Брайдер Юрий Михайлович. Особый отдел и пепел ковчега

   – Бетил обеспечивает Игорю только удачу в игре. К его безопасности он никакого отношения не имеет. В плане физической защищённости он самый обыкновенный человек, и это нам, безусловно, на руку.
   – Тебе ли не знать, на какие уловки способны самые обыкновенные с виду люди, – отозвался Цимбаларь. – Надо делать ставку не на слабость противника, а на собственную силу.
   – Давайте объединим наши усилия с владельцами казино, – предложил Кондаков. – Ведь они кровно заинтересованы в выявлении всяческих ловкачей, посягающих на их денежки. Если мы поделимся с ними своей информацией, конечно же, строго дозированной, пусть они сделают то же самое.
   – Владельцы казино никогда на это не пойдут, – сказал Цимбаларь. – Они объединены в своеобразное тайное общество, закрытое для посторонних. Их кумир т– прибыль, а допускать чужаков к кумиру не принято, пусть даже те декларируют самые благородные цели. Тем более у этих людей нет достоверных сведений об Игоре, иначе он уже давно крутил бы рулетку в преисподней. Похоже, что тамошние службы безопасности не идентифицируют Игоря как отдельную личность, приписывая его подвиги сразу нескольким разным людям. Ничего удивительного – феноменальные выигрыши случались во все времена и во всех казино. Теорию вероятности ещё никто не отменял.
   – Эх, открыть бы свой собственный игорный дом, а на входе поставить детектор, реагирующий на все виды излучений, – мечтательно произнёс Ваня. – Тут бы Игорь и попался со своим бетилом.
   Однако Цимбаларь был настроен куда менее оптимистично.
   – Очень сомневаюсь, что нынешние приборы способны распознать бетил, – сказал он. – Сверхъестественное вещество должно действовать на мир соответствующим образом. Мистика и наука несовместимы. Насколько мне известно, ещё никому не удалось измерить интенсивность божьей благодати и скорость полёта ангелов.
   Так и не придумав ничего лучшего, опергруппа вынуждена была принять план, авторство которого принадлежало Саломее Халявкиной. Впрочем, особой беды в этом никто не видел. Недаром ведь Фома Аквинский учил когда-то, что высшая доблесть праведника состоит не в противодействии злу, а в превращении этого зла в добро.
   В двенадцатом часу ночи, с регулярностью постовых и фанатиков, Кондаков, Цимбаларь и Людочка независимо друг от друга появлялись в трёх разных казино и дежурили там, как говорится, до первых петухов, не только бдительно наблюдая за игрой, но и принимая в ней посильное участие. Местные охранники, кроме собственно шулеров, натасканные также на карманников, папарацци и девиц лёгкого поведения, поначалу косились на странных посетителей, чем-то неуловимо выделявшихся из общей массы игроков, но очень скоро оставили их в покое.
   Цимбаларь, тративший чужие деньги, ощущал себя Крёзом в сравнении с Кондаковым и Людочкой, которым приходилось каждое утро составлять финансовые отчёты для бухгалтерии особого отдела. Зато этим двоим не нужно было ежедневно держать ответ перед капризной и мнительной бабой, помешавшейся от желания вновь обрести бетил.
   Скудные средства, выделенные на игру, заканчивались раньше, чем оперативники могли ощутить её заманчивый вкус, но иногда, вопреки всему, им везло. Однажды Людочка, сделавшая ставку практически наобум, выиграла в рулетку сразу пятьсот долларов, а Кондаков, рискнувший испытать своё счастье в блек-джек, разжился аж семью сотнями.
   Амулет хасидов они носили по очереди, и пока он исправно защищал их от всех непредвиденных неприятностей. Один лишь Ваня, отиравшийся среди ветеранов игорного стола, по разным причинам опустившихся на жизненное дно, наотрез отказывался прибегать к помощи мезузы, мотивируя это тем, что она вызывает нездоровый интерес у бродяг, падких не только на чистое серебро, но и на обыкновенный алюминий.
