Браун Саймон. Государь

   – Не столько дорогого, сколько дополнительно трудного. Противень не может быть ребристым или с наплывами на дне и должен быть в точности нужного размера. Я все откладываю работу над ним, пока у меня не будет побольше времени, но времени все не выдается, и Орвин уже начинает проявлять нетерпение.
   – Не он один, – пробормотала себе под нос Подытоживающая. – Давайте сделаем его сейчас. Я вам помогу.
   Кузнец усмехнулся и принялся готовиться к работе.
   – Я собираюсь применить песню второй разновидности, – уведомила Дженрозу Подытоживающая. – Хотя для правильного заклятия требуется больше сосредоточенности, зачитывается оно медленнее и ровнее, и под конец не так сильно устаешь… и потеешь.
   Подытоживающая принялась петь, а кузнец, вместо того, чтобы заработать с новой энергией, стал трудиться в ритме пения. Он работал тщательно, методично, но нисколько не уставая, и Дженроза гадала, не действовало ли заклинание на кузнеца в той же мере, что и на огонь.
   Дженроза переместилась со своего места рядом с Подытоживающей на другое, за спиной у кузнеца, позаботившись не оказаться на пути его взмахов молотом, и пристально посмотрела на домну. Пламя металось, запертое в своей клетке, гонимое природой и магией, жар накатывал на Дженрозу, как волны невидимого моря. Она оказалась почти загипнотизированной и, сама не желая того, начала подхватывать песню, голос ее поднимался и опускался в одном ритме с голосом Подытоживающей. Через некоторое время она заметила, что в печи виднелось еще что-то, кроме пламени и слитка, что-то, корчащееся вместе с огнем, но отдельное от него, более вещественное. Она попыталась сфокусироваться на этом предмете, и голос ее изменился помимо ее воли, сделавшись более глухим и сильным, а голос самой Подытоживающей следовал за ним, словно впадающий в реку ручей.
   Предмет в печи и окружающее его пламя начали сливаться, не обратно в огонь, а во что-то совершенно новое. Дженроза увидела теперь здания и мелькающие силуэты бегущих людей, горящих и падающих наземь. Она попыталась отвести взгляд, увидела мельком, как кузнец вытаскивает свое железо и кует его, как взмывают снопы искр, а затем обнаружила, что ее взгляд следует за железом, когда его задвигают обратно в печь – и снова увидела страшную сцену резни и разрушения. Она попыталась вернуть песнь к первоначальной песне Подытоживающей, но песнь воспротивилась ей. У нее возникло такое ощущение, словно она пытается идти против ураганного ветра, и в воздухе запахло горящей плотью. Огонь делался все ярче и ярче, и видение унеслось прочь, сменившись лицом, созданным из самых белых, самых жарких языков пламени, лицом глядящего на нее Линана.
   Она пронзительно закричала, отшатнулась и рванулась вон из кузницы. До нее донеслось страшное ругательство, стук упавшего молота, она услышала, как ее зовет Подытоживающая, а затем оказалась на прохладном воздухе, падая наземь и по-прежнему пронзительно крича. Грубые руки поймали ее и мягко опустили на землю. Последовали новые крики. Шипела и испарялась вода. Измученный, шепчущий голос Подытоживающей у нее в ушах.
   Она открыла глаза. Кузнец нависал над ней с испуганным и рассерженным видом. Сын его прятался у него за спиной. Кузницу заволокло дымом. Подытоживающая обняла Дженрозу и помогла ей подняться на ноги.
   – Противень напрочь погублен, сударыня магичка, а то был мой самый дорогой слиток железа.
   – Железо я заменю, – через плечо бросила Подытоживающая, – и позабочусь, чтобы в следующий раз противень был сделан как надо.
   – Уж не знаю, что такое сделала ваша подруга, но от этого там уж точно стало жарко. Думаю, даже печь могла потрескаться.
