– Пожалуйста, не обращайте на него внимания, – сказала Джуди Мэннерс. – Он такой ребенок. Для него не существует ничего, кроме сцены.
   – У каждого свои неприятности, – сказал я вежливо. – Вам не повезло с Руди, мне – с человеком по имени Лейверс.
   – Я думаю, бедной Барбаре все это не поможет, – тихо сказала она. – Но вы хотели меня о чем-то спросить, лейтенант?
   – Просто расскажите мне о Барбаре Арнольд, – попросил я. – Как долго вы ее знали?
   – Три месяца, – ответила Джуди. – Мы наняли ее по объявлению в Голливуде. Она была хорошей секретаршей, и, когда мы сняли этот дом, взяли ее с собой.
   Я немного знаю о Барбаре, лейтенант. Как-то она призналась мне, что она сирота и что у нее нет даже дальних родственников.
   – Она была замужем? Может быть, встречалась с мужчиной?
   – За все время, что она была с нами, я никого с ней не видела, – сказала Джуди.
   – Она не жаловалась на какие-нибудь неприятности?
   – Она никогда ни на что не жаловалась, и я не верю в то, что у нее могли быть враги. Это была хорошая женщина и хороший секретарь. Жаль, что я больше ничего о ней не знаю.
   – Но может быть, вы постараетесь вспомнить хоть одну причину, по которой кто-нибудь мог желать ей смерти? – спросил я с надеждой.
   Джуди не ответила. Она подняла бокал и выпила виски одним длинным глотком. Секунду он глядела рассеянно на опустевший бокал, затем поставила его на панель бара.
   – Я могу назвать только одну причину, лейтенант, – сказала она бесцветным голосом.
   – Да? – Я просиял. – Говорите.
   – В комнате было темно, туда проникал только лунный свет, помните? – прошептала она.
   – Конечно, – кивнул я головой. – И?..
   – Она была голой, лейтенант. В темноте, даже при лунном свете, одно голое тело мало отличается от другого, а она была блондинкой, как и я.
   Я начал улавливать суть. Джуди нервно вертела в пальцах пустой бокал, возвращала его на панель бара, снова брала в руки.
   – Я думаю, – сказала она, закрывая глаза, – убийца сделал большую ошибку. Это не Барбару он хотел убить, а меня.

Глава 3

   Всего было три письма, адресованных Джуди Мэннерс и отправленных на Парадиз-Бич. Адрес был аккуратно отпечатан на машинке. На всех конвертах стоял штемпель Пайн-Сити. Первое письмо было получено десять дней назад, второе – два. В первом письме на белой карточке было отпечатано:
 
"Я сплел ей траурный венок
Из нежно пахнувших цветов.
И перед тем как умереть,
Она дрожала, как листок".
 
   Я прочитал и взглянул на Джуди. Ее глаза стали в два раза больше, она смотрела сквозь меня невидящим взглядом.
   – Это четверостишие из поэмы Китса "Прекрасная бессердечная дама", – сказала она слабым голосом. – Изменено только одно слово: "полюбить" на "умереть".
   Во втором письме на такой же карточке было написано:
   «Прекрасная бессердечная дама умрет в своем Раю».
   Чуть ниже следовали еще две строчки:
 
"И дикие глаза закрыл
Ударами ножа".
 
   – "Ударами ножа" вместо "целуя их", – не дожидаясь моего вопроса, сказал Джуди.
   Третье письмо было несколько длиннее остальных.
   "Прекрасную даму, – говорилось в нем, – похоронят в ее родном Окридже. Покоиться она будет между усопшими Элиас Фрай и Пирл Коулмен. На памятнике ее будет надпись: «Здесь покоится Джуди Мэннерс, школьная подруга Пирл Коулмен и Сандры Шейн. С глубокой скорбью Джонни Кей». Эпитафию ей сочинят такую: «И птички не чирикают».
   Я внимательно перечитал все три письма.
   – Вам это о чем-нибудь говорит? – спросил я.
