Страница:
Проверив, действительно ли обогреватель работает на полную мощность, она снова засела за свои заметки об участниках драмы. Полдня ушло на то, чтобы разобрать и рассортировать их.
Начав с досье, собранного ею на Ангуса, она перечитала записи. К сожалению, они не приобрели ни большей конкретности, ни фактической обоснованности с тех пор, как она прочла их предыдущие десять раз.
В основном там были собраны данные и сведения с чужих слов. С немногими имеющимися фактами она ознакомилась еще до отъезда из Остина. Выходило, что ее мероприятие не более чем пустая трата денег налогоплательщиков, а ведь прошла уже целая неделя из того срока, что установил ей Грег.
Она решила какое-то время не затрагивать вопроса об обстоятельствах преступления. Необходимо было выяснить его мотивы. Все трое мужчин обожали Седину — вот и все, что ей удалось пока установить. Но обожание вряд ли может побудить к убийству.
Данных у нее не было никаких — ни улик, ни мало-мальски убедительных оснований подозревать кого-то. Она была уверена, что Бадди Хикс ее матери не убивал, но это ни на йоту не приблизило ее к раскрытию истинного убийцы.
Побеседовав наедине с Ангусом, Джуниором и Ридом, Алекс пришла к выводу, что добровольное признание вины здесь было бы равносильно чуду. Ждать от любого из этой троицы сожаления о совершенном или покаяния не приходилось. И ни один из них не даст показаний против остальных. Их верность друг другу оставалась по-прежнему нерушимой, хотя дружба была не та, что раньше, и одно это ухе говорило о многом. Быть может, смерть Селины, расколов их компанию, одновременно повязала их общей тайной?
Алекс все еще надеялась, что звонивший несколько дней назад незнакомец был и правда очевидцем преступления. Изо дня в день она ждала повторного звонка, но от него не было ни слуху ни духу; значит, ее скорее всего просто разыграли.
По всем данным, в ту ночь возле конюшни могли быть только Придурок Бад, убийца и Седина. Придурок Бад умер. Убийца помалкивает. А Седина…
Внезапно Алекс словно озарило. Говорить с ней ее мать не могла — во всяком случае, в прямом смысле слова, — но, может быть, кое-что важное от нее удастся узнать.
При этой мысли у Алекс засосало под ложечкой. Она обхватила ладонями лоб и закрыла глаза. Хватит ли у нее сил на такой шаг?
Она попыталась нащупать другие решения, но ничего путного не придумывалось. Ей нужны были улики, и она знала всего одно место, где их можно было отыскать.
Боясь, что не выдержит и передумает, она поспешно отключила обогреватель и выскочила из кабинетика. Не доверяя лифту, бегом взбежала по лестнице в надежде, что судья Уоллес еще не ушел и она его застанет.
Алекс с беспокойством взглянула на часы. Почти пять. Откладывать до завтра ей не хотелось. Приняв решение, она стремилась действовать немедленно, не давая себе ни времени на раздумья, ни возможности дать задний ход.
Коридоры второго этажа уже опустели. Рабочий день присяжных закончился. Судебные заседания прерваны до завтрашнего дня. Звонкое эхо ее шагов неслось по коридорам, когда она направилась к кабинету судьи рядом с безлюдным залом суда. Секретарша, еще сидевшая в приемной, ничуть не обрадовалась появлению Алекс.
— Мне необходимо немедленно поговорить с судьей. — От бега по лестнице Алекс слегка запыхалась; в голосе ее слышалось отчаяние.
— Рабочий день у него закончился, он уходит, — без всяких извинений и сожалений прозвучало в ответ. — Могу записать вас на при…
— Вопрос чрезвычайно важный, иначе я не стала бы его беспокоить в такое время.
Алекс ничуть не устрашил ни осуждающий взгляд миссис Липском, ни вздох сдержанного возмущения, с которым та встала из-за стола и направилась к двери в соседнюю комнату.
Она осторожно постучала и вошла, прикрыв за собой дверь. В нетерпеливом ожидании Алекс зашагала взад-вперед по приемной.
— Он согласен принять вас. Только ненадолго.
— Благодарю вас. — Алекс ринулась в кабинет судьи.
— Ну, что у вас на сей раз, мисс Гейтер? — неприветливо спросил судья Уоллес, как только она переступила порог. Он уже натягивал пальто. — За вами водится пренеприятная привычка являться без предварительной договоренности. Я, как видите, уже ухожу. Моя дочь Стейси очень не любит, когда я опаздываю к обеду, и с моей стороны было бы невежливо заставлять ее ждать.
— Приношу извинения вам обоим, судья. Я сказала вашей секретарше: мне безотлагательно необходимо поговорить с вами именно сегодня.
— Ну? — сварливо обронил он.
— Может быть, мы сядем?
— Я могу разговаривать и стоя. Что вам нужно?
— Мне нужно распоряжение суда на эксгумацию тела моей матери.
Судья сел. Вернее, плюхнулся в кресло, стоявшее позади него. Он смотрел на Алекс снизу вверх с нескрываемым смятением.
— Простите, не расслышал, — просипел он.
— Полагаю, вы меня прекрасно расслышали, судья Уоллес, но если есть необходимость, я готова повторить свою просьбу. Он махнул рукой.
— Нет. Господи боже, не надо. От одного-то раза мутит. — Обхватив ладонями колени, он продолжал смотреть на нее снизу вверх, очевидно считая ее невменяемой. — Почему вы хотите осуществить такую чудовищную затею?
— Хотеть — это не совсем то. Но я не стала бы просить о таком распоряжении, если б не считала эксгумацию абсолютно необходимой.
Слегка оправившись от шока, судья бесцеремонно ткнул пальцем в стул.
— Тогда уж садитесь. Объясните, на каком основании вы об этом просите?
— Было совершено преступление, но никаких улик я обнаружить не могу.
— И не сможете, я же вам говорил! — воскликнул он. — А вы не слушали. Вломились к нам сюда с разными необоснованными обвинениями, явно желая кому-то отомстить.
— Это не правда, — спокойно возразила она.
— Я воспринял ваши действия именно так. А что Пат Частейн говорит на этот счет?
— Районного прокурора нет на месте. Судя по всему, он неожиданно взял отпуск на несколько дней и уехал на охоту. Судья хмыкнул.
— Чертовски неглупая мысль, на мой взгляд. На взгляд Алекс, мысль весьма малодушная, и, когда бесстрастная миссис Частейн сообщила ей о намерении мужа, Алекс готова была себе локти кусать.
— Вы мне все же разрешите поискать улики, судья?
— Никаких улик нет, — отчеканил он.
— Останки моей матери могут кое-что подсказать.
