Страница:
Раввин слушал очень внимательно, иногда даже забывая стряхивать пепел с сигареты, и, когда Цимбаларь, замолчав, вопросительно глянул на него, без промедления ответил:
– История, рассказанная вами, весьма и весьма туманна, хотя, вне всякого сомнения, она имеет под собой некую реальную подоплёку. Я не стану требовать уточнений. Тайна есть тайна. В древности пропало немало иудейских реликвий: ковчег завета, посох Аарона, щит Давида, главный семисвечник Иерусалимского храма, изначальная Тора, послужившая чертежом для создания Вселенной. Я могу только догадываться, какую именно реликвию вы имеете в виду. Но мне хотелось бы уточнить планы её дальнейшего использования.
– К сожалению, они неизвестны нам, – ответил Цимбаларь. – Однако хотелось бы верить, что это благие планы.
– Увы, в истории России было предостаточно случаев, когда святыни использовались не по назначению, – возразил раввин. – Церковные колокола переплавляли в пушки, иконами топили печи, мощи страстотерпцев выбрасывали на помойку. Реликвия, за которой сейчас идёт охота, обладает огромной мистической силой, и её дальнейшая судьба мне небезразлична.
– В печку её не сунут, это точно, – сказал Ваня. – И на помойку не выбросят.
– Но её могут превратить в оружие, – заявил раввин. – В оружие неимоверной, хотя и таинственной мощи. Более того, я почти уверен, что в этом качестве реликвия уже применялась прежде.
– Совершенно верно, – кивнул Цимбаларь. – Такое бывало. Но ведь оружие – это не только средство нападения, но и средство защиты. Меч может убить, но может и спасти.
– Это уже казуистика... В России, где добрая половина населения до сих пор мечтает о твёрдой руке, подобные эксперименты чреваты непредсказуемыми последствиями. Допустим, сегодня нами правит добрый хозяин, завтра появится злой, а послезавтра – вообще маньяк. И страшный меч пойдёт рубить налево и направо. Своих и чужих. Разве такое уже не случалось?
– Если вы считаете мои доводы казуистикой, то ваши – чистой воды метафизика. – Настроение Цимбаларя стало меняться не в лучшую сторону. – Оставим вселенские проблемы философам и политикам. А у нас к вам всего лишь один маленький вопрос: существует ли защита от пагубного воздействия реликвии?
– Простите... Полемический задор, знаете ли... – Раввин опять закурил. – Некоторые святыни иудеев действительно имели свойство не даваться в руки врагов и карать своих приверженцев, склонных к отступничеству. Это считалось волей бога, и, естественно, вымолить спасение было невозможно. Если реликвия, о которой вы говорите, по-прежнему повинуется Яхве, вам лучше оставить её в покое. Она сама выберет достойного владельца. Но возможен и другой вариант. Реликвия, сохранив свою мистическую сущность, отпала от истинного бога. Не исключено, что она сделалась игрушкой в руках врага рода человеческого. Тогда реликвия уже неподвластна слову приверженцев бога Яхве и какой-либо толковый совет я вам дать не могу.
– Жаль, очень жаль. – Цимбаларь помрачнел. – Выходит, мы обратились к вам зря...
– Подождите, вы не совсем правильно меня поняли. – Раввин придержал Ваню, уже собиравшегося было встать. – Лично я действительно не могу вам ничем помочь. Но есть люди, вполне возможно, способные на это.
– И вы их нам порекомендуете? – сразу оживился Цимбаларь.
– Только из уважения к вашим прежним заслугам. – Едва заметная улыбка тронула губы раввина. – Приверженцы любой религии терпеть не могут еретиков и сектантов, искажающих суть веры. Однако нельзя закрывать глаза на несомненные достоинства, нередко встречающиеся у адептов еретического учения... Можно быть православным христианином никонианского толка и в то же время уважать раскольников за бескомпромиссность и силу духа. Свои еретики есть и в иудаизме. Их называют хасидами. Они отрицают значение талмудического знания и призывают к эмоциональному слиянию с богом. Благочестие для них выше учёности. Отринув традиционные ритуалы, хасиды практикуют мистическое созерцание господнего престола. Всё это привело к тому, что ещё в восемнадцатом веке они были отлучены от церкви. Духовные вожди хасидов, цадики, всегда отличались сверхъестественными способностями. В этом они чем-то похожи на индийских йогов. Но если йоги занимаются только самосовершенствованием, то цадики взяли на себя роль наставников, лекарей, пророков, а главное – заступников людей перед лицом бога. Они весьма сведущи в каббале и через это учение имеют выход на силы зла... Недалеко от Москвы проживает один из таких цадиков – ученик и последователь самого Менахема-Менделя Шнеерсона. Вам нужно обратиться за советом и помощью к нему. Только не говорите, пожалуйста, что вас послал талмудический раввин. Иначе вам даже дверь не откроют...
Самуил Герцевич Нахамкин, некогда возведённый в цадики знаменитым любавичским ребе Шнеерсоном, знавшим назубок не только Тору, но и многие светские науки, услыхав, что с ним желают встретиться какие-то гои, а тем более работники милиции, наотрез отказался покинуть свою келью, расположенную на чердаке большого бревенчатого дома, чем-то похожего на блокгауз, в которых американские пионеры отсиживались во время стихийных бедствий и индейских набегов.
Седобородые старцы и согбенные временем старухи, населявшие дом своего духовного вождя, только извинялись и беспомощно разводили руками. У великого праведника (а именно так переводился термин «цадик») был весьма тяжелый характер, который отнюдь не улучшился после ряда долгих отсидок, занявших чуть ли не третью часть его жизни.
Оперативники приуныли, хотя им наперебой предлагали чай, кофе, кисель, наливку и традиционные еврейские закуски. Тогда Людочка, проявив характер, отстранила домочадцев, облепивших гостей, словно докучливые мухи, и смело вступила на узкую скрипучую лестницу, ведущую в покои цадика. Дряхлые приживалы и приживалки сразу подняли жалобный вой, словно в их мирный дом ворвались слуги Ирода Великого или легионеры Тита Флавия.
