Страница:
Ему не терпелось сказать ей сию же минуту, что у него очень кстати имеется семь резиденций, а также замок, даже не считая дома в охотничьих угодьях. Если бы она захотела, то могла бы в каждом из этих мест устроить розарии.
– А почему вам не помогают леди Филиппа и мисс Талли? – спросил он, прикинув, какой большой объем работы предстоит проделать. – Думаю, что «охота за сокровищами» пришлась бы по нраву этой парочке.
– Еще бы! – сказала Фелисити, окидывая взглядом сначала один, потом другой ящик. – Но они с головой ушли в свою пьесу, так что даже наступление французской армии не смогло бы оторвать их от «творчества». Они теперь будут сидеть взаперти не менее недели. «Исчезнувший герцог»! Надо же такое придумать!
Тэтчер поежился. Если бы они только знали…
– Как вам кажется, мог бы герцог находиться рядом, а окружающие не знали бы, кто он такой?
– Я бы узнала, – фыркнула она.
– Вот как? Уж не хотите ли вы сказать, что если бы Холлиндрейк позвонил в вашу дверь, вы бы сразу же его узнали?
– Конечно, узнала бы, – ответила она, махнув гвоздодером. – На нем был бы надет сюртук от Вестона, а приехал бы он в раззолоченной карете, запряженной лошадьми одной масти, и с лакеем в синей с белым ливрее на запятках.
– Позвольте мне сделать это, – сказал он, отбирая у нее гвоздодер. – С которого начнем?
Она пожала плечами:
– Все равно. Я не имею ни малейшего понятия о том, что в них находится. Просто надеюсь, что там есть что-нибудь такое, чем мы могли бы воспользоваться.
Он принялся открывать ближайший ящик.
– Воспользоваться? А что вам требуется?
– Оглянитесь вокруг, – сказала она, обводя взглядом пустой холл и указывая на пустой кабинет. – Здесь практически нет мебели или каких-нибудь декоративных предметов. Не можем же мы без конца говорить, что не успели меблировать дом. У окружающих возникнут подозрения.
– Думаю, что они уже возникли, – сказал он.
– Вот именно. Поэтому для нас важно знать, что находится в этих ящиках. Я надеюсь, что там найдутся отрезы шелка или атласа, из которых мы могли бы сшить платья. Цвета могут оказаться немодными, но если выбрать подходящий фасон, это бы заткнуло рот сплетникам.
– Почему вы не обратитесь к своему поверенному? – спросил он, всем своим весом налегая на металлический рычаг, чтобы открыть крышку.
– Уж не думаете ли вы, что я не обращалась к нему? – сказала она. – Но мистер Эллиот помешан на экономии средств и совсем не одобряет затрат, связанных с лондонским сезоном. Он считает даже деньги «на булавки», которые приказал нам выплачивать отец в своих последних распоряжениях, непомерно большой суммой, хотя в их выплате он отказать не может. – Она осмотрела его работу. – Думаю, вам надо попробовать открыть крышку с этого конца, – сказала она, пытаясь заглянуть внутрь, хотя еще ничего не было видно. – Откровенно говоря, если бы мистер Эллиот настоял на своем, то мы до сих пор находились бы в Суссексе. – Она вздохнула. – Уж этот мне Суссекс!
Тэтчер покачал головой.
– Что сказал мистер Эллиот, когда вы приехали в Лондон?
– Кажется, назвал нас упрямыми девчонками, у которых здравого смысла не больше, чем в миске овсянки. Он считает, что как только у нас кончатся запасы угля и еды, мы вернемся назад. Да я скорее пущу его письменный стол на растопку, чем вернусь в Суссекс.
Тэтчер расхохотался, но, поймав ее возмущенный взгляд, постарался подавить смех.
– Смеяться тут не над чем. Я думала, что когда мы приедем в Лондон, он едва ли сможет отказать нам, но он страшно упрям и решительно не желает давать нам что-нибудь сверх того, что распорядился выплачивать нам отец.
– А этот дом? Как вам удалось заполучить дом по такому адресу, пусть даже немеблированный?
Она поморщилась.
– Вам действительно хочется это знать?
– Да, конечно, – сказал он. Назвался груздем, полезай в кузовок. Но, откровенно говоря, сейчас его внимание было больше занято тем, как выдрать последний гвоздь, и когда он всем своим весом навалился, на гвоздодер, она призналась:
– На самом деле мы не арендовали его, а скорее позаимствовали без разрешения.
Гвоздь наконец вылетел из гнезда, крышка отлетела в сторону. За ней последовал гвоздодер, а за ним следом упал на пол Тэтчер, ударившись головой.
– Надо быть осторожнее, – сказала Фелисити, указывая на пол. – Не хочу, чтобы мрамор был поврежден. Похоже, он итальянский.
Тэтчер поднялся с пола. Как, черт возьми, можно позаимствовать дом без ведома владельца? Разве только вселиться незаконно…
– Вы незаконно вселились в чей-то дом и беспокоитесь о состоянии долов?
– «Незаконно вселились»? Как некрасиво это звучит! Гораздо лучше сказать «позаимствовали». Так будет…
– Приличнее? – насмешливо подсказал он.
– Вот именно. – Раздвинув солому, она погрузила руки в ящик и извлекла, набор деревянных молоточков для игры в пэлл-мэлл, [6]потом большую вазу, затем стопку тщательно упакованных книг. Следуя примеру Талли, она выругалась по-русски. – Все это не подходит. Мне нужно найти что-нибудь такое, из чего можно было бы сделать маскарадные костюмы для бала у герцога Сетчфилда. – Вооружившись гвоздодером, она атаковала следующий ящик.
Но Тэтчера все еще занимала мысль о том, что они живут в чужом доме без разрешения владельца. Он поднялся на ноги и подошел к другому злополучному ящику, который она, действуя вполне умело, как он заметил, пыталась открыть.
Он решительно отобрал у нее гвоздодер.
– Чей это дом?
– Какое это имеет значение? – спросила она, безуспешно пытаясь, отобрать у него гвоздодер. – Достаточно того, что тот, кто жил здесь до нас, не появится здесь, потому что он умер. – Она потянулась за гвоздодером. – Верните его мне.
– Не верну, пока не получу ответы на некоторые вопросы, – сказал он.
Она отступила на шаг.
– Сэр, вы больше не командуете отрядом солдат. Вы служите у меня, но если вас что-то не устраивает, вы можете уйти.
Некоторое время они стояли молча, уставившись друг на друга, потом Тэтчер пожал плечами и направился к двери.
– Куда вы идете? – спросила она.
Он остановился и, оглянувшись через плечо, спросил:
– Значит, вы хотите, чтобы я остался?