— После убийства было произведено вскрытие. Господи помилуй, это же было двадцать пять лет назад!
— Коронер [3], проводивший тогда дознание, вряд ли искал улики — ведь причина смерти была совершенно очевидна. Я знаю в Далласе одного судебно-медицинского эксперта. Мы часто прибегаем к его услугам. Если там можно хоть что-то обнаружить, он это обнаружит непременно.
— Ничего он не найдет, я вам гарантирую.
— Но попробовать же стоит, правда?
Уоллес, покусывая губу, не отвечал, потом проронил:
— Я рассмотрю вашу просьбу.
Но от Алекс не так просто было отделаться.
— Буду вам очень признательна, если вы дадите ответ сегодня.
— Простите, мисс Гейтер. Самое большее, что я могу вам пообещать, — обдумать вашу просьбу сегодня вечером и дать ответ завтра утром. Надеюсь, вы к тому времени одумаетесь и возьмете назад свою просьбу.
— Не возьму.
Он поднялся с кресла.
— Я устал, проголодался, а кроме того, смущен тем неловким положением, в которое вы меня поставили. — Он укоряюще ткнул в нее указательным пальцем. — Не люблю пустые хлопоты.
— Я тоже. Я была бы рада, если бы в подобной мере не было надобности.
— Никакой надобности и нет.
— А по-моему, есть, — упрямо возразила она.
— В конце концов вы пожалеете, что попросили меня об этом. Итак, вы отняли у меня достаточно много времени. Стейси будет волноваться. До свидания.
Он вышел из кабинета. Через несколько мгновений в дверях возникла миссис Липском. Веки ее дрожали от возмущения.
— Имоджен говорила мне, что от вас только и жди неприятностей.
Алекс проскользнула мимо нее и забежала на минутку в свое новое служебное пристанище забрать документы и вещи. До мотеля она ехала дольше обычного: попала в час «пик». В довершение пошел мокрый снег, и заторы на улицах Пурселла стали невыносимыми.
Понимая, что выходить из гостиницы ей не захочется, она купила по дороге жареную курицу. К тому времени, когда она накрыла себе ужин в номере на круглом столе возле окошка, все уже остыло и вкусом походило на картон. Алекс дала себе обещание, что купит фруктов и каких-нибудь полезных для здоровья закусок, чтобы подправить свой скудный рацион, а еще, пожалуй, букетик свежих цветов, чтобы немного оживить унылую комнату. Она также подумала, не снять ли ей устрашающее полотно, изображавшее бой быков; оно занимало большую часть одной стены. Развевающийся красный плащ и слюнявый бык отнюдь не радовали взор.
Не желая вновь перечитывать собственные записи, она решила включить телевизор. По кабельному каналу шла комедия, не требовавшая умственного напряжения. К концу фильма Алекс почувствовала себя лучше и решила принять душ.
Едва она вытерлась и замотала мокрые волосы полотенцем, как в дверь постучали. Накинув белый махровый халат и подпоясав его, она посмотрела в глазок.
Дверь она открыла на ширину цепочки.
— Вы что, с благотворительным визитом?
— Откройте дверь, — сказал шериф Ламберт.
— Для чего?
— Мне надо с вами поговорить.
— О чем?
— Скажу, когда войду. — Алекс не шевельнулась. — Откроете вы дверь или нет?
— Я могу с вами и отсюда разговаривать.
— Открывайте, черт побери, — рявкнул он. — А то я себе яйца отморожу.
Алекс сняла цепочку, распахнула дверь и отступила в сторону. Рид стал топать ногами и стряхивать ледышки, облепившие меховой воротник его куртки. Он окинул ее взглядом.
— Ждете кого-то?
Алекс сложила руки на животе; этот жест выражал у нее раздражение.
— Если это светский визит…
— Не визит.
Уцепившись зубами за палец, он стянул одну перчатку, потом тем же манером вторую. Похлопал фетровой ковбойской шляпой по бедру, стряхивая мокрый снег, провел рукой по волосам.
Он бросил перчатки в шляпу, положил ее на стол и опустился в кресло. Осмотрел остатки ее ужина и откусил кусок от нетронутой куриной ножки. С полным ртом спросил:
— Что, не нравится наша жареная курица?
Он вольготно развалился в кресле с таким видом, будто устроился там на всю ночь. Алекс продолжала стоять. Как ни странно, она чувствовала себя в халате раздетой, хотя он закрывал ее от подбородка до щиколоток. Гостиничное полотенце, намотанное на голову, тоже не добавляло ей уверенности в себе.
Она сделала вид, что ее ничуть не волнует ни его присутствие, ни собственное дезабилье.
— Да, жареная курица мне не понравилась, но пришлась кстати. Ради ужина я выходить не хотела.
— И очень правильно — в такой-то вечерок. Дороги сейчас опасные.
— Это вы могли и по телефону сказать.
Пропустив ее замечание мимо ушей, он перегнулся через ручку кресла и посмотрел мимо нее на экран телевизора, где ничем не прикрытая пара предавалась плотским утехам. Камера крупным планом показывала губы мужчины, прильнувшие к женской груди.
— Понятно, отчего вы разозлились. Я явился и помешал вам смотреть.
Она хлопнула ладонью по выключателю. Экран погас.
— Я не смотрела.
Когда она снова повернулась к нему, он улыбался, глядя на нее снизу вверх.
— А вы всегда открываете дверь всякому, кто ни постучит?
— Я не открывала, но вы же стали ругаться.
— Значит, это все, что требуется от мужчины, — грязно выругаться.
— В этом округе вы старший офицер правоохранительных органов. Если вам нельзя доверять, кому же тогда можно? — Про себя она подумала, что скорее доверится одетому в зеленый полиэстеровый костюм торговцу подержанными машинами, чем Риду Ламберту. — И неужто впрямь было необходимо нацеплять эту штуку, отправляясь с визитом?
Взгляд ее упал на кобуру, висевшую у него на поясе. Вытянув длинные, обутые в сапоги ноги, он скрестил их в щиколотках. Сложив ладони, посмотрел на нее поверх них.
— Никогда не знаешь, когда он может понадобиться.
— А он всегда заряжен?
Рид помедлил с ответом, его взгляд опустился к ее груди.
— Всегда.
Они уже говорили отнюдь не о пистолете. Но еще больше, чем сами слова, ее смутил тон разговора. Переступив с ноги на ногу, она облизнула губы и тут только сообразила, что уже сняла макияж. Она сразу почувствовала себя совсем беззащитной. И от отсутствия косметики, и от его немигающего пристального взгляда.
— Зачем вы, собственно, явились? Отчего нельзя было подождать до завтра?
— От большого желания.
