Браун Картер. Прекрасная, бессердечная

   Когда я поднялся с кресла, Лютер взглянул на меня.
   – Проследите за Равелем, – сказал он, – и вы быстро докопаетесь до сути, лейтенант.
   – Бен! – в отчаянии завопил Харкнесс.
   – И, – невозмутимо продолжал Лютер, – у меня к вам маленькая просьба, лейтенант. Когда этого никто не будет видеть, отделайте Равеля своей дубинкой в тех местах, которые не будут позировать перед камерой, ладно?

***

   "Дневная мечта" – очень приятное местечко. В особенности если ты в состоянии платить несколько сотен долларов ренты в месяц.
   Сам дом находился примерно в сотне ярдов от дороги – современное двухэтажное здание, выстроенное в форме подковы вокруг большого плавательного бассейна. Сзади располагались два теннисных корта, сад с лужайками, на которых стояли бильярдные столы. Дорожки, посыпанные гравием, петляли между деревьями.
   На дверях конторы висела табличка с надписью "Управляющий". Я вошел без стука, и невысокий мужчина отпрянул от окна, уронив при этом на пол большой бинокль.
   – Ох! – Он нервно поежился. – Вы меня испугали.
   – Это моя работа, – сказал я ему. – Я ищу мисс Кловис, Камиллу Кловис.
   – Да, да, конечно, – торопливо сказал он. – Очаровательная женщина! Ее квартира 5-А, почти в самом центре.
   – Спасибо, – сказал я.
   – Ну что вы, что вы! – Он потоптался в нерешительности. – Я думаю, – выдавил он из себя в конце концов, – что мисс Кловис сейчас у бассейна. Да, у бассейна, я уверен в этом.
   – Спасибо, – повторил я.
   Я вышел из конторы и направился к бассейну. Вдоль бортика плыла толстая блондинка в ярко-красном купальнике. Она изо всех сил вытягивала шею, стараясь не замочить сигарету, дымившуюся в длинном мундштуке.
   Бедняжке приходилось с удвоенным усердием загребать руками и ногами, чтобы удержать себя и сигарету на поверхности, и я решил, что это такое специальное упражнение – толстуха явно стремилась похудеть. Огонек сигареты отражался в тонированных стеклах солнцезащитных очков. Их оправа, как я заподозрил, была инкрустирована бриллиантами.
   Чуть дальше на краю бассейна какая-то брюнетка лежала лицом вниз, положив голову на согнутые руки.
   У нее были длинные ноги, переходящие от полных бедер к нежным лодыжкам и красивым ступням. Разрисованное черным и желтым с серебряной ниткой бикини – что я с удовольствием отметил – было настолько мало, что служило не более чем символом. Лифчик на спине был развязан.
   Я молча стоял, оценивая девушку взглядом.
   – Убирайся отсюда, ты, грязный карлик! – раздался внезапно приглушенный голос. – Не думай, что отблеск твоего бинокля нельзя заметить! Я позову полицию и скажу, что ты пытался меня изнасиловать!
   – Это не правда! – сказал я с воодушевлением. – Стоит мне подойти к вам, я уже ничего не вижу – у меня запотевают очки!
   Ее спина напряглась.
   – Что случилось с твоим голосом? Он внезапно стал напоминать мужской?
   – Я съел коробку этих пилюль, – сказал я гордо. – Целую коробку за раз. Я сейчас на такое способен, о-о-о!
   – Кто бы вы ни были, вы явно не тот слизняк управляющий, – сказала она. – Ведь стоит ему поговорить со мной три минуты, и у него уже мокрые штаны!
   – Я не управляющий, это верно, – согласился я. – Я тот самый полицейский, которого вы хотели позвать, если бы я был тем самым управляющим и не убрался бы подобру-поздорову.
   Она нашарила под собой завязки лифчика и высвободила концы.
   – Завяжите, – коротко сказала она.
   – С удовольствием, – сказал я совершенно искренне и, взяв обе тесемки в руки, затянул их, может быть, несколько туго.
   – Вы решили меня удавить? – вскрикнула она.
   Я несколько ослабил свой захват и крепко перевязал тесемки узлом.
   – Сейчас все более или менее прилично, – заверил я ее. – Можете переворачиваться.
   – Если вы действительно так считаете, то я немедленно сниму бикини и так пойду, пока не подыщу что-нибудь поудачнее, – сказала она, переворачиваясь с живота на спину и спокойно на меня глядя.
   Лифчик, как и бикини, был символом, то есть его практически не было. Грудь у нее была небольшая, но крепкая и высокая, как у девушки-подростка.
   – Бьюсь об заклад, что, если бы вы были в очках, они бы у вас сейчас запотели, – с торжеством сказала она.
   – А вы не позовете полицейского? – сказал я. – Другого полицейского, не такого впечатлительного, как я?
   Ее брови приподнялись, подчеркивая злой блеск карих живых глаз. У нее был приятный вздернутый носик, полные чувственные губы, в чертах лица читались благородство и жестокость одновременно.
   Секунду я размышлял, не солнечный ли свет придает ее лицу такое выражение.
   Она поднялась на ноги одним скользящим движением и, положив руки на бедра, принялась меня рассматривать.
   – Увы, – сказал я, – лейтенант Уилер из управления шерифа. – А вы Камилла Кловис. Правда, я никогда не поверю, что это ваше настоящее имя. Вы, должно быть. Золушка?
   – Чем я могу быть вам полезна? – промурлыкала она. – Кроме того, разумеется, чем я полезна быть вам не могу?
   – Всего несколько вопросов, – сказал я. – О вас самой и о некоем сверкающем всеми добродетелями субъекте по имени Руди Равель.
   – Руди? – Ее глаза на секунду посерьезнели. – С ним ничего не случилось?
   – Пока нет, – сказал я с сожалением. – Это случилось с его секретаршей.
   – Вы хотите сказать.., что Руди изменял мне со своей секретаршей? – спросила она в шоке.
   – Этого я не знаю, – сказал я, – может быть. Я хочу сказать, что ее вчера ночью убили.
   – О Господи! – Она с облегчением вздохнула. – Я уж было подумала, что случилось что-то серьезное!

