Страница:
Сперва он решает стать рассыльным в лавке. Его прельщает нарядная ливрея рассыльного. И тут ему приходится впервые испытать пчелиный укус разочарования. Судьба еще не раз будет вонзать в него свое издевательское жало. Дело в том, что мудреца очаровывает мишура, внешний блеск, за которым скрывается пустота. Однако даже для приобретения нарядной одежды необходимо изрядно потрудиться, и возвышение происходит медленно, ступень за ступенью. И вот, поскольку служба рассыльного оказывается отнюдь не легкой и не способна его обеспечить, мудрец, "будучи философом и умницей", опять решает поискать что-нибудь получше. Раби Нахман даже не пытается скрыть издевательскую усмешку, которая появляется на его губах всякий раз, когда речь заходит о талантах и честолюбивых претензиях мудреца, о его "философских" доводах и рассуждениях. Хотя философ стоит лишь в начале пути, образ его мысли уже достаточно определился, чтобы разглядеть принципиальное отличие мудреца от простака. Мудрец отказывается принимать вещи такими, как они есть и стремится заглянуть в глубь явлений. Мудрец остается прагматиком: до поры до времени его житейская мечта проста - обзавестись семьей. Однако, придя к выводу, что жениться ему рановато, мудрец ставит перед собой промежуточную цель насытить глаза созерцанием мира. Им движут любопытство и жажда знаний - главная его страсть. Эта страсть гонит юношу с места на место, лишает чувства удовлетворенности достигнутым, мешает наслаждаться скромным человеческим счастьем, в отличие от простака. Мудрец отправляется в дальние страны, чтобы снискать дополнительную мудрость, обогатиться новыми знаниями. Не будем забывать, что ход его мысли вращается вокруг оси сравнительного анализа. Установление иерархии сущностей - важный момент его философии. Эта особенность мудреца еще будет подчеркнута. Мудрец стремится сравнивать, сопоставлять одно с другим и все со всем. Путешествуя по городам и странам, он получает обильную пищу для своих сравнений и выводов. Каковы бы ни были эти выводы, именно они побуждают его к полному пересмотру изначальной системы религиозных ценностей и понятий.
Мудрец остается прагматиком, он по-прежнему ищет себе достойное занятие и вначале останавливает свой выбор на искусстве золотых дел мастера. В этом выборе заключена неявная насмешка над его философией, ведь мудреца снова, как и в предыдущий раз, привлекла блестящая видимость - на сей раз не хозяйской ливреи, а чужих драгоценностей. Ремесло золотых дел мастера требует мудрости и причастно к роскоши и богатству - и то, и другое притягивает мудреца. Ему удается в кратчайший срок овладеть секретами мастерства и превзойти своих учителей. Быть может, в словах о молниеносных успехах юноши скрывается немалая толика авторской иронии. Но даже если мы примем его успехи за чистую монету, это не изменит смысла происходящего. Второе ремесло, изученное мудрецом, осеняет мастера еще более ярким блеском - мудрец становится ювелиром. Однако мудрости свойственно предвидение, а оно порождает страх перед будущим. Решив обезопасить себя от превратностей моды, мудрец берется за изучение такого ремесла, которое никогда не будет в пренебрежении у людей - он изучает медицину. Разумеется, искусство врача дается ему с той же легкостью, что и все остальные. Овладев им, мудрец достигает совершенной мудрости. Ее дают жизненный опыт, приобретенные ремесла, изученные науки и познания в медицине.
Мудрец - это человек, стремящийся достичь веры путем исследований и философских построений. Такой человек должен много путешествовать - причем неважно, о каких путешествиях идет речь, из страны в страну или в мире человеческой мысли, в мире книг. Мудрец сравнивает, сопоставляет, выстраивает релятивистскую систему отношений. Он постигает, что все в мире относительно. И хотя внешне он все еще верен своим корням и вроде бы не оставил намерения завести семью, его преданность цели, как мы еще убедимся, все больше ослабевает. Если взглянуть на сказанное выше несколько иначе, мы увидим мудреца, который подходит к иудаизму и его проблемам с философских, исследовательских позиций. Завершив дальнее плавание в море Талмуда и еврейской литературы, он обращается к искусствам. Его духовный дар именуется "мастерством золотых дел", ибо великая сила искусства позволяет мудрецу отливать из золота духа прекрасные, совершенные образцы истолкований Торы, в которой он открывает немало нового. Вторая профессия мудреца - огранка драгоценных камней - также связана с одной из традиций иудаизма: традицией иносказаний и притч. И на этом поприще изделия его рук выше всяких похвал. И, наконец, мудрец становится врачом - целителем духа. Постигнув все эти науки и искусства, мудрец становится мудрецом и в еврейском понимании учителем, раби, талмид-хахамом.
Первый кризис, переживаемый мудрецом, порожден гордыней. Его гордость далека от претенциозности глупца, она питается сознанием своего действительного превосходства над людьми. Это превосходство - причина терзаний мудреца, ибо оно обрекает его на одиночество в мире. Таким образом, выясняется, что мудрость таит в себе не только преимущества. Она имеет и недостатки. С этого момента начинается отсчет горестного пути мудреца, ибо "с умножением мудрости умножается скорбь".
Мудрость сама доставляет страдания своему обладателю, и к этим страданиям прибавляются муки одиночества. Духовный мир мудреца самодостаточен, но как бы он ни был велик, он все же неполон, ибо в нем нет места другому. Мудрец изолирован от людей. Вопреки своей мудрости, несмотря на то, что люди нуждаются в нем, он превращается в изгоя человеческого общества, который не выносит людей и не может найти себе места среди них. Мечта о возвращении в родное местечко - осколок его прежней личности, чудом уцелевший с того времени, когда он еще не стал мудрецом. Но и эта мечта теперь лишь усугубляет страдания.
