Сандра Браун
Красноречивое молчание
Глава первая
– Так ты думаешь, дорогая, что твой муж о нас знает? – Мужчина судорожно прижал женщину к себе и легко коснулся губами ее лба.
– Даже если и знает, мне на это наплевать, – заявила та. – Сколько можно скрываться! Пусть все видят, что мы любим друг друга!
– О моя любимая… – Мужчина наклонил голову, довольно неуклюже ткнувшись при этом в нос женщины.
– Стоп!
Лаури Перриш подскочила от неожиданности, когда из репродуктора прогремел сердитый окрик – ни дать ни взять глас Господа с горы Синай.
– Что, черт подери, с вами сегодня происходит! Мы уже полтора часа талдычим эту идиотскую сцену, и все без толку! – На секунду воцарилась тишина. Актеры, операторы и другие, занятые в фильме неловко переминались с ноги на ногу. – Я спускаюсь!
Лаури, словно зачарованная, смотрела, как актриса повернулась к главному герою и ехидно бросила:
– Это меня должны были снимать первой камерой, Дрейк, а не тебя!
– Ты, Луиза, похоже, совсем читать разучилась. Что ж ты тогда стояла рядом с третьей? А потом, не боишься, что в первой будут заметнее твои шрамы от подтяжки?
– Негодяй! – прошипела актриса и, протиснувшись мимо ухмыляющихся операторов, процокала каблучками по бетонному полу телестудии к туалетным комнатам.
Лаури Перриш, нежданно-негаданно оказавшись на съемках «Отклика сердца» – популярной мыльной оперы, которая шла по телевизору в дневные часы, – с интересом следила за происходящим. Сама она телевизор днем никогда не смотрела, поскольку была на работе, но кто же в Америке не знает этой нашумевшей драмы! Многие работающие женщины так планировали свое обеденное время, чтобы, не дай Бог, не пропустить ни одного сексуального подвига, ни единого поворота в судьбе доктора Глена Хембрика.
Несколькими днями раньше доктор Марта Норвуд, основавшая институт для глухих, где Лаури работала преподавателем, вызвала ее к себе и сказала:
– У нас учится некая Дженифер Ривингтон. Ее отец подумывает о том, чтобы забрать ее из нашего заведения.
– Я знаю Дженифер, – заметила Лаури. – Она только частично лишена слуха, однако, это крайне необщительный ребенок.
– Вот это-то и беспокоит ее отца.
– Отца? Не мать?
Секунду поколебавшись, доктор Норвуд пояснила:
– Ее мать умерла, а у отца не совсем обычная работа. Поскольку Дженифер еще мала, ему пришлось поселить ее у нас. Но она не прижилась. И теперь он хочет нанять частного преподавателя, чтобы тот обучал ее дома. Мне кажется, Лаури, это могло бы вас заинтересовать.
Лаури нахмурила тонкие брови:
– Право, не знаю. Не могли бы вы рассказать обо всем подробнее?
Седовласая дама с умными голубыми глазами пристально посмотрела на свою лучшую преподавательницу.
– Не сейчас. Добавлю только, что мистер Ривингтон желает, чтобы та, кого он наймет, отвезла Дженифер в Нью-Мексико. Там, в горах, в небольшой общине, у него есть дом. – Губы доктора Норвуд тронула легкая улыбка. – Я знаю, что вы с удовольствием уехали бы из из Нью-Йорка. А работа подобного рода вам, без сомнения, по плечу.
Лаури тихонько рассмеялась.
– Я выросла в Небраске, и Нью-Йорк мне кажется несколько душным и многолюдным. Восемь лет живу здесь, но до сих пор тоскую по просторам. – Лаури откинула со лба непокорный каштановый локон. – Насколько я поняла, мистер Ривингтон хотел бы уклониться от ответственности за воспитание собственной дочери. Он из тех родителей, которые не любят своего ребенка только за то, что тот глухой?
Доктор Норвуд взглянула на свои тщательно отполированные ногти.
– Не стоит делать поспешных выводов, Лаури, – ласково пожурила она.
Иногда ее протеже проявляла склонность к скоропалительным суждениям, что являлось, пожалуй, ее единственным недостатком.
– Как я уже упомянула, обстоятельства несколько необычны.
После этих слов доктор Норвуд торопливо встала, давая понять, что разговор окончен.
– Я не жду от вас ответа сегодня, Лаури. Понаблюдайте за Дженифер в течение нескольких дней. Пообщайтесь с ней. А потом, когда вам будет удобно, вы встретитесь с мистером Ривингтоном и поговорите.
– Я сделаю все от меня зависящее, доктор Норвуд. Когда Лаури подошла к двери с окошком из матового стекла, доктор Норвуд ее остановила:
– Кстати, Лаури, если вас это интересует, мистер Ривингтон согласен на любую сумму.
– Доктор Норвуд, если я и возьмусь за частное преподавание, то только потому, что посчитаю это необходимым для ребенка, – совершенно искренне ответила она.
– Я так и думала, – улыбнулась пожилая дама.
Этим утром она дала Лаури адрес со словами: «Сегодня в три часа дня вы должны быть по этому адресу.
Спросите мистера Д.Л.Ривингтона. Он будет вас ждать».
Лаури поразилась, когда таксист остановился перед зданием, где размещалась телестудия. Она вошла в подъезд, горя желанием поскорее узнать, кто же такой этот таинственный мистер Ривингтон. В приемной спросила смазливую молоденькую секретаршу, где его можно найти. Та сначала в недоумении уставилась на нее, потом, хихикнув, сказала:
– На третьем этаже.
Лаури шагнула было к лифту, но девушка остановила ее:
– Одну минутку. Как вас зовут? Лаури назвала свою фамилию. Секретарша проехала пальчиком по отпечатанному на машинке списку:
– Все верно. Мисс Л.Перриш. Можете подниматься. Только, пожалуйста, потише. Идет съемка.
Выйдя из лифта, Лаури сразу попала в просторную телестудию. Специальная аппаратура и суета вокруг наполнили ее душу благоговейным трепетом.
Студия, похожая на амбар, была разделена на отсеки, предназначенные для съемок. В первом стояли больничная койка и бутафорское медицинское оборудование. Другой призван был изображать гостиницу.
Третий – крошечную кухню. Лаури обошла всю студию, с любопытством разглядывая декорации, стараясь не наступить на длиннющий кабель, который, как гигантская змея, обматывался вокруг студийных камер и мониторов.
– Эй, милашка, а тебе что здесь надо? – обратился к ней весельчак оператор в джинсовом костюме.
Вздрогнув от неожиданности, Лаури пробормотала:
– Я… мне… нужно видеть мистера Ривингтона.
– Мистера Ривингтона, говоришь? – захохотал оператор, будто она сказала что-то смешное. – Ну ты даешь! А мимо секретарши проскочила? – Лаури кивнула. – Ну, тогда увидишь. Подождешь, пока мы сварганим эту сцену?
