Страница:
Он протянул к ним свои руки, растопырив пальцы. Этого ему не следовало делать. Старший инспектор, не раздумывая ни секунды, поблагодарил его за готовность к сотрудничеству с полицией во время расследования и моментально снял отпечатки пальцев. Они распрощались. Закрыв за собой дверь, полицейские облегченно вздохнули. Наконец-то им удалось продвинуться на шаг вперед. В тот же день сержант Дайк отправился в Лондон, где старший инспектор Черрил из Скотленд-Ярда подтвердил, что отпечатки пальцев на бокале из-под пива, обнаруженные на столе в комнате убитого, идентичны с отпечатками пальцев Джозефа Уильямса.
Полицейские получили ордер на арест и отправились к отставнику. Он снова стал издеваться над ними.
– Явились меня арестовывать? Но ведь это же глупость! Вы опозоритесь! Голову даю на отсечение, что вы не докажете мою виновность.
Во время следствия он утверждал, что невиновен, смеялся над предъявленным обвинением, на суде тоже не многое смогли доказать, дамские бигуди или окурки и группа крови мало кому показались убедительными уликами.
Адвокат Норман Кинг умолчал в своей защитной речи об идентифицированных отпечатках пальцев – единственной серьезной улике, а обратил все внимание на остальные, предложенные обвинением для рассмотрения присяжными.
– Что за улика бигуди?! Да, госпожа Уильяме оставила при переезде мужу коробку со старыми непригодными бигуди. Они серийного производства. Только представьте себе, сколько их может быть только на лондонских чердаках?! Выходит, что все, кто еще не выбросил их на помойку, могут быть заподозрены в убийстве Уолтера Динивана? Разумеется, нет! Так же обстоит дело и с коричневым бумажным пакетом. Таких пакетов тысячи! Может быть, кто-то видел, как обвиняемый Уильяме нес молоток в пакете к дому Динивана? Нет. Что же это за улика? Обвинение строится на выводах экспертов, определивших, что у курившего в доме Динивана та же группа крови, что и у подсудимого Уильямса. Ученые утверждают, что можно проводить сравнительную экспертизу, взяв для установления группы крови незначительное количество слюны, оставшейся на окурке. Не имею ничего против, хотя это и новшество. Но я не уверен, достаточно ли это проверенный метод. Взвесьте все хорошенько, господа присяжные заседатели. Решится ли кто-нибудь из вас на основании этого метода анализа решать вопрос о жизни и смерти обвиняемого? Готов ли кто-нибудь из вас взять на себя тяжесть ответственности за жизнь Джозефа Уильямса? Верите ли вы в безошибочность такого метода?
Присяжные сомневались, и подсудимый был освобожден. Но Джозеф Уильяме не выдержал нервного напряжения и ночью в день своего освобождения из-под стражи признался журналисту Норману Рею в убийстве старика Динни. Журналист опубликовал его свидетельство уже после смерти Уильямса и подтвердил тем самым, что ученые в своих анализах не ошиблись.
АККУРАТНЫЙ ГРЕК
ДЕЛО ЛЖЕЦА СМИТТИ
Полицейские получили ордер на арест и отправились к отставнику. Он снова стал издеваться над ними.
– Явились меня арестовывать? Но ведь это же глупость! Вы опозоритесь! Голову даю на отсечение, что вы не докажете мою виновность.
Во время следствия он утверждал, что невиновен, смеялся над предъявленным обвинением, на суде тоже не многое смогли доказать, дамские бигуди или окурки и группа крови мало кому показались убедительными уликами.
Адвокат Норман Кинг умолчал в своей защитной речи об идентифицированных отпечатках пальцев – единственной серьезной улике, а обратил все внимание на остальные, предложенные обвинением для рассмотрения присяжными.
– Что за улика бигуди?! Да, госпожа Уильяме оставила при переезде мужу коробку со старыми непригодными бигуди. Они серийного производства. Только представьте себе, сколько их может быть только на лондонских чердаках?! Выходит, что все, кто еще не выбросил их на помойку, могут быть заподозрены в убийстве Уолтера Динивана? Разумеется, нет! Так же обстоит дело и с коричневым бумажным пакетом. Таких пакетов тысячи! Может быть, кто-то видел, как обвиняемый Уильяме нес молоток в пакете к дому Динивана? Нет. Что же это за улика? Обвинение строится на выводах экспертов, определивших, что у курившего в доме Динивана та же группа крови, что и у подсудимого Уильямса. Ученые утверждают, что можно проводить сравнительную экспертизу, взяв для установления группы крови незначительное количество слюны, оставшейся на окурке. Не имею ничего против, хотя это и новшество. Но я не уверен, достаточно ли это проверенный метод. Взвесьте все хорошенько, господа присяжные заседатели. Решится ли кто-нибудь из вас на основании этого метода анализа решать вопрос о жизни и смерти обвиняемого? Готов ли кто-нибудь из вас взять на себя тяжесть ответственности за жизнь Джозефа Уильямса? Верите ли вы в безошибочность такого метода?
Присяжные сомневались, и подсудимый был освобожден. Но Джозеф Уильяме не выдержал нервного напряжения и ночью в день своего освобождения из-под стражи признался журналисту Норману Рею в убийстве старика Динни. Журналист опубликовал его свидетельство уже после смерти Уильямса и подтвердил тем самым, что ученые в своих анализах не ошиблись.
АККУРАТНЫЙ ГРЕК
– А вы кто? – спросил инспектор Конрад Роденгаст человека в униформе.
– Эдвин Финнерти, ночной сторож.
– А что за униформа на вас?
– Нашей фирмы.
– Что вы здесь делаете?
– Охраняю помещения редакции и склады «Рурал Нью-Йаркер».
– А что это такое?
– Журнал.
– Не слышал о таком.
– Вполне возможно, он адресован прежде всего сельским жителям в окрестностях Нью-Йорка и дальше.
– В котором часу вы вышли на улицу?
– В половине третьего. Остановился перед домом, расположенным возле Восьмой авеню, 337. Вас интересуют подробности, господин инспектор?
– Да, конечно.
– Так вот, я набил трубку и закурил. Видите ли, в этом бедламе в центре Нью-Йорка я чувствую себя как дома и часто не замечаю всего этого гама. Но в два-три часа утра здесь почти спокойно. Поэтому я услышал, как хлопнула дверь соседнего пансиона.
– Вы не поинтересовались, что там происходит?
– Нет. Зачем мне это было надо?
– Вам не показалось это необычным?