Простак
Раби Нахман не пытается приукрасить своего героя или скрыть его недостатки. Простодушие простака простирается до мыслимых пределов наивности. Круглое невежество его также впечатляет. Несмотря на то, что он осмотрительно выбрал ремесло сапожника, отнюдь не требующее гениальности, даже на этом скромном поприще бедняга не может похвалиться достижениями. Недостаток умения и сноровки не позволяет ему иметь приличный заработок, и чтобы хоть как-то прокормиться, простак должен трудиться день и ночь. Даже ест и пьет он, не прекращая работы.
Это напоминает извинения простодушного праведника за то, что он посвящает служению Всевышнему всю свою жизнь, в то время как ученому мудрецу, конечно, не приходится тратить на это много времени. "Действительно, - говорит простак, - его труд легче моего, но мне-то в жизни ничему такому не научиться". Даже то немногое, что дается простаку, он приобретает ценой непрестанных усилий, трудясь день и ночь, ибо его умственные способности ограничены. Потому-то и нет у него времени нормально поесть, и он наспех перекусывает за работой. Это напоминает истории о многих прославленных цадиках, в том числе и о самом Бааль-Шем-Тове, чей образ иногда проглядывает за наивностью простака. Вечно занятые, поглощенные служением, праведники часто забывали поесть, особенно Бешт, перехватывавший кусок на лету, не отрываясь от своего дела - служения Всевышнему на всех путях.
В простаке соединились несколько образов. Самый яркий и очевидный, послуживший, как видно, прообразом, - это библейский патриарх Ханох, каким он предстает в мидраше. За свою праведность Ханох, как известно, удостоился при жизни уподобления ангелу и служения пред ликом Всевышнего. Об этом рассказывают несколько известных мидрашей. Мидраш говорит, что Ханох занимался сапожным ремеслом и за каждую пару пошитых сандалий благословлял Всевышнего: "Благословенно славное имя царства Его во веки веков!" Простак тоже тачает обувь. И хотя изделия его рук далеки от совершенства и весьма неказисты, он вкладывает в них все старание, всю душу и тем вызывает расположение и отклик Всевидящего. Простодушное и не слишком умелое служение оказывается наивысшим. Именно благодаря этому простак удостаивается своей должности царского "министра внутренних дел". (В оригинале игра слов: "ангел служения" и "министр внутренних дел" не различаются по написанию. - Прим. пер.).
В первую очередь следует обратить внимание на характерную черту простака: он умеет радоваться - и радуется постоянно. Хасидизм усматривает в радости неиссякаемый источник блага. Поэтому радость простака придает его служению большую ценность. Если бы не она, тот давно бы отчаялся, занимаясь изнурительным трудом, приносящим столь мизерную плату. Радость позволяет ему существовать и наполняет его жизнь довольством. Простаку живется лучше всех и уж конечно лучше, чем мудрецу. Он ест самую простую пищу, но она кажется ему самой изысканной и дает повод для радости. Как тут не вспомнить слова мудрецов: "Кто богат? Тот, кто доволен своим уделом". И поскольку простак именно таков - нет никого богаче его. Он не только смакует хлеб так, как другой смакует изысканные деликатесы, - простак и в самом деле чувствует в нем вкус самых роскошных яств. Своим примером он иллюстрирует то положение, что наслаждение жизнью зависит в первую очередь от самого человека. И если человек умеет радоваться тому, что у него есть, жизнь и в самом деле одаряет его всем лучшим, что имеет. Присутствует здесь и намек на ман - манну небесную, чей вкус зависел от пристрастий едока, изменяясь в соответствии с ними. Простак уподоблен тем, кто питался от щедрот Всевышнего, принимая свой хлеб насущный прямо из Его рук.
Точно так же обстоит дело с одеждой. Поношенный полушубок заменяет простаку целый гардероб, ибо ему этого достаточно. И что еще более важно (как мы убедимся, это вообще главное свойство простака) - он не нуждается в других для удовлетворения своих потребностей. Обо всех своих нуждах простак в состоянии позаботиться сам и всегда довольствуется тем, что имеет.
Рассказ о простаке постоянно перекликается с историями о раби Йегуде, одном из мудрецов Талмуда. У жены раби Йегуды также было только одно платье. Один из ученых позднейшего времени замечает, что вопросы, затруднявшие раби Йегуду, мудрецы следующих за ним поколений разрешили с легкостью. Раби Йегуда, разуваясь перед молитвой, повторял: "Вот мы все вопим да вопим, а нет никого, кто бы внимал нам". А смысл всего этого в том, что "Милосердный ищет искренних" (см. трактаты "Брахот" и "Таанит").
По окончании работы сердце простака наполняется радостью и гордостью творца, хотя автор, оставаясь верным правде, не забывает упомянуть, что башмак, сшитый простаком, был треугольным. Но тот, вертя его в руках, прямо лучился счастьем (см. "Ялкут Маhаран", 44. Там подробно говорится об "излишнем копании" в том, действительно ли заповедь исполнена наилучшим образом. Это, по мнению автора, происки "злого начала").
Здесь отразилась еще одна черта простака: его почти абсолютная некритичность к себе и другим. Ведь критическое отношение зиждется на сравнении, причем шкала ценности привнесена извне. В то же время простак совершенный интроверт, собственное содержание заполняет его целиком. И потому для безмятежной радости и творческого удовлетворения ему довольно сознания того, что труд завершен, башмак готов. Раби Нахман прозрачно намекает на то, что в действительности речь идет о молитве.
Хотя ряд аспектов молитвы простака страдает серьезными изъянами, ему самому она представляется совершенной. Он не замечает в ней никаких недостатков, и потому ему нет нужды беспокоиться: самокопание так же чуждо простаку, как и самокритика.
Жена пытается заронить в его душу зерно сомнения: если башмак действительно так хорош, почему же мастеру платят вдвое меньше других ремесленников? Однако сравнение ничего не говорит простаку: у них, мол, свои дела, а у меня свои. Невозможно заставить его сравнивать. Ведь каждый человек это целый мир, а разве можно измерить миры? Служение содержание человеческой жизни в целом, и, само собой, каждый человек и плоды его труда обладают собственной ценностью, несравнимой с другими.
