я ведь этого мужика с повязкой вроде узнал.
Карпа и Ленька уставились на Никиту.
Глава 11
ФОН ДЕР ЛЮБКЕ
Они жили тогда в Солдатской слободе на тихой пыльной улице, которая отделялась от города древней крепостной стеной. Никита, мама и тетя Женька с бабушкой.
Папа и дядя Санька были на войне, которая шла уже третий год. "И конца ей не видится", - говорила бабушка.
Никита учился в гимназии. Мать ухитрилась достать для него мышиного цвета брюки, гимнастерку с ремнем, гимназическую фуражку, и в свой приготовительный класс Никита ходил одетый как полагается, не хуже других.
На первом уроке поп, который во время молебна брызгался водой с кисточки, а теперь учил их закону божьему, долго рассматривал Никиту с высоты классной кафедры. Потом заглянул в журнал, подчеркнул там что-то желтым ногтем, еще раз посмотрел поверх очков и спросил густым басом:
- Ты, Лепехин, не из выкрестов будешь?
Никита молчал, не зная, что такое "выкрест".
- Ты христианского ли вероисповедания?
Это Никита знал. Об этом он не раз слышал от бабушки и ответил бойко:
- Крещеный, батюшка!
- Отец твой какого сословия и где служит?
- На войне, батюшка.
Поп, одобрительно крякнув, прогудел:
- Сыны отечества должны по воле божией исполнять долг свой перед государем императором.
Больше он не расспрашивал, но весь год ставил двойки.
Неизвестно, как закончился бы учебный год для Никиты, но однажды гимназистов собрали в общем зале, и инспектор прочитал манифест. Приготовишки не знали, что такое манифест, но поняли, что царь отрекся от престола и по этому случаю уроков не будет. Старшеклассники, а за ними и все закричали "ура!".
Уроков не было целую неделю. Потом объявили, что в следующий класс переводят без экзаменов даже и тех, у кого двойки.
Так Никита перешел в первый класс гимназии, начав учиться при царе, а кончив при Керенском.
Мать сказала, что скоро должен вернуться отец, потому что раз царя скинули, то и война должна окончиться. Войну ведь цари выдумали. Но война продолжалась, и на ней по-прежнему убивали людей.
Никита раньше об этом не думал. Ему казалось, что убивают только немцев и это так и надо. Когда с войны вернулся отец, он сказал, что Дядю Саню немцы задушили газами.
- Какой ужас! Какой ужас, - шептала мать, не вытирая слез.
Никита испугался и тоже заплакал. Плакать было не стыдно, потому что все плакали.
Только отец не плакал.
- Немцев тоже немало поубивали, но дело тут совсем не в них. - Он обнял одной рукой мать, другой Никиту. - Если бы вы знали, как я по вас истосковался, родные вы мои!
От его гимнастерки пахло табаком и кожей.
Оказывается, он вернулся не совсем. Его полк перебросили для отдыха и пополнения в Саратов, и он приехал, чтобы взять их с собой.
И они уехали в Саратов.
На подножках вагонов, на буферах и на крышах сидели и висели солдаты. Отец подсадил Никиту в окно, и он очутился на верхней полке, где лежал дядька в нижней рубашке и подтяжках. Дядька затолкал его к стенке, а сам втащил в окно корзину. Как садились родители, Никита не видел.
До Саратова они не доехали. Поезд шел медленно. Отец с матерью спрыгнули и подхватили выброшенные им вслед вещевой мешок и корзину. Никиту тоже "выбросили" на руки отцу.
Оказалось, что так и надо, потому что полк стоял не в самом городе, а в военном городке. Вместе с ними из поезда выскочило много военных, и они пошли по дороге через невысокий лес.
Военный городок состоял из нескольких одинаковых кирпичных домов. Между ними проглядывала голая, бурая степь. Вдалеке виднелась вышка с красным флажком, и оттуда доносилось потрескивание, как будто ломали лучину.
- Там стрельбища, - сказал отец.
У крайнего дома, к которому вплотную подходили заросли, их встретил пожилой солдат.
- Здравия желаю, гражданин прапорщик. С благополучным вас возвращеньицем.
Он взял у отца корзинку и шинель. Они вошли через прохладные сени в набольшую комнату с окном на улицу.
- Ну, рассказывай, Семен Васильевич, что в полку нового. Как служба солдатская? - спросил отец, отстегивая ремни и снимая гимнастерку.
- Супруге вашей я умывальник в комнате заправил, - сказал Семен Васильевич. - А вам с сыночком в садочке мыться сподручнее.
Пока они мылись на траве за домом, Семен Васильевич поливал из ведра и рассказывал про какой-то комитет и про офицеров. Рассказал, что в зарослях вечером солдаты напали на капитана Мочарашвилли. Отец лицо намыливал и одним глазом взглянул на Семена Васильевича.
- Ты что-то путаешь. Мочарашвилли солдаты бить не станут. Он с ними всю войну в окопах просидел.
- Так они перепутали в темноте. Думали, поручик Любкин с развода идет, и набросились.
- А он что, Мочарашвилли?
- Двух на гауптвахту привел за то, что выпивши были. Что набросились, не сказал. А так жизнь наша без перемен. Живем, мира ждем, по дому скучаем, - закончил он, развешивая мокрое полотенце на кустах.
Отец уходил рано утром, а когда время приближалось к обеду, возвращался домой, и они шли обедать в офицерское собрание.
Там Никита увидел Мочарашвилли, про которого рассказывал Семен Васильевич. Капитан был приземист и широк в плечах. Он поцеловал руку матери, погладил огромной ручищей Никиту по волосам и сказал отцу:
- Эх, генацвале! Семья хорошо! Сын, ах, как хорошо! Но Грузия далеко. Горная страна Грузия... - и он печально вздохнул.
Там Никита познакомился с другими офицерами. Они с ним охотно разговаривали. Может быть, потому, что, кроме него, в военном городке детей не было.
Капитан Мочарашвилли был веселый, над всеми подсмеивался. Он играл с Никитой в шашки и всегда обыгрывал, запирал шашки так, что ходить было некуда.
Только один офицер с Никитой не разговаривал. Он просто его не замечал. Поручик Любкин, с черной узкой повязкой, закрывавшей левый глаз, никогда не смеялся. Он только презрительно кривил тонкие губы, когда при нем рассказывали смешное. "Фон дер Любке" - называли его офицеры, когда он не мог их слышать. Ходил поручик обычно со стеком и, когда навстречу ему попадались солдаты, перекладывал его из правой руки в левую, освобождая правую не то для приветствия, не то для удара.
На плацу, залитом палящим солнцем, солдат учили воевать. Они стояли в две шеренги "вольно". Перед ними висели на деревянных подставках соломенные чучела. Взводный вызывал солдат по очереди. Выходил один, брал винтовку наперевес и становился перед чучелом.