Она скорчила гримаску:
– Но вы не можете уйти с моим гвоздодером.
– А он принадлежит вам или вы его тоже «позаимствовали»?
– Это к делу не относится, – сказала она, но в ее упрямом взгляде уже плясали веселые искорки, как будто она осознала собственную глупость и забавлялась происходящим, словно шуткой. Эта ее способность наряду со многим другим интриговала его. – Не лишите же вы меня возможности открыть все эти ящики? – спросила она, одарив его тем самым взглядом, который всегда сбивал его с толку.
От манящего взгляда до полуоткрытых губок – все говорило о том, что она ждет поцелуя, причем не какого-то прикосновения губ, а настоящего страстного поцелуя, и не просто ждет, а умоляет об этом.
– Не делайте этого! – взмолился он, в свою очередь, потрясая гвоздодером.
– Не делать чего? – Она широко распахнула невинные голубые глазки, в глубине которых плясали озорные искорки.
– Не глядите на меня так, – проворчал он и, повернувшись, принялся открывать ближайший ящик. – Кто, черт возьми, научил вас этому? Уж наверняка не ваша причисленная к лику святых мисс Эмери?
– Ну конечно же, нет. Если бы мисс Эмери заметила такой взгляд у одной из своих учениц, она, наверное, приговорила бы всех нас пожизненно к штопке носков. – Она снова взглянула в его сторону. – Нас научила этому нянюшка Джамилла.
– Как я сразу не догадался? – пробормотал он.
– Вас это беспокоит? – спросила она, обходя ящик плывущей походкой, совсем как ее нянюшка-куртизанка.
– Ничуть, – пробормотал он и, пропустив ее, снова принялся за работу. – А теперь расскажите мне, как вышло, что вы «позаимствовали» этот дом.
Она вздохнула:
– Ну-у, если вы настаиваете… Дом является частью собственности, которую оспаривают несколько наследников. Я наткнулась на это объявление в какой-то газете, которая валялась в офисе мистера Эллиота. Судя по всему, после смерти владельца было не вполне ясно, кто должен унаследовать дом, потому что обнаружилось несколько вариантов завещания. И пока они уточняют детали, мы можем домом воспользоваться.
Он подозревал, что здесь не все так просто. Слишком уж все было пристойно, чтобы быть правдой.
– А кто сказал, что вы можете им пользоваться?
– Я сказала, – ответила Фелисити. – Разве непонятно, что было бы глупо оставлять такой элегантный дом пустующим во время сезона? К тому же я намерена уплатить арендную плату любому законному владельцу после своего…
«Замужества».
Тэтчер закрыл глаза.
– А позвольте узнать, как вы проникли в дом, который не принадлежит вам на законном основании?
Фелисити положила руки на его пальцы, помогая установить гвоздодер. Он подумал, уж не пытается ли она последовать совету Джамиллы. Их пальцы как будто обменялись друг с другом теплом» но это было не просто тепло: оно связывало их. Ее рука лежала поверх его руки, как будто это было ее собственное место. Между ними пробежала искра. Он придвинулся к ней ближе, готовый позабыть о ее невинности и о том, что она считает себя обещанной другому человеку.
Она сразу же насторожилась, убрала руку и разрушила чары. Потом она кивком приказала ему продолжать работу.
– Может быть, в этом ящике найдется что-нибудь полезное. Как вы думаете?
– Возможно, – сказал он, стараясь открыть ящик. Но она все еще не ответила на его вопрос. – Как же вы все-таки проникли в дом, не имея ключей?
– Талли взломала замки.
Почему-то это его тоже не удивило и даже не шокировало, но факт оставался фактом: дочь английского дипломата была «умницей Кейт» – взломщицей самого высокого класса.
И все же он не поверил своим ушам.
– Ваша сестра?
Фелисити кивнула:
– Она в этом деле большая мастерица. Если вам когда-нибудь потребуется…
Он покачал головой:
– Нет, не думаю… А что было после того, как вы проникли в дом?
– Двоюродный брат миссис Хатчинсон врезал в дверь новые замки, – призналась она.
Именно такие родственники и должны быть у этой старой греховодницы.
– А потом мы вселились в дом с теми немногими пожитками, которые смогли захватить с собой из дома, оставленного Пиппин ее мамой.
– Который находится в Суссексе?
– Он самый, – сказала Фелисити, чуть заметно передернув плечами. – Проживая в этом захолустье, мы наверняка не смогли бы проложить путь в общество! Суссекс, представьте себе, настоящая пустыня.
– Но почему вы решили, что вам все это безнаказанно сойдёт с рук? Вы подумали о том, что может случиться, если вас поймают?
Фелисити посмотрела на него так, словно он усомнился в цвете неба или в законности происхождения короля.
– Позвольте мне оценить ситуацию. Во-первых, – он загнул один палец, – вы украли этот дом…
– Позаимствовали.
– Хорошо. Позаимствовали этот дом.
– Да.
– У вас нет денег на одежду и на слуг…
– А также на уголь и на еду, – призналась она. – Но продукты, которые вчера доставили для принцессы, позволят нам продержаться еще несколько дней.
Доставленные для принцессы продукты? Тэтчер не стал объяснять ей, что слуга принцессы сказал ему, чтобы все было куплено в кредит, потому что банкиры еще не разблокировали ее текущий счет.
– Значит, у вас есть только уголь и продукты, которые вы можете приобрести на деньги, ассигнованные на булавки…
– Пока все правильно…
– И вы полагаете, что можете втроем продержаться таким образом в течение сезона?
– Нам нужна всего одна полноценная помолвка, – объяснила она. – И у меня уже есть…
– Холлиндрейк.
– Вот именно. – Она пригладила руками юбку и вздохнула. Заметив, что он наблюдает за ней, она торопливо отвела взгляд. – Откровенно говоря, все это делается ради Талли и Пиппин, хотя они едва ли ценят мои усилия.
Не он ли был виноват в том, что она не проявляла особого энтузиазма в отношении своего титулованного и благородного идеального будущего супруга?
– Теперь, когда вы все знаете, может быть, закончите открывать этот ящик? – Она наклонилась и заглянула в образовавшуюся щелочку. – Уверена, что там что-нибудь найдется.
Тэтчер отступил на шаг.
– Нет, я все-таки не понимаю. Зачем вам продавать себя, вступая в брак с человеком, которого вы не любите?
– Кто сказал, что я не люблю его?
– Пропади все пропадом, Фелисити, вы не любите этого человека. Да и как вам его любить? Разве вы не слышали того, что говорил вчера Стюи Ходжес? Холлиндрейк – настоящий сукин сын, а вы готовы продолжать эту помолвку, словно он какой-нибудь принц.
