Потом на внутреннем экране этого безмолвия возникли образы прошлого, удивительно четкие, несмотря на эрозию, неизбежную с течением времени, но имело ли время хоть какое значение здесь?.. Фильм, безучастным зрителем которого он стал, частично воссоздавал его детство, отрочество и юношество до того момента, когда он занял пост на Двусезонье…
   Ему было шесть лет, когда его мать погибла в крушении такси. Это внезапное исчезновение было таким шоком, что на добрые десять лет его перестал интересовать внешний мир. Его поведение вызывало отчаяние у дяди, принявшего его и избравшего суровость в отношениях с ним, поскольку он был неловок и не знал, как вывести племянника из летаргии. Единственным приятным воспоминанием того периода было воспоминание о громадном саде… Диком саде, где плавали пьянящие ароматы гигантских кипаритов, а на покрытом зеленой ряской пруду то и дело возникали фиолетовые пятна водорослей…
   Он увидел, как тайно покидает дом дяди, еще не достигнув совершеннолетия. Он уже не в силах выносить строгость и непоколебимость младшего брата матери. Над городом опустилась ночь. Он бросил в рюкзак какие-то вещи. Тихо открыл дверь, проскользнул в темный коридор, спустился по лестнице, пересек прихожую… И вот наконец долгожданная свобода..
   Он вместе с бродячими торговцами путешествует на древних телегах на воздушной подушке, помогает им выгружать и грузить тюки с товаром и устанавливать прилавки, чтобы оплатить свой проезд. Долгое неспешное путешествие дает ему возможность увидеть дикие и великолепные ландшафты самых отдаленных провинций Оранжа, розовые холмы Вьелина, соляную пустыню Масуа, зеленые каналы Малого Нанта, сине-фиолетовые горы Зелаума…
   Он прибыл в Филию, столицу провинции Жониль и конфедерального ткачества. Каждый фасад дома, каждая стена, каждое общественное здание украшены драгоценными тканями, изготовленными вручную по традиционному методу. Истинное наслаждение для глаз, причудливо-веселая симфония ярких и контрастирующих красок…
   Ему уже семнадцать лет. Он работает разносчиком еды, носясь по солнечным улицам Филии на небольшой платформе, нагруженной едой, которую мастера-ткачи заказывают у Ситроэль, огромной мордастой матроны, умеющей использовать своих служащих. Он наслаждается жизнью. Новые удовольствия и открытия будоражат его, постепенно стирая горькие воспоминания о тяжелом детстве…
   Ситроэль выгоняет его за незаконную торговлю едой, хотя он не был замешан в ней. Он вынужден спешно бежать из Филии, поскольку подручные бывшей хозяйки собираются расправиться с ним. Почему? Он этого не знает… Он меняет работы одна за другой, путешествует из одного города в другой… Иногда ему приходится спать на обочине дороги с пустым желудком под тропическими ливнями, которые превращают придорожные канавы в потоки грязи. Он тайно путешествует под товарными вагонами, уцепившись за воздушный рельс. Он избегает контроля робоматов, архаичных автоматов, которых легко обмануть: достаточно сунуть старый поврежденный мемодиск в их нагрудную щель, чтобы их центральные цепи замкнуло…
   Однажды он попадает в Булток, мрачный промышленный город черного континента Маравель. Он работает официантом в огромном популярном ресторане. Легально: он уже достиг совершеннолетия. И вновь его охватывает тяга к путешествиям и перемене мест – планета Оранж стала ему тесна… Он убеждает себя, что наилучшим способом объединить удовольствие и работу будет поступить на службу в транспортную компанию. Он проходит предварительные тесты в агентстве Бултока. К величайшему удивлению Тиксу, его отбирает на годовой стаж ГТК, крупнейшая транспортная компания вселенной!..
