Страница:
[51]
Женщины любят такие предсказания. И, возможно, кое-кто даже верит им. Но только не вы.
Лиз засмеялась. Она подалась вперед и снова заговорила Хоторн остановился. Некоторое время он неподвижно стоял, наблюдая за своей женой, а затем повернулся к Джини.
– Возможно, сейчас не лучший момент прерывать их беседу. Судя по всему, Лиз оседлала одного из своих любимых коньков.
– И что же это?
– Астрология, карточные гадания, судьба, рок… – посмотрел он на Джини. – И всякая прочая чертовщина. Если ваш друг не проявит осторожность, – а судя по всему, он ведет себя неосмотрительно, то примерно через… – Хоторн взглянул на часы, – примерно через три минуты Лиз предложит ему погадать по ладони.
– Она часто это делает? – неуверенно взглянула на него Джини.
Хоторн не казался ни раздраженным, ни смущенным. Теперь он отпустил руку девушки и смотрел на нее как-то по-другому, упрямым и внимательным взглядом. Она видела, как его взгляд скользит от воротника ее платья к волосам, затем исследует ее рот, глаза. Внезапно он ослепительно улыбнулся и, словно повернув какой-то выключатель, обрушил на нее всю лавину своего легендарного обаяния и шарма. «Значит, вот как это делается, – подумала Джини. – Когда его жена флиртует, начинает флиртовать и он».
– Очень часто, – ответил Хоторн. – Боюсь, Лиз на полном серьезе верит во всю эту чепуху. У нас обоих дни рождения в январе. Когда мы впервые повстречались, она сказала мне, что это предзнаменование… Тогда мы были еще такими молодыми. Кстати, что касается дней рождения, то до моего осталась пара недель. В нашем доме в Оксфордшире состоится прием. Там будет и Мэри, и Генри Мелроуз. Вы обязательно должны прийти, Джини. Теперь, когда нам с вами наконец удалось познакомиться по-настоящему, мы должны компенсировать потерянное время. Ага, вот видите? Ровно три минуты…
Он показал в сторону Лиз, которая уже держала ладонь Паскаля в своей руке и показывала ему на какие-то линии. Паскаль, казалось, воспринимал все это совершенно серьезно.
– Специально для этого сюда прилетают и мой отец, – продолжил тем временем Хоторн, – и мой брат Прескотт, и мои сестры. Вы непременно должны прийти, я скажу об этом Лиз. Ей будет только полезно, если в Лондоне у нее появятся друзья помоложе. – Он снова взял Джини под руку и повлек ее вперед. – А то все эти официальные приемы и расшаркивания на самом деле не в ее вкусе. Да и не в моем тоже. К сожалению, мне приходится с этим мириться, и свободного времени у меня остается в обрез. Слишком много встреч, всех этих чертовых выступлений. Сейчас, конечно, учитывая все то, что творится на Ближнем Востоке…
– А вы не находите это обременительным? Я имею в виду все, что связано с обеспечением вашей безопасности. Ведь вы, похоже, ни на минуту не можете остаться в одиночестве?
– Наоборот. Это как раз напоминает мне о том, насколько я одинок.
Тон, которым были сказаны эти слова, заставил их прозвучать совсем по-иному – искренне и глубоко, но уже в следующую секунду он стал прежним – напористым, властным и лишенным эмоций.
– Как бы то ни было, к этому привыкаешь. Это неотъемлемый элемент занимаемого мной положения.
Они уже подошли к дивану, на котором сидели Лиз и Паскаль. Паскаль поднялся. Рядом с ними вновь возникла Мэри. Лиз Хоторн также встала и тепло поздоровалась с Джини. Она крепко сжала ее руку и посмотрела на девушку взглядом, который той показался смущенным и даже каким-то странным.
– О, я так рада наконец познакомиться с вами по-настоящему! – сказала она своим мягким, с придыханием, голосом. – Я так много слышала о вас. От Мэри, конечно же, и от Джона.
Хоторн улыбнулся.
– Боже Милостивый, – сказал он, – да Джини даже и не вспомнит о тех временах, когда мы с ней встречались. Это было так давно! Но мы с вами, Джини, однажды действительно встречались. В Кенте, в доме у Мэри. Вы как раз собирались возвращаться в школу.
– Я помню, – кивнула Джини.
Лиз отпустила ее руку. Стоя рядом с ними, Мэри пыталась представить друг другу Джона Хоторна и Паскаля. Когда ей удалось наконец привлечь к себе внимание посла, он в упор посмотрел на француза и крепко пожал ему руку.
– Ламартин? – задумчиво переспросил он. – Знакомая фамилия. Ах да, конечно же, я видел ее в утренних газетах. Простите, ради Бога!
Он уже отворачивался. На лице Мэри появилось странное выражение, будто она почувствовала себя виноватой. Лиз так крепко сжала в руках свою крохотную сумочку, что костяшки ее пальцев побелели.
– Лиз, – бросил ей муж через плечо, – боюсь, у нас осталось всего пять минут. Нам пора домой. Я только перемолвлюсь словечком с Мэлоуном.
И с этими словами он бесцеремонно развернулся к ним спиной.
Ровно через пять минут Хоторны направились к выходу. Джини хотела задержаться, чтобы успокоить Мэри, но Паскаль покачал головой и взял ее под руку.
– Нет, – сказал он, – пошли сейчас. Я хочу уйти одновременно с ними.
В прихожей набилась уйма народу. Там была Мэри, Хоторны, там были двое артистов, тоже собравшихся уходить. Возле двери возвышался огромных размеров телохранитель, попискивание портативной рации раздавалось и снаружи.
– Мэлоун, – обратился к верзиле Хоторн. Охранник кивнул, приоткрыл дверь и, буркнув туда что-то неразборчивое, снова закрыл ее.
Хоторн помогал жене надеть шубу. Джини замерла и чуть не вскрикнула, но Паскаль предупреждающе сжал ее руку. Лиз застегнула шубу и с улыбкой повернулась к Мэри.
– Ну разве она не божественна! Джон подарил мне ее на день рождения. И ожерелье тоже. – Она повернулась к мужу и наградила его благодарным поцелуем. – Он так балует меня!
– Ничего подобного, дорогая, – улыбнулся он ей в ответ, – ты заслуживаешь и большего.
Хоторны еще раз поблагодарили хозяйку, пожали руки двум артистам и откланялись. Прихожая пришла в движение, после чего Мэлоун открыл входную дверь и быстро вышел. Двинулись еще две тени, стоявшие до этого на нижних ступенях крыльца. Снова послышалось попискивание их раций. Паскаль и Джини смотрели, как Хоторны в сопровождении двух теней спустились по ступеням и сели в свой длинный черный лимузин. Мэлоун продолжал стоять на верхней ступеньке и исследовать глазами улицу. Когда машина тронулась, он поднял руку и неразборчиво произнес что-то в микрофон на запястье. Лимузин скрылся из виду, и на положенном отдалении в двадцать метров за ним последовала вторая машина.