К общему удивлению, всего через четверть часа Людочка спустилась вниз, но не одна, а в сопровождении тщедушного старикашки, чьё сморщенное лицо чем-то напоминало маску оперного Мефистофеля.
Одним движением руки усмирив домочадцев, цадик скрипучим голосом произнёс:
– Эта девочка побожилась, что все называют её Метатроном, то есть ангелом божьего лица. И я вам скажу, что она права. Именно так я представлял себе ангела, который растолковал Аврааму божественное слово, сотворившее мир, а потом указал Моисею путь в землю обетованную. В каббале, которую наши ребе ставят даже выше Талмуда, Метатрон приравнивается к божественному первопринципу Сефирот Кетер. Какая жалость, что такие прекрасные создания чаще всего рождаются среди гоев!
– Не вижу в этом ничего страшного! – Людочка приобняла старика за плечи. – Все люди – создания божьи.
– Да, девочка, да. – Цадик затряс своей пегой бородой. – И только в людях горит божественная искра. Животные не смотрят в небо, ангелы прикованы к царству духов. Лишь человек соединяет небо и землю. Наши тела – прах. Но наши души – частица сущности всевышнего. Только люди могут видеть в материальном мире духовную красоту.
Огонь высокого безумия горел в глазах цадика. Понимая, что с таким человеком нельзя сразу заговорить о деле, Цимбаларь с почтением (не напускным, а искренним) спросил:
– Самуил Герцевич, а почему раввины так косятся на ваших единомышленников? Ведь вы одной с ними веры...
– Раввины изгнали бога из его земного сада, – проникновенно произнёс цадик. – Они объявили его слишком совершенным для нашего мира. Они выдворили его в царство молитв, в святилища и кельи отшельников. А ведь некогда Создатель жил на земле, в доме человеческом. Наша цель – вернуть бога людям. Мы доведём до конца святое дело, начатое праотцем Авраамом и пророком Моисеем. Мы материализуем мечту... Что случилось? – Он внимательным взглядом обвел стоящих перед ним оперативников, к которым успела присоединиться и Людочка. – Я вижу на ваших лицах печать несчастья и тревоги. Чем вы удручены, дети мои?
За всех ответила Людочка, без колебания взявшая инициативу в разговоре на себя:
– Выполняя служебный долг, мы столкнулись с противодействием некой мистической силы, вселившейся в древнюю иудейскую реликвию. Вследствие этого на нас обрушилась лавина всяческих бед. С тех пор в наших душах поселилась печаль и тревога.
– Хасиды не признают ложных реликвий, – ответил цадик. – Зачем поклоняться всякому ветхому хламу, если над нами раскинулось небо, являющееся престолом всевышнего? Человек свят сам по себе, потому что его душа почти целиком состоит из божественного начала, разлитого повсюду. Нам ли бояться мистического зла?
– Это безусловно так, но, к сожалению, мы не достигли ни вашей мудрости, ни вашей святости. – Слова Людочки могли бы разжалобить даже каменного истукана.
– Постигнуть мудрость очень просто. – Цадик приложил обе руки к сердцу. – Начните с мысли о том, что мир не так уж страшен, как это кажется. Следует доверять не глазам своим, а душе. Даже из самого ужасного события можно извлечь полезный урок. Не тревожьтесь понапрасну, а решительно действуйте, доверившись богу. Если у вас нет опыта – спросите совет у старшего товарища, отца или учителя. И если вы убеждены, что поступаете справедливо, всевышний не оставит вас своей милостью.
– Именно за советом мы и пришли к вам, – призналась Людочка. – Скажите, как нам одолеть таинственную силу, неподвластную простому смертному?
– Кто изучал каббалу, тот знает, что помимо нашего мира и мира ангелов существует множество других миров, и не все они осенены божественным присутствием. Тёмные силы постоянно испытывают людей, внося в нашу жизнь хаос и смуту. Но не следует отчаиваться. Возможности зла ограниченны. Великий ребе Баал-Шем-Тов учил: «Любой человек желал бы попасть в Иерусалим, где заступничество божье обеспечит ему достаток и безопасность. Но Иерусалим не может принять всех желающих. Поэтому, где бы ты ни был, преврати это место в свой маленький Иерусалим, а ещё лучше – носи Иерусалим в собственном сердце». Скажу вам прямо, что для меня Иерусалимом стал вот этот дом, купленный на пожертвования общины. После долгих лет скитаний и невзгод я наконец-то обрёл здесь покой. Божья длань простёрта над моим домом, и силы зла обходят его стороной... Ты растревожила моё сердце, милая девочка. У меня никогда не было ни жены, ни дочки, ни внучки, но каждую из этих женщин я представлял себе именно так. Сначала в двадцать лет, потом в сорок, потом в семьдесят... Вы, гои, не зря называете глаза зеркалом души. Я вижу, что в твоей душе живёт бог, хотя ты сама, возможно, и не подозреваешь об этом. – Старик так разволновался, что Цимбаларь даже стал опасаться, как бы его не хватил преждевременный кондрашка. – Поэтому я распространю заступничество всевышнего и на тебя, пусть даже это пойдёт в ущерб моей собственной безопасности... Следуй за мной, девочка!
Они вышли в полутёмные сени, и цадик, встав на перевернутую кадушку, снял с дверного косяка какой-то странный предмет, при ближайшим рассмотрении оказавшийся крохотным серебряным футлярчиком, в котором хранились плотно свёрнутые пергаментные листочки. Весь футлярчик, сделанный с большим тщанием и не меньшим искусством, покрывала узорчатая вязь, составленная из угловатых знаков еврейского письма и основных символов иудаизма.
Держа футлярчик за ажурную тесёмку, цадик торжественно произнёс:
– Это мезуза – магический амулет, символизирующий любовь нашего народа к богу и одновременно защищающий его обладателя от любого зла. Он содержит в себе древние письмена с чудодейственными словами, отгоняющими порождения тьмы, и каббалистическими формулами, обеспечивающими божье покровительство... Носи мезузу и ничего не бойся, но, когда опасность минует, обязательно верни её обратно, потому что она является общей собственностью хасидов. После моей смерти её отошлют нынешнему любавичскому ребе, который четырнадцать лет назад сменил незабвенного Менахема-Менделя. – Вновь взгромоздившись на кадушку, низкорослый цадик сам надел амулет Людочке на шею.