   Его отсылают на Урссу, отстоящую от Оранжа на двадцать два световых года. Он просыпается совершенно обнаженным и с сильнейшей головной болью среди других стажеров, мужчин и женщин, также полностью обнаженных. Одни смущаются, другие смеются. Главная туристическая притягательность Урссы, ледяной планеты, состоит в том, что она полностью покрыта лесами, что ему подтвердил вербовщик в Бултоке. Но не уточнил, что леса совершенно непроходимы, а потому стажерам приходится неотрывно сидеть на лекциях, до тошноты зубрить правила внутренних регламентов компании и их бесконечные пункты два и три и обучаться управлению учебными дерематами, машинами такими дряхлыми, что стажеры спрашивают, не вызывают ли они у путешественников неисправимые клеточные дефекты…
   После стажировки дисциплина немного ослабевает, и Тик-су завязывает короткую связь с иссигорянкой Бабсе Обральен, с которой познает первые отрады любви. У нее упругая плотная кожа, приятная на ощупь и возбуждающая грудь с твердыми сосками, а губы имеют вкус кислого недозрелого плода. Любовные связи между стажерами категорически запрещены, их могут выгнать, не подписав с ними контракта. И они занимаются любовью поспешно и неумело, чаще всего в роще карликовых сосен, где их горячие поцелуи зачастую охлаждает ледяной ветер… Тиксу не имеет никакого опыта, и ему кажется, что Бабсе воспринимает его порывы с раздражением, а не с удовольствием… Чрево ее столь же сухо и холодно, как местный климат…
   Стажеры приносят клятву на Бронзовой Хартии перед всеми шишками компании, которые с явным неудовольствием прибыли на планету. Потом Тиксу дают первое назначение: Двусезонье. Он никогда не слыхал об этой планете… Его уверяют, что это планета хороша, несмотря на влажный климат. Ему обещают, что позже его ждут более интересные посты…
   Ему едва удается сказать несколько прощальных слов Бабсе, которая пока не получила назначения, и выразить свою признательность в долгом поцелуе. Его тут же отсылают на Двусезонье через внутренние промежуточные станции Сбарао, Платонии, Спалла… Как только он приходил в себя и избавлялся от последствий эффекта Глозона – его тут же засовывали в новый деремат и отправляли дальше. Компания умеет считать время и не считает нужным давать ему передышку…
   На Двусезонье местный агент, чернокожий платонянин с курчавой шевелюрой, который, похоже, состарился раньше времени, встречает его зловещим кивком головы и кривой усмешкой. Пока голый Тиксу еще не совсем оправился от планетарного перехода, его предшественник вкратце объясняет работу и особенности деремата, раздевается, бросает ему в руки грязную вонючую форму, бежит к черной машине и исчезает. Пораженный Тиксу поднимает то, что осталось от зеленой формы платонянина, отправляет ее в мусоросжигатель и находит новенькую форму в пропитанном влагой шкафу, надевает ее и готовится принимать клиентов. Агентство контроля зоны 1098-А Окраин сообщает ему по внутреннему каналу секретный код зала дерематов и желает удачи, не забыв предупредить, что при любой попытке мошенничества и небрежности с его стороны к нему В течение двух суток прибудет ринс, робот-инспектор компании.
   – Жить будете в отеле Журумба на улице Пионеров… Ваш предшественник нарушил клятву Бронзовой Хартии. Он пытается скрыться от нас. Но ринс имеет данные его ДНК и вскоре доставит в штаб… Вам не следует забывать главного принципа: ничто не может заменить человеческого контакта! – добавил ироничный радиособеседник.
   Тиксу постепенно познакомился с вонючей дырой, где его похоронила дирекция Компании. Двусезонье с единственным мрачным баром, старыми проститутками, шахтерами, добывающими опталий и отупевшими от лихорадки и пьянства, с чокнутым крейцианским миссионером, с округлыми печальными садумба, а главное, с постоянной влагой, которая постепенно разъедает нервную систему… Дождь никогда не кончается и становится всепроникающим, липким, ужасающим спутником жизни…
   В первые дни пребывания Тиксу проявлял энтузиазм и рвение, достойное похвалы, постоянно предупреждая дирекцию о практическом отсутствии клиентуры. Он убеждал начальство, что нет смысла держать деремат и постоянного агента при трех переносах в месяц… Ему отвечали, что его слова приняты к сведению, что бюро анализа статистики рассмотрит вопрос о рентабельности агентства на Двусезонье. Но время шло. Ничего не происходило… И он начал тонуть в болоте инертности, потерял интерес к судьбе агентства и запил в компании шахтеров. Его истинной любовницей стало мумбе…
   И только чудесное появление Афикит, сверкающего цветка на куче нечистот, выдернуло его с Двусезонья… Он понял, что контраст между ослепительной красотой сиракузянки и уродством его собственной жизни оказался решающим толчком…
 
   – Ну что, друг! Углубился в свои мысли?