С легкостью, удивительной для человека подобных размеров, Мэлоун сбежал по ступеням. К крыльцу уже подъехал третий автомобиль. Мэлоун прыгнул в него, и машина резко рванулась вперед.
– Ничего не говори, – прошептал Паскаль, склонившись к уху Джини. – Ни слова. Подожди, пока мы не окажемся на улице.
Они также попрощались с Мэри и, поблагодарив ее, вышли из дома. Паскаль взял девушку под руку. Быстрым шагом они пошли в сторону, противоположную той, где Джини припарковала свою машину. Убедившись, что за ними никто не следует, Паскаль резко дернул ее за руку и втащил в глухой переулок. Там он остановился и повернул к Джини взволнованное и побледневшее лицо.
– Ты видела?
– Шубу? Конечно. Ты полагаешь, я могу не заметить соболиную шубу до пола?
– А ожерелье? Ты видела жемчужины?
– Нет.
– Потому что застежка была у нее на шее. Ее можно было разглядеть только сзади. Я еще раньше заметил. Золотая застежка с неограненным рубином. И шубу, и ожерелье она получила от мужа в качестве подарков на день рождения. Сегодня же ее день рождения, Джини!
– Я знаю, Мэри говорила об этом.
– Ну так вот, – Паскаль вынул из кармана сигареты и, прислонившись к садовой ограде, закурил. – Не правда ли, посол, ее муженек, щедрый человек? Жемчужное ожерелье! Соболиная шуба! Интересно только, сообщил ли он женушке, кто носил все это до нее?
– Подожди, Паскаль. Ты уверен насчет ожерелья?
– Разумеется. Более того, мы были правы, прослушивая тогда эту магнитофонную запись. Она боится, она в напряжении. Даже твоя мачеха заметила это. Мэри дважды подходила и спрашивала Лиз, лучше ли та себя чувствует.
– Мне она не показалась больной, – бросила Джини быстрый взгляд, на Паскаля. – Когда она изучала твою ладонь, то выглядела вполне нормально.
– Откуда ты знаешь? – Его ответный взгляд тоже был колючим. – Ты ведь была настолько погружена в беседу с Хоторном, что просто не замечала ни черта вокруг себя!
– Что ж, я, по крайней мере, не заигрывала с ним, чего нельзя сказать о тебе и Лиз…
– Неужели? Не заигрывала? Но с каким вниманием ты его слушала! Впитывала буквально каждое слово! Я заметил, как он на тебя глядел, видел, как он взял тебя под руку…
– Да не будь же ты таким дураком! Конечно, я его слушала! Именно за этим я сюда и пришла – чтобы составить хоть какое-то представление об этом человеке.
– Отлично! Великолепно! И какое же представление ты о нем составила?
– Если хочешь знать, мне он понравился. В целом. Он довольно властный, но это вполне объяснимо. Если бы ты сам попробовал с ним поговорить вместо того, чтобы торчать на диване и выслушивать предсказания своей судьбы, возможно, он бы и тебе понравился.
– Если бы я попробовал с ним поговорить? Господи, да ты совсем ослепла! – Паскаль возмущенно воздел руки. – Разве ты не видела, что произошло, когда Мэри представила нас друг другу? Как только он услышал мою фамилию, его тут же не стало, он растворился. А жене дал команду «к ноге».
– Удивительно еще, что он не сделал этого раньше, – огрызнулась Джини. – Я никогда не видела ничего романтичнее: сидят двое голубков на диване и перешептываются…
– Она не шептала, просто у нее тихий голос, вот и все.
– Шептала… Взяла твою ладонь на глазах у всех. Я видела, как ты поплыл, Паскаль. Мне не хочется разочаровывать тебя, но она, как выяснилось, делает это постоянно…
– Правда?
Голос Паскаля, такой возбужденный еще мгновение назад, стал вдруг опасно холодным.
– Да, черт побери, делает! – продолжала Джини. – Мне сказал об этом сам Хоторн. Он слышал, что она болтала обо всей этой хреновине, про гороскопы, астрологию и прочий бред. И сказал мне, что через три минуты она станет предсказывать тебе судьбу по руке. Он не ошибся ни на одну секунду.
– Действительно? Как умно с ее стороны!
– С ее стороны?! – уставилась на него Джини. – Почему?
– Потому что она сделала именно то, что он от нее ожидал, а после этого он перестал обращать на нее внимание. Вместо этого он переключился на тебя.
– Прекрати! Он этого не делал! Между нами был обычный, нормальный разговор. Мы говорили о работе, о моем отце. Они знакомы еще по Вьетнаму.
Паскаль нетерпеливо взглянул на девушку.
– Ну разумеется. Он тебя просто очаровал, это было заметно с той самой минуты, как мы туда вошли. Значит, он говорил о твоем отце? Он просто подбивал под тебя клинья. Неужели ты сама этого не видишь, Джини?
– Нет, не вижу. Я же говорю, он мне понравился. Он показался мне честным человеком. Прямым. Умным. Мне он понравился, вот и все. Кончено!
– Значит, теперь ты настроена в его пользу, не так ли? Но ты ведь не можешь объяснить эту шубу, этот жемчуг…
– Нет, не могу. К ты тоже не можешь. Сами по себе они еще ничего не доказывают…
– Но очень многое предполагают.
– Слушай, – вздохнула Джини. – Единственное, чего я хочу, это сохранить хоть какие-нибудь спасительные сомнения на его счет. В отличие от тебя, я хочу считать его невиновным до тех пор, пока не будет доказана его вина. Это один из тех случаев, когда у тебя спонтанно возникает неприязнь к тем или иным людям. Точно так же ты невзлюбил с первого взгляда моего отца…
– Я не верю собственным ушам! – Паскаль развернулся и стал расхаживать вперед и назад. – Чудесно! Замечательно! – произнес он, встав спиной к девушке. – Позволь мне убедиться в том, что я понял тебя правильно. Теперь ты сравниваешь Хоторна со своим отцом. Так?
– Нет, черт возьми, не сравниваю! – со злостью парировала Джини. – Разве я это говорила? Нет. Я сказала о спонтанно принимаемых тобой решениях, которые…
– Я не принимаю спонтанных решений.
– Нет, принимаешь. А как же Лиз? Ты всего разок посмотрел на нее и сразу же сдался. Конечно, ведь Лиз это бедное, запуганное существо, которое нуждается в защите! Но мы этого не знаем, Паскаль. Вполне возможно, что всю эту историю затеяла именно Лиз. Или Макмаллен из-за нее. Все это может оказаться одной большой ложью – с начала и до конца.