– Герцог…
– Надень на сукина сына любую корону, он все-таки останется сукиным сыном.
– Я не намерена выслушивать…
– Нет уж, вы выслушаете меня! – сказал он, схватив ее за предплечье. – Почему вы считаете, что не заслуживаете счастья, которого, по вашим словам, заслуживают ваши сестра и кузина?
– Потому что они верят в любовь! – заявила она. – А я никогда не верила. По крайней мере, до тех пор, пока… – Глаза ее округлились, а губы плотно захлопнулись. Она замолчала.
– До тех пор, пока что? – спросил он, привлекая ее к себе.
– Пока ничего. Я не верю в любовь, – сказала она, взглянув на него. – И во всю эту страстную чушь, когда чувствуешь беспомощность, когда подгибаются колени и ты хочешь…
– Хочешь что? – прорычал он.
– Я ничего не хочу от него.
От Холлиндрейка. Но это не ответ на вопрос, который касался их обоих.
– А что ты хочешь от меня?
– Ничего. – Это была ложь, которую даже Фелисити не могла скрыть, хотя и попыталась это сделать. – Пусть у них будут романтические браки, потому что я не подвержена…
Довольно! Он был сыт по горло этой болтовней. Тэтчер наклонился и позволил своим губам поставить точку в этом разговоре.
Импульсивный пылкий поцелуй становился все более страстным, пока не стало ясно, что охватившее их чувство – дело нешуточное.
– Цирцея, моя маленькая соблазнительница, – прошептал капитан Дэшуэлл на ухо Пиппин. – Ты сводишь меня с ума. – И когда его тело прижало ее к каменной стене сада, она поняла, что это сумасшествие может далеко завести их.
Что она делает? Ведь она леди Филиппа Ноуллз, а не какая-нибудь портовая девчонка, и ей не подобает терять голову от какого-то дерзкого поцелуя.
Но она не просто голову потеряла, у нее перевернулось все внутри, когда Дэш прижал ее к себе, и само тепло его тела казалось ей таким же манящим, как блюдо свежеиспеченных ячменных лепешек. Это был ее Дэш.
– Что ты здесь делаешь? – с трудом переводя дух, сказала она, как только их губы разъединились, и, бросив виноватый взгляд на дом, добавила: – Если тебя поймают, я не смогу…
– Не сможешь забыть меня? – поддразнил ее он. «Никогда», – хотелось сказать ей, но она побоялась, что это лишь подтолкнет этого бесшабашного американца к дальнейшим действиям.
– Если тебя поймают, то повесят.
– Ну, это еще как сказать, – заявил он. – Сначала им придется поймать меня. – Прижавшись лицом к ее шее, он добавил: – К тому же ты придешь мне на помощь, не так ли, Цирцея?
Пиппин судорожно глотнула воздух. Происходящее было очень похоже на сцену из ее третьей пьесы под названием «Пират и леди», где леди спасает пирата от виселицы. Но что, если она не сможет спасти его? На страницах ее пьесы все было совсем легко и просто, но сама она соприкоснулась с опасностью только на берегу неподалеку от Гастингса в ту ночь, когда встретила Дэша. Для нее тогда все могло бы закончиться плохо.
Но ее спас Дэш… он поцеловал ее…
Как делал это сейчас, когда его губы, нетерпеливые и горячие, умоляли ее раскрыть свои губки, что она и сделала, причем с готовностью, которая потрясла ее. Когда поцелуй стал еще более страстным и его язык прикоснулся к ее языку, у нее подогнулись колени.
Он поддержал ее, обняв рукой за талию.
– Ты ведь поедешь со мной, Цирцея? Я думал о тебе все эти годы. Только о тебе и думал. Хотя не надеялся найти тебя снова, мою прекрасную маленькую богиню.
– Меня?
– Конечно, тебя, – улыбнулся он. – Кого же еще? – сказал он, поигрывая выбившейся прядкой ее волос. – Поедем со мной. Будем заниматься морским разбоем. Ты станешь моей пиратской королевой.
У нее разыгралось воображение. Она представила себе запах соли, смолы, канатов, щелканье парусов на ветру. И каждую звездную ночь с ней был Дэш. Он целовал ее. Уносил в свою койку внизу. Поддразнивал, прикасался к ней, пока она не почувствует себя такой же готовой на все, как сейчас.
И даже еще больше.
– Пиппин! Пиппин! Ты где? – раздался голос Талли, выводя ее из транса, в который погрузил ее Дэш.
– Я должна идти, – прошептала Пиппин. – Прошу тебя, Дэш, уезжай из Лондона. Сегодня же. Не оставайся из-за меня – я не вынесу, если стану причиной твоей гибели.
Красавец пират расхохотался:
– Я не могу уехать, пока не растает этот проклятый лед! Но не беспокойся, я буду неподалеку. Послезавтра ночью я снова приду к тебе.
Она покачала головой:
– Меня здесь не будет. Герцог Сетчфилд устраивает бал-маскарад.
– Сетчфилд? Ты хочешь сказать, Темпл?
«Проклятие!» – мысленно выругалась она, используя любимое ругательство из лексикона своего братца. Не следовало ей ничего говорить.
– Дэш, ты не сможешь туда пойти! Ты знаешь, кто такой Темпл, и если он обнаружит тебя…
– Он не осмелится… мы слишком давно знаем друг друга, – сказал Дэш.
– Но ты держал его в плену… и он все еще считает, что ты виновен в смерти мистера Грея.
– Едва ли можно считать меня виновным в том, за что…
– Пиппин, ты здесь? – снова крикнула Талли. – Миссис Хатчинсон, вы уверены, что она в саду?
– Конечно, – раздался голос экономки. – Этот парень попросил меня позвать ее.
– Какой парень? – сразу же заподозрив неладное, спросила Талли.
– Боже милосердный! – прошептала Пиппин, отталкивая от себя Дэша. – Уходи! Сию же минуту! Если Талли увидит тебя, она скажет Фелисити, а Фелисити, уж поверь мне, поднимет на ноги не только стражников, но и войска местной обороны и весь девяносто пятый стрелковый батальон.
Капитан Томас Дэшуэлл наклонился, поцеловал ее еще разок и прошептал:
– До завтрашней ночи. Ты узнаешь меня без труда. – Он метнулся через двор, вскочил на бочку, с нее – на крышу сарайчика для садового инвентаря, а оттуда – на стену. Лихо взмахнув шляпой, он сказал: – Я буду в костюме… – Он спрыгнул со стены, не успев договорить.
Но Пиппин не нуждалась в разъяснениях. Воображение ей подсказало: он будет в костюме пирата.
