Страница:
Он снял хлопковую шапочку, наклонил голову и показал кружок блестящей кожи среди седых волос.
– Не очень-то красиво!.. Но к этому привыкаешь… Ювелира зовут Жеофо Анидол. Почему бы не попытать счастья там? Теперь я должен с вами расстаться. Не забудьте: Жеофо Анидол, улица Священных Ювелиров, Дуптинат. Скажите, что вас послал рыцарь Лоншу Па… Он вас выслушает… Лоншу Па… Прощайте и идите до самых глубин своей души!
Тиксу немедленно принял решение. Лоншу Па помог ему встать. Дверь осталась приоткрытой. Оранжанину не надо было вновь набирать код допуска. Борясь с головокружением и спотыкаясь, он побрел к черной машине.
Рыцарь без помех покинул Сар Било. В коридорах безмолвного дома он встретил двух сестер с Третьего Кольца, которые проводили его до тайного выхода на улицу. Огромный диск Зеленого Огня уже высоко стоял в небе.
Он решил вернуться на подземную базу Каморры. Туда, где разыгралось сражение с притивами и скаитом. Что-то не давало ему покоя с самого начала: ему показалось странным то, как подействовал на скаита крик Филпа, крик посредственного качества, который не удовлетворил его, наставника монастыря Селп Дик. Он не мог сказать почему, но было что-то неправдоподобное в развитии этой схватки. Он ощутил фантастическое ментальное могущество скаита, и то, что этот мозг со сверхчеловеческим потенциалом так внезапно уступил беспорядочной, бесконтрольной атаке Филпа Асмусса, оставалось для него загадкой. Ответ, быть может, крылся в трупе, если только люди Каморры не убрали его с крыши базы.
Небесный свод окрасился в роскошный светло-зеленый цвет. Последние гроздья мрака уходили вместе с умирающими архипелагами звезд. Лоншу Па встретил несколько спешащих людей. Рободворники уже заканчивали очистку тротуаров.
Он шел довольно долго, пересек почти все запретные кварталы, потом углубился в мощеный переулок, выводивший на крышу базы. Шум его шагов отражался от фасадов, испещренных пятнами света.
Наконец он вышел на плоскую металлическую поверхность Запах засохшей крови уже размывался свежим утренним воздухом. Рыцарь заметил трупы, а чуть подальше несколько откатившихся в сторону голов, над которыми кружили стаи огромных красных мух. Похоже, тревогу еще не подняли. Он подошел ближе в поисках зеленого пятна бурнуса. Но не увидел его.
И вдруг ощутил ожог взгляда на затылке. Он повернулся. Скаит, укутанный в свой бурнус, стоял в пяти шагах от него. Тот самый, которого якобы прикончил воин час назад!
Западня, подумал Лоншу Па. Их военная машина превосходит военную мощь Ордена, а роль скаита состояла в том, чтобы легат директории уверился в обратном. Они нами манипулируют, они усыпили бдительность Ордена. Это конец… конец…
Он инстинктивно сконцентрировался на Кси и открыл рот, чтобы издать звук смерти. Невероятная боль пронзила его мозг.
«Жив ли еще махди Секорам?.. О боже, почему я не дошел до глубин своей души? До конца самого себя… » Он не успел вскинуть руки к вискам. И тяжело опустился на землю. Его череп ударился о металл и лопнул, как перезрелый фрукт.
Глава 12
Розовая заря застала даму Сибрит Анг в подвесном саду рядом с ее апартаментами в сеньорском дворце. Облокотившись о белые опталиевые перила балкона, она рассеянно наблюдала, как разгорается небесный свод.
Отвратительный кошмар прервал ее сон, когда Жонор, последний из пяти спутников второй ночи, еще рассыпал свои медные блестки по синему небу. Испытывая тоску, вся в поту, она отбросила шелковое покрывало и встала. Она даже не успела надеть облеган. Поспешно набросила на плечи ночную накидку, убрала волосы под просторный капюшон и решила прогуляться по саду, наполненному сладким ароматом карликовых цветущих кустов, пытаясь изгнать из памяти неприятное сновидение.
Но ночная прогулка только усилила черные мысли. Ни вид альфал, ее любимых цветов, чьи белые чашечки постепенно раскрывались, высвобождая ажурные лепестки, ни привычное завораживающее журчание фонтана из розового опталия в виде стилизованного снежного медвигра, ни спокойствие ночи, убаюканной звездами, не могли разогнать подспудную тоску, снедавшую ее.
У дамы Сибрит вот уже десять лет были причины для беспокойства. Большинство ее снов оказывались вещими и реализовались почти с математической точностью. Но, будучи официальной супругой сеньора Ранти Анга, она не хотела наносить ущерб правящей семье и не открывала своей тайны никому. Она опасалась, что Церковь Крейца обвинит ее в колдовстве, в союзе с дьявольскими силами и приговорит к ужасной пытке на медленном огненном кресте. После громкого процесса, учиненного над смелла Шри Митсу, и его публичного осуждения на вечную ссылку ни одно высокопоставленное лицо не могло избежать тайного трибунала и чувствовать себя в безопасности перед лицом скаитов-чтецов святой Инквизиции. Церковь Крейца использовала малейший предлог, чтобы учинить показательную казнь. Дама Сибрит из осторожности хранила тайну своих провидческих снов. Она видела во сне смерть Тиста д'Арголона, казнь сеньоров Конфедерации, падение системы Нафлина… Один сон возвращался очень часто: молодой неизвестный человек бросался в погоню за сиракузянкой, и будущее всех рас вселенной зависело от союза этих двух человек. Пока эта история не имела завершения…
К счастью, дама Сибрит, супруга сеньора, располагала четырьмя мыслехранителями. Она знала – и эта уверенность успокаивала, – что они постоянно находятся в соседней комнате, бесстрастные, бдительные стражи, закутанные в бесконечные складки своих белых бурнусов с красной оторочкой. Это были цвета сеньорской охраны.
Небо уже заливал пурпурный свет. День посылал огненных ангелов на приступ тридцати конических сверкающих башен огромного дворца с плоскими бирюзовыми крышами, белыми резными парапетами и скульптурами из бестиария сиракузских легенд – химер, гриффардов, драконов, трирогов, гигантских гиен. Утренние лучи уже коснулись вершин пальмин, растущих во внутренних двориках, промежуточных террас, дорожек для стражи, декоративных башенок. Внизу по кварталу Романтигуа лениво извивался Тибер Августус, гигантский кровеносный сосуд в спящем теле. Пунцовый свет предвещал скорое появление Розового Рубина, солнца первого дня.
