Браун Саймон. Государь

   – Клану? Он кивнул.
   – А как насчет Дженрозы Алукар? Где ныне ее дом? Среди четтов? Или ты все еще тоскуешь по пыльным коридорам теургии?
   – У меня больше нет дома, – кратко ответила она, пытаясь закончить разговор.
   – У Правдоречицы всегда будет дом, – возразил Эйджер.
   Дженроза заскрипела зубами.
   – Я надеялась, что уж кто-кто, но ты-то не станешь называть меня так.
   – А… – Эйджер вздохнул. – Так вот, значит, в чем беда.
   – Это не беда! – выпалила Дженроза. – Это бред Подытоживающей и других, которые так отчаянно желают обрести новую Правдоречицу, что готовы увидеть способности там, где их нет и в помине.
   – Это неправда, и ты сама это знаешь, – резко ответил Эйджер – Подытоживающая не дура, равно как и другие четтские маги, которые говорят о тебе так же, как остальные четты говорят о Линане.
   – Я не обязана выслушивать эту…
   Эйджер схватил ее за руку и развернул лицом к себе.
   – Ты ведешь себя как Линан в начале нашего изгнания. На тебе ответственность, с которой тебе не хочется сталкиваться и которую ты боишься взвалить на свои плечи. Ну и отлично, я прекрасно понимаю твои чувства. Но ни у кого из нас больше нет оправдания Для такого поведения. Нравится нам это или нет, а весь четтский народ отдал себя в наши руки. Линан их король – даже Коригана согласна с этим, – и теперь он и сам признаёт это. А я – вождь клана, и мне тоже пришлось с этим свыкнуться. Ну, а ты – Правдоречица. Пора и тебе признать этот простой факт.
   Дженроза высвободила руку.
   – А Камаль? Чем ему предназначалось быть, прежде чем его убили?
   Эйджер покачал головой.
   – Это несправедливо. Ты была его возлюбленной, но мы с Линаном тоже любили его.
   Дженроза устыдилась и прикрыла глаза.
   – Извини…
   – Разве тебе не приходило в голову, что нашей четверке было предназначено покинуть Кендру именно тогда, когда мы ее покинули? Что у судьбы – или у бога, или у того, кто там еще управляет нашими жизнями – была для нас какая-то цель? Линан станет королем Гренды-Лир, теперь я не сомневаюсь в этом. Я, человек, принадлежащий океану, правлю кланом, названным в его честь. Ты, школярка-магичка, которая так и не вписалась в теургию, открываешь, что ты, наверное, самый могущественный маг из всех ныне живущих. А Камаль… Камаль был нашим героем и жертвой. Четты будут помнить его дольше, чем тебя или меня. Каждый раз, когда какой-нибудь четт прошепчет имя Линана Розетема, Белого Волка, он будет также шептать имя Великана, Камаля Аларна. Его жизнь была ценой, уплаченной за такую судьбу. От него она зависела не больше, чем наша от нас.
   – И какой же будет наша цена? – спросила она едва слышно.
   – Не знаю. – Эйджер отвел взгляд.
   – Я вижу в своем будущем только кровь, но не знаю, чья это кровь.
   – Не бойся, Дженроза. Мы все зашли уже слишком далеко и нам больше не стоит бояться.
   – Я не верю в рок, Эйджер, – сказала она. – Это было бы худшей судьбой, чем ты можешь себе представить.
   Едва произнеся эти слова, она поняла, что сказала правду, и некоторые сомнения оставили ее душу.
 
   Линан сидел на троне Чарионы. Тот был ему почти по размеру. «Тогда, должно быть, такая моя судьба – обладать им», – сказал он себе.
   Стоящий перед ним пожилой мужчина являл собой странную смесь страха и презрения. Выглядел он вполне заурядно, Линан не заметил бы его в толпе, но в характере этого человека ощущалось нечто такое, что он находил очень привлекательным, хотя и не мог пока точно определить.