– Все ваши указания будут исполнены. – Она чмокнула старика в щёку, имевшую цвет и фактуру дубовой коры. – Но нас четверо, и опасность в равной мере угрожает каждому.
– Если вы делаете одно дело и у вас общий враг, мезуза защитит всех, – сказал цадик. – Но для верности время от времени передавайте её друг другу. Отходя ко сиу, целуйте мезузу и то же самое делайте поутру. Это нужно для того, чтобы на определённое время между вами установилась нерасторжимая связь... Но не забывайте одно правило: «Даже надев прочные доспехи, не подставляйтесь под каждую летящую мимо стрелу». Иногда хищного зверя проще приручить, чем убить. То же самое относится и к реальным носителям зла.
– Ох, даже не знаю, как вас благодарить! – Людочка от избытка чувств всплеснула руками.
– Ты уже поблагодарила меня. – Цадик указал на свою щеку, где остался след губной помады. – А в дальнейшем не забывай благодарить бога, под защитой которого ты теперь находишься...
– Чудесный старик. – Людочка всё ещё не могла оторвать глаз от амулета. – Кажется, не сказал ничего особенного, а на душе полегчало.
– Во-во, – буркнул Цимбаларь, сосредоточенно крутивший баранку. – Что-то тебя последнее время на стариков потянуло. Это уже клиника какая-то. Явные симптомы сексуальной извращённости. Если мне не веришь, почитай профессора Свядоща.
– Я его раньше тебя читала, – отрезала Людочка. – Ещё в пятом классе. Монографию «Женская сексопатология».
– Сильная книга, – кивнул Цимбаларь. – И что тебя больше всего в ней впечатлило?
– История про одну знаменитую спортсменку, у которой эрогенная зона находилась в подколенном сгибе и она могла ощущать оргазм только во время многократных и энергичных приседаний.
– У нас, слава Яхве, до этого пока ещё не дошло. – Цимбаларь постучал по деревянному набалдашнику рычага коробки передач. – Будем надеяться, что подарок цадика излечит все твои патологии.
– Вот если бы он тебя ещё от дури излечил, – мечтательно вздохнула Людочка.
– Сие невозможно, – ответил Цимбаларь. – Это у меня свойство генетическое. Вроде как цвет кожи или разрез глаз.
– Интересный у вас разговор получается, – недовольным тоном произнёс Ваня. – Вы мне лучше вот что скажите: я эту сионистскую штуковину тоже должен целовать?
– Поцелуешь, если не хочешь вновь оказаться в собачьей будке, – сказала Людочка.
– Ну если только на твоей груди. – Ваня сунул любопытный нос в вырез её кофточки, но, получив толчок плечом, тут же отлетел на противоположный край сиденья.
– Первым делом заедем к Кондакову, – сказал Цимбаларь. – Порадуем старика. Он, бедняга, по Ване просто испереживался.
– Заедем, – согласилась Людочка, забавляясь с амулетом, как с любимой игрушкой. – Но сначала заскочим на минутку в отдел. Там у меня остались весьма важные документы. Хочу показать их Петру Фомичу.
Возле дежурки, за стеклом которой похабно ухмылялся майор Свешников, Цимбаларь задержался.
– Чего скалишься, как крокодил на инкубаторских цыплят? – недружелюбно поинтересовался он.
– Я не скалюсь, а улыбаюсь. – Ухмылка Свешникова стала ещё шире. – И не тебе, охламону, а юной барышне.
Людочка, собиравшаяся проскочить мимо дежурки незамеченной, тоже остановилась. Амулет, напоминавший предназначенную для вампира серебряную пулю, маятником качался на её груди. Поведя в сторону Свешникова презрительным взором, она обронила:
– Прежде чем улыбаться барышням, которые, между прочим, вам в дочки годятся, не мешало бы сначала побывать на приёме у стоматолога.
Ухмылка Свешникова, считавшаяся неотразимой, как взгляд удава, превратилась в кислую гримасу, а Цимбаларь с довольным видом воскликнул:
– Смотри-ка, действует! Похоже, не обманул нас старый хрыч. Качественный товар всучил...
Впрочем, его веселье длилось недолго. Оперативная сводка, с которой не преминул ознакомиться Цимбаларь, вновь сообщала о подвигах киллера, прозванного газетчиками Окулистом.
В течение нескольких часов он совершил целую серию преступлений. Его жертвами последовательно стали криминальный авторитет Шрубко вкупе с двумя телохранителями, патрульный милиционер и охранник рынка.
И если первое убийство имело явно заказной характер, то милиционер и охранник просто подвернулись под горячую руку. Тем не менее на долю каждого из них достался контрольный выстрел в правый глаз.
– Выпендривается, сука, – пробормотал Цимбаларь.
Кондакова они застали не в палате, а в больничной столовке, где в свободное от приёма пищи время ходячие пациенты смотрели телевизионные передачи, играли в шашки-шахматы и предавались ожесточённым политическим спорам.
Именно по полемическому задору выздоравливающих можно было легко отличить от тяжелобольных. Тех волновали не мировые проблемы и не судьбы страны, а исключительно состояние собственной пищеварительной и мочевыводящей системы.
Кондаков, слегка осунувшийся, но по-прежнему энергичный, играл с каким-то недорослем в «Чапаева», то есть щелчками посылал свои шашки в стан врага, дабы нанести ему невосполнимые потери.
Увидев входящих коллег, насильно облачённых в белые халаты, он вскочил и распростёр объятия.
– Ну слава те господи! Все живы... А говорили, что бандитская собака откусила Ване половину задницы.
– Нет, это я ей полхвоста откусил, – возразил разобиженный Ваня. – Кстати, какому такому господу ты сейчас возносил хвалу?
– Обыкновенному... – Несколько озадаченный Кондаков опустил руки. – Иисусу Христу... А что такое? Опять антирелигиозной компанией запахло?
– Нет, дело в другом. Просто мы приняли иудейскую веру и с сегодняшнего дня должны славить исключительно бога Яхве. Перед сном и рано утром.
