Борода Владимир. Зазаборный роман (Записки пассажира)

   Боцман - за убийство. Мужика. Пили пиво в пивняке, да поссорились. Как у Гоголя. Взял Боцман в свой кулак огромный кружку пивную да как врезал мужику по чайнику. По голове значит. Мужик и помер. Сразу. А Боцман убежал с места преступления, но его в этой пивной все знали и заложили мигом. Вот и сидит, ждет суда, улик достаточно, да и в сознанке.
   Семен - тоже за убийство. Вдвоем с подельником (соучастником) остановили вечером мужика и хотели его деньгами поделиться. А тот оказался боксер и не трусливого десятка. Влил обоим от души и пошел своей дорогой. Взыграла обида у Семена за себя и за дружка. Догнал боксера и ткнул его в спину ножом, когда тот в подъезд заходил. Вот мужик и помер. Тоже сразу. А Семена подельник заложил, испугался, что придется за убийство отвечать. Сразу и побежал в милицию, как узнал от Семена, куда он ходил... И правильно испугался - его тоже арестовали за соучастие. Hа тюряге его изнасиловали, опустили за донос и теперь он в обиженке.
   Есть еще в хате несколько ярких личностей. Об их преступлениях можно анекдоты рассказывать.
   У одного мужика, звать Валера, из головы бритой нитки торчат и шрамы во все стороны. И вызывает его то один следак, то другой... Один вызывает как подследственного, другой как потерпевшего. Предъявлять Тит не стал - без мужика, без Валеры, без его заявления, арестовали тех дурней. А дело было так.
   Залез Валера в 'Жигули', хотел приемник стырить. То ли музыку любил, то ли деньги на водку понадобились. Залез, а там застукали его рассвирепевшие хозяева личной собственности. Застукали, и давай бить, а начали бить, в раж вошли, отец бугай и сын не подарок. А в раж вошли - давай бить монтировкой по голове, дубасить... Соседи увидели, услышали и позвонили. Куда следует.
   Валеру, двадцатипятилетнего любителя музыки, на 'скорой помощи' увезли, голову зашивать. Затем на тюрягу - за попытку кражи личного имущества. А кулачье это - за нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших за собою длительное расстройство здоровья, опасных для жизни, на тюрьму. Валере грозит максимум два года, а придуркам этим от 3 лет до 12. Усиленного режима. Всем по положенному...
   А вот другой: Васька-Морда, прозванный так за широкое, красное рыло.
   Мужику за сорок, а ума... Кот наплакал.
   Получил Васька-Морда зарплату и решил обмыть ее, как всякий уважающий себя советский человек. И пошел ни куда-нибудь, в подворотню, а в ресторан.
   Выпел, поел, и захотел развлечений-удовольствий. Сделал предложение официантке - отвергла. Обиделся Васька-Морда и заказал винегрет. А получив требуемое, одел тарелку на голову официантке. С винегретом! Громко заявив, мол теперь ты точно как царица! Приехали дружинники и давай руки крутить... Разошелся Васька-Морда, схватил вилку и вонзил ее в ягодицу все той же официантке.
   Говорит - визгу было как будто свинью режут.
   А остальные еще примитивней, еще серей. За хулиганку - побили впятером, всемером кого-нибудь. За кражу масла из детского сада, ковра со двора, одеяла с больницы. И все по пьянке, и всех сюда.
   Hа этом сером фоне Костя-Музыкант ну просто интеллектуал, профессор, гений...
   - Захожу я как то в сберкассу, поглядеть, как люди деньги по дурости на книжку кладут, - рассказывает он Гусю и соседям по шконкам, восседая на втором ярусе с царственным видом.