   – Мой клан заплатит за новую печь, кузнец. Куда как лучшую.
   Кузнец, онемев, кивнул, не зная, что еще сказать, и прогнал сына прочь.
   – Что случилось? – спросила у Дженрозы Подытоживающая.
   – Разве ты не знаешь?
   Подытоживающая развела руками.
   – Да откуда мне знать? То, на что ты способна, настолько за рамками моего опыта…
   – Не говори этого. Никогда этого не говори.
   – Ты в силах стоять сама?
   – Думаю, да. – Дженроза перенесла на ноги весь свой вес; почувствовала, как у нее закружилась голова, но не потянулась опереться на Подытоживающую.
   – Извиняюсь за то, что причинила кузнецу неудобство. Кто-нибудь пострадал?
   – Нет. Я помню, как возникло ощущение изменения в песне, как возникло что-то более глубокое и мощное, чем все, с чем я когда-либо сталкивалась раньше, а затем ты, спотыкаясь, попятилась и выбежала вон из кузни. И одновременно жар сделался слишком велик для всех нас. Я услышала треск, увидела, как кузнец бросил что-то в чан с водой и выскочил из кузни вместе с сыном.
   Вокруг начал мельтешить народ; кузнец что-то рассказывал окружающим, показывая на двух магичек.
   – Пошли отсюда, – предложила Подытоживающая. – Нам надо поговорить об этом.
   Сперва медленно, но все убыстряя шаг по мере того, как Дженроза приходила в себя, они вернулись во дворец, в комнату Дженрозы, прихватив по пути на кухне кувшин холодной воды и две кружки.
   Подытоживающая налила воды и спросила у Дженрозы, подавая ей кружку:
   – Ты можешь мне сказать, что именно увидела в печи?
   – А откуда ты знаешь, что я там что-то видела?
   – Когда песня изменилась, я очень внимательно наблюдала за тобой. И знаю: ты там что-то увидела.
   – Я увидела горящую деревню или село и охваченных огнем людей. А потом унюхала, как все это горит.
   – Не удивительно, что ты отпрянула, – сказала Подытоживающая.
   Дженроза кивнула, не упомянув о том, как под конец на нее глянуло лицо Линана. Именно оно, а не ужас увиденного ею до этого, напугало ее настолько сильно, что она не смогла завершить песнь.
   Подытоживающая уперлась взглядом в собственную кружку, словно выискивала там какое-то личное видение.
   – У тебя есть судьба, Дженроза Алукар, независимо от того, нравится тебе это или нет.
   – Довольно, – рассердилась Дженроза.
   – Нет, не довольно. Ты упорно прячешься от нее, но скорее только вредишь себе, отрицая то, на что способна. И ты постоянно натыкаешься на различные проявления своей силы, которая теперь, когда тебе показали, как правильно применять магию, стала резко пробуждаться. Ты не можешь избегать того, чем являешься. И не можешь избежать ждущей тебя судьбы.
   – Да нет никакой такой судьбы. Мы сами делаем выбор, сами определяем свое будущее.
   – Несомненно, – согласилась Подытоживающая, и Дженроза в удивлении посмотрела на нее. – Ты ошибочно полагаешь, будто судьба записана как закон, что судьба требует лишь одного пути.
   – А разве не так? Разве судьба не означает именно это?
   – Твоя судьба – это место, куда ты прибудешь. А вот как ты туда попадешь, зависит только от тебя.
   – Так значит, она все-таки записана как закон? – горько рассмеялась Дженроза. – Конца никак нельзя изменить, только дорогу, по которой я приду к нему.
   – Какого конца? Конца, который ты видела писанным на воде реки в Колби? Или в огне нашего бивачного костра во время осады? Ты можешь быть уверена, Дженроза, что это концы, а не всего лишь перекрестки дорог на твоем пути туда?
   Дженроза посмотрела на Подытоживающую, и отчаянье было в ее глазах.
