Страница:
Дэн машет с БТР – никак, Нельсон на связи? Не успел, как следует покаяться, тут за спиной, очень низко, словно предчувствие сердечного приступа, совсем негромко – ухнуло. Остатки полуразрушенной стены, похоронив под собой жертву вынужденной эвтаназии, кадрами старой кинохроники складываясь сами в себя, осели внутрь полуподвала.
– Какого хрена?! – Передерий шкодливым бурсаком, деловито насупил брови и сделал правильную рожу. Гирман с Антошей – морозятся. Юра задрав бровь, мстительно лыбится. И все – ни при чем… – Совсем малохольные?! Ну, на хрена – вы это сделали?!
– Да ладно, командир. Пес с ними. Пусть повозятся, носом пороют. Сейчас крупой заметет, хрен кого тут сыщешь. Передерий еще сюрпризов наставит…
– Юра! Мозги включите! Не найдут – пойдут за жителями, или за нами… Думать – надо!
– Та пусть прокатятся до Лутугино, тебе – жалко?!
– Блядь! Нэ злыть мэнэ, бо – покусаю! – что тут рассказывать, сейчас сами все увидят… – Дед! Прыгнул на Гусланчика – езжайте мосток минировать. Ждешь нас там. Прокоп! БТР – за промоину. Дэн – к "Корнету". Цель по команде. Антон – тоже. Все – на позиции… Бегом, мать вашу!
Через пятнадцать минут у изувеченного падением обломков лесочка хлопнул разрыв. Еще, чуток погодя – второй. Следом, через три с половиной минуты, на срезе холма нарисовалась КШМ и два "Тварды" по бокам. С двух сторон – охватывая поселок стальными клещами, задымили фланговые группы – по две БМПэшки, четыре БТРа и одному AMV со спаренной минометной установкой. Впереди и сзади каждый взвод подпирает по танку. Еще пять "крепостей" насчитал во фронтальной группе, вместе с "коробочкой" штаба и прикрывшей её своим уродливым профилем "Лоарой". В восьмикратный бинокль я отчетливо вижу на командирской машине белого кондора с молниями в лапах на смазанном наискось красном прямоугольнике… Вот кто, оказывается, миссией руководит… "Громовцы" [122]. Конкретнее волкодавов – во всем СОРе не сыскать.
С противоположной стороны – против вынырнувшей из лесочка армады – двадцать камикадзе Деркулова и старенький совдеповский БТР… Свадьбу заказывали? Не волнует – уплачено!!!
Ждать, пока замкнут кольцо, я не собираюсь. Съезжаю по насыпи вниз и начинаю сеанс активного сурдоперевода – радиосвязью мы, в подобных случаях, отродясь не пользовались.
Никольскому с пехотой – отход немедленно! Бегом к машинам, чтоб только пятки сверкали… Гирман со своей "чемоданной" командой – следом; ну, хоть ты тресни – до самой жопы! не подойдут СОРовцы к поселку на дальность гранатометного выстрела, пока здесь хотя бы один кусок щебня размером больше кулака – останется.
Теперь – наша артиллерия. Показываю Дэну на пальцах: "Миномет"! Он жестом уточняет: "Какой"? Да – любой! Что ты спрашиваешь!!! Кивает: "Понял"!
Антону – второй. У дальнобойщиков, со времен Лисичанских боев, сложилась устоявшаяся схема противодействия легкой бронетехнике. "Кончар" – не тяжелый граник и даже не противотанковое ружье времен Волоколамского шоссе: моща – не та. И пусть, мега-рульные, с синим ободком вокруг бордовой залупки, бронебойные патроны – самый последний наворот, но даже они, на внятных дистанциях, учитывая защищенность современных модульных бронетранспортеров – не панацея. Посему, никто в одиночку за "коробочками" не охотится.
Вот и сейчас – так же: как только Дэновский дальномер послушно показал дистанцию "хрен промажешь" и, глуша всех вокруг, "Корнет" рванул за своей добычей – Кузнецова гвардия, разом с трех столов, тройным залпом зацокала по борту второго "подштанника". В нашей ситуации даже "Балалайка Домбровского" [123]– не так опасна, чем эти спаренные ухалки.
Денис, подгоняя расчет, уже тащит пусковую установку с прицелом к Прокопу в машину – там еще два транспортно-пусковых контейнера осталось – весь наш главный калибр. Следом летят снайперы.
Кузнецов – ну, как же без этого?! – задерживается…
– Тормозишь, твердолобый!
– Да здесь я, здесь!
– Не мог лишний раз не приложиться, козлячья харя?! – мы подскакиваем и больно бьемся задницами о летящую по бездорожью броню… – Сказал же по-русски: "три выстрела – отход". Антоша, ёбтать, что не понятно?!
– Так, на кураже, командир! Врезал еще пару. Пока – придымили…
От разворачивающегося противника нас пока скрывают края низины, куда БТР ныряет после первого же залпа "Корнета". Продумано заранее. Если бы не подходящий рельеф, то я бы вообще – не ввязывался. Наверху, в поселке, буйствует огненная вакханалия. При всем урагане свинцово-огненного шторма – студеного воя мин не слышно. Неужто, действительно, угомонили оба миномета? Как приплыл первый, Денискин, я сам – видел. Значит, и Антоша, не подрочить – задержался.
Снесут Новобулаховку, как пить дать – в пыль сотрут. Я ночью говорил людям: "идите налегке, потом вернетесь"… Обманул. Некуда им теперь возвращаться. Да и незачем. Тоже мне – место для жизни… Срала-мазала-лепила! Ни природы, ни работы, ни жилья – уёбок эпохи индустриализации.
Проскочили до полуразрушенного мосточка. В восьмистах метрах за рекой – лес. Взрослый. Уже не тот подлесок, что перед поселком. Дорога дугой уходит за второй выступ чащи в километре вперед и левее. Тут еще перебраться надо. Сухая Ольховатая только летом "сухая" да и берега – противотанковым рвом изгорбились. По степи брод искать – долго: нагонят – вякнуть не успеем. Времянкой, через разбитую переправу переброшены две двутавровые балки.
– Ярусов, что пялишься – пошел!
Гусланчик тронулся хорошо да руля удержать – не смог. Машина накренившись и протяжно, словно мелом по стеклу, завизжав рамой о разъезжающиеся под колесами балки, с грузным хрустом рухнула в воду. Водила, успев открыть дверь, неуклюже ломая лед и по девичьи жмурясь, грохнулся в воду.
– Пиздец "шестьдесят шестому"… – сухо подытожил Антоша.