– Ты, случайно, не свихнулся? – Кондаков подозрительно прищурился. – С некоторыми заложниками такое случается.
– Я в сто раз здоровее тебя! – Ваня с вызывающим видом подбоченился. – Лучше глянь, что висит на шее у нашей красавицы.
Напялив очки, Кондаков стал рассматривать амулет, конфессиональная принадлежность которого не вызывала сомнений.
– Семисвечники, шестиконечные звёзды, – бормотал он. – Ну это понятно. А как же вы...
– Не беспокойтесь, Пётр Фомич, – прервала его Людочка. – Обрезание мы не делали, в микву[1] не окунались и ни единого слова Торы до сих пор не выучили. Ваня, как всегда, преувеличивает... Зато вещь, которую вы сейчас созерцаете, действительно является иудейским амулетом – мезузой.
– Медузой? – не расслышал Кондаков.
– Нет, мезузой. – Людочка заправила амулет под кофточку. – По-нашему оберег. Она должна защитить нас от зловредного влияния бетила.
– Кое-кому эта медуза-мезуза уже помогла, – сообщил Цимбаларь, доигрывающий за Кондакова партию в «Чапаева». – Теперь будем носить её по очереди.
– Петру Фомичу мезуза пока без надобности, – сказала Людочка. – На тот срок, что он остаётся в больнице, ему ничего не грозит.
– Кроме заражения СПИДом при переливании крови, – ляпнул Ваня, так и не простивший коллеге его шуточку насчёт собаки.
– Давайте зайдем в палату, – предложила Людочка. – Хочу обсудить с вами кое-какие идеи, недавно возникшие у меня. Мнение Петра Фомича важно в особенности.
В палате была только одна койка и один стул, поэтому Ване, отказавшемуся присесть на больничное судно, пришлось разместиться на тумбочке.
Цимбаларь, заметив в Людочкиных руках томик избранных произведений поэта Уздечкина, поинтересовался:
– Так это, значит, и есть твои важные документы?
– Вот именно! – ответила Людочка, оживлённая как никогда. – И сейчас вы все в этом убедитесь... Прошлой ночью мне что-то не спалось, и я вновь перелистала эту книгу. Больше всего меня заинтересовали лирические стихи.
– Ничего удивительного, – ехидно усмехнулся Цимбаларь, но под строгим взглядом товарищей сразу приумолк.
– Скажу прямо, творчество Уздечкина заинтересовало меня не как ценительницу истинной поэзии, тем более что ею там и не пахнет, а как криминалиста-аналитика, – продолжала Людочка. – Сразу бросалось в глаза, что стихи, посвящённые некой Сонечке, которую мы прежде отождествляли с Софьей Валериановной Уздечкиной, резко выделяются на фоне остальных произведений, очень и очень серых. В них ощущалась искренность, душевный подъем, истинное чувство. Если учесть, что эти стихи были написаны в последние годы жизни поэта, невольно напрашивался вопрос: что стало причиной столь позднего творческого взлета? Неужто Уздечкина вдохновляла жена? Пётр Фомич, вы здесь единственный, кто лично знался с этой особой. Каково ваше мнение?
Кондаков сказал, как отрезал:
– Не в моих правилах оговаривать женщин, но такой мегере не стихи следовало бы посвящать, а судебные иски на раздел имущества и жилплощади.
– Что думают остальные? – Людочка перевела взгляд с Цимбаларя на Ванечку.
– По отзывам людей, знающих Софью Валериановну Уздечкину, это просто змея подколодная, – сообщил первый.
Второй присоединился к общему мнению:
– Если мамочка хоть чем-то похожа на дочку, то это просто с ума сойти!
– Тогда я спрашиваю вас как мужчин: могли ли у Уздечкина на старости лет возникнуть столь сильные чувства к мегере и змее подколодной? Ведь прежде он лирическими стихами вообще не баловался... Неужели причиной тому лишь страх перед деспотическим характером жены? Не поверю... Послушайте сами. Стихотворение называется «Воздаяние» и посвящено, естественно, Сонечке. – Людочка открыла книгу на заложенной странице и продекламировала:
– Тут ты не прав, – возразила Людочка. – Когда Пушкин писал: «Я помню чудное мгновение, передо мной явилась ты... » – он имел в виду именно Анну Керн, а не какую-то отвлечённую фантазию. В стихотворении Уздечкина речь тоже идет не о метафорическом образе и уж тем более не о мегероподобной Софье Валериановне, а о вполне конкретной девушке... Послушайте ещё. В стихотворении «Очарование» практически нарисован её словесный портрет.
Цимбаларь тоном знатока добавил:
– Например, Александра Блока вдохновляли исключительно дорогие проститутки, к которым он всю жизнь испытывал непреодолимую тягу. Они у него и «Прекрасные дамы», и «Незнакомки». А свою жену он разлюбил на следующий день после свадьбы. Но для поклонников поэзии Блока эти факты малоинтересны.
– У Блока на закате жизни даже приличных штанов не было, – не унималась Людочка. – А Уздечкин обладал чудодейственной реликвией, ценность которой прекрасно понимал. Вы про это не забывайте! Цитирую стихотворение «Прощание».
– Стихотворение посвящено Сонечке? – уточнил Кондаков.
– Вот именно! – с победным видом ответила Людочка.
– Как же мы всё это раньше проморгали? – Цимбаларь почесал за ухом.
– А не надо было над чужими стихами издеваться! – Людочка торжествовала. – Это, между нами говоря, тоже документ. Более того, улика.
– Неужели Софья Валериановна так ничего и не заподозрила? – удивился Кондаков. – Стихи-то выдавали Уздечкина с головой.
– История, рассказанная вами, весьма и весьма туманна, хотя, вне всякого сомнения, она имеет под собой некую реальную подоплёку. Я не стану требовать уточнений. Тайна есть тайна. В древности пропало немало иудейских реликвий: ковчег завета, посох Аарона, щит Давида, главный семисвечник Иерусалимского храма, изначальная Тора, послужившая чертежом для создания Вселенной. Я могу только догадываться, какую именно реликвию вы имеете в виду. Но мне хотелось бы уточнить планы её дальнейшего использования.