— Желания? — севшим вдруг голосом переспросила она. Он лениво поднялся с кресла и, подойдя поближе, остановился буквально в нескольких дюймах от нее. Сунув загрубелую руку в вырез халата, он обхватил ладонью ее шею.
— Есть большое желание, — прошептал он. — Придушить тебя.
Разочарованно хмыкнув, Алекс сняла его руку и отступила на шаг. Он ее не удерживал.
— Мне позвонил судья Уоллес и рассказал, какое судебное распоряжение вы у него попросили.
Сердце у нее перестало бешено колотиться, она сердито чертыхнулась себе под нос.
— В этом городе секретов не бывает, что ли?
— Да, пожалуй, что нет.
— Кажется, мне чихнуть нельзя без того, чтобы все в округе не начали совать мне платки и салфетки.
— А как же, вы ведь фигура заметная. А вы чего ожидали, когда потребовали выкопать труп? Что все будет шито-крыто?
— Вас послушать, так это просто моя причуда.
— А разве нет?
— Неужели вы думаете, я стала бы тревожить могилу матери, если б не считала, что это крайне необходимо для разрешения загадки ее убийства? — волнуясь, спросила она. — Боже мой, неужели вы думаете, мне легко было даже выговорить эту просьбу? И с чего это судье понадобилось советоваться с вами, именно с вами, а не с другими?
— А отчего бы и не со мной? Оттого что я под подозрением?
— Да! — воскликнула она. — Крайне неэтично обсуждать данное дело с вами.
— Но ведь я шериф, вы не забыли?
— Помню это постоянно. И все равно это не повод для судьи Уоллеса действовать за моей спиной. Что это он так разволновался по поводу эксгумации тела? Может, он боится, что судебно-медицинская экспертиза выявит то, что он помог в свое время скрыть?
— Своей просьбой вы задали ему трудную задачу.
— Еще бы! Кого же он так защищает, отказываясь приоткрыть крышку гроба?
— Вас.
— Меня?
— Тело Седины эксгумировать невозможно. Ее кремировали.
Глава 12
Начав с досье, собранного ею на Ангуса, она перечитала записи. К сожалению, они не приобрели ни большей конкретности, ни фактической обоснованности с тех пор, как она прочла их предыдущие десять раз.
В основном там были собраны данные и сведения с чужих слов. С немногими имеющимися фактами она ознакомилась еще до отъезда из Остина. Выходило, что ее мероприятие не более чем пустая трата денег налогоплательщиков, а ведь прошла уже целая неделя из того срока, что установил ей Грег.
Она решила какое-то время не затрагивать вопроса об обстоятельствах преступления. Необходимо было выяснить его мотивы. Все трое мужчин обожали Седину — вот и все, что ей удалось пока установить. Но обожание вряд ли может побудить к убийству.
Данных у нее не было никаких — ни улик, ни мало-мальски убедительных оснований подозревать кого-то. Она была уверена, что Бадди Хикс ее матери не убивал, но это ни на йоту не приблизило ее к раскрытию истинного убийцы.
Побеседовав наедине с Ангусом, Джуниором и Ридом, Алекс пришла к выводу, что добровольное признание вины здесь было бы равносильно чуду. Ждать от любого из этой троицы сожаления о совершенном или покаяния не приходилось. И ни один из них не даст показаний против остальных. Их верность друг другу оставалась по-прежнему нерушимой, хотя дружба была не та, что раньше, и одно это ухе говорило о многом. Быть может, смерть Селины, расколов их компанию, одновременно повязала их общей тайной?
Алекс все еще надеялась, что звонивший несколько дней назад незнакомец был и правда очевидцем преступления. Изо дня в день она ждала повторного звонка, но от него не было ни слуху ни духу; значит, ее скорее всего просто разыграли.
По всем данным, в ту ночь возле конюшни могли быть только Придурок Бад, убийца и Седина. Придурок Бад умер. Убийца помалкивает. А Седина…
Внезапно Алекс словно озарило. Говорить с ней ее мать не могла — во всяком случае, в прямом смысле слова, — но, может быть, кое-что важное от нее удастся узнать.
При этой мысли у Алекс засосало под ложечкой. Она обхватила ладонями лоб и закрыла глаза. Хватит ли у нее сил на такой шаг?
Она попыталась нащупать другие решения, но ничего путного не придумывалось. Ей нужны были улики, и она знала всего одно место, где их можно было отыскать.
Боясь, что не выдержит и передумает, она поспешно отключила обогреватель и выскочила из кабинетика. Не доверяя лифту, бегом взбежала по лестнице в надежде, что судья Уоллес еще не ушел и она его застанет.
Алекс с беспокойством взглянула на часы. Почти пять. Откладывать до завтра ей не хотелось. Приняв решение, она стремилась действовать немедленно, не давая себе ни времени на раздумья, ни возможности дать задний ход.
Коридоры второго этажа уже опустели. Рабочий день присяжных закончился. Судебные заседания прерваны до завтрашнего дня. Звонкое эхо ее шагов неслось по коридорам, когда она направилась к кабинету судьи рядом с безлюдным залом суда. Секретарша, еще сидевшая в приемной, ничуть не обрадовалась появлению Алекс.
— Мне необходимо немедленно поговорить с судьей. — От бега по лестнице Алекс слегка запыхалась; в голосе ее слышалось отчаяние.
— Рабочий день у него закончился, он уходит, — без всяких извинений и сожалений прозвучало в ответ. — Могу записать вас на при…
— Вопрос чрезвычайно важный, иначе я не стала бы его беспокоить в такое время.
Алекс ничуть не устрашил ни осуждающий взгляд миссис Липском, ни вздох сдержанного возмущения, с которым та встала из-за стола и направилась к двери в соседнюю комнату.
Она осторожно постучала и вошла, прикрыв за собой дверь. В нетерпеливом ожидании Алекс зашагала взад-вперед по приемной.
— Он согласен принять вас. Только ненадолго.
— Благодарю вас. — Алекс ринулась в кабинет судьи.
— Ну, что у вас на сей раз, мисс Гейтер? — неприветливо спросил судья Уоллес, как только она переступила порог. Он уже натягивал пальто. — За вами водится пренеприятная привычка являться без предварительной договоренности. Я, как видите, уже ухожу. Моя дочь Стейси очень не любит, когда я опаздываю к обеду, и с моей стороны было бы невежливо заставлять ее ждать.
— Приношу извинения вам обоим, судья. Я сказала вашей секретарше: мне безотлагательно необходимо поговорить с вами именно сегодня.
— Ну? — сварливо обронил он.
— Может быть, мы сядем?
— Я могу разговаривать и стоя. Что вам нужно?
— Мне нужно распоряжение суда на эксгумацию тела моей матери.