– Вашу мать… – ну, что еще сказать моим абортам? – Вы, блядь, сдохнуть тут всей группой решили. Жихарь! Народ – на тот берег! Пошел-пошел-пошел!!! Передерий! Готовь радиоуправляемую засаду – десять минут тебе на всё. Край! Прокоп, давай по ГАЗоновым костям… Ты, мудак! Вылез, на хер, с речки, сука! Да не сюда, баран! На тот берег…
За полчаса снежной лежки – ничего не изменилось. Камрады трясут безлюдную Новобулаховку. Нет-нет да и доносится до нас канонада – расстреливают подозрительные участки.
Ярусов бегом, чтоб не замерзнуть, умчался в Успенку. Если СОРовцы сунутся по нашим следам, а эти – могут! то по дороге первыми, под раздачу, попадут усыпанные палатками беженцев дачи. По связи предупредили конечно, но и гонец не помешает. Тем паче, он мне здесь, насквозь мокрый, даром не нужен.
Остальные бойцы сидят в восьмистах метрах позади нас на лесистом холме через впалый луг. Машина в овражке за ними. Здесь только засада: Денатуратыч, с управляющим радиоустройством и Бугаевой тенью с неподъемным ранцем, расчет Дениса, с одним единственным пузатеньким патрончиком в "Корнете", три "Кончара" группы снайперов Кузнецова, мы, на пару с первым взводным да – за компанию, на всякий случай, прихвативший "Таволгу", Гирман.
Зимних маскхалатов в бэтэре оказалось только пять штук – снайперам и Дену с расчетом. Мы как-нибудь перетопчемся. Потерпим, пока. Кранты Стовбуру, точно! Шесть недостающих, мурло, опять на что-то променял. Дай Бог, вернуться – отдам на растерзание Жихарю. Ох, схлопочешь ты, Женя, по толстой, наглой и бордовой пачке – без всяких любовных прелюдий!
Не уж-то пронесло? Похоже на то… А Воропаев – скотина! Что не мог, урюк одноглазый, предупредить, что фашики бронекавалеристскую роту за пилотом выслали. Да еще и цвет СОРовского спецназа! И что ты ему скажешь?! Максимум – проставится… и сам все и выжрет, лосяра! Ладно, на его месте, тоже – умолчал бы, из вежливости.
Интересно, что за два разрыва, раздавшиеся до боя? Вроде спаренных хлопков небыло…
– Передерий! Слышь, Дед… Ты, случаем, не понял: там подрыв был, вначале, или то они твои мины, что тетеревов – грохнули.
– Да, я-то, Кирилл Аркадьич, откуда ж знаю! Ты ж сам все слышал…
– С меня тот еще – слушатель! Бананы б только – с ушей повытаскивать…
Моя глухота уже никого не удивляет. Да и вреда от нее особого – тоже нет.
– Расскажи, как тебя глушануло, командир? – неожиданно разворачивает ко мне свою тяжелую двустволку Жихарь
– Все началось с того, брат, что меня в детстве конкретно изуродовали писатели романтики…
– Это – как?
– Как-как… На всю жизнь, Юра… Навсегда!
***
Декабрь 1982 года. Огромный пыльный плац Термезского полигона. Стоит учебная дивизия – курсы молодого бойца перед отправкой в крайне Демократическую и, ясный пень, Республику – никак не меньше, Афганистан. Бескрайние коробки шинелей и пилоток на обожженных солнцем до ржаных корок оттопыренных курсантских ушах.
Два первых месяца после призыва, благополучно канули в небытие. Позади – немало: первые безответные пиздюлины от, познавших законы выживания, старших товарищей с широкими лычками и, по умолчанию, имеющих право на всё, узкоглазых земляков с бескрайних югов Союза; дизентерийные, ошпаривающие жопу, зелено-желтые среднеазиатские поносы на бесконечной, перекрытой бревнами и досками, траншее полевого туалета; падение внезапно побелевшим, вытянутом в напавшей вдруг зевоте ебалом – в песок, от тепловых и солнечных ударов; легкие пробежки во всё еще стирающей ноги до мяса кирзе на смешные, для новобранцев, дистанции в каких-то сраных шесть километров по утреннему холодку – всего плюс тридцать, о чем тут разговаривать; и, наконец-то, вершина познания этого всеохватывающего явления под священным и многогранным термином "армия": четыре кусочка, просвечивающего на свет, хлеба в сутки, как питательный базис под полкотелка юшки с тремя гнилыми обрывками капусты, двумя позвонками с хвостом от консервированной в томате кильки и несколькими, с трудом дрожащими на чуть теплой поверхности, полупрозрачными пятнами, якобы, жира.
Только что закончился вечерний развод. Ночью – сдача зачета. Выпускной экзамен КМБ [124]. Лысое Братство, с чувством глубоко удовлетворения, вместо обычного киносеанса, уже прослушало занимательный полуторачасовой конкурс ритуального камлания замполитов. Победил начпо [125]. Кто бы сомневался: шаман, однако!
Наша коробка у самого края плаца – первый батальон. Пехота. Первая рота – моя, родная – гранатометчики. Вторая – пулеметчики. Третья – снайперы.
Третью видно сразу: у каждого четвертого на брови правого глаза – полукруглый подживающий рубец. У каждого десятого – левого. Это – понятно… Войну начать на окраинах огромной страны, техники на миллиарды в топку кинуть – легко. Сто копеечных резиновых наглазников выдать на учебную часть, или штатные в туркестанском краснознаменном [126]панамы, вместо несуразных, под сумасшедшим азиатским солнцем, пилоток – напряг. Впрочем, о чем это – я?! Наглазники, панамы – подумаешь! Через две недели я приеду в 860-й отдельный мотострелковый полк. Пункт постоянной дислокации – район города Файзабад, провинция Бадахшан. Все горные долины, как назло, раскинулись в двух-трех километрах над уровнем моря. Господствующие высоты – до шести-семи тысяч метров. Стык Памира и Гиндукуша. Рядышком Гималаи. Резко континентальный климат. В горах – сорок мороза – норма. Зимнее снаряжение: брезентовая плащ-палатка, армейский бушлат – тот самый ватник времен первой и второй мировой, и байковые портянки под кирзовый сапог. Для любителей продвинутого экстрима – резиновый ОЗК [127], типоразмера: зеленый верх, белый низ. Всё… Какие там перьевики, спальники, горные вибрамы и прочие навороты? О чем – стоны?! Шерстяные носки и свитеры – только в виде награбленных по кишлакам бакшишей [128]! Да и то – пока твой "вшивник", между операциями, не найдут отцы-командиры. Попался – ищи новый! И это – в ведущей боевые действия среди высокогорья воинской части! Солдат у нас исконно – раб, зэк и скотина – в одном лице. Безмозглое животное – обязанное преданно вылизывать свою бесценную родину за освященное завываниями жрецов почетное право положить на жертвенник её очередного капища свое здоровье и саму жизнь. Вот поэтому, наверное, и Россия под большевиками – рухнула, и Союз – под партийными иудами… Никак не въедем всем миром в простую истину, что нехрен человека с ружьем – раком ставить.