– По-твоему, я этого не знаю? Зачем, по-твоему, мне говорить с глупой женщиной столько времени? Почему, ты думаешь, я так внимательно слушал ее? Ты полагаешь, мне и вправду было интересно целый час выслушивать эту галиматью про гороскопы и лекции о поворотах судьбы? Господи, неужели ты совсем меня не знаешь?
– Со стороны не казалось, что тебе было скучно, Паскаль.
– Может быть, ты все-таки замолчишь и дослушаешь? – сказал он, быстро подойдя к ней и сжав ее руку.
– Нет, не замолчу. Я наблюдала за тобой, Паскаль. И я никогда в жизни не видела, чтобы ты так себя вел. Я… – Она замолчала Теперь их с Паскалем разделило лишь несколько сантиметров. Он смотрел прямо в ее глаза.
– Хочешь что-нибудь добавить, Джини? Или все же успокоишься и выслушаешь меня до конца?
– Нет, не успокоюсь. И у меня еще есть очень многое сказать.
– Что ж, хорошо, – вздохнул Паскаль. – Тогда поступим следующим образом. Я сам успокою тебя.
Паскаль притянул девушку к себе и поцеловал ее. Движения его были так стремительны, что он застал Джини врасплох.
– А теперь, – сказал он, отступив от нее на шаг, – ты меня выслушаешь и не будешь перебивать до тех пор, пока я не закончу. Во-первых, Лиз Хоторн действительно была в напряжении. Она была какой-то дерганой, странной, может быть, даже наглоталась таблеток. Во-вторых, служба безопасности, судя по всему, находится в состоянии повышенной готовности, поскольку дом буквально кишел телохранителями. Снаружи стояло три автомобиля и двое охранников. Внутри, в прихожей, сидел мужчина по имени Мэлоун, а возле второй двери, ведущей из гостиной, стоял еще один. Все это очень необычно, я никогда не видел ничего подобного во время частных вечеринок. В-третьих, Лиз Хоторн была взволнована из-за этих двоих – в прихожей и гостиной. Она все время переводила взгляд то на них, то на своего мужа. Ей будто казалось, что за ней следят. В-четвертых, Хоторн действительно ни на секунду не спускал с нее глаз. Большую часть времени, пока вы разговаривали, ты стояла к нам спиной, но он все это время смотрел на нее. Все это, Джини, – все это! – делает еще более знаменательным то, что она совершила, погадав по моей руке и таким образом заставив наконец своего чертова муженька отвернуться. Вот что она мне дала, Джини. Смотри.
В свете уличного фонаря Паскаль протянул девушке крохотный кусочек бумаги.
– Теперь-то ты понимаешь, – продолжил он, – зачем женщина гадала мне по руке? Все было проделано безупречно, Джини, я ничего не понимал до тех пор, пока не почувствовал в своей руке эту бумажку. Все произошло в долю секунды. Ну так что? Заглянем в эту записку?
Паскаль подвел Джини поближе к фонарю, развернул бумажку и разгладил ее. Там, напечатанное на машинке, было одно слово: «Воскресенье», а чуть ниже – адрес.
Воцарилось молчание. Джини поежилась.
– Макмаллену не удалось раздобыть адрес, по которому должно состояться очередное воскресное «мероприятие», – сказал Паскаль, – а вот она смогла это сделать. С риском для себя.
Джини внимательно изучала адрес.
– Ты знаешь, где это, – спросила она Паскаля. – Это же в пяти минутах ходьбы от Риджент-парка. В пяти минутах от официальной резиденции американского посла, от дома Хоторна, Паскаль. По пути домой мы можем взглянуть на это местечко.
Сев в машину, они поехали на север, пересекли Риджент-парк и свернули на Авеню-роуд. По обеим сторонам дороги возвышались огромные дома.
– Где-то здесь, – без всякого энтузиазма произнес Паскаль. Их вид напомнил ему о доме Элен, о том месте, где она жила.
– Богатые дома. Дома нуворишей, – сказала Джини. – Посмотри на эти.
Они проехали мимо особняков в викторианском стиле с белыми оштукатуренными стенами. Следом за ними пошли огромные кирпичные дворцы, выстроенные гораздо позже. Все они были оснащены хитроумными сигнализациями, окна первых этажей были забраны решетками.
– Я думаю, покупая их, люди таким образом делают надежные вложения капитала, – объясняла Джини, – вот отчего половина этих домов пустует. Ага, это известная клиника, здесь делают аборты. Как-то раз я брала интервью у ее шефа. По-моему, нам нужен следующий поворот направо… – Она сбавила скорость. – Черт, здесь же тупик!
– Неважно. Поворачивай, доезжай до конца, там развернешься.
В тупике находилось шесть домов, по три с каждой стороны. Дом, который был им нужен, стоял в самом конце тупика и был старинной постройки. Они рассматривали его белые оштукатуренные стены, причудливое готическое крыльцо, пристроенное сбоку. Остальная часть дома была скрыта густыми зарослями лавровых деревьев. Как и большинство домов здесь, этот был не освещен. В темном тупике одиноко горел единственный уличный фонарь.
Джини выехала обратно на основную дорогу. На пути в Айлингтон они почти не разговаривали. Войдя в ее квартиру, Паскаль молча постелил себе на диване и все в том же молчании принялся упаковывать чемодан. Джини наблюдала за ним.
– Завтра в Венецию? – спросила она.
– Да. Самолет в девять утра. Нам придется выехать около семи, так что тебе лучше поспать.
– Может, нам удастся найти Макмаллена, – произнесла она, – и тогда он сможет объяснить…
– Может быть, – выпрямился Паскаль. Он красноречиво обвел комнату глазами и, повернувшись к ней, предупредил: – Не здесь.
Джини тоже оглядела комнату, которая теперь вполне могла таить скрытую опасность. Ей хотелось спросить Паскаля, почему он ее поцеловал и чувствовал ли он при этом то же, что и она, но не решилась сделать этого в комнате, стены которой могли иметь уши.
Джини казалось, что она видит ответ на его лице и в той решительности, с которой он укладывал вещи, но она не была уверена до конца. Возле двери в спальню она задержалась. Паскаль выпрямился и посмотрел на нее.
– Ты сделал это только для того, чтобы я замолчала? – спросила она наконец.
– Нет, – улыбнулся он. – Я давно об этом думал. Depuis mercredi, tu sais. Depuis douze ans…
И он отвернулся к своему чемодану. Джини вошла в спальню и закрыла за собой дверь.
Две фразы, сказанные по-французски, звучали в ее ушах вновь и вновь. «С той самой среды, – повторяла она про себя. – Все эти двенадцать лет».
Глава 18
Женщины любят такие предсказания. И, возможно, кое-кто даже верит им. Но только не вы.
Лиз засмеялась. Она подалась вперед и снова заговорила Хоторн остановился. Некоторое время он неподвижно стоял, наблюдая за своей женой, а затем повернулся к Джини.