Простак оценивает служение с точки зрения внутренней целесообразности: что оно дает самому человеку? Пока работа приносит мастеру пользу, он может существовать благодаря ей. Таким образом, основное позитивное содержание работы в том, что она кормит, а все остальное не имеет значения. Каждая пошитая пара башмаков приносит в дом деньги, и только это важно. Такая оппозиция простака выражает его отношение к жизни: следует делать добрые дела, не раздумывая, ибо они тотчас приносят награду, и не имеет никакого смысла тратить время на размышления о том, где и как можно было бы заработать побольше. Как сказано: "Если есть возможность исполнить заповедь - не упусти ее".
Неудивительно, что такая колоритная личность как простак служит постоянным объектом шуток и издевательств. Насмешники, глумящиеся над простодушным праведником, часто фигурируют в наших источниках - в Танахе, особенно в псалмах. Они видят в образе жизни, вере и простосердечии праведника признаки умопомешательства (см. "Теhилим", 69 и др.).
Легковерие простака всякому бросается в глаза, и любой норовит провести и обмануть его. Однако простак даже не пытается отнестись к тому, что ему говорят, критически. (С нашей точки зрения подобная попытка перечеркнула бы в нем простодушие.) Насмешники заверяют его, что на сей раз говорят всерьез, и он охотно вступает в беседу, будто печальный опыт ничему его не научил.
Простак воистину беспредельно доверчив. Однако раби Нахман относится к таким людям с большой симпатией. Он убежден, что человеку лучше верить во все, что угодно, в том числе и в пустые бессмысленные вещи, чем вообще ни во что не верить. Да, простак верит всему, что ему говорят, но он верит также и в истину. И это - главное. Более того, недаром сказано, что "Г-сподь хранит простодушных", ибо именно такой простак в конечном итоге удостоится наибольшей близости ко Всевышнему. Так изначально устроен мир.
Некая критическая и даже обвиняющая нотка слышится в ответе простака умникам, потешающимся над ним: быть умнее меня - невелика заслуга. Но если ты, при всем своем уме, надо мной, дураком, смеешься, значит, ты сам неумен. Простак понимает, что издевательства над ним выдают глупость насмешников, которые немногим умнее него.
Мудрец и простак
Старые друзья встречаются вновь, но отношения между ними, разумеется, не могут оставаться прежними. Простак испытывает огромное уважение к другу, которое, впрочем, не мешает любви и даже обожанию - ведь тот стал прославленным мудрецом! Вместе с земляками он спешит навстречу мудрецу, чтобы приветствовать его. Отношение мудреца к другу детства более сложное. С одной стороны, он гнушается простаком, которого считает умалишенным. С другой стороны, его влечет к нему нечто большее, чем сентиментальные воспоминания о прошлой дружбе: ведь простак на свой лад решил проблемы, стоявшие перед обоими.
Мучения мудреца возобновляются тотчас по приезде в родной город. Прежде всего, он узнает, что дом его отца разрушен. Причиной разрушения послужили путешествия мудреца, иными словами - его скептицизм и исследовательская страсть. С точки зрения мудреца, наследие его отцов нежизнеспособно, если не мертво. И потому он в действительности уже не связан ни с родным местечком, ни с его жителями, а по большому счету - и с народом, породившим его. Вернее, от этой связи уцелела одна видимость. Он поселяется на постоялом дворе, где не может найти покоя, ибо временное пристанище никак не соответствует его человеческому потенциалу и мудрости. Процесс разрушения затронул не только дом этого человека, но и его связь с миром. Мудрец ощущает бесконечное отчуждение от людей. Пришло время пожинать горькие плоды мудрости. Так и не найдя себе достойного жилища, он в конце концов соглашается поселиться в доме простака. В такой форме - как знак признания своих заслуг и достоинств - мудрец принимает наследие отцов. Однако идущая от них традиция остается в руках простака, слывущего среди людей дурачком. Мудрец теперь верен этой традиции, однако преданность ей продиктована отсутствием выбора. Эта связь остается внешней, и, возможно, ее предопределяет восторженное обожание со стороны простака - действительного носителя традиции, который видит в друге детства существо высшего порядка и преклоняется перед ним.
Жизнь мудреца и в доме друга остается несладкой. За что бы он ни взялся, никто кроме него самого не может отличить успех от неудачи, но и то, и другое доставляет ему только новые страдания. В отличие от простака, его постоялец весьма чувствителен к общественному мнению. Когда оказывается, что некому оценить изготовленный им шедевр, мудрец чувствует себя глубоко уязвленным. Это же чувство он испытывает, внимая похвалам за ущербное, неудачное изделие, в котором никто, кроме него самого, не может различить порок. Мудрец знает, что и лучшему из врачей не всегда удается победить болезнь и вовсе не обязательно в смерти больного виноват лекарь. Но люди не понимают этого. Жизнь мудреца стала сплошной мукой - как из-за того, что он имеет, так и из-за того, чего лишен. Он страдает от неисполнимости своих желаний, мучается из-за допущенных оплошностей и ошибок. Он один из всех переживает из-за того, что подумают "в Испании" (в Талмуде есть другое название для всякого удаленного места - Аспамия). Никто не в состоянии понять причину его печали. Люди не способны оценить меру страданий, которые доставляет мудрость, не находящая покоя, страданий человека, лишенного возможности жить среди них своей особенной жизнью, не похожей на их существование. И потому мудрец, подобно многим своим предшественникам и товарищам по несчастью, постоянно мучает и изводит себя.