У нее защемило сердце. Несмотря на самоуверенность Дэша, она чувствовала, что с ним должна случиться что-то ужасное. И когда Талли наконец нашла ее, Пиппин, уткнувшись в плечо кузины, разрыдалась.
Весь мир Фелисити дрогнул в тот самый момент, когда губы Тэтчера прикоснулись к ее губам. Все, что она планировала, ради чего училась, лгала и «заимствовала», упало с пьедестала «пристойности», который она воздвигла собственными руками, и разбилось в мелкие дребезги об пол итальянского мрамора, который она ощущала под ногами сквозь красные носки.
А вместе с этим исчезло и всякое желание стать герцогиней. Разве сможет какой-то высокомерный образцовый герцог когда-нибудь так поцеловать ее?
Сегодня Тэтчер целовал ее со страстным нетерпением, от которого у нее голова шла кругом, тем более что Он, схватив за талию, притащил ее через всю комнату на банкетку возле окна, закрытого шторой. Усадив ее на подушки, он, навалившись всем телом, продолжал целовать ее.
Слава Богу, что на окнах закрыты ставни, подумала она, иначе они устроили бы такой спектакль для всей Брук-стрит, какого ее чопорным обитателям, наверное, никогда не приходилось видеть.
Несмотря ни на что, она, сжав руки в кулачки, была готова протестовать против таких вольностей, но как только его язык прикоснулся к ее языку, приглашая присоединиться к страстной игре, ее пальцы сначала разжались, а потом, ухватившись за лацканы, привлекли его еще ближе.
Что бы он ни делал с ней, остановить это было невозможно. Он, словно джинна из бутылки, высвободил ее желания, и теперь она была не в состоянии снова вернуть их в бутылку и закрыть их там. Ей следовало бы ругать его, останавливать, но было безумно приятно ощущать навалившееся на нее тело и его неистовые поцелуи. Здесь, в их крошечном мирке, отрезанном ставнями от внешнего мира за окном, а шторой – от остального дома, создалась атмосфера интимной уединенности.
Ее соски напряглись, а бедра приподнялись ему навстречу, как будто приглашая прикоснуться к сокровенному месту, где сосредоточилось ее желание, где все мучительно ждало прикосновения этого мужчины – и только его одного.
Его пальцы скользнули под подол платья, миновали красные носки, поднялись до голых коленей, замедлив скольжение для того лишь, чтобы обласкать дрожавшие мелкой дрожью бедра.
Силы небесные, неужели он прикоснется к ней там?
«Да, да, прикоснись, – тут же самым неподобающим образом мысленно взмолилась она. – Прошу тебя».
Его пальцы сначала погладили треугольничек между бедрами, потом проникли глубже, и у нее перехватило дыхание.
Она чуть не застонала от желания, но он зажал ей рот поцелуем, а его язык, обследуя и лаская рот, повторял движения его пальцев.
Она почувствовала струю холодного воздуха на коже и поняла, что другой рукой он расстегнул лиф платья и высвободил грудь.
Боже милостивый, ее ливрейный лакей был не только честен и почти благороден, он был еще и лихим повесой!
Оторвавшись на мгновение от ее губ, он посмотрел сверху вниз на нее. Дерзкий огонек в его глазах не оставлял сомнений в том, что он не намерен останавливаться на полпути. Но она больше не возражала, тем более что он взял в губы сосок и провел языком вокруг него, поддерживая грудь ладонью.
Ее тело стало податливым и напряженным одновременно, а бедра приподнялись навстречу его пальцам, и вся она потянулась, словно кошка, которая только и ждет, чтобы ее погладили где-нибудь еще. Его палец скользнул внутрь ее тела, где было влажно и скользко, и она выгнулась, поняв наконец, чего хочет.
Все, что он проделывал, заставляло ее мучительно желать большего.
«Прикоснись к нему, – подстрекал ее беспутный внутренний голос. – Прикоснись к нему».
Ее руки робко отцепились от лацканов и, спустившись по сильным мускулистым предплечьям, проползли по животу и остановились у пояса его бриджей.
Она не могла двинуться дальше. Не могла это сделать. Но он снова поцеловал ее, и она забыла обо всем, когда его пальцы оказались внутри ее лона, разбудив все ее женские желания. Она поняла, что должна ответить тем же.
Она запустила пальцы за пояс бриджей, и они скользнули вниз.
Она закрыла глаза и вздохнула, ясно представив себе, что произойдет дальше. Судя по его прерывистому дыханию и сильной эрекции, он был тоже готов. Он войдет в нее, будет любить ее, обесчестит ее. И пути назад не будет.
Она испуганно открыла глаза. Как бы ни хотелось ей, чтобы он продолжал, она не настолько утратила связь с реальностью, чтобы забыть, где находится.
И кто она такая. И о том, что ее ждет в будущем.
Как бы сильно ни хотела она этого мужчину, существовал другой, который первым заявил свое право на нее, и Фелисити, несмотря на все, что Джамилла говорила об англичанах, была намерена лечь в постель Холлиндрейка невинной девушкой, по крайней мере в самом прямом и самом важном смысле этого слова.
Дело было не в том, что это нужно для нее, а в том, что это нужно также Талли и Пиппин, которых она лишила бы надежды, если бы пошла на поводу у своего желания. Она бы не просто обесчестила себя, но лишила бы их всяких шансов хорошо выйти замуж.
– Остановись, – прошептала она.
– Не остановлюсь, пока не признаешься, что тебе доставляет больше удовольствия целовать меня, чем его, – сказал он, умышленно лишив ее возможности ответить, потому что закрыл ей рот поцелуем.
Он просил слишком многого.
Для нее это означало перечеркнуть все. Отказаться от результатов нескольких лет тяжелой работы, подготовки. От мечты о жизни более защищенной, не зависящей от прихотей общества. Он просил ее отказаться от всего и бросить Талли и Пиппин на произвол судьбы.
– Нет, – тяжело дыша, сказала она, выдираясь из-под него, подальше от соблазнов его разгоряченного тела, как бы мучительно ни хотелось ей вернуться в его объятия. – Я не могу.
Они сидели на противоположных концах банкетки, сердито глядя друг на друга, а их тела все еще дрожали от неудовлетворенного желания, идти на поводу у которого теперь упрямо отказывалась Фелисити.
– Пропади все пропадом, Фелисити, брось эти штучки. Просто признайся, что хочешь меня. Что ты хочешь, чтобы я был твоим герцогом. – Он протянул к ней руки.
«Да, с той самой минуты, как я увидела тебя, я хотела, чтобы ты был им». Как легко могли бы эти слова решить все проблемы! Но она не могла признаться в этом, как не могла сказать ему обо всем остальном.