   Мощный голос пастуха заставил его вздрогнуть. Неожиданное вмешательство хозяина вырвало его из объятий антры. Пережив заново этот период жизни, Тиксу расстался с частью своих воспоминаний, с древностями, наполнявшими его душу, и радостно ответил:
   – Я размышлял…
   – Ну и дела! Когда размышляете, вы не замечаете времени! – воскликнул Станислас. – Вы сидите уже шесть часов в полной отрешенности! Когда я вошел, то уронил миску, но вы даже не заметили грохота!
   Слова пастуха поразили Тиксу: ему казалось, что его погружение в пространство и время продлилось не более десяти минут.
   – Пойдем, пора есть, – сказал Станислас. – А потом, если хотите, я почитаю вам свои стихи… Мне случается сочинять их по вечерам, когда животные спят, а вторая дневная звезда, Огненный Конь, уходит в тень. Уже поздно, чтобы вести поиски в Дуптинате. И вам, друг, остается только наилучшим способом распорядиться этими нежными мгновениями жизни.
   После ужина, состоящего из сыра и черного хлеба, а также бобового супа, пастух взял небольшой музыкальный инструмент и принялся яростно крутить ручку мехов. Он предупредил гостя, что при переводе будет потеряна ритмика и тональная частота, а потому он будет исполнять стихи на старом маркинате.
   – Но это не помешает вам уловить смысл, если умеете слушать сердцем…
   Звонкие и печальные звуки виоланы прекрасно сочетались с низким голосом пастуха. Тиксу позволил гармоничной и нежной мелодии поэмы убаюкать себя…
 
   На следующий день Тиксу бродил по улицам Дуптината в поисках деремата, могущего его быстро переправить на Селп Дик. Но агентства всех компаний были закрыты. Металлические или магнитные ставни были опущены, а объявления извещали, что они откроются только в день коронации нового императора вселенной. Частные дерематы были реквизированы. Тиксу застрял на Маркинате.
   Бродя по городу, он видел, как устанавливают огромные экраны размером чуть ли не с храм и крохотные экраны размером с кулак на площадях и улицах столицы. Эти головизоры позволяли любому маркинатянину следить за всеми подробностями церемонии, любоваться невероятной роскошью, с которой сиракузяне собирались отпраздновать коронацию одного из своих. Дуптинат наряжался как влюбленная женщина: бело-золотые языки штандартов, цвета семейства Анг, плясали под порывами ветра, башни Круглого Дома украсили переливающиеся ткани. Но лица прохожих оставались мрачными и печальными. Огненные кресты умножались с той же скоростью, что и экраны. Прохожие натыкались на них почти на каждом перекрестке и не могли избежать вида распятых багровеющих тел, безумных взглядов страдальцев. Большинство мучеников относилось к жрецам маркинатских культов.
   Оранжанин был свидетелем поимки парнишки, который ежедневно преклонял колени и плакал перед огненным крестом дамы Армины Вортлинг, чье состояние ухудшалось с каждым часом. Тело вдовы сеньора Абаски превратилось в бесформенную массу багровой плоти, сжигаемой волнами. Она походила на мутанта из великой нуклеидной пустыни. Тиксу никогда не приходилось видеть таких страданий. Четверо полицейских в темно-синей форме бросились на подростка, который отбивался с яростью своих пятнадцати лет, колотя ногами и руками, как дикая тигрокошка. Его вопли заставили прохожих замереть на месте:
   – Отпустите меня! Вы не имеете права! Мерзавцы! Вы не имеете права так поступать с дамой Арминой! Пусть кто-нибудь предупредит мою мать! Жессику Богх! Она прачка во дворце!.. Скажите ей, что схватили ее сына Фрасиста!..
   Разозленный полицейский ударил его дубинкой, чтобы покончить с воплями.
   В прогулках по городу Тиксу сталкивался со скаитами в черных и зеленых бурнусах, передвигавшихся в сопровождении наемников-притивов, а также с миссионерами-крейцианцами с мрачными восковыми лицами, спрятанными в оранжевый облеган. При каждой встрече легкий страх сжимал его внутренности, но никто, ни скаит, ни церковник, им не заинтересовался.