- Вперед коли, назад прикладом бей, от кавалерии закройсь! скороговоркой командовал взводный.
Солдат делал выпад, колол штыком, бил прикладом назад и, приседая на широко расставленных ногах, вскидывал винтовку над головой.
Взводный искоса поглядывал на поручика, который стоял в тени трибуны со стеком в руках. Любкин взмахивал стеком, и чучела убирали. Солдаты строились в плотную колонну, запевали песню и маршировали по плацу. Взводный шагал рядом, подсчитывая шаг: "Ать, два. Ать, два!"
Когда колонна приближалась к противоположному концу площади, взводный начинал оглядываться на Любкина, который молча следил за ней одним глазом.
Потом поручик похлопывал себя стеком по ноге. Взводный командовал:
- Бегом!
Любкин заставлял солдат бегать вокруг трибуны до полного изнеможения. Спины у них чернели от пота. Пробегая мимо поручика, они зло смотрели на него.
...Война продолжалась и неумолимо напоминала о себе.
Однажды перед обедом Никита баловался у водоразборной колонки недалеко от площади, где учили солдат. Вода била искристым веером из зажатой трубы и прохладными струями стекала с рубашки и штанов. Мимо колонки затопали солдатские сапоги. Никита на всякий случай отпустил рычаг и отбежал в сторону, чтобы не получить подзатыльника. Но солдаты спешили мимо, не обращая на него внимания. Потные и возбужденные, в расстегнутых гимнастерках, они громко переговаривались, спорили и ругались.
"Что-то случилось!" - подумал Никита и побежал за ними. Площадь была заполнена солдатами, за их спинами ничего не было видно. Он залез на забор и над солдатскими фуражками увидел трибуну. На ней, опираясь руками на перила, что-то говорил поручик Любкин. Солдатские фуражки качнулись к трибуне. Было видно, как открывался черный рот на красном лице поручика, но до забора долетали только отдельные слова...
- Фронт!.. рос... вать!
Площадь рвануло криком. Над головами взметнулись руки. Любкин схватился за голову, скатился с трибуны, и над ним замелькали кулаки. За трибуной щелкнул выстрел, и шальная пуля жалобно пискнула над забором. Никита свалился на землю и бегом бросился домой.
Мать накинулась на него с расспросами:
- Кто стрелял? Что случилось? Кого убили?
- Никого не убили. Зачем волноваться, дорогой? - ответил вместо Никиты капитан, вошедший вместе с отцом.
Мочарашвилли подошел к столу, взял в обе руки кувшин с водой и стал пить прямо через край.
- Получили приказ об отправке на фронт, - сказал отец, вытирая платком мокрый лоб. - Солдаты не согласны. Поручик выступил, кричать начал: "Измена отечеству! Немецким шпионам продались! Шкуру свою бережете!" Солдаты его и помяли: "Не называй нас шкурами, сам шкура продажная".
Мать вышла, капитан осторожно опустил кувшин на стол и тихо сказал:
- Однако, генацвале, говорят, если бы не твой Семен, всадил бы господин поручик тебе пулю в спину.
- Неизвестно, в кого он стрелял. У него Семен наган выбил, шанцевой лопатой по руке успел ударить, - сказал отец.
Вечером, когда Никита лег спать, а отец погасил свет и собрался уйти в соседнюю комнату, за открытым окном скрипнул песок. Кто-то подошел к окну. Никита открыл глаза и увидел стену, а на ней лунный свет.
- Николай Демьянович, - раздался тихий голос Семена Васильевича. Отец подошел к окну. Они о чем-то пошептались.
- Пусть заходят. Только тихо. Свет не буду зажигать. А ты под окном на скамеечке посиди. Посматривай.
Щелкнула задвижка на двери, и из окна потянуло теплым ночным воздухом. Послышались осторожные шаги. Запахло махоркой и солдатскими сапогами.
- Садитесь, товарищи, - негромко сказал отец и добавил: - Не туда, там сынишка спит.
Заскрипели стулья. Незнакомый голос сдержанно прогудел:
- Мы вот товарища из совдепа привели... Насчет приказа...
- Мандат проверили? - спросил отец.
Чиркнула спичка, и на стене появились тени сдвинутых голов. Спичка догорела. Стало очень темно.
- Говорите, товарищ. Здесь все свои из полкового комитета.
Послышался невнятный голос. Начала Никита не понял. Потом стало слышнее.
- ...фронт. Полагаю, что приказ формально надо выполнить, в вагоны грузиться. Оружия без разрешения полкового комитета никому не сдавать. Если погонят через Питер или будете следовать мимо, пошлите надежных людей в Петроградский Совет, там подскажут, что делать дальше.
За окном кашлянул Семен Васильевич. Прошуршали чьи-то неторопливые шаги. Семен Васильевич снова кашлянул.
- Ну что же, товарищи, так и порешим. Завтра на комитете такую линию держать будем.
Еще сказали что-то, и снова потянуло из окна нагретым за день воздухом.
- На митинге действовали правильно, а за поручиком посматривайте. В случае чего арестуйте - и дело с концом.
- Ладно, - сказал отец. - Вас через заросли проводят.
Через два дня подали эшелон, и полк погрузился в вагоны. На прощанье отец подхватил Никиту, поднял и близко посмотрел в лицо.
- Не пришлось мне с вами дожить до мирного времени. Береги маму.
Мать повисла у него на шее. Быстро, быстро целовала его лицо, а когда он уже вскочил в вагон, протянула к нему руки и горько всхлипнула. Как будто знала, что видит его в последний раз.
Никита долго смотрел, как махал рукой отец. Потом мимо проползли товарные вагоны, в дверях грудились солдаты. Промелькнул штабной вагон и в его открытом окне бледное лицо Любкина с узкой черной повязкой на глазу.
Никите стало жалко отца и почему-то страшно. Он ухватился за теплую руку матери и прижался к ней лицом.
Глава 12
А ТЫ ЗАПИСАЛСЯ В ЧОН!
Никита уже совсем привык к новой жизни. Он перестал удивляться, что у него есть отец и друзья, есть кровать с одеялом и простынями. Просыпаясь, он уже не боялся, что все это окажется сном. Теперь начинало казаться сном то, что было до этого.
Никите все больше нравились комсомольцы. Вот это настоящие люди! Особенно Володя, Ленькин братуха. Теперь Никита знал, что будет комсомольцем. Скоро будет.
По вечерам друзья ходили в комсомольский клуб "Молодая гвардия". Никита и Ленька помогали делать костюмы для "живого кино", рисовали карикатуры для световой газеты, а Карпа был там постоянным артистом.
Володя предложил им записаться в команду лыжных разведчиков - частей особого назначения, сокращенно ЧОН. Вот, оказывается, что означал плакат в горкоме комсомола, где красноармеец в шлеме со звездой спрашивал входящих: "А ты записался в ЧОН?"