Здесь происходит духовная встреча между ним и простаком. Простак не может понять причину печали друга. Ведь с его точки зрения (точки зрения хасидизма вообще и раби Нахмана, в частности) печаль проистекает из бахвальства, из сравнения себя с другими. Если человек будет счастлив тем, что имеет, научится радоваться своей доле, ему не придет в голову меряться с остальными. Он не столкнется со связанными с этим проблемами, и печаль не сумеет завладеть его душой, особенно если он обладает столь совершенными достоинствами, как обожаемый простаком мудрец. Не надо объяснять, что доводы простака не находят отклика у его постояльца. Это, кстати, свидетельствует о его ограниченности. Мудрец настолько погружен в себя, так обременен своей мудростью, что утратил способность воспринимать иную мудрость, которая существует в мире и совсем не обязательно является интеллектуальной. Он не в состоянии понять простака и оценить его по заслугам, довольствуясь банальной констатацией его безумия, - и в этом он, со всей своей мудростью, ничуть не лучше поверхностных обывателей. И потому простак безмерно удивлен насмешкой мудреца: другие, лишенные истинной мудрости, пытаются самоутвердиться за счет бесхитростного человека, и в этом проявляется их глупость. Но мудрец, действительно наделенный даром глубокого понимания вещей, - как же он не видит, не понимает, что представляет из себя на самом деле простак? Несмотря на все свое почтение к мудрецу, простак приходит к выводу, который разделяет с ним раби Нахман: предпочтительней оставаться простаком, ибо мудрость не обеспечивает человеку безмятежности и душевного покоя, в этом она дает промашку. А потому было бы лучше для мудреца, если бы он тоже сделался простаком. Однако вопреки всей своей мудрости тот отказывается признать за простотой какие-либо преимущества. Наивность простака для него - всего лишь свидетельство глупости и некритичного восприятия мира. Он не замечает, что простота - это также особый способ восприятия, попытка сохранить душевную безмятежность, незамутненную радость жизни и быть счастливым, насколько возможно. По мнению мудреца, чтобы уподобиться простаку, ему надо лишиться разума, что было бы несчастьем, ибо простота прямо противоположна мудрости.
Призыв царя
Призыв царя переносит нас из мира, сохраняющего связь с действительностью, где мы пребывали до сих пор, на более высокую ступень реальности. Здесь раскрывается смысл истории, выходящий за рамки взаимоотношений двух героев, олицетворяющих простоту и мудрость, и эти качества освещаются в их отношении к основным принципам и положениям иудаизма.
После того, как мудрец и простак утвердились каждый на своем пути, царь (как мы уже отмечали, в большинстве историй раби Нахмана под "царем" подразумевается Всевышний) призывает обоих к себе. В Письменной Торе Б-г призывает человека много раз. Так было с Моше, Шмуэлем и другими пророками, которых Всевышний звал, чтобы они предстали пред Ним. Призыв звучит не потому, что Б-г нуждается в данном человеке, а по той причине, что этот человек нуждается в Б-ге. И следует особо подчеркнуть, что Всевышний не неволит человека, оставляя выбор за ним. Откликнуться на призыв или игнорировать его каждый решает самостоятельно. Царь отправляет послание обоим, мудрецу и простаку. Что оно представляет собой? Это слова царя, запечатленные на бумаге. Еще в доталмудическую эпоху мудрецы уподобили Тору посланию Б-га, обращенному к людям. Оно включает Пятикнижие, книги пророков и другие книги Танаха. Письмо царя - это Тора. Она призывает каждого, кто ее получает, приблизиться к царю. Чтобы донести до человека призыв царя, каждому необходим свой посланец. Он следует путем данного человека и на этом пути доносит до него царское сообщение. Поэтому к мудрецу отправлен мудрый посланец, а письмо к простаку вручено простодушному.
Как же отыскать в царской столице простодушного посланца? Ведь приближенные великого царя, обитающие вблизи него, должны быть наделены выдающимися качествами. Помимо прочих совершенств, царедворцам присуща и глубокая мудрость. Как же отыскать среди них простодушного и недалекого? В конце концов, один простак все же находится - именно тот, кто поставлен над царскими сокровищами. Кто же имеется в виду?
Известно, что некоторых людей Всевышний наделяет особым даром из Своей сокровищницы. В Талмуде рассказывается о трех ключах от благ мира. Это ключи дождя, рождения и возвращения мертвых к жизни. Один из этих ключей Всевышний вверил Элияhу hа-Нави, поручив ему распределять Свои дары и сокровища. Итак, существуют люди, которым Б-г дарует толику от Своего могущества. Такие люди, по желанию Создателя, совершают чудесные знамения. Однако чудотворцу, которого Б-г ставит над Своими сокровищами, нельзя быть "мудрецом" в том понимании, какое дает этому раби Нахман. Иными словами, нельзя наделять сверхчеловеческими способностями человека, который руководствуется в своих суждениях и поступках человеческим разумом. В этом случае способность к логическому анализу, привычка взвешивать доводы "за" и "против" - все это только служит помехой. Сверхчеловеческие способности не должны быть подчинены человеческим соображениям, каким бы разумным ни был человек. Вот почему царь ставит над своими сокровищами простака, не способного к лукавым мудрствованиям, принимающего вещи такими, какие они есть. Простак безоговорочно и преданно исполняет волю царя. Не случайно один из самых популярных и удивительных чудотворцев, о которых рассказывает Талмуд, Ханина бен Доса, - в точности такой тип. Не познания в Торе важны в данном случае, а личность. Наставник Ханины бен Досы говорил о нем, что пред Б-гом Ханина "как раб перед царем". Потому-то царь и отдает простаку ключи от своей сокровищницы, что знает: тот будет беречь их как зеницу ока. Его верность царю останется непоколебимой.
Итак, два посланца отправлены к мудрецу и простаку, чтобы доставить обоих к царю. Приглашение отправлено не прямо из царских покоев (ибо это могло бы смутить и напугать приглашенных), а через наместника, губернатора. Тот должен подготовить их к тому, что им предстоит предстать перед царем. В хасидизме роль такого посредника исполняет цадик, один из выдающихся праведников своего поколения, как сказано: "Властвующий над людьми должен быть праведником, властвующим в трепете пред Б-гом" (Шмуэль II, 23:3). Наместник передает приглашенным приказы царя и облекает их в новые одеяния, достойные царского взора. Одеяние символизирует раскрытие души, это один из терминов хасидизма. Простака облекают в новые одежды, в которых он может приблизиться к царю, тогда как мудрецу, понятно, такие одежды не нужны, ибо он уже и так достиг совершенства во всех отношениях.