Ну, это сейчас. Тогда – на полигоне – развесив еще здоровые уши, внимательно слушаем командира роты. Гвардии капитан Солебродов чёток, быстр и конкретен.
– Значит так, воины. Мы не можем провалить зачет. Не имеем морального права. Надеюсь, это понятно. Поэтому! За роту будут отстреливать лучшие стрелки. Четыре названные фамилии – шаг вперед…
Вторым по списку звучит Деркулов. Удивительно, что не первым… Нас обучают стрельбе из РПГ-7 с оптическим прицелом. Правда, наш граник в Афгане практически не используется – незаконные военизированные бандформирования на бронетехнике, как назло, не катаются, а создать осколочную гранату под существующий гранатомет – тямы, еще лет десять, не хватит. Это же вам не очередная орбитальная станция! Ну да кого это – волнует… Стреляем мы, в среднем, на двести-триста метров. Как можно промазать по искореженной махине прославленного отцами Т-34, я просто не представляю. Сам гранатомет, по сложности, занимает промежуточное положение между ломом обыкновенным и большой совковой лопатой. Ну и традиции, как без них… У меня, сына бывшего фронтовика, преподавателя ПТУ с полноценным кабинетом НВП [129], первая воздушка, голубая и недосягаемая мечта любого моего сверстника, появилась на период летних каникул, годика в три. Я разговаривал менее четко, чем, подходящей по калибру дробью, стабильно дырявил на импровизированной мишени бежево-пластмасовых пупсиков моей, белугой ревущей, племянницы.
Солебродов смотрит на нас, подобревшим взглядом кашалота:
– Любой может отказаться, это не просто – по восемьдесят выстрелов подряд. Уши отобьет, точно.
Мы, гордые избранники, презрительно корчим губы и снисходительно улыбаемся – раза три уже пострелять успели… волки! А ты тут, командир, со своими нюнями… Ведь уже, рогом битвы, прозвучало трепещущее в груди "Надо". Да чхали мы на уши! Тоже еще – потеря…
Называют еще двоих солдат. Зачем нужны "подстрахуи" мы пока не догадываемся – стрелять-то должны – попарно. За каждой назначенной тройкой закреплен свой сержант. За нашей – старшина Кабалия. То ли сван, то ли мингрел, я так и не понял, – ленивый и, в общем-то, безобидный переслуживший дембель. Помню он, постоянно, выделял своим гортанным акцентом: "У нас, сэвервной Грюзии… мой сэвер Грюзии… ми – на сэвере Грюзии…" – можно подумать, пол континента она занимает, его "Грюзия".
Еще два-три часа и, получив оружие, выдвигаемся в пустыню.
Кромешная узбекская ночь. Небо затянуто смогом "афганца" – неповторимой смеси из мелкой дисперсии поднятой в воздух пыли, запаха ночной пустыни и предвкушении скорой отправки "за речку" [130]. Ни звездочки. Роль освещения выполняют фары командирского уазика – сбоку от построенной в три шеренги колонны да два патронных цинка, с налитой в них солярой и жирно чадящими тряпками, подсвечивающих снизу ломаный прямоугольник мишени номер шесть "Танк".
У края директрисы стоят, приехавшие с часовым опозданием, проверяющие. В ночной тишине плывут еще не сполна познанные и покуда не полюбившиеся, богатые терпкими оттенками, пряные коньячные ароматы. Офицеры роты работают. Мы, овечьей отарой, пытаемся держать строй. Это – не просто. По любым выкрикиваемым Солебродовым фамилиям, даже бабайским [131], мы, отобранные пары, поочередно гаркаем полной грудью "Я!!!", и дождавшись команды: "Выйти из строя!" выскакиваем вперед. Легкая пробежка на позицию, подготовка гранат к стрельбе, изготовка, выстрел, смена номеров в паре – все под звонкие команды командиров взводом. Возвращаясь, снова расталкивая всех, лезем в глубину шеренг. Принимающие зачет офицеры рассеяно не замечают уловки.
После первых выстрелов мы уже ничего не слышим. Теперь нами тычками и хлопком по спинам, управляют сержанты. Команды понимаем по кивкам офицерских голов – благо процедура в три шага: "готовь-с, заряжай, огонь". Я, как и остальные "зачётчики", подготовился. Оба уха глубоко забиты ватой из специально сковырнутого матраса; под откидной лопух шапки подложен обрывок поролона; тесемочки под бородой затянуты до красных полос на коже. Только все ухищрения – до одного места. При выстреле, обложенную тоненькими деревяшечками стальную трубу реактивного противотанкового гранатомета седьмой модели, надо прижимать к плечу той самой частью головы где, как назло, в самом центре – твое ухо. Причем, напротив, внутри граника, находится та самая половинка, которая перед выстрелом накручивается на гранату – обрубленный черенок стартового порохового заряда к выстрелу. Какие ватки, какие шапки и откинутые шинельные воротники?! Смешно! Надо просто представить одноствольный дробовик слоновьего калибра в сорок миллиметров, заряжаемого тридцатисантиметровым патроном, из которого надо стрелять с плеча, упираясь ушной раковиной – в казенник. Даже ассистируя второму номеру, стоя рядом, после одного единственного выхлопа – на день глохнешь.
На десятом заходе (тридцать выстрелов – лично и столько же – вторым номером) я чувствую, что со мной, что-то не так. Еще десять отстрелов, через характер – "я ведь солдат! это мой долг! товарищи смотрят!" – и меня начинает тошнить. В прямом смысле слова: согнувшись пополам позади строя роты – рыгаю слюной и слизью из пустого, прилипшего к спине желудка. Еще пять заходов и на шестом я теряю сознание прямо на позиции. Проверяющий полковник снисходительно говорит Солебродову.
– Как вы их учили, капитан? Неженки! Три выстрела сделать не в состоянии…
Меня, настучав по щекам и щедро взбрызнув из фляжек, оттаскивают за бетонную будку управления полигоном. Я – предпоследний. Только один паренек из Красноярска, уж не помню имени, достоял до конца, так и не вырубившись. Наша замена тоже, финиша не осилила – под занавес рота отстреливала в самостоятельном порядке.
Сто восемь человек. Три выстрела на рыло. Итоговая оценка "хорошо". За всё про всё – всего четыре оглохших курсанта. День-два умеренной менструации из ушей, неделя полной глухоты, недоуменные пожатия плечами, прячущего суетливые, по ватерлинию залитые спиртом, зенки, фельдшера санчасти и… пятнадцатого декабря, массовая посадка выпуска на Ми-шестые [132].