 
   В каждом приличном казино крупные выигрыши случались с завидным постоянством, но счастливчикам очень редко удавалось унести шальные деньги домой. Азарт игры пожирал людей, словно сказочный левиафан, почти не оставлял шансов на спасение. Ставки моментально взлетали до заоблачных высот, и недавний корифей к утру становился ещё более бедным, чем накануне.
   Тем не менее стоило только новому баловню удачи заявить о себе, как кто-то из оперативников старался заглянуть ему за шиворот, что Людочке, как очаровательной девушке, удавалось ловчее других. Лицезреть приходилось разное: и расчёсанные фурункулы, и торчащие позвонки, и следы от удавки – но родинку в форме сердечка ещё никогда.
   Мало проку было и от второй приметы, указанной Халявкиной. Многие мужчины имели при себе дипломаты и портфели, прошедшие предварительный контроль на входе, а с барсетками вообще щеголял каждый второй. Некоторые галантные кавалеры носили сумочки своих дам, поглощённых игрой, и в любой из них вполне мог находиться бетил.
   Так минула целая неделя, и однажды, выйдя из прокуренного казино на улицу, Цимбаларь увидел первый снег. Это почему-то очень впечатлило его. Снег означал не только банальную смену сезонов, а являлся как бы символом быстротекущего времени, реальным напоминанием того, что дело, которому была посвящена почти вся нынешняя осень, безнадёжно буксует.
 
   Вопреки ожиданиям, первую многообещающую новость принёс Ваня, за последние дни услыхавший столько замечательных историй о героях и жертвах игровой мании, что из них можно было составить увлекательный авантюрно-приключенческий роман в духе Хаггарда или Буссенара, где главным героем являлось бы не одушевлённое лицо, а шустрый и своенравный шарик, по собственному усмотрению дарующий то вечное блаженство, то мучительную гибель.
   Однако больше прочих Ваню заинтересовал рассказ о гениальном карточном игроке по кличке Пляжник. Само повествование очень выигрывало оттого, что речь в нём шла не о делах давно минувших дней, а о сравнительно недавнем прошлом, ещё остававшемся у всех на слуху.
   Этот Пляжник перед игрой всегда надевал большие солнцезащитные очки, скрывавшие его лицо, и летнюю рубашку с коротким рукавом, что заранее отметало любые упрёки в шулерстве. Общедоступных казино он принципиально избегал, а своё виртуозное искусство демонстрировал исключительно на частных квартирах, так называемых «катранах», где истинным ценителям карточной игры не мешали ни придирчивые глазки телекамер, ни навязчивое любопытство праздной публики.
   Кроме чисто профессионального мастерства Пляжник славился также фантастическим везением и непоколебимой уверенностью в своей победе. Например, при игре в покер он мог блефовать, имея на руках одну-единственную пару, а в очко смело прикупал на восемнадцати, что у картёжников считалось чуть ли не самоубийством. Всё равно в конечном итоге он оставался триумфатором и небрежно сваливал выигранные деньги в потёртый кожаный портфель, с которым не расставался ни при каких обстоятельствах (эту деталь Ваня уточнил особо).
   – Неужто его так никто и не обыграл? – удивлялся маленький сыщик, слушая историю о Пляжнике уже в который раз.
   – По крайней мере, до меня такие известия не доходили, – отвечал бродяга, некогда швырнувший во всепожирающее пламя азартной игры и свои сбережения, и свой дом, и семейное счастье, и даже собственное здоровье. – Для затравки он, конечно, может уступить несколько партий, но, как только банк вырастает до приличных размеров, обязательно приберёт его к рукам.
   – И как на это реагируют партнёры? Разве им не надоело постоянно проигрывать?