– Возможно, сейчас не лучший момент прерывать их беседу. Судя по всему, Лиз оседлала одного из своих любимых коньков.
– И что же это?
– Астрология, карточные гадания, судьба, рок… – посмотрел он на Джини. – И всякая прочая чертовщина. Если ваш друг не проявит осторожность, – а судя по всему, он ведет себя неосмотрительно, то примерно через… – Хоторн взглянул на часы, – примерно через три минуты Лиз предложит ему погадать по ладони.
– Она часто это делает? – неуверенно взглянула на него Джини.
Хоторн не казался ни раздраженным, ни смущенным. Теперь он отпустил руку девушки и смотрел на нее как-то по-другому, упрямым и внимательным взглядом. Она видела, как его взгляд скользит от воротника ее платья к волосам, затем исследует ее рот, глаза. Внезапно он ослепительно улыбнулся и, словно повернув какой-то выключатель, обрушил на нее всю лавину своего легендарного обаяния и шарма. «Значит, вот как это делается, – подумала Джини. – Когда его жена флиртует, начинает флиртовать и он».
– Очень часто, – ответил Хоторн. – Боюсь, Лиз на полном серьезе верит во всю эту чепуху. У нас обоих дни рождения в январе. Когда мы впервые повстречались, она сказала мне, что это предзнаменование… Тогда мы были еще такими молодыми. Кстати, что касается дней рождения, то до моего осталась пара недель. В нашем доме в Оксфордшире состоится прием. Там будет и Мэри, и Генри Мелроуз. Вы обязательно должны прийти, Джини. Теперь, когда нам с вами наконец удалось познакомиться по-настоящему, мы должны компенсировать потерянное время. Ага, вот видите? Ровно три минуты…
Он показал в сторону Лиз, которая уже держала ладонь Паскаля в своей руке и показывала ему на какие-то линии. Паскаль, казалось, воспринимал все это совершенно серьезно.
– Специально для этого сюда прилетают и мой отец, – продолжил тем временем Хоторн, – и мой брат Прескотт, и мои сестры. Вы непременно должны прийти, я скажу об этом Лиз. Ей будет только полезно, если в Лондоне у нее появятся друзья помоложе. – Он снова взял Джини под руку и повлек ее вперед. – А то все эти официальные приемы и расшаркивания на самом деле не в ее вкусе. Да и не в моем тоже. К сожалению, мне приходится с этим мириться, и свободного времени у меня остается в обрез. Слишком много встреч, всех этих чертовых выступлений. Сейчас, конечно, учитывая все то, что творится на Ближнем Востоке…
– А вы не находите это обременительным? Я имею в виду все, что связано с обеспечением вашей безопасности. Ведь вы, похоже, ни на минуту не можете остаться в одиночестве?
– Наоборот. Это как раз напоминает мне о том, насколько я одинок.
Тон, которым были сказаны эти слова, заставил их прозвучать совсем по-иному – искренне и глубоко, но уже в следующую секунду он стал прежним – напористым, властным и лишенным эмоций.
– Как бы то ни было, к этому привыкаешь. Это неотъемлемый элемент занимаемого мной положения.
Они уже подошли к дивану, на котором сидели Лиз и Паскаль. Паскаль поднялся. Рядом с ними вновь возникла Мэри. Лиз Хоторн также встала и тепло поздоровалась с Джини. Она крепко сжала ее руку и посмотрела на девушку взглядом, который той показался смущенным и даже каким-то странным.
– О, я так рада наконец познакомиться с вами по-настоящему! – сказала она своим мягким, с придыханием, голосом. – Я так много слышала о вас. От Мэри, конечно же, и от Джона.
Хоторн улыбнулся.
– Боже Милостивый, – сказал он, – да Джини даже и не вспомнит о тех временах, когда мы с ней встречались. Это было так давно! Но мы с вами, Джини, однажды действительно встречались. В Кенте, в доме у Мэри. Вы как раз собирались возвращаться в школу.
– Я помню, – кивнула Джини.
Лиз отпустила ее руку. Стоя рядом с ними, Мэри пыталась представить друг другу Джона Хоторна и Паскаля. Когда ей удалось наконец привлечь к себе внимание посла, он в упор посмотрел на француза и крепко пожал ему руку.
– Ламартин? – задумчиво переспросил он. – Знакомая фамилия. Ах да, конечно же, я видел ее в утренних газетах. Простите, ради Бога!
Он уже отворачивался. На лице Мэри появилось странное выражение, будто она почувствовала себя виноватой. Лиз так крепко сжала в руках свою крохотную сумочку, что костяшки ее пальцев побелели.
– Лиз, – бросил ей муж через плечо, – боюсь, у нас осталось всего пять минут. Нам пора домой. Я только перемолвлюсь словечком с Мэлоуном.
И с этими словами он бесцеремонно развернулся к ним спиной.
Ровно через пять минут Хоторны направились к выходу. Джини хотела задержаться, чтобы успокоить Мэри, но Паскаль покачал головой и взял ее под руку.
– Нет, – сказал он, – пошли сейчас. Я хочу уйти одновременно с ними.
В прихожей набилась уйма народу. Там была Мэри, Хоторны, там были двое артистов, тоже собравшихся уходить. Возле двери возвышался огромных размеров телохранитель, попискивание портативной рации раздавалось и снаружи.
– Мэлоун, – обратился к верзиле Хоторн. Охранник кивнул, приоткрыл дверь и, буркнув туда что-то неразборчивое, снова закрыл ее.
Хоторн помогал жене надеть шубу. Джини замерла и чуть не вскрикнула, но Паскаль предупреждающе сжал ее руку. Лиз застегнула шубу и с улыбкой повернулась к Мэри.
– Ну разве она не божественна! Джон подарил мне ее на день рождения. И ожерелье тоже. – Она повернулась к мужу и наградила его благодарным поцелуем. – Он так балует меня!
– Ничего подобного, дорогая, – улыбнулся он ей в ответ, – ты заслуживаешь и большего.
Хоторны еще раз поблагодарили хозяйку, пожали руки двум артистам и откланялись. Прихожая пришла в движение, после чего Мэлоун открыл входную дверь и быстро вышел. Двинулись еще две тени, стоявшие до этого на нижних ступенях крыльца. Снова послышалось попискивание их раций. Паскаль и Джини смотрели, как Хоторны в сопровождении двух теней спустились по ступеням и сели в свой длинный черный лимузин. Мэлоун продолжал стоять на верхней ступеньке и исследовать глазами улицу. Когда машина тронулась, он поднял руку и неразборчиво произнес что-то в микрофон на запястье. Лимузин скрылся из виду, и на положенном отдалении в двадцать метров за ним последовала вторая машина.
С легкостью, удивительной для человека подобных размеров, Мэлоун сбежал по ступеням. К крыльцу уже подъехал третий автомобиль. Мэлоун прыгнул в него, и машина резко рванулась вперед.