– Да, – ответила Лаури. Она была согласна на все, что бы он ни сказал на своем тарабарском языке.
– Стой здесь, только тихо, и смотри, ничего не трогай, – предупредил ее парень.
Лаури отошла за камеры, направленные на отсек, напоминавший больничную палату.
И теперь, во время этого вынужденного перерыва, она наблюдала за актером, кумиром миллионов американок. Небрежно развалившись на бутафорском столе, он грыз яблоко, которое явно стащил из корзины, стоявшей тут же, на столе.
«Интересно, – подумала Лаури, – изменили бы почитательницы таланта Дрейка Слоуна мнение о своем любимце, если бы услышали, как он хамит своей партнерше». Впрочем, о чем это она! Разве грубость не является частью его очарования? Он играет роль врача, который терроризирует всех и вся в этой бутафорской больнице и своими властными манерами и неотразимой внешностью заставляет женщин трепетать и чуть ли не падать ниц перед ним.
Впрочем, нужно быть объективной, решила Лаури. В привлекательности ему явно не откажешь: этакое олицетворение грубой мужской силы. Но многим женщинам нравится именно такой тип мужчин. Первое, что бросается в глаза, – потрясающий цвет лица. Потом волосы необычного пепельно-каштанового оттенка, в свете прожекторов отливающие серебром. Резкий контраст с этими странными серебристыми волосами составляют черные густые брови и темные усы. Именно эти усы, придающие нижней губе дерзкую чувственность, заставляли с удвоенной быстротой биться сердца домохозяек, молоденьких работниц и бабушек. Но самое замечательное в его лице – глаза, мерцающие зеленоватым светом. Когда их показывают крупным планом, становится виден огонь, полыхающий в них, огонь, способный растопить сердца даже самых холодных женщин.
Со своего наблюдательного поста, находящегося вне круга, освещенного мощными прожекторами, Лаури видела, как Дрейк Слоун поднялся, потянулся – ну точь-в-точь ленивый котяра! – и метким броском швырнул огрызок в урну.
Она окинула взглядом его костюм и усмехнулась. Ни один уважающий себя врач не станет носить в больнице такие штаны «в облипочку». Да и зеленый балахон – обычная одежда хирурга – сидел на Дрейке Слоуне как влитой, подчеркивая его стройную фигуру. В глубоком треугольном вырезе виднелась голая грудь, поросшая буйной темной растительностью. «В таком виде к операционной и близко не подпустят!» – подытожила Лаури.
Услышав за спиной чей-то успокаивающий голос, Лаури обернулась. Похоже, режиссер выполнил-таки свое обещание спуститься и теперь, приобнимая за плечи пышущую негодованием актрису, направлялся к отсеку, где проходила съемка.
– Ему никто не указ! – причитала та. – Как только его начинают снимать, черт знает что вытворяет.
– Знаю, знаю, Луиза. Ну прошу тебя, будь хорошей девочкой, потерпи его ради меня, – проникновенным голосом увещевал режиссер. – Давай покончим с тем, что намечено на сегодня, а потом обо всем потолкуем за бокалом шампанского. А с Дрейком я поговорю. Ладненько? Ну же, улыбнись, как ты умеешь, радость моя!
«Какая чепуха!» – раздраженно подумала Лаури. Артистическая блажь… Уж кому-кому, а ей-то она отлично известна. Одно спасение – сказать актрисе то, что ей хочется услышать. Глядишь, и успокоится. До следующей истерики, конечно.
Они подошли к Дрейку Слоуну и о чем-то коротко переговорили. Операторы, занятые в фильме, использовали временную передышку каждый по-своему. Одни курили, другие листали журналы, третьи болтали. Теперь же все встали на свои рабочие места за камерами и надели на головы наушники – через них они получали указания от режиссера.
Оператор, отвечающий за шумовые эффекты, возился со своей громоздкой машиной – шатким сооружением, напоминавшим скелет доисторического животного.
Режиссер чмокнул Луизу в щечку и покинул съемочную площадку.
– Давайте прогоним эту сцену еще раз, а потом я поднимусь наверх. Поцелуй ее, как следует, Дрейк. Ты ведь любишь ее, помни об этом.
– Интересно, а тебе, Муррей, когда-нибудь доводилось целовать женщину, которая только что наелась пиццы с анчоусами?
Луиза издала негодующий вопль, а операторы так и покатились со смеху. Кое-как Муррею удалось успокоить актрису.
– Мотор! – приказал он.
Оператор, рядом с которым стояла Лаури, откатил камеру назад, загородив при этом весь вид. Неожиданно для себя самой Лаури заинтересовалась съемками и перешла на другое место, где ей ничего не мешало наблюдать за ними. На сей раз, завершив свой банальный диалог, Дрейк Слоун заключил Луизу в объятия и страстно поцеловал.
Когда Лаури увидела, как его губы прижались к губам актрисы, сердце ее отчаянно забилось. Казалось, она ощущает этот поцелуй на своих губах. Чтобы было лучше видно, она облокотилась о бутафорский столик. Что-то грохнуло об пол. Раздался звон разбитого стекла. Теперь все взоры были обращены на нее.
Лаури вздрогнула, с ужасом осознав, что привлекла всеобщее внимание. Она не заметила высокой стеклянной вазы, осколками которой был теперь усеян пол.
– Черт подери! – взревел Дрейк Слоун. – Что там еще случилось!
Оттолкнув от себя Луизу, он в три прыжка преодолел съемочную площадку. Муррей тащился следом. Видно было, что его не радует перспектива очередной вынужденной задержки, но он изо всех сил старается сохранить присутствие духа. Разъяренный актер подлетел к Лаури, и она съежилась от страха.
– Кто, черт возьми…
– Она пришла к мистеру Ривингтону, – перебил его весельчак оператор, которому Лаури сообщила, зачем сюда явилась.
Зеленые глаза Дрейка Слоуна, метавшие из-под черных бровей громы и молнии и буквально пригвоздившие Лаури к полу, широко распахнулись от изумления.
– Вот как? Значит, к мистеру Ривингтону? Операторы прыснули.
– Вот уж не знал, Муррей, что ты тут у нас организовал детский сад.
На сей раз присутствующие так и покатились со смеху.
Лаури взбесило, что Дрейк Слоун выставляет ее перед всеми на посмешище. Гневно сдвинув тонкие брови, она готова была ринуться в атаку, однако передумала и спокойно, даже несколько высокомерно произнесла:
– Прошу простить, что помешала.
И, отвернувшись от Дрейка Слоуна, нагло уставившегося на нее, обратилась к Муррею. Тот показался ей порядочным человеком.
– Меня зовут Лаури Перриш. Мистер Ривингтон попросил меня прийти сюда к трем часам. Извините, что отрываю вас от дела.