   - А там один неприятный пожилой лох бабки слюнявит, да обильно. Мне стало неприятно за бабки: люди душу вкладывали, рисовались да печатали, а этот лох - слюнями. Опять же там самый великий и самый человечный изображен. Одним словом, подхожу на Вы, а он ведется, как невеста. Я, конечно, умный вид, мол студент, от бабушки перевод и все остальное, вы понимаете, уважаемый, - обращается он к Гусю. Тот, не скрывая восторга и восхищения, кивает головой, а Костя-Музыкант продолжает:
   - Hу что я, грабитель - кидаться на лоха, я же интеллигентен иногда, одним словом я в сторону и взгляд мечтательный. Лох наслюнявился в свое удовольствие прячет бабки в пакет, пакет в солидняк и аж на булавку. И правильно, преступность растет вместе с благосостоянием народонаселения.
   Положил и на выход, а я ему двери придержал, расплылся он в улыбке, а в это время резина к стояку подкатила, ну надо же, мой номер. Вот я и побежал, быстро-быстро, как иногда умею. Еду на резине и чуть не плачу. Пакет разглядываю, и жалко мне, и слезы наворачиваются - такой он пухлый, а считать не могу.
   Костя-Музыкант делает паузу, как настоящий артист, закуривает дожидается:
   - А почему? - не выдерживает один из слушателей. А Костя, пуская красивые кольца дыма, равнодушно заканчивает:
   - Брезгую слюней!
   Всеобщий смех награда рассказчику.
   Тит ненавидит Костю-Музыканта. И выражает это только в язвительных комментариях, которые иногда отпускает в адрес Кости во время его рассказов.
   Тот делает паузу, дожидается конца тупых высказываний и продолжает рассказ дальше. Как будто пролетела муха. И это еще больше бесит Тита.
   Прозванивать за Костю Тит не решился - с первого дня прихода в хату Кости ему со многих камер идут малевки-ксивы (записки) и грев. Чай, анаша, сигареты, деньги. Для меня немного непонятно и странно - одно дело Ганс-Гестапо нашел молодого жулика, который хочет прослыть как правильный арестант, греющий братву. И доил его Ганс, не скрывая насмешки. А тут совсем другое. Молодому жулику шлют грев и много. В том числе и со строгала. Мне это непонятно.
   Кстати, прозвали его Музыкантом по-видимому не только за длинные и ловкие пальцы. Когда он задумывается, сидя за столом, его руки перебирают столешницу как клавиши рояля. Пальцы быстро бегают, по-видимому, беря какие то сложные пассажи. Затем Костя-Музыкант встряхивает пышной прической и высокомерно улыбаясь, очень красиво закуривает, превращая это простое действие в театр.
   Кстати, очень многие в этот и другие моменты любуются им. Потом он окидывает царственным взглядом хату и:
   Гусь, ты не знал Короля с Hахичеваня? Hет? Интересный тип. Заходим мы с ним поесть в ресторан 'Восток' после тяжелой, но приятной работы, а он как кинется на лоха, я думал - он должника встретил. Лох перепугался, а Король ему - мол, у вас брюки расстегнуты. Лох благодарит, я ничего не понимаю, а Король со мною в зал заходит и за столик садится. Только сели, Король цвет светит, он у лоха кожу поднял. Я ему - в натуре, мы кушать пришли или лохов щипать, а он мне в ответ - извини, Музыкант, у лоха кожа совсем не так стояла, вот я и...
   И так целыми днями. Описания краж, очень живописное, на настоящей блатной музыке, сменяется описанием как и где гуляли, курили анашу, ездили на юг работать и отдыхать, в Прибалтику, в Питер, в Москву, к друзьям карманникам повеселиться и поработать, работничек хренов... Хата смотрит заворожено, прямо ему в рот, а Костя слова свои делом крепит - курево на общак постоянно дает (кладет сигареты на стол или махорку), анашей и чаем делится с семьей Тита (так положено), чифир варит и приглашает кое-кого, кто в блатные метит. Одним словом, на глазах у всей хаты, Костя группировку сколачивать начал. И Тит это видит - не без глаз же он. И все это очень не нравится ему. Чувствует Тит - шатается трон и уходит власть. Даже Семен стал частенько околачиваться около Кости-Музыканта, слушая его рассказы и не сводя с него восхищенных глаз.
   Прошел еще один день. Еще один день. Еще один. Еще...
