Бонд Майкл. Огонь подобный солнцу

   – Что такое? – участливо спросил Морт.
   – Огонь!
   – Огонь?
   – Пол горит.
   Взглянув вниз, Морт кивнул.
   – Кому ты рассказывал о Непале?
   – О Непале?
   – О том, чем вы с Полом там занимались и как вас наказали. Будет лучше, если ты расскажешь об этом, и ты сможешь увидеться с Полом.
   – Я увижу Пола? Где он?
   – Он сейчас у наших друзей. Он очень сердит. Ведь ты должен был с ним встретиться.
   – Но еще рано!
   – Он сказал, что время уже прошло, а тебя не было. Я надеюсь, он простит тебя.
   – Но время еще не подошло, еще рано. – По лицу Коэна потекли слезы.
   – Ну, расскажи мне. Я попытаюсь ему объяснить.
   Морт стоял, объятый пламенем, но это, казалось, ничуть не пугало его. «Если бы я был таким, как он», – подумал Коэн.
   – Это было в горах на Кали Гандаки, – начал он, – после того как мы убежали.
   Огонь поднимался все выше, но Морт не отступал.
   – Вы должны были встретиться в Непале?
   – В Катманду, но я не мог оставаться. – Жара уже подступила к горлу, он отвернул голову. – Я оставил на всякий случай ему записку. Серпент...
   – Змея? – Морт словно плавал перед ним в море огня, их глаза встретились.
   – Потушите! – закричал Коэн. – Потушите огонь! – Пламя сомкнулось у Морта над головой.
   Перед ним стояла она. Языки пламени окружали ее со всех сторон, но она казалась спокойной. Ее прикосновение было шершавым, как наждачная бумага.
   – Скажи мне, когда все расчистится у тебя перед глазами, – проговорила она и исчезла в огне. Он корчился, стараясь не вдыхать раскаленный воздух, пытался вырваться из того, что крепко держало его, до тех пор пока уже не мог вынести боли в груди и руках.
   Сквозь огненную завесу он видел ее, сидевшую на ящике. В глазах прояснилось. Он отчетливо видел ее. Жара гудела в ушах. В голове промелькнули только что пережитые мгновения. Она держала воду. Пламя стихало.
   Все стало отчетливым: родинка на ее шее, ее сломанный зуб, гвоздь, наполовину забитый в балку, нить накала в лампочке. Эта нить была желтой, а теперь, белая и неподвижная, вдруг заплясала в своем море, в своей вселенной света. Эхом загремела по половицам, медленнее, глуше. Зажужжал гвоздь, оставаясь от скорости вращения неподвижным.
   – Он вырубился до утра, – сказала она, – Джек все испортил.
   – Я придушу этого гаденыша, – прорычал Морт.
   – Нет-нет, нам еще нужно узнать...
   – Да я имею в виду Джека. – Здоровой рукой он погладил ее по волосам. – Жалко стало, а. Руби? Она подошла к лестнице.
   – Я хочу, чтобы он пожил. – Она зло рассмеялась. – Какое-то время.
   Морт выключил магнитофон.
   – Освободи ему руки, Тим, чтобы он мог лечь. Пристегни одну ногу к стойке. Вы с Джеком будете дежурить по очереди. Как хотите. Если он уйдет или кто-нибудь из вас что-нибудь с ним сделает, я убью обоих.
   Чернота спустилась всепрощающим покрывалом. До завтра еще целая вечность, а может, оно никогда не наступит.