   – Мне сказали, что вас зовут Фарбен, – заговорил Линан.
   – Да. – Один из Красноруких ткнул его в спину навершием меча. – Ваше величество, – нехотя закончил Фарбен.
   Линан скрыл поуулыбку за поднятым к лицу пальцем.
   – И вы были секретарем Чарионы?
   – Секретарем КОРОЛЕВЫ Чарионы. Одним из них.
   – Вы знаете, куда она отправилась?
   – На верховую прогулку, – ответил Фарбен. – Я ожидаю ее скорого возвращения.
   – Несомненно, вместе с армией.
   – Вне всяких сомнений.
   – А вы остались тут защищать ее дом и очаг? – Фарбен не ответил. – Это был очень храбрый поступок.
   – Я привязан ко многим произведениям искусства в этом здании: к статуям, картинам, книгам. Мне хотелось быть уверенным, что ваши варвары не используют их в качестве дров или туалетной бумаги.
   За эти слова Фарбен заработал еще один тычок в спину. Он покрылся потом.
   – Эти так называемые варвары теперь правят в вашем доме, Фарбен, – обыденно сказал Линан. – Я бы на вашем месте был поосторожней с тем, что говорю о них.
   – Мой дом там, где живет моя королева. Четты никогда не будут править там.
   «Вот именно это мне в нем и нравится, – подумал он. – Его преданность. Он оцепенел при виде меня, и все же не отречется от своей присяги на верность Чарионе».
   – Я хочу, чтобы вы поработали для меня, – сказал Линан. Фарбен уставился на него, широко раскрыв глаза. – Мне нужен помощник для управления этим городом, кто-то, знающий его.
   – Вы не можете предлагать этого всерьез.
   – Вы будете служить Чарионе, – добавил Линан.
   На это Фарбен нервно рассмеялся.
   – Отличная шутка, ваше величество.
   – Если вы и вправду верите, что она вернется, то наверняка ваш прямой долг – позаботиться о том, чтобы ее город сохраняли для нее?
   Лицо Фарбена отразило замешательство.
   – Я уже восстановил стены и городские ворота. Большая часть обломков убрана. Мои хаксусские союзники восстанавливают дома и лавки. Я хочу, чтобы жизнь здесь как можно быстрей вошла в нормальное русло, но чтобы сделать это лучше всего, мне нужен человек, готовый взять на себя управление городом и знающий этот город и его народ.
   – Вы используете Даавис против своих врагов, – сказал Фарбен. И выпрямился, прежде чем добавить: – А они мои союзники.
   Стоящий у него за спиной Краснорукий снова занес навершие меча, но Линан остановил его мановением руки.
   – Бесспорно. И тем не менее работающий Даавис лучше всего служит своим жителям, а эти жители могут в один прекрасный день снова стать подданными Чарионы.
   – Только не в случае вашей победы, – указал Фарбен.
   – Не будьте столь уверены в этом. Она мне не враг. Вражда касается меня и моей сестры. – Линан видел, что на это у Фарбена нет ответа, но убедить его, похоже, еще не удалось. – Если Чариона переживет эту войну и будет готова принести мне вассальную присягу, я буду рад вернуть ей Хьюм и Даавис. Но что за город она получит, если управлять им останется завоеватель?
   – Если я приму ваше предложение, люди сочтут меня предателем, – слабо возразил Фарбен.
   – В таком случае я разрешаю вам дать знать всем в городе, что вы работаете на Чариону, а не на меня. Можете, если хотите, выпустить уведомления в этом духе. Я лишь прошу вас намеренно не вредить ни мне, ни моему делу.
   – Ваше величество? – Фарбен не верил своим ушам.
   – За это придется заплатить определенную цену, – добавил Линан.
   – Понятно, – фыркнул Фарбен.
   – Ничего вам не понятно. Цена состоит в том, что когда Чариона присягнет мне на верность, присягнуть придется и вам.
   – Вы можете заставить меня присягнуть и сейчас.
   Линан покачал головой.