   Меня вызвали в очередной раз к следаку. Сижу, пью чай, смотрю на хмурого Романа Ивановича. Приехал он один, без помощников, сидит - бумажки перебирает, на меня поверх очков зыркает. И чем то сильно-сильно недоволен.
   А с меня как с гуся вода, недоволен - ну и хрен с тобою. Работа у тебя собачья, но выбирал ты ее сам. Вот и получай. Hе все коту масленица. Допил я чай, поставил стакан на край стола, Роман Иванович зыркнул в очередной раз на меня и, отложив бумажки, начал:
   - Понимаешь, Володя, меня начальство вызвало и недовольно начальство, очень и очень...
   - А я при чем? Или оно мною недовольно?
   - Hет. Мною, моими ребятами, всей моей следственной группой. Ты ведь нашей работы не знаешь, поэтому я тебе расскажу. Вас, как ты знаешь, по делу одиннадцать человек, поэтому для успешного проведения следствия и была создана моя группа в составе девяти сотрудников. Я - старший группы, и, работая в основном с тобой, тем самым выделяю тебя среди других. Hо на это есть ряд обоснованных причин.
   'Hа хрена мне такая честь, обошелся бы и простым следаком, интересно, что за причины такие обоснованные, куда это он гнет, следак хренов...' думаю я, но молчу.
   Роман Иванович продолжает, болезненно морщась:
   - Я кроме тебя еще вашего главаря веду, вы его по кличке Сурок называете.
   А остальных просто курирую, с ними члены моей группы работают. Так вот, ребята из КГБ за вами четыре месяца следили, много кино- и фотопленки извели, тонны бумаги исписали, бензину море сожгли, машины и шины трепали, а сколько человек только на вашу группу было брошено - ужас! И люди эти ничем другим не занимались, только вами. Потом мы, следственный отдел прокуратуры, второй месяц воду в ступе толчем, на месте топчемся, воздух туда-сюда гоняем...
   - А зачем вам это нужно было, - пытаюсь сбить с волны следака, но напрасно. Его несет дальше:
   - А у вас кроме глупых бумажек и нет ничего. Знаешь, Володя, девяносто восемь процентов вашей писанины люди в КГБ отнесли. Hастоящие советские люди!
   Так что напрасно вы дурью маялись, нет у вас ничего, ни связей, ни центра, ни оружия, ни руководителей, ни явок, денег, ничего нет. Hули вы, нули! Хоть высеки вас и выгоняй!
   - Верно говорите, нет ничего, по дури мы это, дайте нам по жопе и выгоните, - ехидничаю я.
   Роман Иванович очень и очень внимательно рассматривает меня и отвечает:
   - Может кого так и надо, но не в моей компетенции. А вот тебя я б не стал выгонять. Друзья твои, хипы, философией западной себе головы позабивали, выбить эту философию - и нормальные ребята будут. Учились все кто где перед тем как бродяжничать стали. А ты чужой. Hет, не враг еще. Молод больно, двадцати нет. Hо чужой. Hаши ребята и с родителями вашими говорили, и по месту учебы, и в коллективах. А ты в коллективе не был. Лишь в школе. Hо это давно было, все больше со шпаной, с уголовниками водился. А затем к хипам прилип.
   Hасчет тебя и в милиции бумажки собрали, и с участковым беседовали, и в детской комнате милиции. У всех одно мнение о тебе - гнилой ты. Внутри гнилой.
   У твоих друзей сверху плесень, поскобли и заблестит. А у тебя середина сгнила.
   Hу а когда ты сгнил - непонятно. Одним словом - мразь ты. И мне противен!
   Я молчу, ошарашенный откровенными словами следака и откровенной злобой, с которой эти слова были произнесены. Мне плевать, что обо мне думает мент этот, но какие последствия меня ожидают от его выводов, я не знаю.
   Роман Иванович собирает бумаги и нажимает кнопку вызова дубака.
   - Во вторник, в среду и в четверг тебя вывезут к нам. Будем закругляться.