   – Я вижу кровь. Всю кровь мира. И больше ничего.
   Подытоживающая побледнела.
   – Я боялась, что может оказаться что-то в этом роде.
   – Что это означает?
   – Смерть.
   – Ну конечно, это означает смерть! – выпалила Дженроза, не в состоянии больше обуздывать свой страх и гнев.
   – Близкую смерть, – продолжала Подытоживающая.
   Дженроза невольно содрогнулась.
   – Знаю. Извини.
   Глаза Подытоживающей расширились, когда она поняла.
   – И ты знаешь, чью, не так ли?
   – Да, – жестко кивнула Дженроза. – Я знала это с того самого дня в Колби. И всякий раз, когда у меня бывает видение, оно одно и то же. Я знаю, чья это смерть. – Она закрыла глаза от боли и горя. – И знаю, что стану ее причиной.
 
   Те же леса, которые не давали легко заметить их укрытие, позволяли и врагу незаметно подобраться к ним на выстрел из лука. Первым признаком того, что все пошло наперекосяк, стал вопль часового, за которым последовал свист нескольких сотен стрел, посыпавшихся среди валунов и деревьев. Чариона с Галеном выскочили из своей пещеры близ вершины холма с мечами в руках, глядя во все стороны в попытке определить главную ось атаки. Стрелы застучали рядом по камням. Новые вопли. Солдаты хватались за оружие, ныряли в укрытия.
   – Как они нас нашли? – воскликнул Гален.
   Чариона не ответила. Внезапно сделалось очень тихо. Никаких залпов, никаких криков умирающих. Даже раненые, казалось, задержали дыхание.
   – Что происходит? – спросил Гален.
   Чариона жестом велела ему помолчать. Она расслышала приближающееся движение с южной стороны холма, оттуда, где река протекала ближе всего к нему. Она начала было спускаться по склону, но Гален схватил ее за руку.
   – Не дури.
   Чариона вырвала руку и прожгла его взглядом, но дальше не пошла.
   – Укройтесь, ваше величество! – крикнул находившийся рядом солдат.
   – Согласен, – сказал Гален и присел на корточки за невысоким кустом, потянув за собой упирающуюся Чариону.
   – Сегодняшним утром ты уже дважды хватал мою королевскую особу, – прошипела она ему.
   Он изумленно посмотрел на нее. Когда они только-только проснулись нынче утром, она реагировала иначе.
   – А как насчет…
   – Это иное дело, – холодновато отозвалась она и снова переключила внимание на обстановку ниже по склону.
   Ей ничего не удалось разглядеть среди зелени и камней, но по доносящимся звукам она поняла, что на них надвигалось множество вражеских солдат. Ударил еще один залп, рикошетя от камней, задевая стволы и листья, вонзаясь в руки и лица.
   – Мы в беде, – зло бросила она. – Нас предупредили недостаточно рано для надлежащей подготовки к обороне. Наши люди рассыпаны по всему холму.
   – Думаешь, мы окружены?
   – Чтобы целиком окружить этот лагерь, им понадобится не меньше пяти тысяч воинов, а если бы к нам подходили такие силы, уж мы бы их увидели.
   – Значит, мы можем отступить.
   – Мы с тобой можем, у нас есть лошади. Наши новобранцы тоже могут убраться с холма, но как только они окажутся на ровной почве, четты сразу погонятся за ними и порубают их.
   – Они могут сдаться.
   – А ты принял бы чью-то капитуляцию после того, как перебили одну из твоих колонн?
   – Нет, – тяжело вздохнул Гален. – Но у новобранцев больше шансов, чем ты говоришь. Они могут скрыться в лесу – там четтам тоже придется преследовать их пешими – а наши бойцы местные.
   – Не знаю… – покачала головой Чариона.
   – Что произойдет, если мы останемся здесь?
   – Мы погибнем, – признала она. – Как нам следовало погибнуть еще в Даависе.