– Нет. Я все хорошо видел. Дверь расположена немного выше, чем обычно. К ней ведет лестница в несколько ступенек. И я увидел там фигуру какого-то парня. Он пятился, словно что-то тащил. Затем исчез за перилами.
– Вам не показалось это подозрительным?
– Нет. Почему? Здесь, в центре Нью-Йорка слоняется всякая нечисть, вам это самому хорошо известно, господин инспектор, поэтому и решил, что это кто-то смывается ночью из пансиона и тянет за собой свои манатки, чтобы не платить за ночлег. Так вот, а затем я отчетливо услышал удар, словно кому-то заехали куском тяжелого кабеля. И я его увидел.
– Как он выглядел?
– Как выглядел? Что можно увидеть в темноте? Небольшого роста, коренастый.
– Куда он направлялся?
– К углу Девятой авеню. Там исчез. Дело в том, что на почтамте в это время как раз закончилась смена, и из здания вышло несколько десятков служащих, и он смешался с ними. Но знаете, что меня поразило, господин инспектор?
– Что же?
– У того парня уже ничего не было в руках. Он ничего не нес! «Куда подевался его узел?» – спросил я сам себя. Мне даже в голову не пришло, что он оставил лежать мешок возле лестницы. Сами видите, в этом месте падает тень. Я плюнул на этого парня, решил вернуться назад в здание, но почему-то передумал и пошел посмотреть, нет ли чего у лестницы. Там и обнаружил труп.
– Что вы предприняли?
– В ту минуту ничего, господин инспектор, дело в том, что в этот момент я услышал те самые шаги.
– Какие те самые?
– Похожие на те, что были у парня, который сначала тащил мешок, а затем вдруг ушел без него.
– Вы его увидели?
– Да. Он шел вон оттуда, от угла Восьмой авеню. Когда я его увидел, он выглядел, как и раньше.
– И как же он выглядел?
– Такой маленький, широкоплечий. Под мышкой у него была сложенная газета. Он подошел к входу, поднялся по ступенькам к двери, вошел в пансион, и двери за ним захлопнулись. Вот и все.
– И что вы сделали?
– Что я сделал? – переспросил сторож. – Хотел побежать к телефону и вызвать полицию. Но тут двери пансиона снова открылись, и из них вышел все тот же парень. Из-за парапета мне была видна только верхняя часть туловища, но это был он. Парень нес что-то продолговатое, завернутое не то в газету, не то в бумажный кулек, и снова направился к Восьмой авеню. И знаете, что меня удивило, господин инспектор? Парень прошел всего в шаге от трупа и даже глазом не моргнул. Не остановился, не склонился и даже не взглянул на него.
– Вы пошли за ним?
– Конечно же я пошел за ним. Он направлялся на станцию «Пенсильвания». Я прибавил шагу, чтобы он не исчез из вида.
– Затем вы увидели полицейский патруль.
– Точно. Дежурная машина находилась на углу Тридцать третьей. Полицейские направились за ним и задержали его.
Этот невысокий коренастый человек страшно испугался, когда полицейский положил ему руку на плечо. У парня были темные прямые волосы, оливково-желтая кожа, черные глаза, и говорил он на ужасном английском.
– Вы арестованы. Следуйте за нами, – сказал ему полицейский.
– Почему с вами? – спросил неизвестный.
– Об этом вам сообщат в участке. Как вас зовут?
– Джон Манос, – сказал парень и достал свои документы. – Я ничего не сделал, почему я должен идти с вами?
– Откуда вы?
– Я грек. Греция. Работать в Бронксе. Не очень хорошо говорить, но работать хорошо. Я «о'кей бой». Спросишь моего шефа, он говорит: «Манос – ты о'кей бой».
– Где ты живешь, Манос? – спросил полицейский.
– Руминг-хауз. Гостинка. Дом номер 337 на Тридцатой улице.
– Почему ты ночью выходишь из дома и снова возвращаешься? Ночной сторож видел тебя.
– Первый раз я вышел, когда был голоден. Я был страшно голоден. Я целый день был болен. Плохо, очень плохо. Живот. Потом было хорошо, и я был голоден.
– Выходит, ты отправился купить что-нибудь поесть?
– О'кей, господин. Пошел, господин. И купил газеты.
– Ты вернулся и через минуту снова вышел, – сказал ночной сторож Финнерти, и это прозвучало как оправдание.
– Нашел дома пустая бутылка. Я не люблю пустая бутылка. Я люблю порядок. Взял бутылка и вынес в мусорник.
– Куда?
– В мусорный ящик на Тридцать третьей улице.
– Зачем ты завернул ее в газету? Если идут что-то выбрасывать в мусорник, то незачем это заворачивать в бумагу!
– Заворачивать в бумагу, чтобы никто не думай, что Манос пьяница. У нас в пансионе не может жить ни шлюха, ни пьяница. Если бы в мой постель была шлюха, то я должен быть убирайся. Если бы Манос был пьяница, то тоже должен убирайся.
– Пошли посмотрим, что там.
Они подошли к дому номер 337, где в шаге от лестницы лежала мертвая женщина. Джон Манос остановился перед ней и смотрел на нее широко открытыми глазами.
– Что с ней? – спросил он через минуту.
– Мертвая. Неужели ты ее раньше не заметил?
– Когда я могу видел ее?
– Ты ведь проходил рядом. Даже дважды.
– Я не видеть ее. Я не видеть ничего.
Мертвую женщину звали Элис Персик. Убийство произошло в ночь с 30 на 31 марта 1943 года в Нью-Йорке в западной части Тридцатой улицы. Труп был обнаружен ночным сторожем Эдвином Дж. Финнерти.
На место происшествия прибыло несколько полицейских чиновников. Первым приехал детектив отдела расследования убийств нью-йоркской полиции Джон Хоторн. Вскоре после него появился начальник третьего следственного управления инспектор Конрад Роденгаст. Их встречал сержант местного полицейского участка Джон Дж. Брсннан, по стечению обстоятельств дежуривший на посту всего в нескольких десятках метров от места происшествия.
Убитая лежала у самого дома. Точнее, полусидела, так как верхняя часть туловища опиралась о стену. Это была рослая женщина лет пятидесяти с легкой проседью в темных волосах. Дешевое зеленоватое платье, легкое пальто в клеточку. Одна ее нога была голая и босая, на другой – чулок и туфля с высоким каблуком. Вторую туфлю не нашли. Зато обнаружили второй чулок, который лежал возле мертвой в небольшом бумажном кульке.