Предчувствие, что она в последний раз созерцала просыпающуюся Венисию, поглотило даму Сибрит. Эта мысль наполняла ее неизмеримой печалью и несла невероятное облегчение.
Она снова увидела во сне смерть. Смерть в образе юной нимфы, нежной и бесстыжей. Она облачена в прозрачные одежды и весело смеется… Она приглашена на праздничный обед, открывает свое тело, очаровывает, соблазняет сеньора Ранти. Потом начинает танцевать, кружится как волчок, и ее прозрачные покровы превращаются в синюю грубую ткань, становятся бурнусом, капюшон которого откидывается назад, открывая зеленое угловатое лицо и желтые глаза коннетабля Паминкса. Эта метаморфоза вызывает ужас гостей, но их воля подавлена, парализована. Никому не хватает мужества убежать. Коннетабль оглядывает их одного за другим и требует, чтобы к нему привели детей сеньора Ранти и дамы Сибрит Убийцы-притивы выполняют приказ. Трое детей, двое мальчиков и одна девочка, поставлены перед столом. Два мальчика внезапно падают, их головы ударяются о край стола, вышитые белые скатерти испачканы брызгами крови. Сеньор Ранти вскакивает и яростно протестует против казни своих сыновей, продолжателей имени и традиции. Потом бледнеет, корчится от боли и, в свою очередь, падает на мраморные плиты пола. Коннетабль долго наблюдает за ползущим сеньором Ранти, а потом бросает на произвол судьбы, как бросает сломанную игрушку ребенок. Остальные гости не могут избежать своей судьбы, их трупы усеивают пол. Из всех углов появляются скаиты-мыслехранители, скидывают свои бурнусы. Они обнажены и гротескны – зеленые, коричневые, желтые, черные… Ужасающие бесполые тела… Карикатуры на человека. Они склоняются над трупами, раздирают их зубами, пожирают внутренности… Перед коннетаблем остаются только дама Сибрит и ее дочь. Невероятная боль возникает в ее голове, она знает, что сейчас умрет… Черты коннетабля деформируются, исчезают… Из-под синего капюшона показывается квадратное лицо Менати, ее шурина, чьи грубые манеры солдафона и пьяницы вызывают в ней ненависть. Губы Менати открываются, обнажая два ряда острых окровавленных зубов, которые внезапно впиваются в нежную плоть ее шеи… Она кричит от боли и ужаса, но он не разжимает могучих челюстей. И вдруг она осознает, что ей нравится эта животная сила, что она покидает мир, так и не превратившись в женщину…
Она яростно сражалась с простынями, потом в панике проснулась, перепуганная, залитая потом, пальцы ее сжимали шею.
Она не боится смерти. Напротив, не раз призывала ее с тех пор, как имела несчастье стать супругой сеньора Ранти Анга! Ее постоянно окружали напудренные, загримированные, льстивые, завистливые, лживые лица придворных, советников, послов, дам-компаньонок, казначеев, банкиров, промышленников, представителей гильдий, официальных артистов… Сколько раз ее подвергали публичному унижению! Сколько ранящих, оскорбительных, злых взглядов под сладкой маской двуличия, которое многие называют контролем эмоций, ей пришлось поймать на себе во время официальных приемов во дворце! Реальность оказалась совершенно иной, чем жизнь, которая виделась ей, когда она была только невестой сеньора Ранти, наивной девушкой из далекой южной провинции!
Она уже давно потеряла вкус к ежедневным спектаклям, дававшимся во дворце. К миму, которым раньше восхищалась. К амплифонической музыке, к эмоциональным песнопениям, к головизуальному театру, к балетам Средних веков. Все это теперь вызывало у нее необоримую зевоту.
Дама Сибрит, чью красоту воспели лучшие скульпторы, жалкая провинциалка, которую венисианцы приняли и признали королевой, задыхалась и медленно увядала. У нее не оставалось сил восставать против этикета, даже мысленно убегать из тесной тюрьмы, в которую загнали придворные обязанности. А ведь ребенком и девушкой она была свободна… И большую часть времени провела в бескрайних пустынных владениях отца, носясь по ним на рогатых шигалинах… Отец ее был знаменитым Алоистом де Ма-Джахи, ближайшим другом сеньора Аргетти Анга…
Она устала служить мишенью или пешкой в тайных интригах, которые постоянно плелись в коридорах и внутренних двориках дворца. С тех пор как сеньор Ранти влюбился в жалкого чужака Спергуса, эфеба-блондина с Осгора, жизнь ее ухудшалась с каждым днем, и все, особенно женщины, видели в этом прекрасную возможность отомстить ей за собственную посредственность и не отказывали себе в удовольствии напомнить при любом подходящем случае о ее немилости и несчастье. Эти женщины мечтали стать первой дамой Сиракузы и спешили возложить вину за равнодушие Ранти Анга к прекрасному полу на хрупкую провинциалку. Они утверждали, что сумели бы затащить сеньора в свою постель и удержать его в ней. Поскольку были истинными придворными дамами, дочерьми знатных семей, венесианками, виртуозами в области обольщения: все брали уроки у профессиональных гейшах, натирали тело и рот афродизиаками, знали все варианты и тонкости эротической науки, которую семь веков назад создал Герехард де Вангув, величайший эрудит сиракузской истории.
Они не церемонились, говоря о супружеском невезении дамы Сибрит в ее присутствии, но осторожно облекали свои желчные слова в ядовитую оболочку холуйства… Это называлось контролем эмоций… Дама Сибрит едва сдерживалась, чтобы не спросить, почему же их мужья предпочитали им компанию гейшах, почему уклонялись от их столь умелых рук, отдавая себя в руки профессионалок. Но предпочитала молчать, потому что никогда не любила отравленных придворных игр. Сейчас она потеряла вкус и к жизни.
Прежде чем погрузиться в спасительное благостное забвение, она желала лишь одного: попытаться спасти детей, невинных жертв интриг, которые их не касались. Еще до рассвета она записала кодированный текст на крохотном устройстве, которое придворные называли «спорой любви», ибо любили пользоваться им для тайной переписки. И теперь с нетерпением ожидала прихода Алакаит де Флель, своей компаньонки и доверенного лица, еще одной провинциалки, которую ей удалось сделать первой дамой, несмотря на яростное противодействие старейшин этикета. Алакаит обычно приходила поздороваться с ней на рассвете, когда безумная суета еще не охватывала дворец.