Путь простака к царю
Недостаток образования не позволяет простаку прочесть царское послание. Ведь бедняга так ничему в жизни толком и не научился, в том числе чтению священных книг. Потому письмо царя для него - тайна за семью печатями. Он просит посланца в двух словах передать ему содержание письма, и тот знакомит его с основным смыслом сообщения: царь желает видеть простака и приглашает его к себе. В сущности, в этом заключена главная идея Торы: Б-г желает, чтобы люди приблизились к Нему. Когда смысл сказанного доходит до простака и он убеждается, что это не насмешка, его до краев переполняет радость от сознания того, что царь зовет его. Вполне возможно, что простак слабо представляет себе свойства царя, однако он отлично знает, что царь его господин. Радость, охватившая простака, велика, и это подлинная радость. Жена его, простодушная в меньшей степени, чем муж (она хотя бы задает вопросы), спрашивает: "С чего это вдруг ты понадобился царю?" У простака нет ответа на этот вопрос, да он и не нужен. Ему достаточно знать, что царь его зовет, а зачем да почему - не его ума дело. Радость простака не омрачена сомнениями.
Мудрец остается прагматиком, он по-прежнему ищет себе достойное занятие и вначале останавливает свой выбор на искусстве золотых дел мастера. В этом выборе заключена неявная насмешка над его философией, ведь мудреца снова, как и в предыдущий раз, привлекла блестящая видимость - на сей раз не хозяйской ливреи, а чужих драгоценностей. Ремесло золотых дел мастера требует мудрости и причастно к роскоши и богатству - и то, и другое притягивает мудреца. Ему удается в кратчайший срок овладеть секретами мастерства и превзойти своих учителей. Быть может, в словах о молниеносных успехах юноши скрывается немалая толика авторской иронии. Но даже если мы примем его успехи за чистую монету, это не изменит смысла происходящего. Второе ремесло, изученное мудрецом, осеняет мастера еще более ярким блеском - мудрец становится ювелиром. Однако мудрости свойственно предвидение, а оно порождает страх перед будущим. Решив обезопасить себя от превратностей моды, мудрец берется за изучение такого ремесла, которое никогда не будет в пренебрежении у людей - он изучает медицину. Разумеется, искусство врача дается ему с той же легкостью, что и все остальные. Овладев им, мудрец достигает совершенной мудрости. Ее дают жизненный опыт, приобретенные ремесла, изученные науки и познания в медицине.
Мудрец - это человек, стремящийся достичь веры путем исследований и философских построений. Такой человек должен много путешествовать - причем неважно, о каких путешествиях идет речь, из страны в страну или в мире человеческой мысли, в мире книг. Мудрец сравнивает, сопоставляет, выстраивает релятивистскую систему отношений. Он постигает, что все в мире относительно. И хотя внешне он все еще верен своим корням и вроде бы не оставил намерения завести семью, его преданность цели, как мы еще убедимся, все больше ослабевает. Если взглянуть на сказанное выше несколько иначе, мы увидим мудреца, который подходит к иудаизму и его проблемам с философских, исследовательских позиций. Завершив дальнее плавание в море Талмуда и еврейской литературы, он обращается к искусствам. Его духовный дар именуется "мастерством золотых дел", ибо великая сила искусства позволяет мудрецу отливать из золота духа прекрасные, совершенные образцы истолкований Торы, в которой он открывает немало нового. Вторая профессия мудреца - огранка драгоценных камней - также связана с одной из традиций иудаизма: традицией иносказаний и притч. И на этом поприще изделия его рук выше всяких похвал. И, наконец, мудрец становится врачом - целителем духа. Постигнув все эти науки и искусства, мудрец становится мудрецом и в еврейском понимании учителем, раби, талмид-хахамом.
Первый кризис, переживаемый мудрецом, порожден гордыней. Его гордость далека от претенциозности глупца, она питается сознанием своего действительного превосходства над людьми. Это превосходство - причина терзаний мудреца, ибо оно обрекает его на одиночество в мире. Таким образом, выясняется, что мудрость таит в себе не только преимущества. Она имеет и недостатки. С этого момента начинается отсчет горестного пути мудреца, ибо "с умножением мудрости умножается скорбь".
Мудрость сама доставляет страдания своему обладателю, и к этим страданиям прибавляются муки одиночества. Духовный мир мудреца самодостаточен, но как бы он ни был велик, он все же неполон, ибо в нем нет места другому. Мудрец изолирован от людей. Вопреки своей мудрости, несмотря на то, что люди нуждаются в нем, он превращается в изгоя человеческого общества, который не выносит людей и не может найти себе места среди них. Мечта о возвращении в родное местечко - осколок его прежней личности, чудом уцелевший с того времени, когда он еще не стал мудрецом. Но и эта мечта теперь лишь усугубляет страдания.
Простак
Раби Нахман не пытается приукрасить своего героя или скрыть его недостатки. Простодушие простака простирается до мыслимых пределов наивности. Круглое невежество его также впечатляет. Несмотря на то, что он осмотрительно выбрал ремесло сапожника, отнюдь не требующее гениальности, даже на этом скромном поприще бедняга не может похвалиться достижениями. Недостаток умения и сноровки не позволяет ему иметь приличный заработок, и чтобы хоть как-то прокормиться, простак должен трудиться день и ночь. Даже ест и пьет он, не прекращая работы.
Это напоминает извинения простодушного праведника за то, что он посвящает служению Всевышнему всю свою жизнь, в то время как ученому мудрецу, конечно, не приходится тратить на это много времени. "Действительно, - говорит простак, - его труд легче моего, но мне-то в жизни ничему такому не научиться". Даже то немногое, что дается простаку, он приобретает ценой непрестанных усилий, трудясь день и ночь, ибо его умственные способности ограничены. Потому-то и нет у него времени нормально поесть, и он наспех перекусывает за работой. Это напоминает истории о многих прославленных цадиках, в том числе и о самом Бааль-Шем-Тове, чей образ иногда проглядывает за наивностью простака. Вечно занятые, поглощенные служением, праведники часто забывали поесть, особенно Бешт, перехватывавший кусок на лету, не отрываясь от своего дела - служения Всевышнему на всех путях.