Центр Нью-Йорка не засыпает даже ночью. Район возле станции «Пенсильвания» расположен, неподалеку от Бродвея и Таймс-Сквер, где магазины открыты до глубокой ночи, а ночные заведения – до самого утра. Около трупа неизвестной женщины остановилось несколько любопытных – то ли очень рано выходивших из дома, то ли очень поздно возвращавшихся домой. Кто-то сказал, как зовут женщину, другой добавил, что она жила недалеко от места происшествия в западной части Тридцатой улицы, дом номер 311, на дверях – табличка: «Эрнст К. Питерсон». Это ее брат.
Следователь Хоторн отправился по указанному адресу и стал расспрашивать хозяина дома.
– Почему ее зовут Персик, если у ее брата фамилия Питерсон?
– Она вышла замуж за какого-то Персика, грека. Но он убежал от нее.
– Чем она занималась? Я имею в виду, на что она жила?
– Прошу вас, инспектор, чем еще может здесь заниматься подобная женщина?! Шаталась по барам. Если какой-нибудь прощелыга платил ей, то она приводила его к себе. Но о мертвых говорят только хорошее. Несколько раз ее приводили порядочно выпившей.
– У нее было много приятелей?
– Парней много. Не знаю, были ли это приятели.
– Полагаете, она была у них на содержании?
– Не знаю, кто мог бы ее содержать. Спросите об этом у ее брата.
– Не знаете случайно, где живет ее бывший муж?
– Где-то в Бруклине.
Труп сфотографировали, очертили его силуэт на тротуаре, затем отвезли в морг. Врач в покойницкой больницы «Медикал экзаминерс» установил время смерти. Возле трупа никаких следов не было найдено.
– Идемте, Манос, мы осмотрим ваше жилище, – сказал следователь Хоторн.
Грек жил на втором этаже кирпичного дома. В комнате было тщательно прибрано. Пол блестел, окно вымыто, посуда чистая, каждая вещь находилась на своем месте: и ботинки в ящике, и даже носки в шкафу. Грек, судя по всему, был педантом. Вполне можно было поверить, что он в три часа утра отправился выбрасывать в мусорник пустую бутылку, чтобы она не портила общего вида в комнате.
– Я не убивал. Я ничего не сделал, – твердил грек. – Здесь ни разу не был ни одна женщина. Шеф запретил. Я никогда не видел убитую.
У него сняли отпечатки пальцев, а тем временем Роденгаст расспрашивал уборщицу, пришедшую на работу.
– Вы прибираете в комнатах на втором этаже?
– Кроме его комнаты. Он прибирает ее сам. Это рехнувшийся человек. Ни с кем не дружит, ни с кем не встречается. Я никогда не видела его с женщиной.
– Где он работает?
– Где-то в Бронксе. Уходит на работу во второй половине дня и работает до самого утра. Экономит каждый цент. Однажды он рассказал мне, что собирает на дом. Говорил, что вернется в свою греческую деревню и заживет как господин.
– Он утверждает, что ему вчера было плохо. Вам известно
что-нибудь об этом?
– Да, ему было плохо. Он лежал в комнате и носа из дома не высовывал.
– Кто живет рядом?
– Какой-то Сондерз.
– Кто это?
– Пожилой мужчина. Уже несколько дней не встает с постели. Хворает. Когда я у него прибирала, то он сказал, что уже две ночи от боли глаз не сомкнул.
– Значит, он бы услышал, если бы в соседней комнате происходило что-нибудь необычное?
– Спросите его. Но я думаю, что он бы услышал даже писк мыши. Ему больше нечего делать, кроме как слушать, что происходит вокруг.
К нему постучали. Никто не отзывался. Зашли в комнату. Старик лежал в постели и действительно плохо выглядел.
– Да, слышал. Вы знаете, что я слышал, – ответил старик, когда его стали расспрашивать. – Примерно в два часа ночи он вышел. Затем вернулся и через минуту снова вышел.
– Вам не показалось странным, что это происходило поздно ночью?
– Нет. Манос – ночная птица. Днем спит, ночью бодрствует. Он человек наоборот.
– Как это понимать?
– День и ночь у него поменялись местами. Порядочен как монашка – не кутит, не гуляет. Собственно, не может этим заниматься. Разве можно кутить днем?
Полицейские обыскали комнату и ничего не нашли. Все отпечатки пальцев принадлежали только Маносу. Сходили в мусорник за бутылкой, которую он ночью вынес. Это была бутылка из-под дешевого португальского вина «Риверсайд». На ней также нашли отпечатки пальцев одного Маноса.
Эрнест К. Питерсон опознал в морге тело своей сестры.
– Понимаете, что меня удивило, – сказал ему Хоторн, – этот беспорядок в ее комнате. Ведь женщины большей частью заботятся о чистоте.
– Но не она. Ей было все равно. Уже несколько лет она едва сводила концы с концами. Как я ее только не укорял – ничего не помогало. Она все равно делала, что хотела, и я в конце концов махнул на нее рукой. И у меня есть нервы.
– Когда она в последний раз была дома?
– Этого я уже не помню.
– Она ночевала здесь?
– Да, иногда. Но меня это не касалось.
– У нее был какой-нибудь любовник?
– Какой-нибудь? Какие-нибудь!
– Вы знаете хотя бы некоторых из них?
– Нет. Правда, один бил ее. Думаю, что он был моложе ее. А недавно она сказала, что этот Коул однажды убьет ее.
– Где его можно найти?
– Этого я, господин инспектор, не знаю. Это только она знала. Но она вам уже ничего не скажет, – цинично осклабился он.
Коула объявили в розыск. Затем был приглашен окружной прокурор Пагнусс, знавший греческий. Стали допрашивать подозреваемого Маноса. Ничего нового узнать не удалось, и грека отправили в камеру. Следствие село на мель. Подозреваемый, собственно, не был подозреваемым, так как против него не имелось ни одной улики. Кто же убил Элис Персик?
Прокурор Пагнусс оставил Маноса за решеткой. Хотя против него и не было улик, но с самого начала прокурор не мог избавиться от чувства, что в его комнате не было женщин, что его вообще никто не навещал. Это было нелогично, а поэтому – подозрительно. О нем навели справки. Манос был одним из переселенцев, иммигрантов, которых в Соединенных Штатах миллионы. Юношей он приехал в Америку, чтобы заработать деньги, и все в своей жизни подчинил этой цели. Работал, ел и спал, но прежде всего экономил на всем и копил цент к центу.