До зимы было еще далеко, и они посещали строевые занятия и изучали оружие.
Друзья сидели на параллельных брусьях в спортивном зале бывшего кинотеатра. Им полагалось сидеть на спортивных матах, на полу, но комсомольцев было много, и, чтобы лучше видеть, друзья залезли на брусья. Стараясь не пропустить ни одного движения, они следили за руками инструктора, разбиравшего винтовку.
- Русская, трехлинейная, образца 1891 года, - неторопливо и громко объяснял пожилой военный. Он называл части оружия и складывал их перед собой на промасленную тряпку, расстеленную на табуретке.
- Вес со штыком четыре с половиной килограмма, - продолжал объяснять инструктор.
Никита скосил глаза в сторону, где у стены стояли винтовки в пирамиде.
Когда первый раз ребята взяли их в руки, винтовки показались совершенно одинаковыми, только по номеру можно отличить одну от другой. Но пока шли от казармы полка до спортзала, пока составляли оружие в пирамиды, Никита успел заметить, что его винтовка имеет особые приметы и он может узнать ее среди многих других.
Легкий толчок заставил Никиту вздрогнуть. Он покосился на Леньку, сидящего рядом. Не отрывая глаз от инструктора, Ленька прошептал:
- У моей с правой стороны приклад рябенький...
- Разговорчики! - прикрикнул инструктор и щелкнул затвором.
Обсуждение особых примет и достоинств винтовок продолжалось после занятий по дороге домой. Около штаба бойскаутов друзей остановила Эрна. Отсалютовав, она отозвала Никиту в сторону.
- Проводи меня немного, я хочу тебе что-то сказать.
- Я сейчас, ребята, - сказал Никита.
- На репетицию не опоздай, - сделал строгое лицо Карпа.
На репетиции Никите делать было нечего. В "живом кино" он не участвовал. Видно, Карпа намекал, чтоб не задерживался попусту.
- Ты почему не носишь значок специальности? - спросила Эрна, когда они отошли от ребят. - Тебе же присвоили специальность пловца за спасение Леськи.
- Вышить надо, а я не умею, - сказал Никита.
- Возьми! - сказала Эрна. На ладони у нее лежал обшитый узким красным кантом черный суконный кружок с вышитой фигуркой пловца.
- Ладно, - буркнул Никита, покраснев, и взял значок.
- Вышивала себе значок сигнальщика и про тебя вспомнила. - Она посмотрела ему в лицо, как будто ожидая, что он еще скажет. Никита молча спрятал значок в карман. Эрна тронула его за руку.
- У меня в воскресенье именины. Собираются друзья. Я хочу, чтобы ты тоже пришел. Придешь?
Никита глянул на свои босые ноги и обтрепанные низы штанов. Посомневался немного и кивнул:
- Приду. Только не знаю, где ты живешь?
- Здесь, - Эрна кивнула через плечо на особняк в глубине сада за деревянным решетчатым забором. - До завтра! - Она вскинула руку к плечу, и каблучки ее белых туфель весело простучали по камням дорожки.
...Когда Никита прибежал в клуб, репетиция еще не началась, но Карпа был уже на сцене. Там что-то прибивали и с грохотом перетаскивали. Ленька встретил Никиту вопросительным взглядом, но ничего не сказал.
Никита показал ему значок.
- Она подарила? - спросил Ленька.
Никита кивнул и сказал, что приглашен на именины.
- Ну и зря, - сказал Ленька. - Нашел к кому ходить. Отец у нее контра. Бывший лесоторговец. Почему-то с англичанами не убежал. Думает, Советская власть ненадолго. Очень ты ей нужен. Именины там, рождество, еще пасху позовут праздновать! Какой же из тебя комсомолец выйдет после этого! Зря ты с ней водишься.
- При чем здесь отец? Я не к отцу, я к ней иду.
- Смотри, - сказал Ленька. - Иди, если хочешь. Только зря это.
- Об чем звук? - закричал Карпа, спрыгивая к ним со сцены.
Ленька рассказал.
- Это он не именины праздновать идет. Он там проведет политработу, вот что, - сказал Карпа и слегка хлопнул Никиту по животу. - Надо Эрну перевоспитывать. Она девчонка стоящая. Давай, Никита, покажи им там, буржуйским деточкам, что значит пролетарская сознательность.
В глубине души Никита уже жалел, что согласился. Он не очень представлял себе, что его ждет, и сильно сомневался, удастся ли ему проявить пролетарскую сознательность. Если бы ему сейчас встретилась Эрна, он бы, наверное, отказался, придумав какую-нибудь причину.
Глава 13
УРОК ПОЛИТГРАМОТЫ
Ботинки отчаянно жали. Пальцы, втиснутые в узкие носки, налезали друг на друга и, имей они голос, скулили бы нудно и жалобно. Новая рубаха норовила вылезти из брюк, ее приходилось поминутно заправлять под ремень. "Практичная материя", - сказала портниха, когда они с отцом заказывали рубаху. Ткань была серо-грязного цвета и называлась "ганка".
Из-за этих ботинок и рубахи настроение у Никиты было плохое. Ему казалось, что встречные прохожие пялят на него глаза и ухмыляются его дурацкому виду.
Он ускорил шаг, хлопнул калиткой. На крыльцо взбежал в два прыжка. Вдохнул побольше воздуха и дернул круглую медную ручку. Где-то высоко в доме захлебнулся звонок. За дверью простукали каблуки, скрежетнула цепочка, щелкнул замок, и дверь приоткрылась. Выглянула девушка в белом фартуке и кружевной наколке:
- Вам кого?
- Эрну! - выпалил Никита.
Девушка посторонилась и сказала более приветливо:
- Проходите, пожалуйста. Барышня с гостями в гостиной.
Никита поднялся по высокой лестнице и оказался в ярко освещенной прихожей. Навстречу выбежала Эрна.
- Здравствуй! Хорошо, что пришел, - сказала она, протягивая обе руки. Потом, выждав немного, тряхнула белым бантом и подставила щеку: Поздравляй!
Никита растерянно ткнулся носом в ее щеку:
- Поздравляю!
Девочка вопросительно посмотрела на Никиту. Через ее плечо он увидел, как из боковой двери вышла высокая стройная женщина.
- Это мальчик, про которого ты мне рассказывала? - спросила она, разглядывая Никиту.
- Да, мама, - сказала Эрна и потянула Никиту за руку. - Идем, все уже собрались.
Никита шагнул за Эрной и только тогда сообразил, что не поздоровался. Он оглянулся. Фигура женщины, обтянутая длинным платьем, скрывалась в боковой двери.
- Здравствуйте! - запоздало крикнул он ей вслед и окончательно растерялся.
- Очень мил, - сказала мать Эрны, насмешливо улыбнувшись.
Никиту бросило в жар, но, не дав опомниться, Эрна втащила его в комнату.