   – Да, – сказала Джуди. – Я потому-то и обратила внимание на эти письма, хотя сообщения такого рода я получаю довольно часто. Все дело в именах. Я знаю, точнее, знала всех этих людей. Я родилась и выросла в Окридже. С Пирл и Сандрой мы вместе ходили в школу, они были моими лучшими подругами. Пирл погибла, когда мне было шестнадцать. Кто бы ни написал эти письма, он достаточно хорошо меня знает.
   – Кто такой Джонни Кей?
   – Мы должны были пожениться. Вы ведь знаете, как люди влюбляются в семнадцать лет. Кажется, что это на всю жизнь… Да и не только кажется. – Джуди помолчала. – Мы прямо с ума сходили друг по другу.
   – Но вы не поженились?
   – Нет. – Она задумчиво покачала головой. – Джонни был на три года старше меня. Он ушел в армию, в авиацию, и годом позже был убит в Корее.
   – Простите, – сказал я.
   – О, это было так давно. По крайней мере, мне так казалось, пока я не получила эти письма.
   – А при чем здесь поэма? – спросил я. – Какое к этому имеет отношение "Прекрасная дама"?
   – О, это просто нечто вроде шутки Джонни. Как-то раз я не смогла пойти на свидание с ним, и он назвал меня Прекрасной бессердечной дамой. Он называл меня так каждый раз, когда я почему-либо не могла прийти. – Ее глаза затуманились. – Но об этой шутке никто, кроме нас, не знал. А Джонни погиб семь лет назад. Кто, кроме него, может ее помнить? Это и пугает меня больше всего.
   – Где находится Окридж?
   – В двухстах милях отсюда, – сказала она. – Маленький городок, граничащий с пустыней. Я уехала оттуда в восемнадцать лет, сразу после того, как погиб Джонни. Мне там больше нечего было делать.
   – Не возражаете, если я пока оставлю эти письма у себя?
   – Конечно нет, – сказала она. – Как вы думаете, лейтенант, может быть так, что Барбару убили по ошибке?
   Позади меня раздался скрежещущий звук, от которого у меня заныли челюсти. Я вздрогнул и, обернулся. На пороге стоял Полник и озабоченно скреб в затылке.
   – Лейтенант, – сказал он хладнокровно, – на этом пляже ничего нет, кроме песка и нескольких отпечатков ног.
   – А рядом с бассейном ты ничего не нашел? – спросил я. – Туда мог кто-нибудь проникнуть прямо с пляжа?
   – Да, – неуверенно сказал сержант. – Бассейн выходит за пределы комнаты, а снаружи он окружен стеной футов в пять, так что перелезть нетрудно. Но отпечатки ног очень неясные.
   – Ладно, – сказал я, – спасибо.
   Полник взглянул на меня:
   – Что еще, лейтенант? Проверить окна и двери?
   Я взглянул на Джуди Мэннерс:
   – Вы извините нас?
   – Конечно. Скажите, лейтенант, я вам еще нужна? – нерешительно спросила она.
   Я увидел на лице Полника глупую ухмылку и ткнул его под ребро, прежде чем он успел что-нибудь ляпнуть.
   – Если нет, – продолжала она, – я пойду прилягу.
   – Хорошо, – сказал я. – Остальное может подождать до утра.
   – Спасибо, – кивнула она. – Спокойной ночи.
   Джуди вышла из комнаты, и я взглянул на Полника.
   Тот уставился в пространство, и в его глазах застыло мечтательное выражение, а нос нервно подрагивал.
   – Какая женщина! – сказал он страстно. – Если бы моя старуха хоть немного была такой, я бы не торчал сейчас здесь ночью, я бы даже не вылезал из кровати по утрам!
   – Прекрасная бессердечная дама, заполнившая тебя.,. – продекламировал я.
   – Чего-чего? – переспросил Полник.
   – Это поэзия, – пояснил я.
   – Но здесь нет даже рифмы, – сказал он скорбно. – Небось это навалял какой-нибудь грязный хиппи?
   – Да, некто Джонни Ките, лучший из хиппи, – согласился я. – Кстати, ты умеешь печатать на машинке?
   Полник несколько раз моргнул, затем его физиономия расплылась в улыбке.