* * *

   Он почувствовал, как кто-то тихо сел рядом.
   – Это ты, – произнес он. Хем не ответил. Белая с коричневыми пятнышками птичка опустилась рядом с ними.
   – Ты навеки связан со своей жертвой, – сказал Хем. – Когда тебе было одиннадцать лет, ты подстрелил ее в Монтане. Она хочет знать, какая острая необходимость заставила тебя лишить ее жизни. Ты был голоден?
   – Нет.
   – Она пришла напомнить тебе, что ты не выполнил свою задачу, Коэн. Любое живое существо – большая ценность. Твоя задача состоит в том, чтобы оберегать жизнь, ценить добро, бороться со злом. Это то, что ты делаешь сейчас – хотя тебе и кажется, что ты проиграл. С твоей смертью умрет и борьба со злом, защита добра и самой жизни! Исполни волю Бога, Коэн, который желает только добра, а не зла.
   Он проснулся в жутко угнетенном состоянии. Голова болела и кружилась. Язык выбивал дробь по зубам. Половицы под ним были чудовищно тяжелыми. Каждый вздох причинял боль. Он пытался затаить дыхание, но от этого боль еще больше усиливалась. Ему удалось разомкнуть веки.
   Джек в полудреме сидел на ящике под светом все еще горевшей лампочки. Снизу долетал стук тарелок и обрывки разговора. Джек встал и потер лицо. По лестнице кто-то поднялся. Коэн попытался повернуть голову. Приблизились блестящие ботинки. Раздался голос Морта.
   – Поднимите его.
   Джек рывком прислонил его к стойке и пристегнул к ней сзади наручниками руки. Морт уселся на ящик.
   – Включай, Джек. Продолжение беседы с тем же подозреваемым, то же место, тот же состав, суббота, 21 апреля, 7.15. – Хрипло откашлявшись, он прочистил горло. – Руби, ты не принесешь мне кофе?
   Что-то напевая, она поднялась в мансарду.
   – Ты помнишь, – спросил Морт Коэна, – детскую игру под названием «Двадцать вопросов»? Мы сейчас в нее поиграем. Если у тебя хорошо получится, ты будешь зверем и день хорошо кончится для тебя, если нет – ты будешь овощем, а вскоре – только удобрением. Начнем с простого. Где ты должен был встретиться с Полом?
   – Спроси у него.
   – Уже спросили, и он нам сказал. Теперь мы спрашиваем тебя. Ну разве не стыдно, если кто-нибудь из вас врет?
   – Вы собираетесь его убить?
   – От наших рук он не умрет. Как и ты, если будешь отвечать. Подумай об этом: жизнь на чаше весов, и у тебя есть выбор.
   – Мы не договаривались о встрече. Последний раз я видел его, когда он направлялся на север по тропе в Мустанг.
   Морт почесал нос.
   – Давай сюда Тима.
   – Если нам придется опять накачивать его, это все испортит, – покачала головой Клэр.
   – Живо.
   Вошел небритый и лохматый Тим.
   – Подсоединяй провода.
   Пока Тим прикреплял провода зажимами из нержавеющей стали к пальцам и ушам Коэна, Морт крутил диски с циферблатами на небольшом пульте, который он извлек из чемодана.
   – У нас еще останется девятнадцать вопросов после того, как ты ответишь на этот, – сказал он, – так где вы должны были встретиться?
   – Значит, у вас его нет, так ведь, жирная сволочь?
   Резкая вспышка пламени пронзила болью лицо и руки. Выгибая спину, извиваясь, словно пытаясь уйти от мучений, он умолял, обещал говорить, но пытка продолжалась. Язык душил его, он ничего не видел. Боль ушла.
   – Так где же? – прошептал Морт.
   – Нигде.
   Боль вернулась, нестерпимая, нескончаемая. Прошло довольно много времени, прежде чем он смог говорить.
   – Я не могу это вынести, – сказал он, – я расскажу вам все что угодно.
   – Место встречи, сынок. Пол говорит, ты не пришел туда, в это змеиное место.
   – Вранье. Еще рано.
   – А когда же?
   – Спроси у него. – Истошный вопль вырвался из его горла, когда раскаленная белизна стала пожирать его кости, выжигая глаза и мозги. – Виноват, – задыхаясь проговорил он.
   – Когда и где?
   Он перевел дух.
   – Время еще не пришло, – повторил он, – да, мы должны встретиться примерно через неделю, наверное.
   – Наверное?
   – Какое сегодня число?
   – Двадцать первое, апрель.
   – Мы точно не договаривались, последняя неделя апреля, если с кем-то из нас вдруг что-то случится. – Где?
   – Если я скажу, вы его убьете.
   – Ну нет, что ты. Если Пол лжет, мы, конечно, рассердимся на него, но ничего с ним не сделаем.
   – Тогда зачем вы убили моих друзей?