Глава 5

   Ее обиталище ничуть не отличалось от других квартир в этом доме. Сам дом был летним, построенным на калифорнийский лад, зимой же отдыхающие отправлялись по своим теплым жилищам наслаждаться комфортом парового отопления.
   Квартира Камиллы состояла из гостиной, спальни, кухни и ванны. Полы были из настоящих деревянных досок. Вместо ковров на них лежали вязаные половики.
   Мебель была старой, и я могу побиться об заклад, что кофейные чашки были без ручек.
   Камилла Кловис открыла стеклянный шкафчик, дверца которого выскочила из стены, как будто за ней прятался частный детектив, специализирующийся по бракоразводным процессам, и принялась смешивать коктейли.
   – Моя специальность, – объявила она, – "Поцелуй Дьявола".
   – Мне, пожалуйста, шотландское виски и немного содовой, – сказал я поспешно.
   – Вы много потеряете, если не попробуете "Поцелуй Дьявола", – сказала она уверенно. – Это мое собственное изобретение.
   – Послушайте, – взмолился я, – я старый человек и уважаю старое, хорошее виски. Конечно, многие девушки считают, что…
   – Дочерних чувств я не испытываю, – самодовольно сказала она. – Чем старше, тем лучше, лейтенант.
   Я люблю людей постарше, их тело и сильные мускулы, и их умение держать язык за зубами.
   – Я знаю, – сказал я. – Вот Руди, если бы ему предложили взять на себя футбольную женскую команду, он бы ее взял – всю и без всяких разговоров.
   Ее губы беспомощно приоткрылись на секунду, затем она неуверенно хохотнула.
   – Ладно, – сказал она. – Ваша взяла, шотландское виски и немного содовой.
   Она протянула мне рюмку, и я уселся на кушетку.
   Камилла опустилась рядом. В ее стакане плескалась какая-то отвратительного цвета жидкость.
   – Это и есть "Поцелуй Дьявола"? – спросил я изумленно.
   – Конечно, – сказала она с гордостью. – Водка, ямайский ром, молоко.
   – Молоко?!
   – Ну конечно, – сказала она. – Это же витамины.
   Я быстро отхлебнул виски, посмотрел на нее и встретил полный невинности взгляд больших карих глаз.
   – Так что там насчет Руди? – спросила она наконец.
   – Когда вы его в последний раз видели?
   – Вчера вечером.
   – В котором часу он пришел?
   – Около одиннадцати, – сказала она, – а в чем дело?
   – Когда он ушел?
   – Примерно в половине первого.
   – Вы уверены в этом?
   – Конечно, уверена, – весело сказала она.
   – Руди звонил вам, чтобы быть уверенным, что вы уверены?
   – С чего вы взяли, лейтенант? – невинно спросила она.
   – Я уже девять лет как полицейский, – сообщил я ей. – У меня были свои разочарования.
   – Вы думаете, ее убил Руди? – Она покачала головой. – Зачем? Даже если что-нибудь было бы не в порядке, он мог ее в любой момент уволить.
   – Тоже верно, – сказал я. – Хорошо было в Париже?
   – В Париже?
   – Может быть, это был Париж. Или Кентукки? – терпеливо продолжал я. – Или Иллинойс?
   – В Париже было хорошо, – сказала она, – пока там был Руди.
   – Вы так им увлечены? – спросил я. – Вы его любите?
   – Он будит во мне материнский инстинкт. – Она кокетливо улыбнулась, отнюдь не материнской улыбкой. – Он просто взрослое дитя.
   Она поднялась с кушетки и потянулась, закинув руки за голову. Бикини подозрительно затрещали.