   – Лейтенант, вы самый хороший и умный человек на свете. Вы предоставляете мне такой шанс, да?
   – Что? – ошеломленно пробормотал я.
   – Как умно, – сказал он восхищенно. – Эта Мэннерс лишилась своей секретарши, и вы сразу почувствовали, что ее надо заменить кем-нибудь из своих.
   Я помогу вам. Прямо отходить не буду от этой женщины! И он еще спрашивает, умею ли я печатать на машинке?!
   Я нетвердыми шагами направился к бару и налил себе полный стакан. После хорошего глотка я отважился заговорить.
   – Слушай внимательно, – сказал я. – Это, конечно, изумительная идея, но мы.., воплотим ее в жизнь потом.
   А сейчас надо обыскать комнату Барбары Арнольд. Она была секретаршей. У нее там должна быть машинка. Если ты ее найдешь, напечатай на ней что-нибудь, а когда придешь обратно в управление, сравни это, – я передал ему три письма, – с тем, что напечатал. Мне надо знать, один и тот же это шрифт или нет. Понял?
   – Понял, – сказал Полник. – Но мне все-таки кажется, что я лучше придумал.
   – Может быть, – великодушно согласился я. – И когда ты станешь лейтенантом, то получишь полное право загружать работой своего сержанта, а сам в это время будешь оставаться с женщинами. А пока что…
   – Понял, – мрачно сказал Полник и вышел из комнаты.
   Я допил виски, закурил сигарету и затем отправился на поиски Равеля, ведомый божественными звуками музыкальной темы главного героя. Он сидел в гостиной в кресле и то ли просто глядел в окно, то ли любовался своим отражением в стекле.
   Когда я вошел в комнату, Руди Равель нахмурился.
   – Вы уже нашли преступника, лейтенант? – холодно осведомился он.
   – Кому, как не вам, мистер Равель, знать все сложности нашей работы, – сказал я. – Блуждаем в потемках, пока кто-нибудь не признается.
   – Так я и думал, – кивнул он. – И далеко вы продвинулись?
   – Не дальше вас, – ответил я. – Что вам известно о Барбаре Арнольд?
   – Она была секретаршей, – сказал он коротко. – Это все, что я знаю. Мы нашли ее в Голливуде, когда решили отдохнуть.
   – Как вы думаете, почему кому-то взбрело в голову убить ее?
   – Понятия не имею, – сказал он и выпрямился в кресле, крепко сжав сигарету зубами.
   Я мысленно восхитился звуками тревожного марша, зазвучавшего в этот момент где-то на заднем плане.
   – Если вы не найдете убийцу, лейтенант, то найти его будем моим долгом, – заявил герой.
   – Тогда найдите себе хорошего сценариста, – посоветовал я, – это поможет вам преуспеть.
   Он презрительно пожал плечами:
   – Дешевый юмор, лейтенант!
   – Что делать, – сказал я. – Какова зарплата, таков и юмор. Где вы были сегодня вечером?
   – Я выходил. Я уже отвечал на этот вопрос.
   – Пожалуйста, поподробнее. Когда вы ушли из дому?
   – Около восьми. Мне надо было повидаться в Пайн-Сити с одним моим другом, режиссером Доном Харкнессом. Он остановился в отеле "Старлайт".
   – В котором часу вы к нему пришли?
   – Откуда я знаю, – раздраженно ответил Руди. – Вы что, думаете, я ношу с собой хронометр? Примерно в четверть девятого.
   – Ив котором часу вы от него ушли?
   – Ну, знаете, лейтенант! Я не помню и.., уж не думаете ли вы, что я вернулся сюда и убил Барбару?
   – Это интересная мысль, – сказал я. – Так вы ее убили?
   – Конечно нет! – вскричал он. – С какой стати мне нужно было ее убивать?
   – Я мог бы ответить на этот вопрос, – сказал я, – но предпочитаю оставаться джентльменом. Воспитание не позволяет, знаете ли… С пляжа в бассейн мог проникнуть любой, включая и вас тоже. Так что я надеюсь, что вы мне говорите чистую правду. Ведь я все равно проверю.