– Ничего не говори, – прошептал Паскаль, склонившись к уху Джини. – Ни слова. Подожди, пока мы не окажемся на улице.
Они также попрощались с Мэри и, поблагодарив ее, вышли из дома. Паскаль взял девушку под руку. Быстрым шагом они пошли в сторону, противоположную той, где Джини припарковала свою машину. Убедившись, что за ними никто не следует, Паскаль резко дернул ее за руку и втащил в глухой переулок. Там он остановился и повернул к Джини взволнованное и побледневшее лицо.
– Ты видела?
– Шубу? Конечно. Ты полагаешь, я могу не заметить соболиную шубу до пола?
– А ожерелье? Ты видела жемчужины?
– Нет.
– Потому что застежка была у нее на шее. Ее можно было разглядеть только сзади. Я еще раньше заметил. Золотая застежка с неограненным рубином. И шубу, и ожерелье она получила от мужа в качестве подарков на день рождения. Сегодня же ее день рождения, Джини!
– Я знаю, Мэри говорила об этом.
– Ну так вот, – Паскаль вынул из кармана сигареты и, прислонившись к садовой ограде, закурил. – Не правда ли, посол, ее муженек, щедрый человек? Жемчужное ожерелье! Соболиная шуба! Интересно только, сообщил ли он женушке, кто носил все это до нее?
– Подожди, Паскаль. Ты уверен насчет ожерелья?
– Разумеется. Более того, мы были правы, прослушивая тогда эту магнитофонную запись. Она боится, она в напряжении. Даже твоя мачеха заметила это. Мэри дважды подходила и спрашивала Лиз, лучше ли та себя чувствует.
– Мне она не показалась больной, – бросила Джини быстрый взгляд, на Паскаля. – Когда она изучала твою ладонь, то выглядела вполне нормально.
– Откуда ты знаешь? – Его ответный взгляд тоже был колючим. – Ты ведь была настолько погружена в беседу с Хоторном, что просто не замечала ни черта вокруг себя!
– Что ж, я, по крайней мере, не заигрывала с ним, чего нельзя сказать о тебе и Лиз…
– Неужели? Не заигрывала? Но с каким вниманием ты его слушала! Впитывала буквально каждое слово! Я заметил, как он на тебя глядел, видел, как он взял тебя под руку…
– Да не будь же ты таким дураком! Конечно, я его слушала! Именно за этим я сюда и пришла – чтобы составить хоть какое-то представление об этом человеке.
– Отлично! Великолепно! И какое же представление ты о нем составила?
– Если хочешь знать, мне он понравился. В целом. Он довольно властный, но это вполне объяснимо. Если бы ты сам попробовал с ним поговорить вместо того, чтобы торчать на диване и выслушивать предсказания своей судьбы, возможно, он бы и тебе понравился.
– Если бы я попробовал с ним поговорить? Господи, да ты совсем ослепла! – Паскаль возмущенно воздел руки. – Разве ты не видела, что произошло, когда Мэри представила нас друг другу? Как только он услышал мою фамилию, его тут же не стало, он растворился. А жене дал команду «к ноге».
– Удивительно еще, что он не сделал этого раньше, – огрызнулась Джини. – Я никогда не видела ничего романтичнее: сидят двое голубков на диване и перешептываются…
– Она не шептала, просто у нее тихий голос, вот и все.
– Шептала… Взяла твою ладонь на глазах у всех. Я видела, как ты поплыл, Паскаль. Мне не хочется разочаровывать тебя, но она, как выяснилось, делает это постоянно…
– Правда?
Голос Паскаля, такой возбужденный еще мгновение назад, стал вдруг опасно холодным.
– Да, черт побери, делает! – продолжала Джини. – Мне сказал об этом сам Хоторн. Он слышал, что она болтала обо всей этой хреновине, про гороскопы, астрологию и прочий бред. И сказал мне, что через три минуты она станет предсказывать тебе судьбу по руке. Он не ошибся ни на одну секунду.
– Действительно? Как умно с ее стороны!
– С ее стороны?! – уставилась на него Джини. – Почему?
– Потому что она сделала именно то, что он от нее ожидал, а после этого он перестал обращать на нее внимание. Вместо этого он переключился на тебя.
– Прекрати! Он этого не делал! Между нами был обычный, нормальный разговор. Мы говорили о работе, о моем отце. Они знакомы еще по Вьетнаму.
Паскаль нетерпеливо взглянул на девушку.
– Ну разумеется. Он тебя просто очаровал, это было заметно с той самой минуты, как мы туда вошли. Значит, он говорил о твоем отце? Он просто подбивал под тебя клинья. Неужели ты сама этого не видишь, Джини?
– Нет, не вижу. Я же говорю, он мне понравился. Он показался мне честным человеком. Прямым. Умным. Мне он понравился, вот и все. Кончено!
– Значит, теперь ты настроена в его пользу, не так ли? Но ты ведь не можешь объяснить эту шубу, этот жемчуг…
– Нет, не могу. К ты тоже не можешь. Сами по себе они еще ничего не доказывают…
– Но очень многое предполагают.
– Слушай, – вздохнула Джини. – Единственное, чего я хочу, это сохранить хоть какие-нибудь спасительные сомнения на его счет. В отличие от тебя, я хочу считать его невиновным до тех пор, пока не будет доказана его вина. Это один из тех случаев, когда у тебя спонтанно возникает неприязнь к тем или иным людям. Точно так же ты невзлюбил с первого взгляда моего отца…
– Я не верю собственным ушам! – Паскаль развернулся и стал расхаживать вперед и назад. – Чудесно! Замечательно! – произнес он, встав спиной к девушке. – Позволь мне убедиться в том, что я понял тебя правильно. Теперь ты сравниваешь Хоторна со своим отцом. Так?
– Нет, черт возьми, не сравниваю! – со злостью парировала Джини. – Разве я это говорила? Нет. Я сказала о спонтанно принимаемых тобой решениях, которые…
– Я не принимаю спонтанных решений.
– Нет, принимаешь. А как же Лиз? Ты всего разок посмотрел на нее и сразу же сдался. Конечно, ведь Лиз это бедное, запуганное существо, которое нуждается в защите! Но мы этого не знаем, Паскаль. Вполне возможно, что всю эту историю затеяла именно Лиз. Или Макмаллен из-за нее. Все это может оказаться одной большой ложью – с начала и до конца.
– По-твоему, я этого не знаю? Зачем, по-твоему, мне говорить с глупой женщиной столько времени? Почему, ты думаешь, я так внимательно слушал ее? Ты полагаешь, мне и вправду было интересно целый час выслушивать эту галиматью про гороскопы и лекции о поворотах судьбы? Господи, неужели ты совсем меня не знаешь?
– Со стороны не казалось, что тебе было скучно, Паскаль.
– Может быть, ты все-таки замолчишь и дослушаешь? – сказал он, быстро подойдя к ней и сжав ее руку.