– К сожалению, они неизвестны нам, – ответил Цимбаларь. – Однако хотелось бы верить, что это благие планы.
– Увы, в истории России было предостаточно случаев, когда святыни использовались не по назначению, – возразил раввин. – Церковные колокола переплавляли в пушки, иконами топили печи, мощи страстотерпцев выбрасывали на помойку. Реликвия, за которой сейчас идёт охота, обладает огромной мистической силой, и её дальнейшая судьба мне небезразлична.
– В печку её не сунут, это точно, – сказал Ваня. – И на помойку не выбросят.
– Но её могут превратить в оружие, – заявил раввин. – В оружие неимоверной, хотя и таинственной мощи. Более того, я почти уверен, что в этом качестве реликвия уже применялась прежде.
– Совершенно верно, – кивнул Цимбаларь. – Такое бывало. Но ведь оружие – это не только средство нападения, но и средство защиты. Меч может убить, но может и спасти.
– Это уже казуистика... В России, где добрая половина населения до сих пор мечтает о твёрдой руке, подобные эксперименты чреваты непредсказуемыми последствиями. Допустим, сегодня нами правит добрый хозяин, завтра появится злой, а послезавтра – вообще маньяк. И страшный меч пойдёт рубить налево и направо. Своих и чужих. Разве такое уже не случалось?
– Если вы считаете мои доводы казуистикой, то ваши – чистой воды метафизика. – Настроение Цимбаларя стало меняться не в лучшую сторону. – Оставим вселенские проблемы философам и политикам. А у нас к вам всего лишь один маленький вопрос: существует ли защита от пагубного воздействия реликвии?
– Простите... Полемический задор, знаете ли... – Раввин опять закурил. – Некоторые святыни иудеев действительно имели свойство не даваться в руки врагов и карать своих приверженцев, склонных к отступничеству. Это считалось волей бога, и, естественно, вымолить спасение было невозможно. Если реликвия, о которой вы говорите, по-прежнему повинуется Яхве, вам лучше оставить её в покое. Она сама выберет достойного владельца. Но возможен и другой вариант. Реликвия, сохранив свою мистическую сущность, отпала от истинного бога. Не исключено, что она сделалась игрушкой в руках врага рода человеческого. Тогда реликвия уже неподвластна слову приверженцев бога Яхве и какой-либо толковый совет я вам дать не могу.
– Жаль, очень жаль. – Цимбаларь помрачнел. – Выходит, мы обратились к вам зря...
– Подождите, вы не совсем правильно меня поняли. – Раввин придержал Ваню, уже собиравшегося было встать. – Лично я действительно не могу вам ничем помочь. Но есть люди, вполне возможно, способные на это.
– И вы их нам порекомендуете? – сразу оживился Цимбаларь.
– Только из уважения к вашим прежним заслугам. – Едва заметная улыбка тронула губы раввина. – Приверженцы любой религии терпеть не могут еретиков и сектантов, искажающих суть веры. Однако нельзя закрывать глаза на несомненные достоинства, нередко встречающиеся у адептов еретического учения... Можно быть православным христианином никонианского толка и в то же время уважать раскольников за бескомпромиссность и силу духа. Свои еретики есть и в иудаизме. Их называют хасидами. Они отрицают значение талмудического знания и призывают к эмоциональному слиянию с богом. Благочестие для них выше учёности. Отринув традиционные ритуалы, хасиды практикуют мистическое созерцание господнего престола. Всё это привело к тому, что ещё в восемнадцатом веке они были отлучены от церкви. Духовные вожди хасидов, цадики, всегда отличались сверхъестественными способностями. В этом они чем-то похожи на индийских йогов. Но если йоги занимаются только самосовершенствованием, то цадики взяли на себя роль наставников, лекарей, пророков, а главное – заступников людей перед лицом бога. Они весьма сведущи в каббале и через это учение имеют выход на силы зла... Недалеко от Москвы проживает один из таких цадиков – ученик и последователь самого Менахема-Менделя Шнеерсона. Вам нужно обратиться за советом и помощью к нему. Только не говорите, пожалуйста, что вас послал талмудический раввин. Иначе вам даже дверь не откроют...
Самуил Герцевич Нахамкин, некогда возведённый в цадики знаменитым любавичским ребе Шнеерсоном, знавшим назубок не только Тору, но и многие светские науки, услыхав, что с ним желают встретиться какие-то гои, а тем более работники милиции, наотрез отказался покинуть свою келью, расположенную на чердаке большого бревенчатого дома, чем-то похожего на блокгауз, в которых американские пионеры отсиживались во время стихийных бедствий и индейских набегов.
Седобородые старцы и согбенные временем старухи, населявшие дом своего духовного вождя, только извинялись и беспомощно разводили руками. У великого праведника (а именно так переводился термин «цадик») был весьма тяжелый характер, который отнюдь не улучшился после ряда долгих отсидок, занявших чуть ли не третью часть его жизни.
Оперативники приуныли, хотя им наперебой предлагали чай, кофе, кисель, наливку и традиционные еврейские закуски. Тогда Людочка, проявив характер, отстранила домочадцев, облепивших гостей, словно докучливые мухи, и смело вступила на узкую скрипучую лестницу, ведущую в покои цадика. Дряхлые приживалы и приживалки сразу подняли жалобный вой, словно в их мирный дом ворвались слуги Ирода Великого или легионеры Тита Флавия.
К общему удивлению, всего через четверть часа Людочка спустилась вниз, но не одна, а в сопровождении тщедушного старикашки, чьё сморщенное лицо чем-то напоминало маску оперного Мефистофеля.
Одним движением руки усмирив домочадцев, цадик скрипучим голосом произнёс:
– Эта девочка побожилась, что все называют её Метатроном, то есть ангелом божьего лица. И я вам скажу, что она права. Именно так я представлял себе ангела, который растолковал Аврааму божественное слово, сотворившее мир, а потом указал Моисею путь в землю обетованную. В каббале, которую наши ребе ставят даже выше Талмуда, Метатрон приравнивается к божественному первопринципу Сефирот Кетер. Какая жалость, что такие прекрасные создания чаще всего рождаются среди гоев!