   – Мы не убивали их, сынок. – Морт подвинул ящик поближе и положил руку Коэну на колено.
   – Мы боремся с безжалостным врагом, с террористами, которые ни перед чем не остановятся, ни перед чем. Мы те, кто хочет спасти тебя. Ты запутался, но мы все-таки поможем тебе, ведь мы все американцы. Если бы мы вовремя узнали, нам, может быть, удалось бы спасти твоих друзей.
   Откинувшись на ящике, он вздохнул.
   – Понятно, что ты боишься после всего, что тебе пришлось перенести. Давай, наконец, разберемся и закончим с этим вопросом о вашей встрече. Так где вы должны встретиться?
   – В Колорадо.
   – Где?
   – На юге Карбондейла. Трудно объяснить.
   – Попробуй.
   – В горах, в известном нам обоим месте, где мы были несколько лет назад. Я бы мог показать на карте.
   – Это Германия, сынок. У нас здесь нет сейчас карты Колорадо.
   – Если найдете, я покажу вам это место.
   Морт отошел посовещаться. Тим спустился по лестнице. Морт сел на ящик.
   – Опиши его.
   – Там сотни квадратных миль, я даже не знаю, как называется та дорога – просто грунтовая дорога – она проходит там рядом. Затем надо либо пройти, либо проехать на лошади.
   – А при чем тут «змея»?
   – Мы так называем маленькое плато. Там полно змеевика – колорадского нефрита.
   – Почему вы выбрали такое дурацкое место?
   – Потому что его трудно найти. Пол должен помнить.
   – Я поговорю с ним.
   – Сдается мне, у вас его нет. Иначе вы бы убили меня, разве нет, толстая морда?
   – Запомни хорошенько, Сэм, – спокойно сказала Клэр, – мы никого не убивали. Я должна была оградить тебя от опасностей, но мне это не удалось.
   – Пошла ты...
   Морт укоризненно покачал головой.
   – Пока Тим ищет карту, давай уточним кое-что из твоего прошлого. Сколько вы знакомы с Полом?
   – С колледжа.
   – Насколько я помню, вы вместе играли в футбол.
   – Мы были в одной команде.
   – Так же, как и мы. Мы теперь тоже в твоей команде, Сэм.
   – Да.
   – Кем вы были в команде?
   – Я был полузащитником, он – защитником. А так мы были друзьями. Мы не играли в паре; он не был принимающим.
   – Как Алекс?
   – Нет, не как Алекс. С Алексом мы играли в паре почти каждый день много лет.
   – Тебе не хватает его, да? Морт похлопал Коэна по ноге.
   – Мне жаль, что все так случилось, Сэм. Поверь мне, я знаю, знаю... – Он откашлялся. – А скажи мне, насколько ты знаешь Пола, он не из тех, кто и нашим и вашим, когда дело принимает крутой оборот?
   – Его всегда тянуло к невозможному. И когда-нибудь он еще плюнет на твою могилу.
   На этот раз он был готов к боли, но от этого не стало легче. Казалось, не могло быть больнее, но было больнее. Боль словно дробила каждую терзаемую клеточку, погружая его в удушливый пылающий океан. «Это только боль», – сказал он себе и попытался представить, как индейцы племени «Черноногих» смеялись в лицо своим мучителям, но от этого ему стало только хуже, он понимал, что и это может убить его, и жаждал смерти.
   – У тебя от этого встает, что ли? – еле ворочая языком, прошептал он Морту. – Присоедини проводок к моему пенису – может, ты так кончишь! – Морт повернул ручку реостата. Все заполнила боль, боль, только боль, но он все не умирал. Боль поднимала его все выше и выше, пока он не оказался один на плато, где ни разу не был.
   Она начала стихать. Он уставился на Клэр.
   – Пусть каждое мгновение твоей жизни ты будешь чувствовать то, что чувствовал твой муж в первые мгновения смерти. – Она побледнела и едва заметно качнула головой. – Пусть это будет твоим единственным ощущением, особенно если это – вранье.
   – Достаточно, Морт! – сказала она. – Ты угробишь его.
   Все вокруг закружилось, набирая скорость и засасывая его в какой-то бешеный вихрь.
   Ее рот двигался. Слова, словно шипение змеи, долетали до его ушей. Позади нее проходила линия, темная внизу и белая сверху. Холмики деревьев на горизонте. Трава колышется на ветру, октябрьский воздух покалывает ноздри. На песчаной земле лежала лосиная нога с вытертой шерстью, похожая на деревянный горбыль.
   – Пройдет, – сказала нога, – все пройдет.
   Постепенно жара усилилась. Время смешалось; этот день длился недели, а может, он так и не наступил. Они приходили, трясли листами бумаги, задавали ему вопросы, на которые он не отвечал; они уходили.