   – Вы тоже будите во мне инстинкты, лейтенант, – сказала она. – Вы какой-то такой земной.
   – В моем роду масса потомственных крестьян, – заявил я.
   – Можете этого не доказывать, лейтенант, – сказала она. – Верю вам на слово.
   Она лениво отвернулась, предоставляя любоваться своей спиной.
   – Развяжите, пожалуйста, этот морской узел на моем лифчике, крестьянин, – сказала она. – Я пойду приму душ.
   – Черт! – сказал я, развязывая ей лифчик. – Никогда раньше не думал, что я настолько земной!
   Она уронила лифчик на кушетку, затем одним легким движением выскользнула из бикини.
   – Можете выпить, пока меня не будет, – сказала она совершенно спокойно, поворачиваясь ко мне спиной. – Кстати, вас еще как-нибудь зовут, лейтенант, кроме как Крестьянин?
   – Эл, – признался я. – Эл Крестьянин. Хочешь, я буду называть тебя Золушкой?
   – Но Камилла – это мое настоящее имя, – сказала она почти умоляюще.
   – Придется поверить, – вздохнул я, – что это голая правда!
   Она прошла через всю комнату к ванной, слегка покачивая на ходу крепкими бедрами.
   Я поднялся с кушетки и налил себе еще виски. Я не очень далеко продвинулся в своем расследовании, но как однажды сказала близняшка мужу своей сестры: "Нельзя же иметь все сразу".
   Я отпил немного виски и напомнил себе, что именно в такие минуты я больше всего люблю копаться в себе. Когда секс поднимает свою маленькую головку, я сразу же забываю о том, что я полицейский. Вся беда в том, сказал я себе строго, что мне не хватает образования.
   Я вспомнил Билла Брэди, с которым работал в полиции три года тому назад. Билл был образованным полицейским. Однажды ночью он обнаружил, что в одном из складов скрываются братья Манчини, укравшие неделю назад из армии ручной лазер, которым они не преминули бы при случае воспользоваться.
   Сначала, как всякий нормальный полицейский, он вернулся к своей машине и вызвал к себе ребят по радио. Но затем, вместо того чтобы дождаться подкрепления, как сделал бы всякий нормальный полицейский, он решил взять братьев Манчини на испуг и, ворвавшись на склад, приказал им выходить по одному с поднятыми руками.
   Ему устроили торжественные похороны, а на надгробной плите выгравировали: "Образованный полицейский".
   Поэтому каждый раз, когда я думаю о своей неучености, я вспоминаю Билла Брэди, и мне сразу же становится легче. Для всякого полицейского существует предел, до которого он может дойти, – разумеется, по службе.
   Я допил виски и, чтобы не чувствовать себя так одиноко, налил еще. Звук льющейся воды внезапно прекратился, и минутой позже из ванной появилась Камилла.
   С нее текло: на естественном деревянном полу оставались естественные мокрые следы. Она швырнула в меня полотенцем, и я не очень ловко его поймал.
   – Вытри меня, Эл, – сказала она. – Тебе очень холодно, да?
   – Холодно? – прошептал я.
   – Ты все еще одет, – сказала она нетерпеливо. На секунду она вдруг замерла с выражением ужаса на лице. – Ты, случайно, не импотент? – спросила она с подозрением. – Или, может быть, ты из тех, что кончают, глядя в бинокль? Или тебя стихи возбуждают?
   – Вот только еще одной Прекрасной бессердечной дамы мне и не хватало, – пробормотал я.
   – Что-то вроде