Посреди комнаты стоял Костя и что-то рассказывал, оживленно жестикулируя. Незнакомые девчонки окружали патрульного, перешептывались и хихикали.
- Как ты сказал? - спросила высокая тоненькая девушка.
- Бородатого Карлу Марлу повесили вместо бритого Керенского! выкрикнул Костя и, увидев через головы девочек Никиту, указал на него рукой, продолжая как ни в чем не бывало: - А вот герой нашего времени. Спаситель известного вам Леськи Бакина. Если бы не отменили ордена и медали, то, наверное, ему присудили бы медаль за спасение на водах!
- Перестань, - сказала Эрна. - Девочки, это Никита Лепехин. Знакомьтесь.
Девчонки подходили к Никите, церемонно приседали и называли имена. Он так и не понял, не то они дурачатся, не то в самом деле так здороваются. Они показались Никите глупыми писклявыми воображалами.
Только одна стройная девушка просто протянула ему руку, сказала коротко:
- Лика.
Вслед за девчонками подошел Тодик. Никита обрадовался, когда услышал его тоненький, не по росту, голосок:
- Здорово, Лепеха!
Он даже на "лепеху" не обиделся. Тодик улыбнулся, видно, тоже обрадовался, а до того сидел где-нибудь в уголке, сторонясь девчонок.
- Теперь все в сборе, - сказала Эрна. - Прошу к столу, пирог стынет.
Она распахнула дверь в соседнюю комнату и усадила гостей по одной ей известным правилам.
Никита оказался рядом с именинницей. Напротив сидели Костя, Лика и Тодик. Пока Никита изумлялся вещам, расставленным на столе, и догадывался, что тонкие, почти прозрачные, розовые ломтики на блюде - это семга, о которой он слышал, но никогда не ел, Костя закатал рукава белой рубашки и, вооружившись ножом и вилкой, поднялся с места.
- По просьбе нашей милой именинницы и по праву старшего по званию предлагаю приступить.
Он ловко подхватил кусок пирога и водрузил его на подставленную Эрной тарелку. Так же ловко он обеспечил пирогом всех девчонок и подмигнул Никите и Тодику:
- Братья индейцы, действуйте сами.
Дружно застучали ножи и вилки. Никита ухватил пирог пятерней и поднес ко рту, но, увидев удивленный взгляд Лики, положил его обратно, вытер под столом руку о штаны, взял вилку, ножик и, посмотрев, как это делает Костя, принялся за дело.
Костя непринужденно расправлялся с именинным пирогом, успевая в то же время переговариваться со своей соседкой. Видимо, он сказал что-то необычное. Лика быстро взглянула в сторону Никиты, опустила глаза и ответила негромко:
- Ты, кажется, говоришь ерунду. Этого не может быть.
- Спроси сама, - пожал плечами Костя, продолжая есть.
- Ну и спрошу. Только не сейчас.
Никита был занят едой и не очень прислушивался, что о нем говорят. К еде он привык относиться серьезно.
- Ох, и люблю же я торт, - сказал Тодик, глотая слюну. - С кремом!
Костя ухмыльнулся и шепнул что-то ему на ухо.
Тодик вдруг побледнел, положил нож и вилку.
- Что же не кушаешь, Тодик? - спросила Эрна.
- У него живот болит, не обращайте внимания, - сказал Костя и засмеялся.
После угощения перешли в гостиную, и Эрна затеяла игру в фанты. Девчонки отдавали ей кто носовой платочек, кто брошку, снятую с кофты. Когда очередь дошла до Никиты, он пошарил в карманах и бросил в шляпу пуговицу не то от рубашки, не то от штанов. Девчонки зафыркали.
Потом на стул посреди комнаты усадили Костю. Эрна подошла к нему сзади и стала вытаскивать из шляпы фанты. Она подымала их над головой, чтобы все видели, а Костя не видел, и спрашивала:
- Что этому фанту делать?
Костя оказался на высоте. Он отвечал не задумываясь и всякий раз очень удачно, вызывая общее оживление.
Только Тодик обиделся. Когда Эрна подняла над головой его перочинный ножик и спросила, что этому фанту делать, Костя прикрыл глаза, как бы раздумывая, и произнес:
- Исполнить арию "На земле весь род людской..."
- Это он нарочно, - зашептал Тодик на ухо Никите, пока смеялись девочки. - Думаешь, он не знает, чей фант? Ему в зеркале на стене видно. Заметил, как он глаза закатывает, чтобы в зеркало посмотреть?
Ликиному фанту-платочку досталось "исповедовать грешников". Никитиной пуговице - проделать цирковой номер. Никита подумал, что Тодик, кажется, прав.
Потом все исполняли свои номера. Тодик оказался хитрее, чем о нем думали. Когда подошла его очередь, он попросил Эрну аккомпанировать на пианино, вышел на середину комнаты, поднял руку к потолку и, то широко открывая рот, то раздувая щеки, исполнил арию без единого звука.
Пока хлопали его находчивости, Лика переглянулась с Костей и вышла в переднюю.
- Что значит "исповедовать грешников"? - спросил Никита у Эрны.
- А вот вызовет тебя Лика, тогда узнаешь, - засмеялась Эрна.
Как будто в ответ на ее слова от дверей, за которыми скрылась Лика, окликнули Никиту:
- Тебя вызывают исповедоваться!
Эрна прикусила губу, удивленно посмотрела на Никиту: Никита пожал плечами и направился к двери. В дверях он оглянулся и увидел, что из столовой вышла мать Эрны. В это время его потянули за руку, и дверь за ним закрылась. В полумраке прихожей он с трудом различил лицо девушки.
Перед самым лицом блеснули ее глаза.
- Я хотела у тебя спросить одну вещь.
- Ну? - сказал Никита, чувствуя, как его охватывает непонятное волнение.
- У вас в комсомольском клубе бывают девушки-комсомолки?
- Ну, бывают.
- А это правда, что вы остаетесь с ними в клубе ночевать?
Никита сначала не понял, что она спрашивает. А потом до него дошло. С его губ готово было сорваться ругательство, но он сдержался и крикнул только:
- Дура!
Нащупав дверную ручку, он выскочил из передней, чуть не сбив с ног Эрну и ее маму. Обе смотрели на него одинаковыми круглыми глазами.
- Я же говорила, с ним будет трудно. Апаш, беспризорник. Его нельзя оставлять вдвоем с порядочной девушкой, - сказала мама и строго спросила: - Что у вас происходит, мальчик?
Никита замешкался с ответом. Он просто не знал, что отвечать.
Из дверей, за его спиной, вышла Лика. Лицо ее пылало, она прижимала ладони к щекам.
- Ну и что же. Это он должен был встретиться с тем человеком, а не Павлик. Павлик ему помешал, вот он и подсматривал, чем у них дело кончится.
Ленька безнадежно махнул рукой.