– Ничего, сегодня, похоже, мы только этим и занимаемся, – тяжело вздохнув, заметил он, бросив на Дрейка Слоуна яростный взгляд. – Мистер Ривингтон сейчас занят. Не могли бы вы подождать его в моем кабинете? Он скоро к вам подойдет.
– Конечно. Большое спасибо, – ответила Лаури и добавила: – А за вазу я заплачу.
– Ну что вы! Поднимитесь наверх, там пройдете через операторскую, потом через холл и сразу увидите мой кабинет.
– Спасибо, – повторила Лаури и, повернувшись, начала подниматься по винтовой лестнице, спиной чувствуя многочисленные взгляды, провожающие ее. Однако когда она добралась до самого верха и посмотрела вниз, оказалось, что Муррей уже заставил всех заняться делом.
В операторской Лаури остановилась: ее внимание привлек какой-то сложный компьютер. Над ним располагались мониторы, позволявшие режиссеру видеть все отснятые кадры. Бросилось в глаза лицо Дрейка Слоуна – то ясное, отчетливое, то расплывчатое. С трудом подавив желание показать ему язык, Лаури вышла из операторской и без труда нашла кабинет режиссера.
Там она уселась на единственный целый стул. Второй, довольно хлипкий на вид, стоял за обшарпанным столом. Стены были увешаны пыльными фотографиями. На них запечатлен Муррей в компании актрис, режиссеров и прочих важных персон.
Интересно, кто этот мистер Ривингтон? Наверное, какой-нибудь ассистент режиссера или оператор, решила Лаури. Впрочем, нет. Это, должно быть, состоятельный человек, поскольку институт Марты Норвуд не из дешевых, а мистер Ривингтон оставил там Дженифер на полном пансионе, отчего плата сразу возрастает втрое, так что рядовой работник киноискусства вряд ли смог бы позволить себе такое удовольствие.
Минута шла за минутой, а мистера Ривингтона все не было. Лаури уже начала терять терпение, когда услышала, как за спиной открылась дверь.
В кабинет вошел Дрейк Слоун.
Лаури порывисто встала и приготовилась к бою.
– Я пришла встретиться с мистером Ривингтоном.
– Я и есть мистер Ривингтон, отец Дженифер.
Онемев от неожиданности, Лаури во все глаза смотрела на Дрейка Слоуна, прислонившегося к двери. Он успел переодеться, и теперь на нем были джинсы и пуловер, широкие рукава которого небрежно закатаны до локтей.
– Вы удивлены? Лаури кивнула.
– Значит, доктор Норвуд не сообщила вам мое сценическое имя, – утвердительно заметил он. – Так я и думал. Без сомнения, побоялась настроить вас против меня. У актеров, знаете ли, отвратительная репутация.
Губы его тронула легкая усмешка, которая исчезла так же быстро, как и появилась.
– Особенно если верить всему, что о них пишут в журналах, – язвительно продолжал он. – Вот, например, читали ли вы, что на прошлой неделе я заставил свою очередную пассию сделать аборт? А я читал.
Лаури, однако, была настолько поражена ходом событий, что слова вымолвить не могла. Интересно, что сказали бы ее коллеги, если бы узнали, что она находилась в одной комнате с самим доктором Гленом Хембриком, то бишь Дрейком Слоуном?
Лаури, обычно умевшая держать себя в руках и редко терявшая самообладание, сейчас стояла, как столб, сжав влажные от пота руки в кулаки. Что же с ней такое происходит? Она и сама понять не могла.
– Ну что ж, мисс Перриш, вы тоже не совсем то, что я ожидал. Надеюсь, хоть это вас немного утешит, – заметил Дрейк Слоун и, оторвавшись наконец от двери, сделал шаг вперед.
Лаури тут же отступила на шаг назад. Он улыбнулся своей знаменитой улыбкой, отчего на правой щеке появилась так хорошо знакомая его почитательницам ямочка. Прекрасно понимал: ей не по себе с ним один на один в крохотном кабинетике. Эта улыбка вывела Лаури из себя. Да кто он такой, в самом деле! Что это она стоит перед ним, как истукан, и трясется, как идиотка! Подумаешь, какая цаца! Звезда экрана, видите ли! Такой же мужик, как и все остальные.
– Не мисс, а миссис Перриш, – обрела Лаури наконец дар речи.
Дрейк Слоун насмешливо вскинул брови:
– Как это я сам не догадался!
Высокомерие, прозвучавшее в его голосе, вывело Лаури из себя, но, сдержавшись, она проговорила самым деловым тоном:
– Доктор Норвуд поручила мне поговорить с вами о Дженифер, мистер Ривингтон.
– Называйте меня Дрейк. Хотите кофе?
И он ткнул пальцем в сторону плитки, на которой стоял кофейник с черным и густым, как смола, напитком. Лаури не хотела никакого кофе, но сообразила, что лучше уж держать в руке чашку, чем собственную вторую руку.
– Да, пожалуйста.
Дрейк Слоун подошел к маленькому столику и подозрительно взглянул на чашку сомнительной чистоты. Налил в нее кофе и спросил:
– Со сливками? Или только с сахаром?
– Со сливками.
Он сыпанул в чашку какого-то порошка и размешал его грязной пластиковой ложечкой, похоже, уже бывшей в употреблении. Потом протянул чашку Лаури, но не сразу выпустил ее из рук. Похоже, ждал, когда Лаури поднимет на него глаза, что она и не замедлила сделать. Увидев устремленный на нее взгляд изумрудных глаз, Лаури почувствовала, как у нее быстро-быстро забилось сердце.
– Никогда не видел, чтобы у кого-то глаза и волосы были одного цвета, – заметил он.
Лаури и сама знала, что волосы у нее потрясающего рыжевато-каштанового оттенка, золотом отливающие на солнце. Но еще необычнее, чем волосы, были глаза. Светло-карие, они на первый взгляд казались совсем прозрачными, но только на первый. Если вглядеться попристальнее, становится заметно, что они такого же редкого каштанового цвета, что и волосы. Желтый льняной костюмчик, который Лаури сегодня надела, выгодно оттенял ее роскошные волосы, потрясающие глаза, подчеркивал прелесть бархатистой, как персик, кожи.
Слова Дрейка Слоуна нельзя было расценить как комплимент, поэтому Лаури благодарить не стала, лишь робко улыбнулась и более решительно попыталась вытащить чашку у него из рук. На сей раз это ей удалось. Дрейк Слоун подошел к плитке и тоже плеснул себе кофе.
– Расскажите мне о моей дочери, миссис Перриш, – попросил он, делая ударение на слово «миссис», и, усевшись на раздолбанный стул, положил ноги на стол.
Лаури, примостившись на самом краешке стула, сидела к нему лицом. Она вся была словно туго натянутая струна. Поднесла чашку ко рту, отхлебнула кофе и поморщилась – как и предполагала, мерзкий на вкус.