   Руди глубоко вздохнул.
   – Лейтенант, – сказал он голосом мягким и успокаивающим. – Могу я говорить с вами как мужчина с мужчиной?
   – Конечно, – сказал я решительно. – Можете даже закрыть глаза, если это вам поможет.
   – Я ушел от Харкнесса около десяти, – скорбно начал он. – Затем я отправился к одной особе…
   – Не заставляйте меня волноваться, – сказал я вежливо. – Я умираю от любопытства и страшных подозрений.
   Руди поморщился:
   – Об этом даже смешно говорить, лейтенант. Я имею в виду, что она еще совсем ребенок и…
   – И вы пошли баюкать ее в колыбельке? Кстати, эту юную особу, случайно, не Лолитой зовут?
   – Не придирайтесь к словам, лейтенант, – прорычал Равель. – Конечно, она уже совершеннолетняя, но я – знаменитый актер, и она предо мной робеет, понимаете, что я хочу сказать! – Он попытался придать своему лицу честное, искреннее выражение. – Я встретил ее в Париже в прошлом году, и с тех пор она не дает мне покоя. Она узнала мой адрес и приехала в Пайн-Сити.
   Я просто пошел туда, чтобы вразумить ее, сказать, что между нами все кончено.
   – И она устроила вам небольшой ночной концерт? – спросил я.
   Он вновь поморщился:
   – Я постарался быть как можно более тактичным, но ничего не добился. Когда этой женщине что-нибудь хочется, она становится упрямой как осел. Если Джуди что-нибудь узнает…
   – И как этого осла зовут?
   – Камилла, – сказал он. – Камилла Кловис. Я это точно знаю, сам бы не поверил, если бы не видел ее паспорта. Она снимает квартиру в месте, которое называется "Дневная мечта". Я провел с ней сегодня часа полтора, а потом пошел прямо домой.
   – Я проверю, – сказал я.
   – Сделайте мне одолжение, лейтенант, – взмолился он, – не говорите ничего моей жене. Она с ума сойдет от ревности, если что-нибудь узнает. Не скажете?
   – Попытаюсь, – пообещал я ему. – Что еще?
   – Я и так наболтал чертовски много, – нахмурился он.
   – Если вы не знаете, кому было выгодно убийство Барбары Арнольд, то, может быть, поделитесь своими соображениями насчет того, кому приспичило убить вашу жену?
   Руди уставился на меня, нахмурив брови:
   – Это что, шутка?
   – Ваша жена утверждает, что Барбара убита по ошибке, что Барбару спутали с ней.
   – Зачем кому-то убивать Джуди? – медленно произнес он.
   – Не знаю, – сказал я. – Она вам ничего не говорила о письмах?
   – Каких письмах?
   – Значит, ничего. Похоже, что только у этой Камиллы Кловис были причины убить вашу жену.
   – У Камиллы? – Он коротко рассмеялся. – Вы с ума сошли! Камилла и мухи не обидит.
   – Что ж, возможно, Камилла здесь ни при чем. А вы?
   – Я? – Руди посмотрел на меня безумными глазами. – С какой стати мне убивать Джуди?
   – Вот и мне тоже интересно. Может, объясните? – сказал я с надеждой в голосе.
   – Вы сумасшедший, – сказал он. – И если вы обвиняете меня в том, что я убил Барбару, спутав ее с Джуди, то мне придется отправиться к своему юристу, а вам – в Клинику для душевнобольных! – Он презрительно усмехнулся. – Мы женаты уже три года. Вы что думаете, я никогда не видел свою жену голой?
   Мысленно я признал счет один – ноль в его пользу и отправился искать сержанта Полника. Тот обретался в комнате убитой секретарши.
   – Я уже почти закончил, лейтенант – сказал он. – Машинка стояла на столе. Больше ничего нет.
   – Даже писем нет? – спросил я. – Дневника, фотографий с автографами кинозвезд, пластинок?
   – Ничего, – сказал он равнодушно. – У этой дамы в комнате нет ничего, кроме печатной машинки и одежды.
   – Мне кажется, секретарше больше ничего и не надо, – сказал я. – А самые прогрессивные обходятся одной лишь печатной машинкой.