Судья сел. Вернее, плюхнулся в кресло, стоявшее позади него. Он смотрел на Алекс снизу вверх с нескрываемым смятением.
— Простите, не расслышал, — просипел он.
— Полагаю, вы меня прекрасно расслышали, судья Уоллес, но если есть необходимость, я готова повторить свою просьбу. Он махнул рукой.
— Нет. Господи боже, не надо. От одного-то раза мутит. — Обхватив ладонями колени, он продолжал смотреть на нее снизу вверх, очевидно считая ее невменяемой. — Почему вы хотите осуществить такую чудовищную затею?
— Хотеть — это не совсем то. Но я не стала бы просить о таком распоряжении, если б не считала эксгумацию абсолютно необходимой.
Слегка оправившись от шока, судья бесцеремонно ткнул пальцем в стул.
— Тогда уж садитесь. Объясните, на каком основании вы об этом просите?
— Было совершено преступление, но никаких улик я обнаружить не могу.
— И не сможете, я же вам говорил! — воскликнул он. — А вы не слушали. Вломились к нам сюда с разными необоснованными обвинениями, явно желая кому-то отомстить.
— Это не правда, — спокойно возразила она.
— Я воспринял ваши действия именно так. А что Пат Частейн говорит на этот счет?
— Районного прокурора нет на месте. Судя по всему, он неожиданно взял отпуск на несколько дней и уехал на охоту. Судья хмыкнул.
— Чертовски неглупая мысль, на мой взгляд. На взгляд Алекс, мысль весьма малодушная, и, когда бесстрастная миссис Частейн сообщила ей о намерении мужа, Алекс готова была себе локти кусать.
— Вы мне все же разрешите поискать улики, судья?
— Никаких улик нет, — отчеканил он.
— Останки моей матери могут кое-что подсказать.
— После убийства было произведено вскрытие. Господи помилуй, это же было двадцать пять лет назад!
— Коронер [3], проводивший тогда дознание, вряд ли искал улики — ведь причина смерти была совершенно очевидна. Я знаю в Далласе одного судебно-медицинского эксперта. Мы часто прибегаем к его услугам. Если там можно хоть что-то обнаружить, он это обнаружит непременно.
— Ничего он не найдет, я вам гарантирую.
— Но попробовать же стоит, правда?
Уоллес, покусывая губу, не отвечал, потом проронил:
— Я рассмотрю вашу просьбу.
Но от Алекс не так просто было отделаться.
— Буду вам очень признательна, если вы дадите ответ сегодня.
— Простите, мисс Гейтер. Самое большее, что я могу вам пообещать, — обдумать вашу просьбу сегодня вечером и дать ответ завтра утром. Надеюсь, вы к тому времени одумаетесь и возьмете назад свою просьбу.
— Не возьму.
Он поднялся с кресла.
— Я устал, проголодался, а кроме того, смущен тем неловким положением, в которое вы меня поставили. — Он укоряюще ткнул в нее указательным пальцем. — Не люблю пустые хлопоты.
— Я тоже. Я была бы рада, если бы в подобной мере не было надобности.
— Никакой надобности и нет.
— А по-моему, есть, — упрямо возразила она.
— В конце концов вы пожалеете, что попросили меня об этом. Итак, вы отняли у меня достаточно много времени. Стейси будет волноваться. До свидания.
Он вышел из кабинета. Через несколько мгновений в дверях возникла миссис Липском. Веки ее дрожали от возмущения.
— Имоджен говорила мне, что от вас только и жди неприятностей.
Алекс проскользнула мимо нее и забежала на минутку в свое новое служебное пристанище забрать документы и вещи. До мотеля она ехала дольше обычного: попала в час «пик». В довершение пошел мокрый снег, и заторы на улицах Пурселла стали невыносимыми.
Понимая, что выходить из гостиницы ей не захочется, она купила по дороге жареную курицу. К тому времени, когда она накрыла себе ужин в номере на круглом столе возле окошка, все уже остыло и вкусом походило на картон. Алекс дала себе обещание, что купит фруктов и каких-нибудь полезных для здоровья закусок, чтобы подправить свой скудный рацион, а еще, пожалуй, букетик свежих цветов, чтобы немного оживить унылую комнату. Она также подумала, не снять ли ей устрашающее полотно, изображавшее бой быков; оно занимало большую часть одной стены. Развевающийся красный плащ и слюнявый бык отнюдь не радовали взор.
Не желая вновь перечитывать собственные записи, она решила включить телевизор. По кабельному каналу шла комедия, не требовавшая умственного напряжения. К концу фильма Алекс почувствовала себя лучше и решила принять душ.
Едва она вытерлась и замотала мокрые волосы полотенцем, как в дверь постучали. Накинув белый махровый халат и подпоясав его, она посмотрела в глазок.
Дверь она открыла на ширину цепочки.
— Вы что, с благотворительным визитом?
— Откройте дверь, — сказал шериф Ламберт.
— Для чего?
— Мне надо с вами поговорить.
— О чем?
— Скажу, когда войду. — Алекс не шевельнулась. — Откроете вы дверь или нет?
— Я могу с вами и отсюда разговаривать.
— Открывайте, черт побери, — рявкнул он. — А то я себе яйца отморожу.
Алекс сняла цепочку, распахнула дверь и отступила в сторону. Рид стал топать ногами и стряхивать ледышки, облепившие меховой воротник его куртки. Он окинул ее взглядом.
— Ждете кого-то?
Алекс сложила руки на животе; этот жест выражал у нее раздражение.
— Если это светский визит…
— Не визит.
Уцепившись зубами за палец, он стянул одну перчатку, потом тем же манером вторую. Похлопал фетровой ковбойской шляпой по бедру, стряхивая мокрый снег, провел рукой по волосам.
Он бросил перчатки в шляпу, положил ее на стол и опустился в кресло. Осмотрел остатки ее ужина и откусил кусок от нетронутой куриной ножки. С полным ртом спросил:
— Что, не нравится наша жареная курица?
Он вольготно развалился в кресле с таким видом, будто устроился там на всю ночь. Алекс продолжала стоять. Как ни странно, она чувствовала себя в халате раздетой, хотя он закрывал ее от подбородка до щиколоток. Гостиничное полотенце, намотанное на голову, тоже не добавляло ей уверенности в себе.
Она сделала вид, что ее ничуть не волнует ни его присутствие, ни собственное дезабилье.
— Да, жареная курица мне не понравилась, но пришлась кстати. Ради ужина я выходить не хотела.
— И очень правильно — в такой-то вечерок. Дороги сейчас опасные.
— Это вы могли и по телефону сказать.