Во сне она получила предупреждение, что, быть может, еще есть время спрятать детей в надежном месте. Безумная идея, которая сжигала ее лихорадочным пламенем. Она видела их один раз в день во время ленча в первых сумерках. Она успевала только обнять и поцеловать их, пока шумная и ревнивая армия воспитателей не завладевала ими. Они ей не принадлежали и были лишь безликими плодами ее плоти, но она ощущала ответственность за них. Они не были зачаты в любовных объятиях – дама Сибрит так и не познала радостей и горестей плотской любви. Она была матерью-девственницей, и эта всем известная девственность была главным предметом сплетен придворных Венисии. Дворцовые врачи-акушеры взяли у дамы Сибрит три яйцеклетки, которые надежно хранили, пока не оплодотворили их тщательно отобранными сперматозоидами сеньора. Зародыши развивались в трех прозрачных шарах, подключенных к чанам с синтетической амниотической жидкостью. Дама Сибрит следила за их развитием, и это вызвало настоящий скандал при дворе. Старейшины этикета объявили ей настоящую войну на изматывание и даже прибегли к арбитражу иерархов Церкви Крейца: обычай предполагал, что супруга сеньора оставит эти малоприятные детали жизни на усмотрение специалистов. Разве не был шокирующим этот вид развивающихся тел?.. Иерархи Церкви оказались в затруднении и простили ей отклонение от правил, которое отнесли на счет провинциального духа ретроградки.
Однажды утром врачи-акушеры извлекли из шаров трех розовых младенцев, двух мальчиков и одну девочку, как того требовала традиция. Ни один из них не был похож ни на даму Сибрит, ни на сеньора Ранти. Некоторые особо придирчивые придворные усмотрели в них отдаленное сходство с их дедом, почитаемым сеньором Аргетти. Другие, чьи языки привыкли злословить, уверяли, что семя Ранти Анга было слишком плохого качества, а потому использовали семя специально отобранного донора.
Официальные хранители генеалогического древа Ангов, старые маразматики, которых наградили почетными титулами за верную службу, торжественно прибегли к «перстам судьбы», чтобы определить, кто из мальчиков, Джонати или Бернельфи, станет наследником. Перст указал на Джонати, и перст, как говорили придворные, оказался справедливым, ибо они не могли себе представить, чтобы Сиракузой однажды стал править человек со столь смешным именем, как Бернельфи. Сеньор Ранти объявил четыре дня грандиозных праздников, чтобы с надлежащей роскошью отметить назначение принца-наследника.
Вся любовная жизнь дамы Сибрит закончилась на этом научном опыте отбора яйцеклеток, холодном и нейтральном.
Ее детей, которым уже исполнилось семь лет, воспитывали в соответствии с ролями, которые предназначались им в Сиракузе. Джонати знакомили с жестокими обязанностями сеньора под неоспоримым руководством старого Остена д'Эланжеля, автора голофильма о всеобъемлющем воспитании принцев, который ценился всеми правящими семьями Конфедерации. Бернельфи, младшему по воле случая, пришлось удовольствоваться званием генералиссимуса сиракузских армий (армий-призраков, несравненно более слабых, чем Пурпурная гвардия, и используемых только для парадов). Его учили военному искусству, хотя он испытывал отвращение ко всему, что даже отдаленно напоминало военную форму. Ксафит, девчонка с круглым лукавым личиком, находилась в полном распоряжении старейшин этикета, которые не без трудностей пытались научить ее манерам поведения и достоинства, присущих придворным дамам. Дама Сибрит испытывала к своим детям какое-то карикатурное материнское чувство, чувство отдалённости и зыбкости, которое иногда охватывало ее в их присутствии.
Но сейчас, под кровавым небосводом первой зари, она ощутила срочное, неодолимое желание вырвать их из когтей смерти. Сон не обманывал ее: коннетабль был в заговоре с Менати Ангом, чтобы опрокинуть Ранти и устранить его наследников. Она должна была приложить все силы, чтобы спасти их и с миром в душе уйти самой. Для этого ей нужна была помощь Алакаит, единственного искренне преданного друга при дворе. Она яростно сжимала регистратор, чуть не ломая его.
Розовый Рубин взошел над горизонтом. Он высветил рваную линию горного массива Месгомии. Вокруг дамы Сибрит раскрылись фиолетовые офеглиды, цветы любви и страсти – ирония судьбы! Они приветствовали звезду первого дня.
В амбразуре двери, выходящей в сад, появился хрупкий силуэт дамы Алакаит. Она не отличалась красотой, которую обычно приписывали знатным придворным дамам. Непропорциональное лицо: слишком длинный нос, поджатые губы, торчащий подбородок, но она всегда отказывалась устранять эти недостатки с помощью клеточного пластического моделирования. На ней был бледно-желтый облеган и бежевое платье-туника с разрезом выше колена. Водяная ярко-желтая корона и изумрудные браслеты подчеркивали ее невзрачность. В ней отсутствовало какое-либо кокетство, она не успела напудриться и уложить локоны вдоль капюшона, эта ее неряшливость подчеркивала суровый облик. Дама Сибрит не удержалась, чтобы не сравнить ее со средневековыми сиракузянками, женщинами, лишенными фантазии и чувственности, чьи портреты висели в некоторых галереях дворца.
– Дама моя! Что вы делаете здесь в такой ранний час и в столь легкой одежде? – проворчала Алакаит вместо приветствия. – Вы кончите тем, что вас будут считать человеком, который стремится вернуться в мир животных!
– Эка важность! – возразила дама Сибрит. – Накидка прячет меня от нескромных взглядов…
– Да предохранит нас Крейц! – воскликнула Алакаит, ужаснувшись, хотя уже давно привыкла к ее утренним выходкам. – Не хватает, чтобы вы прогуливались обнаженной перед всеми! Знаете ли вы, дама моя, что ваша привычка спать без облегана может стать предметом разбирательства святой Инквизиции! Обнаженность, – в ее устах это слово звучало греховно, – допускается, только допускается во время ежедневной ванны и акта… э-э-э… зачатия… Простите меня, дама моя…
Дама Алакаит закусила губы. Она коснулась исключительно скользкой темы и разозлилась на себя за неловкие слова. Она наравне с хозяйкой страдала от одиночества и немилости дамы Сибрит.
– Все это не имеет особого значения, – пробормотала супруга сеньора Сиракузы. – Как, впрочем, не имеют значения и абсурдные проблемы одежды!