– Приношу свои извинения за качество, – ухмыльнулся Дрейк, заметив ее гримасу.
– Не стоит, кофе отличный, мистер Сл… Ривингтон.
Она опустила глаза, ожидая, что он скажет дальше. Прошло несколько секунд – ни один из них не проронил ни слова. Чувствуя, что молчание затянулось, Лаури подняла голову и взглянула на Дрейка. К своему величайшему изумлению, она увидела, что он, пользуясь азбукой глухонемых, жестами говорит ей свое имя.
Д-Р-Е-Й-К. И при этом хмурит темные брови, словно пытается ей втолковать, чтобы впредь она звала его по имени.
Лаури нервно облизнула пересохшие вдруг губы, слегка улыбнулась и тоже жестами сказала свое имя.
Л-А-У-Р-И. Дрейк снял ноги со стола и, подавшись вперед, уперся подбородком в переплетенные пальцы.
«Неплохо бы сейчас проверить, знает ли он язык жестов», – подумала Лаури.
Доктор Норвуд была права, что не стала ей говорить, кто такой Дрейк Ривингтон на самом деле. Видимо, хотела, чтобы Лаури составила о нем собственное мнение. Медленно, стараясь изобразить каждый жест как можно точнее, Лаури спросила: «Вы говорите с Дженифер на языке жестов?»
– Я понял только слово «Дженифер».
Лаури предприняла еще одну попытку: «Сколько лет вашей дочери?»
На сей раз он и вовсе не отреагировал. Просто сидел и молча смотрел на нее – в зеленых глазах ни единой мысли.
«Какого цвета ее волосы?» Снова ничего. «Вы любите Дженифер?»
– Опять «Дженифер». Остального, к сожалению, я не понял. Впрочем, нет. Это обозначает слово «любить»?
Он скрестил руки на груди, как только что сделала Лаури.
– Правильно, Дрейк. С сегодняшнего дня мы будем показывать ваше имя вот этим знаком.
Она изобразила рукой в воздухе букву «Д», а потом коснулась середины лба.
– А вот это означает «папа», – продолжала Лаури, дотронувшись до лба большим пальцем и растопырив остальные. – Объединяем оба жеста, понятно?
Дрейк кивнул.
– А это «Лаури».
Она показала жестом букву «Л», а потом провела рукой себе по лицу, от скулы до подбородка.
– Теперь смотрите, как обозначается слово «девочка».
Лаури погладила щеку большим пальцем, сжав остальные в кулак.
– Видите, как объединяются оба жеста, чтобы назвать чье-то имя?
– Да… – восторженно протянул Дрейк. – «Дженифер» мы изображаем так: показываем мизинцем букву «Джей», а потом кольцо, означающее, что у нее кудрявые волосы.
– Точно!
Они радостно улыбнулись друг другу, и на секунду глаза их встретились. Лаури словно окатило теплой, ласковой волной. Так вот, значит, какие ощущения испытывают женщины, каждый день созерцающие его неотразимое лицо по телевизору! Да, в обаянии ему явно не откажешь. Нужно держать с ним ухо востро, иначе она окажется еще одной жертвой его чар.
– Дрейк, – начала Лаури, сопровождая каждое слово жестами по привычке учителей, занимающихся с глухонемыми детьми. – Доктор Норвуд просила меня понаблюдать за Дженифер, чтобы выяснить, есть ли у нее какие-нибудь сдвиги в развитии. Я наблюдала за ней в течение нескольких дней и составила собственное мнение. Оно, безусловно, профессионально, но сугубо лично. Я буду с вами предельно откровенна.
– Был бы вам за это крайне признателен. Уверен, вы невысокого мнения об отце, который сунул свою малолетнюю дочку в заведение, подобное вашему, но поверьте, я ее люблю и желаю ей только добра.
Дрейк поднялся, подошел к окну и, повернувшись к Лаури спиной, принялся высматривать что-то сквозь давно немытое стекло.
– Прошу вас, Дрейк, следите за моими жестами. Так вам будет легче их запомнить, – попросила Лаури.
Дрейк повернулся к ней лицом, и на секунду Лаури показалось, что он вот-вот вспылит, но тот лишь пожал плечами и сел на свое место.
– Вам повезло, что Дженифер не полностью лишена слуха, – спокойно начала она. – Сейчас вам, должно быть, уже известно, что глухота ее сенсорно-нейтрального типа. Громкие звуки она вполне в состоянии различить. Например, может отличить шум вертолета от свиста. – Лаури помолчала, ожидая, что он на это скажет, и, не дождавшись, продолжила: – К сожалению, она не знает, как называются свисток и вертолет. А может, знает, только нам не говорит. Видите ли, девочка почти полностью невосприимчива к общению любого рода.
Дрейк, поджав губы, хмуро глянул на нее.
– Вы хотите сказать, что она отстает в развитии?
– Вовсе нет! – воскликнула Лаури. – Дженифер на редкость способна. Единственное, чего, на мой взгляд, ей не хватает… – Лаури помялась. – Видите ли, некоторые дети требуют сугубо индивидуального обучения. Мне кажется, пребывание в институте доктора Норвуд наносит ущерб развитию Дженифер. Она должна постоянно находиться в домашних условиях, в обществе того, кто…
Лаури замолчала, боясь его обидеть.
– Кто любит ее? Это вы хотите сказать? Я же вам уже говорил, что люблю ее! И вовсе не потому запихнул я ее в ваше богоугодное заведение, что стыжусь собственной дочери!
– Я совсем не это имела в виду…
– Как же! Так я вам и поверил! – рявкнул Дрейк. – Ну-ка скажите мне, если вы такая умная, куда мне было после смерти жены девать грудного младенца? Мало того грудного, да еще и глухого! А? Эта ваша новомодная школа требовала денег, да еще каких! Работал, как вол, чтобы платить за нее, оплачивать бесчисленные медицинские обследования, которые так ни черта и не выявили, кроме одной простой истины – мол, дочурка не слышит – что мне и без них было известно, иначе не стал бы зря ребенка мучить!
Он на секунду замолчал, переведя дыхание. Зеленые глаза так и сверкали из-под густых бровей.
– Ну да ладно! По крайней мере, мы с вами солидарны в одном: Дженифер нужен частный преподаватель. – Он порывисто поднялся, резко отбросив стул в сторону. – Но не вы!
Обойдя вокруг стола, Дрейк подошел к Лаури и положил руки на спинку ее стула так, что Лаури оказалась зажатой, как в капкане.
– Я предупреждал доктора Норвуд, что мне нужна для Дженифер пожилая женщина, этакая бабушка-старушка в мешковатом свитере с огромными карманами, а не какая-то свистулька в костюмчике от Кардена. – Он нагло скользнул глазами по ее фигуре. – Почтенная учительница с головой, убеленной сединами и аккуратным пучком на затылке, а не куколка с огненно-рыжими волосами, подстриженными по последней моде. Дородная, респектабельная матрона, а не девица с маленькой грудью и тугим задком.