   – Невероятно трудно сказать что-то более глупое и бессердечное, – отозвался Гален.
   Она коснулась его лица.
   – Да, извини. Нам нужно спасти как можно больше этих фермеров и селян. Если бы только у нас нашлось побольше времени для работы с ними, я смогла бы кое-чего добиться с их помощью.
   – Ты уже добилась. Мы пообкорнали шерсть степному волку, и если повезет, это еще может сойти нам с рук. – Он рискнул выглянуть из-за куста. – По-прежнему чисто. Иди направо, передай приказ. А я пойду налево. Встретимся на другой стороне холма и спустимся к лошадям.
   Чариона кивнула, наклонилась и быстро поцеловала Галена в губы.
   – По-моему, я люблю тебя, – взволнованно сказала она, а затем исчезла.
   – Спасибо, – ответил Гален пустому воздуху и направился в противоположную сторону.
 
   Линан глядел на кровь на своих руках. Она потемнела и скапливалась в линиях его ладоней, пока руки не стали выглядеть, словно исчирканные красной паутиной.
   – Стрелы оказывают действие, – сказал сидящий рядом с ним Эйджер, ни к кому конкретно не обращаясь.
   Гудон хмыкнул, соглашаясь с ним, но Линан проигнорировал его. Он был поглощен цветом своих рук. Кровь запеклась и у него под ногтями. Он с любопытством понюхал кончики пальцев.
   – Кровь священника, – пробормотал он про себя.
   Она пахла ничуть не иначе, чем любая другая, и это разочаровывало. Он ожидал от нее чего-то особенного, отдающего чем-то священным. Линан вспомнил, как священник истекал кровью после того, как он заколол его. Сперва он был потрясен собственным поступком и обилием крови, но потом потрясение сменилось ужасной, тайной радостью, и ему на долю мгновения стало понятно желание Силоны напиться теплой крови.
   – Линан, уже почти пора, – напомнил Эйджер.
   Линан посмотрел на него, моргнул. Его друг был немного расплывчат. Он снова моргнул.
   – Что?
   – Атаковать. Запас стрел у нас не безграничен.
   – Конечно, – вспомнил Линан, а затем крикнул: – Довольно! – Четты тут же отложили луки. Он повернулся к Эйджеру. – А теперь посмотрим, окупится ли твое обучение Красноруких и клана Океана владеть гладиусом.
   – Окупится, – уверенно предсказал Эйджер, обнажил гладиус и поцеловал клинок. Он встретился взглядом с Линаном. – Только прикажи.
   Линан обнажил собственный меч и встал.
   – На холм! – прорычал он.
   Его призыв поддержал кровожадный волчий вой почти двух тысяч четтов, когда те последовали за Линаном, Эйджером и Гудоном вверх по склону. На них обрушился град стрел, некоторые находили цели, но их было недостаточно, чтобы замедлить атаку. Четты врезались в первое спешно организованное кольцо защитников, словно поток, легко перевалили через него, закалывая всех, кто оставался драться, выкрикивая проклятья тем, кто убегал.
   Линан остановился оглядеть вершину и увидел, что защитники повсюду бегут, но в их бегстве проглядывал некоторый порядок. С миг он опасался засады, а затем сообразил, что у них не было времени устроить ее. Им приказали бежать. И они уходили от него, от его мести. В нем вскипел гнев. Пронзительно закричав, он бросился в погоню, прыгая по камням, перелезая через валуны, которые остановили бы любого другого. Он обрушивался на двух-трех убегающих разом, коля мечом в одной руке и кинжалом в другой, а затем несся к следующей группе. Слух о нем бежал впереди него, вызывая вопли страха и отчаяния, и он использовал их, выслеживая и убивая вопивших. Он добрался до вершины раньше остальных и посмотрел вниз, на другой склон.