– Дама моя, милости ради, не искушайте злой рок! – умоляюще воскликнула Алакаит. – Иначе я умру от ужаса.
Она жадно вглядывалась в черты собеседницы. И, догадываясь, что произошло нечто серьезное, содрогнулась и не на шутку испугалась.
– Слушайте меня внимательно, дама Алакаит! У нас очень мало времени…
– Почему?.. Что случилось?.. Во имя Крейца…
– Выслушайте меня, не прерывая и не задавая вопросов!
Властный тон дамы Сибрит был непререкаем.
– Вы покинете мои апартаменты как обычно. Потом, как можно скрытнее, отправитесь к моим детям. Скажете воспитателям, что мать немедленно требует их к себе. Если надо, воспользуйтесь властью, которую дает вам ранг первой дамы компаньонки.
– А если воспитатели будут против…
– Я просила вас не перебивать! Выкручивайтесь, как хотите, но заберите детей! Речь идет об их жизни! Но ни в коем случае не приводите их сюда, в мои апартаменты! Покиньте дворец через один из тайных выходов. Уверена, вы знаете их все. Постарайтесь убедить гвардейцев выпустить вас. Если надо, пообещайте им крупное вознаграждение. Покинув дворец, возьмите такси и отправляйтесь на площадь Артибанических Войн. Мой старший брат Мулик сейчас проездом в Венисии. Он живет в отеле Клавдия-Августа и должен сегодня навестить меня. Передадите ему детей и шифрованное послание. Голосовой декодер у него есть! Она разжала пальцы с лакированными ногтями – на ладони лежал крохотный темный рулон. Ничего не понимая, дама Алакаит внимательно разглядывала даму Сибрит. Она отчаянно пыталась уловить хоть капельку иронии или хитрости в темных глазах хозяйки. Она так часто становилась жертвой розыгрыша и шуток со стороны дамы Сибрит. Но к ее великому ужасу, белое лицо, усталое и беспокойное, оставалось неподвижным. В зрачках светились трагические огоньки.
– Вы не скажете мне, что происходит, дама моя? – спросила Алакаит. – Не связано ли это с жестокой участью ваших друзей Тиста и Марит, погибших прошлой ночью? Не связано ли это со слухами, которые ходят по поводу асмы?
– Возможно… Но большего я сказать не могу. Чем меньше вы будете знать, тем меньшей опасности подвергнетесь! Даже если ваши мыслехранители постоянно держат непроницаемый занавес… Дама Алакаит, готовы ли вы помочь мне?
Алакаит де Флель долго с болью во взгляде смотрела на даму Сибрит.
– Я сделаю все, как вы пожелаете, дама моя. Давайте ваше послание.
Дама Сибрит протянула открытую ладонь. Алакаит схватила рулон, сунула его во внутренний карман туники и исчезла через одну из дверей, ведущих в апартаменты.
Дама Сибрит со сладострастием погладила кончиками пальцев полностью раскрывшиеся лепестки офеглидов, источавших насыщенный, пьянящий аромат. В последний раз обвела взглядом ярко сверкающий сад, заглянула в приоткрытую пасть снежного медвигра, извергавшего бесконечную струю радужной воды, всмотрелась в пурпурное небо, окрашенное лучами Розового Рубина, в белоснежные улицы и стены просыпающейся Венисии, проводила глазами взлетающие в воздух после трехдневной реквизиции такси и автобусы, галиоты, лениво рассекающие пурпурные воды Тибера Августуса. Первые торговцы, прибывшие даже из самых далеких миров, раскрывали свои прилавки с разноцветными куполами. Вдоль аллей парка тянулись пальмины с пунцовыми плодами и листьями, а на оранжевой траве расправляли яркие крылья хохлатые павлины… Дама Сибрит впитала в себя всю красоту зрелища… в последний раз…
Она пересекла сад и вернулась в спальню, где еще прятались тени ее кошмара. Нажала переключатель ванны над столиком у изголовья кровати. Несколько мраморных плит повернулись и утонули в полу. Рядом с кроватью возник овальный бассейн из ароматных пород дерева. В нем яростно вскипали световые вихри – волны, которые очищали тело и снимали усталость. На украшенном фресками потолке появилось зеркало-увеличитель, в котором отражался бассейн. Оно не отражало ничего другого в спальне, поскольку было покрыто специальной амальгамой, позволявшей купальщице при желании проверить каждый квадратный сантиметр кожи.
Накидка дамы Сибрит соскользнула на пол. Прохладный воздух, коснувшийся кожи, шеи, груди, живота и ног, доставил ей невыразимое ощущение свободы тела и дыхания, и она постаралась продлить это наслаждение. Если бы дворцовая камеристка застала ее в этом виде, тут же распространился бы слух, что супруге сеньора Ранти Анга, первой даме Сиракузы, нравится пребывать в унизительном состоянии звериной наготы, нарушавшем священные нормы. Этот слух не преминет распространиться по дворцу, и тогда ею займутся инквизиторы Церкви. Но сегодня ей было наплевать на сплетни и крейцианские трибуналы. Она превратилась в Сибрит Ма-Джахи, свободную девушку-дикарку, которая сжимает бедрами влажные бока шигалина, несясь сквозь облака оранжевой пыли, или обнаженной ныряет в светлую ледяную воду горных потоков…
Она опустилась в бассейн. Зеркало на потолке отразило белое тело, волны принялись очищать пора за порой ее кожу, убирая малейшую грязь и доставляя удовольствие от тысяч едва заметных уколов. Ей еще не удалось полностью насладиться этой волновой ванной, как дверь с грохотом распахнулась и спальня наполнилась голосами и шагами.
У дамы Сибрит перехватило дыхание. Они даже не дали ей надлежащим образом подготовиться к смерти.
Она ожидала прихода коннетабля Паминкса или Менати Анга, но в комнату в сопровождении четырех мыслехранителей ворвался сеньор Ранти Анг. Его худое лицо, зажатое капюшоном белого облегана, из-под которого выбивались два серо-синих локона, было бесстрастным. Однако яростный огонь, горевший в голубых глазах, свидетельствовал, что он утерял ментальный контроль. На нем был длинный темно-синий плащ. Он подошел к краю бассейна.
– Не очень-то красиво!.. Но к этому привыкаешь… Ювелира зовут Жеофо Анидол. Почему бы не попытать счастья там? Теперь я должен с вами расстаться. Не забудьте: Жеофо Анидол, улица Священных Ювелиров, Дуптинат. Скажите, что вас послал рыцарь Лоншу Па… Он вас выслушает… Лоншу Па… Прощайте и идите до самых глубин своей души!