– Не вижу в этом ничего страшного! – Людочка приобняла старика за плечи. – Все люди – создания божьи.
– Да, девочка, да. – Цадик затряс своей пегой бородой. – И только в людях горит божественная искра. Животные не смотрят в небо, ангелы прикованы к царству духов. Лишь человек соединяет небо и землю. Наши тела – прах. Но наши души – частица сущности всевышнего. Только люди могут видеть в материальном мире духовную красоту.
Огонь высокого безумия горел в глазах цадика. Понимая, что с таким человеком нельзя сразу заговорить о деле, Цимбаларь с почтением (не напускным, а искренним) спросил:
– Самуил Герцевич, а почему раввины так косятся на ваших единомышленников? Ведь вы одной с ними веры...
– Раввины изгнали бога из его земного сада, – проникновенно произнёс цадик. – Они объявили его слишком совершенным для нашего мира. Они выдворили его в царство молитв, в святилища и кельи отшельников. А ведь некогда Создатель жил на земле, в доме человеческом. Наша цель – вернуть бога людям. Мы доведём до конца святое дело, начатое праотцем Авраамом и пророком Моисеем. Мы материализуем мечту... Что случилось? – Он внимательным взглядом обвел стоящих перед ним оперативников, к которым успела присоединиться и Людочка. – Я вижу на ваших лицах печать несчастья и тревоги. Чем вы удручены, дети мои?
За всех ответила Людочка, без колебания взявшая инициативу в разговоре на себя:
– Выполняя служебный долг, мы столкнулись с противодействием некой мистической силы, вселившейся в древнюю иудейскую реликвию. Вследствие этого на нас обрушилась лавина всяческих бед. С тех пор в наших душах поселилась печаль и тревога.
– Хасиды не признают ложных реликвий, – ответил цадик. – Зачем поклоняться всякому ветхому хламу, если над нами раскинулось небо, являющееся престолом всевышнего? Человек свят сам по себе, потому что его душа почти целиком состоит из божественного начала, разлитого повсюду. Нам ли бояться мистического зла?
– Это безусловно так, но, к сожалению, мы не достигли ни вашей мудрости, ни вашей святости. – Слова Людочки могли бы разжалобить даже каменного истукана.
– Постигнуть мудрость очень просто. – Цадик приложил обе руки к сердцу. – Начните с мысли о том, что мир не так уж страшен, как это кажется. Следует доверять не глазам своим, а душе. Даже из самого ужасного события можно извлечь полезный урок. Не тревожьтесь понапрасну, а решительно действуйте, доверившись богу. Если у вас нет опыта – спросите совет у старшего товарища, отца или учителя. И если вы убеждены, что поступаете справедливо, всевышний не оставит вас своей милостью.
– Именно за советом мы и пришли к вам, – призналась Людочка. – Скажите, как нам одолеть таинственную силу, неподвластную простому смертному?
– Кто изучал каббалу, тот знает, что помимо нашего мира и мира ангелов существует множество других миров, и не все они осенены божественным присутствием. Тёмные силы постоянно испытывают людей, внося в нашу жизнь хаос и смуту. Но не следует отчаиваться. Возможности зла ограниченны. Великий ребе Баал-Шем-Тов учил: «Любой человек желал бы попасть в Иерусалим, где заступничество божье обеспечит ему достаток и безопасность. Но Иерусалим не может принять всех желающих. Поэтому, где бы ты ни был, преврати это место в свой маленький Иерусалим, а ещё лучше – носи Иерусалим в собственном сердце». Скажу вам прямо, что для меня Иерусалимом стал вот этот дом, купленный на пожертвования общины. После долгих лет скитаний и невзгод я наконец-то обрёл здесь покой. Божья длань простёрта над моим домом, и силы зла обходят его стороной... Ты растревожила моё сердце, милая девочка. У меня никогда не было ни жены, ни дочки, ни внучки, но каждую из этих женщин я представлял себе именно так. Сначала в двадцать лет, потом в сорок, потом в семьдесят... Вы, гои, не зря называете глаза зеркалом души. Я вижу, что в твоей душе живёт бог, хотя ты сама, возможно, и не подозреваешь об этом. – Старик так разволновался, что Цимбаларь даже стал опасаться, как бы его не хватил преждевременный кондрашка. – Поэтому я распространю заступничество всевышнего и на тебя, пусть даже это пойдёт в ущерб моей собственной безопасности... Следуй за мной, девочка!
Они вышли в полутёмные сени, и цадик, встав на перевернутую кадушку, снял с дверного косяка какой-то странный предмет, при ближайшим рассмотрении оказавшийся крохотным серебряным футлярчиком, в котором хранились плотно свёрнутые пергаментные листочки. Весь футлярчик, сделанный с большим тщанием и не меньшим искусством, покрывала узорчатая вязь, составленная из угловатых знаков еврейского письма и основных символов иудаизма.
Держа футлярчик за ажурную тесёмку, цадик торжественно произнёс:
– Это мезуза – магический амулет, символизирующий любовь нашего народа к богу и одновременно защищающий его обладателя от любого зла. Он содержит в себе древние письмена с чудодейственными словами, отгоняющими порождения тьмы, и каббалистическими формулами, обеспечивающими божье покровительство... Носи мезузу и ничего не бойся, но, когда опасность минует, обязательно верни её обратно, потому что она является общей собственностью хасидов. После моей смерти её отошлют нынешнему любавичскому ребе, который четырнадцать лет назад сменил незабвенного Менахема-Менделя. – Вновь взгромоздившись на кадушку, низкорослый цадик сам надел амулет Людочке на шею.
– Все ваши указания будут исполнены. – Она чмокнула старика в щёку, имевшую цвет и фактуру дубовой коры. – Но нас четверо, и опасность в равной мере угрожает каждому.
– Если вы делаете одно дело и у вас общий враг, мезуза защитит всех, – сказал цадик. – Но для верности время от времени передавайте её друг другу. Отходя ко сиу, целуйте мезузу и то же самое делайте поутру. Это нужно для того, чтобы на определённое время между вами установилась нерасторжимая связь... Но не забывайте одно правило: «Даже надев прочные доспехи, не подставляйтесь под каждую летящую мимо стрелу». Иногда хищного зверя проще приручить, чем убить. То же самое относится и к реальным носителям зла.