О том, что полюбила его.
Поэтому она покачала головой и сделала то, что с такой легкостью делала в последнее время: она солгала.
– А почему вам не помогают леди Филиппа и мисс Талли? – спросил он, прикинув, какой большой объем работы предстоит проделать. – Думаю, что «охота за сокровищами» пришлась бы по нраву этой парочке.
– Еще бы! – сказала Фелисити, окидывая взглядом сначала один, потом другой ящик. – Но они с головой ушли в свою пьесу, так что даже наступление французской армии не смогло бы оторвать их от «творчества». Они теперь будут сидеть взаперти не менее недели. «Исчезнувший герцог»! Надо же такое придумать!
Тэтчер поежился. Если бы они только знали…
– Как вам кажется, мог бы герцог находиться рядом, а окружающие не знали бы, кто он такой?
– Я бы узнала, – фыркнула она.
– Вот как? Уж не хотите ли вы сказать, что если бы Холлиндрейк позвонил в вашу дверь, вы бы сразу же его узнали?
– Конечно, узнала бы, – ответила она, махнув гвоздодером. – На нем был бы надет сюртук от Вестона, а приехал бы он в раззолоченной карете, запряженной лошадьми одной масти, и с лакеем в синей с белым ливрее на запятках.
– Позвольте мне сделать это, – сказал он, отбирая у нее гвоздодер. – С которого начнем?
Она пожала плечами:
– Все равно. Я не имею ни малейшего понятия о том, что в них находится. Просто надеюсь, что там есть что-нибудь такое, чем мы могли бы воспользоваться.
Он принялся открывать ближайший ящик.
– Воспользоваться? А что вам требуется?
– Оглянитесь вокруг, – сказала она, обводя взглядом пустой холл и указывая на пустой кабинет. – Здесь практически нет мебели или каких-нибудь декоративных предметов. Не можем же мы без конца говорить, что не успели меблировать дом. У окружающих возникнут подозрения.
– Думаю, что они уже возникли, – сказал он.
– Вот именно. Поэтому для нас важно знать, что находится в этих ящиках. Я надеюсь, что там найдутся отрезы шелка или атласа, из которых мы могли бы сшить платья. Цвета могут оказаться немодными, но если выбрать подходящий фасон, это бы заткнуло рот сплетникам.
– Почему вы не обратитесь к своему поверенному? – спросил он, всем своим весом налегая на металлический рычаг, чтобы открыть крышку.
– Уж не думаете ли вы, что я не обращалась к нему? – сказала она. – Но мистер Эллиот помешан на экономии средств и совсем не одобряет затрат, связанных с лондонским сезоном. Он считает даже деньги «на булавки», которые приказал нам выплачивать отец в своих последних распоряжениях, непомерно большой суммой, хотя в их выплате он отказать не может. – Она осмотрела его работу. – Думаю, вам надо попробовать открыть крышку с этого конца, – сказала она, пытаясь заглянуть внутрь, хотя еще ничего не было видно. – Откровенно говоря, если бы мистер Эллиот настоял на своем, то мы до сих пор находились бы в Суссексе. – Она вздохнула. – Уж этот мне Суссекс!
Тэтчер покачал головой.
– Что сказал мистер Эллиот, когда вы приехали в Лондон?
– Кажется, назвал нас упрямыми девчонками, у которых здравого смысла не больше, чем в миске овсянки. Он считает, что как только у нас кончатся запасы угля и еды, мы вернемся назад. Да я скорее пущу его письменный стол на растопку, чем вернусь в Суссекс.
Тэтчер расхохотался, но, поймав ее возмущенный взгляд, постарался подавить смех.
– Смеяться тут не над чем. Я думала, что когда мы приедем в Лондон, он едва ли сможет отказать нам, но он страшно упрям и решительно не желает давать нам что-нибудь сверх того, что распорядился выплачивать нам отец.
– А этот дом? Как вам удалось заполучить дом по такому адресу, пусть даже немеблированный?
Она поморщилась.
– Вам действительно хочется это знать?
– Да, конечно, – сказал он. Назвался груздем, полезай в кузовок. Но, откровенно говоря, сейчас его внимание было больше занято тем, как выдрать последний гвоздь, и когда он всем своим весом навалился, на гвоздодер, она призналась:
– На самом деле мы не арендовали его, а скорее позаимствовали без разрешения.
Гвоздь наконец вылетел из гнезда, крышка отлетела в сторону. За ней последовал гвоздодер, а за ним следом упал на пол Тэтчер, ударившись головой.
– Надо быть осторожнее, – сказала Фелисити, указывая на пол. – Не хочу, чтобы мрамор был поврежден. Похоже, он итальянский.
Тэтчер поднялся с пола. Как, черт возьми, можно позаимствовать дом без ведома владельца? Разве только вселиться незаконно…
– Вы незаконно вселились в чей-то дом и беспокоитесь о состоянии долов?
– «Незаконно вселились»? Как некрасиво это звучит! Гораздо лучше сказать «позаимствовали». Так будет…
– Приличнее? – насмешливо подсказал он.
– Вот именно. – Раздвинув солому, она погрузила руки в ящик и извлекла, набор деревянных молоточков для игры в пэлл-мэлл, [6]потом большую вазу, затем стопку тщательно упакованных книг. Следуя примеру Талли, она выругалась по-русски. – Все это не подходит. Мне нужно найти что-нибудь такое, из чего можно было бы сделать маскарадные костюмы для бала у герцога Сетчфилда. – Вооружившись гвоздодером, она атаковала следующий ящик.
Но Тэтчера все еще занимала мысль о том, что они живут в чужом доме без разрешения владельца. Он поднялся на ноги и подошел к другому злополучному ящику, который она, действуя вполне умело, как он заметил, пыталась открыть.
Он решительно отобрал у нее гвоздодер.
– Чей это дом?
– Какое это имеет значение? – спросила она, безуспешно пытаясь, отобрать у него гвоздодер. – Достаточно того, что тот, кто жил здесь до нас, не появится здесь, потому что он умер. – Она потянулась за гвоздодером. – Верните его мне.
– Не верну, пока не получу ответы на некоторые вопросы, – сказал он.
Она отступила на шаг.
– Сэр, вы больше не командуете отрядом солдат. Вы служите у меня, но если вас что-то не устраивает, вы можете уйти.
Некоторое время они стояли молча, уставившись друг на друга, потом Тэтчер пожал плечами и направился к двери.
– Куда вы идете? – спросила она.
Он остановился и, оглянувшись через плечо, спросил:
– Значит, вы хотите, чтобы я остался?
Она скорчила гримаску:
– Но вы не можете уйти с моим гвоздодером.