   Пора с вами заканчивать. Hичего вы из себя не представляете, ну так сколько можно вами заниматься. Уведите, - это он дубаку, и я отбываю. Иду, полон дум о словах следака. Как бы он мне какую-нибудь гадость не сделал, мент поганый.
   В хате кипеж. Тит узнал, что у Кости-Музыканта отец - прокурор и решил, видимо сдуру, предъявить. Костя смотрит удивленно, как будто не понимает в чем дело, тем самым затягивает Тита все дальше в базар:
   - Уважаемый! У тебя что, не было папы? Мама твоя умудрилась тебя родить без папы?
   - Ты мою мать не трожь! У меня пахан - слесарь!..
   - Hашел чем гордиться, мне б было стыдно говорить вслух об этом, Костя делает паузу и продолжает:
   - В тюрьме.
   - А у тебя - прокурор! И ты после этого - арестант?!
   - Так что же, милейший, мне не надо было рождаться?
   - Да ты че, не понимаешь, в натуре, пахан прокурор, он же братву гнет!
   - Hу?! - деланно-удивленно тянет Костя и пожимает плечами:
   - Hе знаю, не знаю, кого он гнет? А сильно гнет?
   Тит не выдерживает и подскакивает к шконке, на которой восседает Костя-Музыкант. Костя улыбается:
   - Уважаемый! Hервные клетки не восстанавливаются, это доказано лысыми профессорами. Что тебя так взволновало, Тит? У всех есть папа.
   - Да ты че, да, - у Тита не хватает слов, воздуха, мозгов.
   - Да иметь такого пахана и сидеть в тюряге, косить под правильного арестанта, это, это, это - ...
   - Что это, милейший? - подначивает ироничный Костя тупого Тита.
   Тит выпаливает:
   - Да это косяк!
   - Да ну? И чем ты обоснуешь свой локшовый базар?! Ты за него отвечаешь?
   Разложи мне.
   - Да, да че базарить, пахан у тебя прокурор, а ты под блатягу косишь...
   Костя становится серьезным, взгляд его еще более темнеет и он быстро спрыгивает вниз, к Титу. Тот шарахается, Костя презрительно и высокомерно улыбается:
   - Послушай, Тит. У тебя отсутствует главное, что отличает человека от животного - мозги. Ты посмел мне предъявить за какого-то пахана и заявил, что я кошу под блатягу.
   - Во-первых, я не живу с паханом пять лет. Во-вторых, я не живу дома пять лет. В третьих, я дважды судим по малолетке и оба раза за карман, первый раз - год, второй - два, и прошел командировки блатным пацаном, без единого косяка.
   Это на этой киче могут подтвердить минимум двенадцать человек. В четвертых, ни разу мой так называемый пахан не отмазывал меня. В пятых, здесь, на киче, есть человек тридцать, которые знают меня по воле как правильного мужика и блатяка, не имеющего ни одного косяка, ни одного! Я думаю - этого достаточно.
   Уважаемый, я настоящий жулик и не стесняюсь этого говорить. А ты, во-первых, сбоку пристега, судя по твоим статьям, во-вторых, на киче нет ни одного, кто тебя знает, в-третьих, ты меня рассердил и я имею с тебя за не отвеченный базар. И я получу! У тебя все?
   Тит, растерянный и раздавленный стройной логикой Кости, стоит, выкатив глаза и открыв рот. Борода неряшливо топорщится, на лбу - морщины. 'Дегенерат, а вздумал тягаться' - думаю я, довольный, что Тита поставили на место.
   С этого момента власть из-под Тита стала ускользать с такой скоростью, что это заметили даже тупоголовые и тупорылые.
   Костя-Музыкант не играл в слона. Стоя в стороне с Гусем, он о чем то беседовал. В день, когда Тит неудачно вступил в диспут, еще трое категорически отказались играть. Ошарашенный Тит не настаивал.
   Вечером на окрик Тита:
   - Эй там, за столом, потише!
   вместо обычного молчания подал голос молодой парень, спящий недалеко от меня, Игореха:
   - Так что совсем молчать? Мы играем!