 
И перед тем как полюбить,
Она дрожала, как листок.
 

   Нравится, Эл?
   – Нравится, – кивнул я. – Руди рассказал тебе о письмах?
   – О каких письмах? – спросила она с раздражением. – И оставь Руди в покое.
   Она направилась ко мне твердыми шагами.
   – Ты очень обидишься, если я промочу твой костюм?
   Я принял обычные меры предосторожности, чтобы не замочить костюм: я его снял. Затем я завернул ее в полотенце и мягко опустил на кушетку.
   Она крепко обняла меня руками и потянула к себе.
   В какую-то секунду она была сухая, как штат Техас.
   – Эл, – счастливо пробормотала она, перестав теребить мое ухо. – Ты изумителен, земной Эл Крестьянин!
   – Не называй меня так, Золушка, – прошептал я, – или я тебя укушу, вот так!

***

   Я опять вошел в контору без стука, но на сей раз бинокля в поле зрения не было.
   Он глядел на меня сверкающими мрачными глазами, и взгляд этот сам по себе был достаточно грозный.
   – Вы нашли мисс Кловис? – сказал он с бешенством в голосе, и, пока говорил, его очки успели запотеть.
   Я уселся на край стола и закурил сигарету.
   – Вы мне не нравитесь, – сказал я ему откровенно. – Вы паршивый карлик с биноклем!
   – Как вы смеете! – Он возмущенно вскочил на ноги, но ворвавшийся на визг голос испортил весь эффект.
   – На вас поступила жалоба, – сказал я холодным тоном, каким должен говорить каждый непреклонный полицейский.
   – Жалоба? – Голос поднялся на октаву выше, почти перестав быть слышным для уха человека.
   – Управление шерифа, – сказал я и кинул перед ним на стол свое удостоверение. – Подсматривать – беда невелика, огласка – вот что страшно.
   – Подсматривать? – Он сглотнул.
   – Газеты подхватят такой материал, – сказал я. – Женщины ненавидят грязных недоносков, готовых прятаться за каждым кустом, лишь бы подсмотреть, как они раздеваются на ночь.
   – Лейтенант! – Он изо всех сил дернул за мочку уха. – Лейтенант. Вы ошибаетесь!
   – Я не ошибаюсь, – сказал я презрительно. – Вы думаете, я не узнаю подонка, глядя на него? И этот бинокль…
   – Пожалуйста, – сказал он в отчаянии. – Я никому не хотел плохого.., просто вы не понимаете… Я так одинок! – Он разрыдался.
   – Оправдываться будете перед судом, – сказал я решительно. – Для меня вы просто ничтожество.
   Он изо всех сил дергал себя за ухо, но это наказание он счел недостаточным и, вытащив из ящика стола перьевую ручку, стал тыкать острым концом в тыльную сторону ладони.
   – Лейтенант, – его голос задрожал, – простите меня!
   Я буду счастлив.., счастлив.., помочь… – В горле у него заклокотало, он выхватил носовой платок и оглушительно высморкался.
   – Вы пытаетесь меня подкупить? – спросил я медленно.
   Его голова внезапно дернулась.
   – Нет, нет, нет, лейтенант!
   – Негодяй! – сказал я, с трудом сдерживая смех, делая вид, что обдумываю его предложение. – Хотя…
   Перо замерло на полдороге к перепачканной чернилами руке.
   – Хотя.., лейтенант, хотя, – с болью в голосе сказал он.
   – Мы можем заключить договор, – сказал я. – Вы ответите мне на кое-какие вопросы, а я забуду о том, что вы подсматривали.
   – Да! Да! – Его голова замоталась сверху вниз. – Все, все, что угодно.