"Доброе утро, Афган!" – закончили упражнение!
***
– В нашей части на директрису под РПГ ставят юных офицеров. Убавить зеленой борзости. Пока бригаду пропустит, отстоит стрельбы – его словно весь день в уши пялили.
– Тю, Грыгорыч! А я думал вы тротиловые шашки им в каску, под жопу подкладываете… Юр, скажи! Как у вас в ВДВ зеленых "кадетов" [133]инициируют?
Внезапно смешки перекрыл отдаленный шум техники.
– Вот блядь… Приготовиться!!! Боря – сползай, маякни Никольскому.
Пять минут, и на дороге показалась идущая к нам колонна: "Лёля", три танка, две БМП и четыре БТР. Внутри еще и спецуры полно – вон, бошки из десантов торчат.
Ссука! Ну, что ты будешь делать… Чем я их тормозну? Противопехотками Передерия? Да, поставил Дед "озимые"! Цельных три штуки напихал в сугробы обочины – на большее оснащения не хватило. Неплохо… да вот только спецуру надо ещё как-то из брони выманить.
За мостом, под снегом дороги, еще три "восемьдесят девятые" бесконтактки – остатки Сутоганской щедрости капитана Петренки. Старый и последние две штуки поставил бы да я не дал – вообще голыми останемся. Не густо, одним словом… если обойдут – будем мокрыми кальсонами от них отмахиваться. Упрись, попробуй – в лысом предлесье под десятью мобильными артсистемами, не считая пулеметов и прочего говна. Эх, был бы тут, вокруг дороги, махонький полуразрушенный городской квартальчик, мы бы с этим взводом поиграли в кошки-мышки… "чемоданчик" у мартышки.
Ладно, сюда они не заедут – высоковат склон лесной окраины, но огнём – просто сроют вершину вместе с нами. Ровно семьсот метров – что тут попадать! И увертливости мы лишены – по колено в снегу, по заросшему кустарником разнолесью – особо, горной козочкой не поскачешь… Но и в поселок пускать нельзя.
Жопа…
– Передать по цепи. Дэн – начинаешь. Ты – сигнал для всех. Удар по "Лоаре" – отход. Снайперы – разобрать три БТРа. Каждому – по два выстрела в моторный отсек своей "коробочки". Сваливаете по отстрелу – немедленно. Передерий, – подрыв сюрприза только по высадке десанта, или моей команде. Всем приготовиться!!!
Замерли… Мы, широко растянувшись чуть ли не на сотню метров, лежим достаточно далеко от края леса – голые ветви и подходящий наклон позволяют каждому выбрать чистый от препятствий тоннель в свой сектор дороги. Плюс, чуть смещены от моста назад, – под углом смотрим фашикам в зад. Когда камрады встанут у Ольховатой, то будут пялиться в заросли на двести метров левее нас. Там более логичная засадная точка. Вот пусть и высматривают, пока лупалки не повылазят.
Колонна встала. Броня развернув пушки елочкой, тяжко уперлась исподлобьем башен в наш лес. Из бэтэра, пригибаясь и озираясь, перебежками, к мосту скользнуло четыре фигурки. У двоих в руках палки миноискателей. Парни, вы, прям, как в вестерне: еще, по длинной кобуре – на ляжку, и вылитые ковбои, бля! Смелее! Всё, что вы ищите – позади вас!
Пока юркие коллеги Денатуратыча обследовали раздавленный Прокопом ГАЗон, головная "Тварына" чуток повела вперед длинным дулом и, мгновенно потонувши в снежном облаке, оглушительно плюнула огромным желто-оранжевым шаром. В лесном склоне в трехстах метрах по курсу низко ухнул гром разрыва. Над лесом зарокотал оскорбленный гам воронья. Мазила!!! Ну, нахрена, спрашивается – птичек беспокоить? Сразу видно – чужаки… У нас, каждый бывший пионер, с коротких синих штанишек заповедь помнит – про, мать его, природу.
Выждав минуту, головной "Тварды", добавив двести метров дальше по курсу, перднул еще разок. Ну-ну… мистер Угадай-ка. После третьего выстрела, танк докрутил ствол прямо и медленно поволок свою черепашью тушу вперед. За ним тронулись остальные машины. Пора начинать пятнашки…
– Дэн!!!
– Готов!
– Огонь!!!
За мгновения, пока "Корнет" долетает до приговоренной "Лёли", Антошины хлопцы успевают по два раза приложиться к своим AMVшкам. Жаль, эффективности – не рассмотреть. "Громовцы" – ни разу не ЦУРюки – в первую же секунду после атаки открывают шквальный огонь. И точно как лупят, паразиты – вжатой в снег морды не поднять!
Задом, раком, на карачках, гребя снег клешнями и увязая по яйца – рвем назад – отходим за спасительный склон. Даже Кузнецов ни мгновения не притормозил, по обыкновению. За всё про всё, уложились в неполные пять секунд, не считая отхода. Вовремя… Прямо за скатом, один за одним, словно глуша рыбу в озере, наши организмы встряхивают близкие разрывы тяжелых танковых орудий. Моя слышимость привычно садится до отметки "через ватный матрас". Тело вспоминает знакомые ощущения, намеком на подташнивание и легкой, отстраненной потерянностью – привет из контуженой юности. Несколько снарядов рвётся в кронах деревьев над головой. Сверху, забивая глаза и пугая ударами по спинам, сыплются деревянные ошметки, труха, обломки веток. Отметочку в блокнотик Судьбы: разик – повезло, никого осколками не покрошило. Бегом, махровые [134]! Пока Фортуна не отвернулась!!! Мы, не озираясь, рвем по снегу к спасительному спуску вниз. Сзади, поддавая в жопу скорости, слышен гул приближающейся брони. Погоня?! Да что же вы, твари, такие упорные, а? Какие проблемы? Езжайте назад, мало вам, что ли – за сегодня?! Сейчас добавим…
– Передерий, Подрывай! – Иван Григорьевич быстро поколдовав со станцией – утвердительно кивает. Взрывов я не слышу. Ему – виднее… – Давай, сюда! Ко мне!!! – пока подгребает моя последняя надежда, я приваливаюсь спиной к развесистому дубу, и, открыв пасть толстолобиком в аквариуме супермаркета – жадно хапаю вдруг обедневший кислородом воздух… – Дед! Ставь "поминалки" по нашим следам.
Второй раз Лёху Петренко помянул благодарно за день… Тебя бы, паря, сейчас – сюда со всеми твоими прибамбасами. Вот бы где встретили чувачков – со старта!
Передерию объяснять лишнего не надо. За минуту, пока я чуток отдышался, он, по нашим следам, в редколесье перед спуском, успел засунуть под снег штук пять своих "клякс". Причем не абы где, а в наиболее удобных для прохода местах. Красавец! Жихарь тормознул в пяти шагах от меня. Просто приклеенный… Гирман у самого обрыва – замыкает начавшую спуск засадную группу.