- Не выдумывай. Может, это просто случайная встреча. А в общем, обыщи меня, непонятно. Сейчас айда в лагерь, пока не хватились.
- А вы знаете, пацаны, - сказал нерешительно Никита, - я ведь этого мужика с повязкой вроде узнал.
Карпа и Ленька уставились на Никиту.
Глава 11
ФОН ДЕР ЛЮБКЕ
Они жили тогда в Солдатской слободе на тихой пыльной улице, которая отделялась от города древней крепостной стеной. Никита, мама и тетя Женька с бабушкой.
Папа и дядя Санька были на войне, которая шла уже третий год. "И конца ей не видится", - говорила бабушка.
Никита учился в гимназии. Мать ухитрилась достать для него мышиного цвета брюки, гимнастерку с ремнем, гимназическую фуражку, и в свой приготовительный класс Никита ходил одетый как полагается, не хуже других.
На первом уроке поп, который во время молебна брызгался водой с кисточки, а теперь учил их закону божьему, долго рассматривал Никиту с высоты классной кафедры. Потом заглянул в журнал, подчеркнул там что-то желтым ногтем, еще раз посмотрел поверх очков и спросил густым басом:
- Ты, Лепехин, не из выкрестов будешь?
Никита молчал, не зная, что такое "выкрест".
- Ты христианского ли вероисповедания?
Это Никита знал. Об этом он не раз слышал от бабушки и ответил бойко:
- Крещеный, батюшка!
- Отец твой какого сословия и где служит?
- На войне, батюшка.
Поп, одобрительно крякнув, прогудел:
- Сыны отечества должны по воле божией исполнять долг свой перед государем императором.
Больше он не расспрашивал, но весь год ставил двойки.
Неизвестно, как закончился бы учебный год для Никиты, но однажды гимназистов собрали в общем зале, и инспектор прочитал манифест. Приготовишки не знали, что такое манифест, но поняли, что царь отрекся от престола и по этому случаю уроков не будет. Старшеклассники, а за ними и все закричали "ура!".
Уроков не было целую неделю. Потом объявили, что в следующий класс переводят без экзаменов даже и тех, у кого двойки.
Так Никита перешел в первый класс гимназии, начав учиться при царе, а кончив при Керенском.
Мать сказала, что скоро должен вернуться отец, потому что раз царя скинули, то и война должна окончиться. Войну ведь цари выдумали. Но война продолжалась, и на ней по-прежнему убивали людей.
Никита раньше об этом не думал. Ему казалось, что убивают только немцев и это так и надо. Когда с войны вернулся отец, он сказал, что Дядю Саню немцы задушили газами.
- Какой ужас! Какой ужас, - шептала мать, не вытирая слез.
Никита испугался и тоже заплакал. Плакать было не стыдно, потому что все плакали.
Только отец не плакал.
- Немцев тоже немало поубивали, но дело тут совсем не в них. - Он обнял одной рукой мать, другой Никиту. - Если бы вы знали, как я по вас истосковался, родные вы мои!
От его гимнастерки пахло табаком и кожей.
Оказывается, он вернулся не совсем. Его полк перебросили для отдыха и пополнения в Саратов, и он приехал, чтобы взять их с собой.
И они уехали в Саратов.
На подножках вагонов, на буферах и на крышах сидели и висели солдаты. Отец подсадил Никиту в окно, и он очутился на верхней полке, где лежал дядька в нижней рубашке и подтяжках. Дядька затолкал его к стенке, а сам втащил в окно корзину. Как садились родители, Никита не видел.
До Саратова они не доехали. Поезд шел медленно. Отец с матерью спрыгнули и подхватили выброшенные им вслед вещевой мешок и корзину. Никиту тоже "выбросили" на руки отцу.
Оказалось, что так и надо, потому что полк стоял не в самом городе, а в военном городке. Вместе с ними из поезда выскочило много военных, и они пошли по дороге через невысокий лес.
Военный городок состоял из нескольких одинаковых кирпичных домов. Между ними проглядывала голая, бурая степь. Вдалеке виднелась вышка с красным флажком, и оттуда доносилось потрескивание, как будто ломали лучину.
- Там стрельбища, - сказал отец.
У крайнего дома, к которому вплотную подходили заросли, их встретил пожилой солдат.
- Здравия желаю, гражданин прапорщик. С благополучным вас возвращеньицем.
Он взял у отца корзинку и шинель. Они вошли через прохладные сени в набольшую комнату с окном на улицу.
- Ну, рассказывай, Семен Васильевич, что в полку нового. Как служба солдатская? - спросил отец, отстегивая ремни и снимая гимнастерку.
- Супруге вашей я умывальник в комнате заправил, - сказал Семен Васильевич. - А вам с сыночком в садочке мыться сподручнее.
Пока они мылись на траве за домом, Семен Васильевич поливал из ведра и рассказывал про какой-то комитет и про офицеров. Рассказал, что в зарослях вечером солдаты напали на капитана Мочарашвилли. Отец лицо намыливал и одним глазом взглянул на Семена Васильевича.
- Ты что-то путаешь. Мочарашвилли солдаты бить не станут. Он с ними всю войну в окопах просидел.
- Так они перепутали в темноте. Думали, поручик Любкин с развода идет, и набросились.
- А он что, Мочарашвилли?
- Двух на гауптвахту привел за то, что выпивши были. Что набросились, не сказал. А так жизнь наша без перемен. Живем, мира ждем, по дому скучаем, - закончил он, развешивая мокрое полотенце на кустах.
Отец уходил рано утром, а когда время приближалось к обеду, возвращался домой, и они шли обедать в офицерское собрание.
Там Никита увидел Мочарашвилли, про которого рассказывал Семен Васильевич. Капитан был приземист и широк в плечах. Он поцеловал руку матери, погладил огромной ручищей Никиту по волосам и сказал отцу:
- Эх, генацвале! Семья хорошо! Сын, ах, как хорошо! Но Грузия далеко. Горная страна Грузия... - и он печально вздохнул.
Там Никита познакомился с другими офицерами. Они с ним охотно разговаривали. Может быть, потому, что, кроме него, в военном городке детей не было.
Капитан Мочарашвилли был веселый, над всеми подсмеивался. Он играл с Никитой в шашки и всегда обыгрывал, запирал шашки так, что ходить было некуда.
Только один офицер с Никитой не разговаривал. Он просто его не замечал. Поручик Любкин, с черной узкой повязкой, закрывавшей левый глаз, никогда не смеялся. Он только презрительно кривил тонкие губы, когда при нем рассказывали смешное. "Фон дер Любке" - называли его офицеры, когда он не мог их слышать. Ходил поручик обычно со стеком и, когда навстречу ему попадались солдаты, перекладывал его из правой руки в левую, освобождая правую не то для приветствия, не то для удара.