   – Мы с вами оба понимаем, что это не так. Несомненно, я мог бы заставить вас сделать очень многое. Мог бы даже добиться от вас произнесения присяги, но это были бы пустые слова. Я готов подождать истинной преданности.
   Какой-то миг Фарбен не отвечал, а затем – самую малость – склонил голову.
 
   Она выглядела необыкновенно желанной. Линан невольно упал в ее объятия, сжимая ее так крепко, словно она была его истинной любовью. Они не говорили, их страсть была такой могучей, что никакие слова не могли ее выразить. Их окружал и поглощал лес. Мир был пышным, зеленым и влажным.
   Он вошел в нее, без труда двигаясь в унисон с ее телом. Руки его чувствовали гладкую, как бумага, кожу. Он поцелуями снял пот с ее лица; вкусом тот походил на росу. Ее волосы пахли, как земля. В свою очередь, она целовала его в грудь, в щеку, в лоб, шею и наконец в губы. Он почувствовал, как ее язык скользнул по его языку.
   А затем – боль, внезапная и острая, в глубине горла. Он попытался закричать, но у него не осталось ни капли воздуха. Попытался бороться с ней, но она была слишком сильна. Она придавила Линана к земле, по-прежнему прижимаясь губами к его рту, а острый, как игла, кончик ее языка по-прежнему оставался всаженным в него, высасывая его кровь.
   Но он не сдался. Положив ладони на зажатые между ними Ключи, он крепко сжал их. Тело его пронизало силой и жаром. Вампирша завизжала и взвилась в воздух. На него полилась его же собственная кровь. Вампирша захлопала гигантскими крыльями и исчезла в ночном небе. Он лежал, хватая воздух открытым ртом и чувствовал, как легкие наполняет дарующий жизнь воздух. Глаза его широко раскрылись… и увидели потолок личных покоев Чарионы. Нарисованные на нем аляповатые фрески, казалось, ожили при мерцающем свете стоящего рядом с постелью канделябра.
   Тяжело дыша, он сел. Почувствовав на языке вкус крови, пальцами ощупал десны. Никакой раны не было, и на пальцах не осталось крови. Он свесил ноги с постели и встал. В двух стенах опочивальни были прорезаны окна. Подойдя к ближайшему, Линан открыл деревянные ставни. В покои хлынул чистый ночной воздух. Старый месяц висел низко над горизонтом. Небо испещряли немногочисленные прозрачные облака.
   Он удивленно охнул и отпрянул от окна. Ему привиделось, как что-то, похожее на силуэт крыла, затмило луну. Линан велел сердцу замедлить биение, а разуму – прекратить воображать невесть что, и снова выглянул из окна. Луна оставалась неизменной. На фоне неба не наблюдалось никаких гигантских крыльев. Легкий ветерок доносил запах чистого воздуха, сухой земли и созревающего зерна. Это был запах осени.
   – Время истекает, – тихо произнес он в ночь. – Время истекает.
   Собрав одежду, он быстро облачился и вышел. Двое Красноруких удивленно посмотрели на него, когда Линан покинул опочивальню, и сразу же пристроились к нему в хвост. Обычно его раздражало такое близкое присутствие телохранителей, но только не сегодня ночью.
   Он нашел помещение, которое искал, по другую сторону внутреннего двора от королевских покоев.
   – Точь-в-точь как в Кендре, – пробормотал он про себя. Подойдя к письменному столу, нашел под крышкой бумагу, перо и чернила и достал их. Двое телохранителей остались у двери.
   Сперва он писал быстро, но шли минуты, и постепенно перо начинало двигаться все медленнее, пока ему не пришлось, наконец, с трудом выдавливать из себя каждое слово. Примерно час спустя он отложил перо и прочел написанное. Потом достал второй лист бумаги и начал заново, закончив вдвое быстрей прежнего; тоже перечел, а затем заботливо сложил бумагу и сунул ее за пазуху рубашки.