– Какого хрена?! – Передерий шкодливым бурсаком, деловито насупил брови и сделал правильную рожу. Гирман с Антошей – морозятся. Юра задрав бровь, мстительно лыбится. И все – ни при чем… – Совсем малохольные?! Ну, на хрена – вы это сделали?!
– Да ладно, командир. Пес с ними. Пусть повозятся, носом пороют. Сейчас крупой заметет, хрен кого тут сыщешь. Передерий еще сюрпризов наставит…
– Юра! Мозги включите! Не найдут – пойдут за жителями, или за нами… Думать – надо!
– Та пусть прокатятся до Лутугино, тебе – жалко?!
– Блядь! Нэ злыть мэнэ, бо – покусаю! – что тут рассказывать, сейчас сами все увидят… – Дед! Прыгнул на Гусланчика – езжайте мосток минировать. Ждешь нас там. Прокоп! БТР – за промоину. Дэн – к "Корнету". Цель по команде. Антон – тоже. Все – на позиции… Бегом, мать вашу!
Через пятнадцать минут у изувеченного падением обломков лесочка хлопнул разрыв. Еще, чуток погодя – второй. Следом, через три с половиной минуты, на срезе холма нарисовалась КШМ и два "Тварды" по бокам. С двух сторон – охватывая поселок стальными клещами, задымили фланговые группы – по две БМПэшки, четыре БТРа и одному AMV со спаренной минометной установкой. Впереди и сзади каждый взвод подпирает по танку. Еще пять "крепостей" насчитал во фронтальной группе, вместе с "коробочкой" штаба и прикрывшей её своим уродливым профилем "Лоарой". В восьмикратный бинокль я отчетливо вижу на командирской машине белого кондора с молниями в лапах на смазанном наискось красном прямоугольнике… Вот кто, оказывается, миссией руководит… "Громовцы" [122]. Конкретнее волкодавов – во всем СОРе не сыскать.
С противоположной стороны – против вынырнувшей из лесочка армады – двадцать камикадзе Деркулова и старенький совдеповский БТР… Свадьбу заказывали? Не волнует – уплачено!!!
Ждать, пока замкнут кольцо, я не собираюсь. Съезжаю по насыпи вниз и начинаю сеанс активного сурдоперевода – радиосвязью мы, в подобных случаях, отродясь не пользовались.
Никольскому с пехотой – отход немедленно! Бегом к машинам, чтоб только пятки сверкали… Гирман со своей "чемоданной" командой – следом; ну, хоть ты тресни – до самой жопы! не подойдут СОРовцы к поселку на дальность гранатометного выстрела, пока здесь хотя бы один кусок щебня размером больше кулака – останется.
Теперь – наша артиллерия. Показываю Дэну на пальцах: "Миномет"! Он жестом уточняет: "Какой"? Да – любой! Что ты спрашиваешь!!! Кивает: "Понял"!
Антону – второй. У дальнобойщиков, со времен Лисичанских боев, сложилась устоявшаяся схема противодействия легкой бронетехнике. "Кончар" – не тяжелый граник и даже не противотанковое ружье времен Волоколамского шоссе: моща – не та. И пусть, мега-рульные, с синим ободком вокруг бордовой залупки, бронебойные патроны – самый последний наворот, но даже они, на внятных дистанциях, учитывая защищенность современных модульных бронетранспортеров – не панацея. Посему, никто в одиночку за "коробочками" не охотится.
Вот и сейчас – так же: как только Дэновский дальномер послушно показал дистанцию "хрен промажешь" и, глуша всех вокруг, "Корнет" рванул за своей добычей – Кузнецова гвардия, разом с трех столов, тройным залпом зацокала по борту второго "подштанника". В нашей ситуации даже "Балалайка Домбровского" [123]– не так опасна, чем эти спаренные ухалки.
Денис, подгоняя расчет, уже тащит пусковую установку с прицелом к Прокопу в машину – там еще два транспортно-пусковых контейнера осталось – весь наш главный калибр. Следом летят снайперы.
Кузнецов – ну, как же без этого?! – задерживается…
– Тормозишь, твердолобый!
– Да здесь я, здесь!
– Не мог лишний раз не приложиться, козлячья харя?! – мы подскакиваем и больно бьемся задницами о летящую по бездорожью броню… – Сказал же по-русски: "три выстрела – отход". Антоша, ёбтать, что не понятно?!
– Так, на кураже, командир! Врезал еще пару. Пока – придымили…
От разворачивающегося противника нас пока скрывают края низины, куда БТР ныряет после первого же залпа "Корнета". Продумано заранее. Если бы не подходящий рельеф, то я бы вообще – не ввязывался. Наверху, в поселке, буйствует огненная вакханалия. При всем урагане свинцово-огненного шторма – студеного воя мин не слышно. Неужто, действительно, угомонили оба миномета? Как приплыл первый, Денискин, я сам – видел. Значит, и Антоша, не подрочить – задержался.
Снесут Новобулаховку, как пить дать – в пыль сотрут. Я ночью говорил людям: "идите налегке, потом вернетесь"… Обманул. Некуда им теперь возвращаться. Да и незачем. Тоже мне – место для жизни… Срала-мазала-лепила! Ни природы, ни работы, ни жилья – уёбок эпохи индустриализации.
Проскочили до полуразрушенного мосточка. В восьмистах метрах за рекой – лес. Взрослый. Уже не тот подлесок, что перед поселком. Дорога дугой уходит за второй выступ чащи в километре вперед и левее. Тут еще перебраться надо. Сухая Ольховатая только летом "сухая" да и берега – противотанковым рвом изгорбились. По степи брод искать – долго: нагонят – вякнуть не успеем. Времянкой, через разбитую переправу переброшены две двутавровые балки.
– Ярусов, что пялишься – пошел!
Гусланчик тронулся хорошо да руля удержать – не смог. Машина накренившись и протяжно, словно мелом по стеклу, завизжав рамой о разъезжающиеся под колесами балки, с грузным хрустом рухнула в воду. Водила, успев открыть дверь, неуклюже ломая лед и по девичьи жмурясь, грохнулся в воду.
– Пиздец "шестьдесят шестому"… – сухо подытожил Антоша.
– Вашу мать… – ну, что еще сказать моим абортам? – Вы, блядь, сдохнуть тут всей группой решили. Жихарь! Народ – на тот берег! Пошел-пошел-пошел!!! Передерий! Готовь радиоуправляемую засаду – десять минут тебе на всё. Край! Прокоп, давай по ГАЗоновым костям… Ты, мудак! Вылез, на хер, с речки, сука! Да не сюда, баран! На тот берег…
За полчаса снежной лежки – ничего не изменилось. Камрады трясут безлюдную Новобулаховку. Нет-нет да и доносится до нас канонада – расстреливают подозрительные участки.