– Ох, даже не знаю, как вас благодарить! – Людочка от избытка чувств всплеснула руками.
– Ты уже поблагодарила меня. – Цадик указал на свою щеку, где остался след губной помады. – А в дальнейшем не забывай благодарить бога, под защитой которого ты теперь находишься...
– Чудесный старик. – Людочка всё ещё не могла оторвать глаз от амулета. – Кажется, не сказал ничего особенного, а на душе полегчало.
– Во-во, – буркнул Цимбаларь, сосредоточенно крутивший баранку. – Что-то тебя последнее время на стариков потянуло. Это уже клиника какая-то. Явные симптомы сексуальной извращённости. Если мне не веришь, почитай профессора Свядоща.
– Я его раньше тебя читала, – отрезала Людочка. – Ещё в пятом классе. Монографию «Женская сексопатология».
– Сильная книга, – кивнул Цимбаларь. – И что тебя больше всего в ней впечатлило?
– История про одну знаменитую спортсменку, у которой эрогенная зона находилась в подколенном сгибе и она могла ощущать оргазм только во время многократных и энергичных приседаний.
– У нас, слава Яхве, до этого пока ещё не дошло. – Цимбаларь постучал по деревянному набалдашнику рычага коробки передач. – Будем надеяться, что подарок цадика излечит все твои патологии.
– Вот если бы он тебя ещё от дури излечил, – мечтательно вздохнула Людочка.
– Сие невозможно, – ответил Цимбаларь. – Это у меня свойство генетическое. Вроде как цвет кожи или разрез глаз.
– Интересный у вас разговор получается, – недовольным тоном произнёс Ваня. – Вы мне лучше вот что скажите: я эту сионистскую штуковину тоже должен целовать?
– Поцелуешь, если не хочешь вновь оказаться в собачьей будке, – сказала Людочка.
– Ну если только на твоей груди. – Ваня сунул любопытный нос в вырез её кофточки, но, получив толчок плечом, тут же отлетел на противоположный край сиденья.
– Первым делом заедем к Кондакову, – сказал Цимбаларь. – Порадуем старика. Он, бедняга, по Ване просто испереживался.
– Заедем, – согласилась Людочка, забавляясь с амулетом, как с любимой игрушкой. – Но сначала заскочим на минутку в отдел. Там у меня остались весьма важные документы. Хочу показать их Петру Фомичу.
Возле дежурки, за стеклом которой похабно ухмылялся майор Свешников, Цимбаларь задержался.
– Чего скалишься, как крокодил на инкубаторских цыплят? – недружелюбно поинтересовался он.
– Я не скалюсь, а улыбаюсь. – Ухмылка Свешникова стала ещё шире. – И не тебе, охламону, а юной барышне.
Людочка, собиравшаяся проскочить мимо дежурки незамеченной, тоже остановилась. Амулет, напоминавший предназначенную для вампира серебряную пулю, маятником качался на её груди. Поведя в сторону Свешникова презрительным взором, она обронила:
– Прежде чем улыбаться барышням, которые, между прочим, вам в дочки годятся, не мешало бы сначала побывать на приёме у стоматолога.
Ухмылка Свешникова, считавшаяся неотразимой, как взгляд удава, превратилась в кислую гримасу, а Цимбаларь с довольным видом воскликнул:
– Смотри-ка, действует! Похоже, не обманул нас старый хрыч. Качественный товар всучил...
Впрочем, его веселье длилось недолго. Оперативная сводка, с которой не преминул ознакомиться Цимбаларь, вновь сообщала о подвигах киллера, прозванного газетчиками Окулистом.
В течение нескольких часов он совершил целую серию преступлений. Его жертвами последовательно стали криминальный авторитет Шрубко вкупе с двумя телохранителями, патрульный милиционер и охранник рынка.
И если первое убийство имело явно заказной характер, то милиционер и охранник просто подвернулись под горячую руку. Тем не менее на долю каждого из них достался контрольный выстрел в правый глаз.
– Выпендривается, сука, – пробормотал Цимбаларь.
Кондакова они застали не в палате, а в больничной столовке, где в свободное от приёма пищи время ходячие пациенты смотрели телевизионные передачи, играли в шашки-шахматы и предавались ожесточённым политическим спорам.
Именно по полемическому задору выздоравливающих можно было легко отличить от тяжелобольных. Тех волновали не мировые проблемы и не судьбы страны, а исключительно состояние собственной пищеварительной и мочевыводящей системы.
Кондаков, слегка осунувшийся, но по-прежнему энергичный, играл с каким-то недорослем в «Чапаева», то есть щелчками посылал свои шашки в стан врага, дабы нанести ему невосполнимые потери.
Увидев входящих коллег, насильно облачённых в белые халаты, он вскочил и распростёр объятия.
– Ну слава те господи! Все живы... А говорили, что бандитская собака откусила Ване половину задницы.
– Нет, это я ей полхвоста откусил, – возразил разобиженный Ваня. – Кстати, какому такому господу ты сейчас возносил хвалу?
– Обыкновенному... – Несколько озадаченный Кондаков опустил руки. – Иисусу Христу... А что такое? Опять антирелигиозной компанией запахло?
– Нет, дело в другом. Просто мы приняли иудейскую веру и с сегодняшнего дня должны славить исключительно бога Яхве. Перед сном и рано утром.
– Ты, случайно, не свихнулся? – Кондаков подозрительно прищурился. – С некоторыми заложниками такое случается.
– Я в сто раз здоровее тебя! – Ваня с вызывающим видом подбоченился. – Лучше глянь, что висит на шее у нашей красавицы.
Напялив очки, Кондаков стал рассматривать амулет, конфессиональная принадлежность которого не вызывала сомнений.
– Семисвечники, шестиконечные звёзды, – бормотал он. – Ну это понятно. А как же вы...
– Не беспокойтесь, Пётр Фомич, – прервала его Людочка. – Обрезание мы не делали, в микву[1] не окунались и ни единого слова Торы до сих пор не выучили. Ваня, как всегда, преувеличивает... Зато вещь, которую вы сейчас созерцаете, действительно является иудейским амулетом – мезузой.