   Когда он вернулся к себе в покои, то обнаружил там ждущую его Коригану.
   – Ты все еще бодрствуешь? – спросил он, закрывая за собой дверь и оставляя часовых снаружи.
   – Я о многом думала. И удивилась, обнаружив, что ты не только бодрствуешь, но и отсутствуешь. – Она похлопала рукой по постели.
   Линан сел рядом с ней и поцеловал ее.
   – Мне требовалось немного поработать.
   – В скриптории.
   – А откуда ты знаешь? – нахмурился он.
   Она взяла его за правую руку и повернула ее ладонью вверх.
   – Чернильные пятна, – указала она и потерла одно из них. – Свежие. А также вот это.
   Прежде чем он успел среагировать, ее рука метнулась к нему за пазуху и извлекла сложенную бумагу. Он попытался выхватить ее, но Коригана оказалась слишком проворной и отступила от постели, помахивая перед ним листами, как приманкой.
   – Письмо к какой-то прежней возлюбленной?
   – Нет у меня прежних возлюбленных.
   Теперь настала ее очередь нахмуриться.
   – Ты серьезно?
   Линан кивнул.
   – Ты хочешь сказать, что был… ну, сам знаешь…
   – Мне же всего восемнадцать, – принялся оправдываться он.
   – А мне было всего пятнадцать, – парировала она, а затем пожала плечами. – Ну, может, вы в городе поздно развиваетесь.
   – Думаю, это вы, четты, рано начинаете. Должно быть, это связано с сексом, который вы видите вокруг. Как этим занимаются быки с коровами. Кони с кобылами.
   – Наши родители.
   – Ну… да, но вы же не видите… – Она улыбалась ему с самым невинным видом. – Ты ведь не всерьез?
   – Родители обучают нас всему. У нас нет ни школ, как у вас на востоке, ни домашних учителей, какие были у тебя.
   – Такому не обучают ни в какой школе на востоке.
   – А домашние учителя?
   Он покачал головой.
   – К сожалению, тоже.
   – Так, значит, я была у тебя первой?
   – Да.
   – Я польщена.
   – Хорошо, – ровно промолвил он. – А теперь можно мне получить мою бумагу обратно?
   – Личная тайна, да?
   – Не от тебя, – признал он. – Но я предпочел бы не повредить ее. Писать его мне пришлось долго и не хотелось бы начинать все заново.
   – Можно мне прочесть?
   – Да.
   Коригана уже собиралась развернуть письмо, а затем передумала и вернула его Линану.
   – В общем-то нет смысла, если я не узнаю что-то, чего мне не полагается знать.
   – Как ни странно, тут нечто такое, о чем тебе СЛЕДУЕТ знать. Это письмо королю Томару.
   – И что в нем?
   – Излагается моя версия истории об убийстве Береймы и последующих событиях.
   – С целью?
   – В конце я прошу его присоединиться ко мне или, по крайней мере, не оказывать сопротивления, когда я двинусь через его территорию.
   – Значит, ты решил идти на Кендру через Чандру?
   – Это самый очевидный путь.
   – Как, несомненно, считает и Арива.
   – А поскольку это самый очевидный путь, нам нисколько не повредит, если Арива будет полагать, что, по мнению Томара, я приду именно этим путем.
   Коригана сузила глаза.
   – Ты либо очень умен, либо очень глуп. Не могу решить, что именно.
   – Тогда разреши мне успокоить тебя. Я очень умен. Либо Томар присоединится ко мне, и в таком случае письмо это вполне стоило потраченного на него времени, либо отвергнет мое предложение, и в таком случае он обязан будет уведомить Ариву о содержимом письма.
   Коригана потерла подбородок.
   – И в таком случае время все равно было потрачено не зря. Но ведь не ожидаешь же ты, что Арива поверит, будто ты действительно намерен идти через Чандру?
   – Покуда она постоянно выходит из равновесия, неважно, с какой стороны, на ее взгляд, я приду.