Тиксу немедленно принял решение. Лоншу Па помог ему встать. Дверь осталась приоткрытой. Оранжанину не надо было вновь набирать код допуска. Борясь с головокружением и спотыкаясь, он побрел к черной машине.
Рыцарь без помех покинул Сар Било. В коридорах безмолвного дома он встретил двух сестер с Третьего Кольца, которые проводили его до тайного выхода на улицу. Огромный диск Зеленого Огня уже высоко стоял в небе.
Он решил вернуться на подземную базу Каморры. Туда, где разыгралось сражение с притивами и скаитом. Что-то не давало ему покоя с самого начала: ему показалось странным то, как подействовал на скаита крик Филпа, крик посредственного качества, который не удовлетворил его, наставника монастыря Селп Дик. Он не мог сказать почему, но было что-то неправдоподобное в развитии этой схватки. Он ощутил фантастическое ментальное могущество скаита, и то, что этот мозг со сверхчеловеческим потенциалом так внезапно уступил беспорядочной, бесконтрольной атаке Филпа Асмусса, оставалось для него загадкой. Ответ, быть может, крылся в трупе, если только люди Каморры не убрали его с крыши базы.
Небесный свод окрасился в роскошный светло-зеленый цвет. Последние гроздья мрака уходили вместе с умирающими архипелагами звезд. Лоншу Па встретил несколько спешащих людей. Рободворники уже заканчивали очистку тротуаров.
Он шел довольно долго, пересек почти все запретные кварталы, потом углубился в мощеный переулок, выводивший на крышу базы. Шум его шагов отражался от фасадов, испещренных пятнами света.
Наконец он вышел на плоскую металлическую поверхность Запах засохшей крови уже размывался свежим утренним воздухом. Рыцарь заметил трупы, а чуть подальше несколько откатившихся в сторону голов, над которыми кружили стаи огромных красных мух. Похоже, тревогу еще не подняли. Он подошел ближе в поисках зеленого пятна бурнуса. Но не увидел его.
И вдруг ощутил ожог взгляда на затылке. Он повернулся. Скаит, укутанный в свой бурнус, стоял в пяти шагах от него. Тот самый, которого якобы прикончил воин час назад!
Западня, подумал Лоншу Па. Их военная машина превосходит военную мощь Ордена, а роль скаита состояла в том, чтобы легат директории уверился в обратном. Они нами манипулируют, они усыпили бдительность Ордена. Это конец… конец…
Он инстинктивно сконцентрировался на Кси и открыл рот, чтобы издать звук смерти. Невероятная боль пронзила его мозг.
«Жив ли еще махди Секорам?.. О боже, почему я не дошел до глубин своей души? До конца самого себя… » Он не успел вскинуть руки к вискам. И тяжело опустился на землю. Его череп ударился о металл и лопнул, как перезрелый фрукт.
Глава 12
Короли, императоры, креатуры истории,
Зеркала, отражения народов,
Вашим именем преследуют подданных,
Вашей славой добывают бесполезную выгоду,
Неумолимый бич веков,
Колесо времени повернется,
Когда тиран простым смертным станет,
Простого смертного коронуют,
Когда палач жертвой станет,
Жертву помилуют,
Когда охотник дичью станет,
Дичи жизнь сохранят,
Когда развратник чистоту обретет,
Чистому будут поклоняться,
Когда старик ребенком станет,
Ребенка станут превозносить…
Когда тираны станут слугами,
Слуг полюбят.
Пророческие стансы Матери-Земли Район ушедших под воду Скалистых гор
Розовая заря застала даму Сибрит Анг в подвесном саду рядом с ее апартаментами в сеньорском дворце. Облокотившись о белые опталиевые перила балкона, она рассеянно наблюдала, как разгорается небесный свод.
Отвратительный кошмар прервал ее сон, когда Жонор, последний из пяти спутников второй ночи, еще рассыпал свои медные блестки по синему небу. Испытывая тоску, вся в поту, она отбросила шелковое покрывало и встала. Она даже не успела надеть облеган. Поспешно набросила на плечи ночную накидку, убрала волосы под просторный капюшон и решила прогуляться по саду, наполненному сладким ароматом карликовых цветущих кустов, пытаясь изгнать из памяти неприятное сновидение.
Но ночная прогулка только усилила черные мысли. Ни вид альфал, ее любимых цветов, чьи белые чашечки постепенно раскрывались, высвобождая ажурные лепестки, ни привычное завораживающее журчание фонтана из розового опталия в виде стилизованного снежного медвигра, ни спокойствие ночи, убаюканной звездами, не могли разогнать подспудную тоску, снедавшую ее.
У дамы Сибрит вот уже десять лет были причины для беспокойства. Большинство ее снов оказывались вещими и реализовались почти с математической точностью. Но, будучи официальной супругой сеньора Ранти Анга, она не хотела наносить ущерб правящей семье и не открывала своей тайны никому. Она опасалась, что Церковь Крейца обвинит ее в колдовстве, в союзе с дьявольскими силами и приговорит к ужасной пытке на медленном огненном кресте. После громкого процесса, учиненного над смелла Шри Митсу, и его публичного осуждения на вечную ссылку ни одно высокопоставленное лицо не могло избежать тайного трибунала и чувствовать себя в безопасности перед лицом скаитов-чтецов святой Инквизиции. Церковь Крейца использовала малейший предлог, чтобы учинить показательную казнь. Дама Сибрит из осторожности хранила тайну своих провидческих снов. Она видела во сне смерть Тиста д'Арголона, казнь сеньоров Конфедерации, падение системы Нафлина… Один сон возвращался очень часто: молодой неизвестный человек бросался в погоню за сиракузянкой, и будущее всех рас вселенной зависело от союза этих двух человек. Пока эта история не имела завершения…
К счастью, дама Сибрит, супруга сеньора, располагала четырьмя мыслехранителями. Она знала – и эта уверенность успокаивала, – что они постоянно находятся в соседней комнате, бесстрастные, бдительные стражи, закутанные в бесконечные складки своих белых бурнусов с красной оторочкой. Это были цвета сеньорской охраны.