– Даже если и знает, мне на это наплевать, – заявила та. – Сколько можно скрываться! Пусть все видят, что мы любим друг друга!
– О моя любимая… – Мужчина наклонил голову, довольно неуклюже ткнувшись при этом в нос женщины.
– Стоп!
Лаури Перриш подскочила от неожиданности, когда из репродуктора прогремел сердитый окрик – ни дать ни взять глас Господа с горы Синай.
– Что, черт подери, с вами сегодня происходит! Мы уже полтора часа талдычим эту идиотскую сцену, и все без толку! – На секунду воцарилась тишина. Актеры, операторы и другие, занятые в фильме неловко переминались с ноги на ногу. – Я спускаюсь!
Лаури, словно зачарованная, смотрела, как актриса повернулась к главному герою и ехидно бросила:
– Это меня должны были снимать первой камерой, Дрейк, а не тебя!
– Ты, Луиза, похоже, совсем читать разучилась. Что ж ты тогда стояла рядом с третьей? А потом, не боишься, что в первой будут заметнее твои шрамы от подтяжки?
– Негодяй! – прошипела актриса и, протиснувшись мимо ухмыляющихся операторов, процокала каблучками по бетонному полу телестудии к туалетным комнатам.
Лаури Перриш, нежданно-негаданно оказавшись на съемках «Отклика сердца» – популярной мыльной оперы, которая шла по телевизору в дневные часы, – с интересом следила за происходящим. Сама она телевизор днем никогда не смотрела, поскольку была на работе, но кто же в Америке не знает этой нашумевшей драмы! Многие работающие женщины так планировали свое обеденное время, чтобы, не дай Бог, не пропустить ни одного сексуального подвига, ни единого поворота в судьбе доктора Глена Хембрика.
Несколькими днями раньше доктор Марта Норвуд, основавшая институт для глухих, где Лаури работала преподавателем, вызвала ее к себе и сказала:
– У нас учится некая Дженифер Ривингтон. Ее отец подумывает о том, чтобы забрать ее из нашего заведения.
– Я знаю Дженифер, – заметила Лаури. – Она только частично лишена слуха, однако, это крайне необщительный ребенок.
– Вот это-то и беспокоит ее отца.
– Отца? Не мать?
Секунду поколебавшись, доктор Норвуд пояснила:
– Ее мать умерла, а у отца не совсем обычная работа. Поскольку Дженифер еще мала, ему пришлось поселить ее у нас. Но она не прижилась. И теперь он хочет нанять частного преподавателя, чтобы тот обучал ее дома. Мне кажется, Лаури, это могло бы вас заинтересовать.
Лаури нахмурила тонкие брови:
– Право, не знаю. Не могли бы вы рассказать обо всем подробнее?
Седовласая дама с умными голубыми глазами пристально посмотрела на свою лучшую преподавательницу.
– Не сейчас. Добавлю только, что мистер Ривингтон желает, чтобы та, кого он наймет, отвезла Дженифер в Нью-Мексико. Там, в горах, в небольшой общине, у него есть дом. – Губы доктора Норвуд тронула легкая улыбка. – Я знаю, что вы с удовольствием уехали бы из из Нью-Йорка. А работа подобного рода вам, без сомнения, по плечу.
Лаури тихонько рассмеялась.
– Я выросла в Небраске, и Нью-Йорк мне кажется несколько душным и многолюдным. Восемь лет живу здесь, но до сих пор тоскую по просторам. – Лаури откинула со лба непокорный каштановый локон. – Насколько я поняла, мистер Ривингтон хотел бы уклониться от ответственности за воспитание собственной дочери. Он из тех родителей, которые не любят своего ребенка только за то, что тот глухой?
Доктор Норвуд взглянула на свои тщательно отполированные ногти.
– Не стоит делать поспешных выводов, Лаури, – ласково пожурила она.
Иногда ее протеже проявляла склонность к скоропалительным суждениям, что являлось, пожалуй, ее единственным недостатком.
– Как я уже упомянула, обстоятельства несколько необычны.
После этих слов доктор Норвуд торопливо встала, давая понять, что разговор окончен.
– Я не жду от вас ответа сегодня, Лаури. Понаблюдайте за Дженифер в течение нескольких дней. Пообщайтесь с ней. А потом, когда вам будет удобно, вы встретитесь с мистером Ривингтоном и поговорите.
– Я сделаю все от меня зависящее, доктор Норвуд. Когда Лаури подошла к двери с окошком из матового стекла, доктор Норвуд ее остановила:
– Кстати, Лаури, если вас это интересует, мистер Ривингтон согласен на любую сумму.
– Доктор Норвуд, если я и возьмусь за частное преподавание, то только потому, что посчитаю это необходимым для ребенка, – совершенно искренне ответила она.
– Я так и думала, – улыбнулась пожилая дама.
Этим утром она дала Лаури адрес со словами: «Сегодня в три часа дня вы должны быть по этому адресу.
Спросите мистера Д.Л.Ривингтона. Он будет вас ждать».
Лаури поразилась, когда таксист остановился перед зданием, где размещалась телестудия. Она вошла в подъезд, горя желанием поскорее узнать, кто же такой этот таинственный мистер Ривингтон. В приемной спросила смазливую молоденькую секретаршу, где его можно найти. Та сначала в недоумении уставилась на нее, потом, хихикнув, сказала:
– На третьем этаже.
Лаури шагнула было к лифту, но девушка остановила ее:
– Одну минутку. Как вас зовут? Лаури назвала свою фамилию. Секретарша проехала пальчиком по отпечатанному на машинке списку:
– Все верно. Мисс Л.Перриш. Можете подниматься. Только, пожалуйста, потише. Идет съемка.
Выйдя из лифта, Лаури сразу попала в просторную телестудию. Специальная аппаратура и суета вокруг наполнили ее душу благоговейным трепетом.
Студия, похожая на амбар, была разделена на отсеки, предназначенные для съемок. В первом стояли больничная койка и бутафорское медицинское оборудование. Другой призван был изображать гостиницу.
Третий – крошечную кухню. Лаури обошла всю студию, с любопытством разглядывая декорации, стараясь не наступить на длиннющий кабель, который, как гигантская змея, обматывался вокруг студийных камер и мониторов.
– Эй, милашка, а тебе что здесь надо? – обратился к ней весельчак оператор в джинсовом костюме.
Вздрогнув от неожиданности, Лаури пробормотала:
– Я… мне… нужно видеть мистера Ривингтона.
– Мистера Ривингтона, говоришь? – захохотал оператор, будто она сказала что-то смешное. – Ну ты даешь! А мимо секретарши проскочила? – Лаури кивнула. – Ну, тогда увидишь. Подождешь, пока мы сварганим эту сцену?