* * *

   Он проснулся от жажды. В горле слышалось слабое потрескивание, похожее на шорох мыши в опилках. Джек маячил в дальнем конце комнаты.
   Клэр обмакнула носовой платок в стакан с водой и отжала его на пол. Капли бусинками раскатились по пыли. Она приложила платок к его губам. Он жадно впился в него. Тогда она поднесла к его губам стакан, и вода мгновенно испарилась у него в горле.
   Время выжидало. Она то садилась на ящик, то расхаживала по комнате. Он досчитал удары пульса в голове до тысячи, затем еще и еще; все это время образы, воспоминания беспорядочно проносились в голове.
   «Я – здесь, и теперь мне все ясно. Я понимаю, что все, что я когда-либо делал, привело меня к этому моменту: вот результат моей жизни. Я расплачиваюсь за какую-то чудовищную вину, которой так и не осознал: за смерть птички-зуйка, за смерть всего живого. Всем нам приходится расплачиваться. Сейчас я умру в их руках. Но я умру по своим правилам, не по их».
   Пол направлялся к нему через тень, падавшую от стены стадиона; в последних лучах заходящего солнца загорались первые огни; позади из рупоров раздавался рев голосов; чьи-то руки хлопали его по плечам. Пол улыбался ему.
   – Там все было ясно, – сказал Пол, – было просто.
   – Ты победил. Пол.
   – Это игра. Мы вместе или проигрываем, или выигрываем. – Пол взял мяч, который он только что перехватил, и изящным движением бросил его высоко на трибуны.