   – Он ведь не с шантрапой какой-нибудь, вроде нас с тобой, якшается, а с солидными людьми, которым важен сам процесс игры. На деньги им по большому счёту плевать. Развеялся, и слава богу! На том «катране», где мне довелось с ним встретиться, кого только не было: и бизнесмены, и налоговики, и прокуроры, и артисты, и даже иностранные дипломаты.
   – А сам ты как в эту компанию затесался? – с сомнением поинтересовался Ваня.
   – Исключительно благодаря протекции школьного товарища, подвизавшегося в Департаменте массовых коммуникаций, – не моргнув глазом ответил бродяга.
   – И много ты в тот раз проиграл?
   – Как обычно, всё до копейки. Ещё и занимать пришлось. Но в ту пору деньги сами шли мне в руки, вот я их и не жалел, – не без гордости сообщил бродяга.
   – Где же ты такую халяву нашёл?
   – Сам организовал. Торговал пресмыкающимися, которых мне контрабандой привозили из Юго-Восточной Азии. Змеями, черепахами, ящерицами. Дело процветало, пока я не запал на рулетку. Ну а потом всё покатилось под откос. После банкротства даже не смог выкупить заложенную квартиру... Вот и живу сейчас в этой норе, будто какой-нибудь геккон.
   – Шёл бы работать, – посоветовал Ваня. – Грузчиком или экспедитором. Вон объявление на столбе висит.
   – Какой из меня нынче работник! – скривился бродяга. – Компаньоны мне после банкротства все кости переломали. Башку бейсбольной битой раскроили. Сейчас две цифры сложить не могу.
   – Так ты, значит, этого Пляжника лично знаешь? – Ваня вновь вернулся к интересующей его теме.
   – Почти как тебя! Мы рядом сидели, и банк к нему через меня приходил.
   – Сам ты как полагаешь: откуда у него это везение?
   – Спроси что-нибудь попроще. – Бродяга пожал плечами. – Может, душу дьяволу продал, а может, на свет с таким даром появился... Среди катал подобные темы обсуждать не принято. Примета дурная.
   – Но ведь вы в своей компании его не Пляжником звали, а как-то иначе. На какое нормальное имя он отзывался? – полюбопытствовал Ваня.
   – Я предупреждал, что в памяти у меня провалы. – Бродяга болезненно поморщился. – Простенькое такое имя... Незамысловатое... Не то Гриша, не то Гена...
   – А случайно не Игорь? – наобум спросил Ваня.
   – Точно! – Бродяга на радостях даже хлопнул его по спине. – Игорь Петрович. Варит ещё башка!
   Беседа становилась весьма интересной, и Ваня твёрдо решил вытянуть из бродяги все сведения, касающиеся загадочного Пляжника, даже если ради этого вновь пришлось бы прибегнуть к помощи бейсбольной биты (ведь согласно канонам гомеопатии подобное следует лечить подобным).
   – Игорь Петрович? – просиял он. – Так я его, наверное, знаю! У него ещё сзади на шее имеется родимое пятно, похожее на сердечко?
   Бродяга, подумав, кивнул.
   – Я, конечно, не имею моды чужим людям за шиворот заглядывать, но, когда Пляжник поднимал с пола оброненную карту, что-то такое, кажется, мелькнуло. То ли родимое пятно, то ли татуировка.
   – Это мой дядька, кровь из носа! – радостно сообщил Ваня. – А я-то горевал, что больше его не встречу.
   – Не ошибись, пацан, – предостерёг бродяга, видевший на своем веку гораздо больше разлук, чем встреч. – В Москве Игорей Петровичей что собак нерезаных. В том числе и с родинками на шее. Твой-то хоть в карты играл?
   – Просто с ума сходил! Колоду из рук не выпускал. Из-за этого и с моей теткой, мамкиной сестрой, разошёлся... Эх, хотелось бы встретиться! Только боюсь, что тот «катран» он уже не посещает. Ведь каталы на одном месте долго не задерживаются.