   Слишком много, чтобы он смог догнать их всех, а его храбрые четты слишком отстали. Он повернулся и крикнул своим воинам спускаться обратно, вскочить на лошадей и обогнуть холм; так они, по крайней мере, хоть некоторых поймают в западню прежде, чем беглецы доберутся до относительной безопасности леса вдоль реки. Команда прошла по рядам атакующих. А затем Линан возобновил погоню. Кожа плотно обтягивала его лицо, глаза сделались желтыми от дикой ярости, он несся вниз, перепрыгивая с валуна на валун, словно горный козел, перелетая через удирающих врагов и приземляясь перед ними, убивая, разрывая на части, расплачиваясь с ними за то, что дерзнули напасть на его солдат в его королевстве. Когда зашло солнце, он добрался до подошвы холма, с красными от крови руками и волосами, с багровыми пятнами на губах и щеках.
 
   Чариона с силой натянула узду и ее лошадь развернулась кругом. Ехавший позади Гален отобрал у нее повод.
   – Ты что делаешь? Четты наверняка отстают от нас не больше, чем на пол-лиги!
   Она ответила ему диким взглядом.
   – Божья погибель, парень, неужели ты не слышишь его?
   Гален проглотил свой страх.
   – Конечно, слышу! Весь клятый мир его слышит! Он больше демон, чем человек! Что ты собираешься делать?
   – Остановить его! Он режет моих солдат, охотится на них, словно степной волк на караков!
   – Не всех, Чариона! Многие сумеют скрыться. Уже почти стемнело и они почти добрались до леса. Если ты попытаешься самолично противостоять Линану, то только понапрасну погибнешь.
   – А какая разница? – закричала она на него. – Ты ведь рассказывал мне, что он сделал с твоими рыцарями. Так смогу ли я остановить его, даже если за моей спиной будет огромная армия?
   – Не знаю… – покачал головой Гален.
   – Тогда давай просто покончим с этим сейчас! Зачем без конца убегать?
   – Затем, что я не утратил надежды – и не дам расстаться с надеждой тебе.
   Чариона перестала противиться, и он снова потянул ее лошадь вперед, пустив свою рысью. Через некоторое время она забрала узду и поехала рядом с ним. Он слышал, как она тихо плачет в ночи, а затем поймал себя на том же.
 
   Линан встретил свою армию у подошвы холма. Он не знал, скольких убил, но его все еще переполняла неудержимая ярость. Расширенными глазами уставился он на своих четтов, и те не могли встретиться с ним взглядом. Только Эйджер Одноглазый, повидавший в свое время больше ужасов, чем любой из них, смог выдержать его взгляд.
   – С тобой все в порядке? – спросил он.
   – Да, – напряженно кивнул Линан. – Никаких следов Чарионы?
   – Никаких.
   Несколько Красноруких тычками подогнали к нему группу безоружных людей, сплошь раненых, измотанных и явно до ужаса боящихся Линана.
   – Кто это?
   – Пленные, ваше величество, – доложил один из Красноруких.
   – А я что-нибудь говорил насчет взятия в плен?
   Краснорукие переглянулись, а затем покачали головами.
   – Нам следует забрать их с собой в Даавис для допроса, – высказался Эйджер.
   – Для чего? – осведомился Линан. – Их маленькая армия рассеяна, а предводительница бежала. Зачем сохранять жизнь этим изменникам?
   – Изменникам? – выпалил один из пленников, а затем побледнел, сообразив, что наделал.
   Линан сделал к нему шаг, вытянув руку, чтобы взять его за горло. Рыжего молодого парня. И остановился, не завершив шага.
   – Я тебя знаю, – произнес он себе под нос.
   Рыжий начал неудержимо трястись.
   – Я уже где-то видел тебя, – продолжал Линан. Он резко выбросил руку вперед, схватив рыжего за подбородок и приблизив его лицо вплотную к своему. – Как тебя зовут?
   Рыжий невольно уставился в эти желтые глаза, невольно заметил жесткую, белую кожу врага, невольно обделался от страха и боли.