Пропустив ее замечание мимо ушей, он перегнулся через ручку кресла и посмотрел мимо нее на экран телевизора, где ничем не прикрытая пара предавалась плотским утехам. Камера крупным планом показывала губы мужчины, прильнувшие к женской груди.
— Понятно, отчего вы разозлились. Я явился и помешал вам смотреть.
Она хлопнула ладонью по выключателю. Экран погас.
— Я не смотрела.
Когда она снова повернулась к нему, он улыбался, глядя на нее снизу вверх.
— А вы всегда открываете дверь всякому, кто ни постучит?
— Я не открывала, но вы же стали ругаться.
— Значит, это все, что требуется от мужчины, — грязно выругаться.
— В этом округе вы старший офицер правоохранительных органов. Если вам нельзя доверять, кому же тогда можно? — Про себя она подумала, что скорее доверится одетому в зеленый полиэстеровый костюм торговцу подержанными машинами, чем Риду Ламберту. — И неужто впрямь было необходимо нацеплять эту штуку, отправляясь с визитом?
Взгляд ее упал на кобуру, висевшую у него на поясе. Вытянув длинные, обутые в сапоги ноги, он скрестил их в щиколотках. Сложив ладони, посмотрел на нее поверх них.
— Никогда не знаешь, когда он может понадобиться.
— А он всегда заряжен?
Рид помедлил с ответом, его взгляд опустился к ее груди.
— Всегда.
Они уже говорили отнюдь не о пистолете. Но еще больше, чем сами слова, ее смутил тон разговора. Переступив с ноги на ногу, она облизнула губы и тут только сообразила, что уже сняла макияж. Она сразу почувствовала себя совсем беззащитной. И от отсутствия косметики, и от его немигающего пристального взгляда.
— Зачем вы, собственно, явились? Отчего нельзя было подождать до завтра?
— От большого желания.
— Желания? — севшим вдруг голосом переспросила она. Он лениво поднялся с кресла и, подойдя поближе, остановился буквально в нескольких дюймах от нее. Сунув загрубелую руку в вырез халата, он обхватил ладонью ее шею.
— Есть большое желание, — прошептал он. — Придушить тебя.
Разочарованно хмыкнув, Алекс сняла его руку и отступила на шаг. Он ее не удерживал.
— Мне позвонил судья Уоллес и рассказал, какое судебное распоряжение вы у него попросили.
Сердце у нее перестало бешено колотиться, она сердито чертыхнулась себе под нос.
— В этом городе секретов не бывает, что ли?
— Да, пожалуй, что нет.
— Кажется, мне чихнуть нельзя без того, чтобы все в округе не начали совать мне платки и салфетки.
— А как же, вы ведь фигура заметная. А вы чего ожидали, когда потребовали выкопать труп? Что все будет шито-крыто?
— Вас послушать, так это просто моя причуда.
— А разве нет?
— Неужели вы думаете, я стала бы тревожить могилу матери, если б не считала, что это крайне необходимо для разрешения загадки ее убийства? — волнуясь, спросила она. — Боже мой, неужели вы думаете, мне легко было даже выговорить эту просьбу? И с чего это судье понадобилось советоваться с вами, именно с вами, а не с другими?
— А отчего бы и не со мной? Оттого что я под подозрением?
— Да! — воскликнула она. — Крайне неэтично обсуждать данное дело с вами.
— Но ведь я шериф, вы не забыли?
— Помню это постоянно. И все равно это не повод для судьи Уоллеса действовать за моей спиной. Что это он так разволновался по поводу эксгумации тела? Может, он боится, что судебно-медицинская экспертиза выявит то, что он помог в свое время скрыть?
— Своей просьбой вы задали ему трудную задачу.
— Еще бы! Кого же он так защищает, отказываясь приоткрыть крышку гроба?
— Вас.
— Меня?
— Тело Седины эксгумировать невозможно. Ее кремировали.
Глава 12
Рид сам не понимал, почему ему вдруг вздумалось отправиться выпить в самый убогий придорожный кабачок, когда дома его ждала бутылка отличного виски. Возможно, настроение у него было под стать мрачной, угрюмой атмосфере в этой забегаловке.
На душе у него было погано.
Он дал знак бармену, чтобы тот налил еще. Бар «Последний шанс» был из тех, где наливают в использованные стаканы: новую порцию клиенту в чистом стакане не подают.
— Спасибо, — сказал Рид, наблюдая, как ему отмеряют виски.
— Потихоньку послеживаете за нами или как? — пошутил бармен.
Не двинув ни единым мускулом, Рид взглянул на него.
— Пью себе и пью. Нет возражений? Дурацкая ухмылка исчезла.
— Да, конечно, шериф, пожалуйста.
Бармен отошел подальше, к противоположному концу стойки, и возобновил разговор с двумя постоянными и более дружелюбными посетителями.
Рид заметил, что в углу зала, в укромном месте сидят женщины. Вокруг бильярдного стола толклась троица парней; по виду и повадкам он узнал в них специалистов по тушению нефтяных фонтанов. Это публика скандальная, буйная, в перерывах между своими рискованными операциями они любят шумно гульнуть, но эти пока что вели себя вполне мирно.
В другой кабинке обнимались Клейстер Хикам и Руби Фэй Тернер. Еще утром, в кафе, Рид слышал, что Ангус уволил старого батрака. Конечно, Клейстер сотворил чертовскую глупость, но наказание, на взгляд Рида, было жестоким. Новая пассия сейчас, по всей видимости, утешала Клейстера. Входя в пивнушку, Рид приподнял шляпу, как бы приветствуя их. Они же всячески дали понять, что предпочли бы остаться незамеченными, как, впрочем, и сам Рид.
Вечер в «Последнем шансе» выдался тихий и скучный, что вполне отвечало и профессиональным, и личным интересам шерифа.
Первую порцию он проглотил, не почувствовав вкуса. Вторую отхлебывал не торопясь, ее должно было хватить надолго. Чем дольше он будет растягивать эту порцию, тем позже отправится домой. Домашнее одиночество не очень-то привлекало Рида. Как, впрочем, и пребывание в "Последнем шансе», но здесь было все же лучше. По крайней мере, в этот вечер.
Виски подействовало: по телу медленно разливалось тепло. Праздничные гирлянды, мерцающие над баром огнями круглый год, казались ярче и красивее, чем всегда. Грязь и запустение не так бросались в глаза, затуманенные алкоголем.
Почувствовав, что начал хмелеть, он решил, что сегодня больше пить не будет, — значит, этот стакан надо смаковать подольше. Рид никогда крепко не напивался. Никогда. Слишком часто в свое время приходилось убирать за стариком отцом, когда того прямо-таки наизнанку выворачивало, поэтому Рид не видел особого удовольствия в том, чтобы налакаться, как свинья.