   – Вот этого ты как раз и не бойся, – заявил бродяга. – Я в тех краях недавно бывал и, представь себе, с Пляжником чуть нос к носу не столкнулся. Он меня, конечно, не узнал и дальше по своим делам попёр, а я за ним следом. Всё в точности – и очки на морде, и портфель в руке. Наверное, пошёл стиры метать.
   – Ты мне покажи дом, в котором вы играли, а остальное ерунда, – попросил Ваня.
   – Дом-то я помню, – неуверенно произнёс бродяга. – Приметный такой дом, его пленные немцы после войны строили. С башенками, с лепниной... А вот номер квартиры, каюсь, забыл. То ли пятый подъезд, то ли шестой... Нет, всё-таки пятый. Квартира под самой крышей. Дверь зеленой кожей обита... Да только тебя туда всё равно не пустят. Новичка обязательно должен сопровождать проверенный человек.
   – Я и не собираюсь в квартиру соваться, – сказал Ваня. – Я Игоря Петровича у подъезда подожду.
   – Тоже мысль, – кивнул бродяга.
   – Давай вместе туда сходим, – теребя его за рукав, предложил Ваня. – Заодно и пивка по дороге попьём.
   – Хорошее дело. – Бродяга засуетился, облачаясь в самые теплые и приличные на вид лохмотья. – Я тебе попутно расскажу, как однажды с американским атташе в покер играл. Мне добрые люди заранее подсказали, что он флешь-рояль приготовил. А у меня на руках только тройка королей. Если по уму, пасовать надо, тем более что деньги в банке небольшие. Но уж больно меня азарт разобрал. Дай, думаю, рискну. Сбросил лишние карты и как по заказу прикупил недостающего короля. Вот оно настоящее счастье! Где ещё такое испытаешь! Американец, когда моё каре узрел, даже почернел от огорчения. Каково!
   В тот же день история о Пляжнике стала достоянием остальных членов опергруппы.
 
   – Хм... Любимчик фортуны, удачливый картёжник, зовут Игорем, постоянно носит с собой портфель, имеет на шее какую-то метку, – задумчиво произнёс Цимбаларь. – Но ведь Халявкина имела в виду именно казино, а не какие-то подпольные «катраны». Да и многое другое не сходится. Зачем, например, такому ушлому налиму рисоваться под своим настоящим именем?
   – Версия, что и говорить, сомнительная, – согласился Кондаков. – Но проверить надо. Всё равно нам днём делать нечего... Квартиру по адресному бюро пробили?
   – Да, – ответила Людочка. – Её хозяйкой является некая Клотильда Карловна Герхард, девяноста двух лет от роду, персональная пенсионерка. К сожалению, другой информации не имеется. Опрос соседей не проводился.
   – Это чтобы игроков не спугнуть, – пояснил Ваня. – У них в доме явно есть сообщники, а то и покровители.
   – Куда выходят окна квартиры? – поинтересовался Цимбаларь.
   – На улицу, – сообщил Ваня.
   – Напротив дома имеются?
   – Домов нет, но наискосок находится старая пожарная часть, признанная памятником архитектуры. Сейчас поставлена на консервацию в ожидании начала реставрационных работ. По моим прикидкам, с каланчи открывается прекрасный обзор не только на окрестные жилые дома, но и на сауну-бар «Каприз», расположенную в конце квартала.
   – Что такое сауна-бар? – поинтересовался Кондаков. – Там парятся и между делом пьют?
   – Нет, – ответил Ваня. – Там пьют и между делом парятся. После разбирательства с «катраном» можно будет туда заскочить.
   – Дорого небось?
   – Мужикам дорого, а бабам бесплатно.
   – Так это же притон!
   – А ты думал!
   – Тогда прошу пожаловать в тачку, любезно предоставленную в наше бессрочное пользование моей благодетельницей Саломеей Давыдовной Халявкиной. – Цимбаларь церемонно поклонился. – Но перед тем, как навестить карточного шулера Пляжника, не мешало бы предъявить информатору фотку реального Игоря, некогда разбившего вышеуказанной даме сердце и черепушку.