На плацу, залитом палящим солнцем, солдат учили воевать. Они стояли в две шеренги "вольно". Перед ними висели на деревянных подставках соломенные чучела. Взводный вызывал солдат по очереди. Выходил один, брал винтовку наперевес и становился перед чучелом.
- Вперед коли, назад прикладом бей, от кавалерии закройсь! скороговоркой командовал взводный.
Солдат делал выпад, колол штыком, бил прикладом назад и, приседая на широко расставленных ногах, вскидывал винтовку над головой.
Взводный искоса поглядывал на поручика, который стоял в тени трибуны со стеком в руках. Любкин взмахивал стеком, и чучела убирали. Солдаты строились в плотную колонну, запевали песню и маршировали по плацу. Взводный шагал рядом, подсчитывая шаг: "Ать, два. Ать, два!"
Когда колонна приближалась к противоположному концу площади, взводный начинал оглядываться на Любкина, который молча следил за ней одним глазом.
Потом поручик похлопывал себя стеком по ноге. Взводный командовал:
- Бегом!
Любкин заставлял солдат бегать вокруг трибуны до полного изнеможения. Спины у них чернели от пота. Пробегая мимо поручика, они зло смотрели на него.
...Война продолжалась и неумолимо напоминала о себе.
Однажды перед обедом Никита баловался у водоразборной колонки недалеко от площади, где учили солдат. Вода била искристым веером из зажатой трубы и прохладными струями стекала с рубашки и штанов. Мимо колонки затопали солдатские сапоги. Никита на всякий случай отпустил рычаг и отбежал в сторону, чтобы не получить подзатыльника. Но солдаты спешили мимо, не обращая на него внимания. Потные и возбужденные, в расстегнутых гимнастерках, они громко переговаривались, спорили и ругались.
"Что-то случилось!" - подумал Никита и побежал за ними. Площадь была заполнена солдатами, за их спинами ничего не было видно. Он залез на забор и над солдатскими фуражками увидел трибуну. На ней, опираясь руками на перила, что-то говорил поручик Любкин. Солдатские фуражки качнулись к трибуне. Было видно, как открывался черный рот на красном лице поручика, но до забора долетали только отдельные слова...
- Фронт!.. рос... вать!
Площадь рвануло криком. Над головами взметнулись руки. Любкин схватился за голову, скатился с трибуны, и над ним замелькали кулаки. За трибуной щелкнул выстрел, и шальная пуля жалобно пискнула над забором. Никита свалился на землю и бегом бросился домой.
Мать накинулась на него с расспросами:
- Кто стрелял? Что случилось? Кого убили?
- Никого не убили. Зачем волноваться, дорогой? - ответил вместо Никиты капитан, вошедший вместе с отцом.
Мочарашвилли подошел к столу, взял в обе руки кувшин с водой и стал пить прямо через край.
- Получили приказ об отправке на фронт, - сказал отец, вытирая платком мокрый лоб. - Солдаты не согласны. Поручик выступил, кричать начал: "Измена отечеству! Немецким шпионам продались! Шкуру свою бережете!" Солдаты его и помяли: "Не называй нас шкурами, сам шкура продажная".
Мать вышла, капитан осторожно опустил кувшин на стол и тихо сказал:
- Однако, генацвале, говорят, если бы не твой Семен, всадил бы господин поручик тебе пулю в спину.
- Неизвестно, в кого он стрелял. У него Семен наган выбил, шанцевой лопатой по руке успел ударить, - сказал отец.
Вечером, когда Никита лег спать, а отец погасил свет и собрался уйти в соседнюю комнату, за открытым окном скрипнул песок. Кто-то подошел к окну. Никита открыл глаза и увидел стену, а на ней лунный свет.
- Николай Демьянович, - раздался тихий голос Семена Васильевича. Отец подошел к окну. Они о чем-то пошептались.
- Пусть заходят. Только тихо. Свет не буду зажигать. А ты под окном на скамеечке посиди. Посматривай.
Щелкнула задвижка на двери, и из окна потянуло теплым ночным воздухом. Послышались осторожные шаги. Запахло махоркой и солдатскими сапогами.
- Садитесь, товарищи, - негромко сказал отец и добавил: - Не туда, там сынишка спит.
Заскрипели стулья. Незнакомый голос сдержанно прогудел:
- Мы вот товарища из совдепа привели... Насчет приказа...
- Мандат проверили? - спросил отец.
Чиркнула спичка, и на стене появились тени сдвинутых голов. Спичка догорела. Стало очень темно.
- Говорите, товарищ. Здесь все свои из полкового комитета.
Послышался невнятный голос. Начала Никита не понял. Потом стало слышнее.
- ...фронт. Полагаю, что приказ формально надо выполнить, в вагоны грузиться. Оружия без разрешения полкового комитета никому не сдавать. Если погонят через Питер или будете следовать мимо, пошлите надежных людей в Петроградский Совет, там подскажут, что делать дальше.
За окном кашлянул Семен Васильевич. Прошуршали чьи-то неторопливые шаги. Семен Васильевич снова кашлянул.
- Ну что же, товарищи, так и порешим. Завтра на комитете такую линию держать будем.
Еще сказали что-то, и снова потянуло из окна нагретым за день воздухом.
- На митинге действовали правильно, а за поручиком посматривайте. В случае чего арестуйте - и дело с концом.
- Ладно, - сказал отец. - Вас через заросли проводят.
Через два дня подали эшелон, и полк погрузился в вагоны. На прощанье отец подхватил Никиту, поднял и близко посмотрел в лицо.
- Не пришлось мне с вами дожить до мирного времени. Береги маму.
Мать повисла у него на шее. Быстро, быстро целовала его лицо, а когда он уже вскочил в вагон, протянула к нему руки и горько всхлипнула. Как будто знала, что видит его в последний раз.
Никита долго смотрел, как махал рукой отец. Потом мимо проползли товарные вагоны, в дверях грудились солдаты. Промелькнул штабной вагон и в его открытом окне бледное лицо Любкина с узкой черной повязкой на глазу.
Никите стало жалко отца и почему-то страшно. Он ухватился за теплую руку матери и прижался к ней лицом.
Глава 12
А ТЫ ЗАПИСАЛСЯ В ЧОН!
Никита уже совсем привык к новой жизни. Он перестал удивляться, что у него есть отец и друзья, есть кровать с одеялом и простынями. Просыпаясь, он уже не боялся, что все это окажется сном. Теперь начинало казаться сном то, что было до этого.
Никите все больше нравились комсомольцы. Вот это настоящие люди! Особенно Володя, Ленькин братуха. Теперь Никита знал, что будет комсомольцем. Скоро будет.
По вечерам друзья ходили в комсомольский клуб "Молодая гвардия". Никита и Ленька помогали делать костюмы для "живого кино", рисовали карикатуры для световой газеты, а Карпа был там постоянным артистом.