* * *

   Жажда расползалась внутри, как раковая опухоль; грудь горела при каждом вздохе. В глазах лопались кровеносные сосуды. Все плясало перед ним, как калейдоскоп образов, событий, иллюзий. Какие-то люди садились на ящик, их сменяли другие.
   Мансарда наполнилась прохладой. На ящике сидел Джек. Через некоторое время появился Морт, и они подсоединили тонкие электроды между зубов Коэна, затем к его мошонке, снова задавали ему вопросы, пропускали через него ток и опять ушли ни с чем. До него донесся шум отъезжающего «мерседеса». Джек поскреб небритый подбородок. Клэр поднялась по лестнице. На ней был замшевый жакет. В руках поблескивало иссиня-черное маленькое ружье. Коэн напрягся в ожидании смерти. «Вот сейчас. Вороненый ствол с двумя черными дырками. Из него вылетит сталь, разнесет мне голову, раздробит глаза. Последний вздох. Сейчас. Только не в глаза. Еще один вздох. Сильвия, или это ты, Мария: я люблю вас обеих. Еще один миг... отец – я почти не помню его...»
   Джек медленно поворачивается на ящике.
   – Хватит нам с ним возиться. Руби.
   Джек начинает вставать. «Вот сейчас!» Грудь вздымается. «Я вижу всех в это мгновение». Раздался оглушительный грохот. Отлетев с ящика в сторону, Джек покатился по полу, оставляя красные арбузные пятна. Коэн прижался спиной к стойке. «Ты не сможешь убить нас всех».
   Она погладила его по лицу.
   – Боже, Сэм, прости меня. – Он отшатнулся.
   Опустившись на колени, она освободила его ноги, затем склонилась над телом Джека и вытащила из кармана его брюк ключи. Под ее туфлями хлюпнула свежая кровь. Она сняла с рук Коэна наручники.
   Он упал. Она подняла его.
   – Через полчаса они вернутся и убьют нас обоих. Я не смогу нести тебя. Надо бежать! – Она повела его вниз по лестнице.
   – Куда?
   – В лес – спрячемся там! – Просунув руки Коэна в рукава куртки, она натянула ее ему на плечи. – Скорее, милый, бежим!
   – Очки...
   – Черт с ними.
   – Машина.
   – Нельзя – ключи у Морта.
   – Нет, «альфа». Она в лесу!
   – Покажи где!
   Он бежал по склону рядом с ней в сгущавшихся сумерках. «Что это? Уже после смерти?» Он рывком остановил ее. «Отец – мне надо поговорить...»
   – Сэм! Сэм! – Она целовала его, обнимая и плача, – все уже позади, мы убегаем – ты спасен.
   – Я хотел сказать отцу...
   – Быстрее! – закричала она.
   – Уже не помню, что я должен был ему сказать... – Далеко внизу, словно тиара на фоне черноты, засветились огни. – Ноенвег! – проговорил он.
   – Они сейчас там обедают с теми, кто приехал по твою душу из Франкфурта. – Она втолкнула его вверх по колючему скользкому склону на узенькую дорожку.
   – Это здесь?
   Он попытался нащупать руками следы колес на хвойном настиле.
   – Может быть. – Он схватил ее. – Что с Полом?
   – Он не у них! Они так и не поймали его. Скорее, уже двадцать минут! – Обхватив его за талию, она почти несла его.
   Дорожка уперлась в деревья. «Выше». Он бросился вверх по склону, теперь уже бегом. Ничто уже для него не имело значения: ни боль, ни измождение, ни даже страх. «Я буду там завтра. Пол».

Глава 20

   Дождь разливался по ветровому стеклу, как волны по палубе. Тени ветвей острыми стрелами вонзались в дорогу с обеих сторон. «Альфа» гудела, как корабль, ощущение движения то захватывало его, то отпускало, то вновь захватывало.

* * *

   «Сегодня – тот самый день!» Коэн сидел в высокой траве около разваленной груды камней, они жались к земле в тепле и зелени. Дубы цеплялись за них своими потрепанными обнажившимися корнями. Там, где из земли торчали остатки стены замка, ему были видны в узкий оконный проем разбросанные повсюду камни. Из трещин в стене пробивались розовые и желтые маргаритки. Вокруг них жужжал коричневый мотылек с неясными очертаниями крылышек. Он метнулся вверх, вниз и превратился в колибри размером с ноготь его большого пальца.
   Внизу между холмами поблескивала черная «альфа», невидимая с проселочной дороги, по которой одинокий велосипедист, налегая на педали, забирался на пологий склон. Коэн спустился по гранитным ступенькам, где жирные черные муравьи торопливо перебирались через усы земляники. Клэр сидела, прислонившись к южной стене, под meurtriere, и пила из бутылки вино.
   – Да здравствует krasi, – сказала она, – с Пасхой!
   – Так ты Руби или Клэр?
   – Выбирай, что тебе больше нравится.
   – Я выберу настоящее.
   – Такого нет. Для тебя я была Клэр. А обычно – Руби.
   Разморенный на солнце, он сел рядом с ней и заснул.
   Солнце уже уползло за разрушенную стену. Она слегка толкнула его, в ее руке был хлеб с чем-то белым.
   – Козий сыр из деревни, – сказала она, показывая вниз на просвет в горах с видневшейся в нем бледно-оранжевой черепицей. – Не налегай на вино. Я больше не потащу тебя.
   – Тебе уже приходилось?
   – Ты трижды отключался, пока мы добрались от дома до машины.
   – Когда?
   – Вчера вечером, в Белхене. Мы в двух часах езды от Парижа.
   Кряхтя, он развернулся к солнцу и лег затылком на теплый гладкий камень. Над полуразвалившейся стеной синело безоблачное небо.
   – Я останусь здесь.
   – Тебе нужно отдохнуть; в городе мы сможем затеряться. Здесь же мы заметны. И полиция разыскивает нас.
   – Полиция все время меня разыскивает. Мне плевать.
   – Если бы я это знала, я бы предоставила тебя им.
   – Кому это «им»?
   Она достала из складки на джинсах крошку и отправила ее в рот.
   – У нас будет время поговорить обо всем этом в Париже. – Потянув его вверх, она заставила его подняться и взяла под руку. Они спустились к «альфе»; она резко выехала задом на узкую тропинку, по бокам машины зашуршала трава. Перед деревней машина сбавила скорость, а затем быстро понеслась по длинной дороге, над которой смыкались одевавшиеся в молодую листву деревья. Вдоль обочины стремительно проносились их побеленные стволы.
   Он проснулся от грохота грузовиков и приглушенного гула мотора сбавлявшей скорость «альфы».
   – Где мы?
   – Южная автомагистраль, Орли. С запада слишком рискованно.