   – Отвечай! – крикнул Линан.
   – Линан! – Эйджер положил руку ему на плечо. – Он не может ответить. Ты сломал ему челюсть.
   Линан бросил рыжего на землю и выхватил меч. Одним взмахом он обезглавил пленного. Его с шипением окатило горячей кровью. Он нагнулся поднять голову за рыжие волосы. И снова вплотную приблизил его лицо к своему.
   – Я таки ОЧЕНЬ даже хорошо тебя знаю. – Он повернулся к Зйджеру. – Моя лошадь с тобой?
   Эйджер сделал знак, и один четт подвел к нему его кобылу. Он легко вскочил в седло, все еще держа в одной руке отрубленную голову, и бросил взгляд на Красноруких.
   – Никакие пленные нам не нужны. Перебить их всех.
   Когда колонна развернулась и двинулась обратно к Даавису, все слышали вопли истребляемых у них в тылу пленников. Гудон ехал рядом с Эйджером, и они вместе смотрели на скакавшего в авангарде Линана.
   – Что он делает? – спросил Гудон.
   – Разговаривает с головой, – ровным тоном ответил Эйджер.
   – Он назвал пленных «изменниками», – отметил Гудон.
   – А когда он допрашивал священника, то представился ему как король Линан. Раньше он никогда этого не делал.
   – Верно, дружище. – Гудон нервно провел языком по губам. – Скажи мне, Эйджер Пармер, вождь клана, ты узнаешь еще нашего Линана или больше не узнаешь его?
   Эйджер почувствовал, как по его деформированной спине прошел спазм, ощущение, которого он не испытывал дольше, чем мог вспомнить. И горбун знал, что именно это означало. Он снова учился бояться.

ГЛАВА 19

   К небу вознеслись голоса тысячи скорбящих четтов. Стоя совершенно неподвижно около своих лошадей, откинув головы назад, раскрыв рты, они с идеальной согласованностью тянули песню мертвых. Этот рыдающий вой, казалось, исходил от самой земли, самих Океанов Травы. Над ними не летало птиц, а вокруг не двигалось ни одно животное.
   На земле, окружающей тысячу скорбящих, лежали кости тысяч четтов, останки клана Эйнона. Жаркое летнее солнце и пожиратели падали сделали кости белыми, как бивни; их отблеск в траве был заметен с расстояния во много лиг. Когда Эйнон впервые увидел это поле, то уже знал, что это такое, хотя никакой личный опыт не мог подготовить его к такому. Все его тело вдруг налилось чугунной тяжестью, и все же он по-прежнему ехал вперед, заставляя себя вести уцелевших из клана Лошади к этому полю смерти.
   Когда песня мертвых закончилась, четты вскочили на лошадей и собрались вокруг Эйнона. Как ему показалось, в тот миг все они, даже шесть сотен, принадлежащих к числу улан и Красноруких Линана, были готовы последовать за ним до самого края земли для отмщения.
   «Да будет так, – подумал он. – Линан дал мне добро простирать свою месть до каких угодно пределов, и я хочу дойти до самого источника».
   – Мы не станем собирать кости, – сказал он всем. – Никакого погребального костра не будет. Это поле, которое мы называем Путем Солнцестояния, навеки станет кладбищем наших погибших. Никакой скот никогда не будет пастись здесь, никакой другой клан никогда не назовет эту территорию своей. Отныне и до скончания Океанов Травы именно здесь каждое лето будет собираться клан Лошади и петь песню мертвых, дабы духи наших родных и друзей покоились в мире, зная, что они не забыты, и их смерть не осталась неотомщенной.
   В ответ не грянуло криков, никто не подхватил его выкрика. Эйнон развернул лошадь на запад, и вся колонна медленно, дабы не потревожить останков, проехала по полю смерти.