– Да, – ответила Лаури. Она была согласна на все, что бы он ни сказал на своем тарабарском языке.
– Стой здесь, только тихо, и смотри, ничего не трогай, – предупредил ее парень.
Лаури отошла за камеры, направленные на отсек, напоминавший больничную палату.
И теперь, во время этого вынужденного перерыва, она наблюдала за актером, кумиром миллионов американок. Небрежно развалившись на бутафорском столе, он грыз яблоко, которое явно стащил из корзины, стоявшей тут же, на столе.
«Интересно, – подумала Лаури, – изменили бы почитательницы таланта Дрейка Слоуна мнение о своем любимце, если бы услышали, как он хамит своей партнерше». Впрочем, о чем это она! Разве грубость не является частью его очарования? Он играет роль врача, который терроризирует всех и вся в этой бутафорской больнице и своими властными манерами и неотразимой внешностью заставляет женщин трепетать и чуть ли не падать ниц перед ним.
Впрочем, нужно быть объективной, решила Лаури. В привлекательности ему явно не откажешь: этакое олицетворение грубой мужской силы. Но многим женщинам нравится именно такой тип мужчин. Первое, что бросается в глаза, – потрясающий цвет лица. Потом волосы необычного пепельно-каштанового оттенка, в свете прожекторов отливающие серебром. Резкий контраст с этими странными серебристыми волосами составляют черные густые брови и темные усы. Именно эти усы, придающие нижней губе дерзкую чувственность, заставляли с удвоенной быстротой биться сердца домохозяек, молоденьких работниц и бабушек. Но самое замечательное в его лице – глаза, мерцающие зеленоватым светом. Когда их показывают крупным планом, становится виден огонь, полыхающий в них, огонь, способный растопить сердца даже самых холодных женщин.
Со своего наблюдательного поста, находящегося вне круга, освещенного мощными прожекторами, Лаури видела, как Дрейк Слоун поднялся, потянулся – ну точь-в-точь ленивый котяра! – и метким броском швырнул огрызок в урну.
Она окинула взглядом его костюм и усмехнулась. Ни один уважающий себя врач не станет носить в больнице такие штаны «в облипочку». Да и зеленый балахон – обычная одежда хирурга – сидел на Дрейке Слоуне как влитой, подчеркивая его стройную фигуру. В глубоком треугольном вырезе виднелась голая грудь, поросшая буйной темной растительностью. «В таком виде к операционной и близко не подпустят!» – подытожила Лаури.
Услышав за спиной чей-то успокаивающий голос, Лаури обернулась. Похоже, режиссер выполнил-таки свое обещание спуститься и теперь, приобнимая за плечи пышущую негодованием актрису, направлялся к отсеку, где проходила съемка.
– Ему никто не указ! – причитала та. – Как только его начинают снимать, черт знает что вытворяет.
– Знаю, знаю, Луиза. Ну прошу тебя, будь хорошей девочкой, потерпи его ради меня, – проникновенным голосом увещевал режиссер. – Давай покончим с тем, что намечено на сегодня, а потом обо всем потолкуем за бокалом шампанского. А с Дрейком я поговорю. Ладненько? Ну же, улыбнись, как ты умеешь, радость моя!
«Какая чепуха!» – раздраженно подумала Лаури. Артистическая блажь… Уж кому-кому, а ей-то она отлично известна. Одно спасение – сказать актрисе то, что ей хочется услышать. Глядишь, и успокоится. До следующей истерики, конечно.
Они подошли к Дрейку Слоуну и о чем-то коротко переговорили. Операторы, занятые в фильме, использовали временную передышку каждый по-своему. Одни курили, другие листали журналы, третьи болтали. Теперь же все встали на свои рабочие места за камерами и надели на головы наушники – через них они получали указания от режиссера.
Оператор, отвечающий за шумовые эффекты, возился со своей громоздкой машиной – шатким сооружением, напоминавшим скелет доисторического животного.
Режиссер чмокнул Луизу в щечку и покинул съемочную площадку.
– Давайте прогоним эту сцену еще раз, а потом я поднимусь наверх. Поцелуй ее, как следует, Дрейк. Ты ведь любишь ее, помни об этом.
– Интересно, а тебе, Муррей, когда-нибудь доводилось целовать женщину, которая только что наелась пиццы с анчоусами?
Луиза издала негодующий вопль, а операторы так и покатились со смеху. Кое-как Муррею удалось успокоить актрису.
– Мотор! – приказал он.
Оператор, рядом с которым стояла Лаури, откатил камеру назад, загородив при этом весь вид. Неожиданно для себя самой Лаури заинтересовалась съемками и перешла на другое место, где ей ничего не мешало наблюдать за ними. На сей раз, завершив свой банальный диалог, Дрейк Слоун заключил Луизу в объятия и страстно поцеловал.
Когда Лаури увидела, как его губы прижались к губам актрисы, сердце ее отчаянно забилось. Казалось, она ощущает этот поцелуй на своих губах. Чтобы было лучше видно, она облокотилась о бутафорский столик. Что-то грохнуло об пол. Раздался звон разбитого стекла. Теперь все взоры были обращены на нее.
Лаури вздрогнула, с ужасом осознав, что привлекла всеобщее внимание. Она не заметила высокой стеклянной вазы, осколками которой был теперь усеян пол.
– Черт подери! – взревел Дрейк Слоун. – Что там еще случилось!
Оттолкнув от себя Луизу, он в три прыжка преодолел съемочную площадку. Муррей тащился следом. Видно было, что его не радует перспектива очередной вынужденной задержки, но он изо всех сил старается сохранить присутствие духа. Разъяренный актер подлетел к Лаури, и она съежилась от страха.
– Кто, черт возьми…
– Она пришла к мистеру Ривингтону, – перебил его весельчак оператор, которому Лаури сообщила, зачем сюда явилась.
Зеленые глаза Дрейка Слоуна, метавшие из-под черных бровей громы и молнии и буквально пригвоздившие Лаури к полу, широко распахнулись от изумления.
– Вот как? Значит, к мистеру Ривингтону? Операторы прыснули.
– Вот уж не знал, Муррей, что ты тут у нас организовал детский сад.
На сей раз присутствующие так и покатились со смеху.
Лаури взбесило, что Дрейк Слоун выставляет ее перед всеми на посмешище. Гневно сдвинув тонкие брови, она готова была ринуться в атаку, однако передумала и спокойно, даже несколько высокомерно произнесла:
– Прошу простить, что помешала.
И, отвернувшись от Дрейка Слоуна, нагло уставившегося на нее, обратилась к Муррею. Тот показался ей порядочным человеком.
– Меня зовут Лаури Перриш. Мистер Ривингтон попросил меня прийти сюда к трем часам. Извините, что отрываю вас от дела.
– Ничего, сегодня, похоже, мы только этим и занимаемся, – тяжело вздохнув, заметил он, бросив на Дрейка Слоуна яростный взгляд. – Мистер Ривингтон сейчас занят. Не могли бы вы подождать его в моем кабинете? Он скоро к вам подойдет.