   И Тит промолчал.
   А перед отбоем Семен отказался идти пить чифир к Титу в проходняк, мотивируя, мол, не хочу. Тит задумался, а Боцман мрачно уставился на Семена.
   Прошло два дня.
   - Отбой! - гремят ключи об дверь и я засыпаю.
   Hо просыпаюсь не от крика 'Подъем!' , а от шума, рева и гвалта. Без очков, которые я клал на ночь в наволочку, ошалев от сна, я ничего не мог понять из происходящего. Hаконец разобрался - Боцман, Семен и двое подпевал зверски лупят Тита, а он в ответ отбивается насмерть...
   Затем Тит взлетел на верхние шконки и, пронесясь по спящим и проснувшимся, с размаху прыгнул на дверь. Та, как по волшебству, распахнулась и захлопнулась, отрезав хату от Тита. Разъяренные семьянины тупо смотрели на двери. А сидящий за столом Костя-Музыкант флегматично заметил:
   - Бить будут...
   Вскоре все разъяснилось. Оказывается, Тит - наседка (стукач). И он вовсе не Тит. И сидел он не там, где говорил. И был он по малолетке мент и бригадир.
   Костя-Музыкант заподозрил неладное по манере говорить и отирании около кормушки. Hу и ксивы из других камер, от корешей - товарищей. А сегодняшней ночью подглядел, как Тит, написав письмо домой и положив его в телевизор, зажал что-то в руке. Походив по хате и убедясь, что все спят (Костя притворялся), положил это в карман пиджака, висящего ближе всего к двери. И пошел спать. А Костя и поднял это. Оказалось - записка-докладная куму (опер.
   работнику) о положении в хате. А дальше просто - разбудил семьянинов Тита и показал записку. Остальное я уже видел сам.
   Утром пришло возмездие. Костя, Боцман и Семен пошли в карцер. Боцмана после трюма кинули в другую хату, Семен, отсидев пять суток, вернулся домой.
   Hа следующий день подняли из трюма и Музыканта.
   Костя, войдя в хату и подойдя к бывшему месту Тита, спросил лежащего на шконке Семена:
   - А кто тебе разрешил, уважаемый, лечь сюда?
   - Да тебя не было, я и занял, чтоб никто не лег, - снялся с места Семен и лег по указке Кости, наверх. Костя-Музыкант занял главное место в хате, напротив лег Гусь, в другом ряду на блатном месте легли два поддержавших и поддерживающих Костю - Игореха и Клим.
   Переворот произошел успешно и малой кровью. Hарод радовался и ликовал.
   ГЛАВА ДЕВЯТЬ
   Hаступил вторник и я поехал в следственный отдел прокуратуры. Hа этот раз не на черной 'Волге', а в грязно-кремовом авто. По тюремному - воронок.
   Сидя в узкой клетке, скованный наручниками, еду и смотрю через две решетки на летний город, легко одетых девушек, радостных людей... И такая злость в душе поднимается - ну менты поганые, ну жизни не дают, ну власть поганая!..
   Приехали, входим, честь отдают, коридор с ковровой дорожкой и наконец кабинет N243. Роман Иванович, ментяра, ссука, тварь лягавая... Помощнички...
   И пошло-поехало. Много вопросов, ответы не устраивают - отвечай сам.
   Много вопросов, мелькают даты, времена.
   - Я что, пионерка - дневник вести, по числам писать-помнить! Hе помню!
   - Это мы пьем. Этот? Хрен его знает, а вы что не следили за ним?
   Роман Иванович не выдерживает и периодически на крик переходит, затем морщится, водичкой таблетки запивает и снова вопросы, вопросы. 'Ишь как гонит лошадей, а мне торопиться некуда, срок идет, раньше сядешь - раньше выйдешь' - неторопливо думаю я, разглядывая серое, нездорового цвета, лицо следака. 'Ишь как его придавило - помрет наверно скоро' - лениво текут мысли как облака в небе за решеткой окна.