– Медузой? – не расслышал Кондаков.
– Нет, мезузой. – Людочка заправила амулет под кофточку. – По-нашему оберег. Она должна защитить нас от зловредного влияния бетила.
– Кое-кому эта медуза-мезуза уже помогла, – сообщил Цимбаларь, доигрывающий за Кондакова партию в «Чапаева». – Теперь будем носить её по очереди.
– Петру Фомичу мезуза пока без надобности, – сказала Людочка. – На тот срок, что он остаётся в больнице, ему ничего не грозит.
– Кроме заражения СПИДом при переливании крови, – ляпнул Ваня, так и не простивший коллеге его шуточку насчёт собаки.
– Давайте зайдем в палату, – предложила Людочка. – Хочу обсудить с вами кое-какие идеи, недавно возникшие у меня. Мнение Петра Фомича важно в особенности.
В палате была только одна койка и один стул, поэтому Ване, отказавшемуся присесть на больничное судно, пришлось разместиться на тумбочке.
Цимбаларь, заметив в Людочкиных руках томик избранных произведений поэта Уздечкина, поинтересовался:
– Так это, значит, и есть твои важные документы?
– Вот именно! – ответила Людочка, оживлённая как никогда. – И сейчас вы все в этом убедитесь... Прошлой ночью мне что-то не спалось, и я вновь перелистала эту книгу. Больше всего меня заинтересовали лирические стихи.
– Ничего удивительного, – ехидно усмехнулся Цимбаларь, но под строгим взглядом товарищей сразу приумолк.
– Скажу прямо, творчество Уздечкина заинтересовало меня не как ценительницу истинной поэзии, тем более что ею там и не пахнет, а как криминалиста-аналитика, – продолжала Людочка. – Сразу бросалось в глаза, что стихи, посвящённые некой Сонечке, которую мы прежде отождествляли с Софьей Валериановной Уздечкиной, резко выделяются на фоне остальных произведений, очень и очень серых. В них ощущалась искренность, душевный подъем, истинное чувство. Если учесть, что эти стихи были написаны в последние годы жизни поэта, невольно напрашивался вопрос: что стало причиной столь позднего творческого взлета? Неужто Уздечкина вдохновляла жена? Пётр Фомич, вы здесь единственный, кто лично знался с этой особой. Каково ваше мнение?
Кондаков сказал, как отрезал:
– Не в моих правилах оговаривать женщин, но такой мегере не стихи следовало бы посвящать, а судебные иски на раздел имущества и жилплощади.
– Что думают остальные? – Людочка перевела взгляд с Цимбаларя на Ванечку.
– По отзывам людей, знающих Софью Валериановну Уздечкину, это просто змея подколодная, – сообщил первый.
Второй присоединился к общему мнению:
– Если мамочка хоть чем-то похожа на дочку, то это просто с ума сойти!
– Тогда я спрашиваю вас как мужчин: могли ли у Уздечкина на старости лет возникнуть столь сильные чувства к мегере и змее подколодной? Ведь прежде он лирическими стихами вообще не баловался... Неужели причиной тому лишь страх перед деспотическим характером жены? Не поверю... Послушайте сами. Стихотворение называется «Воздаяние» и посвящено, естественно, Сонечке. – Людочка открыла книгу на заложенной странице и продекламировала:
– Мало ли что рифмоплёту может привидеться! – фыркнул Ваня. – Особенно с перепоя. Накорябал стишок и скорее в редакцию за гонораром. А посвящение автоматом поставил.
Утерян счёт несчастий и разлук.
Болит, болит седая голова.
Но в возмещенье долгих горьких мук
Мне юная красавица дана.
– Тут ты не прав, – возразила Людочка. – Когда Пушкин писал: «Я помню чудное мгновение, передо мной явилась ты... » – он имел в виду именно Анну Керн, а не какую-то отвлечённую фантазию. В стихотворении Уздечкина речь тоже идет не о метафорическом образе и уж тем более не о мегероподобной Софье Валериановне, а о вполне конкретной девушке... Послушайте ещё. В стихотворении «Очарование» практически нарисован её словесный портрет.
– Да, на Софью Валериановну это совсем не похоже, – согласился Кондаков. – У неё нос как вороний клюв, а глаза как бельма. Тем более возраст... Ну что же, твоя мысль нам понятна. Последние стихи Уздечкина посвящались не жене, а какой-то другой Софье, с которой он завёл шуры-муры. И что из этого следует? Только то, что поэтам свойственно увлекаться женской красотой.
Кареокая и курносая,
На полвека меня моложе,
Ты однажды впорхнула птичкой,
И с тех пор любовь душу тревожит.
Цимбаларь тоном знатока добавил:
– Например, Александра Блока вдохновляли исключительно дорогие проститутки, к которым он всю жизнь испытывал непреодолимую тягу. Они у него и «Прекрасные дамы», и «Незнакомки». А свою жену он разлюбил на следующий день после свадьбы. Но для поклонников поэзии Блока эти факты малоинтересны.
– У Блока на закате жизни даже приличных штанов не было, – не унималась Людочка. – А Уздечкин обладал чудодейственной реликвией, ценность которой прекрасно понимал. Вы про это не забывайте! Цитирую стихотворение «Прощание».
Мужчины, окончательно сраженные этими рифмованными доводами, переглянулись.
В миг лобзанья цветок отдаёт
Свой нектар любимой пчеле,
И та будет зимой вспоминать
О давно увядшем цветке.
Так и я для своей любимой
Оставляю на склоне дней
То, что жизнь мою озарило
И что позже поможет ей.
– Стихотворение посвящено Сонечке? – уточнил Кондаков.
– Вот именно! – с победным видом ответила Людочка.
– Как же мы всё это раньше проморгали? – Цимбаларь почесал за ухом.
– А не надо было над чужими стихами издеваться! – Людочка торжествовала. – Это, между нами говоря, тоже документ. Более того, улика.
– Неужели Софья Валериановна так ничего и не заподозрила? – удивился Кондаков. – Стихи-то выдавали Уздечкина с головой.