– А он принадлежит вам или вы его тоже «позаимствовали»?
– Это к делу не относится, – сказала она, но в ее упрямом взгляде уже плясали веселые искорки, как будто она осознала собственную глупость и забавлялась происходящим, словно шуткой. Эта ее способность наряду со многим другим интриговала его. – Не лишите же вы меня возможности открыть все эти ящики? – спросила она, одарив его тем самым взглядом, который всегда сбивал его с толку.
От манящего взгляда до полуоткрытых губок – все говорило о том, что она ждет поцелуя, причем не какого-то прикосновения губ, а настоящего страстного поцелуя, и не просто ждет, а умоляет об этом.
– Не делайте этого! – взмолился он, в свою очередь, потрясая гвоздодером.
– Не делать чего? – Она широко распахнула невинные голубые глазки, в глубине которых плясали озорные искорки.
– Не глядите на меня так, – проворчал он и, повернувшись, принялся открывать ближайший ящик. – Кто, черт возьми, научил вас этому? Уж наверняка не ваша причисленная к лику святых мисс Эмери?
– Ну конечно же, нет. Если бы мисс Эмери заметила такой взгляд у одной из своих учениц, она, наверное, приговорила бы всех нас пожизненно к штопке носков. – Она снова взглянула в его сторону. – Нас научила этому нянюшка Джамилла.
– Как я сразу не догадался? – пробормотал он.
– Вас это беспокоит? – спросила она, обходя ящик плывущей походкой, совсем как ее нянюшка-куртизанка.
– Ничуть, – пробормотал он и, пропустив ее, снова принялся за работу. – А теперь расскажите мне, как вышло, что вы «позаимствовали» этот дом.
Она вздохнула:
– Ну-у, если вы настаиваете… Дом является частью собственности, которую оспаривают несколько наследников. Я наткнулась на это объявление в какой-то газете, которая валялась в офисе мистера Эллиота. Судя по всему, после смерти владельца было не вполне ясно, кто должен унаследовать дом, потому что обнаружилось несколько вариантов завещания. И пока они уточняют детали, мы можем домом воспользоваться.
Он подозревал, что здесь не все так просто. Слишком уж все было пристойно, чтобы быть правдой.
– А кто сказал, что вы можете им пользоваться?
– Я сказала, – ответила Фелисити. – Разве непонятно, что было бы глупо оставлять такой элегантный дом пустующим во время сезона? К тому же я намерена уплатить арендную плату любому законному владельцу после своего…
«Замужества».
Тэтчер закрыл глаза.
– А позвольте узнать, как вы проникли в дом, который не принадлежит вам на законном основании?
Фелисити положила руки на его пальцы, помогая установить гвоздодер. Он подумал, уж не пытается ли она последовать совету Джамиллы. Их пальцы как будто обменялись друг с другом теплом» но это было не просто тепло: оно связывало их. Ее рука лежала поверх его руки, как будто это было ее собственное место. Между ними пробежала искра. Он придвинулся к ней ближе, готовый позабыть о ее невинности и о том, что она считает себя обещанной другому человеку.
Она сразу же насторожилась, убрала руку и разрушила чары. Потом она кивком приказала ему продолжать работу.
– Может быть, в этом ящике найдется что-нибудь полезное. Как вы думаете?
– Возможно, – сказал он, стараясь открыть ящик. Но она все еще не ответила на его вопрос. – Как же вы все-таки проникли в дом, не имея ключей?
– Талли взломала замки.
Почему-то это его тоже не удивило и даже не шокировало, но факт оставался фактом: дочь английского дипломата была «умницей Кейт» – взломщицей самого высокого класса.
И все же он не поверил своим ушам.
– Ваша сестра?
Фелисити кивнула:
– Она в этом деле большая мастерица. Если вам когда-нибудь потребуется…
Он покачал головой:
– Нет, не думаю… А что было после того, как вы проникли в дом?
– Двоюродный брат миссис Хатчинсон врезал в дверь новые замки, – призналась она.
Именно такие родственники и должны быть у этой старой греховодницы.
– А потом мы вселились в дом с теми немногими пожитками, которые смогли захватить с собой из дома, оставленного Пиппин ее мамой.
– Который находится в Суссексе?
– Он самый, – сказала Фелисити, чуть заметно передернув плечами. – Проживая в этом захолустье, мы наверняка не смогли бы проложить путь в общество! Суссекс, представьте себе, настоящая пустыня.
– Но почему вы решили, что вам все это безнаказанно сойдёт с рук? Вы подумали о том, что может случиться, если вас поймают?
Фелисити посмотрела на него так, словно он усомнился в цвете неба или в законности происхождения короля.
– Позвольте мне оценить ситуацию. Во-первых, – он загнул один палец, – вы украли этот дом…
– Позаимствовали.
– Хорошо. Позаимствовали этот дом.
– Да.
– У вас нет денег на одежду и на слуг…
– А также на уголь и на еду, – призналась она. – Но продукты, которые вчера доставили для принцессы, позволят нам продержаться еще несколько дней.
Доставленные для принцессы продукты? Тэтчер не стал объяснять ей, что слуга принцессы сказал ему, чтобы все было куплено в кредит, потому что банкиры еще не разблокировали ее текущий счет.
– Значит, у вас есть только уголь и продукты, которые вы можете приобрести на деньги, ассигнованные на булавки…
– Пока все правильно…
– И вы полагаете, что можете втроем продержаться таким образом в течение сезона?
– Нам нужна всего одна полноценная помолвка, – объяснила она. – И у меня уже есть…
– Холлиндрейк.
– Вот именно. – Она пригладила руками юбку и вздохнула. Заметив, что он наблюдает за ней, она торопливо отвела взгляд. – Откровенно говоря, все это делается ради Талли и Пиппин, хотя они едва ли ценят мои усилия.
Не он ли был виноват в том, что она не проявляла особого энтузиазма в отношении своего титулованного и благородного идеального будущего супруга?
– Теперь, когда вы все знаете, может быть, закончите открывать этот ящик? – Она наклонилась и заглянула в образовавшуюся щелочку. – Уверена, что там что-нибудь найдется.
Тэтчер отступил на шаг.
– Нет, я все-таки не понимаю. Зачем вам продавать себя, вступая в брак с человеком, которого вы не любите?
– Кто сказал, что я не люблю его?
– Пропади все пропадом, Фелисити, вы не любите этого человека. Да и как вам его любить? Разве вы не слышали того, что говорил вчера Стюи Ходжес? Холлиндрейк – настоящий сукин сын, а вы готовы продолжать эту помолвку, словно он какой-нибудь принц.
– Герцог…
– Надень на сукина сына любую корону, он все-таки останется сукиным сыном.