Еще совсем маленьким он, помнится, воображал, что, когда вырастет, станет арестантом или монахом, астронавтом или ямокопателем, владельцем зверинца или охотником на крупную дичь; единственно, кем он стать не собирался, — это пьяницей. Один такой в семье уже имелся, и его хватало с избытком.
— Привет, Рид.
Женский, с придыханием, голос прервал его созерцание янтарной жидкости в собственном стакане. Он поднял голову и сразу увидел пару пышных грудей.
На ней была обтягивающая тело черная майка, на которой блестящими алыми буквами красовалось: «Гадкая от рождения». Джинсы были ей настолько тесны, что она с трудом взгромоздилась на табурет у стойки бара. Долго тряся грудями и как бы случайно прижимаясь к бедру Рида, она долго устраивалась и наконец села. Улыбка у женщины была ослепительная, не уступавшая блеском цирконию в ее кольце, но куда менее неподдельная. Ее имя Глория, вовремя вспомнил Рид и тут же учтиво сказал:
— Привет, Глория.
— Купишь мне пивка?
— Конечно.
Он крикнул бармену, чтобы подал пива. Обернувшись через плечо, указал ей глазами на сидящую в глубине темного зала компанию ее товарок.
— Не обращай на них внимания, — сказала Глория, игриво похлопав его по лежащей на стойке руке. — После десяти часов каждая девушка — сама по себе.
— Что, дамы вышли погулять?
— Ага. — Она поднесла горлышко бутылки к лоснящимся от помады губам и отпила. — Мы было собрались в Эбилин, посмотреть новую картину с Ричардом Гиром, но погода вдруг испортилась, и мы решили — какого черта, и остались в городе. А ты чем сегодня занимался? Дежуришь?
— Отдежурил. Уже свободен.
Ему не хотелось втягиваться в разговор, и он снова поднял стакан.
Но от Глории так просто не отвяжешься. Она придвинулась к нему поближе, насколько позволял табурет, и обняла его рукой за плечи.
— Бедняжка Рид. Вот тоска-то, наверно, ездить по округе одному.
— Я же работаю, когда езжу по округе.
— Знаю, и все равно. — Ее дыхание щекотало ему ухо. От нее пахло пивом. — Чего ж удивляться, что ты такой насупленный.
Острый ноготок проехал по глубокой морщине между его бровей. Он отдернул голову. Глория убрала руку и негромко, но обиженно вскрикнула.
— Слушай, извини, — пробормотал он. — У меня настроение не лучше нынешней погоды. Весь день работал. Умотался, видно.
Это ничуть не охладило ее, скорее наоборот.
— А может, я разгоню твою тоску, а, Рид? — робко улыбаясь, сказала она. — Я, во всяком случае, не прочь попытаться. — Она снова придвинулась поближе, зажав его руку по локоть меж своих мягких, как подушка, грудей. — Я же в тебя по уши влюблена аж с седьмого класса. Не притворяйся, что ты не знал. — Она обиженно надула губы.
— Я правда не знал.
— А я втюрилась. Но ты был тогда занят. Как же ее звали? Ту, которую тот псих в конюшне зарезал?
— Селина.
— Да-да. Ты по ней всерьез с ума сходил, правда? А когда я была в старших классах, ты уже учился в Техасском политехническом. Потом я вышла замуж, пошли дети. — Она не замечала, что он не проявляет к ее болтовне ни малейшего интереса. — Мужа, конечно, давно уж нет, дети повырастали, живут своей жизнью. Я понимаю: откуда тебе было знать, что я в тебя влюблена, верно?
— Верно, неоткуда.
Она так сильно наклонилась вперед, что, казалось, вот-вот слетит с высокого табурета.
— Может, самое время узнать, а, Рид?
Он опустил глаза на ее груди, которые дразняще терлись о его руку. Напрягшиеся соски четко вырисовывались под майкой. Этот откровенный призыв почему-то был не столь обольстителен, как босые ноги Алекс, наивно выглядывавшие из-под белого махрового халата. Сознание, что под черной майкой находится Глория и только, не очень-то его волновало; куда меньше, чем стремление выяснить, что именно скрывается под белым халатом Алекс, если там действительно что-то есть.
Он не возбудился ничуть. Отчего бы это, подумал он.
Глория была довольно хорошенькая. Черные кудри обрамляли лицо и подчеркивали темные глаза, которые сейчас искрились призывом и обещанием. Влажные губы приоткрылись, но он не был уверен, что удастся поцеловать их, не соскользнув на щеку или подбородок: их покрывал жирный слой вишневой помады. Он невольно сравнил их с теми губами — и без всякой косметики они все равно были розовые, влажные, притягательные, звавшие к поцелую без особых усилий их обладательницы.
— Мне пора идти, — вдруг заявил он.
Высвободив каблуки сапог из подножки табурета, он встал и начал рыться в карманах джинсов, ища деньги на оплату своего виски и ее пива.
— Но я думала…
— Иди-ка лучше к своим, а то все веселье пропустишь. Тушители нефтяных фонтанов решили передвинуться поближе к женщинам; те не скрывали, что рады поразвлечься. Компаниям суждено было слиться с той же неизбежностью, с какой под утро ударит мороз. Они лишь немного медлили, предвкушая удовольствие. Впрочем, намеки вполне определенного свойства уже неслись с обеих сторон с задором и частотой, с какими на бирже выкрикивают курсы акций в особо оживленный день.
— Рад был повидать тебя, Глория.
Бросив последний взгляд на ее обиженное лицо, Рид нахлобучил шляпу на самые брови и вышел. Такое же ошеломленное, недоверчивое выражение было у Алекс, когда он сообщил ей, что тело ее матери кремировали.
Не успел он тогда произнести эти слова, как она отшатнулась к стене, судорожно прижимая ворот халата к горлу, словно отгораживаясь от какой-то беды.
— Кремировали?
— Именно. — Он следил, как бледнеет у нее лицо, тускнеют глаза.
— Я не знала. Бабушка никогда не говорила. Я и не думала.
Голос ее замер. Он по-прежнему молчал и не шевелился, полагая, что ей нужно время, чтобы переварить эту отрезвляющую информацию.
Он мысленно костерил Джо Уоллеса за то, что тот свалил на него это паскудное дело. Чертов трус позвонил ему в полном беспамятстве, хоть вяжи, скулил, нес околесицу и все спрашивал, что ему сказать Алекс. Когда Рид предложил сказать правду, судья решил, что Рид берет это на себя, и с готовностью уступил ему столь неприятную обязанность.
Бесчувствие Алекс длилось недолго. Она внезапно очнулась, будто некая поразительная мысль вернула ее к действительности.
— А судья Уоллес знал?