Глава 4

   Когда я вернулся домой, кушетка моя остыла, и Джеки на ней уже не было. Я не чувствовал себя вправе упрекать ее за это: на ее месте я поступил бы так же.
   Поэтому я лег спать в гордом одиночестве и проснулся около девяти, бодрый как духом, так и телом.
   Лейверс уже наверняка ждал меня в управлении, но утро было такое прекрасное, солнце светило так ярко, что мне не хотелось нарушать это очарование и я отправился сначала в отель "Старлайт".
   Портье меня узнал.
   – В чем дело, лейтенант? – спросил он угрюмо.
   – Обычная проверка, – успокоил я его. – Ассоциация девиц легкого поведения обвиняет управление отеля в том, что оно дерет тройную плату с клиентов.
   – Как смешно, лейтенант, – сказал он устало. – Вам нужен кто-нибудь из наших клиентов?
   – Харкнесс. Дон Харкнесс.
   Портье заглянул в книгу.
   – Семьсот второй номер, – сказал он. – Позвонить ему?
   – И предоставить ему шанс выброситься из окна? – возмутился я.
   – Если вы не возражаете, лейтенант, – сказал он холодно, – я попросил бы вас подняться к нему в номер прямо сейчас. Мы теряем клиентов из-за того, что вы стоите в холле. Люди обращают на вас внимание. – Он слегка скривился. – И потом, этот ваш галстук…
   – Он вручную разрисован самим Пикассо, – сказал я. – Не думаю, что вы такой где-нибудь достанете дешевле чем за полтора доллара.
   Решив, что нервная система портье не выдержит дальнейших перегрузок, я направился к стальной коробке лифта, который доставил меня на седьмой этаж.
   Номер Харкнесса был в самом дальнем конце коридора. Прежде чем дверь открылась, мне пришлось постучать четыре раза.
   Мужчина в пижамных брюках и черном шелковом халате с любопытством глядел на меня.
   Он был высок и лыс, с детским выражением лица и кустистыми черными бровями над серыми настороженными глазами.
   – Мистер Харкнесс? – спросил я.
   – Точно, – ответил он низким голосом.
   – Лейтенант Уилер из управления шерифа, – сообщил я ему. – Я бы хотел задать вам несколько вопросов.
   – Заходите, – сказал он. – Я завтракаю.
   Я вошел в комнату, и он уселся за стол, весь уставленный тарелками и блюдами, наполненными разнообразной снедью.
   – Чашечку кофе, лейтенант?
   – Спасибо, – сказал я и уселся в глубокое кресло.
   Он налил мне кофе и протянул чашку:
   – В чем дело?
   – Убийство. Вы разве не знаете, что вчера ночью произошло убийство секретарши Джуди Мэннерс?
   – Да, – он кивнул головой, – слышал, – и отправил себе в рот солидный кусок сандвича.
   – Что, газетчики уже пронюхали? – спросил я с интересом.
   Он покачал головой:
   – По крайней мере, в тех газетах, которые читаю я, сообщений еще не было. Просто часа в два ночи мне позвонил Руди Равель.
   Я отхлебнул кофе, обдумывая его слова. Харкнесс ухмыльнулся.
   – Я знаю, о чем вы думаете, лейтенант. Но он действительно был у меня. Пришел около девяти, ушел в половине одиннадцатого. Вы это хотите знать?
   – Нет, – сказал я. – То время, что он был с вами, меня не интересует. Меня интересует, что он делал, когда ушел. Кстати, Равель ваш друг?
   Он намазал маслом еще один сандвич и положил сверху большой кусок бекона.
   – Деловой компаньон, – сказал он коротко.
   Его ровные белые зубы прямо-таки с людоедской жадностью впились в сандвич.
   – Руди – оригинальный парень, – промычал он с набитым ртом. – Когда Амур всадил стрелу ему в задницу, он стоял перед зеркалом.
   – Вы снимаете кино, мистер Харкнесс?
   Он улыбнулся:
   – Я продюсер. И с такими кинозвездами, как Руди Равель и Джуди Мэннерс, следующая картина будет иметь бешеный успех.