Показания свидетелей не имели большой ценности. Все они, включая ночного сторожа Финнерти,. видели только фигуру мужчины, и не было никаких доказательств, что человек, тащивший тяжелый мешок, был похож на того, кто выносил поздно ночью пустую бутылку в мусорник. Конечно, Манос мог завлечь Элис Персик к себе в комнату, а затем по какой-то причине задушить ее. Но это была ничем не подтвержденная версия. Зачем ему это надо было делать? Зачем надо было этому чрезмерно порядочному и аккуратному греку-переселенцу так рисковать? Была ли у него вообще причина для убийства?
Доктор Бенджамин Вэнс был сотрудником Института судебной экспертизы. При вскрытии он установил, что Элис Персик задушил человек, скорее всего мужчина, в пальцах которого заключена невероятная сила. Манос когда-то мальчиком работал в кондитерской. От постоянного замеса теста руки его окрепли, а пальцы стали как клещи. Но и это обстоятельство еще ничего не доказывало.
Полицейские тогда же на рассвете обыскали окрестности и обнаружили на Тридцатой улице за мусорным ящиком пакет, завернутый в газету. В нем находилась вторая туфля Элис Персик, дамская шляпка, два мужских носовых платка и мужская майка. На бумажном кульке, в котором был найден чулок убитой, стоял штамп G 12 Е 1. Кулек был предназначен для упаковки винных бутылок. Следователи обошли все магазины, торговавшие вином, и дневные бары, расположенные между Тридцатой и Пятьдесят девятой улицами, и на Сорок первой нашли магазин, где продавали португальское вино «Риверсайд». Это была редкая марка, ни в одном другом магазине это вино не продавали. Вероятно, Манос купил его именно здесь. Но продавцы не могли вспомнить грека, и этот след не привел к разгадке.
Прокурор Пагнусс и инспектор Хоторн снова поехали в комнату Маноса. На этот раз им помог случай. Был вечер, и они не сразу нашли выключатель. Поэтому Хоторн зажег фонарик. Луч света случайно упал на линолеум. Недалеко от кровати на полу были два светлых пятна, на первый взгляд органического происхождения: высохшая слюна или другое выделение человека. Они вырезали куски линолеума и отправили их в Институт судебной экспертизы для исследований. Там выяснилось, что это высохшая вспененная слюна. Такая обычно вытекает изо рта задушенной жертвы. Удалось также установить группу крови. Слюна принадлежала человеку с группой крови «А». Эта группа была у Элис Персик.
Когда провели экспертизу мужской майки и обоих носовых платков, то установили, что они принадлежали человеку с группой крови «В», какая была и у Джона Маноса. Если у Маноса была кровь группы «В», а выделения на полу его комнаты принадлежали человеку с группой «А», то грек лгал, утверждая, что его никто и никогда не посещал. Если Манос лгал, то для этого у него должна была быть причина. Естественно, эти выводы еще ничего не доказывали, однако подозрение усиливалось. Но подозрение – не доказательство вины.
Маноса допрашивали целыми неделями, но он все время твердил одно и то же: «Я ничего не делал, ко мне в комнату никто не приходил». Затем его познакомили с результатами экспертизы, даже не рассчитывая, что он что-нибудь поймет. Однако Джон Манос сознался. 25 октября 1943 года убийца предстал перед нью-йоркским судом, и судья Фреш приговорил его к тюремному заключению сроком от шести до двадцати лет. Во время судебного разбирательства полностью прояснилось, как и почему произошло убийство Элис Персик.
В ночь с 30 на 31 марта 1943 года Джон Манос встретил Элис Персик на улице. Он утверждал, что перепутал ее с одной знакомой. Аккуратный грек не был затворником, и возвращаясь по утрам домой, иногда приглашал к себе кого-нибудь из женщин легкого поведения, прогуливающихся по улицам. Эти визиты происходили где-то между тремя и пятью часами утра и потому он не опасался, что о них станет известно владельцу дома. Соседи в это время уже давно спали, и все в доме считали грека добродетельным и порядочным мужчиной.
Элис Персик согласилась подняться в комнату Маноса. Однако уже в комнате, при свете грек обнаружил, что ошибся. Эту женщину он не знал и не захотел даже разговаривать с ней, потому что она была пьяна.
– Я не знал, что мне делать. Она не хотела уходить. Я ее выпроваживал, а она не хотела уходить. Взяла бутылку «Риверсайд», села на кровати и стала пить. Я боялся, что она начнет шуметь. Сказал ей, чтобы вела себя тихо. Но она смеялась, как клоун. Затем стала размахивать бутылкой, и я испугался, что она разобьет окно. Она пела и кричала. Я схватил ее за шею, чтобы она замолчала. Она упала на пол и осталась лежать. И уже не шевелилась.
Весь день Манос провел в комнате с покойной, сказав соседям, что плохо себя чувствует и не хочет, чтобы его беспокоили. За это время он решил, как избавиться от убитой. Дождался ночи. Когда погасли окна больницы, находившейся на противоположной стороне улицы, он вытащил труп на улицу. При этом у мертвой потерялась туфля. Манос засунул туфлю в карман, где уже лежали нижняя рубашка и два носовых платка, которые он собирался выбросить. А также шляпа, упавшая с мертвой на лестнице. Убийца оставил труп у лестницы и отправился дальше, выбросил подобранные вещи, завернув все в газету. Манос положил пакет в первый попавшийся мусорник. Окольным путем грек вернулся домой, заметил, что при транспортировке с одной ноги покойницы снялся чулок. Манос поднял его на лестнице, пошел в свою комнату и положил чулок в кулек от вина. Кулек он выбросил недалеко от трупа. Манос вспомнил, что Элис Персик пила из бутылки и оставила на ней свои отпечатки пальцев. Поэтому он тщательно протер бутылку и пошел выбросить ее в мусорник. Ему казалось, что он идеально замел следы. Но он ошибся. Хотя эксперты и не представили полиции безоговорочные доказательства его вины, однако результаты экспертизы вывели убийцу из состояния душевного равновесия, и он сознался.
– Эдвин Финнерти, ночной сторож.
– А что за униформа на вас?
– Нашей фирмы.
– Что вы здесь делаете?
– Охраняю помещения редакции и склады «Рурал Нью-Йаркер».
– А что это такое?
– Журнал.
– Не слышал о таком.
– Вполне возможно, он адресован прежде всего сельским жителям в окрестностях Нью-Йорка и дальше.
– В котором часу вы вышли на улицу?
– В половине третьего. Остановился перед домом, расположенным возле Восьмой авеню, 337. Вас интересуют подробности, господин инспектор?
– Да, конечно.