В простаке соединились несколько образов. Самый яркий и очевидный, послуживший, как видно, прообразом, - это библейский патриарх Ханох, каким он предстает в мидраше. За свою праведность Ханох, как известно, удостоился при жизни уподобления ангелу и служения пред ликом Всевышнего. Об этом рассказывают несколько известных мидрашей. Мидраш говорит, что Ханох занимался сапожным ремеслом и за каждую пару пошитых сандалий благословлял Всевышнего: "Благословенно славное имя царства Его во веки веков!" Простак тоже тачает обувь. И хотя изделия его рук далеки от совершенства и весьма неказисты, он вкладывает в них все старание, всю душу и тем вызывает расположение и отклик Всевидящего. Простодушное и не слишком умелое служение оказывается наивысшим. Именно благодаря этому простак удостаивается своей должности царского "министра внутренних дел". (В оригинале игра слов: "ангел служения" и "министр внутренних дел" не различаются по написанию. - Прим. пер.).
В первую очередь следует обратить внимание на характерную черту простака: он умеет радоваться - и радуется постоянно. Хасидизм усматривает в радости неиссякаемый источник блага. Поэтому радость простака придает его служению большую ценность. Если бы не она, тот давно бы отчаялся, занимаясь изнурительным трудом, приносящим столь мизерную плату. Радость позволяет ему существовать и наполняет его жизнь довольством. Простаку живется лучше всех и уж конечно лучше, чем мудрецу. Он ест самую простую пищу, но она кажется ему самой изысканной и дает повод для радости. Как тут не вспомнить слова мудрецов: "Кто богат? Тот, кто доволен своим уделом". И поскольку простак именно таков - нет никого богаче его. Он не только смакует хлеб так, как другой смакует изысканные деликатесы, - простак и в самом деле чувствует в нем вкус самых роскошных яств. Своим примером он иллюстрирует то положение, что наслаждение жизнью зависит в первую очередь от самого человека. И если человек умеет радоваться тому, что у него есть, жизнь и в самом деле одаряет его всем лучшим, что имеет. Присутствует здесь и намек на ман - манну небесную, чей вкус зависел от пристрастий едока, изменяясь в соответствии с ними. Простак уподоблен тем, кто питался от щедрот Всевышнего, принимая свой хлеб насущный прямо из Его рук.
Точно так же обстоит дело с одеждой. Поношенный полушубок заменяет простаку целый гардероб, ибо ему этого достаточно. И что еще более важно (как мы убедимся, это вообще главное свойство простака) - он не нуждается в других для удовлетворения своих потребностей. Обо всех своих нуждах простак в состоянии позаботиться сам и всегда довольствуется тем, что имеет.
Рассказ о простаке постоянно перекликается с историями о раби Йегуде, одном из мудрецов Талмуда. У жены раби Йегуды также было только одно платье. Один из ученых позднейшего времени замечает, что вопросы, затруднявшие раби Йегуду, мудрецы следующих за ним поколений разрешили с легкостью. Раби Йегуда, разуваясь перед молитвой, повторял: "Вот мы все вопим да вопим, а нет никого, кто бы внимал нам". А смысл всего этого в том, что "Милосердный ищет искренних" (см. трактаты "Брахот" и "Таанит").
По окончании работы сердце простака наполняется радостью и гордостью творца, хотя автор, оставаясь верным правде, не забывает упомянуть, что башмак, сшитый простаком, был треугольным. Но тот, вертя его в руках, прямо лучился счастьем (см. "Ялкут Маhаран", 44. Там подробно говорится об "излишнем копании" в том, действительно ли заповедь исполнена наилучшим образом. Это, по мнению автора, происки "злого начала").
Здесь отразилась еще одна черта простака: его почти абсолютная некритичность к себе и другим. Ведь критическое отношение зиждется на сравнении, причем шкала ценности привнесена извне. В то же время простак совершенный интроверт, собственное содержание заполняет его целиком. И потому для безмятежной радости и творческого удовлетворения ему довольно сознания того, что труд завершен, башмак готов. Раби Нахман прозрачно намекает на то, что в действительности речь идет о молитве.
Хотя ряд аспектов молитвы простака страдает серьезными изъянами, ему самому она представляется совершенной. Он не замечает в ней никаких недостатков, и потому ему нет нужды беспокоиться: самокопание так же чуждо простаку, как и самокритика.
Жена пытается заронить в его душу зерно сомнения: если башмак действительно так хорош, почему же мастеру платят вдвое меньше других ремесленников? Однако сравнение ничего не говорит простаку: у них, мол, свои дела, а у меня свои. Невозможно заставить его сравнивать. Ведь каждый человек это целый мир, а разве можно измерить миры? Служение содержание человеческой жизни в целом, и, само собой, каждый человек и плоды его труда обладают собственной ценностью, несравнимой с другими.
Простак оценивает служение с точки зрения внутренней целесообразности: что оно дает самому человеку? Пока работа приносит мастеру пользу, он может существовать благодаря ей. Таким образом, основное позитивное содержание работы в том, что она кормит, а все остальное не имеет значения. Каждая пошитая пара башмаков приносит в дом деньги, и только это важно. Такая оппозиция простака выражает его отношение к жизни: следует делать добрые дела, не раздумывая, ибо они тотчас приносят награду, и не имеет никакого смысла тратить время на размышления о том, где и как можно было бы заработать побольше. Как сказано: "Если есть возможность исполнить заповедь - не упусти ее".
Неудивительно, что такая колоритная личность как простак служит постоянным объектом шуток и издевательств. Насмешники, глумящиеся над простодушным праведником, часто фигурируют в наших источниках - в Танахе, особенно в псалмах. Они видят в образе жизни, вере и простосердечии праведника признаки умопомешательства (см. "Теhилим", 69 и др.).