   – Это уж непременно, – согласился Ваня.
 
   При появлении сразу стольких незнакомых людей, в которых явственно угадывалась сила и власть, бродяга слегка струхнул, но потом взял себя в руки и на все вопросы отвечал дельно, вот только не смог со стопроцентной вероятностью опознать на предъявленной фотографии пресловутого Пляжника.
   – Я ведь без очков его никогда не видел, – оправдывался он. – А те очки, как у парашютиста, пол-лица закрывают... Но волосы похожие. И подбородок вроде тоже...
   Наградив бродягу пачкой сигарет, опергруппа продолжила свой путь к дому, в котором якобы находился «катран», то есть подпольное игорное заведение, подпадающее сразу под несколько статей уголовного кодекса.
   Уже наступали сумерки – для поздней осени время суток далеко не лучшее. Выпавший накануне снег предательски растаял, добавив на улицах слякоти, а на душе – тоски. Грядущая зима не предвещала огромному городу ничего хорошего, поскольку изначально находилась с ним в непримиримом мировоззренческом конфликте.
   – Приехали, – сказал Ваня, на сей раз выполнявший несвойственную ему роль штурмана.
   Длинное многоэтажное здание со старомодной покатой крышей по-прежнему выглядело величественно и гордо, хотя пышная барочная лепнина давно утратила свой первоначальный вид и сейчас больше напоминала замерзшие фекалии, оставленные на фасаде псом-великаном, а подпиравшие карниз величественные фигуры Плодородия, Труда, Науки и Искусства превратились в безобразных химер, готовых в любой момент обрушиться на головы тех, кого по идее должны были защищать и вдохновлять.
   – Терпеть не могу такие дома, – сквозь зубы процедил Цимбаларь. – Тут от подъезда к подъезду можно по чердаку ходить, как по проспекту, а чтобы взять под наблюдение все пожарные лестницы, понадобится взвод наружки.
   – У меня смутное ощущение, что я здесь когда-то уже была, – сказала Людочка. – И именно в пятом подъезде...
   – Район-то хоть тебе знакомый? – поинтересовался Кондаков.
   – В том-то и дело, что нет! Даже не представляю, как я могла здесь оказаться... Дежа вю какое-то.
   – По молодости лет чего только не случается, – лицемерно посочувствовал Цимбаларь. – Выйдешь из дома за свежими булочками, а проснёшься мало что в чужой постели, так ещё и в чужом городе.
   – Главное, чтобы не в чужом гробу, – буркнул Ваня, решивший сегодня утереть нос коллегам, впустую потерявшим столько времени. – Давайте рассредотачиваться. Вам до полуночи всего ничего осталось... Рабы рулетки!
   Людочка должна была вести наблюдение из машины, припаркованной у подъезда. Кондаков, аккуратно обходя лужи, прогуливался вокруг здания. Цимбаларь и Ваня, быстро договорившись со сторожем, поднялись на каланчу, последние полвека использовавшуюся не по своему прямому назначению, а для просушки пожарных рукавов.
   Все стёкла в наблюдательной башенке были выбиты, и пронизывающий ветер сразу набросился на двоих чересчур легко одетых людишек. Вот когда они пожалели, что не захватили с собой ни тёплых перчаток, ни зимних шапок, ни фляжки с коньяком.
   Из трёх окон подозрительной квартиры, расположенной всего в сотне метров от каланчи, едва теплилось лишь одно – самое дальнее. Зато в сауне-баре «Каприз» жизнь, что называется, била ключом, о чём можно было судить по непрерывно хлопающим входным дверям, впускающим внутрь всё новых и новых посетителей, а взамен извергающим наружу клубы пара и обрывки разухабистых мелодий.