   – А, понимаю, – беспечно рассмеялась Коригана. – Ты и сам еще не знаешь, какое выберешь направление.
   – Тебе слишком легко удается увидеть меня насквозь, – пожаловался он.
   – Когда ты так легко поддаешься, я знаю, что слышу отнюдь не правду, – фыркнула она.
   – Ага. Возможно, я как раз этого и добивался…
   – Ах, прекрати, – перебила она и быстро наклонилась поцеловать его.
   Он обнял ее и ответил на поцелуй. Внезапно вернулось непрошенное воспоминание о недавнем сне, и он отстранился. Увидев выражение его лица, она поморщилась.
   – Ты снова видел ее сегодня ночью?
   Он кивнул, не желая произносить это имя.
   – Она становится сильнее, – отметила Коригана, а затем взяла его лицо в ладони. – Но ведь я не Силона. Я Коригана, королева четтов и твоя возлюбленная. – Она взяла его испачканную чернилами руку и сунула ее к себе под рубашку, между грудей. – Вот мое сердце. Оно принадлежит тебе.
   Она снова поцеловала его, и на этот раз он прижал ее к себе и не отпустил.
 
   Через десять дней после отъезда из Даависа Эйнон повел свою колонну через ущелье Алгонка. Налетающий с вершин гор Уферо холодный ветер заставил его задрожать, когда он остановился на самой высокой точке перевала. Ему удалось различить на самом краешке горизонта первую светлую зелень буйной растительности Океанов Травы, а затем мимо рысью проехали первые воины, поднимая пыль и загораживая обзор.
   К нему присоединился Макон. Они долгое время ехали молча, а затем Эйнон спросил:
   – Что у тебя за вопрос?
   Макон непринужденно улыбнулся. Месяцы, проведенные ими вместе в Океанах Травы, сперва в атмосфере взаимной подозрительности, смешанной с уважением, означали, что оба читали мысли друг друга с большей легкостью, чем нравилось любому из них.
   – Я еще не разобрался, какой мне нужен ответ.
   – Тогда давай я задам вопрос за тебя. В какую сторону мы двинемся, выйдя в степь? – Он взглянул в сторону Макона, и тот кивнул. – И следует нам сперва направиться к Суаку Странников или же к традиционной летней территории моего клана?
   – Да, – признал Макон.
   – Как и ты, я склонен как можно быстрее добраться до своей территории, но – несомненно, как и ты – думаю, что все, кто уцелел из клана Лошади, к этому времени наверняка уже добрались до Суака. Или, по крайней мере, туда дошло известие о случившемся.
   – Я больше склоняюсь к последнему.
   – Чем ближе время, когда мне придется принять решение, тем больше я склоняюсь к тому же.
   – Разумеется, окончательное решение за тобой.
   – Естественно. Я же Эйнон, вождь клана Лошади. А ты – Макон, командир шести десятых моей маленькой армии.
   – Трех десятых, – поправил его Макон. – Я отвечаю за Красноруких. А уланы поступили под твое непосредственное командование.
   Эйнон рассмеялся, показывая, что оценил шутку.
   – Давай не будем себя обманывать, Макон. Ты мне нравишься. И я тебе нравлюсь. Именно потому Линан и захотел, чтобы ты отправился со мной. Но ты служишь Линану, а не мне.
   – Линан совершенно недвусмысленно приказал мне следовать твоим распоряжениям.
   – Какими бы они ни были?
   – Какими бы они ни были, – серьезно ответил Макон.
   Эйнон неожиданно обнаружил, что верит ему. Тем не менее…
   – До тех пор?
   – До тех пор, пока не будет выполнена твоя задача.
   – А кому решать, когда это может произойти?
   – Это мы решим вместе, – непринужденно обронил Макон.
   – На совете всегда полезно иметь нечетное число участников, на случай, если голоса разделятся поровну.
   – Если сложится такое положение, я склонюсь перед твоим опытом.
   – Да, – теперь серьезным сделался Эйнон. – Ты так и сделаешь.