– Я не намерена выслушивать…
– Нет уж, вы выслушаете меня! – сказал он, схватив ее за предплечье. – Почему вы считаете, что не заслуживаете счастья, которого, по вашим словам, заслуживают ваши сестра и кузина?
– Потому что они верят в любовь! – заявила она. – А я никогда не верила. По крайней мере, до тех пор, пока… – Глаза ее округлились, а губы плотно захлопнулись. Она замолчала.
– До тех пор, пока что? – спросил он, привлекая ее к себе.
– Пока ничего. Я не верю в любовь, – сказала она, взглянув на него. – И во всю эту страстную чушь, когда чувствуешь беспомощность, когда подгибаются колени и ты хочешь…
– Хочешь что? – прорычал он.
– Я ничего не хочу от него.
От Холлиндрейка. Но это не ответ на вопрос, который касался их обоих.
– А что ты хочешь от меня?
– Ничего. – Это была ложь, которую даже Фелисити не могла скрыть, хотя и попыталась это сделать. – Пусть у них будут романтические браки, потому что я не подвержена…
Довольно! Он был сыт по горло этой болтовней. Тэтчер наклонился и позволил своим губам поставить точку в этом разговоре.
Импульсивный пылкий поцелуй становился все более страстным, пока не стало ясно, что охватившее их чувство – дело нешуточное.
– Цирцея, моя маленькая соблазнительница, – прошептал капитан Дэшуэлл на ухо Пиппин. – Ты сводишь меня с ума. – И когда его тело прижало ее к каменной стене сада, она поняла, что это сумасшествие может далеко завести их.
Что она делает? Ведь она леди Филиппа Ноуллз, а не какая-нибудь портовая девчонка, и ей не подобает терять голову от какого-то дерзкого поцелуя.
Но она не просто голову потеряла, у нее перевернулось все внутри, когда Дэш прижал ее к себе, и само тепло его тела казалось ей таким же манящим, как блюдо свежеиспеченных ячменных лепешек. Это был ее Дэш.
– Что ты здесь делаешь? – с трудом переводя дух, сказала она, как только их губы разъединились, и, бросив виноватый взгляд на дом, добавила: – Если тебя поймают, я не смогу…
– Не сможешь забыть меня? – поддразнил ее он. «Никогда», – хотелось сказать ей, но она побоялась, что это лишь подтолкнет этого бесшабашного американца к дальнейшим действиям.
– Если тебя поймают, то повесят.
– Ну, это еще как сказать, – заявил он. – Сначала им придется поймать меня. – Прижавшись лицом к ее шее, он добавил: – К тому же ты придешь мне на помощь, не так ли, Цирцея?
Пиппин судорожно глотнула воздух. Происходящее было очень похоже на сцену из ее третьей пьесы под названием «Пират и леди», где леди спасает пирата от виселицы. Но что, если она не сможет спасти его? На страницах ее пьесы все было совсем легко и просто, но сама она соприкоснулась с опасностью только на берегу неподалеку от Гастингса в ту ночь, когда встретила Дэша. Для нее тогда все могло бы закончиться плохо.
Но ее спас Дэш… он поцеловал ее…
Как делал это сейчас, когда его губы, нетерпеливые и горячие, умоляли ее раскрыть свои губки, что она и сделала, причем с готовностью, которая потрясла ее. Когда поцелуй стал еще более страстным и его язык прикоснулся к ее языку, у нее подогнулись колени.
Он поддержал ее, обняв рукой за талию.
– Ты ведь поедешь со мной, Цирцея? Я думал о тебе все эти годы. Только о тебе и думал. Хотя не надеялся найти тебя снова, мою прекрасную маленькую богиню.
– Меня?
– Конечно, тебя, – улыбнулся он. – Кого же еще? – сказал он, поигрывая выбившейся прядкой ее волос. – Поедем со мной. Будем заниматься морским разбоем. Ты станешь моей пиратской королевой.
У нее разыгралось воображение. Она представила себе запах соли, смолы, канатов, щелканье парусов на ветру. И каждую звездную ночь с ней был Дэш. Он целовал ее. Уносил в свою койку внизу. Поддразнивал, прикасался к ней, пока она не почувствует себя такой же готовой на все, как сейчас.
И даже еще больше.
– Пиппин! Пиппин! Ты где? – раздался голос Талли, выводя ее из транса, в который погрузил ее Дэш.
– Я должна идти, – прошептала Пиппин. – Прошу тебя, Дэш, уезжай из Лондона. Сегодня же. Не оставайся из-за меня – я не вынесу, если стану причиной твоей гибели.
Красавец пират расхохотался:
– Я не могу уехать, пока не растает этот проклятый лед! Но не беспокойся, я буду неподалеку. Послезавтра ночью я снова приду к тебе.
Она покачала головой:
– Меня здесь не будет. Герцог Сетчфилд устраивает бал-маскарад.
– Сетчфилд? Ты хочешь сказать, Темпл?
«Проклятие!» – мысленно выругалась она, используя любимое ругательство из лексикона своего братца. Не следовало ей ничего говорить.
– Дэш, ты не сможешь туда пойти! Ты знаешь, кто такой Темпл, и если он обнаружит тебя…
– Он не осмелится… мы слишком давно знаем друг друга, – сказал Дэш.
– Но ты держал его в плену… и он все еще считает, что ты виновен в смерти мистера Грея.
– Едва ли можно считать меня виновным в том, за что…
– Пиппин, ты здесь? – снова крикнула Талли. – Миссис Хатчинсон, вы уверены, что она в саду?
– Конечно, – раздался голос экономки. – Этот парень попросил меня позвать ее.
– Какой парень? – сразу же заподозрив неладное, спросила Талли.
– Боже милосердный! – прошептала Пиппин, отталкивая от себя Дэша. – Уходи! Сию же минуту! Если Талли увидит тебя, она скажет Фелисити, а Фелисити, уж поверь мне, поднимет на ноги не только стражников, но и войска местной обороны и весь девяносто пятый стрелковый батальон.
Капитан Томас Дэшуэлл наклонился, поцеловал ее еще разок и прошептал:
– До завтрашней ночи. Ты узнаешь меня без труда. – Он метнулся через двор, вскочил на бочку, с нее – на крышу сарайчика для садового инвентаря, а оттуда – на стену. Лихо взмахнув шляпой, он сказал: – Я буду в костюме… – Он спрыгнул со стены, не успев договорить.
Но Пиппин не нуждалась в разъяснениях. Воображение ей подсказало: он будет в костюме пирата.
У нее защемило сердце. Несмотря на самоуверенность Дэша, она чувствовала, что с ним должна случиться что-то ужасное. И когда Талли наконец нашла ее, Пиппин, уткнувшись в плечо кузины, разрыдалась.