* * *

   Париж ошеломлял своими толпами, обилием машин, одеждой, аллеями деревьев, колоннами и яркими фасадами домов. Парк де Монтсури сверкал невообразимыми цветами. Бульвар Сен-Мишель рябил мелькавшими силуэтами людей: девушек на шпильках в пестрых платьях; молодых людей в темных костюмах, обменивавшихся торопливыми рукопожатиями возле уличных кафе в тени листвы; семей, возвращавшихся из церкви с дочерьми во всем белом. Аромат сдобного свежевыпеченного хлеба витал среди бензинных паров такси и синеватых выхлопов грузовиков и автобусов.
   «С тех пор как Сильвии не стало, я не решался приехать сюда... с тех пор как я, бросив все, уехал в Гималаи, чтобы, забравшись в горы, затеряться где-нибудь там. Да, именно этого я и хотел: исчезнуть там, в холодной вышине. Но рядом оказались Алекс с Полом, и очень быстро лазанье по горам стало доставлять нам удовольствие. Нам нравилось находить такие места, где еще никто не бывал».
   – Где тебе лучше всего укрыться в Париже? – Ее голос прервал его мысли.
   – Где я бы не выделялся. На Сен-Жермене, среди туристов, одетых в полиэстер, «поэтов пивных баров», пятидесятицентовых гитаристов и пятидесятидолларовых проституток, южноамериканских эмигрантов...
   "А может, – подумал он, – в Иль де ля Сите, где, пройдя по переулку, нужно подняться по узким каменным ступенькам, чтобы попасть в комнату, углом выходившую на реку? Где она, Сильвия, одеваясь перед старым поцарапанным шкафчиком, смотрелась в облезлое заляпанное зеркало, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону и спрашивая: «Это подходит к роли, Cheri?» Как больно было бы вновь увидеть это?
   – Чересчур много полицейских, в основном в штатском, – сказала Клэр. – Там логичнее всего спрятаться, и логичнее всего нас там искать. Ни одной дешевой гостиницы, а кормят всякой дрянью. Если это последние дни моей жизни, я хотела бы поесть как следует.
   – Не корчи из себя героиню – это просто смешно.
   – А ты не будь настолько глуп, чтобы мне не верить.
   Она свернула налево на Де Гран Огустин.
   – Поедем на Восьмую. Американское посольство и Елисейский дворец, бастионы свободы в несвободном мире... мы впишемся, как горошины в стручок. Мы могли бы приехать, скажем, из Де-Мойна.
   – Слушай, зачем все это?
   – Что это?
   – Париж, «побег» со мной и прочее?
   – Успокойся, Сэм. Я хочу рассказать тебе все порядку.
   – Тогда придется повременить. Я ухожу.
   Она бросила на него быстрый взгляд, ее голос вдруг стал низким.
   – Ты можешь уйти, когда захочешь. Но было бы лучше, если бы ты выслушал то, что я хочу тебе рассказать.
   – Лучше для чего?
   – И для того, и для другого: остаешься ты или уходишь.
   – Ты насквозь лжива.
   – Ты мог бы быть служащим местного банка, а я посвящать себя нашей Учительско-родительской ассоциации.
   – Что за чушь ты несешь?
   – Я о Де-Мойне. О том, чем мы там занимаемся. Наша с тобой легенда.
   – Неужели? – Она закусила губу.
   – В то последнее утро в Ви.
   – Вот поэтому я и уехала. Старик тебе рассказал?
   – Это те, кого я убил на Сен-Виктуаре?
   – Нет.
   Сена, зеленая, как жадеит, извивалась под мостом Руаяль. К западу от Лувра виднелись увитые зеленью аллеи Тюильри и Елисейские поля. Одежда на людях здесь была изысканнее, машины – ниже и стремительнее. Она свернула налево, на улицу де Риволи.