   – Вы знали покойную Барбару Арнольд?
   – Встречал несколько раз. В доме на Парадиз-Бич, – сказал он. – По-моему, она была ничего. Но я слишком плохо ее знал.
   – Вы никого не подозреваете?
   – Нет, лейтенант. – Он взялся за кофейник. – Еще чашечку?
   – Спасибо, достаточно, – сказал я.
   Он налил себе полную чашку и добавил три ложки с верхом взбитых сливок.
   – Руди, наверное, договорился с вашим шерифом, – сказал он, – если уж в газетах об убийстве ни слова.
   – Может быть, – сказал я. – Во всяком случае, мне об этом вряд ли станут докладывать.
   – Я надеюсь, что вы быстро распутаете это дело, лейтенант, – сказал Харкнесс. – Боюсь, если оно будет предано гласности, вам кое-кто устроит большие неприятности.
   – Есть версия, что Барбару Арнольд приняли за Джуди Мэннерс, – сказал я.
   Харкнесс выпрямился в своем кресле:
   – Джуди? Какого черта кому-то убивать Джуди?
   Все они точно сговорились отвечать мне именно так на этот вопрос.
   – А среди ваших знакомых нет кандидатов на роль убийцы? – спросил я его.
   – Нет, лейтенант. – В подтверждение своих слов он помотал головой. – В это трудно поверить. Джуди безупречна.
   – Ее формы тоже, – заметил я.
   – Фигура у нее великолепная, – со знанием дела ухмыльнулся Харкнесс. – И она не из глупеньких красоток, у нее есть и талант и ум. О, эта девочка великая актриса! Она умеет играть.
   – Так же как и ее муж, – сказал я. – Но только он никак не может остановиться.
   – Для Руди это естественно, – сказал он. – Руди старомоден: для него любая сцена в шесть раз больше жизни.
   Любой педагог выгнал бы его из своей театральной школы, но в определенных ситуациях он незаменим.
   – Женщины тоже так считают, – ввернул я. – По крайней мере, так говорят.
   – Это точно, – кивнул Харкнесс. – Но не вздумайте упомянуть об этом при Джуди. Стоит ему только взглянуть на какую-нибудь девчонку, и Джуди разбивает об его голову первый попавшийся стул. Руди надо быть поосторожнее, иначе он плохо кончит.
   – Насколько неосторожен он был со своей секретаршей? – спросил я.
   Харкнесс покачал головой:
   – Я думаю, здесь вы ошибаетесь, лейтенант. Руди все-таки не идиот! – Нахмурившись, он окинул взглядом опустевшие тарелки. – Вы извините меня? Я, признаться, все еще голоден.
   Он встал, подошел к телефону и набрал номер бюро обслуживания.
   Не представляю, как можно пить за завтраком больше двух чашек черного кофе, поэтому я старался не слушать, как он заказывает себе пшеничные пирожки, кленовый сироп, еще кофе и взбитые сливки.
   Дверь внезапно открылась, и в комнату вошел высокий широкоплечий мужчина. Я сразу решил, что он собирается пробоваться на главную роль в фильме ужасов.
   Это был прямо-таки ходячий труп, с пустыми, глубоко запавшими глазами и толстыми пучками седых волос, торчащих из ушей.
   Мой желудок начал меня подводить еще тогда, когда Харкнесс поглощал свой завтрак, а теперь он чуть было окончательно не сдал. В отчаянии я закурил сигарету.
   Харкнесс закончил говорить по телефону и кивнул трупу:
   – Привет, Бен, – сказал он. – Это лейтенант Уилер из управления шерифа. Лейтенант, рад познакомить вас со своим компаньоном Беном Лютером.
   – Полицейский, – сказал Лютер голосом, напоминающим заводской гудок. – Какого черта ему здесь надо?
   – Ну, ну, успокойся, Бен, – быстро сказал Харкнесс. – Просто прошлой ночью убили секретаршу Равеля на Парадиз-Бич.
   – При чем здесь ты? – холодно спросил Бен.