– Нет, не замолчу. Я наблюдала за тобой, Паскаль. И я никогда в жизни не видела, чтобы ты так себя вел. Я… – Она замолчала Теперь их с Паскалем разделило лишь несколько сантиметров. Он смотрел прямо в ее глаза.
– Хочешь что-нибудь добавить, Джини? Или все же успокоишься и выслушаешь меня до конца?
– Нет, не успокоюсь. И у меня еще есть очень многое сказать.
– Что ж, хорошо, – вздохнул Паскаль. – Тогда поступим следующим образом. Я сам успокою тебя.
Паскаль притянул девушку к себе и поцеловал ее. Движения его были так стремительны, что он застал Джини врасплох.
– А теперь, – сказал он, отступив от нее на шаг, – ты меня выслушаешь и не будешь перебивать до тех пор, пока я не закончу. Во-первых, Лиз Хоторн действительно была в напряжении. Она была какой-то дерганой, странной, может быть, даже наглоталась таблеток. Во-вторых, служба безопасности, судя по всему, находится в состоянии повышенной готовности, поскольку дом буквально кишел телохранителями. Снаружи стояло три автомобиля и двое охранников. Внутри, в прихожей, сидел мужчина по имени Мэлоун, а возле второй двери, ведущей из гостиной, стоял еще один. Все это очень необычно, я никогда не видел ничего подобного во время частных вечеринок. В-третьих, Лиз Хоторн была взволнована из-за этих двоих – в прихожей и гостиной. Она все время переводила взгляд то на них, то на своего мужа. Ей будто казалось, что за ней следят. В-четвертых, Хоторн действительно ни на секунду не спускал с нее глаз. Большую часть времени, пока вы разговаривали, ты стояла к нам спиной, но он все это время смотрел на нее. Все это, Джини, – все это! – делает еще более знаменательным то, что она совершила, погадав по моей руке и таким образом заставив наконец своего чертова муженька отвернуться. Вот что она мне дала, Джини. Смотри.
В свете уличного фонаря Паскаль протянул девушке крохотный кусочек бумаги.
– Теперь-то ты понимаешь, – продолжил он, – зачем женщина гадала мне по руке? Все было проделано безупречно, Джини, я ничего не понимал до тех пор, пока не почувствовал в своей руке эту бумажку. Все произошло в долю секунды. Ну так что? Заглянем в эту записку?
Паскаль подвел Джини поближе к фонарю, развернул бумажку и разгладил ее. Там, напечатанное на машинке, было одно слово: «Воскресенье», а чуть ниже – адрес.
Воцарилось молчание. Джини поежилась.
– Макмаллену не удалось раздобыть адрес, по которому должно состояться очередное воскресное «мероприятие», – сказал Паскаль, – а вот она смогла это сделать. С риском для себя.
Джини внимательно изучала адрес.
– Ты знаешь, где это, – спросила она Паскаля. – Это же в пяти минутах ходьбы от Риджент-парка. В пяти минутах от официальной резиденции американского посла, от дома Хоторна, Паскаль. По пути домой мы можем взглянуть на это местечко.
Сев в машину, они поехали на север, пересекли Риджент-парк и свернули на Авеню-роуд. По обеим сторонам дороги возвышались огромные дома.
– Где-то здесь, – без всякого энтузиазма произнес Паскаль. Их вид напомнил ему о доме Элен, о том месте, где она жила.
– Богатые дома. Дома нуворишей, – сказала Джини. – Посмотри на эти.
Они проехали мимо особняков в викторианском стиле с белыми оштукатуренными стенами. Следом за ними пошли огромные кирпичные дворцы, выстроенные гораздо позже. Все они были оснащены хитроумными сигнализациями, окна первых этажей были забраны решетками.
– Я думаю, покупая их, люди таким образом делают надежные вложения капитала, – объясняла Джини, – вот отчего половина этих домов пустует. Ага, это известная клиника, здесь делают аборты. Как-то раз я брала интервью у ее шефа. По-моему, нам нужен следующий поворот направо… – Она сбавила скорость. – Черт, здесь же тупик!
– Неважно. Поворачивай, доезжай до конца, там развернешься.
В тупике находилось шесть домов, по три с каждой стороны. Дом, который был им нужен, стоял в самом конце тупика и был старинной постройки. Они рассматривали его белые оштукатуренные стены, причудливое готическое крыльцо, пристроенное сбоку. Остальная часть дома была скрыта густыми зарослями лавровых деревьев. Как и большинство домов здесь, этот был не освещен. В темном тупике одиноко горел единственный уличный фонарь.
Джини выехала обратно на основную дорогу. На пути в Айлингтон они почти не разговаривали. Войдя в ее квартиру, Паскаль молча постелил себе на диване и все в том же молчании принялся упаковывать чемодан. Джини наблюдала за ним.
– Завтра в Венецию? – спросила она.
– Да. Самолет в девять утра. Нам придется выехать около семи, так что тебе лучше поспать.
– Может, нам удастся найти Макмаллена, – произнесла она, – и тогда он сможет объяснить…
– Может быть, – выпрямился Паскаль. Он красноречиво обвел комнату глазами и, повернувшись к ней, предупредил: – Не здесь.
Джини тоже оглядела комнату, которая теперь вполне могла таить скрытую опасность. Ей хотелось спросить Паскаля, почему он ее поцеловал и чувствовал ли он при этом то же, что и она, но не решилась сделать этого в комнате, стены которой могли иметь уши.
Джини казалось, что она видит ответ на его лице и в той решительности, с которой он укладывал вещи, но она не была уверена до конца. Возле двери в спальню она задержалась. Паскаль выпрямился и посмотрел на нее.
– Ты сделал это только для того, чтобы я замолчала? – спросила она наконец.
– Нет, – улыбнулся он. – Я давно об этом думал. Depuis mercredi, tu sais. Depuis douze ans…
И он отвернулся к своему чемодану. Джини вошла в спальню и закрыла за собой дверь.
Две фразы, сказанные по-французски, звучали в ее ушах вновь и вновь. «С той самой среды, – повторяла она про себя. – Все эти двенадцать лет».
Глава 18
Вылет задерживался. Самолета в Венецию ждало немного пассажиров, и в руках у большинства из них были чехлы с горными лыжами. Однообразный и скучный голос из динамиков бесконечным рефреном повторял одно и то же сообщение: «В связи с обострением международной ситуации введены дополнительные меры обеспечения безопасности полетов. Пожалуйста, не оставляйте свой багаж без надзора. Пожалуйста, проявляйте терпение и по возможности оказывайте содействие сотрудникам службы безопасности…»
Их багаж досматривали дважды, самым тщательным образом были исследованы фотокамеры Паскаля, диктофон Джини был вскрыт, кассета вынута, все было проверено.