   Он был свидетелем разрушения храма. Пушка, управляемая опытной рукой притива, исторгла мощный зеленый луч. От резного купола, который ремесленники украшали долгие годы, осталась лишь кучка черного пепла, которую всосало в себя щупальце рободворника.
   Вечером после захода Огненного Коня за Загривок Маркизы Тиксу вернулся в дом пастуха. Как обычно, он разделил с ним ужин и с удовольствием выслушал его стихи.
   Потом, вытянувшись на матрасе, набитом сеном, и прикрывшись шерстяным одеялом, стал думать об Афикит. Ему не удалось воссоздать ее образ, контуры ее лица становились все более расплывчатыми. Его главным желанием, его целью было добраться до нее, но капризы случая – а был ли это случай? – решали иначе, и она постоянно уходила от него. Недоразумение держало его на Маркинате, ставшем для него символом невозможности повлиять на течение событий. Он превратился в хрупкий кораблик, плывущий в бурном море, который бросают в разные стороны могучие волны и ревущие ветра. Он стал марионеткой, которую кто-то – но кто? – дергал за ниточки. Он стал атомом-человечком в бесконечном пространстве…
   Тогда он снова обратился к антре. И, как накануне, когда звук жизни увлек его дух в убежище безмолвия, явились образы прошлого… Череда лиц и забытых ландшафтов… Наглые двоюродные братья, которым доставляло наслаждение издеваться над ним, его кузина, прощающаяся с детством, чьи нарождающиеся формы волновали его, его мать, его нежная мать, добрая и печальная, с горячими ласковыми ладонями…
   Он снова спросил себя, не была ли опасной эта связь с антрой, как для него, так и для других. Но она доставляла ему такое эйфорическое наслаждение и чувство внутреннего очищения, что он не решался прервать его. Антра залечивала глубокие раны, освобождала из темниц, в которые он загнал самого себя, рвала цепи, которые сковывали его подлинную натуру, обрушивала мрачные скалы, которые перегораживали тропу его интуиции. Звук был алхимиком, который плавил его внутренний мир, чтобы отлить в новую форму, архитектором, который разрушал, чтобы воссоздать. Антра работала для возрождения души, чтобы маленький атом, слишком похожий на своих собратьев, вновь ощутил вкус своего отличия, своей важности, своей уникальности. А раз так, то почему Тиксу не мог пользоваться антрой, даже злоупотребляя?
   Он заснул. И во сне ему показалось, что он слышит слабый умирающий голос Афикит. Она звала его, она в нем нуждалась.
   Он проснулся задолго до того, как ночь уступила давлению слабой зари, задолго до того, как проснулся Станислас Нолустрит.
   Он понял, что призыв ему не приснился.

Глава 15

   Очень давно на Селп Дике [2] жил народ магов и фей. Обитали они в стране Альбар, краю, затянутом густыми туманами и покрытом густыми лесами, где никто, кроме них, не рисковал бродить, не боясь заблудиться… Дома их были сложены из огромных зеленых листьев гигантских тысячелетних деревьев. Они пили воду Вечного Каскада, наделявшую их силой и долголетием. Питались они фруктами, произраставшими на хрустальных скалах, окружавших озеро Милосердия. Вкус этих плодов был так чудесен, что они не испытывали нужды питаться мясом животных, с которыми жили в добром согласии… Сердца их оставались по-детски простодушными и лишенными злобы. Главой этого народа был маг Гудевур, почитаемый всеми мудрец. Его жена, фея Лучистая, родила ему двух дочерей, феюшек Огонечка и Искорку. Красота их была так велика, что юные маги стекались со всех сторон Альбара, оседлав дыхание ветра или луч света, чтобы полюбоваться на них. Каждый из них спешил обратиться к отцу и матери с просьбой отдать ему руку одной из их дочерей, но каждый раз старый маг и его жена отвечали:
   – Решать не нам, а им… Пусть все будет по их желанию…
   И юные маги тут же устремлялись к Огонечку или к Искорке, чтобы поведать им о своей любви. Феюшки, польщенные интересом, который проявляли к ним молодые люди, соревновались в изобретении колдовских испытаний, трудности которых были таковы, что их воздыхатели не могли с ними справиться.