Небо уже заливал пурпурный свет. День посылал огненных ангелов на приступ тридцати конических сверкающих башен огромного дворца с плоскими бирюзовыми крышами, белыми резными парапетами и скульптурами из бестиария сиракузских легенд – химер, гриффардов, драконов, трирогов, гигантских гиен. Утренние лучи уже коснулись вершин пальмин, растущих во внутренних двориках, промежуточных террас, дорожек для стражи, декоративных башенок. Внизу по кварталу Романтигуа лениво извивался Тибер Августус, гигантский кровеносный сосуд в спящем теле. Пунцовый свет предвещал скорое появление Розового Рубина, солнца первого дня.
Предчувствие, что она в последний раз созерцала просыпающуюся Венисию, поглотило даму Сибрит. Эта мысль наполняла ее неизмеримой печалью и несла невероятное облегчение.
Она снова увидела во сне смерть. Смерть в образе юной нимфы, нежной и бесстыжей. Она облачена в прозрачные одежды и весело смеется… Она приглашена на праздничный обед, открывает свое тело, очаровывает, соблазняет сеньора Ранти. Потом начинает танцевать, кружится как волчок, и ее прозрачные покровы превращаются в синюю грубую ткань, становятся бурнусом, капюшон которого откидывается назад, открывая зеленое угловатое лицо и желтые глаза коннетабля Паминкса. Эта метаморфоза вызывает ужас гостей, но их воля подавлена, парализована. Никому не хватает мужества убежать. Коннетабль оглядывает их одного за другим и требует, чтобы к нему привели детей сеньора Ранти и дамы Сибрит Убийцы-притивы выполняют приказ. Трое детей, двое мальчиков и одна девочка, поставлены перед столом. Два мальчика внезапно падают, их головы ударяются о край стола, вышитые белые скатерти испачканы брызгами крови. Сеньор Ранти вскакивает и яростно протестует против казни своих сыновей, продолжателей имени и традиции. Потом бледнеет, корчится от боли и, в свою очередь, падает на мраморные плиты пола. Коннетабль долго наблюдает за ползущим сеньором Ранти, а потом бросает на произвол судьбы, как бросает сломанную игрушку ребенок. Остальные гости не могут избежать своей судьбы, их трупы усеивают пол. Из всех углов появляются скаиты-мыслехранители, скидывают свои бурнусы. Они обнажены и гротескны – зеленые, коричневые, желтые, черные… Ужасающие бесполые тела… Карикатуры на человека. Они склоняются над трупами, раздирают их зубами, пожирают внутренности… Перед коннетаблем остаются только дама Сибрит и ее дочь. Невероятная боль возникает в ее голове, она знает, что сейчас умрет… Черты коннетабля деформируются, исчезают… Из-под синего капюшона показывается квадратное лицо Менати, ее шурина, чьи грубые манеры солдафона и пьяницы вызывают в ней ненависть. Губы Менати открываются, обнажая два ряда острых окровавленных зубов, которые внезапно впиваются в нежную плоть ее шеи… Она кричит от боли и ужаса, но он не разжимает могучих челюстей. И вдруг она осознает, что ей нравится эта животная сила, что она покидает мир, так и не превратившись в женщину…
Она яростно сражалась с простынями, потом в панике проснулась, перепуганная, залитая потом, пальцы ее сжимали шею.
Она не боится смерти. Напротив, не раз призывала ее с тех пор, как имела несчастье стать супругой сеньора Ранти Анга! Ее постоянно окружали напудренные, загримированные, льстивые, завистливые, лживые лица придворных, советников, послов, дам-компаньонок, казначеев, банкиров, промышленников, представителей гильдий, официальных артистов… Сколько раз ее подвергали публичному унижению! Сколько ранящих, оскорбительных, злых взглядов под сладкой маской двуличия, которое многие называют контролем эмоций, ей пришлось поймать на себе во время официальных приемов во дворце! Реальность оказалась совершенно иной, чем жизнь, которая виделась ей, когда она была только невестой сеньора Ранти, наивной девушкой из далекой южной провинции!
Она уже давно потеряла вкус к ежедневным спектаклям, дававшимся во дворце. К миму, которым раньше восхищалась. К амплифонической музыке, к эмоциональным песнопениям, к головизуальному театру, к балетам Средних веков. Все это теперь вызывало у нее необоримую зевоту.
Дама Сибрит, чью красоту воспели лучшие скульпторы, жалкая провинциалка, которую венисианцы приняли и признали королевой, задыхалась и медленно увядала. У нее не оставалось сил восставать против этикета, даже мысленно убегать из тесной тюрьмы, в которую загнали придворные обязанности. А ведь ребенком и девушкой она была свободна… И большую часть времени провела в бескрайних пустынных владениях отца, носясь по ним на рогатых шигалинах… Отец ее был знаменитым Алоистом де Ма-Джахи, ближайшим другом сеньора Аргетти Анга…
Она устала служить мишенью или пешкой в тайных интригах, которые постоянно плелись в коридорах и внутренних двориках дворца. С тех пор как сеньор Ранти влюбился в жалкого чужака Спергуса, эфеба-блондина с Осгора, жизнь ее ухудшалась с каждым днем, и все, особенно женщины, видели в этом прекрасную возможность отомстить ей за собственную посредственность и не отказывали себе в удовольствии напомнить при любом подходящем случае о ее немилости и несчастье. Эти женщины мечтали стать первой дамой Сиракузы и спешили возложить вину за равнодушие Ранти Анга к прекрасному полу на хрупкую провинциалку. Они утверждали, что сумели бы затащить сеньора в свою постель и удержать его в ней. Поскольку были истинными придворными дамами, дочерьми знатных семей, венесианками, виртуозами в области обольщения: все брали уроки у профессиональных гейшах, натирали тело и рот афродизиаками, знали все варианты и тонкости эротической науки, которую семь веков назад создал Герехард де Вангув, величайший эрудит сиракузской истории.
Они не церемонились, говоря о супружеском невезении дамы Сибрит в ее присутствии, но осторожно облекали свои желчные слова в ядовитую оболочку холуйства… Это называлось контролем эмоций… Дама Сибрит едва сдерживалась, чтобы не спросить, почему же их мужья предпочитали им компанию гейшах, почему уклонялись от их столь умелых рук, отдавая себя в руки профессионалок. Но предпочитала молчать, потому что никогда не любила отравленных придворных игр. Сейчас она потеряла вкус и к жизни.