   – Эта Кловис, – сказал я. – Вы подглядывали за ней с самого первого дня?
   – Нет, – простонал он, – не правда…
   – Заткнитесь! – сказал я холодно. – Еще одна ложь, и я забуду о том, что мы договорились. Вы за ней подглядывали, и я хочу знать, что вы видели.
   Его рот приоткрылся.
   – Отвечайте на вопросы, – рявкнул я, – и считайте, что вы счастливо отделались. Но если посмеете мне хоть раз солгать, тогда пеняйте на себя, ясно?
   – Да, сэр, – сказал он быстро, – я все понял, понял…
   – Давно она здесь живет?
   – Девять недель, лейтенант. В моей книге есть точная дата, если вы хотите…
   – Не важно, – сказал я. – Кто платит ренту?
   – Ренту?
   – Сделайте вид, что вы не поняли, и я вышибу вам мозги вашим собственным биноклем. Кто платит ренту?
   – Конечно, мисс Кловис.
   – Чем?
   Его лицо передернулось.
   – Деньгами, лейтенант. Чем же еще?
   – Наличными или чеками?
   – Наличными, всегда наличными, – сказал он. – Регулярно, первого числа каждого месяца и, конечно, вперед.
   – Чем она занимается целый день? Она ведь не работает?
   – Нет, не работает. Она почти все время загорает у бассейна.
   При этом воспоминании его водянистые глаза на секунду блеснули.
   – Иногда она уходит по вечерам. Однажды она уехала на весь уик-энд, с субботы до утра понедельника.
   – Она встречается только с одним мужчиной?
   – Да, – уверенно сказал он. – С одним и тем же, лейтенант. Я не знаю, как его зовут, но он красивый мужчина, высокий, да, с черными волосами и маленькими усиками. Иногда мне кажется, что его лицо чем-то очень знакомо мне, но я не могу вспомнить, где я его видел.
   – На уик-энд она тоже уезжала с ним?
   – Да, с ним. Он, ох, приходит к ней по вечерам. Да, по вечерам.
   – А вы не боитесь, что в тех кустах у нее под окном вас когда-нибудь скрутит радикулит или начнутся судороги? – спросил я.
   Он нахмурился и осторожно посмотрел поверх моей головы.
   – Что вы еще хотите знать, лейтенант? – спросил он.
   – Он был здесь вчера вечером?
   – Да. Я видел его машину, спортивной модели, около половины одиннадцатого.
   – Когда он ушел?
   – После одиннадцати, лейтенант! Я не знаю точно, но раньше, чем в половине двенадцатого. К тому времени мисс Кловис уже была в постели.
   – Понятно, – сказал я. – Так у нее больше нет никого?
   – Нет, – сказал он с сожалением.
   – Плохо, – сказал я. – Что-нибудь можете мне еще рассказать о мисс Кловис?
   – Больше ничего, лейтенант.
   Он с опаской посмотрел на меня.
   – Хорошо, – кивнул я.
   – Вы сдержите свое слово? – спросил он взволнованно.
   – Да, – сказал я. – Но если будет еще жалоба…
   – Никогда! – быстро проговорил он.
   – Вам пора переходить к практическим занятиям, уважаемый. Немного тренировки – и все получится. – Я осекся: в его глазах было неподдельное отчаяние, и я понял, как сложно жить в собственном мире фантазий, когда бинокль или чье-то освещенное окно с незадернутыми шторами – единственная дверца в реальную жизнь. Прекрасные женщины, спортивные машины, толпы друзей – всем этим он обладал лишь в своем воображении.
   – У вас есть подружка? – спросил я.
   – У меня есть только я, – прошептал он. – И наказания страшнее даже вы не сможете для меня придумать.