   На границах страны Альбар жили зловредные джинны, завистливые и ревнивые злыдни. Они неоднократно пытались завоевать королевство магов, но каждый раз могущественное колдовство Гудевура изгоняло их. Бездумные ветры донесли до них весть, в какие опасные игры играют дочери их извечного противника. И увидели в этом отличную возможность для мести. Пока все волшебное королевство страстно переживало за судьбу юных магов, пытавшихся покорить сердца дочерей Гудевура, злыдни задумали злокозненную хитрость. Один из них, по имени Мон, принял вид сновидения и темной ночью пересек границы страны Альбар. Хранители границ, ученики магов, чьи думы были поглощены феюшками, не сумели заметить злыдня Мона ни мыслью, ни предвидением, ни слушанием дыхания звезд.
   Мон без труда проник в дом Гудевура и Лучистой. Пока все спали сном праведников, он посетил дух Искорки. Он проник в круг ее снов и своим ужасающим присутствием распугал остальные сны, которые тут же разлетелись в разные стороны. И когда вокруг него возникла пустота, Мон-злыдень нашептал духу спящей феечки мысль о решающем испытании, которое она должна была предложить воздыхателям: принести ей сердце серебристой лани, грациозного зверька альбарских лесов. Мон-злыдень знал, что один из волшебных законов Альбара категорически запрещал кому-либо бессмысленно проливать кровь живого существа. Кто бы ни совершил это преступление, народ магов и фей тут же лишался поддержки богов промежуточных миров и ангелов!
   Свершив сие преступление, Мон-злыдень вернулся к своим собратьям по ту сторону границы. И всю ночь они пили и веселились.
   Утром, когда Искорка проснулась, она распахнула солнечное окно, выходящее на террасу. И обратилась к юным магам, ждавшим ее во дворе:
   – Тот, кто принесет мне сердце серебристой лани, станет моим суженым…
   Ни один из воздыхателей не дал себе времени на раздумье. Они бросились в лес, и каждый сжимал в руке нож с отточенным сверкающим лезвием. Когда маг Гудевур узнал ужасную новость из первой песни болтливого жаворонка, он бросился в комнату дочери и воскликнул:
   – Что ты наделала, несчастная? Кровь невинного существа предрекает времена проклятия!
   Но уже было поздно остановить юных магов. Ослепленные желанием понравиться феюшке, они уничтожили серебристых ланей, безжалостно вырывая у них сердца. И, как говорил закон, боги промежуточных миров и ангелов покинули страну Альбар, утерявшую своих волшебных покровителей: Вечный Каскад иссяк, хрустальные скалы перестали родить фрукты, озеро Милосердия пересохло, превратившись в соляную пустыню, звери стали хищными и принялись красть детей и поедать их.
   Злыдни давно ждали этого момента. Они собрали армию на границе и приготовились захватить страну Альбар.
   Маг Гудевур обратился к своему народу:
   – По вине моей дочери Искорки, но в основном по моей вине, ибо я ее отец и ваш предводитель, божества и ангелы лишили нас своей волшебной поддержки, небесные божества покинули наши леса… Болтливый жаворонок сообщает мне, что злыдни готовы напасть на нас и перебить. У нас нет сил, чтобы сопротивляться им. Мы обречены и навечно прокляты. Закон говорит, что только очистительная вода, вода прощения, могла бы спасти нас от злыдней, но озеро Милосердия превратилось в соль, а Вечный Каскад иссяк…
   Услышав эти слова, все феи во главе с Лучистой горько расплакались, ощущая упреки совести. И эти слезы собрались сначала в ручей, ручей превратился в реку, а река стала бесконечным океаном, чьи высоченные волны утопили бесчисленную армию злыдней. В центре океана остался только один остров, на котором укрылся народ магов. С небес упали лучи света, подхватили магов и фей, а потом перенесли их в далекие края, где им был дан еще один шанс жить в согласии с волшебным законом.