   Тут уж настала очередь Макона рассмеяться. Эйнон установил правила, по которым будут складываться их отношения, и будет придерживаться их. Они оба понимали – не видя нужды говорить об этом, – что в конечном итоге мнение Макона будет определяться тем, что лучше всего послужит интересам Линана. Покуда они совпадают с интересами Эйнона, не будет никаких сложностей. Когда же интересы эти разойдутся, понадобится установить новые правила. А до той поры Эйнон был вождем, а Макон – его подчиненным.
   Еще до наступления вечера они достигли конца ущелья. Степь ияла в лучах заходящего солнца, словно золото, и при виде нее у четтов стало легче на душе. Оставшиеся позади них горы Уферо отмечали границу между их миром и тем новым миром, который они отправились завоевать для своего нового короля и славы своего народа. Все четты знали, что если они не погибнут в грядущей войне с саранахами, то вернутся на восток завершить завоевание; но даже если все провинции на востоке падут перед армией Белого Волка, и он сможет по праву занять все города, села и фермы, для четтов всегда был и будет только один настоящий дом – и домом этим являлись Океаны Травы.
   Колонна выступила из ущелья на солнце, озаряющее полные нетерпения лица всадников.

ГЛАВА 16

   Ему не дали утонуть.
   Долгое время Олио чувствовал себя погруженным в нечто, напоминавшее воду: мир виделся ему сквозь преломляющийся, мерцающий свет, звуки были искаженными и тяжеловесными; он был отделен от действительности иного рода пространством и временем.
   А затем его вытащили, море отхлынуло. Глаза пронзил твердый, как сталь, свет, и он сморгнул слезы. Слух атаковали резкие, почти ударяющие по ушам звуки. А потом он почувствовал запах простыней, лечебных трав, каменных стен и позднего лета.
   Сколько же он проспал? Что за жуткий кошмар… Должно быть, он снова выпил. Олио осмотрел себя. На грудь ему тяжело давил Ключ Сердца. Он коснулся его, услышал единственный тон, похожий на звучание далекого колокола, и почувствовал, как ему защипало ладонь. Уж не из-за него ли это? Олио огляделся по сторонам. Он находился у себя в опочивальне. Все выглядело таким же, как всегда.
   И все же.
   Он снова принюхался к воздуху. Да, позднее лето. А может, и осень. Запах созревающих полей. Но ведь еще вчера была весна или раннее лето. Он не был уверен, что именно. Олио свесил ноги с постели и встал. А затем упал – ноги его подкосились. Пораженный, он попытался встать более осторожно. У него закружилась голова, и он схватился за край постели.
   «Никогда больше капли в рот не возьму», – пообещал он себе и почти сразу же понял, что его состояние не связано с алкоголем. Он определенно помнил, что давно завязал с вином. Кое-как принц добрался до южного окна. Занавески заколыхались, поймав краешек южного ветра.
   «Не бывает у нас весной южных ветров», – напомнил он себе. С открывшимся его взору видом явно что-то было не так, но он не мог сразу определить что именно. Вон порт с его лесом мачт. Вон старый город, а выше него дома купцов, а выше… Взгляд Олио побрел обратно к старому городу. Он протер глаза, думая, что взор его все еще затуманен сном. Но грязное пятно по-прежнему оставалось на месте, словно след от угля на полотне.
   Уголь. Пожар.
   – О боже! – ахнул он, внезапно почувствовав запах дыма, ощутив жар пламени и услышав крики раненых и умирающих. Он машинально схватился за Ключ и попятился, рухнув на край постели с плотно зажмуренными глазами.
   – Нет! – выкрикнул он, и нахлынувшая память отступила так же быстро, как и пришла. Он открыл глаза и лежал на постели, хватая воздух открытым ртом, испуганный и сбитый с толку.
   Дверь распахнулась и к нему вбежали двое часовых.