Володя предложил им записаться в команду лыжных разведчиков - частей особого назначения, сокращенно ЧОН. Вот, оказывается, что означал плакат в горкоме комсомола, где красноармеец в шлеме со звездой спрашивал входящих: "А ты записался в ЧОН?"
До зимы было еще далеко, и они посещали строевые занятия и изучали оружие.
Друзья сидели на параллельных брусьях в спортивном зале бывшего кинотеатра. Им полагалось сидеть на спортивных матах, на полу, но комсомольцев было много, и, чтобы лучше видеть, друзья залезли на брусья. Стараясь не пропустить ни одного движения, они следили за руками инструктора, разбиравшего винтовку.
- Русская, трехлинейная, образца 1891 года, - неторопливо и громко объяснял пожилой военный. Он называл части оружия и складывал их перед собой на промасленную тряпку, расстеленную на табуретке.
- Вес со штыком четыре с половиной килограмма, - продолжал объяснять инструктор.
Никита скосил глаза в сторону, где у стены стояли винтовки в пирамиде.
Когда первый раз ребята взяли их в руки, винтовки показались совершенно одинаковыми, только по номеру можно отличить одну от другой. Но пока шли от казармы полка до спортзала, пока составляли оружие в пирамиды, Никита успел заметить, что его винтовка имеет особые приметы и он может узнать ее среди многих других.
Легкий толчок заставил Никиту вздрогнуть. Он покосился на Леньку, сидящего рядом. Не отрывая глаз от инструктора, Ленька прошептал:
- У моей с правой стороны приклад рябенький...
- Разговорчики! - прикрикнул инструктор и щелкнул затвором.
Обсуждение особых примет и достоинств винтовок продолжалось после занятий по дороге домой. Около штаба бойскаутов друзей остановила Эрна. Отсалютовав, она отозвала Никиту в сторону.
- Проводи меня немного, я хочу тебе что-то сказать.
- Я сейчас, ребята, - сказал Никита.
- На репетицию не опоздай, - сделал строгое лицо Карпа.
На репетиции Никите делать было нечего. В "живом кино" он не участвовал. Видно, Карпа намекал, чтоб не задерживался попусту.
- Ты почему не носишь значок специальности? - спросила Эрна, когда они отошли от ребят. - Тебе же присвоили специальность пловца за спасение Леськи.
- Вышить надо, а я не умею, - сказал Никита.
- Возьми! - сказала Эрна. На ладони у нее лежал обшитый узким красным кантом черный суконный кружок с вышитой фигуркой пловца.
- Ладно, - буркнул Никита, покраснев, и взял значок.
- Вышивала себе значок сигнальщика и про тебя вспомнила. - Она посмотрела ему в лицо, как будто ожидая, что он еще скажет. Никита молча спрятал значок в карман. Эрна тронула его за руку.
- У меня в воскресенье именины. Собираются друзья. Я хочу, чтобы ты тоже пришел. Придешь?
Никита глянул на свои босые ноги и обтрепанные низы штанов. Посомневался немного и кивнул:
- Приду. Только не знаю, где ты живешь?
- Здесь, - Эрна кивнула через плечо на особняк в глубине сада за деревянным решетчатым забором. - До завтра! - Она вскинула руку к плечу, и каблучки ее белых туфель весело простучали по камням дорожки.
...Когда Никита прибежал в клуб, репетиция еще не началась, но Карпа был уже на сцене. Там что-то прибивали и с грохотом перетаскивали. Ленька встретил Никиту вопросительным взглядом, но ничего не сказал.
Никита показал ему значок.
- Она подарила? - спросил Ленька.
Никита кивнул и сказал, что приглашен на именины.
- Ну и зря, - сказал Ленька. - Нашел к кому ходить. Отец у нее контра. Бывший лесоторговец. Почему-то с англичанами не убежал. Думает, Советская власть ненадолго. Очень ты ей нужен. Именины там, рождество, еще пасху позовут праздновать! Какой же из тебя комсомолец выйдет после этого! Зря ты с ней водишься.
- При чем здесь отец? Я не к отцу, я к ней иду.
- Смотри, - сказал Ленька. - Иди, если хочешь. Только зря это.
- Об чем звук? - закричал Карпа, спрыгивая к ним со сцены.
Ленька рассказал.
- Это он не именины праздновать идет. Он там проведет политработу, вот что, - сказал Карпа и слегка хлопнул Никиту по животу. - Надо Эрну перевоспитывать. Она девчонка стоящая. Давай, Никита, покажи им там, буржуйским деточкам, что значит пролетарская сознательность.
В глубине души Никита уже жалел, что согласился. Он не очень представлял себе, что его ждет, и сильно сомневался, удастся ли ему проявить пролетарскую сознательность. Если бы ему сейчас встретилась Эрна, он бы, наверное, отказался, придумав какую-нибудь причину.
Глава 13
УРОК ПОЛИТГРАМОТЫ
Ботинки отчаянно жали. Пальцы, втиснутые в узкие носки, налезали друг на друга и, имей они голос, скулили бы нудно и жалобно. Новая рубаха норовила вылезти из брюк, ее приходилось поминутно заправлять под ремень. "Практичная материя", - сказала портниха, когда они с отцом заказывали рубаху. Ткань была серо-грязного цвета и называлась "ганка".
Из-за этих ботинок и рубахи настроение у Никиты было плохое. Ему казалось, что встречные прохожие пялят на него глаза и ухмыляются его дурацкому виду.
Он ускорил шаг, хлопнул калиткой. На крыльцо взбежал в два прыжка. Вдохнул побольше воздуха и дернул круглую медную ручку. Где-то высоко в доме захлебнулся звонок. За дверью простукали каблуки, скрежетнула цепочка, щелкнул замок, и дверь приоткрылась. Выглянула девушка в белом фартуке и кружевной наколке:
- Вам кого?
- Эрну! - выпалил Никита.
Девушка посторонилась и сказала более приветливо:
- Проходите, пожалуйста. Барышня с гостями в гостиной.
Никита поднялся по высокой лестнице и оказался в ярко освещенной прихожей. Навстречу выбежала Эрна.
- Здравствуй! Хорошо, что пришел, - сказала она, протягивая обе руки. Потом, выждав немного, тряхнула белым бантом и подставила щеку: Поздравляй!
Никита растерянно ткнулся носом в ее щеку:
- Поздравляю!
Девочка вопросительно посмотрела на Никиту. Через ее плечо он увидел, как из боковой двери вышла высокая стройная женщина.
- Это мальчик, про которого ты мне рассказывала? - спросила она, разглядывая Никиту.
- Да, мама, - сказала Эрна и потянула Никиту за руку. - Идем, все уже собрались.
Никита шагнул за Эрной и только тогда сообразил, что не поздоровался. Он оглянулся. Фигура женщины, обтянутая длинным платьем, скрывалась в боковой двери.