Ярусов бегом, чтоб не замерзнуть, умчался в Успенку. Если СОРовцы сунутся по нашим следам, а эти – могут! то по дороге первыми, под раздачу, попадут усыпанные палатками беженцев дачи. По связи предупредили конечно, но и гонец не помешает. Тем паче, он мне здесь, насквозь мокрый, даром не нужен.
Остальные бойцы сидят в восьмистах метрах позади нас на лесистом холме через впалый луг. Машина в овражке за ними. Здесь только засада: Денатуратыч, с управляющим радиоустройством и Бугаевой тенью с неподъемным ранцем, расчет Дениса, с одним единственным пузатеньким патрончиком в "Корнете", три "Кончара" группы снайперов Кузнецова, мы, на пару с первым взводным да – за компанию, на всякий случай, прихвативший "Таволгу", Гирман.
Зимних маскхалатов в бэтэре оказалось только пять штук – снайперам и Дену с расчетом. Мы как-нибудь перетопчемся. Потерпим, пока. Кранты Стовбуру, точно! Шесть недостающих, мурло, опять на что-то променял. Дай Бог, вернуться – отдам на растерзание Жихарю. Ох, схлопочешь ты, Женя, по толстой, наглой и бордовой пачке – без всяких любовных прелюдий!
Не уж-то пронесло? Похоже на то… А Воропаев – скотина! Что не мог, урюк одноглазый, предупредить, что фашики бронекавалеристскую роту за пилотом выслали. Да еще и цвет СОРовского спецназа! И что ты ему скажешь?! Максимум – проставится… и сам все и выжрет, лосяра! Ладно, на его месте, тоже – умолчал бы, из вежливости.
Интересно, что за два разрыва, раздавшиеся до боя? Вроде спаренных хлопков небыло…
– Передерий! Слышь, Дед… Ты, случаем, не понял: там подрыв был, вначале, или то они твои мины, что тетеревов – грохнули.
– Да, я-то, Кирилл Аркадьич, откуда ж знаю! Ты ж сам все слышал…
– С меня тот еще – слушатель! Бананы б только – с ушей повытаскивать…
Моя глухота уже никого не удивляет. Да и вреда от нее особого – тоже нет.
– Расскажи, как тебя глушануло, командир? – неожиданно разворачивает ко мне свою тяжелую двустволку Жихарь
– Все началось с того, брат, что меня в детстве конкретно изуродовали писатели романтики…
– Это – как?
– Как-как… На всю жизнь, Юра… Навсегда!
***
Декабрь 1982 года. Огромный пыльный плац Термезского полигона. Стоит учебная дивизия – курсы молодого бойца перед отправкой в крайне Демократическую и, ясный пень, Республику – никак не меньше, Афганистан. Бескрайние коробки шинелей и пилоток на обожженных солнцем до ржаных корок оттопыренных курсантских ушах.
Два первых месяца после призыва, благополучно канули в небытие. Позади – немало: первые безответные пиздюлины от, познавших законы выживания, старших товарищей с широкими лычками и, по умолчанию, имеющих право на всё, узкоглазых земляков с бескрайних югов Союза; дизентерийные, ошпаривающие жопу, зелено-желтые среднеазиатские поносы на бесконечной, перекрытой бревнами и досками, траншее полевого туалета; падение внезапно побелевшим, вытянутом в напавшей вдруг зевоте ебалом – в песок, от тепловых и солнечных ударов; легкие пробежки во всё еще стирающей ноги до мяса кирзе на смешные, для новобранцев, дистанции в каких-то сраных шесть километров по утреннему холодку – всего плюс тридцать, о чем тут разговаривать; и, наконец-то, вершина познания этого всеохватывающего явления под священным и многогранным термином "армия": четыре кусочка, просвечивающего на свет, хлеба в сутки, как питательный базис под полкотелка юшки с тремя гнилыми обрывками капусты, двумя позвонками с хвостом от консервированной в томате кильки и несколькими, с трудом дрожащими на чуть теплой поверхности, полупрозрачными пятнами, якобы, жира.
Только что закончился вечерний развод. Ночью – сдача зачета. Выпускной экзамен КМБ [124]. Лысое Братство, с чувством глубоко удовлетворения, вместо обычного киносеанса, уже прослушало занимательный полуторачасовой конкурс ритуального камлания замполитов. Победил начпо [125]. Кто бы сомневался: шаман, однако!
Наша коробка у самого края плаца – первый батальон. Пехота. Первая рота – моя, родная – гранатометчики. Вторая – пулеметчики. Третья – снайперы.
Третью видно сразу: у каждого четвертого на брови правого глаза – полукруглый подживающий рубец. У каждого десятого – левого. Это – понятно… Войну начать на окраинах огромной страны, техники на миллиарды в топку кинуть – легко. Сто копеечных резиновых наглазников выдать на учебную часть, или штатные в туркестанском краснознаменном [126]панамы, вместо несуразных, под сумасшедшим азиатским солнцем, пилоток – напряг. Впрочем, о чем это – я?! Наглазники, панамы – подумаешь! Через две недели я приеду в 860-й отдельный мотострелковый полк. Пункт постоянной дислокации – район города Файзабад, провинция Бадахшан. Все горные долины, как назло, раскинулись в двух-трех километрах над уровнем моря. Господствующие высоты – до шести-семи тысяч метров. Стык Памира и Гиндукуша. Рядышком Гималаи. Резко континентальный климат. В горах – сорок мороза – норма. Зимнее снаряжение: брезентовая плащ-палатка, армейский бушлат – тот самый ватник времен первой и второй мировой, и байковые портянки под кирзовый сапог. Для любителей продвинутого экстрима – резиновый ОЗК [127], типоразмера: зеленый верх, белый низ. Всё… Какие там перьевики, спальники, горные вибрамы и прочие навороты? О чем – стоны?! Шерстяные носки и свитеры – только в виде награбленных по кишлакам бакшишей [128]! Да и то – пока твой "вшивник", между операциями, не найдут отцы-командиры. Попался – ищи новый! И это – в ведущей боевые действия среди высокогорья воинской части! Солдат у нас исконно – раб, зэк и скотина – в одном лице. Безмозглое животное – обязанное преданно вылизывать свою бесценную родину за освященное завываниями жрецов почетное право положить на жертвенник её очередного капища свое здоровье и саму жизнь. Вот поэтому, наверное, и Россия под большевиками – рухнула, и Союз – под партийными иудами… Никак не въедем всем миром в простую истину, что нехрен человека с ружьем – раком ставить.