– Конечно. Большое спасибо, – ответила Лаури и добавила: – А за вазу я заплачу.
– Ну что вы! Поднимитесь наверх, там пройдете через операторскую, потом через холл и сразу увидите мой кабинет.
– Спасибо, – повторила Лаури и, повернувшись, начала подниматься по винтовой лестнице, спиной чувствуя многочисленные взгляды, провожающие ее. Однако когда она добралась до самого верха и посмотрела вниз, оказалось, что Муррей уже заставил всех заняться делом.
В операторской Лаури остановилась: ее внимание привлек какой-то сложный компьютер. Над ним располагались мониторы, позволявшие режиссеру видеть все отснятые кадры. Бросилось в глаза лицо Дрейка Слоуна – то ясное, отчетливое, то расплывчатое. С трудом подавив желание показать ему язык, Лаури вышла из операторской и без труда нашла кабинет режиссера.
Там она уселась на единственный целый стул. Второй, довольно хлипкий на вид, стоял за обшарпанным столом. Стены были увешаны пыльными фотографиями. На них запечатлен Муррей в компании актрис, режиссеров и прочих важных персон.
Интересно, кто этот мистер Ривингтон? Наверное, какой-нибудь ассистент режиссера или оператор, решила Лаури. Впрочем, нет. Это, должно быть, состоятельный человек, поскольку институт Марты Норвуд не из дешевых, а мистер Ривингтон оставил там Дженифер на полном пансионе, отчего плата сразу возрастает втрое, так что рядовой работник киноискусства вряд ли смог бы позволить себе такое удовольствие.
Минута шла за минутой, а мистера Ривингтона все не было. Лаури уже начала терять терпение, когда услышала, как за спиной открылась дверь.
В кабинет вошел Дрейк Слоун.
Лаури порывисто встала и приготовилась к бою.
– Я пришла встретиться с мистером Ривингтоном.
– Я и есть мистер Ривингтон, отец Дженифер.
Онемев от неожиданности, Лаури во все глаза смотрела на Дрейка Слоуна, прислонившегося к двери. Он успел переодеться, и теперь на нем были джинсы и пуловер, широкие рукава которого небрежно закатаны до локтей.
– Вы удивлены? Лаури кивнула.
– Значит, доктор Норвуд не сообщила вам мое сценическое имя, – утвердительно заметил он. – Так я и думал. Без сомнения, побоялась настроить вас против меня. У актеров, знаете ли, отвратительная репутация.
Губы его тронула легкая усмешка, которая исчезла так же быстро, как и появилась.
– Особенно если верить всему, что о них пишут в журналах, – язвительно продолжал он. – Вот, например, читали ли вы, что на прошлой неделе я заставил свою очередную пассию сделать аборт? А я читал.
Лаури, однако, была настолько поражена ходом событий, что слова вымолвить не могла. Интересно, что сказали бы ее коллеги, если бы узнали, что она находилась в одной комнате с самим доктором Гленом Хембриком, то бишь Дрейком Слоуном?
Лаури, обычно умевшая держать себя в руках и редко терявшая самообладание, сейчас стояла, как столб, сжав влажные от пота руки в кулаки. Что же с ней такое происходит? Она и сама понять не могла.
– Ну что ж, мисс Перриш, вы тоже не совсем то, что я ожидал. Надеюсь, хоть это вас немного утешит, – заметил Дрейк Слоун и, оторвавшись наконец от двери, сделал шаг вперед.
Лаури тут же отступила на шаг назад. Он улыбнулся своей знаменитой улыбкой, отчего на правой щеке появилась так хорошо знакомая его почитательницам ямочка. Прекрасно понимал: ей не по себе с ним один на один в крохотном кабинетике. Эта улыбка вывела Лаури из себя. Да кто он такой, в самом деле! Что это она стоит перед ним, как истукан, и трясется, как идиотка! Подумаешь, какая цаца! Звезда экрана, видите ли! Такой же мужик, как и все остальные.
– Не мисс, а миссис Перриш, – обрела Лаури наконец дар речи.
Дрейк Слоун насмешливо вскинул брови:
– Как это я сам не догадался!
Высокомерие, прозвучавшее в его голосе, вывело Лаури из себя, но, сдержавшись, она проговорила самым деловым тоном:
– Доктор Норвуд поручила мне поговорить с вами о Дженифер, мистер Ривингтон.
– Называйте меня Дрейк. Хотите кофе?
И он ткнул пальцем в сторону плитки, на которой стоял кофейник с черным и густым, как смола, напитком. Лаури не хотела никакого кофе, но сообразила, что лучше уж держать в руке чашку, чем собственную вторую руку.
– Да, пожалуйста.
Дрейк Слоун подошел к маленькому столику и подозрительно взглянул на чашку сомнительной чистоты. Налил в нее кофе и спросил:
– Со сливками? Или только с сахаром?
– Со сливками.
Он сыпанул в чашку какого-то порошка и размешал его грязной пластиковой ложечкой, похоже, уже бывшей в употреблении. Потом протянул чашку Лаури, но не сразу выпустил ее из рук. Похоже, ждал, когда Лаури поднимет на него глаза, что она и не замедлила сделать. Увидев устремленный на нее взгляд изумрудных глаз, Лаури почувствовала, как у нее быстро-быстро забилось сердце.
– Никогда не видел, чтобы у кого-то глаза и волосы были одного цвета, – заметил он.
Лаури и сама знала, что волосы у нее потрясающего рыжевато-каштанового оттенка, золотом отливающие на солнце. Но еще необычнее, чем волосы, были глаза. Светло-карие, они на первый взгляд казались совсем прозрачными, но только на первый. Если вглядеться попристальнее, становится заметно, что они такого же редкого каштанового цвета, что и волосы. Желтый льняной костюмчик, который Лаури сегодня надела, выгодно оттенял ее роскошные волосы, потрясающие глаза, подчеркивал прелесть бархатистой, как персик, кожи.
Слова Дрейка Слоуна нельзя было расценить как комплимент, поэтому Лаури благодарить не стала, лишь робко улыбнулась и более решительно попыталась вытащить чашку у него из рук. На сей раз это ей удалось. Дрейк Слоун подошел к плитке и тоже плеснул себе кофе.
– Расскажите мне о моей дочери, миссис Перриш, – попросил он, делая ударение на слово «миссис», и, усевшись на раздолбанный стул, положил ноги на стол.
Лаури, примостившись на самом краешке стула, сидела к нему лицом. Она вся была словно туго натянутая струна. Поднесла чашку ко рту, отхлебнула кофе и поморщилась – как и предполагала, мерзкий на вкус.
– Приношу свои извинения за качество, – ухмыльнулся Дрейк, заметив ее гримасу.