– Так вот, я набил трубку и закурил. Видите ли, в этом бедламе в центре Нью-Йорка я чувствую себя как дома и часто не замечаю всего этого гама. Но в два-три часа утра здесь почти спокойно. Поэтому я услышал, как хлопнула дверь соседнего пансиона.
– Вы не поинтересовались, что там происходит?
– Нет. Зачем мне это было надо?
– Вам не показалось это необычным?
– Нет. Я все хорошо видел. Дверь расположена немного выше, чем обычно. К ней ведет лестница в несколько ступенек. И я увидел там фигуру какого-то парня. Он пятился, словно что-то тащил. Затем исчез за перилами.
– Вам не показалось это подозрительным?
– Нет. Почему? Здесь, в центре Нью-Йорка слоняется всякая нечисть, вам это самому хорошо известно, господин инспектор, поэтому и решил, что это кто-то смывается ночью из пансиона и тянет за собой свои манатки, чтобы не платить за ночлег. Так вот, а затем я отчетливо услышал удар, словно кому-то заехали куском тяжелого кабеля. И я его увидел.
– Как он выглядел?
– Как выглядел? Что можно увидеть в темноте? Небольшого роста, коренастый.
– Куда он направлялся?
– К углу Девятой авеню. Там исчез. Дело в том, что на почтамте в это время как раз закончилась смена, и из здания вышло несколько десятков служащих, и он смешался с ними. Но знаете, что меня поразило, господин инспектор?
– Что же?
– У того парня уже ничего не было в руках. Он ничего не нес! «Куда подевался его узел?» – спросил я сам себя. Мне даже в голову не пришло, что он оставил лежать мешок возле лестницы. Сами видите, в этом месте падает тень. Я плюнул на этого парня, решил вернуться назад в здание, но почему-то передумал и пошел посмотреть, нет ли чего у лестницы. Там и обнаружил труп.
– Что вы предприняли?
– В ту минуту ничего, господин инспектор, дело в том, что в этот момент я услышал те самые шаги.
– Какие те самые?
– Похожие на те, что были у парня, который сначала тащил мешок, а затем вдруг ушел без него.
– Вы его увидели?
– Да. Он шел вон оттуда, от угла Восьмой авеню. Когда я его увидел, он выглядел, как и раньше.
– И как же он выглядел?
– Такой маленький, широкоплечий. Под мышкой у него была сложенная газета. Он подошел к входу, поднялся по ступенькам к двери, вошел в пансион, и двери за ним захлопнулись. Вот и все.
– И что вы сделали?
– Что я сделал? – переспросил сторож. – Хотел побежать к телефону и вызвать полицию. Но тут двери пансиона снова открылись, и из них вышел все тот же парень. Из-за парапета мне была видна только верхняя часть туловища, но это был он. Парень нес что-то продолговатое, завернутое не то в газету, не то в бумажный кулек, и снова направился к Восьмой авеню. И знаете, что меня удивило, господин инспектор? Парень прошел всего в шаге от трупа и даже глазом не моргнул. Не остановился, не склонился и даже не взглянул на него.
– Вы пошли за ним?
– Конечно же я пошел за ним. Он направлялся на станцию «Пенсильвания». Я прибавил шагу, чтобы он не исчез из вида.
– Затем вы увидели полицейский патруль.
– Точно. Дежурная машина находилась на углу Тридцать третьей. Полицейские направились за ним и задержали его.
Этот невысокий коренастый человек страшно испугался, когда полицейский положил ему руку на плечо. У парня были темные прямые волосы, оливково-желтая кожа, черные глаза, и говорил он на ужасном английском.
– Вы арестованы. Следуйте за нами, – сказал ему полицейский.
– Почему с вами? – спросил неизвестный.
– Об этом вам сообщат в участке. Как вас зовут?
– Джон Манос, – сказал парень и достал свои документы. – Я ничего не сделал, почему я должен идти с вами?
– Откуда вы?
– Я грек. Греция. Работать в Бронксе. Не очень хорошо говорить, но работать хорошо. Я «о'кей бой». Спросишь моего шефа, он говорит: «Манос – ты о'кей бой».
– Где ты живешь, Манос? – спросил полицейский.
– Руминг-хауз. Гостинка. Дом номер 337 на Тридцатой улице.
– Почему ты ночью выходишь из дома и снова возвращаешься? Ночной сторож видел тебя.
– Первый раз я вышел, когда был голоден. Я был страшно голоден. Я целый день был болен. Плохо, очень плохо. Живот. Потом было хорошо, и я был голоден.
– Выходит, ты отправился купить что-нибудь поесть?
– О'кей, господин. Пошел, господин. И купил газеты.
– Ты вернулся и через минуту снова вышел, – сказал ночной сторож Финнерти, и это прозвучало как оправдание.
– Нашел дома пустая бутылка. Я не люблю пустая бутылка. Я люблю порядок. Взял бутылка и вынес в мусорник.
– Куда?
– В мусорный ящик на Тридцать третьей улице.
– Зачем ты завернул ее в газету? Если идут что-то выбрасывать в мусорник, то незачем это заворачивать в бумагу!
– Заворачивать в бумагу, чтобы никто не думай, что Манос пьяница. У нас в пансионе не может жить ни шлюха, ни пьяница. Если бы в мой постель была шлюха, то я должен быть убирайся. Если бы Манос был пьяница, то тоже должен убирайся.
– Пошли посмотрим, что там.
Они подошли к дому номер 337, где в шаге от лестницы лежала мертвая женщина. Джон Манос остановился перед ней и смотрел на нее широко открытыми глазами.
– Что с ней? – спросил он через минуту.
– Мертвая. Неужели ты ее раньше не заметил?
– Когда я могу видел ее?
– Ты ведь проходил рядом. Даже дважды.
– Я не видеть ее. Я не видеть ничего.
Мертвую женщину звали Элис Персик. Убийство произошло в ночь с 30 на 31 марта 1943 года в Нью-Йорке в западной части Тридцатой улицы. Труп был обнаружен ночным сторожем Эдвином Дж. Финнерти.
На место происшествия прибыло несколько полицейских чиновников. Первым приехал детектив отдела расследования убийств нью-йоркской полиции Джон Хоторн. Вскоре после него появился начальник третьего следственного управления инспектор Конрад Роденгаст. Их встречал сержант местного полицейского участка Джон Дж. Брсннан, по стечению обстоятельств дежуривший на посту всего в нескольких десятках метров от места происшествия.