Ну, это сейчас. Тогда – на полигоне – развесив еще здоровые уши, внимательно слушаем командира роты. Гвардии капитан Солебродов чёток, быстр и конкретен.
– Значит так, воины. Мы не можем провалить зачет. Не имеем морального права. Надеюсь, это понятно. Поэтому! За роту будут отстреливать лучшие стрелки. Четыре названные фамилии – шаг вперед…
Вторым по списку звучит Деркулов. Удивительно, что не первым… Нас обучают стрельбе из РПГ-7 с оптическим прицелом. Правда, наш граник в Афгане практически не используется – незаконные военизированные бандформирования на бронетехнике, как назло, не катаются, а создать осколочную гранату под существующий гранатомет – тямы, еще лет десять, не хватит. Это же вам не очередная орбитальная станция! Ну да кого это – волнует… Стреляем мы, в среднем, на двести-триста метров. Как можно промазать по искореженной махине прославленного отцами Т-34, я просто не представляю. Сам гранатомет, по сложности, занимает промежуточное положение между ломом обыкновенным и большой совковой лопатой. Ну и традиции, как без них… У меня, сына бывшего фронтовика, преподавателя ПТУ с полноценным кабинетом НВП [129], первая воздушка, голубая и недосягаемая мечта любого моего сверстника, появилась на период летних каникул, годика в три. Я разговаривал менее четко, чем, подходящей по калибру дробью, стабильно дырявил на импровизированной мишени бежево-пластмасовых пупсиков моей, белугой ревущей, племянницы.
Солебродов смотрит на нас, подобревшим взглядом кашалота:
– Любой может отказаться, это не просто – по восемьдесят выстрелов подряд. Уши отобьет, точно.
Мы, гордые избранники, презрительно корчим губы и снисходительно улыбаемся – раза три уже пострелять успели… волки! А ты тут, командир, со своими нюнями… Ведь уже, рогом битвы, прозвучало трепещущее в груди "Надо". Да чхали мы на уши! Тоже еще – потеря…
Называют еще двоих солдат. Зачем нужны "подстрахуи" мы пока не догадываемся – стрелять-то должны – попарно. За каждой назначенной тройкой закреплен свой сержант. За нашей – старшина Кабалия. То ли сван, то ли мингрел, я так и не понял, – ленивый и, в общем-то, безобидный переслуживший дембель. Помню он, постоянно, выделял своим гортанным акцентом: "У нас, сэвервной Грюзии… мой сэвер Грюзии… ми – на сэвере Грюзии…" – можно подумать, пол континента она занимает, его "Грюзия".
Еще два-три часа и, получив оружие, выдвигаемся в пустыню.
Кромешная узбекская ночь. Небо затянуто смогом "афганца" – неповторимой смеси из мелкой дисперсии поднятой в воздух пыли, запаха ночной пустыни и предвкушении скорой отправки "за речку" [130]. Ни звездочки. Роль освещения выполняют фары командирского уазика – сбоку от построенной в три шеренги колонны да два патронных цинка, с налитой в них солярой и жирно чадящими тряпками, подсвечивающих снизу ломаный прямоугольник мишени номер шесть "Танк".
У края директрисы стоят, приехавшие с часовым опозданием, проверяющие. В ночной тишине плывут еще не сполна познанные и покуда не полюбившиеся, богатые терпкими оттенками, пряные коньячные ароматы. Офицеры роты работают. Мы, овечьей отарой, пытаемся держать строй. Это – не просто. По любым выкрикиваемым Солебродовым фамилиям, даже бабайским [131], мы, отобранные пары, поочередно гаркаем полной грудью "Я!!!", и дождавшись команды: "Выйти из строя!" выскакиваем вперед. Легкая пробежка на позицию, подготовка гранат к стрельбе, изготовка, выстрел, смена номеров в паре – все под звонкие команды командиров взводом. Возвращаясь, снова расталкивая всех, лезем в глубину шеренг. Принимающие зачет офицеры рассеяно не замечают уловки.
После первых выстрелов мы уже ничего не слышим. Теперь нами тычками и хлопком по спинам, управляют сержанты. Команды понимаем по кивкам офицерских голов – благо процедура в три шага: "готовь-с, заряжай, огонь". Я, как и остальные "зачётчики", подготовился. Оба уха глубоко забиты ватой из специально сковырнутого матраса; под откидной лопух шапки подложен обрывок поролона; тесемочки под бородой затянуты до красных полос на коже. Только все ухищрения – до одного места. При выстреле, обложенную тоненькими деревяшечками стальную трубу реактивного противотанкового гранатомета седьмой модели, надо прижимать к плечу той самой частью головы где, как назло, в самом центре – твое ухо. Причем, напротив, внутри граника, находится та самая половинка, которая перед выстрелом накручивается на гранату – обрубленный черенок стартового порохового заряда к выстрелу. Какие ватки, какие шапки и откинутые шинельные воротники?! Смешно! Надо просто представить одноствольный дробовик слоновьего калибра в сорок миллиметров, заряжаемого тридцатисантиметровым патроном, из которого надо стрелять с плеча, упираясь ушной раковиной – в казенник. Даже ассистируя второму номеру, стоя рядом, после одного единственного выхлопа – на день глохнешь.
На десятом заходе (тридцать выстрелов – лично и столько же – вторым номером) я чувствую, что со мной, что-то не так. Еще десять отстрелов, через характер – "я ведь солдат! это мой долг! товарищи смотрят!" – и меня начинает тошнить. В прямом смысле слова: согнувшись пополам позади строя роты – рыгаю слюной и слизью из пустого, прилипшего к спине желудка. Еще пять заходов и на шестом я теряю сознание прямо на позиции. Проверяющий полковник снисходительно говорит Солебродову.
– Как вы их учили, капитан? Неженки! Три выстрела сделать не в состоянии…
Меня, настучав по щекам и щедро взбрызнув из фляжек, оттаскивают за бетонную будку управления полигоном. Я – предпоследний. Только один паренек из Красноярска, уж не помню имени, достоял до конца, так и не вырубившись. Наша замена тоже, финиша не осилила – под занавес рота отстреливала в самостоятельном порядке.
Сто восемь человек. Три выстрела на рыло. Итоговая оценка "хорошо". За всё про всё – всего четыре оглохших курсанта. День-два умеренной менструации из ушей, неделя полной глухоты, недоуменные пожатия плечами, прячущего суетливые, по ватерлинию залитые спиртом, зенки, фельдшера санчасти и… пятнадцатого декабря, массовая посадка выпуска на Ми-шестые [132].
"Доброе утро, Афган!" – закончили упражнение!
***
– В нашей части на директрису под РПГ ставят юных офицеров. Убавить зеленой борзости. Пока бригаду пропустит, отстоит стрельбы – его словно весь день в уши пялили.