Прежде чем погрузиться в спасительное благостное забвение, она желала лишь одного: попытаться спасти детей, невинных жертв интриг, которые их не касались. Еще до рассвета она записала кодированный текст на крохотном устройстве, которое придворные называли «спорой любви», ибо любили пользоваться им для тайной переписки. И теперь с нетерпением ожидала прихода Алакаит де Флель, своей компаньонки и доверенного лица, еще одной провинциалки, которую ей удалось сделать первой дамой, несмотря на яростное противодействие старейшин этикета. Алакаит обычно приходила поздороваться с ней на рассвете, когда безумная суета еще не охватывала дворец.
Во сне она получила предупреждение, что, быть может, еще есть время спрятать детей в надежном месте. Безумная идея, которая сжигала ее лихорадочным пламенем. Она видела их один раз в день во время ленча в первых сумерках. Она успевала только обнять и поцеловать их, пока шумная и ревнивая армия воспитателей не завладевала ими. Они ей не принадлежали и были лишь безликими плодами ее плоти, но она ощущала ответственность за них. Они не были зачаты в любовных объятиях – дама Сибрит так и не познала радостей и горестей плотской любви. Она была матерью-девственницей, и эта всем известная девственность была главным предметом сплетен придворных Венисии. Дворцовые врачи-акушеры взяли у дамы Сибрит три яйцеклетки, которые надежно хранили, пока не оплодотворили их тщательно отобранными сперматозоидами сеньора. Зародыши развивались в трех прозрачных шарах, подключенных к чанам с синтетической амниотической жидкостью. Дама Сибрит следила за их развитием, и это вызвало настоящий скандал при дворе. Старейшины этикета объявили ей настоящую войну на изматывание и даже прибегли к арбитражу иерархов Церкви Крейца: обычай предполагал, что супруга сеньора оставит эти малоприятные детали жизни на усмотрение специалистов. Разве не был шокирующим этот вид развивающихся тел?.. Иерархи Церкви оказались в затруднении и простили ей отклонение от правил, которое отнесли на счет провинциального духа ретроградки.
Однажды утром врачи-акушеры извлекли из шаров трех розовых младенцев, двух мальчиков и одну девочку, как того требовала традиция. Ни один из них не был похож ни на даму Сибрит, ни на сеньора Ранти. Некоторые особо придирчивые придворные усмотрели в них отдаленное сходство с их дедом, почитаемым сеньором Аргетти. Другие, чьи языки привыкли злословить, уверяли, что семя Ранти Анга было слишком плохого качества, а потому использовали семя специально отобранного донора.
Официальные хранители генеалогического древа Ангов, старые маразматики, которых наградили почетными титулами за верную службу, торжественно прибегли к «перстам судьбы», чтобы определить, кто из мальчиков, Джонати или Бернельфи, станет наследником. Перст указал на Джонати, и перст, как говорили придворные, оказался справедливым, ибо они не могли себе представить, чтобы Сиракузой однажды стал править человек со столь смешным именем, как Бернельфи. Сеньор Ранти объявил четыре дня грандиозных праздников, чтобы с надлежащей роскошью отметить назначение принца-наследника.
Вся любовная жизнь дамы Сибрит закончилась на этом научном опыте отбора яйцеклеток, холодном и нейтральном.
Ее детей, которым уже исполнилось семь лет, воспитывали в соответствии с ролями, которые предназначались им в Сиракузе. Джонати знакомили с жестокими обязанностями сеньора под неоспоримым руководством старого Остена д'Эланжеля, автора голофильма о всеобъемлющем воспитании принцев, который ценился всеми правящими семьями Конфедерации. Бернельфи, младшему по воле случая, пришлось удовольствоваться званием генералиссимуса сиракузских армий (армий-призраков, несравненно более слабых, чем Пурпурная гвардия, и используемых только для парадов). Его учили военному искусству, хотя он испытывал отвращение ко всему, что даже отдаленно напоминало военную форму. Ксафит, девчонка с круглым лукавым личиком, находилась в полном распоряжении старейшин этикета, которые не без трудностей пытались научить ее манерам поведения и достоинства, присущих придворным дамам. Дама Сибрит испытывала к своим детям какое-то карикатурное материнское чувство, чувство отдалённости и зыбкости, которое иногда охватывало ее в их присутствии.
Но сейчас, под кровавым небосводом первой зари, она ощутила срочное, неодолимое желание вырвать их из когтей смерти. Сон не обманывал ее: коннетабль был в заговоре с Менати Ангом, чтобы опрокинуть Ранти и устранить его наследников. Она должна была приложить все силы, чтобы спасти их и с миром в душе уйти самой. Для этого ей нужна была помощь Алакаит, единственного искренне преданного друга при дворе. Она яростно сжимала регистратор, чуть не ломая его.
Розовый Рубин взошел над горизонтом. Он высветил рваную линию горного массива Месгомии. Вокруг дамы Сибрит раскрылись фиолетовые офеглиды, цветы любви и страсти – ирония судьбы! Они приветствовали звезду первого дня.
В амбразуре двери, выходящей в сад, появился хрупкий силуэт дамы Алакаит. Она не отличалась красотой, которую обычно приписывали знатным придворным дамам. Непропорциональное лицо: слишком длинный нос, поджатые губы, торчащий подбородок, но она всегда отказывалась устранять эти недостатки с помощью клеточного пластического моделирования. На ней был бледно-желтый облеган и бежевое платье-туника с разрезом выше колена. Водяная ярко-желтая корона и изумрудные браслеты подчеркивали ее невзрачность. В ней отсутствовало какое-либо кокетство, она не успела напудриться и уложить локоны вдоль капюшона, эта ее неряшливость подчеркивала суровый облик. Дама Сибрит не удержалась, чтобы не сравнить ее со средневековыми сиракузянками, женщинами, лишенными фантазии и чувственности, чьи портреты висели в некоторых галереях дворца.
– Дама моя! Что вы делаете здесь в такой ранний час и в столь легкой одежде? – проворчала Алакаит вместо приветствия. – Вы кончите тем, что вас будут считать человеком, который стремится вернуться в мир животных!
– Эка важность! – возразила дама Сибрит. – Накидка прячет меня от нескромных взглядов…
– Да предохранит нас Крейц! – воскликнула Алакаит, ужаснувшись, хотя уже давно привыкла к ее утренним выходкам. – Не хватает, чтобы вы прогуливались обнаженной перед всеми! Знаете ли вы, дама моя, что ваша привычка спать без облегана может стать предметом разбирательства святой Инквизиции! Обнаженность, – в ее устах это слово звучало греховно, – допускается, только допускается во время ежедневной ванны и акта… э-э-э… зачатия… Простите меня, дама моя…
Дама Алакаит закусила губы. Она коснулась исключительно скользкой темы и разозлилась на себя за неловкие слова. Она наравне с хозяйкой страдала от одиночества и немилости дамы Сибрит.