Легковерие простака всякому бросается в глаза, и любой норовит провести и обмануть его. Однако простак даже не пытается отнестись к тому, что ему говорят, критически. (С нашей точки зрения подобная попытка перечеркнула бы в нем простодушие.) Насмешники заверяют его, что на сей раз говорят всерьез, и он охотно вступает в беседу, будто печальный опыт ничему его не научил.
Простак воистину беспредельно доверчив. Однако раби Нахман относится к таким людям с большой симпатией. Он убежден, что человеку лучше верить во все, что угодно, в том числе и в пустые бессмысленные вещи, чем вообще ни во что не верить. Да, простак верит всему, что ему говорят, но он верит также и в истину. И это - главное. Более того, недаром сказано, что "Г-сподь хранит простодушных", ибо именно такой простак в конечном итоге удостоится наибольшей близости ко Всевышнему. Так изначально устроен мир.
Некая критическая и даже обвиняющая нотка слышится в ответе простака умникам, потешающимся над ним: быть умнее меня - невелика заслуга. Но если ты, при всем своем уме, надо мной, дураком, смеешься, значит, ты сам неумен. Простак понимает, что издевательства над ним выдают глупость насмешников, которые немногим умнее него.
Мудрец и простак
Старые друзья встречаются вновь, но отношения между ними, разумеется, не могут оставаться прежними. Простак испытывает огромное уважение к другу, которое, впрочем, не мешает любви и даже обожанию - ведь тот стал прославленным мудрецом! Вместе с земляками он спешит навстречу мудрецу, чтобы приветствовать его. Отношение мудреца к другу детства более сложное. С одной стороны, он гнушается простаком, которого считает умалишенным. С другой стороны, его влечет к нему нечто большее, чем сентиментальные воспоминания о прошлой дружбе: ведь простак на свой лад решил проблемы, стоявшие перед обоими.
Мучения мудреца возобновляются тотчас по приезде в родной город. Прежде всего, он узнает, что дом его отца разрушен. Причиной разрушения послужили путешествия мудреца, иными словами - его скептицизм и исследовательская страсть. С точки зрения мудреца, наследие его отцов нежизнеспособно, если не мертво. И потому он в действительности уже не связан ни с родным местечком, ни с его жителями, а по большому счету - и с народом, породившим его. Вернее, от этой связи уцелела одна видимость. Он поселяется на постоялом дворе, где не может найти покоя, ибо временное пристанище никак не соответствует его человеческому потенциалу и мудрости. Процесс разрушения затронул не только дом этого человека, но и его связь с миром. Мудрец ощущает бесконечное отчуждение от людей. Пришло время пожинать горькие плоды мудрости. Так и не найдя себе достойного жилища, он в конце концов соглашается поселиться в доме простака. В такой форме - как знак признания своих заслуг и достоинств - мудрец принимает наследие отцов. Однако идущая от них традиция остается в руках простака, слывущего среди людей дурачком. Мудрец теперь верен этой традиции, однако преданность ей продиктована отсутствием выбора. Эта связь остается внешней, и, возможно, ее предопределяет восторженное обожание со стороны простака - действительного носителя традиции, который видит в друге детства существо высшего порядка и преклоняется перед ним.
Жизнь мудреца и в доме друга остается несладкой. За что бы он ни взялся, никто кроме него самого не может отличить успех от неудачи, но и то, и другое доставляет ему только новые страдания. В отличие от простака, его постоялец весьма чувствителен к общественному мнению. Когда оказывается, что некому оценить изготовленный им шедевр, мудрец чувствует себя глубоко уязвленным. Это же чувство он испытывает, внимая похвалам за ущербное, неудачное изделие, в котором никто, кроме него самого, не может различить порок. Мудрец знает, что и лучшему из врачей не всегда удается победить болезнь и вовсе не обязательно в смерти больного виноват лекарь. Но люди не понимают этого. Жизнь мудреца стала сплошной мукой - как из-за того, что он имеет, так и из-за того, чего лишен. Он страдает от неисполнимости своих желаний, мучается из-за допущенных оплошностей и ошибок. Он один из всех переживает из-за того, что подумают "в Испании" (в Талмуде есть другое название для всякого удаленного места - Аспамия). Никто не в состоянии понять причину его печали. Люди не способны оценить меру страданий, которые доставляет мудрость, не находящая покоя, страданий человека, лишенного возможности жить среди них своей особенной жизнью, не похожей на их существование. И потому мудрец, подобно многим своим предшественникам и товарищам по несчастью, постоянно мучает и изводит себя.
Здесь происходит духовная встреча между ним и простаком. Простак не может понять причину печали друга. Ведь с его точки зрения (точки зрения хасидизма вообще и раби Нахмана, в частности) печаль проистекает из бахвальства, из сравнения себя с другими. Если человек будет счастлив тем, что имеет, научится радоваться своей доле, ему не придет в голову меряться с остальными. Он не столкнется со связанными с этим проблемами, и печаль не сумеет завладеть его душой, особенно если он обладает столь совершенными достоинствами, как обожаемый простаком мудрец. Не надо объяснять, что доводы простака не находят отклика у его постояльца. Это, кстати, свидетельствует о его ограниченности. Мудрец настолько погружен в себя, так обременен своей мудростью, что утратил способность воспринимать иную мудрость, которая существует в мире и совсем не обязательно является интеллектуальной. Он не в состоянии понять простака и оценить его по заслугам, довольствуясь банальной констатацией его безумия, - и в этом он, со всей своей мудростью, ничуть не лучше поверхностных обывателей. И потому простак безмерно удивлен насмешкой мудреца: другие, лишенные истинной мудрости, пытаются самоутвердиться за счет бесхитростного человека, и в этом проявляется их глупость. Но мудрец, действительно наделенный даром глубокого понимания вещей, - как же он не видит, не понимает, что представляет из себя на самом деле простак? Несмотря на все свое почтение к мудрецу, простак приходит к выводу, который разделяет с ним раби Нахман: предпочтительней оставаться простаком, ибо мудрость не обеспечивает человеку безмятежности и душевного покоя, в этом она дает промашку. А потому было бы лучше для мудреца, если бы он тоже сделался простаком. Однако вопреки всей своей мудрости тот отказывается признать за простотой какие-либо преимущества. Наивность простака для него - всего лишь свидетельство глупости и некритичного восприятия мира. Он не замечает, что простота - это также особый способ восприятия, попытка сохранить душевную безмятежность, незамутненную радость жизни и быть счастливым, насколько возможно. По мнению мудреца, чтобы уподобиться простаку, ему надо лишиться разума, что было бы несчастьем, ибо простота прямо противоположна мудрости.