- Здравствуйте! - запоздало крикнул он ей вслед и окончательно растерялся.
- Очень мил, - сказала мать Эрны, насмешливо улыбнувшись.
Никиту бросило в жар, но, не дав опомниться, Эрна втащила его в комнату.
Посреди комнаты стоял Костя и что-то рассказывал, оживленно жестикулируя. Незнакомые девчонки окружали патрульного, перешептывались и хихикали.
- Как ты сказал? - спросила высокая тоненькая девушка.
- Бородатого Карлу Марлу повесили вместо бритого Керенского! выкрикнул Костя и, увидев через головы девочек Никиту, указал на него рукой, продолжая как ни в чем не бывало: - А вот герой нашего времени. Спаситель известного вам Леськи Бакина. Если бы не отменили ордена и медали, то, наверное, ему присудили бы медаль за спасение на водах!
- Перестань, - сказала Эрна. - Девочки, это Никита Лепехин. Знакомьтесь.
Девчонки подходили к Никите, церемонно приседали и называли имена. Он так и не понял, не то они дурачатся, не то в самом деле так здороваются. Они показались Никите глупыми писклявыми воображалами.
Только одна стройная девушка просто протянула ему руку, сказала коротко:
- Лика.
Вслед за девчонками подошел Тодик. Никита обрадовался, когда услышал его тоненький, не по росту, голосок:
- Здорово, Лепеха!
Он даже на "лепеху" не обиделся. Тодик улыбнулся, видно, тоже обрадовался, а до того сидел где-нибудь в уголке, сторонясь девчонок.
- Теперь все в сборе, - сказала Эрна. - Прошу к столу, пирог стынет.
Она распахнула дверь в соседнюю комнату и усадила гостей по одной ей известным правилам.
Никита оказался рядом с именинницей. Напротив сидели Костя, Лика и Тодик. Пока Никита изумлялся вещам, расставленным на столе, и догадывался, что тонкие, почти прозрачные, розовые ломтики на блюде - это семга, о которой он слышал, но никогда не ел, Костя закатал рукава белой рубашки и, вооружившись ножом и вилкой, поднялся с места.
- По просьбе нашей милой именинницы и по праву старшего по званию предлагаю приступить.
Он ловко подхватил кусок пирога и водрузил его на подставленную Эрной тарелку. Так же ловко он обеспечил пирогом всех девчонок и подмигнул Никите и Тодику:
- Братья индейцы, действуйте сами.
Дружно застучали ножи и вилки. Никита ухватил пирог пятерней и поднес ко рту, но, увидев удивленный взгляд Лики, положил его обратно, вытер под столом руку о штаны, взял вилку, ножик и, посмотрев, как это делает Костя, принялся за дело.
Костя непринужденно расправлялся с именинным пирогом, успевая в то же время переговариваться со своей соседкой. Видимо, он сказал что-то необычное. Лика быстро взглянула в сторону Никиты, опустила глаза и ответила негромко:
- Ты, кажется, говоришь ерунду. Этого не может быть.
- Спроси сама, - пожал плечами Костя, продолжая есть.
- Ну и спрошу. Только не сейчас.
Никита был занят едой и не очень прислушивался, что о нем говорят. К еде он привык относиться серьезно.
- Ох, и люблю же я торт, - сказал Тодик, глотая слюну. - С кремом!
Костя ухмыльнулся и шепнул что-то ему на ухо.
Тодик вдруг побледнел, положил нож и вилку.
- Что же не кушаешь, Тодик? - спросила Эрна.
- У него живот болит, не обращайте внимания, - сказал Костя и засмеялся.
После угощения перешли в гостиную, и Эрна затеяла игру в фанты. Девчонки отдавали ей кто носовой платочек, кто брошку, снятую с кофты. Когда очередь дошла до Никиты, он пошарил в карманах и бросил в шляпу пуговицу не то от рубашки, не то от штанов. Девчонки зафыркали.
Потом на стул посреди комнаты усадили Костю. Эрна подошла к нему сзади и стала вытаскивать из шляпы фанты. Она подымала их над головой, чтобы все видели, а Костя не видел, и спрашивала:
- Что этому фанту делать?
Костя оказался на высоте. Он отвечал не задумываясь и всякий раз очень удачно, вызывая общее оживление.
Только Тодик обиделся. Когда Эрна подняла над головой его перочинный ножик и спросила, что этому фанту делать, Костя прикрыл глаза, как бы раздумывая, и произнес:
- Исполнить арию "На земле весь род людской..."
- Это он нарочно, - зашептал Тодик на ухо Никите, пока смеялись девочки. - Думаешь, он не знает, чей фант? Ему в зеркале на стене видно. Заметил, как он глаза закатывает, чтобы в зеркало посмотреть?
Ликиному фанту-платочку досталось "исповедовать грешников". Никитиной пуговице - проделать цирковой номер. Никита подумал, что Тодик, кажется, прав.
Потом все исполняли свои номера. Тодик оказался хитрее, чем о нем думали. Когда подошла его очередь, он попросил Эрну аккомпанировать на пианино, вышел на середину комнаты, поднял руку к потолку и, то широко открывая рот, то раздувая щеки, исполнил арию без единого звука.
Пока хлопали его находчивости, Лика переглянулась с Костей и вышла в переднюю.
- Что значит "исповедовать грешников"? - спросил Никита у Эрны.
- А вот вызовет тебя Лика, тогда узнаешь, - засмеялась Эрна.
Как будто в ответ на ее слова от дверей, за которыми скрылась Лика, окликнули Никиту:
- Тебя вызывают исповедоваться!
Эрна прикусила губу, удивленно посмотрела на Никиту: Никита пожал плечами и направился к двери. В дверях он оглянулся и увидел, что из столовой вышла мать Эрны. В это время его потянули за руку, и дверь за ним закрылась. В полумраке прихожей он с трудом различил лицо девушки.
Перед самым лицом блеснули ее глаза.
- Я хотела у тебя спросить одну вещь.
- Ну? - сказал Никита, чувствуя, как его охватывает непонятное волнение.
- У вас в комсомольском клубе бывают девушки-комсомолки?
- Ну, бывают.
- А это правда, что вы остаетесь с ними в клубе ночевать?
Никита сначала не понял, что она спрашивает. А потом до него дошло. С его губ готово было сорваться ругательство, но он сдержался и крикнул только:
- Дура!
Нащупав дверную ручку, он выскочил из передней, чуть не сбив с ног Эрну и ее маму. Обе смотрели на него одинаковыми круглыми глазами.
- Я же говорила, с ним будет трудно. Апаш, беспризорник. Его нельзя оставлять вдвоем с порядочной девушкой, - сказала мама и строго спросила: - Что у вас происходит, мальчик?
Никита замешкался с ответом. Он просто не знал, что отвечать.
Из дверей, за его спиной, вышла Лика. Лицо ее пылало, она прижимала ладони к щекам.