   Гостиница «Жан Мермоз» казалась неприметной даже в этом квартале. Вдоль узкой проезжей части теснились магазины одежды, ресторанчики и недорогие отели. Из окна их номера в гостинице был виден причудливый облезлый балкон, на котором играли дети.
   – Крась свои волосы в черный цвет и отращивай усы, – сказала она ему, – мы подберем тебе голубой свитер и кожаную куртку. Ты сойдешь за ливанца. – Она звякнула ключом. – Я скоро вернусь.
   – Куда ты?
   – Принимать новый образ.
   – Может, мне стоит пойти посмотреть, кому ты будешь звонить? – Он смотрел на необыкновенный разрез ее глаз. «Но меня все это уже не волнует».
   – Ты же умер, – усмехнулась она. – Я перевоплотила тебя.
   – Мне не совсем понятно зачем?
   – Мне тоже. – Она поцеловала его и порылась в своем кошельке. – Здесь двести франков на случай, если я вдруг исчезну. А пока поспи.
   Когда она вернулась, он не узнал ее и в испуге вскочил с кровати. У нее были черные короткие волосы, лицо приобрело евразийский оттенок и казалось круглее. Под черными бровями ее глаза были орехового цвета. Губы – широко накрашены ярко-красной помадой; на ней был массивный черный свитер, бежевые свободные брюки и поношенные туфли с пряжками. Она показала ему мятый бумажный пакет. «Походила по комиссионкам». В пакете оказались сандалии, голубой свитер, безвкусный амулет под золото, японские хромированные <часы с браслетом. На дне лежало что-то маленькое и пушистое.
   – Твои усы, пока не отрастут настоящие. Давай-ка займемся твоими волосами. – Она остригла ему завитые в Экс-ан-Провансе кудри и начала намазывать то, что осталось, черной краской.
   – Я стал похож на того корсиканца, который меня продал.
   – У него не было выбора.
   – Расскажи мне об этом.
   – Брей бороду через день. – Она закончила втирать краску и сунула в нагрудный карман его куртки пачку сигарет «Голуаз». – Не вынимай сигарету изо рта. Да, решительно, ты выглядишь ужасно. – Ее голос приобрел грубый арабский акцент. – Говори по-французски отрывисто, вот так. – Она протянула ему дешевые темные очки. – Надевай их, когда будешь выходить на улицу.
   – Господи, я почти наполовину ослеп. Что ты сделала со своими глазами?
   – Это цветные контактные линзы, они у меня уже давно, но я никогда ими не пользовалась. Мы и тебе тоже подберем.
   – Я уже и так хорош.
   – Я хочу, чтобы мы остались в живых. – Она стащила через голову свой массивный свитер и скинула брюки. У нее было стройное длинное тело. – И я хочу лежать рядом с тобой, вдыхать тебя, целовать. Я чуть не умерла без этого.
   – Я, в общем-то, тоже.
   – Не ехидничай, милый. Я готова умереть за тебя.
   – Чушь.
   – Люби меня.
   – Не выйдет. – Он отвернулся. – Меня это ни в малейшей степени не интересует.
   – Из-за того, что тебя били?
   – И били, и пинали, и травили. Но прежде всего из-за того, что твои дружки убили Марию, а я и сейчас помню ее, и мне никто больше не нужен.
   – А меня ты не помнишь?
   – Ты – воплощение зла в моем понимании.
   – Но я люблю тебя! Когда ты только прикасаешься ко мне рукой, я схожу с ума. У нас так мало времени, милый.