   – Ваше высочество, с вами все в порядке? – спросил один. Они огляделись, словно ожидали найти кого-то, проникшего сюда. Второй часовой метнулся к окну и выглянул наружу.
   – Да, – ответил Олио. Страх его постепенно исчезал. Он лишь хотел, чтобы так же прошло и замешательство. – Думаю, все.
   Часовые переглянулись, явно не убежденные его словами.
   – Вы не могли бы позвать ко мне доктора Триона? – попросил Олио. – По-моему, мне нездоровится.
   Часовые поклонились и вышли, закрыв за собой дверь. Он услышал, как щелкнул замок, и вместо того, чтобы рассердиться или расстроиться, мог лишь гадать, почему они так поступили.
   Что с ним произошло? Что такое мелькало в его памяти? Что-то связанное с пожаром и…
   Старый город сгорел почти целиком – вот что означало черное пятно на городском ландшафте. Но когда это произошло? И какое он имел к этому отношение? Олио помассировал виски, пытаясь вспомнить, но это не помогло. Может он, боже упаси, и вызвал этот пожар? Или пострадал из-за него?
   Последнее казалось больше похожим на правду. Он думал, что если б пожар случился из-за него, ничто не помешало бы ему вспомнить случившееся.
   Он услышал шаги идущих по коридору людей, более чем двоих. Кого же еще часовой мог привести, кроме доктора? Дверь отперли и открыли. В проеме стояла Арива.
   – Доброе утро, сестрица, – поздоровался Олио, приятно удивленный ее визитом. – Сожалею, что тебя побеспокоили из-за этого. Я просто хотел встретиться с докторм Трионом. Ты привела его с собой?
   Она посторонилась и в спальню вошел еще один человек, но по-прежнему не доктор.
   – Эдейтор? Этот часовой привел еще кого-нибудь? Может, повара? Или грума?
   Арива с Эдейтором уставились на него во все глаза. Он не мог понять выражения их лиц, которые казались странным сочетанием священного ужаса, любопытства и облегчения.
   – Дело всего лишь в том, что нынче утром я, кажется, чувствую себя невероятно слабым. Не знаю уж, что я сделал…
   – Это от того, что ты проспал почти пять дней, – не дав ему договорить, ответила Арива.
   – Проспал все лето и еще немного, – поправил ее Эдейтор.
   Олио не знал, как это следует понимать.
   – Ну, – промолвил он, – не хочет ли кто-нибудь из вас объяснить, что вы, собственно, имеете в виду?
   Он сел, выжидающе глядя на них.
   – Даже не знаю, с чего начать, – ответила, помолчав, Арива, и голос ее задрожал.
   Если бы Олио не знал сестру лучше, то мог бы поклясться, что она вот-вот расплачется. Такая возможность встревожила его больше, чем собственная дезориентация. Ведь Арива НИКОГДА не плакала.
   Она медленно сделала шаг по направлению к нему, а затем практически одним прыжком одолев остальное расстояние, сгребла его в объятия и сжала так крепко, что он не мог и вздохнуть. Это настолько его поразило, что он даже не ответил на объятия, а просто висел в ее руках, словно тряпичная кукла. В поисках хоть какого-то объяснения он бросил взгляд на прелата – и впал в шок, увидев, как прелат заливается слезами.
   Когда Арива выпустила его наконец из своих объятий, Олио сделал глубокий вдох. И, не обращая внимания на боль в ребрах, ласково погладил сестру по руке.
   – Что-то случилось, не так ли? – рискнул предположить он.
 
   Деджанус сидел во главе стола. Никто не предлагал ему туда сесть, но он сам присвоил себе эту привилегию. Когда прибыли маршал Льеф, адмирал флота Сечмар, канцлер Грейвспир и герцог Холо Амптра, он, также без всяких обсуждений, открыл первое заседание Комитета Великой Армии, объявив о начале совещания. Остальные посмотрели на него с легким раздражением. Он кивнул священнику, приданному комитету в качестве секретаря, и тот раздал всем присутствующим по исписанной странице.