   – Ни при чем, – заверил его Харкнесс… – Самая обычная проверочка. Просто Руди вчера вечером был у меня.
   Лютер злобно на меня посмотрел:
   – Вы считаете, что это сделал Равель?
   Я вернул ему этот взгляд с лихвой.
   – А при чем здесь вы?
   – При том! – сказал он. – Я вложил в Равеля деньги не для того, чтобы его впутывали в какие-то истории.
   Вам понятно?
   Я с упреком взглянул на Харкнесса.
   – Вам следовало бы сказать мне сразу, что Лютер – новый президент Соединенных Штатов, – сказал я. – Я бы встал при его приближении.
   – Не обращайте внимания на Бена, – растерянно улыбнулся Харкнесс. – Он немного разволновался.
   – Разволновался! – прорычал Лютер. – Интересно, кто бы на моем месте не разволновался?! Тебе-то беспокоиться не о чем, деньги-то мои, не твои!
   – Ну же, Бен, – взмолился Харкнесс, – перестань.
   Я же сказал тебе – это самая обычная проверка.
   – Ты сказал мне, что Равель больше не путается с бабами! – заорал Лютер. – Ты мне дал честное слово, а я тебе поверил, старый дурак! Кто ее прикончил? Какой-нибудь ревнивец?
   – Бен! – Харкнесс покраснел от натуги, стараясь сохранить на лице дружеское выражение. – Расследование еще не закончено, а ты так кипятишься, как будто все знаешь наперед!
   – Почему еще ее могли убить? – прервал его ходячий труп. – Он вечно крутится у какой-нибудь юбки!
   Ты говорил мне, что сейчас ему никто не нужен, кроме жены. Сорок миллионов мужчин успокоились бы, имея такую жену. Но Равель – нет! Он всем должен доказать, что он сверхчеловек!
   – Бен, – спокойно сказал Харкнесс, – почему бы тебе не помолчать? Может, стоит подумать, прежде чем отправлять человека в газовую камеру?
   Секунду Лютер смотрел на него, потом немного сбавил тон.
   – К черту, – сказал он с отвращением. – Меня просто тошнит от этого Равеля.
   Раздался вежливый стук в дверь, и в комнату вошел официант. Он начал быстро выгружать полный поднос на стол. Но Харкнесс отослал его и принялся за дело сам.
   – Вы знали эту женщину? – спросил я Лютера.
   – Барбару? – Он кивнул. – Конечно, знал. Приятная женщина. Потому-то я гак и взбесился: если бы Равель оставил ее в покое, ей бы еще жить и жить.
   – У него с ней что-то было?
   – Думай о том, что ты говоришь, Бен, – угрюмо сказал Харкнесс. – Это все, что я прошу.
   Лютер, язвительно прищурившись, наблюдал, как Харкнесс поливает пшеничные пирожки кленовым сиропом, затем он посмотрел на меня, и глаза его блеснули.
   – Я встретил Барбару на пляже, когда мы были у них в доме и обсуждали новую картину, – сказал он. – Меня просто бесит, что ее убил какой-то ревнивый псих! Я уверен, что ее убили из ревности. Равель приставал к ней, а кто-то ее приревновал и ухлопал.
   – Это интересная версия, мистер Лютер, – сказал я вежливо. – Вы знаете того, кто ее приревновал?
   Он с сожалением покачал головой:
   – Нет, но я уверен, что стоит только вам его найти, считайте, что вы поймали убийцу!
   – Ну, что ж, спасибо, – сказал я.
   – Хочешь кофе, Бен? – промямлил Харкнесс, с полным ртом пирожков и сиропа. – Теперь, когда ты отправил Руди в газовую камеру, не хочешь ли перекусить?
   – Кофе! – Лютер даже поперхнулся от ярости. – У меня руки чешутся пойти и набить морду твоему Равелю.
   – И испортить такой профиль! – сказал Харкнесс. – Нет, Бен, ты окончательно рехнулся.
   Я посмотрел, как он по рассеянности положил себе в кофе три лишних ложки взбитых сливок, и решил, что мне пора уносить ноги, пока мой желудок окончательно не взбунтовался.