Самолет оказался наполовину пустым. Паскаль, который внимательно разглядывал каждого в зале вылетов, попросил, чтобы их посадили в отдалении от остальных пассажиров. И позади, и впереди них было по два ряда пустых кресел.
– Ну вот, – сказал он, когда самолет оторвался от земли, – я сделал все, что мог. Стопроцентной гарантии, конечно, нет, но теперь подслушать нас будет гораздо труднее.
– Ты полагаешь, за нами следят?
– Вполне возможно, – пожал плечами Паскаль. – Мне все время кажется, что мы под чьим-то пристальным взглядом, хотя я допускаю, что это может быть просто навязчивая идея. Я предпринял кое-какие меры. В отель, где я заказал для нас номера, мы не поедем. Я знаю там еще один – маленький и тихий.
К ним подошла стюардесса, предлагая свежие газеты, и Паскаль умолк. Когда девушка отошла, он заговорил снова:
– Вовремя Макмаллен улетел из Англии в Италию. Еще пару недель паспорта будут проверяться с огромным тщанием.
– Они и твой достаточно долго проверяли, – сказала Джини.
– Слишком много визитеров с Ближнего Востока. Им это не по нраву.
– Взгляни, – сказала она, протягивая ему номер «Санди таймс». – Новые антиамериканские демонстрации. В Сирии, в Иране.
– Да, волна растет. Это неизбежно, – пожал плечами Паскаль. – Посмотри сюда. – Он перевернул страницу другой газеты, которую просматривал сам, и указал Джини на одну из заметок. – В прошлую пятницу возле американского посольства в Париже обнаружена бомба. Ты об этом слышала?
– Да. Возможно, это и было причиной беспокойства Лиз. Мэри сказала, что Лиз очень тревожится за безопасность мужа.
Паскаль задумался и отвернулся к иллюминатору.
– Нет, – произнес он, – тут было что-то еще. Нечто большее.
– Она могла беспокоиться за Макмаллена, – предположила Джини. – Тебе это объяснение не кажется наиболее вероятным? В конце концов Макмаллен, похоже, является единственным человеком, которому она доверяет.
Она зависела от его помощи и поддержки. С момента его исчезновения прошло уже больше двух недель.
– Двадцать дней. Уже двадцать дней.
– Предположи, что за все это время она тоже не получала от него никаких известий. Предположи, что она даже не знает, жив ли он или умер. А тем временем приближается очередная воскресная оргия. До нее осталась только одна неделя. – Джини посмотрела на Паскаля. – Его нет, она находится в неопределенности. Уже одним этим можно объяснить ее нервозность. Она переживает, волнуется за него.
– Если только они не поддерживают контакта, – возразил Паскаль и, подумав, продолжил: – Всякое может быть. Вот только не верится мне, что Макмаллен не прислал бы ей весточку. Ты же слышала его на той записи. «Я готов пройти пешком весь мир, чтобы только побыть пять минут возле тебя». Он бы горы сдвинул, лишь бы не терять с ней связь, подбадривать ее. Это очевидно.
Говоря это, Паскаль посмотрел на Джини, помолчал и отвел глаза. Самолет сделал вираж и стал набирать высоту. Сначала за иллюминаторами клубились белые клочья облаков, но скоро их пронзил ослепительный свет.
– Ну да ладно. – Паскаль сложил газеты и отбросил их в сторону. Тон его стал деловым. – Давай-ка лучше сосредоточимся. Через два часа или около того мы окажемся в этом Палаццо Оссорио и, возможно, уже будем разговаривать с Макмалленом. Мы должны подготовиться. У тебя сохранилась фотография, которую дал нам Дженкинс?
Джини вынула фото, и они вместе стали его изучать. Военные будни Макмаллена. На нем была одета полевая камуфляжная форма, на берете виднелась эмблема парашютных войск. В момент, когда был сделан снимок, он, видимо, поворачивался к объективу, поэтому черты его лица были немного смазаны. Мужчина среднего роста, с мужественной, но не особенно выразительной внешностью. На мизинце его левой руки виднелся перстень-печатка. На обратной стороне фотографии была надпись: «Висбаден, Западная Германия. Учения НАТО, 1988 год».
– Не очень-то много дает нам это фото, – вздохнула Джини. – Впрочем, от снимков всегда мало проку.
– Я надеюсь, ты это несерьезно? – улыбнулся Паскаль.
– Я же говорю не про те фотографии, которые делаешь ты, сам понимаешь. А это обычный снимок, и, как мне кажется, он ни о чем нам не говорит.
– Соедини его с той информацией, которой мы располагаем, и он расскажет тебе гораздо больше. Во-первых, о том, как выглядит Макмаллен. Сейчас ему за сорок. Приятная, но незапоминающаяся внешность, носит перстень-печатку. Помнишь костюмы и рубашки в его квартире? Обычный англичанин, правда? Именно то, чего ожидаешь от человека его класса с подобным послужным списком. Офицер и джентльмен со всеми предпосылками к тому, чтобы со временем стать генералом, вот что сказала мне его в высшей степени необычная сестра.
– Однако же он покинул армию.
– Действительно. Но за этим может крыться нечто большее. К примеру, неудовлетворенность службой – подразделением или вообще парашютно-десантными войсками. Разве нельзя предположить, что такой человек, как он, – за его спиной частная школа и Оксфорд, диплом Сэнахерста, – предпочел бы служить в более элитных, более престижных войсках, например, в гвардейских?
– Возможно, ты прав. Я не очень хорошо разбираюсь в тонкостях, связанных с британской армией.
– Ну в таком случае поверь мне на слово. Это необычный выбор. Не скажу, что беспрецедентный, но необычный. И когда я стал проверять этого человека…
– То нашел еще нечто необычное?
– Вот именно. Во-первых, его оксфордская карьера. Помнишь, что говорил нам Дженкинс? Он был прав, в 1968 году Макмаллен действительно пришел в колледж Крайсчерч, чтобы изучать там курс современной истории. Он был птицей высокого полета, Джини, но что случилось? Он так и не окончил колледж. Всего лишь через год он уходит оттуда.
– Ты связался с колледжем?
– Разумеется.
– Ну и как же они это объяснили? Он заболел? Его отчислили, выгнали?
– Может быть, и так, но они мне этого не сказали. – Паскаль взял фотографию, долго вглядывался в нее и затем продолжил: – Более того, если ты взглянешь на его армейскую карьеру, то обнаружишь в ней нечто похожее. Через три года после Оксфорда, в 1972 году, он поступает на военную службу. Макмаллен, казалось, был предназначен для более важных дел, – так сказала и его сестра, – но посмотри, что происходит. Он дослужился лишь до капитанских погон, то есть до чина обычного для такого срока службы и возраста. А затем в 1989 году он подает в отставку. Уходит.
Их багаж досматривали дважды, самым тщательным образом были исследованы фотокамеры Паскаля, диктофон Джини был вскрыт, кассета вынута, все было проверено.