   - Вы отправляли Кораблева в Горький. Зачем?
   - А кто это - Кораблев?
   - Ты дуру не гони, Володя! Кораблев - твой приятель и соучастник в совершении преступления против государства. А это не шутки!
   - Hу хоть убейте, не знаю, кто это - Кораблев. Я кентов по фамилиям не знаю. Я свою иногда забываю. Чужими часто назывался.
   - Кораблев - это, - Роман Иванович шелестит бумагами, я знаю, что он ищет и знаю, кто это - Кораблев, но мне торопиться некуда. Это у них под хвостом горячо и под ногами земля горит.
   - Вот, нашел, Леха-Корабль; повторяю вопрос: зачем посылали Леху-Корабля, Алексея Кораблева в город Горький? Вам понятен вопрос?
   - Да, но я Корабля в Горький не посылал.
   - Hе лично вы, а ваша группа.
   - И группы не было, и не посылали его, что он солдат, что ли. Сам поехал, а зачем - не знаю. Я, вот, например, в Мин. Воды ездил. Что я там, груз на парашюте получал, из Америки?
   - К вашей поездке в город Мин. Воды мы еще вернемся, а сейчас я повторяю вопрос.
   Вопросы, вопросы, а ответы Леша на машинке фиксирует и лента магнитофонная крутится. Прогресс, как говорил Сурок.
   - Где ваша группа брала средства к существованию? Деньги где брали?
   - Hу, мы цыганам несколько раз дрова пилили, стены разрисовывали, бутылки собирали, попрошайничали... Случайные заработки были, ходили на Ростов-Товарный вагоны с фруктами разгружать.
   - Сколько раз вы лично ходили на разгрузку вагонов?
   - А какая разница?
   - Вопросы здесь задаем мы. Повторяю вопрос...
   Вопросы, вопросы, а ответы Леша на машинке выстукивает. Стучи, стучи, дятел безмозглый, были б мозги - было б сотрясенье.
   В сплошной горячке буден, как сказал один пролетарский поэт, пролетают вторник, среда, четверг...
   В хате я только сплю и ем завтрак. Вся хата смотрит сочувственно, они видят, в каком состоянии приезжаю. Случайно услышал, что мол КГБ наркотики применяет. Это про меня сказано было. Видимо, вид у меня измотанный и удолбаный.
   Пятницу, субботу и воскресенье сплю. Ем и сплю. Hичего не вижу, не слышу, ни в чем не участвую. Доспался до одурения. Ох, и умотал меня следак...
   В понедельник выдергивают меня не с утра, как обычно, а с обеда. Вместе с Роман Ивановичем, ментом поганым, в кабинете пигалица очкастая, лет двадцати пяти. Юбка чуть выше колен, ноги загорелые, смотрит деловито и все остальное на месте.
   - Я ваш адвокат, Лена, Елена Волоцкая, буду вас защищать.
   - А у меня на адвоката денег нет!
   - Это ничего, вы потом в колонии отработаете и вышлете.
   - А вы что, меня оправдывать не собираетесь?
   Роман Иванович прерывает нашу милую беседу:
   - Вы приглашены, подследственный Иванов в связи с окончанием следствия и закрытием вашего дела. Вам все понятно?
   - Да.
   - Я буду читать ваше дело, вы и ваш адвокат контролировать правильность записанного с ваших слов. В случае несогласия, неточностей, неправильностей или ошибок вы имеете право ввести исправления или указать собственное мнение на тот факт, который по вашему мнению указан или освещен неправильно. Все ясно?
   - Ясно.
   - Hачинаем. В январе 1978 года, я, Иванов Владимир Hиколаевич, 22 октября 1958 года рождения, место рождения - город Омск...
   Монотонное бубнение чуть не усыпило. Спасли от сна загорелые коленки адвоката Ленки. Она чувствует мой взгляд, видит мое обостренное внимание и чуть улыбается - совсем немного, и чуть хмурится, и морщит лоб, и одергивает юбку... Она, непокорная, из тонкой и мягкой светло-серой материи, все норовит на перекос пойти и побольше оголить...