Убитая лежала у самого дома. Точнее, полусидела, так как верхняя часть туловища опиралась о стену. Это была рослая женщина лет пятидесяти с легкой проседью в темных волосах. Дешевое зеленоватое платье, легкое пальто в клеточку. Одна ее нога была голая и босая, на другой – чулок и туфля с высоким каблуком. Вторую туфлю не нашли. Зато обнаружили второй чулок, который лежал возле мертвой в небольшом бумажном кульке.
Центр Нью-Йорка не засыпает даже ночью. Район возле станции «Пенсильвания» расположен, неподалеку от Бродвея и Таймс-Сквер, где магазины открыты до глубокой ночи, а ночные заведения – до самого утра. Около трупа неизвестной женщины остановилось несколько любопытных – то ли очень рано выходивших из дома, то ли очень поздно возвращавшихся домой. Кто-то сказал, как зовут женщину, другой добавил, что она жила недалеко от места происшествия в западной части Тридцатой улицы, дом номер 311, на дверях – табличка: «Эрнст К. Питерсон». Это ее брат.
Следователь Хоторн отправился по указанному адресу и стал расспрашивать хозяина дома.
– Почему ее зовут Персик, если у ее брата фамилия Питерсон?
– Она вышла замуж за какого-то Персика, грека. Но он убежал от нее.
– Чем она занималась? Я имею в виду, на что она жила?
– Прошу вас, инспектор, чем еще может здесь заниматься подобная женщина?! Шаталась по барам. Если какой-нибудь прощелыга платил ей, то она приводила его к себе. Но о мертвых говорят только хорошее. Несколько раз ее приводили порядочно выпившей.
– У нее было много приятелей?
– Парней много. Не знаю, были ли это приятели.
– Полагаете, она была у них на содержании?
– Не знаю, кто мог бы ее содержать. Спросите об этом у ее брата.
– Не знаете случайно, где живет ее бывший муж?
– Где-то в Бруклине.
Труп сфотографировали, очертили его силуэт на тротуаре, затем отвезли в морг. Врач в покойницкой больницы «Медикал экзаминерс» установил время смерти. Возле трупа никаких следов не было найдено.
– Идемте, Манос, мы осмотрим ваше жилище, – сказал следователь Хоторн.
Грек жил на втором этаже кирпичного дома. В комнате было тщательно прибрано. Пол блестел, окно вымыто, посуда чистая, каждая вещь находилась на своем месте: и ботинки в ящике, и даже носки в шкафу. Грек, судя по всему, был педантом. Вполне можно было поверить, что он в три часа утра отправился выбрасывать в мусорник пустую бутылку, чтобы она не портила общего вида в комнате.
– Я не убивал. Я ничего не сделал, – твердил грек. – Здесь ни разу не был ни одна женщина. Шеф запретил. Я никогда не видел убитую.
У него сняли отпечатки пальцев, а тем временем Роденгаст расспрашивал уборщицу, пришедшую на работу.
– Вы прибираете в комнатах на втором этаже?
– Кроме его комнаты. Он прибирает ее сам. Это рехнувшийся человек. Ни с кем не дружит, ни с кем не встречается. Я никогда не видела его с женщиной.
– Где он работает?
– Где-то в Бронксе. Уходит на работу во второй половине дня и работает до самого утра. Экономит каждый цент. Однажды он рассказал мне, что собирает на дом. Говорил, что вернется в свою греческую деревню и заживет как господин.
– Он утверждает, что ему вчера было плохо. Вам известно
что-нибудь об этом?
– Да, ему было плохо. Он лежал в комнате и носа из дома не высовывал.
– Кто живет рядом?
– Какой-то Сондерз.
– Кто это?
– Пожилой мужчина. Уже несколько дней не встает с постели. Хворает. Когда я у него прибирала, то он сказал, что уже две ночи от боли глаз не сомкнул.
– Значит, он бы услышал, если бы в соседней комнате происходило что-нибудь необычное?
– Спросите его. Но я думаю, что он бы услышал даже писк мыши. Ему больше нечего делать, кроме как слушать, что происходит вокруг.
К нему постучали. Никто не отзывался. Зашли в комнату. Старик лежал в постели и действительно плохо выглядел.
– Да, слышал. Вы знаете, что я слышал, – ответил старик, когда его стали расспрашивать. – Примерно в два часа ночи он вышел. Затем вернулся и через минуту снова вышел.
– Вам не показалось странным, что это происходило поздно ночью?
– Нет. Манос – ночная птица. Днем спит, ночью бодрствует. Он человек наоборот.
– Как это понимать?
– День и ночь у него поменялись местами. Порядочен как монашка – не кутит, не гуляет. Собственно, не может этим заниматься. Разве можно кутить днем?
Полицейские обыскали комнату и ничего не нашли. Все отпечатки пальцев принадлежали только Маносу. Сходили в мусорник за бутылкой, которую он ночью вынес. Это была бутылка из-под дешевого португальского вина «Риверсайд». На ней также нашли отпечатки пальцев одного Маноса.
Эрнест К. Питерсон опознал в морге тело своей сестры.
– Понимаете, что меня удивило, – сказал ему Хоторн, – этот беспорядок в ее комнате. Ведь женщины большей частью заботятся о чистоте.
– Но не она. Ей было все равно. Уже несколько лет она едва сводила концы с концами. Как я ее только не укорял – ничего не помогало. Она все равно делала, что хотела, и я в конце концов махнул на нее рукой. И у меня есть нервы.
– Когда она в последний раз была дома?
– Этого я уже не помню.
– Она ночевала здесь?
– Да, иногда. Но меня это не касалось.
– У нее был какой-нибудь любовник?
– Какой-нибудь? Какие-нибудь!
– Вы знаете хотя бы некоторых из них?
– Нет. Правда, один бил ее. Думаю, что он был моложе ее. А недавно она сказала, что этот Коул однажды убьет ее.
– Где его можно найти?
– Этого я, господин инспектор, не знаю. Это только она знала. Но она вам уже ничего не скажет, – цинично осклабился он.
Коула объявили в розыск. Затем был приглашен окружной прокурор Пагнусс, знавший греческий. Стали допрашивать подозреваемого Маноса. Ничего нового узнать не удалось, и грека отправили в камеру. Следствие село на мель. Подозреваемый, собственно, не был подозреваемым, так как против него не имелось ни одной улики. Кто же убил Элис Персик?
Прокурор Пагнусс оставил Маноса за решеткой. Хотя против него и не было улик, но с самого начала прокурор не мог избавиться от чувства, что в его комнате не было женщин, что его вообще никто не навещал. Это было нелогично, а поэтому – подозрительно. О нем навели справки. Манос был одним из переселенцев, иммигрантов, которых в Соединенных Штатах миллионы. Юношей он приехал в Америку, чтобы заработать деньги, и все в своей жизни подчинил этой цели. Работал, ел и спал, но прежде всего экономил на всем и копил цент к центу.