Призыв царя
Призыв царя переносит нас из мира, сохраняющего связь с действительностью, где мы пребывали до сих пор, на более высокую ступень реальности. Здесь раскрывается смысл истории, выходящий за рамки взаимоотношений двух героев, олицетворяющих простоту и мудрость, и эти качества освещаются в их отношении к основным принципам и положениям иудаизма.
После того, как мудрец и простак утвердились каждый на своем пути, царь (как мы уже отмечали, в большинстве историй раби Нахмана под "царем" подразумевается Всевышний) призывает обоих к себе. В Письменной Торе Б-г призывает человека много раз. Так было с Моше, Шмуэлем и другими пророками, которых Всевышний звал, чтобы они предстали пред Ним. Призыв звучит не потому, что Б-г нуждается в данном человеке, а по той причине, что этот человек нуждается в Б-ге. И следует особо подчеркнуть, что Всевышний не неволит человека, оставляя выбор за ним. Откликнуться на призыв или игнорировать его каждый решает самостоятельно. Царь отправляет послание обоим, мудрецу и простаку. Что оно представляет собой? Это слова царя, запечатленные на бумаге. Еще в доталмудическую эпоху мудрецы уподобили Тору посланию Б-га, обращенному к людям. Оно включает Пятикнижие, книги пророков и другие книги Танаха. Письмо царя - это Тора. Она призывает каждого, кто ее получает, приблизиться к царю. Чтобы донести до человека призыв царя, каждому необходим свой посланец. Он следует путем данного человека и на этом пути доносит до него царское сообщение. Поэтому к мудрецу отправлен мудрый посланец, а письмо к простаку вручено простодушному.
Как же отыскать в царской столице простодушного посланца? Ведь приближенные великого царя, обитающие вблизи него, должны быть наделены выдающимися качествами. Помимо прочих совершенств, царедворцам присуща и глубокая мудрость. Как же отыскать среди них простодушного и недалекого? В конце концов, один простак все же находится - именно тот, кто поставлен над царскими сокровищами. Кто же имеется в виду?
Известно, что некоторых людей Всевышний наделяет особым даром из Своей сокровищницы. В Талмуде рассказывается о трех ключах от благ мира. Это ключи дождя, рождения и возвращения мертвых к жизни. Один из этих ключей Всевышний вверил Элияhу hа-Нави, поручив ему распределять Свои дары и сокровища. Итак, существуют люди, которым Б-г дарует толику от Своего могущества. Такие люди, по желанию Создателя, совершают чудесные знамения. Однако чудотворцу, которого Б-г ставит над Своими сокровищами, нельзя быть "мудрецом" в том понимании, какое дает этому раби Нахман. Иными словами, нельзя наделять сверхчеловеческими способностями человека, который руководствуется в своих суждениях и поступках человеческим разумом. В этом случае способность к логическому анализу, привычка взвешивать доводы "за" и "против" - все это только служит помехой. Сверхчеловеческие способности не должны быть подчинены человеческим соображениям, каким бы разумным ни был человек. Вот почему царь ставит над своими сокровищами простака, не способного к лукавым мудрствованиям, принимающего вещи такими, какие они есть. Простак безоговорочно и преданно исполняет волю царя. Не случайно один из самых популярных и удивительных чудотворцев, о которых рассказывает Талмуд, Ханина бен Доса, - в точности такой тип. Не познания в Торе важны в данном случае, а личность. Наставник Ханины бен Досы говорил о нем, что пред Б-гом Ханина "как раб перед царем". Потому-то царь и отдает простаку ключи от своей сокровищницы, что знает: тот будет беречь их как зеницу ока. Его верность царю останется непоколебимой.
Итак, два посланца отправлены к мудрецу и простаку, чтобы доставить обоих к царю. Приглашение отправлено не прямо из царских покоев (ибо это могло бы смутить и напугать приглашенных), а через наместника, губернатора. Тот должен подготовить их к тому, что им предстоит предстать перед царем. В хасидизме роль такого посредника исполняет цадик, один из выдающихся праведников своего поколения, как сказано: "Властвующий над людьми должен быть праведником, властвующим в трепете пред Б-гом" (Шмуэль II, 23:3). Наместник передает приглашенным приказы царя и облекает их в новые одеяния, достойные царского взора. Одеяние символизирует раскрытие души, это один из терминов хасидизма. Простака облекают в новые одежды, в которых он может приблизиться к царю, тогда как мудрецу, понятно, такие одежды не нужны, ибо он уже и так достиг совершенства во всех отношениях.
Путь простака к царю
Недостаток образования не позволяет простаку прочесть царское послание. Ведь бедняга так ничему в жизни толком и не научился, в том числе чтению священных книг. Потому письмо царя для него - тайна за семью печатями. Он просит посланца в двух словах передать ему содержание письма, и тот знакомит его с основным смыслом сообщения: царь желает видеть простака и приглашает его к себе. В сущности, в этом заключена главная идея Торы: Б-г желает, чтобы люди приблизились к Нему. Когда смысл сказанного доходит до простака и он убеждается, что это не насмешка, его до краев переполняет радость от сознания того, что царь зовет его. Вполне возможно, что простак слабо представляет себе свойства царя, однако он отлично знает, что царь его господин. Радость, охватившая простака, велика, и это подлинная радость. Жена его, простодушная в меньшей степени, чем муж (она хотя бы задает вопросы), спрашивает: "С чего это вдруг ты понадобился царю?" У простака нет ответа на этот вопрос, да он и не нужен. Ему достаточно знать, что царь его зовет, а зачем да почему - не его ума дело. Радость простака не омрачена сомнениями.