Рид вспомнил, как в ответ он с напускным равнодушием пожал плечами.
— Слушайте, я знаю одно: судья позвонил мне и сказал, что выполнить вашу просьбу невозможно, даже если б он и выдал такое распоряжение; но делать это он бы очень не хотел.
— Если он знал, что тело матери кремировали, почему он мне прямо об этом не сказал?
— Думаю, просто опасался неприятной сцены.
— Да, — смятенно проговорила она, — он не любит пустые хлопоты. Сам говорил. — Алекс взглянула на Рида без всякого выражения. — Он прислал вас выполнить за него грязную работу. Вас пустые хлопоты не беспокоят.
Не обращая внимания на сказанное, Рид натянул перчатки и надел шляпу.
— Известие это вас потрясло. Как, справитесь с шоком?
— Не беспокойтесь, со мной все прекрасно.
— Но вид у вас не самый прекрасный.
Ее голубые глаза были полны слез, губы чуть подрагивали. Она стиснула руками талию, будто силой заставляла себя не рассыпаться. Вот тут его и потянуло обнять ее, прижать к себе всю, с мокрыми волосами, влажным полотенцем, купальным халатом, босыми ногами — всю.
Вот тогда он шагнул вперед и, сам не понимая, что делает, властно опустил ее руки вдоль тела. Она сопротивлялась, будто хотела прикрыть ими кровоточащую рану.
Она не успела воздвигнуть эту преграду, он обхватил ее и привлек к себе. Алекс была влажная, теплая, душистая, ослабевшая от горя. Казалось, она поникла прямо у него на груди. Руки ее безжизненно опустились.
— О господи, пожалуйста, не вынуждай меня пройти и через это, — прошептала она, и он ощутил, как затрепетали ее груди.
Она бессильно уронила голову, Рид почувствовал на своей груди ее лицо и слезы, смочившие ему рубашку. Он слегка откинул голову, чтобы ей было удобнее. Полотенце у нее размоталось и упало на пол. Возле самого лица поблескивали ее волосы, влажные и ароматные.
На душе у него было погано.
Он дал знак бармену, чтобы тот налил еще. Бар «Последний шанс» был из тех, где наливают в использованные стаканы: новую порцию клиенту в чистом стакане не подают.
— Спасибо, — сказал Рид, наблюдая, как ему отмеряют виски.
— Потихоньку послеживаете за нами или как? — пошутил бармен.
Не двинув ни единым мускулом, Рид взглянул на него.
— Пью себе и пью. Нет возражений? Дурацкая ухмылка исчезла.
— Да, конечно, шериф, пожалуйста.
Бармен отошел подальше, к противоположному концу стойки, и возобновил разговор с двумя постоянными и более дружелюбными посетителями.
Рид заметил, что в углу зала, в укромном месте сидят женщины. Вокруг бильярдного стола толклась троица парней; по виду и повадкам он узнал в них специалистов по тушению нефтяных фонтанов. Это публика скандальная, буйная, в перерывах между своими рискованными операциями они любят шумно гульнуть, но эти пока что вели себя вполне мирно.
В другой кабинке обнимались Клейстер Хикам и Руби Фэй Тернер. Еще утром, в кафе, Рид слышал, что Ангус уволил старого батрака. Конечно, Клейстер сотворил чертовскую глупость, но наказание, на взгляд Рида, было жестоким. Новая пассия сейчас, по всей видимости, утешала Клейстера. Входя в пивнушку, Рид приподнял шляпу, как бы приветствуя их. Они же всячески дали понять, что предпочли бы остаться незамеченными, как, впрочем, и сам Рид.
Вечер в «Последнем шансе» выдался тихий и скучный, что вполне отвечало и профессиональным, и личным интересам шерифа.
Первую порцию он проглотил, не почувствовав вкуса. Вторую отхлебывал не торопясь, ее должно было хватить надолго. Чем дольше он будет растягивать эту порцию, тем позже отправится домой. Домашнее одиночество не очень-то привлекало Рида. Как, впрочем, и пребывание в "Последнем шансе», но здесь было все же лучше. По крайней мере, в этот вечер.
Виски подействовало: по телу медленно разливалось тепло. Праздничные гирлянды, мерцающие над баром огнями круглый год, казались ярче и красивее, чем всегда. Грязь и запустение не так бросались в глаза, затуманенные алкоголем.
Почувствовав, что начал хмелеть, он решил, что сегодня больше пить не будет, — значит, этот стакан надо смаковать подольше. Рид никогда крепко не напивался. Никогда. Слишком часто в свое время приходилось убирать за стариком отцом, когда того прямо-таки наизнанку выворачивало, поэтому Рид не видел особого удовольствия в том, чтобы налакаться, как свинья.
Еще совсем маленьким он, помнится, воображал, что, когда вырастет, станет арестантом или монахом, астронавтом или ямокопателем, владельцем зверинца или охотником на крупную дичь; единственно, кем он стать не собирался, — это пьяницей. Один такой в семье уже имелся, и его хватало с избытком.
— Привет, Рид.
Женский, с придыханием, голос прервал его созерцание янтарной жидкости в собственном стакане. Он поднял голову и сразу увидел пару пышных грудей.
На ней была обтягивающая тело черная майка, на которой блестящими алыми буквами красовалось: «Гадкая от рождения». Джинсы были ей настолько тесны, что она с трудом взгромоздилась на табурет у стойки бара. Долго тряся грудями и как бы случайно прижимаясь к бедру Рида, она долго устраивалась и наконец села. Улыбка у женщины была ослепительная, не уступавшая блеском цирконию в ее кольце, но куда менее неподдельная. Ее имя Глория, вовремя вспомнил Рид и тут же учтиво сказал:
— Привет, Глория.
— Купишь мне пивка?
— Конечно.
Он крикнул бармену, чтобы подал пива. Обернувшись через плечо, указал ей глазами на сидящую в глубине темного зала компанию ее товарок.
— Не обращай на них внимания, — сказала Глория, игриво похлопав его по лежащей на стойке руке. — После десяти часов каждая девушка — сама по себе.
— Что, дамы вышли погулять?
— Ага. — Она поднесла горлышко бутылки к лоснящимся от помады губам и отпила. — Мы было собрались в Эбилин, посмотреть новую картину с Ричардом Гиром, но погода вдруг испортилась, и мы решили — какого черта, и остались в городе. А ты чем сегодня занимался? Дежуришь?
— Отдежурил. Уже свободен.
Ему не хотелось втягиваться в разговор, и он снова поднял стакан.
Но от Глории так просто не отвяжешься. Она придвинулась к нему поближе, насколько позволял табурет, и обняла его рукой за плечи.
— Бедняжка Рид. Вот тоска-то, наверно, ездить по округе одному.