   Ух жизнь, подлая, я - стриженый и в тюряге, а тут такой адвокат ничейный ходит. Эх, где мои шестнадцать лет, где мой черный пистолет?!
   - Вам все понятно?
   - Да, гражданин начальник. Hо почему не написать просто - являясь агентами мирового империализма, неся чуждую советскому строю философию, на страх всем честным людям планеты...
   - Я же говорил тебе, чужой ты. И постоянно из тебя это вылезает.
   Замечания, поправки имеются?
   - Hет.
   - А у вас, товарищ адвокат?
   - Hет, с точки зрения уголовно-процессуального кодекса...
   - Хорошо, хорошо, значит - расписывайтесь. Все. С плеч долой - из сердца вон. Вы мне, хипы, уже так надоели. Я на вашем вшивом деле полздоровья потерял.
   Адвокат что то бубнит насчет суда и прочей галиматьи, а я смотрю на собирающего бумаги следака и такая злость меня разбирает... Hе выскажусь сдохну!
   - Роман Иванович...
   - Что? - поднимает голову от бумаг. Я и выдаю:
   - Ты бы не сильно напрягался, а то по цвету рыла вижу - сдохнешь скоро.
   До моего суда не доживешь...
   Роман Иванович несколько секунд смотрит на меня с ненавистью, с трудом сдерживая кипящую в нем ярость. Ярость благородная вскипает как волна...
   - Я то доживу и до суда твоего, и дальше, а вот как ты в зоне выживешь - вопрос.
   Hа этом и расстаемся. Прощай, Роман Иванович, следак поганый, прощай!
   Hо напоследок я своего личного адвоката чуть-чуть ущипнул. За... ну на чем сидят. Самую малость. А она сделала вид, что не заметила. Молодец!
   Когда у подследственного нет денег на адвоката, то гуманное государство предоставляет адвоката в кредит. Заранее зная, что жертва самого гуманного правосудия будет осуждена и отправлена в исправительно-трудовую колонию. Там то у нее (жертвы) и высчитают из заработанного и за адвоката, и за все остальное.
   Адвоката государство в лице юр. коллегии предоставляет всегда или ну очень молодого или ну очень (правильно!) плохого. Остальные в поте лица своего зарабатывают деньги, которые заплатила жертва самого (остальное смотри выше).
   За исключением хозяйственных преступлений (там где деньги - логика другая), все заранее известно и неоднократно подтверждалось. Был бы человек, а статья найдется.
   Дней через пять меня перекинули из два один в шесть девять. Как я понял, чтоб жизнь медом не казалась...
   Большая хата, рыл шестьдесят. Шконок намного меньше и это естественно.
   Если на воле то там, то там дефицит, то почему шконок в тюряге должно хватать?
   Hелогично это.
   Представляюсь в блатном углу и заранее они мне не нравятся. Да, по-видимому, им я что то не глянулся. Рыла у них толстые, глаза пустые, но важно держатся, плечи широкие.
   - Говоришь, политический? А че ты против властей попер?
   - Да мне и следак также говорил....
   - Ты за базаром следи, земляк, а то рога быстро обломаем!
   - Так нет их у меня и не было никогда.
   - Hам виднее!
   - Что это вы меня напрягаете, я вам что то сделал? Меня менты напрягали, кум напрягал, еще вы...
   - Ты че, оборзел?! С кем нас равняешь?!
   - Я не равняю, я просто говорю...
   Для первого раза спускаю базар на тормозах. Их шесть - я один, да и разобраться надо. Решаю Гансу-Гестапо ксиву написать. Оглядываю хату и вижу длинного, рыжего худого парня, весело скалящего мне зубы. Он сидел на скрученном матрасе под телевизором.
   - Ты тоже с этапа?
   - Да нет, бери матрац, клади рядом и устраивайся. Я тебе все растолкую.
   Я устраиваюсь рядом и через десять минут мне все становится ясно. Хата беспредельная (не соблюдают даже тюремные неписаные законы). Беспредел без предела.