Показания свидетелей не имели большой ценности. Все они, включая ночного сторожа Финнерти,. видели только фигуру мужчины, и не было никаких доказательств, что человек, тащивший тяжелый мешок, был похож на того, кто выносил поздно ночью пустую бутылку в мусорник. Конечно, Манос мог завлечь Элис Персик к себе в комнату, а затем по какой-то причине задушить ее. Но это была ничем не подтвержденная версия. Зачем ему это надо было делать? Зачем надо было этому чрезмерно порядочному и аккуратному греку-переселенцу так рисковать? Была ли у него вообще причина для убийства?
Доктор Бенджамин Вэнс был сотрудником Института судебной экспертизы. При вскрытии он установил, что Элис Персик задушил человек, скорее всего мужчина, в пальцах которого заключена невероятная сила. Манос когда-то мальчиком работал в кондитерской. От постоянного замеса теста руки его окрепли, а пальцы стали как клещи. Но и это обстоятельство еще ничего не доказывало.
Полицейские тогда же на рассвете обыскали окрестности и обнаружили на Тридцатой улице за мусорным ящиком пакет, завернутый в газету. В нем находилась вторая туфля Элис Персик, дамская шляпка, два мужских носовых платка и мужская майка. На бумажном кульке, в котором был найден чулок убитой, стоял штамп G 12 Е 1. Кулек был предназначен для упаковки винных бутылок. Следователи обошли все магазины, торговавшие вином, и дневные бары, расположенные между Тридцатой и Пятьдесят девятой улицами, и на Сорок первой нашли магазин, где продавали португальское вино «Риверсайд». Это была редкая марка, ни в одном другом магазине это вино не продавали. Вероятно, Манос купил его именно здесь. Но продавцы не могли вспомнить грека, и этот след не привел к разгадке.
Прокурор Пагнусс и инспектор Хоторн снова поехали в комнату Маноса. На этот раз им помог случай. Был вечер, и они не сразу нашли выключатель. Поэтому Хоторн зажег фонарик. Луч света случайно упал на линолеум. Недалеко от кровати на полу были два светлых пятна, на первый взгляд органического происхождения: высохшая слюна или другое выделение человека. Они вырезали куски линолеума и отправили их в Институт судебной экспертизы для исследований. Там выяснилось, что это высохшая вспененная слюна. Такая обычно вытекает изо рта задушенной жертвы. Удалось также установить группу крови. Слюна принадлежала человеку с группой крови «А». Эта группа была у Элис Персик.
Когда провели экспертизу мужской майки и обоих носовых платков, то установили, что они принадлежали человеку с группой крови «В», какая была и у Джона Маноса. Если у Маноса была кровь группы «В», а выделения на полу его комнаты принадлежали человеку с группой «А», то грек лгал, утверждая, что его никто и никогда не посещал. Если Манос лгал, то для этого у него должна была быть причина. Естественно, эти выводы еще ничего не доказывали, однако подозрение усиливалось. Но подозрение – не доказательство вины.
Маноса допрашивали целыми неделями, но он все время твердил одно и то же: «Я ничего не делал, ко мне в комнату никто не приходил». Затем его познакомили с результатами экспертизы, даже не рассчитывая, что он что-нибудь поймет. Однако Джон Манос сознался. 25 октября 1943 года убийца предстал перед нью-йоркским судом, и судья Фреш приговорил его к тюремному заключению сроком от шести до двадцати лет. Во время судебного разбирательства полностью прояснилось, как и почему произошло убийство Элис Персик.
В ночь с 30 на 31 марта 1943 года Джон Манос встретил Элис Персик на улице. Он утверждал, что перепутал ее с одной знакомой. Аккуратный грек не был затворником, и возвращаясь по утрам домой, иногда приглашал к себе кого-нибудь из женщин легкого поведения, прогуливающихся по улицам. Эти визиты происходили где-то между тремя и пятью часами утра и потому он не опасался, что о них станет известно владельцу дома. Соседи в это время уже давно спали, и все в доме считали грека добродетельным и порядочным мужчиной.
Элис Персик согласилась подняться в комнату Маноса. Однако уже в комнате, при свете грек обнаружил, что ошибся. Эту женщину он не знал и не захотел даже разговаривать с ней, потому что она была пьяна.
– Я не знал, что мне делать. Она не хотела уходить. Я ее выпроваживал, а она не хотела уходить. Взяла бутылку «Риверсайд», села на кровати и стала пить. Я боялся, что она начнет шуметь. Сказал ей, чтобы вела себя тихо. Но она смеялась, как клоун. Затем стала размахивать бутылкой, и я испугался, что она разобьет окно. Она пела и кричала. Я схватил ее за шею, чтобы она замолчала. Она упала на пол и осталась лежать. И уже не шевелилась.
Весь день Манос провел в комнате с покойной, сказав соседям, что плохо себя чувствует и не хочет, чтобы его беспокоили. За это время он решил, как избавиться от убитой. Дождался ночи. Когда погасли окна больницы, находившейся на противоположной стороне улицы, он вытащил труп на улицу. При этом у мертвой потерялась туфля. Манос засунул туфлю в карман, где уже лежали нижняя рубашка и два носовых платка, которые он собирался выбросить. А также шляпа, упавшая с мертвой на лестнице. Убийца оставил труп у лестницы и отправился дальше, выбросил подобранные вещи, завернув все в газету. Манос положил пакет в первый попавшийся мусорник. Окольным путем грек вернулся домой, заметил, что при транспортировке с одной ноги покойницы снялся чулок. Манос поднял его на лестнице, пошел в свою комнату и положил чулок в кулек от вина. Кулек он выбросил недалеко от трупа. Манос вспомнил, что Элис Персик пила из бутылки и оставила на ней свои отпечатки пальцев. Поэтому он тщательно протер бутылку и пошел выбросить ее в мусорник. Ему казалось, что он идеально замел следы. Но он ошибся. Хотя эксперты и не представили полиции безоговорочные доказательства его вины, однако результаты экспертизы вывели убийцу из состояния душевного равновесия, и он сознался.