Глава 6

   Когда я остановил свой "остин-хили" у управления шерифа, было половина второго дня. Сначала я решил перекусить, рассудив, что лишние полчаса уже никакой роли не сыграют, злее чем сейчас, шериф все равно не будет. Поэтому отправился в закусочную за углом и выпил чашечку кофе с сандвичем.
   Гордость Юга сидела за своим столом, с преданным восхищением рассматривая открытку с автографом Роберта Редфорда.
   – Привет, Аннабел, – сказал я. – Как шериф?
   Аннабел Джексон не отрываясь глядела на фотокарточку.
   – Только не проси, чтобы я смотрела на тебя, Эл, пожалуйста, – рассеянно сказала она. – Этого сравнения я не переживу!
   – Что ты нашла в нем такого, чего нет у меня, – спросил я оскорбленным тоном.
   – Задай вопрос по-другому, и мне не придется отвечать.
   – Ох, уж эта святая невинность, – сказал я ей. – Я так и вижу тебя в белом платье, с большой шляпой в руках и улыбкой на губах, а сзади осыпаются, умирая, листья магнолии.
   Она даже не слышала меня, витая в облаках вместе со своим Редфордом.
   – Добро пожаловать в родные края, Уилер! – прогудел в мое ухо сердечный голос. – И как вам понравился Нью-Йорк?
   Я повернулся и тупо уставился на широкую улыбку Лейверса.
   – О, простите, – сказал он задумчиво. – Виноват, но я исправлю свою ошибку. Как вам понравилось в Майами?
   – Шериф, – сказал я затравленным голосом, – вы издеваетесь надо мной?
   – Ну что вы, – сказал он. – Я послал вас расследовать это убийство вчера в двенадцать ночи, а вы вернулись, – он взглянул на часы, – ровно через четырнадцать часов и восемь минут. Должны же вы были где-то провести все это время, может, в Тихуане, а?
   – Я занимался расследованием, – сказал я, – в точности, как вы приказали.
   Лицо Лейверса налилось кровью и приобрело знакомое выражение "сейчас ты у меня попляшешь!".
   – Уилер! – заорал он. – Недисциплинированный, Лживый, ленивый, глупый, слабоумный…
   – Лейтенант? – с надеждой спросил я.
   – Вы что-нибудь узнали? – спросил он, тоже с надеждой. – Нашли убийцу или неопровержимые доказательства?
   – Нет, – сказал я с сожалением. – А что у вас?
   – У Полника хватило ума донести эти письма до управления, – ответил он. – Они все напечатаны на одной машинке. И машинка эта принадлежала Барбаре Арнольд.
   – Как насчет отпечатков пальцев? – спросил я.
   – Только Джуди Мэннерс и ваши, – сказал он. – Правда, очень много смазанных.
   – Этот Джонни Кей, о котором говорится в одном из писем, – объяснил я, – был женихом Джуди. Она говорит, что его убили в Корее, но…
   – Я уже допросил ее сегодня утром, – прервал меня Лейверс, – и навел справки в авиационных частях. Джон Кей действительно погиб: есть шесть свидетелей того, как его самолет взорвался в воздухе.
   – Что ж, одним подозреваемым меньше, – сказал я.
   Лейверс зажег сигару и тут же принялся яростно ее жевать.
   – Когда я переводил вас из отдела убийств в свое управление, я думал, что вы будете работать на меня, Уилер.
   – А я чем занимаюсь?! – удивился я.
   – Тогда расскажите мне о работе, которую вы проделали для меня со вчерашнего вечера, – резко сказал он.
   Я коротко перечислил ему все события, относившиеся к делу, за исключением своих опытов с полотенцем, чтобы не отвлекать его от сути. Когда я закончил, он кашлянул.