   Что касается острова, то говорят, что его днем и ночью стерегут потомки злыдней, пережившие гибель своей армии, и что не следует приближаться к этому острову…
Селпидская легенда, рассказанная Квеном Даэлом. Перевод Мессаудина Джу-Пьета
 
   Некоторые эрудиты видят в этой легенде подтверждение существования злымонов (Злыдень-Мон), морских млекопитающих, живущих в океане Альбарских Фей. Другие находят некоторую аналогию с легендой речевой традиции има садумба с планеты Двусезонье. (Примечание Мессаудина Джу-Пьета)
 
   Филп Асмусса разглядывал океан Альбарских Фей с самой высокой точки широкой дороги, опоясывавшей монастырские стены с внешней стороны. Единственными светлыми пятнами на фоне грязно-серого раннего утра, еще пропитанного ночным мраком, были белые пенистые гребни волн. По небу ползли низкие тяжелые тучи, предвестницы дождя. Ветер с моря бесцеремонно гнал их к скалистым берегам полуострова. Волны с ревом обрушивались на затвердевший песок огромного восточного пляжа у подножия монастыря и убегали обратно, оставляя за собой языки пены.
   Влажный воздух был пропитан запахом йода. Филп Асмусса не увидел флотилии рыбачьих аквасфер, которые обычно плясали на волнах в этот час суток. Если рыбаки решили оставить свои суда в укрытии, в порту Гугатт, хотя не боялись разгневанного океана, это означало, что буря, которую они ждали, должна была быть особо опасной.
   На золотистом песке западного пляжа, пока еще не накрытого волнами прилива, совершенствовались в крике смерти воины и ученики, на которых были только шаровары из ткани бронзового цвета. За ними внимательно следили рыцари-инструкторы, закутанные в серые, потрепанные сутаны. По традиции ученики были разделены на небольшие группы, построенные в определенном порядке на всей протяженности пляжа. Каждая группа изучала свою собственную технику Кси в зависимости от специализации или настроения рыцаря-инструктора. Время от времени вопли вспугивали желтых чаек и альбатросов с серебристыми гребнями, которые носились над морем.
   Филп Асмусса, наблюдавший за ними с высоты сотни метров, видел внизу рои крохотных дисциплинированных насекомых. Он подумал, что если бы его не вызвали на заседание директории, он тоже был бы одним из этих насекомых, слепо подчинявшихся пронзительным командам наставников. Перед учениками и воинами высились черные кучи камней разных размеров. Именно эти камни были мишенями – каждый по очереди испускал в их сторону свой крик смерти. Иногда, если звук достигал нужного уровня силы, камни взрывались, разбрасывая в сторону осколки. Пыль оседала на песок под радостные возгласы того, кому удалось упражнение. Но наставники немедленно обрывали их, чтобы не ослаблять сосредоточенности и ментальных усилий остальных.
   Филпу Асмусса хотелось участвовать в этих утренних тренировках. Полная концентрация, которой они требовали, быть может, помогла бы ему избавиться от черных мыслей, заполонивших голову.
   По возвращении с Красной Точки Филпа ждали дурные новости: он больше никогда не увидит своего отца. Донс Асмусса, сеньор Сбарао и Колец, погиб в ловушке, устроенной Ангами Сиракузскими и их союзниками. Уже не осталось никаких сомнений в смерти сеньоров Конфедерации. Не увидит он больше и своей матери, дамы Мониаж, двоих братьев, Гартипа и Хесмира, и трех сестер Венидиж, Бридиж и Изабелиж. Всех их обезглавили убийцы из секты притивов на центральной площади Рахабезана, столице Сбарао и Колец. Передачи головидения и галактического радио прекратились несколько дней назад. Информация поступала по тайным каналам Ордена. Слухи крайне противоречивы. Все миры испытывали информационный голод из-за прекращения работы СМИ. Филп не получил официального подтверждения смерти своих близких, но в глубине души знал – с иллюзиями пора расстаться: невидимые связи между ними окончательно прервались.
   Его предупредил духовник, рыцарь Шуд Аль Бах, на котором лежали также функции интендантства. По поступившим сведениям, его родных казнили за сопротивление армиям, вторгшимся на планету. Перед тем как их обезглавили, его мать и сестры, даже двенадцатилетняя Изабелиж, были прилюдно изнасилованы, а с его братьев заживо содрали кожу. Их головы прибили к доске, выставленной на площади. Многих придворных приговорили к крейцианскому огненному кресту – количество казней умножалось день ото дня.