– Не стоит, кофе отличный, мистер Сл… Ривингтон.
Она опустила глаза, ожидая, что он скажет дальше. Прошло несколько секунд – ни один из них не проронил ни слова. Чувствуя, что молчание затянулось, Лаури подняла голову и взглянула на Дрейка. К своему величайшему изумлению, она увидела, что он, пользуясь азбукой глухонемых, жестами говорит ей свое имя.
Д-Р-Е-Й-К. И при этом хмурит темные брови, словно пытается ей втолковать, чтобы впредь она звала его по имени.
Лаури нервно облизнула пересохшие вдруг губы, слегка улыбнулась и тоже жестами сказала свое имя.
Л-А-У-Р-И. Дрейк снял ноги со стола и, подавшись вперед, уперся подбородком в переплетенные пальцы.
«Неплохо бы сейчас проверить, знает ли он язык жестов», – подумала Лаури.
Доктор Норвуд была права, что не стала ей говорить, кто такой Дрейк Ривингтон на самом деле. Видимо, хотела, чтобы Лаури составила о нем собственное мнение. Медленно, стараясь изобразить каждый жест как можно точнее, Лаури спросила: «Вы говорите с Дженифер на языке жестов?»
– Я понял только слово «Дженифер».
Лаури предприняла еще одну попытку: «Сколько лет вашей дочери?»
На сей раз он и вовсе не отреагировал. Просто сидел и молча смотрел на нее – в зеленых глазах ни единой мысли.
«Какого цвета ее волосы?» Снова ничего. «Вы любите Дженифер?»
– Опять «Дженифер». Остального, к сожалению, я не понял. Впрочем, нет. Это обозначает слово «любить»?
Он скрестил руки на груди, как только что сделала Лаури.
– Правильно, Дрейк. С сегодняшнего дня мы будем показывать ваше имя вот этим знаком.
Она изобразила рукой в воздухе букву «Д», а потом коснулась середины лба.
– А вот это означает «папа», – продолжала Лаури, дотронувшись до лба большим пальцем и растопырив остальные. – Объединяем оба жеста, понятно?
Дрейк кивнул.
– А это «Лаури».
Она показала жестом букву «Л», а потом провела рукой себе по лицу, от скулы до подбородка.
– Теперь смотрите, как обозначается слово «девочка».
Лаури погладила щеку большим пальцем, сжав остальные в кулак.
– Видите, как объединяются оба жеста, чтобы назвать чье-то имя?
– Да… – восторженно протянул Дрейк. – «Дженифер» мы изображаем так: показываем мизинцем букву «Джей», а потом кольцо, означающее, что у нее кудрявые волосы.
– Точно!
Они радостно улыбнулись друг другу, и на секунду глаза их встретились. Лаури словно окатило теплой, ласковой волной. Так вот, значит, какие ощущения испытывают женщины, каждый день созерцающие его неотразимое лицо по телевизору! Да, в обаянии ему явно не откажешь. Нужно держать с ним ухо востро, иначе она окажется еще одной жертвой его чар.
– Дрейк, – начала Лаури, сопровождая каждое слово жестами по привычке учителей, занимающихся с глухонемыми детьми. – Доктор Норвуд просила меня понаблюдать за Дженифер, чтобы выяснить, есть ли у нее какие-нибудь сдвиги в развитии. Я наблюдала за ней в течение нескольких дней и составила собственное мнение. Оно, безусловно, профессионально, но сугубо лично. Я буду с вами предельно откровенна.
– Был бы вам за это крайне признателен. Уверен, вы невысокого мнения об отце, который сунул свою малолетнюю дочку в заведение, подобное вашему, но поверьте, я ее люблю и желаю ей только добра.
Дрейк поднялся, подошел к окну и, повернувшись к Лаури спиной, принялся высматривать что-то сквозь давно немытое стекло.
– Прошу вас, Дрейк, следите за моими жестами. Так вам будет легче их запомнить, – попросила Лаури.
Дрейк повернулся к ней лицом, и на секунду Лаури показалось, что он вот-вот вспылит, но тот лишь пожал плечами и сел на свое место.
– Вам повезло, что Дженифер не полностью лишена слуха, – спокойно начала она. – Сейчас вам, должно быть, уже известно, что глухота ее сенсорно-нейтрального типа. Громкие звуки она вполне в состоянии различить. Например, может отличить шум вертолета от свиста. – Лаури помолчала, ожидая, что он на это скажет, и, не дождавшись, продолжила: – К сожалению, она не знает, как называются свисток и вертолет. А может, знает, только нам не говорит. Видите ли, девочка почти полностью невосприимчива к общению любого рода.
Дрейк, поджав губы, хмуро глянул на нее.
– Вы хотите сказать, что она отстает в развитии?
– Вовсе нет! – воскликнула Лаури. – Дженифер на редкость способна. Единственное, чего, на мой взгляд, ей не хватает… – Лаури помялась. – Видите ли, некоторые дети требуют сугубо индивидуального обучения. Мне кажется, пребывание в институте доктора Норвуд наносит ущерб развитию Дженифер. Она должна постоянно находиться в домашних условиях, в обществе того, кто…
Лаури замолчала, боясь его обидеть.
– Кто любит ее? Это вы хотите сказать? Я же вам уже говорил, что люблю ее! И вовсе не потому запихнул я ее в ваше богоугодное заведение, что стыжусь собственной дочери!
– Я совсем не это имела в виду…
– Как же! Так я вам и поверил! – рявкнул Дрейк. – Ну-ка скажите мне, если вы такая умная, куда мне было после смерти жены девать грудного младенца? Мало того грудного, да еще и глухого! А? Эта ваша новомодная школа требовала денег, да еще каких! Работал, как вол, чтобы платить за нее, оплачивать бесчисленные медицинские обследования, которые так ни черта и не выявили, кроме одной простой истины – мол, дочурка не слышит – что мне и без них было известно, иначе не стал бы зря ребенка мучить!
Он на секунду замолчал, переведя дыхание. Зеленые глаза так и сверкали из-под густых бровей.
– Ну да ладно! По крайней мере, мы с вами солидарны в одном: Дженифер нужен частный преподаватель. – Он порывисто поднялся, резко отбросив стул в сторону. – Но не вы!
Обойдя вокруг стола, Дрейк подошел к Лаури и положил руки на спинку ее стула так, что Лаури оказалась зажатой, как в капкане.
– Я предупреждал доктора Норвуд, что мне нужна для Дженифер пожилая женщина, этакая бабушка-старушка в мешковатом свитере с огромными карманами, а не какая-то свистулька в костюмчике от Кардена. – Он нагло скользнул глазами по ее фигуре. – Почтенная учительница с головой, убеленной сединами и аккуратным пучком на затылке, а не куколка с огненно-рыжими волосами, подстриженными по последней моде. Дородная, респектабельная матрона, а не девица с маленькой грудью и тугим задком.