— Я же работаю, когда езжу по округе.
— Знаю, и все равно. — Ее дыхание щекотало ему ухо. От нее пахло пивом. — Чего ж удивляться, что ты такой насупленный.
Острый ноготок проехал по глубокой морщине между его бровей. Он отдернул голову. Глория убрала руку и негромко, но обиженно вскрикнула.
— Слушай, извини, — пробормотал он. — У меня настроение не лучше нынешней погоды. Весь день работал. Умотался, видно.
Это ничуть не охладило ее, скорее наоборот.
— А может, я разгоню твою тоску, а, Рид? — робко улыбаясь, сказала она. — Я, во всяком случае, не прочь попытаться. — Она снова придвинулась поближе, зажав его руку по локоть меж своих мягких, как подушка, грудей. — Я же в тебя по уши влюблена аж с седьмого класса. Не притворяйся, что ты не знал. — Она обиженно надула губы.
— Я правда не знал.
— А я втюрилась. Но ты был тогда занят. Как же ее звали? Ту, которую тот псих в конюшне зарезал?
— Селина.
— Да-да. Ты по ней всерьез с ума сходил, правда? А когда я была в старших классах, ты уже учился в Техасском политехническом. Потом я вышла замуж, пошли дети. — Она не замечала, что он не проявляет к ее болтовне ни малейшего интереса. — Мужа, конечно, давно уж нет, дети повырастали, живут своей жизнью. Я понимаю: откуда тебе было знать, что я в тебя влюблена, верно?
— Верно, неоткуда.
Она так сильно наклонилась вперед, что, казалось, вот-вот слетит с высокого табурета.
— Может, самое время узнать, а, Рид?
Он опустил глаза на ее груди, которые дразняще терлись о его руку. Напрягшиеся соски четко вырисовывались под майкой. Этот откровенный призыв почему-то был не столь обольстителен, как босые ноги Алекс, наивно выглядывавшие из-под белого махрового халата. Сознание, что под черной майкой находится Глория и только, не очень-то его волновало; куда меньше, чем стремление выяснить, что именно скрывается под белым халатом Алекс, если там действительно что-то есть.
Он не возбудился ничуть. Отчего бы это, подумал он.
Глория была довольно хорошенькая. Черные кудри обрамляли лицо и подчеркивали темные глаза, которые сейчас искрились призывом и обещанием. Влажные губы приоткрылись, но он не был уверен, что удастся поцеловать их, не соскользнув на щеку или подбородок: их покрывал жирный слой вишневой помады. Он невольно сравнил их с теми губами — и без всякой косметики они все равно были розовые, влажные, притягательные, звавшие к поцелую без особых усилий их обладательницы.
— Мне пора идти, — вдруг заявил он.
Высвободив каблуки сапог из подножки табурета, он встал и начал рыться в карманах джинсов, ища деньги на оплату своего виски и ее пива.
— Но я думала…
— Иди-ка лучше к своим, а то все веселье пропустишь. Тушители нефтяных фонтанов решили передвинуться поближе к женщинам; те не скрывали, что рады поразвлечься. Компаниям суждено было слиться с той же неизбежностью, с какой под утро ударит мороз. Они лишь немного медлили, предвкушая удовольствие. Впрочем, намеки вполне определенного свойства уже неслись с обеих сторон с задором и частотой, с какими на бирже выкрикивают курсы акций в особо оживленный день.
— Рад был повидать тебя, Глория.
Бросив последний взгляд на ее обиженное лицо, Рид нахлобучил шляпу на самые брови и вышел. Такое же ошеломленное, недоверчивое выражение было у Алекс, когда он сообщил ей, что тело ее матери кремировали.
Не успел он тогда произнести эти слова, как она отшатнулась к стене, судорожно прижимая ворот халата к горлу, словно отгораживаясь от какой-то беды.
— Кремировали?
— Именно. — Он следил, как бледнеет у нее лицо, тускнеют глаза.
— Я не знала. Бабушка никогда не говорила. Я и не думала.
Голос ее замер. Он по-прежнему молчал и не шевелился, полагая, что ей нужно время, чтобы переварить эту отрезвляющую информацию.
Он мысленно костерил Джо Уоллеса за то, что тот свалил на него это паскудное дело. Чертов трус позвонил ему в полном беспамятстве, хоть вяжи, скулил, нес околесицу и все спрашивал, что ему сказать Алекс. Когда Рид предложил сказать правду, судья решил, что Рид берет это на себя, и с готовностью уступил ему столь неприятную обязанность.
Бесчувствие Алекс длилось недолго. Она внезапно очнулась, будто некая поразительная мысль вернула ее к действительности.
— А судья Уоллес знал?
Рид вспомнил, как в ответ он с напускным равнодушием пожал плечами.
— Слушайте, я знаю одно: судья позвонил мне и сказал, что выполнить вашу просьбу невозможно, даже если б он и выдал такое распоряжение; но делать это он бы очень не хотел.
— Если он знал, что тело матери кремировали, почему он мне прямо об этом не сказал?
— Думаю, просто опасался неприятной сцены.
— Да, — смятенно проговорила она, — он не любит пустые хлопоты. Сам говорил. — Алекс взглянула на Рида без всякого выражения. — Он прислал вас выполнить за него грязную работу. Вас пустые хлопоты не беспокоят.
Не обращая внимания на сказанное, Рид натянул перчатки и надел шляпу.
— Известие это вас потрясло. Как, справитесь с шоком?
— Не беспокойтесь, со мной все прекрасно.
— Но вид у вас не самый прекрасный.
Ее голубые глаза были полны слез, губы чуть подрагивали. Она стиснула руками талию, будто силой заставляла себя не рассыпаться. Вот тут его и потянуло обнять ее, прижать к себе всю, с мокрыми волосами, влажным полотенцем, купальным халатом, босыми ногами — всю.
Вот тогда он шагнул вперед и, сам не понимая, что делает, властно опустил ее руки вдоль тела. Она сопротивлялась, будто хотела прикрыть ими кровоточащую рану.
Она не успела воздвигнуть эту преграду, он обхватил ее и привлек к себе. Алекс была влажная, теплая, душистая, ослабевшая от горя. Казалось, она поникла прямо у него на груди. Руки ее безжизненно опустились.
— О господи, пожалуйста, не вынуждай меня пройти и через это, — прошептала она, и он ощутил, как затрепетали ее груди.
Она бессильно уронила голову, Рид почувствовал на своей груди ее лицо и слезы, смочившие ему рубашку. Он слегка откинул голову, чтобы ей было удобнее. Полотенце у нее размоталось и упало на пол. Возле самого лица поблескивали ее волосы, влажные и ароматные.