Весь мир Фелисити дрогнул в тот самый момент, когда губы Тэтчера прикоснулись к ее губам. Все, что она планировала, ради чего училась, лгала и «заимствовала», упало с пьедестала «пристойности», который она воздвигла собственными руками, и разбилось в мелкие дребезги об пол итальянского мрамора, который она ощущала под ногами сквозь красные носки.
А вместе с этим исчезло и всякое желание стать герцогиней. Разве сможет какой-то высокомерный образцовый герцог когда-нибудь так поцеловать ее?
Сегодня Тэтчер целовал ее со страстным нетерпением, от которого у нее голова шла кругом, тем более что Он, схватив за талию, притащил ее через всю комнату на банкетку возле окна, закрытого шторой. Усадив ее на подушки, он, навалившись всем телом, продолжал целовать ее.
Слава Богу, что на окнах закрыты ставни, подумала она, иначе они устроили бы такой спектакль для всей Брук-стрит, какого ее чопорным обитателям, наверное, никогда не приходилось видеть.
Несмотря ни на что, она, сжав руки в кулачки, была готова протестовать против таких вольностей, но как только его язык прикоснулся к ее языку, приглашая присоединиться к страстной игре, ее пальцы сначала разжались, а потом, ухватившись за лацканы, привлекли его еще ближе.
Что бы он ни делал с ней, остановить это было невозможно. Он, словно джинна из бутылки, высвободил ее желания, и теперь она была не в состоянии снова вернуть их в бутылку и закрыть их там. Ей следовало бы ругать его, останавливать, но было безумно приятно ощущать навалившееся на нее тело и его неистовые поцелуи. Здесь, в их крошечном мирке, отрезанном ставнями от внешнего мира за окном, а шторой – от остального дома, создалась атмосфера интимной уединенности.
Ее соски напряглись, а бедра приподнялись ему навстречу, как будто приглашая прикоснуться к сокровенному месту, где сосредоточилось ее желание, где все мучительно ждало прикосновения этого мужчины – и только его одного.
Его пальцы скользнули под подол платья, миновали красные носки, поднялись до голых коленей, замедлив скольжение для того лишь, чтобы обласкать дрожавшие мелкой дрожью бедра.
Силы небесные, неужели он прикоснется к ней там?
«Да, да, прикоснись, – тут же самым неподобающим образом мысленно взмолилась она. – Прошу тебя».
Его пальцы сначала погладили треугольничек между бедрами, потом проникли глубже, и у нее перехватило дыхание.
Она чуть не застонала от желания, но он зажал ей рот поцелуем, а его язык, обследуя и лаская рот, повторял движения его пальцев.
Она почувствовала струю холодного воздуха на коже и поняла, что другой рукой он расстегнул лиф платья и высвободил грудь.
Боже милостивый, ее ливрейный лакей был не только честен и почти благороден, он был еще и лихим повесой!
Оторвавшись на мгновение от ее губ, он посмотрел сверху вниз на нее. Дерзкий огонек в его глазах не оставлял сомнений в том, что он не намерен останавливаться на полпути. Но она больше не возражала, тем более что он взял в губы сосок и провел языком вокруг него, поддерживая грудь ладонью.
Ее тело стало податливым и напряженным одновременно, а бедра приподнялись навстречу его пальцам, и вся она потянулась, словно кошка, которая только и ждет, чтобы ее погладили где-нибудь еще. Его палец скользнул внутрь ее тела, где было влажно и скользко, и она выгнулась, поняв наконец, чего хочет.
Все, что он проделывал, заставляло ее мучительно желать большего.
«Прикоснись к нему, – подстрекал ее беспутный внутренний голос. – Прикоснись к нему».
Ее руки робко отцепились от лацканов и, спустившись по сильным мускулистым предплечьям, проползли по животу и остановились у пояса его бриджей.
Она не могла двинуться дальше. Не могла это сделать. Но он снова поцеловал ее, и она забыла обо всем, когда его пальцы оказались внутри ее лона, разбудив все ее женские желания. Она поняла, что должна ответить тем же.
Она запустила пальцы за пояс бриджей, и они скользнули вниз.
Она закрыла глаза и вздохнула, ясно представив себе, что произойдет дальше. Судя по его прерывистому дыханию и сильной эрекции, он был тоже готов. Он войдет в нее, будет любить ее, обесчестит ее. И пути назад не будет.
Она испуганно открыла глаза. Как бы ни хотелось ей, чтобы он продолжал, она не настолько утратила связь с реальностью, чтобы забыть, где находится.
И кто она такая. И о том, что ее ждет в будущем.
Как бы сильно ни хотела она этого мужчину, существовал другой, который первым заявил свое право на нее, и Фелисити, несмотря на все, что Джамилла говорила об англичанах, была намерена лечь в постель Холлиндрейка невинной девушкой, по крайней мере в самом прямом и самом важном смысле этого слова.
Дело было не в том, что это нужно для нее, а в том, что это нужно также Талли и Пиппин, которых она лишила бы надежды, если бы пошла на поводу у своего желания. Она бы не просто обесчестила себя, но лишила бы их всяких шансов хорошо выйти замуж.
– Остановись, – прошептала она.
– Не остановлюсь, пока не признаешься, что тебе доставляет больше удовольствия целовать меня, чем его, – сказал он, умышленно лишив ее возможности ответить, потому что закрыл ей рот поцелуем.
Он просил слишком многого.
Для нее это означало перечеркнуть все. Отказаться от результатов нескольких лет тяжелой работы, подготовки. От мечты о жизни более защищенной, не зависящей от прихотей общества. Он просил ее отказаться от всего и бросить Талли и Пиппин на произвол судьбы.
– Нет, – тяжело дыша, сказала она, выдираясь из-под него, подальше от соблазнов его разгоряченного тела, как бы мучительно ни хотелось ей вернуться в его объятия. – Я не могу.
Они сидели на противоположных концах банкетки, сердито глядя друг на друга, а их тела все еще дрожали от неудовлетворенного желания, идти на поводу у которого теперь упрямо отказывалась Фелисити.
– Пропади все пропадом, Фелисити, брось эти штучки. Просто признайся, что хочешь меня. Что ты хочешь, чтобы я был твоим герцогом. – Он протянул к ней руки.
«Да, с той самой минуты, как я увидела тебя, я хотела, чтобы ты был им». Как легко могли бы эти слова решить все проблемы! Но она не могла признаться в этом, как не могла сказать ему обо всем остальном.
О том, что полюбила его.
Поэтому она покачала головой и сделала то, что с такой легкостью делала в последнее время: она солгала.