– Тю, Грыгорыч! А я думал вы тротиловые шашки им в каску, под жопу подкладываете… Юр, скажи! Как у вас в ВДВ зеленых "кадетов" [133]инициируют?
Внезапно смешки перекрыл отдаленный шум техники.
– Вот блядь… Приготовиться!!! Боря – сползай, маякни Никольскому.
Пять минут, и на дороге показалась идущая к нам колонна: "Лёля", три танка, две БМП и четыре БТР. Внутри еще и спецуры полно – вон, бошки из десантов торчат.
Ссука! Ну, что ты будешь делать… Чем я их тормозну? Противопехотками Передерия? Да, поставил Дед "озимые"! Цельных три штуки напихал в сугробы обочины – на большее оснащения не хватило. Неплохо… да вот только спецуру надо ещё как-то из брони выманить.
За мостом, под снегом дороги, еще три "восемьдесят девятые" бесконтактки – остатки Сутоганской щедрости капитана Петренки. Старый и последние две штуки поставил бы да я не дал – вообще голыми останемся. Не густо, одним словом… если обойдут – будем мокрыми кальсонами от них отмахиваться. Упрись, попробуй – в лысом предлесье под десятью мобильными артсистемами, не считая пулеметов и прочего говна. Эх, был бы тут, вокруг дороги, махонький полуразрушенный городской квартальчик, мы бы с этим взводом поиграли в кошки-мышки… "чемоданчик" у мартышки.
Ладно, сюда они не заедут – высоковат склон лесной окраины, но огнём – просто сроют вершину вместе с нами. Ровно семьсот метров – что тут попадать! И увертливости мы лишены – по колено в снегу, по заросшему кустарником разнолесью – особо, горной козочкой не поскачешь… Но и в поселок пускать нельзя.
Жопа…
– Передать по цепи. Дэн – начинаешь. Ты – сигнал для всех. Удар по "Лоаре" – отход. Снайперы – разобрать три БТРа. Каждому – по два выстрела в моторный отсек своей "коробочки". Сваливаете по отстрелу – немедленно. Передерий, – подрыв сюрприза только по высадке десанта, или моей команде. Всем приготовиться!!!
Замерли… Мы, широко растянувшись чуть ли не на сотню метров, лежим достаточно далеко от края леса – голые ветви и подходящий наклон позволяют каждому выбрать чистый от препятствий тоннель в свой сектор дороги. Плюс, чуть смещены от моста назад, – под углом смотрим фашикам в зад. Когда камрады встанут у Ольховатой, то будут пялиться в заросли на двести метров левее нас. Там более логичная засадная точка. Вот пусть и высматривают, пока лупалки не повылазят.
Колонна встала. Броня развернув пушки елочкой, тяжко уперлась исподлобьем башен в наш лес. Из бэтэра, пригибаясь и озираясь, перебежками, к мосту скользнуло четыре фигурки. У двоих в руках палки миноискателей. Парни, вы, прям, как в вестерне: еще, по длинной кобуре – на ляжку, и вылитые ковбои, бля! Смелее! Всё, что вы ищите – позади вас!
Пока юркие коллеги Денатуратыча обследовали раздавленный Прокопом ГАЗон, головная "Тварына" чуток повела вперед длинным дулом и, мгновенно потонувши в снежном облаке, оглушительно плюнула огромным желто-оранжевым шаром. В лесном склоне в трехстах метрах по курсу низко ухнул гром разрыва. Над лесом зарокотал оскорбленный гам воронья. Мазила!!! Ну, нахрена, спрашивается – птичек беспокоить? Сразу видно – чужаки… У нас, каждый бывший пионер, с коротких синих штанишек заповедь помнит – про, мать его, природу.
Выждав минуту, головной "Тварды", добавив двести метров дальше по курсу, перднул еще разок. Ну-ну… мистер Угадай-ка. После третьего выстрела, танк докрутил ствол прямо и медленно поволок свою черепашью тушу вперед. За ним тронулись остальные машины. Пора начинать пятнашки…
– Дэн!!!
– Готов!
– Огонь!!!
За мгновения, пока "Корнет" долетает до приговоренной "Лёли", Антошины хлопцы успевают по два раза приложиться к своим AMVшкам. Жаль, эффективности – не рассмотреть. "Громовцы" – ни разу не ЦУРюки – в первую же секунду после атаки открывают шквальный огонь. И точно как лупят, паразиты – вжатой в снег морды не поднять!
Задом, раком, на карачках, гребя снег клешнями и увязая по яйца – рвем назад – отходим за спасительный склон. Даже Кузнецов ни мгновения не притормозил, по обыкновению. За всё про всё, уложились в неполные пять секунд, не считая отхода. Вовремя… Прямо за скатом, один за одним, словно глуша рыбу в озере, наши организмы встряхивают близкие разрывы тяжелых танковых орудий. Моя слышимость привычно садится до отметки "через ватный матрас". Тело вспоминает знакомые ощущения, намеком на подташнивание и легкой, отстраненной потерянностью – привет из контуженой юности. Несколько снарядов рвётся в кронах деревьев над головой. Сверху, забивая глаза и пугая ударами по спинам, сыплются деревянные ошметки, труха, обломки веток. Отметочку в блокнотик Судьбы: разик – повезло, никого осколками не покрошило. Бегом, махровые [134]! Пока Фортуна не отвернулась!!! Мы, не озираясь, рвем по снегу к спасительному спуску вниз. Сзади, поддавая в жопу скорости, слышен гул приближающейся брони. Погоня?! Да что же вы, твари, такие упорные, а? Какие проблемы? Езжайте назад, мало вам, что ли – за сегодня?! Сейчас добавим…
– Передерий, Подрывай! – Иван Григорьевич быстро поколдовав со станцией – утвердительно кивает. Взрывов я не слышу. Ему – виднее… – Давай, сюда! Ко мне!!! – пока подгребает моя последняя надежда, я приваливаюсь спиной к развесистому дубу, и, открыв пасть толстолобиком в аквариуме супермаркета – жадно хапаю вдруг обедневший кислородом воздух… – Дед! Ставь "поминалки" по нашим следам.
Второй раз Лёху Петренко помянул благодарно за день… Тебя бы, паря, сейчас – сюда со всеми твоими прибамбасами. Вот бы где встретили чувачков – со старта!
Передерию объяснять лишнего не надо. За минуту, пока я чуток отдышался, он, по нашим следам, в редколесье перед спуском, успел засунуть под снег штук пять своих "клякс". Причем не абы где, а в наиболее удобных для прохода местах. Красавец! Жихарь тормознул в пяти шагах от меня. Просто приклеенный… Гирман у самого обрыва – замыкает начавшую спуск засадную группу.