– Все это не имеет особого значения, – пробормотала супруга сеньора Сиракузы. – Как, впрочем, не имеют значения и абсурдные проблемы одежды!
– Дама моя, милости ради, не искушайте злой рок! – умоляюще воскликнула Алакаит. – Иначе я умру от ужаса.
Она жадно вглядывалась в черты собеседницы. И, догадываясь, что произошло нечто серьезное, содрогнулась и не на шутку испугалась.
– Слушайте меня внимательно, дама Алакаит! У нас очень мало времени…
– Почему?.. Что случилось?.. Во имя Крейца…
– Выслушайте меня, не прерывая и не задавая вопросов!
Властный тон дамы Сибрит был непререкаем.
– Вы покинете мои апартаменты как обычно. Потом, как можно скрытнее, отправитесь к моим детям. Скажете воспитателям, что мать немедленно требует их к себе. Если надо, воспользуйтесь властью, которую дает вам ранг первой дамы компаньонки.
– А если воспитатели будут против…
– Я просила вас не перебивать! Выкручивайтесь, как хотите, но заберите детей! Речь идет об их жизни! Но ни в коем случае не приводите их сюда, в мои апартаменты! Покиньте дворец через один из тайных выходов. Уверена, вы знаете их все. Постарайтесь убедить гвардейцев выпустить вас. Если надо, пообещайте им крупное вознаграждение. Покинув дворец, возьмите такси и отправляйтесь на площадь Артибанических Войн. Мой старший брат Мулик сейчас проездом в Венисии. Он живет в отеле Клавдия-Августа и должен сегодня навестить меня. Передадите ему детей и шифрованное послание. Голосовой декодер у него есть! Она разжала пальцы с лакированными ногтями – на ладони лежал крохотный темный рулон. Ничего не понимая, дама Алакаит внимательно разглядывала даму Сибрит. Она отчаянно пыталась уловить хоть капельку иронии или хитрости в темных глазах хозяйки. Она так часто становилась жертвой розыгрыша и шуток со стороны дамы Сибрит. Но к ее великому ужасу, белое лицо, усталое и беспокойное, оставалось неподвижным. В зрачках светились трагические огоньки.
– Вы не скажете мне, что происходит, дама моя? – спросила Алакаит. – Не связано ли это с жестокой участью ваших друзей Тиста и Марит, погибших прошлой ночью? Не связано ли это со слухами, которые ходят по поводу асмы?
– Возможно… Но большего я сказать не могу. Чем меньше вы будете знать, тем меньшей опасности подвергнетесь! Даже если ваши мыслехранители постоянно держат непроницаемый занавес… Дама Алакаит, готовы ли вы помочь мне?
Алакаит де Флель долго с болью во взгляде смотрела на даму Сибрит.
– Я сделаю все, как вы пожелаете, дама моя. Давайте ваше послание.
Дама Сибрит протянула открытую ладонь. Алакаит схватила рулон, сунула его во внутренний карман туники и исчезла через одну из дверей, ведущих в апартаменты.
Дама Сибрит со сладострастием погладила кончиками пальцев полностью раскрывшиеся лепестки офеглидов, источавших насыщенный, пьянящий аромат. В последний раз обвела взглядом ярко сверкающий сад, заглянула в приоткрытую пасть снежного медвигра, извергавшего бесконечную струю радужной воды, всмотрелась в пурпурное небо, окрашенное лучами Розового Рубина, в белоснежные улицы и стены просыпающейся Венисии, проводила глазами взлетающие в воздух после трехдневной реквизиции такси и автобусы, галиоты, лениво рассекающие пурпурные воды Тибера Августуса. Первые торговцы, прибывшие даже из самых далеких миров, раскрывали свои прилавки с разноцветными куполами. Вдоль аллей парка тянулись пальмины с пунцовыми плодами и листьями, а на оранжевой траве расправляли яркие крылья хохлатые павлины… Дама Сибрит впитала в себя всю красоту зрелища… в последний раз…
Она пересекла сад и вернулась в спальню, где еще прятались тени ее кошмара. Нажала переключатель ванны над столиком у изголовья кровати. Несколько мраморных плит повернулись и утонули в полу. Рядом с кроватью возник овальный бассейн из ароматных пород дерева. В нем яростно вскипали световые вихри – волны, которые очищали тело и снимали усталость. На украшенном фресками потолке появилось зеркало-увеличитель, в котором отражался бассейн. Оно не отражало ничего другого в спальне, поскольку было покрыто специальной амальгамой, позволявшей купальщице при желании проверить каждый квадратный сантиметр кожи.
Накидка дамы Сибрит соскользнула на пол. Прохладный воздух, коснувшийся кожи, шеи, груди, живота и ног, доставил ей невыразимое ощущение свободы тела и дыхания, и она постаралась продлить это наслаждение. Если бы дворцовая камеристка застала ее в этом виде, тут же распространился бы слух, что супруге сеньора Ранти Анга, первой даме Сиракузы, нравится пребывать в унизительном состоянии звериной наготы, нарушавшем священные нормы. Этот слух не преминет распространиться по дворцу, и тогда ею займутся инквизиторы Церкви. Но сегодня ей было наплевать на сплетни и крейцианские трибуналы. Она превратилась в Сибрит Ма-Джахи, свободную девушку-дикарку, которая сжимает бедрами влажные бока шигалина, несясь сквозь облака оранжевой пыли, или обнаженной ныряет в светлую ледяную воду горных потоков…
Она опустилась в бассейн. Зеркало на потолке отразило белое тело, волны принялись очищать пора за порой ее кожу, убирая малейшую грязь и доставляя удовольствие от тысяч едва заметных уколов. Ей еще не удалось полностью насладиться этой волновой ванной, как дверь с грохотом распахнулась и спальня наполнилась голосами и шагами.
У дамы Сибрит перехватило дыхание. Они даже не дали ей надлежащим образом подготовиться к смерти.
Она ожидала прихода коннетабля Паминкса или Менати Анга, но в комнату в сопровождении четырех мыслехранителей ворвался сеньор Ранти Анг. Его худое лицо, зажатое капюшоном белого облегана, из-под которого выбивались два серо-синих локона, было бесстрастным. Однако яростный огонь, горевший в голубых глазах, свидетельствовал, что он утерял ментальный контроль. На нем был длинный темно-синий плащ. Он подошел к краю бассейна.