ДЕЛО ЛЖЕЦА СМИТТИ
Рамси, в котором не насчитывается и десяти тысяч жителей, находится примерно в пятидесяти километрах от центра Нью-Йорка. Он состоит из дешевых семейных домиков, выстроившихся вдоль дорог, ведущих к лесу и полю. Пуллис-авеню – деревенская дорога с деревянными виллами по обе стороны, Фардейл-авеню – тоже не проспект, и Чапел-роуд начинается и оканчивается в поле. Здесь есть еще «трэйлёр-ранч» – несколько взятых на прокат жилых вагончиков, где живут те, у кого нет своего дома. Они просто обставлены, к ним подсоединено электричество, подведена вода, обогреваются они нефтью. В одном из таких вагончиков в 1957 году жил двадцатитрехлетний Эдгар Смит со своей девятнадцатилетней женой Пэт, урожденной Хортон, и маленькой дочуркой Пэтти-Энн. Она родилась в 1956 году на рождество.
Эдгар Смит был бездельником и никчемным человеком, работал только тогда, когда заставляла нужда, а в остальное время шатался по пивнушкам и приятелям. Он ничего не умел и ничему не хотел учиться, однако жил со своей женой и ребенком в согласии. Никто и никогда не слышал, чтобы Пэт жаловалась на него. Ей помогала ее мать. Похоже было, что они не голодали, а Смитти, как прозвали его приятели, даже иногда мог сам заплатить в бильярдной за пиво. На большее он был не способен.
Энтони Зелински было сорок пять, его жене Марии – сорок два года. У них росли три дочери – восемнадцатилетняя Мэри, пятнадцатилетняя Виктория, тринадцатилетняя Мирна и одиннадцатилетний сын Энтони. Виктория была, что называется, дерзкой девчонкой. Красилась, как эстрадная «звезда», экстравагантно одевалась и задирала парней. Поговаривали, что у нее был любовник. И даже не один. Дома об этом тоже подозревали. Не случайно поэтому, когда в ночь с 4 на 5 марта 1957 года она не вернулась домой, и ее стали искать, Зелински-старший воскликнул в сердцах:
– Если я найду Вики у кого-нибудь в постели – прибью.
Сначала ее разыскивала старшая сестра Мэри со своим женихом Джорджем Селфом. Они объехали все улицы и переулки, побывали в трактирах. Безрезультатно. Затем на поиски отправились отец Зелински и его супруга. Они тоже вернулись не солоно хлебавши. Когда рассвело, а Вики по-прежнему не появилась, в половине восьмого они сели в машину и поехали искать дочь. Но сначала остановились возле полицейского участка, заявили об исчезновении Виктории и оставили сержанту ее фотографию.
Они проехали Фардейл-авеню до самого перекрестка с Ча-пел-роуд. Заметив что-то, отец Зелински вдруг затормозил.
– Это туфелька Вики, – сказал он.
– Правая, – добавила мать и заплакала.
Через несколько десятков метров они нашли платок, затем пучок окровавленных волос и, наконец, вторую туфельку. Отец Зелински зашел в ближайший дом и позвонил в полицейский участок. Было десять минут десятого. Полицейская машина появилась через десять минут. Начали осмотр окрестностей. Сначала подобрали ее золотую цепочку с кулончиком в виде сердечка, а немного поодаль, в старом карьере, на камнях, обнаружили ее труп.
Она лежала скрючившись на камнях, вокруг остатки снега, на ногах – белые носочки, левый наполовину снят. Голубые джинсы, свитер, задранный до самой шеи, лифчик сорван. На правой груди – следы укуса. Казалось, что вся челюсть отпечаталась на белой коже. Вики Зелински размозжили голову, и часть мозга вытекла. Детективы Джеймс Стюарт и Фрэнк Синатра подошли к уже появившимся у карьера зевакам и попросили тех, у кого были с собой фотоаппараты, сделать снимки места происшествия, поскольку в уголовной полиции графства Берген не было собственного фотографа.
Эдгар Смит был бездельником и никчемным человеком, работал только тогда, когда заставляла нужда, а в остальное время шатался по пивнушкам и приятелям. Он ничего не умел и ничему не хотел учиться, однако жил со своей женой и ребенком в согласии. Никто и никогда не слышал, чтобы Пэт жаловалась на него. Ей помогала ее мать. Похоже было, что они не голодали, а Смитти, как прозвали его приятели, даже иногда мог сам заплатить в бильярдной за пиво. На большее он был не способен.
Энтони Зелински было сорок пять, его жене Марии – сорок два года. У них росли три дочери – восемнадцатилетняя Мэри, пятнадцатилетняя Виктория, тринадцатилетняя Мирна и одиннадцатилетний сын Энтони. Виктория была, что называется, дерзкой девчонкой. Красилась, как эстрадная «звезда», экстравагантно одевалась и задирала парней. Поговаривали, что у нее был любовник. И даже не один. Дома об этом тоже подозревали. Не случайно поэтому, когда в ночь с 4 на 5 марта 1957 года она не вернулась домой, и ее стали искать, Зелински-старший воскликнул в сердцах:
– Если я найду Вики у кого-нибудь в постели – прибью.
Сначала ее разыскивала старшая сестра Мэри со своим женихом Джорджем Селфом. Они объехали все улицы и переулки, побывали в трактирах. Безрезультатно. Затем на поиски отправились отец Зелински и его супруга. Они тоже вернулись не солоно хлебавши. Когда рассвело, а Вики по-прежнему не появилась, в половине восьмого они сели в машину и поехали искать дочь. Но сначала остановились возле полицейского участка, заявили об исчезновении Виктории и оставили сержанту ее фотографию.
Они проехали Фардейл-авеню до самого перекрестка с Ча-пел-роуд. Заметив что-то, отец Зелински вдруг затормозил.
– Это туфелька Вики, – сказал он.
– Правая, – добавила мать и заплакала.
Через несколько десятков метров они нашли платок, затем пучок окровавленных волос и, наконец, вторую туфельку. Отец Зелински зашел в ближайший дом и позвонил в полицейский участок. Было десять минут десятого. Полицейская машина появилась через десять минут. Начали осмотр окрестностей. Сначала подобрали ее золотую цепочку с кулончиком в виде сердечка, а немного поодаль, в старом карьере, на камнях, обнаружили ее труп.
Она лежала скрючившись на камнях, вокруг остатки снега, на ногах – белые носочки, левый наполовину снят. Голубые джинсы, свитер, задранный до самой шеи, лифчик сорван. На правой груди – следы укуса. Казалось, что вся челюсть отпечаталась на белой коже. Вики Зелински размозжили голову, и часть мозга вытекла. Детективы Джеймс Стюарт и Фрэнк Синатра подошли к уже появившимся у карьера зевакам и попросили тех, у кого были с собой фотоаппараты, сделать снимки места происшествия, поскольку в уголовной полиции графства Берген не было собственного фотографа.