   – И что вы обо всем этом думаете?
   – Письма были отпечатаны на машинке, находящейся в доме. Может быть, их напечатала Барбара Арнольд.
   Если это так, то ее могла убить Джуди Мэннерс, использовав письма как алиби.
   – А следы, которые Полник обнаружил у бассейна?
   – Их тоже могла оставить Джуди. А может быть, и нет. Но если письма и следы настоящие, я думаю, нам следует охранять Джуди Мэннерс.
   – Уже сделано, – коротко сказал Лейверс. – Полник торчит там с восьми утра. Равель и миссис Мэннерс согласились, чтобы он пока пожил у них.
   – Первый солнечный день в жизни Полника с тех пор, как он познакомился со своей женой, – сказал я.
   – Заключение Мэрфи после аутопсии уже готово, – сказал шериф, игнорируя мои теплые чувства к Полнику. – Мэрфи говорит, что ничего нового для вас там нет.
   Такой нож можно купить за три доллара в любой лавке.
   Отпечатков пальцев, конечно, не нашли.
   – Шеф, мы не полиция, а рекламное бюро: никаких фактов, одни эмоции.
   – Вы можете вылететь из этого рекламного бюро в две секунды, Уилер, – угрюмо напомнил Лейверс.
   – Я бы не отказался попутешествовать, – нашелся я. – Например, в Окридж. Доберусь туда часа через три-четыре… – Заметив грозное выражение лица шерифа, я быстро добавил:
   – Вернусь утром. Надо же в конце концов проверить эти имена, упомянутые в письмах, а то мы даже не знаем, с чего начать.
   – Можно телеграфировать местной полиции, – буркнул Лейверс.
   – Джуди Мэннерс сказала, что Окридж – плохонький городок на краю пустыни, – сказал я. – Местная полиция, я думаю, не лучше. Нет уж, я предпочитаю поехать сам, шериф. Так будет надежнее и быстрее.
   Он выпустил облако зловеще-черного дыма.
   – Я ничего не сообщал в газеты, – сказал он. – И ваше счастье, что Равель и миссис Мэннерс согласились держать язык за зубами. Стоит этой истории получить огласку, как нам придется туго. Вы должны поймать преступника, Уилер, и сделать это как можно быстрее.
   – Да, сэр, – сказал я покорно.
   – Хорошо. Поезжайте в Окридж, если вы считаете, что так лучше. Но если завтра к девяти утра вы не будете в моем кабинете…
   – Можете не продолжать; сэр, – вежливо остановил его я. – И спасибо.
   Я совершенно не обязан был докладывать, что собираюсь вернуться в Пайн-Сити еще сегодня вечером.
   В полночь у меня было назначено свидание с Камиллой, и теперь, когда Полник охранял дом на Парадиз-Бич, я мог не опасаться, что Равелю удастся оттуда вырваться. Есть все-таки справедливость на свете.
   Я проехал два квартала, заполнил бак своего "остина" бензином и отправился в Окридж. Далекий путь, если учесть, что мне всего-навсего нужно было осмотреть кладбище.

***

   Последние десять миль перед Окриджем я уже ничего не замечал, кроме пылающего ярко-синего неба и желтой пыльной дороги впереди. Железнодорожные пути, тянущиеся вдоль дороги, стали для меня такой же привычной частью пустыни, как полынь или кактусы. Затем я увидел доску с надписью "Окридж" и знак, запрещающий движение со скоростью более 35 миль в час , и внезапно очутился на главной улице.
   Сверкающие рельсы проходили через весь городок, безразличные ко всему на свете, и выползали из него с другой стороны. У тротуара стояло несколько автомобилей, очевидно не покидавших своего места еще с 1935 года.