 
   Если б Декелон не был с Амемуном все время набега саранахов на Океаны Травы, то нипочем не узнал бы его. Аманит настолько потерял в весе, что был теперь таким же худым, как любой из его воинов пустыни; он состриг бороду, оставив от нее лишь щетину, а взятая им у убитого четта сабля стала ему теперь самым близким другом – Декелон был уверен, что аманит по ночам разговаривал с ней.
   Самая большая перемена проявлялась в бою. Амемун всегда одним из первых бросался на врага, убивал больше всех и меньше всех был склонен к пощаде.
   Месть творит чудеса, размышлял Декелон. Она была тем самым ветром, который свыше века назад унес его народ с принадлежащей ему по праву степной территории в южные пустыни, а теперь нес их обратно в степь. Именно этот ветер в огромной мере определял политику и общество саранахов и, насколько Декелон мог разобрать по рассказам Амемуна о дворах в Пилле и Кендре, политику и общество на всем континенте. И этот ветер вдохнул теперь в старое тело Амемуна новую жизнь, придав ему силу и выносливость куда более молодого человека, сочетаясь с ненавистью, которую может вызвать лишь потеря не просто того, кого любишь, а того, вокруг кого вращалась вся твоя жизнь.
   И Декелон знал, что такая месть может также стать и помехой.
   – Не понимаю, почему мы не можем продолжить, – спорил Амемун. – Мы можем выделить еще сотню для доставки этой добычи домой к вашему народу. Все равно у нас остается…
   – Слишком мало воинов, – не дал ему договорить Декелон. – Каждая битва понемногу сокращает нашу численность. При последних двух нападениях на кланы четтов мы не истребили их, а лишь рассеяли, заставив разбежаться на запад и север. Слух о нашем присутствии распространяется, и скорее раньше, чем позже, кланы в этой части Океанов Травы объединятся и двинутся на нас.
   – Еще одно, – взмолился Амемун. – Еще одно нападение. Твои разведчики обнаружили след. К ночи мы сможем догнать тот клан, а завтра к этому времени мы все уже будем двигаться на юг.
   Декелон тяжело вздохнул. Он тоже желал продолжить резню и грабеж – это было мечтой всей его жизни, – но он был предводителем этого военного отряда, отвечал за людей, воевавших под его началом и собранную ими добычу. За то время, которое он и его бойцы свирепствовали по востоку и западу этой части Океанов Травы, они наголову разгромили шесть кланов и в первых четырех боях перебили всех до единой души. Но он нутром чуял, что время истекает, и они находились сейчас неподалеку от того участка границы, где впервые перешли ее. Он был уверен: это знак того, что пора возвращаться.
   «И все же, – подумал он, – еще одна ночь. Если я сейчас вернусь, то, возможно, не увижу новой весны; возможно, никогда больше не сражусь ни в одной новой битве».
   Он огляделся кругом, обводя взглядом лица выжидающе глядящих на него воинов. И увидел, что они тоже хотят этого.
   – Отлично. Еще одно. А потом отправимся домой.
   Он отрядил восемь воинов, по большей части раненых, сопровождать домой в южную пустыню взятую при последнем нападении добычу, а затем отдал приказания разведчикам, которые быстро убежали на север, в сторону обнаруженного ранее следа нового клана. Остальные воины разобрали оружие, образовали цепочку и последовали за разведчиками куда менее резвой рысью.
 
   Была ясная безлунная ночь. Эйнон лежал на спине и смотрел на море звезд, но вместо красоты, которую он некогда видел в нем, оно теперь только напоминало ему об оставленном позади поле костей.
   «Столько же костей, сколько и звезд», – подумал он.
   Над ним вырос силуэт. Даже не видя лица, он знал, что это Макон. На миг он подумал, не убить ли его тот пришел, не в этом ли состоял все время план Линана, но что-то глубоко внутри подсказало ему, что ни тот, ни другой не сделали бы ничего подобного. Макон был для этого слишком горд, а Линан слишком уверен в себе.