   В полном бездействии прошло около часа, и наблюдатели на каланче окончательно закоченели. По мере падения температуры воздуха накалялись страсти. Цимбаларь обвинял Ваню в легковерии и волюнтаризме, а тот активно огрызался, попрекая друга желанием побыстрее перебраться под благословенные своды игорного дома, где не дует, не каплет и можно за чужие деньги оттянуться в своё удовольствие.
   Внезапно тусклый ночник в дальней комнате погас, зато ярко осветилась гостиная, в которой уже толпились какие-то люди. Цимбаларь немедленно связался с Людочкой и поинтересовался, почему та не предупредила его о прибытии долгожданных гостей.
   – Мимо меня за последнее время прошло только несколько школьников да старушка с собачкой, – ответила Людочка.
   Её поддержал и Кондаков, тоже не сводивший глаз со злосчастного подъезда. По его словам, ни одна живая душа, даже приблизительно похожая на Пляжника, поблизости не появлялась.
   Между тем находившиеся в гостиной люди расселись за круглым столом. Портьеры на окне были задёрнуты лишь наполовину, но узорчатый тюль не позволял рассмотреть всех подробностей, ради которых оперативники, собственно говоря, и взобрались на каланчу.
   Цимбаларь уже приставил к правому глазу свой испытанный оптический прицел. Ване, за неимением ничего лучшего, приходилось довольствоваться театральным биноклем.
   Созерцая в нём только какие-то смутные пятна, он всё время теребил Цимбаларя:
   – Сколько там человек?
   – Ясно вижу одного, сидящего ко мне спиной, и другого, который расположился напротив, – отвечал тот. – И ещё наблюдаю справа и слева по паре рук. Итого четыре персоны. Полный комплект. Кроме того, на заднем плане постоянно мелькает какая-то фигура в малиновом халате.
   – Человек в чёрных очках среди гостей есть?
   – Не разобрать отсюда...
   – Чем они занимаются? Играют в карты?
   – Похоже на то...
   – Деньги на столе видны?
   – Говорю тебе, всё как в тумане! На, смотри сам.
   Передав оптический прицел Ване, Цимбаларь извлёк из-под одежды фотоаппарат с длиннофокусным объективом и стал снимать жанровые сценки, происходящие за тюлевой занавеской. Напарнику он пояснил, что завтра отдаст снимки в фотолабораторию особого отдела, где специалисты, прежде служившие в аэрокосмической разведке, уберут с них всё лишнее и добьются приемлемой четкости, которая позволит опознать игроков.
   – Да мы их при выходе из подъезда и так опознаем! – безапелляционно заявил Ваня. – Никуда эти шлеперы от нас не денутся.
   Около одиннадцати часов ночи люди, сидевшие за столом, дружно поднялись и верхний свет в гостиной погас. Цимбаларь, не мешкая, предупредил Людочку:
   – Встречайте, сейчас будут выходить! Мы мчимся на помощь.
   Но оказалось, что покинуть каланчу, едва не ставшую для них ледяной Голгофой, не так-то и просто. От холода и неподвижности члены одеревенели, а сумрак, который они застали внутри каланчи, поднимаясь наверх, теперь превратился в непроницаемый мрак. Спускаться приходилось буквально на ощупь, ежесекундно рискуя сорваться вниз и сломать себе шею.
   Однако возле подъезда, где и должно было произойти знакомство с картёжниками, царило подозрительное спокойствие. Людочка по-прежнему сидела в машине, а Кондаков, наставив воротник плаща, околачивался неподалёку. Оба категорически утверждали, что после получения предупредительного сигнала никто из подъезда не выходил, хотя хлопанье дверей на верхнем этаже как будто бы слышалось.
   В безмолвном ожидании прошло ещё полчаса, после чего Цимбаларь в сердцах вымолвил:
   – Всё ясно! Ушли по чердаку. Но ничего, завтра мы на такие мансы не купимся. Тёпленькими их возьмём... А сейчас пора заступать на дежурство в казино. И так уже припозднились. Кто сегодня куда?