Самолет оказался наполовину пустым. Паскаль, который внимательно разглядывал каждого в зале вылетов, попросил, чтобы их посадили в отдалении от остальных пассажиров. И позади, и впереди них было по два ряда пустых кресел.
– Ну вот, – сказал он, когда самолет оторвался от земли, – я сделал все, что мог. Стопроцентной гарантии, конечно, нет, но теперь подслушать нас будет гораздо труднее.
– Ты полагаешь, за нами следят?
– Вполне возможно, – пожал плечами Паскаль. – Мне все время кажется, что мы под чьим-то пристальным взглядом, хотя я допускаю, что это может быть просто навязчивая идея. Я предпринял кое-какие меры. В отель, где я заказал для нас номера, мы не поедем. Я знаю там еще один – маленький и тихий.
К ним подошла стюардесса, предлагая свежие газеты, и Паскаль умолк. Когда девушка отошла, он заговорил снова:
– Вовремя Макмаллен улетел из Англии в Италию. Еще пару недель паспорта будут проверяться с огромным тщанием.
– Они и твой достаточно долго проверяли, – сказала Джини.
– Слишком много визитеров с Ближнего Востока. Им это не по нраву.
– Взгляни, – сказала она, протягивая ему номер «Санди таймс». – Новые антиамериканские демонстрации. В Сирии, в Иране.
– Да, волна растет. Это неизбежно, – пожал плечами Паскаль. – Посмотри сюда. – Он перевернул страницу другой газеты, которую просматривал сам, и указал Джини на одну из заметок. – В прошлую пятницу возле американского посольства в Париже обнаружена бомба. Ты об этом слышала?
– Да. Возможно, это и было причиной беспокойства Лиз. Мэри сказала, что Лиз очень тревожится за безопасность мужа.
Паскаль задумался и отвернулся к иллюминатору.
– Нет, – произнес он, – тут было что-то еще. Нечто большее.
– Она могла беспокоиться за Макмаллена, – предположила Джини. – Тебе это объяснение не кажется наиболее вероятным? В конце концов Макмаллен, похоже, является единственным человеком, которому она доверяет.
Она зависела от его помощи и поддержки. С момента его исчезновения прошло уже больше двух недель.
– Двадцать дней. Уже двадцать дней.
– Предположи, что за все это время она тоже не получала от него никаких известий. Предположи, что она даже не знает, жив ли он или умер. А тем временем приближается очередная воскресная оргия. До нее осталась только одна неделя. – Джини посмотрела на Паскаля. – Его нет, она находится в неопределенности. Уже одним этим можно объяснить ее нервозность. Она переживает, волнуется за него.
– Если только они не поддерживают контакта, – возразил Паскаль и, подумав, продолжил: – Всякое может быть. Вот только не верится мне, что Макмаллен не прислал бы ей весточку. Ты же слышала его на той записи. «Я готов пройти пешком весь мир, чтобы только побыть пять минут возле тебя». Он бы горы сдвинул, лишь бы не терять с ней связь, подбадривать ее. Это очевидно.
Говоря это, Паскаль посмотрел на Джини, помолчал и отвел глаза. Самолет сделал вираж и стал набирать высоту. Сначала за иллюминаторами клубились белые клочья облаков, но скоро их пронзил ослепительный свет.
– Ну да ладно. – Паскаль сложил газеты и отбросил их в сторону. Тон его стал деловым. – Давай-ка лучше сосредоточимся. Через два часа или около того мы окажемся в этом Палаццо Оссорио и, возможно, уже будем разговаривать с Макмалленом. Мы должны подготовиться. У тебя сохранилась фотография, которую дал нам Дженкинс?
Джини вынула фото, и они вместе стали его изучать. Военные будни Макмаллена. На нем была одета полевая камуфляжная форма, на берете виднелась эмблема парашютных войск. В момент, когда был сделан снимок, он, видимо, поворачивался к объективу, поэтому черты его лица были немного смазаны. Мужчина среднего роста, с мужественной, но не особенно выразительной внешностью. На мизинце его левой руки виднелся перстень-печатка. На обратной стороне фотографии была надпись: «Висбаден, Западная Германия. Учения НАТО, 1988 год».
– Не очень-то много дает нам это фото, – вздохнула Джини. – Впрочем, от снимков всегда мало проку.
– Я надеюсь, ты это несерьезно? – улыбнулся Паскаль.
– Я же говорю не про те фотографии, которые делаешь ты, сам понимаешь. А это обычный снимок, и, как мне кажется, он ни о чем нам не говорит.
– Соедини его с той информацией, которой мы располагаем, и он расскажет тебе гораздо больше. Во-первых, о том, как выглядит Макмаллен. Сейчас ему за сорок. Приятная, но незапоминающаяся внешность, носит перстень-печатку. Помнишь костюмы и рубашки в его квартире? Обычный англичанин, правда? Именно то, чего ожидаешь от человека его класса с подобным послужным списком. Офицер и джентльмен со всеми предпосылками к тому, чтобы со временем стать генералом, вот что сказала мне его в высшей степени необычная сестра.
– Однако же он покинул армию.
– Действительно. Но за этим может крыться нечто большее. К примеру, неудовлетворенность службой – подразделением или вообще парашютно-десантными войсками. Разве нельзя предположить, что такой человек, как он, – за его спиной частная школа и Оксфорд, диплом Сэнахерста, – предпочел бы служить в более элитных, более престижных войсках, например, в гвардейских?
– Возможно, ты прав. Я не очень хорошо разбираюсь в тонкостях, связанных с британской армией.
– Ну в таком случае поверь мне на слово. Это необычный выбор. Не скажу, что беспрецедентный, но необычный. И когда я стал проверять этого человека…
– То нашел еще нечто необычное?
– Вот именно. Во-первых, его оксфордская карьера. Помнишь, что говорил нам Дженкинс? Он был прав, в 1968 году Макмаллен действительно пришел в колледж Крайсчерч, чтобы изучать там курс современной истории. Он был птицей высокого полета, Джини, но что случилось? Он так и не окончил колледж. Всего лишь через год он уходит оттуда.
– Ты связался с колледжем?
– Разумеется.
– Ну и как же они это объяснили? Он заболел? Его отчислили, выгнали?
– Может быть, и так, но они мне этого не сказали. – Паскаль взял фотографию, долго вглядывался в нее и затем продолжил: – Более того, если ты взглянешь на его армейскую карьеру, то обнаружишь в ней нечто похожее. Через три года после Оксфорда, в 1972 году, он поступает на военную службу. Макмаллен, казалось, был предназначен для более важных дел, – так сказала и его сестра, – но посмотри, что происходит. Он дослужился лишь до капитанских погон, то есть до чина обычного для такого срока службы и возраста. А затем в 1989 году он подает в отставку. Уходит.