   – Тебе в «Шангри-Ла», мне в «Эльдорадо», а Петру Фомичу в «Амбассадор», – без всякого энтузиазма сообщила Людочка.
 
   И на этот раз ночное бдение у игорных столов не дало никакого результата. На следующее утро, пока все отдыхали, почерневший от недосыпания Цимбаларь явился в фотолабораторию особого отдела, где, срывая флёр низкой разрешающей способности, световой дифракции и оптической анизотропии, тайное превращали в явное.
   Здесь его прекрасно знали как с хорошей, так и с плохой стороны, а поэтому старались не перечить. Снимки, мутные и расплывчатые, словно этюды экспрессионистов, преобразовали в набор электромагнитных импульсов, которые были последовательно пропущены через все фильтры, имевшиеся в распоряжении специалистов по дешифровке слабых оптических сигналов.
   При этом особое внимание, пусть даже в ущерб окружающему фону, уделялось лицам, рукам и фигурам Людей, представленных на снимках.
   Оказалось, что под приметы Пляжника больше всего подходит игрок, находившийся к окну спиной. И хотя На фотографиях были видны только затылок, шея и уши, за которые цеплялись дужки очков, на стекле дверей, ведущих в соседнюю комнату, осталось его профильное отражение, правда, весьма и весьма неясное.
   Но главное состояло в том, что под лёгкой тканью сорочки на загривке этого очкарика просматривалось тёмное пятно, имевшее симметричную форму.
   Лучше всего получился мужчина, сидевший к окну лицом. Даже не будучи физиономистом, можно было сразу сказать, что это человек с сильным характером, способный на самые решительные поступки. Такие типы на испуг не поддаются и всегда умеют постоять за себя.
   Два других игрока, располагавшихся слева и справа от окна, к сожалению, были представлены на снимках только руками – всё остальное скрывала плотная ткань портьер. Неизвестная особа в малиновом халатике на деле оказалась тщедушной интеллигентной старушкой, по-видимому, хозяйкой квартиры.
   Когда во второй половине дня снимки попали к Людочке, её вновь охватило томительное ощущение чего-то уже виденного, но всякий раз упорно ускользающего от ясного осмысления.
   Не вызывало сомнений, что собравшиеся за столом мужчины действительно предаются какой-то азартной игре, однако вследствие низкого качества фотографий установить её точное название не смогли даже такие многоопытные эксперты, как Цимбаларь и Ваня. Если первый утверждал, что это банальный покер, завоевавший у нас популярность благодаря голливудским фильмам, то второй называл «храп» – игру более жесткую и бескомпромиссную, вошедшую в широкий обиход под влиянием преступного мира.
   В любом случае формальный повод для визита на квартиру мадам Герхард имелся – с точки зрения закона подпольные игорные дома ничем не отличались от борделей и наркопритонов. Вот только подготовиться к этой операции нужно было самым серьёзным образом.
 
   Сначала возник спор о том, как лучше проникнуть в квартиру. Миролюбивая Людочка предлагала воспользоваться старым испытанным способом – прикинуться участковым врачом, производящим профилактический обход, или почтовым курьером, доставившим срочную телеграмму. Цимбаларь обещал без шума и пыли вскрыть дверь отмычкой. Кондаков, кичась своими познаниями в подрывном деле, наоборот, призывал действовать с шумом и пылью, зато наверняка.
   В итоге решено было придерживаться второго варианта, но третий держать про запас.
   Затем перешли к обсуждению боевой экипировки. Людочка настаивала на том, что в квартиру следует врываться, так сказать, с открытым забралом, не скрывая ни своих лиц, ни своей ведомственной принадлежности. В пику ей мужчины полагали, что лучше надеть чёрные маски, дабы в случае возникновения непредвиденных осложнений всегда оставалась возможность с достоинством ретироваться. В конце концов Людочка уступила, не преминув напомнить, что истинная демократия подразумевает не столько приоритет воли большинства, сколько уважение к мнению меньшинства.